Сказочные истории для вечных детей

Маленькое солнце

         На крыше замка среди многочисленных труб и лучей солнца сидели три ласточки.
         ―  Теперь, когда ты принцесса, можешь себе позволить нырять в самое огромное облако! ― воскликнула худенькая, но высокая ласточка.
         ―  Да что там облако! Ты сможешь позволить себе выкрасить ветки всех своих гнёзд, обмакнув их  в яркие цвета! ― добавила вторая с  эмалевыми коготочками. Она всегда по воскресеньям полирует и красит их.
         ― И вы можете нырять в гигантские облака и красить веточки гнёзд. Для этого не нужна золотая диадема, ― с этими словами принцесса-ласточка сняла крыльями со своей головы маленькую диадему цвета майского солнца и оставила подле себя.
         ― Неужели, ты не понимаешь! Золото на твоей голове ― символ твоей особенности! ― порывисто произнесла первая, хватая диадему, дабы разглядеть  в ней  отражение собственного клюва.
 

         ― Вовсе нет. Чтобы быть особенной, необязательно носить золото. Важнее ― поступки, внутренняя сила, разум и скорость! ― философски заметила принцесса ласточка.
         ― А скорость почему? ― удивилась худенькая птица.
         ―  Скорость счастья позволяет догонять лучи. Летишь, а сердце бьётся, бьётся... Догнал лучи, и они твои! Ведь сердце ― это маленькое солнце.

         ― Но чем тебе мешает золото на твоей голове? Ты теперь выше, чем мы. Выше всех деревьев, туч и линии горизонта.
         ― Лучше, жить обычной! Летать куда хочу, создавать гнёзда где хочу, помогать, дружить, любить! ― принцесса-ласточка взглянула на небо, будто ждала, что её услышат.
         ― А я бы хотела оказаться на твоём месте. Ты ничего не понимаешь в счастье. Видишь,  то дерево! Моё гнездо в его ветках. А мне бы хотелось жить на Великановом тополе, а теперь там будет твоё гнездо. Как мне спать оттого, что ты будешь жить там, где мечтала я? ― задала странный вопрос вторая ласточка.
         ― А я передумала. Пожалуй, совью своё гнездо здесь, ― проговорила принцесса-ласточка.
         ― Здесь? ― в один голос спросили её подруги.
         ― А почему вы удивлены? Под крышей замка свить гнездо удобно. Мне нравится тут. Так открыто и невозмутимо, точно в центре ветра!
         ― Да тебе не позволят. Ты ― принцесса! Принцесса не может тут поселиться.
         ― Если ни одна из принцесс никогда не селилась под крышей замка, ― это не значит, что так нельзя, ― сказала принцесса-ласточка.

         ― Можно мне примерить? ― первая ласточка жадно схватила золотую диадему и попыталась надеть её, но тут её случайно задела подруга и диадема  свалилась в дымоходную трубу.
         ―  Ой! ― громко вскрикнули подруги, а принцесса -ласточка обняла трубу крыльями, заглядывая в неё.

         Спустя несколько секунд, все трое сидели у трубы, вытянув вперёд ноги.

         ― Прости нас!
         ― Теперь надо думать, как достать её, ― сказала принцесса.
         Но подруги её уже направлялись к своим гнёздам.
        

         Ласточка летала и заглядывала в окна.
         ― Попадёт! Ох, как попадёт мне за это! ― говорила она. ―  От папы, да и от мамы. А бабушка? Что скажет бабушка?
         Она продолжала замирать у немых окон, пытаясь придумать, что делать.

         Только за одним окном был человек. Красивая девушка, судя по всему, принцесса. На её голове диадема была огромной и блестела, как огоньки маяка в ночи. Девушка была одета в длинное платье, отороченное и мехом и бриллиантами ― под стать своей королевской внешности.
Горничная чистила туфли девушки и слушала её неприятный голос.
         ―  Голос, как у ведьмы! ― прошептала себе ласточка, слушая через раскрытую форточку, что говорит та девушка.

         ― Хорошо, что я единственная претендентка на его руку и сердце. Я с лёгкостью отвечу на три вопроса принца и первым делом, когда выйду за него замуж, вырублю те ужасные деревья, составляющие аллею. Там поставлю каменных гномов и троллей. О, как дивно они будут выглядеть вместо тех безликих деревьев. А внутри статуй будут лампочки. Да, именно лампочки. Статуи - фонари. Слуги - фонари. Я буду ему хорошей женой. Но он ничего не смыслит в своём богатстве. Надо ему помочь. И я помогу. И ещё надо по-другому его одевать. Слишком просто он одет. Он же женится на мне! Я не могу быть женой такого простака, пусть даже и богатого принца!

         Ласточка не могла больше слушать и влетела в комнату замка через форточку!

         Она хотела найти принца, объяснить ему, что нельзя жениться на такой особе. Какие некрасивые вещи она говорила!
Когда девушка с горничной ушли, вдруг заговорил Новый Комод.

         ― Понимаю тебя, дитя! Хочешь помочь?      

         ― Как Вы догадались? ― ласточка сложила крылья в мольбе:
         ― Надо спасти! Надо спасти деревья, ведь там на них гнёзда моих друзей!
         ― А как же золотая диадема? Теперь ты принцесса.
         ― Откуда Вы знаете?
         ― Я слышал. Я ещё новый, не глухой, хорошо слышу. Тебе надобно выдернуть одно пёрышко, и ты превратишься в девушку.
         ― Откуда Вы это знаете?
         ― Это тайна. Твоя семья ничего не говорила тебе и не скажет.  На тебе два серебряных заколдованных пёрышка. Выдернешь одно  ― станешь человеком, другое ― птицей.
         ― А потом мне человеком снова не стать?
         ― Не стать никогда, ― ответил комод.
         Дверь комнаты открылась и в неё зашли та девушка и молодой мужчина.
         Он выглядел невероятно просто. Свежая красота трепетала в нём дикостью лугов, ветра и глаз неба. Принцесса-ласточка успела впорхнуть в полку комода, которую тот предусмотрительно открыл и не могла отвести от принца синих  глаз.

         Они заходили за зеркалом в витиеватой раме и ушли. Ласточка вышла, поблагодарила Новый комод и прошептала:
         ― Я знаю, как поступить, чтобы спасти  принца, деревья и гнёзда!

Баобабовая принцесса

В неё бросали камни, и она уже научилась уворачиваться от них. Она не ходила в школу, потому что на школу в их семье денег не было. Училась по книгам и сдавала экзамены отдельно -- за сдачу экзаменов платить было не нужно, только за знания.

Девочки со двора не любили её. Их раздражало в ней всё: волосы цвета тёмного золота, синие глаза, алый рот, простые наряды и босые ноги с верёвочкой на правой щиколотке.

Они и кидались камнями, как только она шла поблизости. Впрочем, они кидались камнями и друг в друга. А почему, никто не знал. Возможно, у них были каменные сердца, которые могли биться сильнее, когда глаза этих девочек смотрели на полёт камней.

-- Есть люди, которые родились злыми! -- приговаривали соседские дамы, посматривая в сторону бросальщиц камней и оглядывая с головы до ног Солну. -- Ты бы научилась им давать сдачу.

-- Мне жаль камни, которыми они пуляют в меня,  подруг. Думаю, в полёте камни кричат: Держись! Спасайся, Солне! 

Соседская дама покачала головой.

-- Девочка, мне кажется ты, несчастна! --

Не дождавшись ответа, дама ушла.

Солне улыбнулась ей вслед. Она подумала, что счастливее многих. У неё нет книг с дорогими иллюстрациями, но картинки да дорогие издания ей никогда не были интересны.

Главное -- содержание прозы или поэзии. А если нет содержания, картинкой его не добавишь.

Солне брала книги в библиотеке -- целые кипы книг!  И по ним можно изучать всё, чтобы помогать, исцелять, решать и даже исполнять мечты.

Время шло, Солне росла. Она превращалась в милую, нежную и умную девушку. 

Её знакомые выходили замуж, растили детей, а Солне раздражала их не как раньше, а намного больше.

В конце весны Солне посадила много семян цветов в саду их семьи, собранных с прошлой осени. А самым последним -- семечко подсолнуха. Оно было единственным. Семечки подсолнухов всегда очень дорогие. Одно такое семечко -- три шёлковых платья и туфельки, обшитые белым или розовым атласом.

-- Ты могла продать это семечко да купить себе что-нибудь! -- крикнула одна из девочек с каменным сердцем.

-- Ох, сколько нарядов привёз мне муж-фермер! -- крикнула другая. -- Мы продали тридцать мешков картофеля и он столько всего купил! 

-- А мой рисует кактусы. Скоро мы организуем выставку всех кактусовых картин и разбогатеем ещё больше!

Солне промолчала. Сами эти девочки ничего не умели из того, что могли бы. Когда кто-то во дворе нуждался в помощи, только Солне и её семья прибегали на выручку. 

Люди думали, колдунья. Придёт к человеку, а ему  сразу лучше.

Конечно, ей бы хотелось, чтобы с ней дружили, но с такими девочками она дружить не могла. Шутя, называла их Вазочками -- красивые, модные, но пустые. В лесу крикнешь -- можно эхо услышать, а Вазочки -- даже без эха. 

Цветы расцвели бутонами, а семечко всё молчало.

-- Видишь, лучше бы ты его продала! Так хоть деньги. А что растение -- глупая красота! -- крикнула однажды одна девушка, а её ребёнок, стоявший поблизости, кинул камень в Солне. Солне успела нагнуться, а то камень  попал бы ей в голову. В слезах убежала она домой.

На следующее утро Солне увидела маленький росток. Она окропила его водой и коснулась рукой.

-- Ты вырастешь необыкновенным! -- воскликнула она. -- Докажешь всем, что такое настоящая Красота!

Растение росло каждое мгновение, точно слышало слова девушки и с ней заодно. 

Люди видели, как подсолнух быстро меняется и вот, спустя две недели, его ствол утолщается, а листья становятся такими широкими... Проходит ещё две недели и он перерастает первый этаж дома, где живёт семья Солне.

Каждое утро девушка выбегает, поливает своё подсолнечное теперь уже дерево и касается  его рукой в знак бесконечной благодарности.

Месяц спустя соседи заволновались -- непонятное дерево, вовсе непохожее на подсолнух, выше крыши, чердачных окон, вровень с облаками и те покоятся на нём небесными колыбельками...

-- Колдовство!

-- Чародейство!

-- Всё думала я, как Солне отомстит... но нельзя же превращаться в такую злую девушку! Поэтому у неё мужа нет. Все наши крошки живут, как надо, а Солне... только посмотрите, -- соседская дама задрала голову на дерево Солне. -- Как ей только не стыдно! 

Солне продолжала поливать своё дерево.

-- Это не подсолнух... -- сказала мама Солне. -- Что-то другое.

-- Это мой Баобаб! -- покраснела Солне. -- Он растёт потому что я люблю его! 

-- Люди злятся! -- сказал папа. -- Вчера приезжало телевидение. О твоём Баобабе говорили по радио. 

-- Мой Баобаб такой! -- сказала Солне и обняла своё дерево. Она так гордилась им!

Последние дни лета отступили. Осень ворвалась холодными ветрами и ливнями.

Солне боялась, что её Баобаб замёрзнет, но он неумолимо рос и вот уже луна стала его цветком. Но неожиданно -- рассмотрел один орнитолог в бинокль -- Баобаб расцвел. На самой его верхушке и впрямь появилось множество золотых подсолнухов! Папа подарил Солне телескоп  и теперь она увидела волшебные цветы на фоне белой луны сама. От баобаба исходил необыкновенный аромат и птицы быстро свили на его могучих листьях гнёзда.

Однажды началась буря. Так скоро деревья погнулись знаками вопроса, точно спрашивали о чём-то.

Баобаб раскачивало из стороны в сторону ветром, будто буря пожелала сломать его.

Солне выбежала и схватилась за ствол своего Баобаба, только получилось, не она держала его, а он её. Люди попрятались по домам и смотрели из окон 

Буря бушевала и вот Солне приподняло над землёй. Ветер пытался оторвать её руки от баобаба, только девушка не сдавалась. Баобаб -- единственное чудо в её жизни. Она столько ждала чуда и вот теперь, когда оно здесь, перед ней и упирается золотыми цветами в луну, ветер хочет сломать его, точно игрушку.

-- Не трогай его! Он живой! Мой Баобаб живой! Ветер срывал листья баобаба и метал пыль в глаза Солне. Она плакала, но руки не отпускала. Так продолжалось несколько часов -- Солне зависла в воздухе всем телом параллельно земле, руки её устали, замёрзли, но она не отпускала своё дерево.

Цитадель

       ―  Никогда не выбираю фиолетовый цвет. Он почти не встречается в природе. Люблю природу. Наверно, и она любит меня.

         Здесь, на земле много умелых людей, живущих сердцем.

         ― Как это? ― спросите вы, превращая лодочки бровей в радугу-дугу, по-королевски спрашивающую. Тот, кто живет сердцем вам когда-нибудь и ответит. Не забудьте записать ответ того человека и рассмотрите его хорошенько. Возможно, он много страдал и на лице его обитель морщинок… но он умеет улыбаться и каждый раз впускает в улыбку волнистое, веснушчатое счастье. Да! Да! Улыбка ― та самая диковинная дверца,  и если через неё заходит солнце, всё лицо излучает  побеждающий свет.

         Я  ― художник. Говорят, родилась с  палитрой в руке. Это неправда. С палитрой не рождаются. Ею становятся, если живут по правилам, умеют любить и защищать.

         У меня есть тайна. И по легенде я полюблю навеки того, кто её узнает.

Прошло уже три дерева. Для меня месяц ― дерево. В году ― двенадцать идущих деревьев. С завтрашнего дня дерево мая превратится в пышную королеву с лазоревыми волосами и едва зелёными листиками.

В последние 99 лет разрисовываю своды замков, и мне нравится моя работа. В этом году мне исполнилось сто, а я, как и раньше юная, точно луна в конце первой четверти. Всегда буду юной, потому что моё имя Цитадель.

В этом замке мне нравится библиотека. Книги за стеклом. Можно открывать стеклянные дверцы и касаться книжных корешков. Мне разрешено читать после работы ― по ночам. Ставлю тяжелый канделябр на стол, придвигаю к столу стул и проваливаюсь в книжный мир.

         Мне нравится всё правильное и красивое: волны и ветер,  задумчивые деревья и алые маки, песок под ногами зверей и птиц, выражение их глаз и лес, лес, лес, бесконечный лес...

         Сплю я в своём ветхом лесном жилище, которое давно бы рухнуло от древности, если бы не находилось на ветвях могущественного дуба.  Я называю дуб папой, а единственную свечу в доме ― мамой.

         У меня в доме нет кровати, но есть огромный комод из орешника.  Выдвигаю один ящик и сплю в нём. Этот домик для сна. Всё остальное время тружусь. Только за труд мой мне платят не деньгами, а полотнами ― старенькими картинами, требующими реставрациями. Красота, честно заработанная мной. 

Разрисованные своды замка ― одна картина. У меня много таких картин. Они хранятся в гнёздах птиц. Птицы помогают мне их реставрировать, ― прикрепляют к дереву и приносят мозаичные камушки со дня моря, которые мы с белками, зайцами и дикобразами  тщательно перемалываем в муку. Затем птицы клювом заполняют ветхие пространства холстов самодельной «мозаичной пудрой», а третьими ночами каждого месяца мы оживляем картины с помощью моей немой флейты. Голос её никто не слышит, но все чувствуют.

         Так мы вернули к жизни и портреты ― одного высокого дяденьку врача с бородой, трёх поэтов и шестьдесят художников. 

Благодаря пяти тысячам жемчужинок, которые принесли в клювах вежливые галки, мы спасли от зимнего холода и голода на картинах миллионы птиц и растений в садах. Когда они выходят из картин или вылетают с дождями, ветром, зноем несут с собой столько счастливых лучей, что звёзды по ночам спускаются ещё ниже к земле, посмотреть на них.

         Об этом кроме моего леса и рождённых из картин  никто не знал. Целых сто лет.

         Меня попросили украсить своды главного зала замка облаками, а холл ― луной и фиолетовыми звёздами. Всегда опасалась я фиолетового цвета, а принц замка сказал, что фиолетовый цвет ― след могущества на плечах великанов. Я люблю облака и к тому же, очень хочу получить особую картину, всегда закрытую, и названную «Цитадель».   

         Люди считают «Цитадель» крепостью, крепостной стеной, умеющей защищать. Но раз так ― подумала я. ― Мне бы не мешало отреставрировать такую сильную стену и выпустить её в лес, чтобы Цитадель могла защищать его.

         За эту картину я согласилась. Только как обычно договорилась, чтобы никто не видел, как я рисую, мне не мешали, не отвлекали. Принц кивнул.

         Его лицо показалось мне недоверчивым. Такие люди, как он никому не верят. А мне так и лучше. Я тоже людям не верю. Лишь полям, холмам, зверушкам, садам, холстам да птицам.

         Никто не знает, как рисую, потому что не рисую.

         Мне помогает немая флейта. Достаю её из сумочки да иду с ней в лес, или в сад,  ― куда захочу. Направляю флейту на всё, что хотелось бы нарисовать и прислоняю к губам. Музыка не струится из неё, но я переполняюсь такой красотой, что тотчас передаётся на своды замка. Вот и выходит, нарисовано всё, но вовсе и не нарисовано, а создано чьёй-то красивой и вечной рукой, а я тут и словно и ни при чём.

         Облака ― розовато-перламутровые, будто вплыли в залы с небесного дна. Розоватые клювы золотистых птиц устремились к ягодам и листьям. Сладкая, опаловая луна смотрит взглядом совести. Пушинки одуванчиков, вплетаются в художественные брызги травы и цветов.

         Всегда знаю, как что будет выглядеть ещё до того, как увижу. Но вот фиолетовый цвет… Фиолетовый цвет… Где его увидеть, как пропеть немой флейтой?

         С одной стороны заметила чей-то дом, почти фиолетовый немного неприятный, но что поделать, раз оттенок нужен. Направила немую флейту на него.

Безотражённая и суп из кочерыжки

Я всегда любила одуванчики. Высокие, нежные, но сильные и редкостно-лохматые. Мне нравится утопать в их глубине. Нравится подчиняться только им, потому что они этого не требуют, но ждут, ждут меня и если бы мне когда-нибудь захотелось выйти замуж, то он — мой избранник должен стать, как одуванчик. Правда, такого не существует, потому что я совсем иная, не такая, как все, сказочная, да и одуванчиковых принцев не бывает.

Характер мой терпкий и пряный, нежный, точно лепестки розы и колкий, как её шипы. Такова и моя внешность. Кто-то говорил, что я красива. Я не знаю. Никогда не видела, как выгляжу. Ни река, ни зеркало, ни вода в корыте не показывают мне моё отражение. Так и живу — безотражённой. Разумеется, я знаю, что невысокого роста, стройная, у меня светлая кожа и я почти рыжая. Волосы отросли, и теперь я вижу, какого они цвета. Не закат, рассвет, в котором танцуют светлячки, как полуабрикосовое исключение из правил с золотыми ниточками солнца.

Нас три сестры. После учёбы мы вернулись в родные земли. Я вернулась позже, так как училась дольше. Наши труды — поля. Сёстры углубились в сезонные работы и продажу созданного. Они засеивали и продавали выращенное. Я не говорю о себе, так как у старшей — поле овса, у младшей — поле хлопка, а на моём поле ничего, что можно было бы продать сестрам. Так говорят мои сёстры, соседи, знакомые, — все, кто нас знает.

Но я так не думаю. Моё поле справа от хлопкового и тоже засеяно, само по себе, — одуванчиками. Только они меня и понимают, когда я отрываюсь от своего телескопа и бегу к ним. Они словно сказочное одеяло, покрытое тем, что я люблю. Только там я счастлива, счастлива, как нигде. Я могу лежать в одуванчиках сколько угодно, и мне никогда не придется потерять или что ещё хуже — продать их. Ужасно, правда? Но ведь мои одуванчики не подходят сёстрам, — они не могут положить в третий котелок ни одной монетки. У старшей и младшей в своих котлах монет доверху и они покупают, что пожелают: наряды из шёлка, дорогих кружев, драгоценности, пластинки с задорными ритмами. Передвигаются в драпированных кэбах в город, где посещают рестораны с женихами. У старшей жених — богатый бакалейщик, у младшей — фермер. А у меня есть только моё поле, ну и кочаны капусты на приусадебном участке. Я зарабатываю себе на хлеб только кочерыжками. Варю похлёбку из кочерыжек, так как сёстрам они не нужны. Люди приходят, чтобы попросить кувшин с обычной похлебкой. Правда, ходят речи, что кочерыжкин суп обладает исцеляющими свойствами.

Мои кочерыжки — удивительное лакомство. Будучи менее зелёными, суховатыми и совсем неразговорчивыми они дарят здоровье заболевшему, смысл жизни несчастному, ум заблудившемуся, надежду обездоленному. Похлёбка из кочерыжки всегда горячая, но не обжигающая. Она способна не только согреть замёрзшего, но и утолить его голод и жажду.

Беда лишь в том, что все хотят отнять у меня кочаны капусты. Но их с грядки могу забрать только я.

Два вора пытались украсть, но капуста не поддаётся. Сёстры подговаривали женихов, но капуста не поддаётся. Она такая же упрямая, как я. У меня мало сил, но когда я поднимаю её с грядки, она становится легче, примерно как букет из одуванчика, который я ставлю в вазу.

Капитан корабля предлагал целое состояние за мои кочерыжки. Он даже прибегнул к хитрости, так как сказал, что исцелит всех-всех людей, но видя алчный блеск в его глазах, я поняла, что он лжёт. Сёстры согласились, их женихи хлопали в ладоши, а я лишь мотала головой и теребила руками маленькие, крючкохватные грабельки.

Старшая сестра по интересам своего бакалейщика продала треть своих овсов, младшая занялась пошивом одежды, но очень быстро однообразная работа утомила её. Поэтому младшая сестра наняла семь портних. Её жених фермер настоял, чтобы она открыла фабрику, и старшая сестра её поддержала, так как очень уж хотела платье со шлейфом из морского атласа, украшенное кораллами и жемчугом. Младшая сестра с легкостью обменяла на платье старшей сестры своё столовое серебро.

Тем временем дрессировщик зайцев предложил продать ему мои кочерыжки или обменять их на двух цирковых удавов. Я не соглашалась. Он упирался и всё твердил, что мои кочерыжки сделают его зайцев волшебными и зрителей будет больше. Он думал, только о том, что нужно ему.

Покупателей моих кочерыжек было так много, что я прикрепила табличку на палочке с надписью: «Кочерыжки не продаются!» Табличка не помогали, сёстры не отступали:

— Зачем тебе кочерыжки? Отдай их нам!

— Ты не понимаешь, как можешь разбогатеть на своих кочерыжках! Ты сможешь выйти замуж за любого человека на земле, меняя свои кочерыжки на его руку и сердце.

— Но я не хочу замуж! — перебила я старшую сестру, опасаясь, что она продолжит говорить ужасное. — Тем более, что кочерыжки — одно, а любовь человека… разве её можно выменять? Нельзя такое говорить, нельзя так думать.

Сёстры не понимали и продолжали смотреть на меня странно. Они всегда смотрели на моё лицо, точно с ним что-то не так. Замолкая, девушки разглядывали мои черты с самыми неприятными чувствами. Женихи их наоборот смотрели как-то иначе, что мне не нравилось ещё больше. Так они смотрят на поля своих невест, но почему-то не на них самих.

Стала их избегать, присутствия ли, слов. Что, — мол, — они женятся на моих сёстрах, и я стану им как сестра. Сёстры терпеть не могли таких речей и прогоняли меня. В дождливую или снежную погоду я направлялась к капусте и рассказывала кочерыжкам про все эти разговоры. Моя капуста растёт и зимой, и осенью — в любую погоду. Наверно, это странно, но ведь, для того, чтобы спасать людей не нужно ждать особый сезон.

Лесное золото

Как дочь лесного царя и будучи красивой, она была дикой, иногда дерзкой, всегда непокорной. Волосы её длинные и переплетающиеся ― цвета ветвей; губы ― алые, как маки, а глаза небесной глубины ― чарующие, превращающие девушку в непознанную и мудрую.

Маленькой она бегала по лесу, сидела на верхушках деревьев, раскачивалась на самодельных качелях и плела себе сети из неводов, чтобы надевать поверх нарядов. Косматая тётушка шила девочке платья, юбки и рубашки из тканей цвета полей, лесов, озёр, глубин, птиц, зверей.

Косматая тётушка родилась ткачихой, но была заядлой рыбачкой. Она научила девчонку заманивать к себе рыбу не рыболовными крючками, а чем-то другим, отчего рыба сама вылезала наполовину из воды. Лава ― дочь царя, названная так в честь своего обжигающего нрава, ― целовала рыбу и, благословляя её на долгий путь, дарила ей свободу. Рыбы всегда возвращались, но Лава старалась не замечать этого.

― Всегда один поцелуй, обещающий счастье, ― шептала она.

Теперь она выросла и когда выходила через свою пещеру, знала про лес всё, а сама оставалась бесконечно неразгаданной.

Нельзя сказать, что её так уж тянуло к людям, скорее хотелось учиться, продолжать учиться в колледже для людей, так как обучение в лесной школе было благополучно завершено.

Лесной царь упирался. Она даже гневался, правда, понарошку. Боялся ― встретит Лава человека, полюбит его и будет жить среди людей, а он без неё зачахнет, так будет любит её больше жизни.

После смерти царицы он сам вырастил дочку, подарил её свободу леса. Все лесные цари должны отпускать своих дочерей учиться в мир людей, но только не он.

Лесной царь согласился. Только сказал Лаве, чтобы она не приводила людей в их лес, а то люди начнут охотиться за лесным золотом.

― Не бойся, отец! Лесное золото ― это я! ― как и раньше шутила девочка. ― Зачем кому-то охотиться за мной?

Отец поцеловал её, и она ушла через пещеру к людям.

Лава сидела за первой партой. Закладками для книг и тетрадей стали сушёные одуванчики и ромашки. Учебников много и они девочке нравились. Она знала, из чего они сделаны и старалась не думать об этом. Люди могут писать и читать, благодаря деревьям. Корни деревьев сильны, так и её отец ― он корень, она – росток.

Корень никогда не позволит обидеть росток. Она знает, как корни умеют драться и обнимать. Когда сидишь у большого дерева с книгой, корни болтают между собой или тормошат её босые ступни.

С собой Лава носила золотую рыбку в круглой банке. Рыбке нравился колледж. Утром рыбка прыгала из лесной речки в свой круглый домик с водой, и они шли учиться.

― Говорят, у вас много сокровищ? ― спрашивали девочки у Лавы.

― Только одно! ― с гордостью отвечала Лава.

― Какое? ― девочкам всё казалось интересным.

―Природа! Она дороже всего на свете! ― отвечала девочка.

― Но природу леса нельзя обменивать на платья и сумочки! ― смеялись девочки.

― Можно целовать ромашки, когда они покачиваются на ветру. Целовать так, словно ныряешь в красоту, а платье можно сшить. Платье ― это просто одежда. Для жизни одежды ненужно много, если быть экономной. Я вот плету сети и ношу их поверх платьев, так я сохраняю платья Косматой тётушки и они всегда как новые.

Девочкам Лава не нравилась. Им приходиться краситься, придумывать новые фасоны, ходить на каблуках, а эта девушка с вулканическим именем, не знает, что такое помада, ходит босиком по плиточному полу, носит с собой рыбку в банке и учится лучше всех в колледже. Они смеялись над ней, но завидовали её странной свободе. Им хотелось, чтобы она вернулась к себе в лес, чтобы мальчики больше не встречали её в колледже.

Но это невозможно. У лавы странные особенности ― она не хочет быть в центре внимания, но всё происходит наоборот. Прошло немного времени, прежде чем самый лучший и богатый парень понял, что любит её.

Лаве не нравились девочки, и она побаивалась их общества, не веря ни единому их слову. Она расцветала на глазах. Девочки копировали её платья, сшитые Косматой тётушкой, но выглядеть, как Лава не могли.

Звон ― так звали парня, постоянно наблюдал за ней, думал о ней и говорил лишь с ней.

Его какая-то нарочитая, чересчурная красота сбивала с толку Лаву. Да, он был хорош, старался обратить на себя внимание, говорил красивые слова, но все они пролетали мимо, мимо Лавы.

Однажды он спросил у девушки, что в лесу самое важное.

― Лесное золото! ― ответила она.

― Это ты? ― спросил он.

― Что я? ― не поняла девушка.

― Ты ― лесное золото?

Лава рассмеялась и он растерялся.

― Почему ты смеёшься надо мной? ― спросил обиженно он.

― Нет! Я смеюсь не над тобой. Над собой! ― постаралась стать серьёзнее Лава. ― Просто я часто говорю отцу, что лесное золото ― это я, но это шутка ― шутка, понимаешь? Шутка ― это неправильное. Такое неправильное, от которого становится весело. А лесное золото ― это дикий мёд.

― Вы продаёте мед? ― не понял парень.

― Он принадлежит пчёлам. Это их труд. Это их свобода! ― глаза у девушки заблестели.