Скрытни

Алиса

Алиса сидела за ширмой и дрожала. То, что она увидела, заставило её покрыться холодным потом, испытать ни с чем не сравнимый ужас, какого до сих пор она не испытывала и вряд ли когда-то испытает впредь. Немощный старик, который лежал в их больнице и был похож на тяжело больного и умирающего, вдруг совершил невозможное. У Алисы до сих пор не укладывалось в голове, как он встать-то смог. Привезли старика неделю назад. За глаза его называли Кощей, потому что он был похож на скелет, обтянутый кожей, реально как будто Кощей из сказки. Он не мог сам даже сесть. Его надо было кормить с ложечки, поить, давать утку и помогать подсунуть её под себя. Короче, он не мог ничего. Откуда он такой взялся – непонятно. Где он должен был находиться, чтобы так жутко истощать. Алиса, когда его впервые увидела, вспомнила жуткие кадры хроники времён Великой Отечественной Войны, эпизоды про освобождение людей из концентрационных лагерей. Вот те несчастные люди так выглядели, верней уже счастливые, потому что их освободили. Но выглядели они всё равно ужасно. В голове не укладывается как можно было довести до такого людей. Что же за нелюдем надо быть, чтобы допустить такое и нигде ничего не ёкнуло. Так вот этот старик выглядел также. И это было ужасно. Предположили, что он был одинокий, заболел и никто даже не позаботился о нём, не сходил в магазин, не принёс продукты. В итоге старик помимо болезни ещё и исхудал. Кожа вся сморщилась, висела складками, лицо было в морщинах, за которыми не было видно глаз. Ощущение было, что даже лысый череп в морщинах. Губы были почти бесцветными и провалились, щёки ввалились. Цвет кожи был какой-то странный жёлто-бежевый, из-за многочисленных морщин казалось, что старик какого-то грязного серо-коричневого цвета.

За неделю, что старик пролежал в больнице он ничуть не поправился и лучше выглядеть не стал. Он был таким же худым и слабым. Сегодня было дежурство Алисы. Она надеялась, что после двух выходных увидит изменения в старике, заметит улучшения. Нет, всё было точно также. Правда у Алисы возникло странное чувство, что старик притворяется. Она гнала от себя эти мысли, ругала себя – вот лежит же скелет, обтянутый кожей. Веки прикрыты истончённой кожей. Не спит, видно, как двигаются глаза. Вроде как ему даже глаза открыть сложно. Хотя глазные яблоки двигаются и быстро. Сменщица сказала, что вчера умер один из пациентов той палаты, где лежал старик. Это было странно, так как мужчина, хоть и пожилой, вроде бы пошёл на поправку. Все думали, что худшее позади, но вдруг ему резко стало плохо и он угас буквально на глазах.

В палату перевели нового больного из реанимации. Этот тоже пошёл на поправку. Когда его перевели, он шутил, смеялся, подтрунивал над медсёстрами и вообще выглядел вполне здоровым и цветущим. Всё говорил, что не пролежит и недели, выпишется, что нечего ему тут делать. Однако ночью у него случился приступ, и к тому моменту, когда пришёл дежурный врач, спасать было уже некого. Всё произошло стремительно.

Днём, в палату положили вновь поступившего больного. Кто-то из сестёр в сердцах сказал в сестринской, что палата стала проклятой, особенно это место, на которое уже третьего больного за двое суток кладут. Ещё одна, вторя ей, добавила, что это кощей виноват. Алиса возмутилась, что ж они взрослые современные девушки верят во всякую ерунду и мистику. А две смерти это всего лишь совпадение. Старшая медсестра, вспомнила поговорку: «Один раз – это случайность, два – совпадение, три – уже закономерность». Она не принимала участие в разговоре, не поддерживала девушек, не приняла сторону Алисы, а просто завершила разговор этой фразой, вроде как никого не поддерживая.

И вот ночью Алиса зашла в палату к старику, проведать скорее его, чем его соседа. Однако её ждало неожиданное. Старик лежал не шевелясь. Не понятно было, спит он, или просто лежит, или… Было не видно, дышит ли он, грудь его не двигалась. Алиса испугалась, наклонилась проверить дышит ли старик. Да, дышит, очень-очень тихо. Она это не услышала, а скорее почувствовала, как от дыхания шевельнулись волосы около уха. Алиса перевела взгляд на соседа старика и почувствовала недоброе. Он лежал как-то странно, неестественно, вывернув голову так, как люди не лежат, живые люди. Она подошла, проверила пульс. Пульса не было. Хотя, даже взяв его руку в свою, она уже почувствовала странность. Странность была в том, что рука была неестественно холодной. Этого не может быть. Она заходила к ним час назад. Час назад всё было в порядке. Даже если мужчина умер сразу же после её ухода, он не мог остыть так, чтобы это уже чувствовалось. В этом было что-то ненормально. Это абсурд. Невольно Алиса попятилась. Тут-то и произошло то, из-за чего Алиса теперь сидит на полу в сестринской, спрятавшись за ширмой, можно подумать, что это как-то спасёт её.

Старик, тот самый немощный исхудавший старик, вдруг резво вскочил как ни в чём не бывало. Это было очень жутко. Он выглядел по-прежнему, как скелет, обтянутый кожей, непонятно было, как он жив-то. Но сейчас он очень даже бодро двигался. Глаза его были широко открыты. Они казались абсолютно чёрными. Он улыбался, и от этого было ещё более жутко. Улыбающийся скелет не сулит ничего хорошего. Старик отпихнул с дороги Алису, она загораживала ему путь к окну. От его толчка Алиса, как пушинка, отлетела в сторону и сползла по стенке. За эти несколько мгновений старик успел очутиться около окна, легко стукнул в раму и окно частично распахнулось, частично напрочь вылетело из проёма. Старик вскочил на подоконник. Он сделал это легко, можно было бы даже сказать грациозно, если бы не его ужасный вид в принципе. А потом он сиганул в окно. «Убьётся», – подумала Алиса, при этом внутренний голос ехидно сказал: «Как же!» Алиса встала и подбежала к окну. Она смотрела вниз и ничего не видела. Ожидала увидеть тело под окном, однако внизу были только осколки. Тела нигде не было. Она стала обшаривать взглядом больничный двор, и вдруг, у самого выхода из больничного двора увидела силуэт. По жуткой худобе догадалась, что это был старик. Как он успел туда так быстро добраться. За эти несколько секунд, что Алиса встала и подбежала к окну нельзя было туда добраться. И тут старик, как будто почувствовав, что на него смотрят, повернулся к Алисе и погрозил ей кулаком. Жуткая костлявая рука, с таким же жутким костлявым кулаком грозила ей. Невольно она присела, пытаясь спрятаться. Она стала себя успокаивать: свет выключен, он не мог её видеть в темноте. Это она его хорошо видела, потому что он стоял под фонарями около ворот больницы. А потом увидела, что дверь в палату открыта и свет из коридора прямиком падает на окно. Видимо её силуэт был хорошо виден в этом свете. Одна надежда, что старик не видел, кто именно. Хотя… в тот момент, когда он оттолкнул её, свет из коридора как раз падал на неё. Почему Алиса решила, что надо бояться этого старика она не знала, но боялась, боялась до смерти. Было во всём произошедшем жутко пугающее, из-за своей нереальности. И вот сейчас сидя на полу в сестринской она жутко боялась, как будто сейчас откроется дверь, и тот страшный старик вбежит.

Феликс

Сколько себя Феликс помнил, он всё время жил с Кощеем. Он не помнил себя ребёнком совсем. Слишком давно это было. Кощей поддерживал его молодым уже несколько столетий. Детство было уж очень давно. Иногда мелькали какие-то обрывочные воспоминания, но очень короткие, они не складывались ни в какую картину. Вдруг вспоминалось дуновение ветра, запах, едва уловимый, поэтому нераспознаваемый, лучи солнца на щеках и крупные капли начинающегося грибного дождя. Казалось, вот ещё чуть-чуть, ещё немножко и вспомнится что-то очень важное… Но на этом появляющиеся воспоминание начинало бледнеть, рассеиваться, как туман. Раз и нет его, как будто ветром унесло. А иной раз он вдруг видел высокую траву, над лицом и там в вышине бездонное синее небо и плывущие облака. Появлялось чёткое знание, что он маленький, лежит в траве, и вот уже появлялся запах, такой родной, но пока ещё непонятный. Сейчас вот поднимусь, посмотрю на поляну, на которой лежу и вспомню. Но нет, стоило сделать усилие в воспоминании, попробовать поднять голову, сесть, чтобы оглядеться, где же это он лежит, как и это воспоминание начинало терять краски и таять. Хотелось схватить его, удержать, но разве можно удержать туман или облако? Раз и прошло сквозь пальцы и растворилось. Иногда он вдруг слышал сверчка, потом возникал рисунок бревна, прожилки, впадинки и малюсенькие дырочки. Он понимал, что лежит на лавке в избе, лицом к стенке, надо повернуться и посмотреть… Но стоило только помыслить об этом, как бревно теряло резкость, серело, становилось каким-то ненастоящим, нереальным и постепенно становилось всё прозрачнее и прозрачнее, пока не пропадало совсем. Были ещё и другие воспоминания, но они появлялись реже этих трёх главных.

Что только не делал Феликс, чтобы удержать воспоминание, не дать ему растаять и постараться увидеть что-то дальше – ничего не выходило. Он старался усилием воли удержать воспоминание, но всё равно, в один и тот же момент оно начинало бледнеть и растворяться. Он пытался прокрутить знакомую часть быстрее и постараться увидеть, что же дальше, но нет, опять всё пропадало. Потом он избрал другую тактику, он замирал и старался даже дышать осторожнее, чтобы не спугнуть воспоминание, рассудив, что может быть, если ничего не делать и наоборот, как бы остановить весь мир вокруг, притормозить, то тогда наконец появится продолжение. Но и в этом случае все было, как всегда. Так он и не продвинулся ни на йоту в своём желании что-то вспомнить о своём детстве.

Феликсу в голову закралась страшная мысль, что Кощей стёр его воспоминания, именно поэтому он не может ничего вспомнить. Скорее всего стёр важные воспоминания, поэтому он видит лишь те обрывки, которые появляются, но не имеют продолжения, потому что дальше должно быть что-то важное. Однажды Феликс пожаловался Кощею, что не может вспомнить своё детство. Кощей на это ответил, что ничего хорошего в том детстве не было и вспоминать там нечего, и тут же постарался перевести разговор на другую тему.

В другой раз Феликс, который долго поджидал благодушного расположения духа Кощея, рассказал тому, что у него иногда появляются воспоминания, но, когда он пытается их продлить, вспомнить дальше, те теряют цвет и расползаются, как утренний туман под лучами солнца. Только что был и раз, нет его, оставшиеся клочки тают. Настроение Кощея сразу же испортилось, он пробормотал что-то невнятное, и тут же отослал Феликса по каким-то пустяковым делам, лишь бы не продолжать этот разговор.

Пришлось ждать следующего хорошего настроения. В этот раз Феликс в прямую спросил Кощея, не стирал ли тот ему память. Это вывело Кощея из себя, он взорвался:

– Достал ты уже своими воспоминаниями. Зачем они тебе? Жить помогут? Что ты вместо важных вещей какой-то дурью маешься? Что ты меня достаёшь? Хватку стал терять? Стареешь? Может мне нового помощника искать?

Феликс не ожидал такого поворота. «Надо же стареешь, это кто ещё из них стареет, на себя бы посмотрел. Что значит нового помощника? А его куда? А кто обещал передать все знания колдовские?» – эти мысли вихрем пронеслись в голове Феликса, и он не на шутку испугался, что будет с ним, если Кощей действительно возьмёт нового помощника. А он куда тогда денется? Что он будет делать? А жить-то он тогда будет или… Феликс уже собрался что-то ответить Кощею, заверить его в своей верности и желании работать на того всю свою жизнь, но Кощей уже продолжил ворчать, постепенно сбавляя тон:

– Ещё раз заговоришь о своих дурацких детских воспоминаниях, сотру к чёрту память напрочь и выгоню тебя. А себе таки возьму нового помощника. А ты как хочешь, так и живи, совсем без памяти.

Фраза вроде как содержала угрозу, но произнесена была вовсе не грозно. Видимо уже в процессе его произнесения, Кощей всерьёз подумал, где же это он возьмёт себе нового помощника. Это ж не так просто, не кухарку нанять. Здесь обучение нужно, которое ни один год длится. На раз-два нового помощника не найдёшь. Поэтому и тон окончания фразы прозвучал совсем не грозно. Осознав, что вряд ли удалось в достаточной мере напугать Феликса, Кощей добавил:

– Запрещаю тебе говорить на эту тему.

Так Феликс ничего и не узнал. Но от этого он только окреп в своём предположении, что Кощей стирал ему детские воспоминания. Остаётся вопрос, зачем он это делал. То ли просто память почистить, чтобы больше запомнить мог, то ли было что-то такое, что не следовало помнить маленькому мальчику, а может всё было куда хуже? Кощей стёр воспоминания, потому что в них было что-то про него самого, про его лихоимства в отношении Феликса или его родителей. Последняя мысль не оставляла в покое. В последнее время она настолько овладела им, что постепенно Феликс сам себя убедил в том, что Кощей виноват перед ним, потому и память стёр. Следом появилось сомнение, настоящее ли его имя «Феликс». Что это деревенского мальчишку, назвали таким необычным именем. Феликс не сомневался, что он из деревни, да и те немногие воспоминания, что появлялись, говорили об этом. Может и имя ему Кощей придумал. Настоящее имя-то наверно ключик к воспоминаниям. В общем, либо Феликс встал на путь разгадывания тайны своего происхождения, либо он действительно стареет и это первые признаки старческой паранойи.

Полина

Полина проснулась рано. До выхода на работу было ещё почти три часа. Она неспешно умылась, сделала зарядку, выпила стакан воды и пошла в душ. После душа так же не торопясь приготовила завтрак и отправилась на балкон, благо погода позволяла завтракать здесь. Сидя за маленьким круглым столиком, она неторопливо ела, глядя на пробуждающийся город. Пить по утрам кофе на балконе вошло в привычку этим летом. Раньше Полина брала отпуск почти на всё лето, благо педработники имеют право на большой отпуск. Как правило, каждый год до этого она уезжала на весь отпуск. Правда весь год приходилось копить, чтобы были средства на такие длительные путешествия.

В этом году всё было по-другому. Пришлось потратить всё отложенное бабушке на операцию, верней даже не на операцию, а на какие-то дорогостоящие штифты. Всё бы ничего, но менее чем через полгода, почти перед самым отпуском Полины, бабушка умерла: заснула вечером, а утром не проснулась. И те деньги, что удалось снова накопить, ушли на похороны. Полина мало того, что осталась одна, так ещё и без отпуска. На самом деле, она, даже несмотря на то, что откладывала деньги, не была уверена, что куда-то поедет в этом году. Оставить бабушку одну, которая всё никак не поправлялась, Полине было боязно. Она рассматривала вариант нанять сиделку, но судьба распорядилась иначе.

Хорошо, что в интернате был открыт летний лагерь и нужны были сотрудники, поэтому Полина осталась работать воспитателем. В другое время застрять на всё лето в городе очень расстроило бы Полину, но сейчас её куда больше печалило, что бабушки больше нет рядом с ней. Возможно, уехать в отпуск было бы хорошим решением, чтобы отвлечься, но денег всё равно не было. Находясь же дома, Полина без конца и края вспоминала бабушку. Хоть она и старалась пропадать целыми днями на работе, и вечером не торопилась домой. Однако всё равно, утро и поздний вечер проводила дома, а значит, накатывали воспоминания. Скорее всего она потому и завтракать стала на балконе, чтобы хоть как-то сменить обстановку, потому что на кухне всё напоминало бабушку. Это было даже не осознанное решение, как-то само собой так получилось.

Хотя даже здесь, глядя на город и стараясь отвлечься, она всё равно нет-нет, да погружалась в воспоминания. Это были не внезапно нахлынувшие, а вполне осознанные, скорее даже умышленные возвращения к прошлому.

Бабушка говорила Полине, чтобы та не тратила деньги на штифты. Но иначе перелом не сросся бы, во всяком случае так говорил врач. Бабушка упрашивала Полину не слушать его, однако в этот раз девушка решила, что бабушка старенькая и не понимает ничего в современной медицине, не стоит её сейчас слушать. Выслушать да, а сделать всё равно надо по-своему.

Бабушка была единственным близким человеком Полины. Родителей она почти не помнила. Они погибли, когда Полина только пошла в школу. Бабушка не очень любила рассказывать о родителях, видимо никак не могла смириться с их смертью. А может быть с их смертью была связана какая-то тайна, поэтому бабушка и отмалчивалась. В общем вышло так, что бабушка с Полиной так и прожили большую часть жизни девушки вместе. И жили они душа в душу.

Любовь к путешествиям у Полины видимо была от родителей. Однако и бабушка не была такой уж домоседкой. Пока Полина училась в школе, бабушка на каждое лето придумывала путешествие на все каникулы. Во всяком случае, девочка думала, что бабушка планирует отдых на каникулы специально, каждый раз отправляясь с внучкой в новое место. Удивительным образом у бабушки были друзья по всей стране, которые с радостью принимали их.

Как и чем бабушка расплачивалась Полина не догадывалась, а верней, будучи маленькой даже не задумывалась об этом. Позже, когда выросла – узнала, что даже несмотря на то, что пенсия была не большой, бабушка умудрялась даже с неё что-то откладывать. Им хватало и на билеты в разные уголки страны, и на житьё-бытьё там. Была ещё и пенсия по потере кормильца, после смерти родителей. Но этих денег всё равно не должно было бы хватать на вполне комфортную жизнь в течение года, да ещё и на путешествия.

Лишь сейчас, вспоминая прошлое, она впервые задумалась о том, что скорее всего у бабушки был какой-то источник доходов. Вот только Полина никогда не видела, чтобы бабушка работала. Из дома она уходила только в магазин, или вместе с Полиной на прогулки. Пыталась вспомнить, как они покупали билеты и не могла. Девушка вдруг поняла, что ей никогда не доводилось видеть, как бабушка покупает билеты на все эти поездки. Разве что билет на электричку или автобус, когда они ехали за город в выходные.

Когда они отправлялись в очередное такое путешествие, бабушка обычно говорила, что они едут к её знакомым. Там как правило, Полина общалась с местными детьми: они вместе гуляли, играли на улице или всей гурьбой шли на какой-нибудь фильм, или же под присмотром кого-то одного из взрослых шли в какой-нибудь парк на карусели, бабушка же постоянно была чем-то занята со взрослыми. Она говорили, что у них взрослые разговоры. После этих разговоров бабушка была молчаливой и уставшей, и они сразу же отправлялись домой. Максимум могли зайти в кафе, особенно если в доме не было готовой еды, хотя как правило бабушка заранее готовила, чтобы вернуться на всё готовое.

По возвращении домой же, бабушка говорила, что ей надо прилечь, уходила к себе в комнату и до следующего утра Полина её больше не видела. Девочка была предоставлена самой себе. Бабушка довольно рано научила Полину пользоваться плитой, поэтому погреть себе еду она могла сама, да и чайник вскипятить, и даже заварить свежего чайку. Полина быстро научилась справляться самостоятельно, ей даже нравилось хозяйничать. Иногда она даже приглашала подруг, но сидели они в комнате Полины и, бог его знает откуда они взяли это правило, разговаривали очень тихо, почти шёпотом, даже если играли, если же смотрели телевизор или слушали музыку, то звук включали на минимум.

Что у бабушки были за взрослые разговоры Полина никогда не задумывалась. Разговоры и разговоры, мало ли о чём надо поговорить взрослым. Начала анализировать Полина лишь после смерти бабушки. Она уже даже не помнила, когда впервые вдруг задумалась о том, откуда у бабушки были деньги, не после ли этих разговоров. Что натолкнуло её на эти размышления она уже даже не помнила. Возможно, вспомнив одно из их путешествий, внезапно задумалась о том, что это должно было быть далеко не дёшево.

Эллочка

Эллочка спешила на свидание к очередному ухажёру. На самом деле её имя было не Элла, а Эльвира. Когда-то в молодости мама посмотрела фильм «Эльвира покорительница тьмы» и прониклась. Главная героина безумно понравилась матери, поэтому, когда у неё родилась дочь, она назвала её Эльвира.

– Эльвира – покорительница тьмы, – так и называла её мама, загадочно добавляя, – не просто так я дала тебе это имя.

Имя, данное мамой, девочке не нравилось. Будучи подростком, она нашла и посмотрела этот фильм – главная героиня девушке тоже не понравилась. Какая-то пафосно напыщенная, абсолютно не симпатичная, во всяком случае на её вкус. Правда её друг, с которым она смотрела тот фильм, был без ума от главной героини, чего Эллочка совсем не понимала.

Имя она себе переделала ещё в школе, называясь всем Эллой, и не отзываясь на дурацкую «Эльвиру». Только в одиннадцатом классе, при вручении аттестатов, многие были удивлены, узнав её настоящее имя. Однако всё равно, при встречах после школы, одноклассники продолжили называть её Эллой, должно быть забыли о настоящем имени, однажды услышанном. Получалось, что Эльвирой её называла только мама. Правда они уже давно не жили вместе. Эллочка даже не знала, где сейчас живёт её мать. Когда они разговаривали в последний раз, та жила во Франции, но насколько поняла девушка, очередной ухажёр матери уже надоел, а на горизонте появился какой-то итальянец, так что скорее всего мать благополучно перебралась в Италию. То, с какой скоростью мать меняла города и страны удивляло Эльвиру. Мать была почти вдвое старше её, и при этом с лёгкостью кружила голову мужчинам. В России женщины после сорока уже не пользуются таким сумасшедшим успехом у мужчин. Но её мать похоже вообще не обращала внимания на возраст, также, как и её бесконечные молодые люди. Да и не выглядела её мать на свой возраст. Самым поразительным было то, что молодые люди действительно было молодыми, чуть ли не ровесники дочери. Более того, каждый следующий был моложе предыдущего. Они по возрасту больше подходили Эллочке, как та считала. «Если так пойдёт дело дальше, то лет через десять она будет встречаться с младенцами», – злобно думала о матери девушка.

Разумеется, это была зависть. Эллочке, в отличии от матери, не удавалось заполучить какого-нибудь богатого иностранца, который увёз бы её в Европу. Девушка терялась в догадках, как матери удалось захомутать молодого красивого можно сказать миллионера, который не только влюбился в неё, но и женился на ней, увёз с собой в Германию, а потом ещё и скоропостижно скончался, несмотря на то, что был молод, да ещё и оставив матери наследство.

«Что она такого с ним сделала», – чуть ли не шипела Эллочка, рассказывая подругам о похождениях своей матери. Хотя подругам – это громко сказано. Подруг у Эллочки в привычном понимании слова никогда не было, лишь приятельницы, которых она с лёгкостью заводила и так же легко бросала. Она вовсе не была способна выслушивать людей и помогать им в трудную минуту. Все её подруги были ей нужны лишь для приятного времяпрепровождения, и то лишь до тех пор, пока на горизонте не появлялся новый ухажёр. Как только завязывались новые отношения, так называемые подруги тут же отходили на второй план. Максимум на что была способна Эллочка, это раз в неделю позвонить, чтобы держать «подругу» на крючке. Ведь мужчина – это явление временное в её жизни. Бросив очередного ухажёра, она отправлялась на охоту за следующим, а значит нужна была спутница, для походов по различным злачным местам.

Эллочка редко рассказывала о себе своим подругам, да и о матери в общем-то тоже. Вспоминала она о ней лишь когда та звонила, чтобы похвастаться очередной победой. Несмотря на то, что мать стала богатой вдовой, она не оставила своей охоты за богатыми мужчинами, которая всегда заканчивалась успешно. Вот в такие моменты Эллочка и срывалась, задыхаясь от возмущения, рассказывала подругам о своей неугомонной и более успешной у мужчин матери.

Эллочке и в голову не приходило, что любая из её «подруг» могла бы точно также говорить и про неё саму. Ведь она умудрялась за пять минуть вскружить голову любому мужчине, на которого только упал её взгляд. Да не просто вскружить голову. Феномен Эллочки заключался в том, что она с лёгкостью получала не мужчину на ночь, а воздыхателя, который обожал её, готов был дарить подарки, везти в отпуск, содержать и мечтал жениться. И даже наличие у некоторых жены не являлось преградой. Ради Эллочки мужчины готовы были и на развод. Вот только замуж Эллочка пока не собиралась, считая, что не встретила достойного. Она считала, что замуж надо выходить один раз, может быть поэтому её бесила собственная мать, которая несчётное количество раз жила гражданским браком, да и официальных браков у неё было уже около семи или восьми. Эллочка давно сбилась со счёта.

Подруги девушки за глаза порой возмущались её поведением, так же, как и она поступками своей матери. Правильней сказать завидовали. Какой-то необыкновенной красотой Эллочка не отличалась, поэтому завистницам было абсолютно не понятно, почему девушке достаточно лишь глянуть на мужчину, что бы тот потерял голову. Очередная подруга, а вернее спутница по злачным местам, думала, что Эллочка творит что-то невообразимое в постели и сильно заблуждалась. Далеко не всех своих ухажёров Эллочка допускала до тела. Порой мужчины надоедали ей быстрее, чем дело доходило до близких отношений.

Эллочка была довольно миловидной, хрупкой и нежной, с хорошей фигурой, на которой любая шмотка выглядела отлично. Длинные волосы медового оттенка, которые она всегда носила распущенными, почти достигали талии. Лицо же было более чем обычным, на придирчивый взгляд девушек. Увидев её один раз, второй можно было и не вспомнить. Такая, среднестатистическая девушка, которых полно в любом городе России. Приди в любой университет и встретишь за полчаса полсотни таких девушек, которые в погоне за модой похожи друг на друга, как клоны. Хотя среди них встречаются и одна-две настоящие красавицы, вслед которым женщины смотрят с завистью, а мужчины с восхищением. Эллочка же скорее принадлежала не к этим редким красавицам, и не к оставшийся полусотни клонов, она не гналась ни за пухлыми губами, ни за высокими скулами или правильным носом. Ей вовсе не приходило в голову менять свою внешность. Она даже не задумывалась красива она или нет.

Интернат

«Ну надо ж такому было случиться, а так хорошо всё начиналось», – раздражённо мысленно ворчал Феликс.

В последнее время в нём одновременно уживалось как будто два человека. Одним из них был взрослый Феликс, колдун, воспитанный Кощеем и, скорее всего, преемник того. Второй –мальчик, которого скорее всего и звали-то не Феликс. Этот второй всё больше и больше вытеснял колдуна, во всяком случае то зло, которое было во взрослом человеке. В какой-то момент, возможно, ребёнок полностью занял бы всю личность. Где-то в глубине души Феликс, хоть и не признавался себе в этом, был рад, что стал ребёнком. Он абсолютно не держал зла на Алису, скорее был благодарен ей за подаренный второй шанс.

Пока ещё взрослая личность соседствовала с ребёнком, Феликс успел рассудить, что белая колдунья дала ему возможность начать новую жизнь. Теперь он мог прожить её по-другому. Сейчас пока ещё он был эдакий маленький старичок, с рассудительностью колдуна, правда без магических способностей. Как знать, возможно, они с Кощеем придумали бы как вернуть ему и взрослый облик, и могущество колдуна. Сейчас же взрослый Феликс был воспоминанием, которое порой казалось чем-то нереальным. Хотя даже сейчас, будучи ребёнком, он помнил заклинания, какие-то лучше, какие-то с трудом вспоминались. Правда откуда-то он точно знал, что даже пробовать их применить нет смысла, так как ничего не выйдет. Вместе с возрастом было утрачено и то магическое, что было в нём годами выпестовано Кощеем.

Феликс чувствовал, что если он напряжётся, то возможно сможет восстановить всё, что затуманилось из-за колдовства Алисы. Неизвестно правда сколько времени на это потребуется. Скорее всего в этом случае он даже сможет активно помогать Кощею, чтобы вернуть себя прежнего. Однако он не торопился этого делать, совершенно искренне придумывая разные отговорки. Будь он взрослым, он смог бы проанализировать это своё состоянии и понять, что он просто не хочет возвращаться.

Возможно желание остаться таким как есть сейчас и прожить жизнь ребёнка появилось потому, что он никак не мог вспомнить своё детство. Сейчас же появился шанс вернуть утраченное и побыть ребёнком. Причём ему предстояло жить жизнью мальчика не несколько сот лет тому назад в деревне, а в современном мире, в городе, пользуясь всеми благами цивилизации. «Можно будет получить современную специальность, может я даже что-нибудь крутейшее изобрету и стану, как Стив Джобс», – крутилось в его теперь уже детской голове.

Колдун, может быть один из могущественнейших на земле, собирался быть не просто обычным человеком, а ребёнком и, используя современные технологии, напрочь отказаться от магии. Скорее всего где-то на подсознательном уровне пришло понимание того, что рядом с Кощеем такое будущее для вновь испечённого ребёнка будет невозможным. Не осознавая этого до конца, Феликс понял, что нужно выйти из-под контроля колдуна. Доводы он приводил совсем другие: из мальчика плохой помощник, он сам нуждается во внимании и заботе, а из Кощея теперь уж совсем никакой опекун, ему бы самому не помешал присмотр и чуть ли не нянька, хорошо, что пока не сиделка. Вот так и вышло, что мальчик оказался в интернате, дав своего рода свободу Кощею, во всяком случае свободу передвижения. За одно с того была снята обязанность ухаживать за новоиспечённым ребёнком.

Феликс был не просто счастлив, его охватила радостное возбуждение. Он пока плохо представлял себе, как будет общаться с так называемыми сверстниками, как будет учиться в обычной школе, более чем тривиальным школьным предметам, но всё равно он был в предвкушении чего-то необычного и хорошего. Он сможет учиться, сутками напролёт читать книги, и никто не будет ему указывать, что важно для волшебника, а на что не стоит тратить время.

В первый день в интернате он был ошеломлён открывшимися возможностями. Когда Феликс увидел книги, а потом и библиотеку, он провалился в какое-то эйфорическое состояние. Он воспринимал библиотеку как кладезь несметных богатств. До обеда он уже успел прочесть около десятка учебников и книг. Он читал и читал, и никак не мог остановиться. Сам не замечал, что порой переворачивал страницы взглядом. Похоже магия никуда не делась, просто затаилась где-то. Когда он даже не задумывался о том, что использует её, она была ему подвластна.

Оторвали мальчика от его занятий в обед. Оказалось, что необходимо соблюдать режим, что существуют правила для всех, которым надо следовать. Нельзя обедать, когда хочется, или правильней сказать не обедать, когда не хочется. Нет, здесь придётся идти обедать тогда, когда для этого назначено время и никак иначе.

Феликс обложился книга в первом попавшемся месте, не особо задумываясь правильно он поступает или нет. Как ему казалось, он нашёл довольно укромный уголок – прямо на полу между стеллажами с книгами. Там его и обнаружили, когда пришло время обедать. Поначалу он хотел отказаться и уже собрался было вступить в спор, но вдруг понял, что не стоит. Внутреннее чутьё подсказало, что лучше делать, что говорят.

Бывший колдун решил, что надо ознакомиться с распорядком жизни в интернате, чтобы понять, как не вызывать подозрений. Когда же освоится и будет понимать, как тут всё устроено, придумает, как сделать свою жизнь комфортной. Пока же пришлось подчиняться взрослым.

Всё ещё прибывая в радостно-эйфорическом состоянии, Феликс отправился вместе с Полиной Владимировной на обед. Именно она его нашла и позвала в столовую. «Забавно звать по имени отчества девчушку, которой я на несколько веков старше», – рассуждал Феликс, собирая книги, которые оказывается нельзя было читать на полу, это следовало делать в читальном зале. После слов «читальный зал» воображение Феликса нарисовало огромную, больше похожую на зал приёмов во дворце комнату, освещённую тысячей свечей, с золотой росписью по стенам и огромным окнам от потолка от пола. Всюду, где возможно, были книги… Дальше фантазия Феликса ничего нарисовать не успела, потому что они пришли в довольно маленькую, по сравнению с только что представленным, комнату, в которой было не так уж и много книг, зато были простые столы и стулья. Разумеется, никаких тысячи свечей и золотой росписи на стенах и в помине не было. Окна, конечно же, были, но не от потолка до пола. Феликс с сомнением посмотрел на деревянные стулья, подумав, что вряд ли на подобном будет удобно долго сидеть. Он же собирался проводить здесь много времени. «На полу-то было удобнее, можно было лечь или сесть, подложив под себя ногу», – подумал мальчик.