Сквозь огонь и стыд

Утро в общине начиналось одинаково: звон железного колокола, скрип распахивающихся ставен, тяжёлые шаги по утоптанной земле. Над крышами домиков вился дым от печей. Возле колодца уже стояли женщины с вёдрами. Всё строго по распорядку.

Коля проснулся до рассвета. Он всегда просыпался первым — по привычке. Выхватил из-под нары куртку, закинул через плечо охотничий нож и вышел во двор. Воздух был холоден и свеж, пахнул рыбой и дымом. Откуда-то с другой стороны забора донёсся лай пса и крик — кого-то снова ловили за попытку украсть лишнюю порцию из кладовки.

— День добрый, Колян, — кивнул ему прохожий с арбалетом на спине.

— Жив пока, — буркнул Коля, не сбавляя шаг.

Он шёл к причалу — за ночь сеть могли утащить течением. Его задача — проверить снасти, отогнать воронов, вытащить улов. Рыбалка и охрана — две его роли в общине. Оружие ему доверяли. Он хорошо дрался и молчал, что вызывало уважение и страх.

На другом конце деревни Лиза шла к грядкам. Шарф был натянут на подбородок, пальцы уже зябли, но она не жаловалась. Женщины, занятые на полях, не имели права слова в Совете. Они выращивали всё, что можно было втиснуть в этот серый, измученный мир: капусту, картошку, редкие травы. А в свободное время — шили. Лиза была одна из лучших. Но и самой молчаливой.

— Ты опять не ела? — спросила соседка, бросив взгляд на её серые губы.

Лиза пожала плечами.

— Вчера у Петра дочь родила. Ей передала.

Разговоров в общине было мало, и доверия — ещё меньше. Каждый знал, кто сколько ест, кто с кем спит, кто сколько приносит. Всё под учётом. За воровство — изгнание. За ложь — телесное наказание. За неподчинение — тьма и лес.

Община была жива, но злилась. Как раненый зверь.

У ворот, где дежурил старший из охранников, с утра формировали бригаду — очередной поход в город за припасами. Коля всегда был в числе отобранных. Он не задавал вопросов. Делал, что говорили. Возвращался целым — уже больше двадцати раз. Ему верили. Он не верил никому.

Лиза смотрела на его уходящую спину издалека, стоя у воды с вёдрами. Он не оглянулся.

Вечером над деревней опустилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костров да редкими криками с окраин. В центре общины, на старой площади между церковью и амбаром, собрались люди. Не добровольно — по сигналу. Совет созывал.

На помост поднялся седой мужчина в выцветшем военном бушлате. Его звали Семён Николаевич, он возглавлял общину с самого её основания. Говорил он спокойно, но от его слов стыло внутри.

— Сегодня возле западной тропы наши дозорные нашли изодранные вещи и следы. Похоже, кто-то из заражённых снова вышел из леса. Возможно, не один. Завтра к рассвету собираем бригаду зачистки. По списку.

Он достал кусок фанеры с выжженным перечнем.

— Коля Рыбаков — ты в дозор. С тобой пойдут Витя, Славка и Денис. Обход — три дня. Проверите все ловушки, подлесок и берег до Лосиной балки. Если следы рейдеров — сразу назад.

Коля кивнул. Ни удивления, ни возмущения. Он знал: в списке будет всегда.

— Еды минимум. Возвращайтесь — доложите. Приведёте заражённых за собой — ворота не откроем, — добавил кто-то из Совета.

— И правильно, — крикнули с толпы.

Лиза стояла в заднем ряду. Угрюмые лица, усталые женщины, дети у ног. Тихий страх — единственное, что объединяло всех. И контроль.

Община держалась на страхе. Любой, кто нарушал порядок, рисковал быть выставленным за стены. Были правила: не красть, не лгать, не уходить без разрешения. Никаких отношений между членами Совета и остальными. Никаких пар без одобрения. Всё — под надзором.

Особенно следили за молодыми. За теми, у кого в глазах ещё тлела надежда — или огонь.

Поздно ночью Коля проверял снаряжение у себя в доме. Тихо, точно. Патроны к карабину, охотничий нож, сухари, вода. Он жил один — один из немногих. Лизе он лишь кивнул днём, как обычно. Они почти не разговаривали при других.

— Завтра, может, не вернусь, — бросил он через плечо, не глядя.

— Тогда вернись не завтра, а позже, — ответила она тихо, подавая ему свёрток с бинтами и настойкой от заражения.

На улице уже собиралась бригада. Ветераны и новые. Один из них — Славка — с недоверием косился на Колю.

— Он молчит, как псих, — прошипел тот кому-то за спиной. — Если сбежит — его в спину шмальнуть надо.

Коля слышал. Молча прошёл мимо.

Ночью трое мужчин и Коля ушли в лес, растворяясь в тумане. С деревни смотрели десятки глаз — с тревогой, страхом и подозрением.

Лиза смотрела последней.

Лес был плотный, темный, в некоторых местах ельник напоминал катакомбы — ни солнца, ни ветра. Бригада продвигалась молча. Славка, как всегда, шёл сбоку с дробовиком наизготовку, Витя — впереди, Коля замыкал цепочку, с карабином и глазами, как у зверя.

На вторую ночь у ручья они наткнулись на запах — сладковато-тухлый, похожий на смесь перегноя и гнили.

— Пахнет, — прошипел Славка, — рядом.

Не успели обойти — из кустов вылетел первый. Псих. Когда-то мужчина, теперь — с исцарапанным лицом, обнажённым торсом, глазами в красных капиллярах. Вопль — и он бросается на Витю. Тот не успел — крюк с ржавым гвоздём в шею. Витя рухнул с булькающим криком.

Славка закричал:

— КОЛЯ, СТВОЛ!

Коля уже целился — выстрел. Первый, второй. Тело психа дёрнулось, как в танце, и повалилось на землю.

Сзади — шорох.

— Назад! — Славка палит в кусты. — Их двое! Нет — трое!

Началась паника. Один заражённый бросился к Славке — тот промахнулся, и уже был на земле. Коля, почти не дыша, метнулся вперёд, вонзил нож между лопаток психа, наваливаясь всем телом. Вскипела кровь.

Крики стихли.

Трое мертвецов. Один погибший. Один — Славка — в крови, но жив.

— Чёрт бы нас побрал… — хрипел тот. — Витя…

— Надо уходить, — коротко бросил Коля. — До утра всё равно больше ничего не увидим. Утащим тело — похороним.

Он молчал всю дорогу обратно. В глазах — ничего. Пустота.