Дождь стучал по подоконнику моей крохотной квартирки с упорством, достойным лучшего применения. Каждая капля отбивала ритм моего идеально-отвратительного дня. Нет, идеально-отвратительной жизни. Слово «жизнь» звучало слишком громко для того, чтобы обозначать существование между четырьмя стенами офиса, заставленными чахлыми кактусами, и такими же четырьмя стенами дома, где главным украшением был след от протечки на потолке.
В руке зажат телефон. На экране — улыбающееся лицо Даши, моей лучшей подруги, и Ильи, моего парня, вернее, уже бывшего лучшего парня. Фотография сделана в ресторане, где мы должны были отмечать нашу годовщину. Со мной. А не с Дашей. Подпись в сетях говорила же: «Нашлось наконец-то что-то по-настоящему ценное. Люблю!»
«Нашлось». Я и была этой "потерей" благодаря которой произошла "находка". Ненужной, затерявшейся где-то на обочине их стремительной и успешно развивающейся жизни. Как глупо верить кому-то, забыв о своих желаниях и своей жизни. Ведь за целых пять лет отношений я во многом научилась себе отказывать, а кто-то не отказывал, а просто жил и выбирал лучшее для себя. Все, конец - Я лучшее для себя. Точка.
Стеклянная дверь душевой кабины предательски блестела, натираемая до этой самой точки, пока мысли пробегали в голове. Я потянулась за сухой тряпкой, чтобы убрать влагу, хотя какая разница? Лестница-стремянка стояла под самым потолком, кривоватая ненадежная, как и все в этом доме, а наверху зияло пятно от конденсата, которое никогда не высыхало. Хозяйка, та вообще советовала «просто не смотри на него, Милочка, и пятно само рассосется». Да, конечно, как и предательство подруги, потянулась я убрать излишние капельки "жуткого невысыхающего пятнища".
Я вздохнула и... Еще одно маленькое падение в моей личной яме. Неуклюжее, унизительное. Пятно действительно было почти не достать. Я встала на цыпочки на предпоследней ступеньке, протянула руку… И почувствовала, как нога соскальзывает с мокрого металла.
Пространство вокруг взорвалось белым светом. Это не был свет лампочки или вспышка за окном. Это было что-то огромное, физическое, выжигающее изнутри. Звук разбивающегося стекла слился с оглушительным гулом в ушах. Я не падала на холодный кафель ванной. Я проваливалась. В никуда. В бесконечный, ослепительный тоннель, где не было ни верха, ни низа, ни времени.
Меня крутило, бросало, выкручивало наизнанку. Мысли путались, обрывались. Лицо Даши. Улыбка Ильи. Скучный отчет на рабочем столе. Пятно на потолке. Все это смешалось в клубящийся вихрь и улетало прочь, оставляя лишь первобытный ужас и тошнотворное головокружение.
А потом — тишина. Глубокая, оглушительная. И боль. Дикая, раскалывающая боль во всем теле. Я лежала на чем-то мягком и влажном, уткнувшись лицом в землю. Пахло не городской пылью и хлоркой, а сыростью, прелыми листьями, хвоей и чем-то свежим.
Я пыталась открыть глаза, но веки были свинцовыми. Сквозь щель между ресницами пробивался зеленоватый свет. Не неоновый свет рекламы или свет люминесцентных ламп офиса. А теплый, живой, играющий пятнами. Солнечный свет, пропущенный сквозь густой полог листвы.
Сознание медленно, с жутким скрипом возвращалось. Каждая мышца, каждая косточка ныла и кричала о протесте. Я с трудом перевернулась на спину, и мир опрокинулся.
Надо мной простиралось небо. Но не пасмурное, серое, как из моего окна сегодня, а бесконечно синее, ясное, с двумя маленькими пушистыми облачками. И солнце... их было два. Одно было огромное красное. Другое же совсем маленькое и как будто излучающее золотое сияние. Воздух обжигал легкие своей чистотой и свежестью. Я сделала глубокий, жадный вдох, и голова закружилась уже не от боли, а от этого опьяняющего коктейля запахов: хвои, цветов и влажной земли.
Я медленно села, опираясь на руки, и огляделась. Сидела я на толстом ковре из мха в центре небольшой поляны, окруженной деревьями невиданной высоты. Стволы были толщиной с автомобиль, а листья на верхушках отливали серебром. Вдалеке доносилось журчание ручья. Никаких домов. Ни дорог. Ни следов цивилизации. Одна лишь первозданная, величественная и пугающая тишина, да буйство природы.
Паника, холодная и липкая, подступила к горлу. Где я? Что произошло? Удар? Кома? Сон?
Я ущипнула себя за руку. Больно. Слишком больно для сна.
— Алло? — хрипло крикнула я. Голос звучал чужим и слабым. — Есть тут кто?
В ответ щебетнула какая-то невидимая птица, и ветер прошелестел листьями. Идеальная, нетронутая идиллия. Которая через секунду превратилась в кошмар полной беспомощности.
Я попыталась встать, но нога подкосилась, отдавая резкой болью в голеностопе. Растяжение. Отлично. Просто замечательно. Я заползла к ближайшему дереву и прислонилась к нему, пытаясь унять дрожь в руках. На мне были все те же домашние леггинсы и просторная футболка с котиком. На ногах — разноцветные носочки. Совершенно не по погоде. Здесь было тепло, но не жарко, а с приближением вечера уже чувствовалась прохлада.
Мысли метались, как пойманные птицы. Я посмотрела на свои руки. Царапины, синяк на запястье. Никаких следов от падения в ванной. Значит, это не галлюцинация. Это… реальность.
— Так, Мила, соберись, — прошептала я сама себе, закусив губу. — Паника тебя не спасет. Нужно… нужно понять, где я. И что делать.
Вариантов было немного. Сидеть и надеяться на то что меня найдут (кто? хищники?), или пытаться искать признаки жизни - людей . Я выбрала второй. Опираясь на дерево, поднялась, осторожно наступила на больную ногу. Больно, но терпимо. Можно идти.
Я выбрала направление наобум, туда, где, как мне показалось, лес редел. Шла медленно, ковыляя, цепляясь за стволы деревьев. Мой костюм для выживания в дикой природе был смехотворен. Леггинсы моментально промокли от росы, а носочки были в грязи насквозь и собирали на себя каждую травинку и хвоинку.
Шла я, наверное, час. Солнце заметно склонилось к вершинам деревьев, и в лесу стало темнеть и холодать. Отчаянная, животная тревога начала подниматься из глубин души. Я голодна. Я хочу пить и есть. Я замерзаю. И я абсолютно одна.
Просыпалась я медленно, как будто всплывая со дна глубокого, темного омута. Сознание возвращалось обрывками: запах дыма от камина, ощущение грубой, но чистой льняной ткани на коже, далекий крик петуха. Я лежала с закрытыми глазами, боясь пошевелиться, и хотела обнаружить, что все это — всего лишь удивительно яркий сон, и вот-вот я открою глаза на знакомый потолок с трещиной в виде дракона.
Но потолок, на который я в итоге посмотрела, был другим. Низкий, из темного дерева, с массивными потолочными балками, на которых причудливой резьбой были выведены какие-то виноградные лозы и странные цветы. Свет проникал сквозь щели в деревянных ставнях, рисуя на полу золотистые полосы.
Я сидела на кровати. Тело ныло при каждом движении, а голеностоп напоминал о себе тупой, пульсирующей болью. Но это была реальная, осязаемая боль. Значит, и все остальное — реальность.
Я была в чужой комнате. В чужом мире.
Паника, притупленная вчерашним шоком и усталостью, снова подкатила к горлу холодным комом. Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Воздух пахнет деревом, воском и едва уловимым ароматом сушеных трав. Никаких выхлопных газов. Никаких запахов большого города.
«Ты в безопасности. Я даю тебе свое слово». Голос Каэла, низкий и спокойный, звучал в памяти, как заклинание. Он спас меня. Он был добр. Он казался… искренним. Это был мой единственный якорь в этом море неопределенности.
Дверь в комнату скрипнула открылась, и на пороге появилась та самая женщина, Элис. В свете дня она выглядела еще более суровой: лицо, испещренное морщинами, седые волосы, убранные под безупречно белый чепец, прямой, негнущийся стан.
— Доброе утро, — произнесла она, и ее голос был таким же, как она сама — сухим, без эмоций, но не злым. — Милорд просил узнать о вашем самочувствии.
— Я… я в порядке, — сдавленно ответила я. — Спасибо.
— Вам принесут воду для умывания и завтрак. Одежду тоже подберем подобающую, — ее взгляд скользнул по моей ночной рубашке, и в нем мелькнуло легкое недоумение. — Милорд ждет вас в саду, когда вы будете готовы.
Она вышла, и в комнату тут же впорхнули две молодые служанки. Одна несла медный таз с водой и полотенце, другая — поднос с едой. Они старались не смотреть на меня прямо, их лица выражали смесь любопытства и робости.
Я умылась. Вода была прохладной и свежей. Потом принялась за еду. На подносе лежал ломоть темного, душистого хлеба, кусок сыра, странные на вид, но сладкие ягоды и глиняная кружка с чем-то вроде травяного чая. Еда была простой, но невероятно вкусной. Сам хлеб пах настоящим зерном, а не термофильными дрожжами из супермаркета. Я ела медленно, смакуя каждый кусочек, пытаясь заглушить едой внутреннюю тревогу.
Служанки тем временем порылись в большом сундуке и извлекли оттуда простое платье песочного цвета с длинными рукавами и плотный передник. Одежда была чужой, пахла лавандой и чужим жизнями. Мне помогли одеться. Платье оказалось немного великовато, но его можно было подпоясать. На ноги вместо моих разноцветных носков предложили мягкие кожаные туфли без каблука. На больную ногу наступить было всё ещё больно, но терпимо.
— Готово, — объявила одна из девушек, слегка поправив складки на моем плече.
Она провела меня по лабиринту коридоров. Дом лорда Каэла был не дворцом, но и не лачугой. Просторный, солидный, добротный. Стены из темного камня, на них — гобелены с охотничьими сценами и гербами. Под ногами скрипели половицы. Из окон открывался вид на внутренний двор, где копошились люди, и на зеленые холмы за стеной.
Меня вывели в сад. Это был не французский парк с идеально подстриженными кустами, а нечто более дикое и уютное. Плетеные арки, увитые розами, грядки с травами, фруктовые деревья. И в центре, под раскидистым деревом с серебристыми листьями, за небольшим столом сидел он.
Каэл.
Он был без плаща, в простой белой рубашке с расстегнутым воротом и темных штанах. В руке он держал какой-то свиток, но не читал его, а задумчиво смотрел куда-то вдаль. Утреннее солнце золотило его темные волосы и делало янтарные глаза еще ярче. Он был чертовски красив. И вид его был таким мирным, таким естественным в этой оправе зелени и цветов, что мое сердце ёкнуло то ли от страха, то ли от чего-то другого.
Он заметил меня, его лицо озарилось той самой улыбкой — теплой, обезоруживающей. Он отложил свиток и поднялся мне навстречу.
— Эмилия! Доброе утро. Надеюсь, вы хорошо отдохнули? — Его взгляд скользнул по моему платью, и он одобрительно кивнул. — Элис подобрала вам одежду. Отлично. Вы выглядите гораздо лучше, чем вчера. Присаживайтесь, пожалуйста.
Он пододвинул мне плетеное кресло. Я опустилась, стараясь не задеть больную ногу.
— Как ваши… повреждения? — спросил он, наливая мне из глиняного кувшина в чашу мутноватого сока. На вкус он оказался яблочным, с легкой кислинкой.
— Ничего, пройдет, — пробормотала я. — Спасибо, что… что вы обо мне позаботились.
— Пустяки, — он махнул рукой. — Это моя обязанность. И… честно говоря, огромное облегчение, что вы здесь, в безопасности.
Он помолчал, его лицо стало серьезным.
— Мила, могу я к вам так обращаться? — начал он мягко. — Я понимаю, что вы напуганы и сбиты с толку. И у меня есть вопросы. Но, полагаю, у вас их еще больше. Давайте я попробую объяснить. Вы находитесь в мире, который называется Элизиум. Конкретно — в моих родовых владениях, Айвенгарде, на севере королевства Лэнистер.
Я просто смотрела на него, стараясь переварить информацию. Элизиум. Лэнистер. Звучало как из какой-то фэнтези-книги.
— А… а как я сюда попала? — выдохнула я.
Каэл вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Это сложный вопрос. Видите ли… — он подобрал слова. — Между мирами иногда случаются… разрывы. Особенно в местах скопления силы, коим является лес, где я вас нашел. Мы называем это «Зеркала Судьбы». Люди из вашего мира появлялись у нас и раньше. Это большая редкость. Считается, что это знак великих перемен. — Он посмотрел на меня с нескрываемым интересом. — Вы — одна из таких редкостей.
Следующие несколько дней в Айвенгарде текли медленно и плавно, как густой мед. Мое существование свелось к тихому, почти растительному режиму: сон, еда, короткие, осторожные прогулки по саду под присмотром Элис или одной из служанок. Голеностоп понемногу заживал, боль сменилась лишь легкой тянущей болезненностью при неловком движении.
Каэл был идеальным хозяином и прекрасным собеседником. Он навещал меня каждый день, всегда ненадолго, всегда с какой-то мелкой, изящной темой для разговора: показывал редкий цветок в саду, спрашивал мое мнение о вине (я не разбиралась, но делала вид, что мне нравится), рассказывал легенды Элизиума. Он был очарователен, галантен и держался со мной с такой почтительной нежностью, что у меня перехватывало дыхание. После Ильи, который мог забыть о нашей встрече, если ему звонил начальник, это было непривычно и пьяняще.
Но за этой идиллией скрывалась гнетущая тоска. Тоска по своему миру, по кофе, по интернету, по возможности просто взять и погуглить «что делать, если ты попала в другой мир». Здесь я была беспомощным, ничего не значащим придатком. Красивой диковинкой, о которой заботятся из вежливости или из-за суеверного страха перед «знамением».
Меня охватывало отчаяние. Я не была ничьей Эмилией здесь. Я была никем. Пустым местом. И эта мысль съедала изнутри гораздо сильнее, чем любая физическая боль.
Однажды утром я сидела на кухне — в огромном, душном помещении с низким потолком, где всегда пахло дымом, свежим хлебом и травами. Элис что-то помешивала в большом котле, подвешенном над огнем. Две служанки, Лина и Марта, растирали в каменной ступке какие-то зерна. Их лица были усталыми и потными.
— Опять подгорело, — с раздражением проворчала Элис, снимая котел с огня. — Никак не угляжу за этой проклятой кашей. И соль почти вся закончилась, а новая партия из деревни только через неделю.
Я наблюдала за ними, и в голове сами собой всплывали картинки из прошлой жизни. Электрическая плита с таймером. Пакетик соли из магазина. Блендер. Здесь всего этого не было. Здесь был каторжный, ежедневный труд, чтобы просто поесть.
Лина, растирая зерна, тяжело вздохнула. —Руки уже отваливаются, а ее нужно еще много, для хлеба…
Я наблюдала за ее движениями: она делала короткие, отрывистые толчки, быстро уставала. Мне вдруг вспомнился урок физики в школе. Сила давления. Площадь поверхности.
— Подожди, — не удержалась я. — Можно я попробую?
Лина с удивлением посмотрела на меня, потом на Элис. Та хмуро кивнула.
Я подошла к ступке. Это был тяжелый, грубо обтесанный камень. —Ты делаешь так, — я показала ее короткие движения. — Но если взять пестик под другим углом и делать не толчки, а круговые, вращательные движения… вот так… — я взяла пестик и попробовала делать как говорю. Тяжело. Но через несколько кругов зерна поддались, начали превращаться в муку гораздо быстрее и равномернее. — Видишь? Ты используешь не только силу, но и вес камня и стираешь зерна, вместо того чтобы расскалывать их.
Лина смотрела с открытым ртом. Потом осторожно взяла у меня пестик и попробовала повторить. Ее лицо озарилось удивлением. —И правда! Легче!
Элис подошла и внимательно посмотрела на процесс, потом на меня. —Откуда ты знаешь такое?
Я замялась. —У нас… где я росла… так иногда делали.
Это была полуправда. Я видела нечто подобное в документальном фильме про старинные мельницы. Но здесь это было откровением.
Элис что-то пробормотала себе под нос и вернулась к своему котлу. Но я поймала ее взгляд — в нем было уже не просто снисхождение к странной гостье, а легкое уважение.
Успех, крошечный, но реальный, окрылил меня. Я почувствовала прилив энергии. Я могла быть не просто обузой. Я могла быть полезной.
Я оглядела кухню. Хаос. Полная импровизация и отсутствие системы. Идеи быстро рождались в моей голове.
— Элис, а почему у вас котел висит прямо над огнем? — спросила я. — Его же невозможно регулировать.
— А как иначе? — флегматично спросила повариха.
— Можно сделать… — я искала слова, пытаясь объяснить принцип дужки и цепи, чтобы можно было перемещать котел выше или ниже огня. Я нарисовала пальцем на запыленном столе. — Вот так. Тогда не будет подгорать.
Элис смотрела на мой рисунок, и в ее глазах загорался медленный, внимательный огонек понимания. —Хм… — это было все, что она сказала. Но я видела, что мысль заработала.
Потом мой взгляд упал на мешочек с той самой «почти кончившейся» солью. Она была крупной, сероватой, с примесями. —А эту соль… ее можно очистить, — сказала я.
— Как? — на этот раз в голосе Элис прозвучало настоящее удивление и любопытство.
Я объяснила, насколько смогла, принцип растворения и выпаривания. Про фильтрацию через плотную ткань. Элис слушала, не перебивая, изредка кивая.
— Попробуем, — решительно заявила она, когда я закончила. — Марта, таз с водой и чистая тряпица!
Мы устроили маленький химический опыт прямо на кухне. Я чувствовала себя немного сумасшедшей, но азарт гнал меня вперед. Через час у нас была небольшая мисочка с белой, чистой, мелкой солью.
Элис взяла щепотку, попробовала на язык. Ее глаза расширились. —Чистая… Как в городе у богачей. Никогда такой не пробовала.
Лина и Марта смотрели на меня как на волшебницу. И впервые за все время пребывания здесь я почувствовала не беспомощность, а силу. Силу знаний. Мои скучные школьные уроки, документальные фильмы, статьи в интернете — все это оказалось магией в этом мире.
В этот момент на кухню вошел Каэл. Он, видимо, искал меня. —Мила, я… — он замолчал, оглядев сцену: довольная Элис, смотрящие на меня с обожанием служанки, я — с перепачканными в саже руками и растрепанными волосами. — Что здесь происходит?
— Леди Эмилия показывает нам свои чудеса, милорд, — с непривычной почтительностью сказала Элис и показала ему мисочку с солью. — Глядите.
Каэл взял щепотку, повертел в пальцах. Его удивление было искренним. —Это ты сделала? Из нашей старой соли?
С тех пор как я «превратила» грубую соль в столовую, мое положение в Айвенгарде изменилось. Меня перестали воспринимать как хрупкую диковинку, которую нужно оберегать от сквозняков. Теперь на меня смотрели с любопытством, а кое-кто — с откровенным подобострастием. Служанки заглядывали в мою комнату с вопросами о том, как лучше отстирать пятно или сделать мыло ароматнее. Элис, хоть и сохраняла свой суровый вид, теперь советовалась со мной по поводу меню и хранения провизии.
Каэл поощрял это. Его похвалы были щедрыми, его внимание — постоянным. Он стал проводить со мной еще больше времени, и наши беседы постепенно смещались от абстрактных легенд к более приземленным темам: управлению поместьем, урожаям, ремеслам.
— Ты просто неиссякаемый источник мудрости, Мила, — говорил он, поднося к моим губам чашу с вином во время очередной совместной трапезы. Мы ужинали в его личной столовой, куда меня теперь приглашали каждый вечер. — То, что ты рассказываешь… это переворачивает все с ног на голову.
Я краснела и отводила взгляд. Его восхищение было приятным, но все чаще его взгляд, тот самый — оценивающий и голодный, — проскальзывал сквозь маску галантности. Он выпытывал детали. Все больше деталей. Как именно работает пар? Можно ли сделать механизм, который бы молол зерно без помощи воды или ветра? Как сохранить мясо без соли?
Я рассказывала, что помнила. О паровых двигателях, о консервации, о элементарных принципах механики. Я была польщена его вниманием. Он был статным, умным мужчиной, лордом, и он ловил каждое мое слово! После лет жизни в тени это было опьяняюще.
Но в тишине моей комнаты, ночью, меня грызла тревога. Он записывал кое-что. В маленький, изящный блокнот, который всегда был при нем. И в его вопросах все чаще проскальзывала не праздная любознательность, а конкретная, практическая нужда.
Однажды он прямо спросил: —Мила, а в твоем мире… есть ли способы быстро обогатиться? Создать нечто, что даст неоспоримое преимущество перед другими?
Вопрос прозвучал невинно, задумчиво. Но что-то в нем заставило меня внутренне сжаться. —Ну, технологии… изобретения… — неуверенно сказала я.
— Именно, — он улыбнулся, и его глаза блеснули. — Изобретения.
В тот же день после обеда я решила прогуляться одна. Моя нога почти зажила, и жажда независимости, пусть и в пределах стен поместья, гнала меня прочь от людских глаз. Я вышла в тот самый сад, где впервые беседовала с Каэлом.
Воздух был теплым и густым от аромата роз. Я нашла укромную скамейку, скрытую ветвями плакучей ивы, и присела, закрыв глаза, пытаясь представить, что я где-то в парке у себя дома. Тщетно. Пение птиц здесь было другим, и запахи, и само качество тишины.
Именно из-за этой тишины я услышала голоса. Они доносились из-за стены, отделявшей сад от внутреннего двора. Голос Каэла — низкий, напряженный — и грубый, хриплый голос Гаррета.
— …должен быть готов через неделю, — говорил управляющий. — Иначе мы опоздаем.
— Он будет готов, — отрезал Каэл. В его тоне не было и тени той теплоты, с которой он говорил со мной. Это был голос холодного, расчетливого командира. — Новый метод работает. Скорость обработки кожи выросла вдвое. Мы заткнем за пояс всех поставщиков в столице, включая Рендаров.
Мое сердце замерло. Рендары… это ведь Аррен. Я затаила дыхание, стараясь не шелохнуться.
— Да, милорд, — пробурчал Гаррет. — Девушка… она и правда клад. Жаль, Аррен пронюхает рано или поздно. Он не успокоится.
Каэл тихо рассмеялся. Этот смех заставил меня поежиться. —Аррен — последняя из моих проблем. Он слишком занят своими солдатами и пограничными стычками. Он мыслит категориями силы. А сила будущего — здесь, — я услышала, как он постучал пальцем по чему-то твердому, вероятно, по тому самому блокноту. — Она выложит мне все свои секреты, даже не подозревая об этом. Она пылинка, занесенная ветром, и она так хочет быть нужной, так хочет доверять… это почти смешно.
Кровь отхлынула от моего лица. Я похолодела, как будто меня окунули в ледяную воду. Пылинка. Секреты. Почти смешно.
— А что потом? — мрачно спросил Гаррет. — Когда она станет ненужной? Или опасной?
Наступила пауза. Я боялась пошевельнуться, боялась дышать.
— Не беспокойся о том, что не входит в твои обязанности, Гаррет, — голос Каэла стал тихим и опасным, как шипение змеи. — Я разберусь. Как только мы выжмем из этого «знамения» все до последней капли… ветер унесет пылинку обратно. Туда, откуда она появилась. Навсегда.
Потом я услышала их удаляющиеся шаги.
Я сидела на скамейке, не в силах пошевелиться. Мир вокруг поплыл, закружился. Воздух, который еще секунду назад пах розами, теперь казался удушающим и ядовитым.
Все было ложью. Вся его доброта, его восхищение, его галантность… это была ловушка. И я, как полная дура, велась на нее, радуясь каждому его слову, каждому взгляду. Я сама, добровольно, выкладывала ему знания, которые он превращал в оружие. Оружие против своего врага. А меня… меня он собирался выбросить, как использованную тряпку. «Ветер унесет пылинку». Что это значило? Убьет? Выгонит в лес? Или есть способ отправить меня обратно? Но его слова «навсегда» звучали слишком зловеще.
Ко мне вдруг вернулась вся боль от предательства Даши и Ильи. Та же самая схема. Мной пользовались, потому что я была удобной, полезной, а потом выкидывали, когда я становилась ненужной. Я думала, что здесь, в этом новом мире, все будет иначе. Что я начну с чистого листа. А вместо этого наступила на те же грабли. Только ставки были теперь неизмеримо выше.
Паника, острая и слепая, схватила меня за горло. Нужно бежать. Сейчас же. Пока он не понял, что я все слышала.
Я вскочила со скамейки и, почти не чувствуя под собой ног, бросилась прочь из сада. Я не знала куда. Просто бежала, стараясь держаться подальше от людных мест, прижимаясь к стенам, замирая в тени каждый раз, когда слышала шаги.
Мне нужно было выбраться за стены. Но как? Ворота охранялись. А я была никем. Простой приживалкой, которую лорд по своей доброте приютил. Меня никто не выпустит.