В нарядном, полном гостей зале ЗАГСа царит слегка напряженная атмосфера торжества. Яркий свет хрустальных люстр бьет в глаза. Букет цветов, который я чересчур сильно сжимаю в руках, больно покалывает пальцы. Сердце колотится как бешеное, грозя вот-вот пробить грудную клетку и рухнуть прямо на начищенный до блеска мраморный пол.
Дабы справиться с нервами, делаю глубокий вдох, медленно выпускаю воздух из легких и перевожу взгляд на девушку-регистратора, которая в этот самый момент пламенно декламирует:
– Дорогие невеста и жених, у вас есть то, что ищут миллионы, а обретают лишь избранные. Это любовь. Создание семьи – это начало доброго союза двух любящих сердец. Отныне вы пойдёте по жизни рука об руку, вместе переживая радость и печаль. Перед тем, как узаконить ваши отношения, я бы хотела узнать, является ли ваше желание вступить в брак свободным и искренним? Прошу ответить вас, жених.
– Да, – с легкой хрипотцой в голосе отзывается мой любимый мужчина.
Не удержавшись, снова прилипаю к нему взором, и дыхание непроизвольно обрывается. Господи… Он такой умопомрачительно, сердцеостанавливающе, душераздирающе красивый, что мне хочется биться головой об стену и кричать от восторга.
Все-таки Соколову чертовски идет бабочка. И смокинг тоже очень к лицу. Хоть и скрывает бóльшую часть татуировок, расположение которых я, кажется, знаю наизусть. Не то чтобы я специально запоминала, просто, когда любишь, каждая мелочь в человеке становится архиважной. Будь то нательный рисунок, родинка или шрам родом из детства.
Кстати говоря, все его шрамы мне тоже известны. Мы ведь как-никак вместе их зарабатывали. Тот, что на коленке, остался после побега от разъяренных дачников, в садах которых мы воровали яблоки. На моей ноге красуется почти такой же – дачники были свирепыми и быстрыми, несмотря на пенсионный возраст.
А тот, что на его мочке, – моих рук дело. Забавная история: Артём в очередной раз хотел доказать, что ему «не слабо», а я взяла и самолично проколола ему ухо. Обычной медицинской иглой, представляете? Что уж говорить, в детстве мы были совершенно отбитыми.
– Прошу ответить вас, невеста, – девушка-регистратор продолжает церемонию бракосочетания, возвращая мои мысли, заблудившиеся в прошлом, к реальности.
– Да.
– Если вам есть, что сказать друг другу, прошу, скажите это прямо сейчас, – улыбается сотрудница ЗАГСа.
Вот и настало время для брачных клятв.
– Аделина, мы с тобой знакомы не так давно, но за это время ты успела стать для меня по-настоящему близким человеком, и я… – речь Артёма вдруг резко обрывается, а он сам застывает в неподвижности с пораженно распахнутым ртом.
Ну вот. Только что случилось то, чего я так жаждала и одновременно так боялась.
Он заметил меня.
Меня, скромно стоящую в толпе гостей и полыхающую всеми оттенками красного. По ощущениям, горят не только мои щеки, но даже шея и плечи. Я будто огромный огненный шар. Еще секунда – и взорвусь.
– Дорогой, что случилось? – пытаясь привлечь внимание жениха, Аделина дергает плечом и нервно посмеивается.
Но он по-прежнему смотрит на меня. А я – на него. Мы оба погибаем в вихре нахлынувших воспоминаний недавнего прошлого: его руки на моем теле, его губы – на моих губах…
– Эм… Прости, – Соколов мотает головой, будто стряхивая оцепенение, а затем наконец переводит глаза на невесту. – Что я говорил?
– Что я твой близкий человек, – натужно улыбаясь, напоминает она.
– Ах, да… Так вот, как только я тебя увидел, сразу подумал о том, что ты самая… – парень снова прерывается. На секунду прикрыв веки, морщится, словно от зубной боли, а затем глухо выругивается. – Черт!
Его взгляд, в котором изумление перемешалось со злостью, снова дергается ко мне.
Несколько раз моргаю и, кое-как взяв себя в руки, приподнимаю уголки губ. Это улыбка-вызов. Улыбка-мольба. А если не сложится – улыбка-прощание. На этот раз – навсегда.
Выразительные, ярко-голубые глаза Артёма по-прежнему прикованы к моим, а на лице застыло выражение шока, который, судя по шепоткам и раздраженной возне гостей, заметен не только мне.
Ну что с ним? Отчего так удивляется? Ведь сам же вручил мне приглашение. Я, конечно, сказала, что не приеду, но планы поменялись. Точнее даже не планы, а мои внутренние мотивы. Я устала быть трусихой и решила рискнуть.
Ты ведь сам говорил, если нельзя, но очень хочется, то можно. Помнишь такое, Тёма?
И вот я здесь. Приехала. Видишь, мне не слабо. А тебе?
– А-а-а! – вопит Артём, в ужасе расширяя глаза.
– А-а-а! – вслед за ним верещу я, потрясенно глядя на сочащуюся из его уха кровь.
Вот черт! В Интернете писали, что крови быть вообще не должно! А у Тёмы ее прямо-таки много: стекает по моим пальцам и капает на кафель. Я что-то не так сделала? Не туда ткнула? Господи… Тетя Алина и дядя Макар меня убьют! Я изувечила их сына!
– Ты проколола? Проколола или нет?! – орет взволнованный мальчишка.
– Да! Да! – усиленно киваю я. – Но…
– Так вставляй серьгу, малая! Скорее вставляй! – решительно подгоняет он, хотя в его взгляде тоже плещется неподдельный страх.
Дрожащими пальцами подхватываю гвоздик, лежащий на стиральной машинке, и подношу его к многострадальной мочке друга. Однако из-за отека и крови я в упор не вижу место прокола и понятия не имею, куда метить.
– Артём, ты истекаешь кровью! – восклицаю испуганно. – Я, видимо, облажалась! Поехали в больницу?
– Нет! – жестко обрубает Соколов. – Промой рану этой фигней, – он хватает баночку хлоргексидина и вручает ее мне, – и вставляй!
Испускаю горестный вздох, быстро смачиваю ватный диск антисептиком и протираю им краснющее ухо Артёма. Друг нервно жует нижнюю губу, но при этом сидит смирно. Почти не рыпается и не издает ни звука. Все-таки выдержка у него – железо. Я бы на его месте уже давно в обморок рухнула.
С третьей попытки мне удается просунуть простой черный гвоздик в нужное место и зафиксировать его металлической заглушкой. Чуть отодвинувшись, оцениваю результаты своего труда и с облегчением подмечаю, что кровь у Артёма больше не идет. Однако ухо в целом выглядит, прямо скажем, неважно. Будто его кипятком обварили. Аж побагровело все.
– Готово, оценивай, – выдыхаю я, тыльной стороной ладони утирая взмокший лоб.
Коротко кивнув, Соколов поднимается на ноги и подступает к зеркалу. Несколько секунд друг завороженно пялится на свое отражение, а затем его губы растягиваются в озорной дерзкой ухмылке.
– Огонь, малая! Справилась на десятку, – довольно выдает он. – Давай пять!
Шлепаю его по раскрытой ладони и тоже позволяю себе улыбнуться. Хотя, если честно, от пережитого шока поджилки до сих пор трясутся. Все-таки понервничала я знатно. Больше никогда не буду участвовать в Тёминых безумных авантюрах! А то придется встречать собственное четырнадцатилетие с седыми волосами на голове!
– Если надумаешь проколоть язык, я тебе не помощник, – ворчу я, оттирая плитку от алых капель.
– Нет, сам не надумаю, – он весело мне подмигивает. – Только если на спор.
Мой друг просто помешан на идиотской игре «на слабо», в которую постоянно меня втягивает! И самое дурацкое, что я не особо-то и сопротивляюсь. Нет, ломаюсь поначалу, конечно. Но больше для вида. А в итоге соглашаюсь. Каждый раз, без исключений.
Не знаю, то ли это я такая бесхребетная, то ли Тёма слишком убедительный, но я никогда не могу ему отказать. Все время ведусь на его подначки и провокации. Откуда у меня, по-вашему, огромный лиловый синяк на локте? Это я под покровом ночи угоняла велик у нашей соседки Юли. А потом на радостях, что шалость удалась, с него же и брякнулась.
Вы не подумайте, мы с Темой не какие-то там юные преступники: не раз по-хорошему просили Юлю дать покататься на ее новом ультрасовременном велике, который по сравнению с нашими, простенькими, выглядел как настоящее чудо техники. Даже любимыми конфетами с карамельной нугой пробовали ее подкупить. Как от сердца отрывали, между прочим! А она знаете что? Нет, и точка.
Юля старше нас на четыре года, ей уже семнадцать, вот она и возгордилась. Взрослая стала, понимаете ли. Деловая. С малышней, как она нас пренебрежительно называет, общаться не хочет. И даже несчастный велик зажала! Натуральная стерва!
Помнится, когда Юля в очередной раз нас отшила, Тёма сдвинул брови к переносице и заявил, что такую жадину нужно непременно наказать. Я, разумеется, сразу поддакнула. Не потому, что считала так же, а потому, что я в принципе все время ему поддакиваю. Дурная привычка, кстати. Надо бы от нее избавляться...
Ну так вот, Тёма сказал, что Юльку надо проучить, а потом спросил, слабо ли мне стырить у нее велик. Само собой, мне было дико страшно, но признаться в этом лучшему другу – да я бы лучше удавилась.
В общем, дождалась я наступления сумерек и пошла на дело. Сквозь узенькую дырку в заборе, в которую пролезало только мое худосочное тело, я проникла на Юлькин участок, отперла изнутри ворота и храбро выкатила велик к поджидающим меня снаружи товарищам.
Счастья у нас тогда было полные штаны. Мы колесили по поселку несколько упоительных часов, пока родаки Петьки, нашего верного приятеля, его не хватились. Они подняли на уши чуть ли не всю округу, и нам пришлось спешно возвращать угнанный велосипед на место. Ну, чтобы наши сомнительные с моральной точки зрения подвиги не стали достоянием общественности.
Тогда-то, спеша и нервничая, я и расшибла локоть. А потом еще вся ободралась, пока обратно пролезала через Юлькин забор. Короче, следы того безумства до сих пор заживают.
– Кстати, я в твоих спорах больше участвую! – заявляю я, задрав подбородок.
– Да брось, ты всегда так говоришь, – по-прежнему широко улыбаясь, Артём взлохмачивает мне челку. – А на деле что? Как какой-нибудь кипишь, ты в первых рядах! Хватит корчить из себя пай-девочку, Васек.
Да-да, вы не ослышались, меня правда так зовут. Мама мечтала дать дочери какое-нибудь красивое необычное имя и, видимо, начитавшись сказок, остановила свой выбор на Василисе. Только родительница не учла один момент: людям лень произносить имя, которое состоит аж из четырех слогов. Поэтому окружающие величают меня просто Васей. Даже она сама.
– Тук-тук! Дети, с вами все в порядке? – снаружи раздается обеспокоенный голос дяди Макара, Тёмкиного отца. – Вы уже полчаса сидите в ванной.
Мы с другом заговорщически переглядываемся, и между нами происходит очередной безмолвный диалог:
– И чем это вы там занимались? – окидывая нас подозрительным взором, интересуется дядя Макар.
Округляю глаза, изображая святую невинность, и в задумчивости приподнимаю плечи, ибо вразумительный ответ никак не приходит в мою пустую голову.
– Мыльный раствор готовили. Для пузырей, – тут же находится Артём, стоящий за моей спиной.
Оглядываюсь на друга и замечаю, что он усиленно выворачивает голову в сторону, стремясь демонстрировать отцу исключительно здоровое ухо.
– Понятно, – тянет дядя Макар, по-прежнему глядя на нас с явным недоверием. – А что у тебя с шеей, сын? Заклинило?
– Угу, продул, наверное, – отзывается Тёма.
И я, не удержавшись, прыскаю в кулак.
Вечно у меня так – в критических ситуациях стабильно пробивает на ха-ха. Зачем? Почему? Непонятно. Нервишки, видать, шалят.
– Что смешного, Вася? – тут же настораживается мужчина.
Вот черт! Кажется, я опять все запорола своими идиотскими смешками! На этот раз Тёма меня точно убьет!
– Да ничего, просто анекдот вспомнила, – отчаянно пытаюсь спасти положение дел.
– Продул, говоришь? – внимание дяди Макара вновь обращается к сыну. – А ну-ка повернись!
– Не могу, – мальчишка предусмотрительно отступает на шаг. – Совсем не двигается. Пойду лучше намажу чем-нибудь.
Он устремляется к стене, очевидно, намереваясь вдоль нее проползти в свою комнату, но, к несчастью, дядя Макар его опережает. Быстро подлетает к сыну и, схватив его за белокурые патлы, поворачивает голову силой.
– Твою ж… дивизию, – ошарашенно выдыхает мужчина, увидев Тёмкину пылающую мочку. – Это что еще такое?
– Отпусти! – мальчишка вырывается из отцовского захвата. – Ну подумаешь, ухо проколол! Че в этом такого?
Знаете, меня всегда поражало, как Артём разговаривает с предками – дерзко и уверенно, будто он с ними на равных. И это при том, что его родители гораздо более строгие, чем мои. Если честно, у меня от одного только взгляда на сведенные брови дяди Макара душа в пятки уходит, а Тёма еще и огрызаться умудряется. Совсем бесстрашный!
– Че такого?! – взвивается мужчина. – У меня сын, как баба, серьги носит!
– Почему сразу как баба? – возмущается мой друг. – Сейчас так модно вообще-то!
– У кого так модно?! У лиц нетрадиционной ориентации?
– Па! – Артём закатывает глаза. – Ну что за мракобесие?
– Алина! Алин! – его отец повышает голос. – Иди полюбуйся, что твой сын вытворяет!
Забавно, когда Тёма притаскивает пятерки из школы или побеждает в очередном спортивном соревновании, дядя Макар называет его «мой сын». Но стоит мальчишке провиниться или выкинуть какую-нибудь шалость, как мужчина в разговорах с женой тут же меняет слово «мой» на «твой».
– Что случилось? – в дверях показывается запыхавшаяся тетя Алина с кухонным полотенцем в руках.
– Артём сделал пирсинг, – с угрюмым видом констатирует ее супруг.
– Господи! Где?
– Так и подмывает ответить в рифму, – кисло шутит мужчина.
– Макар! – она выпучивает глаза. – Ну не при детях!
– Эти дети… – он бросает на нас гневный взгляд через плечо. – Эх, так бы и дал по шее!
Он легонько замахивается на Артёма, но тот как ни в чем не бывало продолжает давить обворожительную лыбу, которая на этот раз адресована матери, взволнованно бегающей по нему глазами.
– Ну иди сюда, паршивец, дай хоть посмотрю на твой пирсинг, – устало вздохнув, тетя Алина манит сына пальцем.
– Только не трогай, – предупреждает мальчишка.
– Не трогаю, не трогаю, – ворчит она, рассматривая плоды моих стараний. – Иглу хоть простерилизовали?
– Да, на огне, – подаю голос я, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Тетя Алина – врач. Пускай невролог, но все же. Если с Артёминым ухом будет твориться что-то совсем уж неладное, она, наверное, заметит.
– Ладно, – женщина вздыхает. – Надеюсь, второе ухо прокалывать не планируешь?
– Пока нет, – пожимает плечами Артём. – А дальше – кто знает.
Его родаки быстро переглядываются. Ох, нарвется он однажды на ремень! Сдадут у дяди Макара нервы, попомните мое слово!
– Теть Алин, – переключаю внимание раздраженных взрослых на себя. – Я когда прокол сделала, так крови много было… Как думаете, это нормально?
– Сосуд, наверное, задела, – предполагает она. – Понаблюдаем за ухом. Посмотрим, как заживает.
Тёмина мама всегда такая: мудрая и понимающая. Нет, в порыве гнева она, конечно, на сына и прикрикнуть может, и тапком запульнуть. Но это, когда он уж совсем палку перегибает. А в целом, тетя Алина – замечательная женщина. Я ее почти как свою маму люблю. Недаром они лучшие подруги. Даже сестрами себя в шутку называют.
Наши семьи вообще дружат с незапамятных времен. Отцы познакомились еще в институтские годы: учились в одном ВУЗе. А спустя несколько лет выяснилось, что бывшие однокурсники стали соседями: семья Соколовых переехала в наш дом. Тетя Алина и моя мама, следуя примеру мужей, сразу нашли между собой общий язык и подружились.
С тех пор мы с Темой растем, что называется, бок о бок. Учимся в одной школе, тусуемся в одной компании и каждый Новый год празднуем за одним столом. Мы не просто лучшие друзья, мы – сообщники. Всегда и во всем. Я люблю Тёму как брата, которого у меня никогда не было, и мечтаю, что через много-много лет мы, так же, как и наши родители, будем отмечать праздники в кругу семей. Шумно, весело, душевно.
– Ну что, молодежь, пора собираться в город, – говорит дядя Макар, вытаскивая в коридор сумки. – А то на выезде скоро пробки начнутся.
Ах да, чуть не забыла: у нас с Соколовыми и дачи в одном поселке находятся. Поэтому мы с Темой часто выбираемся за город то с его предками, то с моими. Загораем, плещемся в вечно цветущей речке, играем с местными ребятами в волейбол, а ближе к ночи втихаря сбегаем из дома и вытворяем такое, о чем взрослым лучше не знать. Короче говоря, веселимся на полную катушку.
Правда, иногда родаки заставляют нас поливать огурцы и полоть картошку, но мы относимся к этой трудовой повинности с поистине философским терпением. Сами посудите, уж лучше два часа проторчать в огороде попой кверху, а потом с чистой совестью наслаждаться заслуженным отдыхом, чем все выходные изнывать от жары в душных каменных джунглях. У нас в городе ведь даже пляжа приличного нет!
– Господи, что с этими огурцами-то делать? – растерянно выдает тетя Алина, оглядывая многочисленные заполненные доверху пакеты.
В этом году урожай и впрямь выдался знатным. Огурцов у Соколовых не просто много, а прямо-таки неприлично много. Ими забит почти весь багажник их довольно вместительного седана.
– Свари из них варенье, ма, – лениво бросает Артём, гоняя во рту мятную жвачку.
– Варенье? Из огурцов? – женщина недоверчиво приподнимает бровь. – Из них вроде не делают…
– А ты стань первой, – посмеивается мальчишка. – Рискни! Создай свой собственный рецепт! Будь дерзкой, как бабки в автобусах!
В чем-в чем, а в деле подначивания на всякие безумные поступки Артёму нет равных. Захочет – даже корову сплясать канкан уговорит. Так что я не удивлюсь, если на следующей неделе мы действительно будем пить чай вприкуску с огуречным вареньем.
– Ой, болтаешь, а! – тетя Алина отмахивается от сына как от назойливой мухи. – Залезайте в машину уже.
Мы забираемся на заднее сиденье и пристегиваем ремни безопасности. Машина плавно трогается, и за окном сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее плывут летние пейзажи. Стройные ряды дачных домишек сменяются бескрайними полями, а солнце, еще совсем недавно торчащее в зените, неумолимо кренится к горизонту.
– Слушай, Тем, – поворачиваюсь к другу и вперяюсь в него хитрым взглядом. – А слабо продать все эти огурцы?
– Чего? – он по-прежнему неспешно чавкает жвачкой, но в голубых глазах загорается огонек заинтересованности.
– Разрекламировать их так, чтобы люди захотели купить, – полет моей фантазии продолжается. – Слабо или нет?
Несколько секунд Соколов раздумывает над моими словами, а затем равнодушно выдает:
– Не слабо. Но я не вижу резона это делать, малая. Торговлей огурцами никого не удивишь.
– Возможно, – соглашаюсь я. – Но зато здесь есть другая плюшка.
Многозначительно играю бровями в надежде, что друг сам допрет до ключевого смысла моей идеи, но в его взгляде не читается ничего, кроме скуки. Должно быть, из-за жары ему совершенно лень думать.
– Ну и какая? – спрашивает без энтузиазма.
– Кэш, балбес! – восклицаю я. – Раз предки отказываются давать нам деньги на Масс Эффект три*, мы можем сами их заработать!
– А что? Это мысль, – встрепенувшись, кивает Артём. – А где продавать будем?
– Можно на том рыночке у Дома культуры. Или прямо на остановке. Там всегда полно народу, – размышляю вслух. – Только там и знакомых можно встретить…
– Да и пофиг! – воодушевленно перебивает он. – Ты же знаешь, мне плевать на общественное мнение!
Эх, хотела бы я сказать то же самое, но, увы, не могу. Стоит мне только представить, что мой любимый Коленька Иванов, по которому я вздыхаю уже второй год подряд, проходит мимо нашей импровизированной овощной палатки, как нутро тут же наливается жгучим стыдом. Я хочу, чтобы он думал обо мне как о неземной принцессе, а не как об уличной торгашке.
– Давай все же на рыночек пойдем, – настаиваю я. – Там все-таки аудитория более покупающая.
Про опасения насчет Коленьки другу я, само собой, не говорю. Он и так вечно меня троллит по поводу моей безответной влюбленности. Дескать, а что здесь такого? Подойти да позови своего Иванова на прогулку, он не откажет. Ага, как же… А если все-таки откажет? Что я тогда делать-то буду? Умру на месте, не иначе. Нет, для таких подвигов я еще не созрела. Угон Юлькиного велика и пожирание лимона прямо с цедрой – пока мой предел.
– Ладно, как скажешь, – пожимает плечами Тёма. – Но давай сразу договоримся: даже если встретим кого-то из знакомых, на попятную не пойдем. По рукам?
Опасливо кошусь на его раскрытую ладонь, прикидывая в уме вероятность случайной встречи с Коленькой, и через пару секунд прихожу к выводу, что шансы опозориться крайне малы. Иванов живет совсем в другом районе да и по овощным рынкам вряд ли шастает. В тринадцать лет у мальчишек вроде как другие интересы.
– По рукам, – обхватываю теплую руку Артёма.
Если дело и впрямь выгорит, мы наконец купим видеоигру, о которой столько мечтали, и будем рубиться в нее до воспаленных сосудов на глазных яблоках. Ради этого, черт побери, стоит дерзнуть!
– Ма-а-м, – тянет друг, вклиниваясь в разговор взрослых, которые увлеченно обсуждают предстоящие политические выборы. – Мы с Васькой придумали, куда деть ваши огурцы!
***
Как ни странно, идея с торговлей овощами родителям Артёма приходится по вкусу. В нашем намерении они улавливают первый юношеский позыв к самостоятельности и всеми силами стараются его поддержать.
На следующий день дядя Макар самолично отвозит нас на тот самый рынок и даже помогает сколотить некое подобие прилавка. Разумеется, на основной торговой территории нам места нет, а вот среди пенсионерок, выстроившихся вряд у входа со своим дачным урожаем, мы отыскиваем свободный закуток.
Поначалу, увидев дядю Макара, бабульки поднимают жуткий гомон, мол, нечего здоровому мужику среди них ошиваться, пусть арендует место в торговом зале. Но потом, уразумев, что торговать будем мы с Артёмом, они сменяют гнев на милость.
– Ой, какие славные ребятки! – кудахчет женщина в цветастом платке. – Братишка с сестренкой, да?
Если честно, она далеко не первая, кто подозревает нас с другом в кровном родстве. Мы действительно очень похожи. Оба румяные, светловолосые и, по мнению взрослых, крайне симпатичные. Только у него глаза голубые, как ясное утреннее небо, а у меня зеленые, как... Не знаю, с чем сравнить этот цвет, но Тёма говорит, он напоминает ему консервированный горошек в банках. Не очень поэтично, конечно, ну да ладно.
– Ага, – подыгрывает ей Артём, бросая на меня лукавый взор. – Родные брат и сестра.
– Двойняшки, – подхватываю я.
– Сироты, – продолжает он, закидывая на меня руку и стискивая мое плечо. – Только она одна у меня и есть на свете, кровинушка моя.
Дела у нас идут на славу. Огурцы разлетаются как горячие пирожки, и мы едва успеваем обслуживать толпящихся возле нашего прилавка клиентов. В короткие моменты затишья пересчитываем наличку и восторженно улыбаемся: это наши первые деньги, заработанные честным трудом. Ну, или почти честным, учитывая то, что все это время мы прикидываемся осиротевшими братом и сестрой.
Не знаю, в чем причина нашего успеха: то ли в том, что спрос на огурцы нынче действительно велик, то ли в том, что у Тёмы внезапно обнаруживается недюжинный талант к торговле. Он громко и зычно зазывает мимо проходящих людей приобретать «выращенные с любовью огурцы», при покупке от трех килограммов обещает приятную скидку, а в разговоре с покупателями не забывает упомянуть о том, что на вырученные деньги две сиротки непременно купят себе мороженое.
Мальчишка так правдоподобно изображает затаенную печаль в глазах, что даже коллеги-бабульки, чьи огурцы продаются куда хуже наших, проникаются искренним сочувствием: с удовольствием дают размен, советуют, как правильно разложить товар, и ласково называют моего новоиспеченного братца Артёмушкой.
Мое настроение пребывает на пике, а взбунтовавшаяся в самом начале совесть наконец засыпает под звуки приятно шуршащих купюр. Тёма с широкой улыбкой на лице обхаживает подошедшую к нашему прилавку тучную даму средних лет, а я, слегка щурясь на жарком солнце, рассматриваю лица людей в проносящейся мимо толпе.
Неожиданно взор цепляется за смутно знакомую рыжеватую макушку, а когда ее обладатель оборачивается на сто восемьдесят градусов, мое сердце с громким гулом ухает в пятки.
Это же Коленька Иванов собственной персоной! Моя первая тайная любовь!
Эх, сколько раз в школе я провожала взглядом его худую немного сутулую спину! Сколько страниц дневника исписала его именем! Сколько слез пролила из-за того, что он на меня не смотрит!
Мы с Колей, конечно, незнакомы и даже ни разу в жизни не разговаривали, но это совершенно не мешает мне испытывать к нему самые нежные чувства. В моем прекрасно развитом воображении мы с Ивановым настоящая пара: ходим по школьным коридорам, держась за руки, рисуем сердечки на запотевших стеклах и обмениваемся милыми подарочками на четырнадцатое февраля.
Видит Бог, я бы очень хотела стать Коленькиной девушкой, но для начала мне нужно с ним хотя бы заговорить… Однако весь прошлый год это представлялось мне непосильной задачей: я слишком стеснялась и боялась сморозить какую-нибудь глупость.
Поймите правильно, Иванов очень симпатичный и, судя по отметкам в его классном журнале, довольно умный. Поэтому я просто не имею права сесть в лужу. В момент нашего официального знакомства я обязана быть на высоте. И уж точно не должна приторговывать огурцами на местном овощном рынке в компании пенсионерок, обсуждающих древний сериал «Клон»!
Господи, какой кошмар! Вот позорище будет, если Коленька меня сейчас заметит!
Резко сажусь на корточки, делая вид, что подбираю оброненную мелочь в то время, как на самом деле усиленно пытаюсь спрятать свое неуклюжее тело за низеньким прилавком, который наспех смастерил дядя Макар. Надо просто выждать, пока Коля с мамой пройдут мимо, а потом как ни в чем не бывало продолжить торговлю.
– Вась, килограмм огурцов для милой дамы, – кинув на меня косой взгляд, командует Тёма.
У нас система разделения труда: Соколов общается с клиентами, а я набираю и взвешиваю товар.
– Э-э-э… Да, сейчас, – шиплю я, все еще пряча голову меж колен. – Одну минуту…
Только бы Коленька ушел! Только бы Коленька уже ушел!
– Вась, живее! – торопит друг и тут же переключается на обратившегося к нему мужчину. – Да, здравствуйте, огурчиков желаете? Сколько? Килограмм, парочку? Ну что вы! Я и моя сестренка сами выращивали! Вот этими вот руками!
Аккуратно задираю голову и с ужасом замечаю, что Иванов с маменькой не только не исчезли с горизонта, но еще и приблизились! Стоят у киоска с мороженым всего в пяти-шести метрах от нас и увлеченно копошатся в своих пакетах.
Чертов закон подлости! Почему им приспичило закупаться продуктами именно здесь? Почему сейчас?!
– Малая, у нас тут очередь! – рявкает Артём, принимая деньги от той самой тучной женщины. – Огурцы давай!
Вот блин! Будто мало мне того, что поблизости ошивается предмет моих воздыханий, так еще и друг-зараза над душой стоит! Что за нелепая у меня жизнь?
Осторожно, стараясь не поднимать головы, подползаю к мешку с огурцами и принимаюсь медленно перекладывать их в целлофановый пакет. Передвигаться на корточках, конечно, не очень удобно, но так хоть существует вероятность, что Коленька не узрит моего позора.
Вручив товар покупателям, Соколов тоже садится на корточки и, уперев локти в колени, заговорщическим тоном выдает:
– Ну че, Васек, семки есть?
– А?
– Бэ, – передразнивает. – Что за закос под гопоту? Вставай давай.
– Я не могу, – сиплю натужно. – Там Коля!
– Какой Коля? – не догоняет Артём, а затем, поймав мой многозначительный взгляд, понимающе тянет. – А-а-а… Ненаглядный твой, что ли?
– Да, он там с мамой, у ларька с мороженым, – поясняю я. – Выглянь-ка, может, они уже ушли?
– Окей, – кивает друг, распрямляясь.
А в следующее мгновенье громко присвистывает и на весь рынок орет:
– Эй, Колян! Иванов! Здорово!
Стискиваю руки в кулаки и на несколько секунд прикрываю глаза, борясь с резко накатившей дурнотой. Кажется, именно так выглядит картинка моего персонального ада: я в пыльном переднике и с неопрятной буклей на голове сижу в окружении огурцов, а передо мной стоит безупречный Коленька, чьи шелковистые рыжие волосы сияют в лучах полуденного солнца. Прямо-таки безобразная лягушка и красавец-царевич!
– Ну ты и козлина, Соколов! – успеваю прорычать я, прежде чем к нашему прилавку устремляется мальчик из моих фантазий.
Принимаю вертикальное положение и незаметно стягиваю с головы резинку. Волосы наверняка будут лежать как попало, но хотя бы прикроют мои безбожно торчащие уши. Не то чтобы я комплексую по этому поводу, просто… К недостаткам лишнее внимание лучше не привлекать.
Когда запасы огурцов наконец иссякают, Соколов театрально раскланивается перед сердобольными старушками, запихивает внушительную выручку в карман своего потасканного рюкзака и, по привычке закинув руку мне на плечо, устремляется к остановке.
Мы весело болтаем, обсуждая минувший день, когда у тротуара притормаживает нужный нам троллейбус, до отказа забитый людьми. Толкаться в толпе разгоряченным летним зноем тел совсем не хочется, но выбор невелик: либо ехать в тесноте в душной жестяной коробке, либо пилить целых пять остановок на своих двоих. А мы с Темой и так изрядно подустали.
– Ох, давай хоть к окну, что ли, проберемся, – ворчу я, направляясь к распахнувшимся дверям троллейбуса. – А то опять все ноги оттопчут…
– Блин, у меня кеды белые, – вздыхает друг, опуская взгляд на свои новенькие конверсы, а затем хитро щурится и добавляет. – А слабо на краше прокатиться? Зайцем?
Несколько секунд во мне происходит ожесточенная внутренняя борьба. С одной стороны, такая вот «невинная» поездочка вполне способна обернуться большими неприятностями: нас могут оштрафовать, да и рога у троллейбуса вроде как под напряжением. Но с другой – признаться Артёму в том, что мне слабо, язык не поворачивается. Я же не какая-то там размазня, которая боится административных штрафов и электричества! Я – Вася Солнцева, и мне все нипочем!
– А давай! – соглашаюсь я, с упоением наблюдая знакомый шальной блеск в глазах друга. – Только ты первый лезь.
– Без базара, – кивает Соколов, отступая от металлических дверей, в которые, работая локтями, ломится народ с остановки.
Поправив рюкзак на плечах, Артём огибает троллейбус и цепляется за перекладины лестницы, ведущей на крышу. Пара-тройка размашистых движений – и вот он уже наверху. Сидит, свесив ноги, и с вызовом мне улыбается.
– Матерь божья! Ишь че удумали! – раздается испуганный вопль у меня за спиной. – А ну-ка слезайте, безобразники! А не то полицию сейчас вызову!
Оглядываюсь на звук и вижу полную бабульку с раскрасневшимся как помидор лицом. С небывалой прытью она семенит к нам, угрожающе размахивая тросточкой и, кажется, вот-вот вцепится в меня своими пухлыми ручищами. Ну или съездит по голове этой самой тросточкой. Судя по ее разъяренному лицу, бабулька взбеленилась не на шутку.
Торопливо хватаю поручни, и в этот самый момент троллейбус лениво, будто превозмогая себя, трогается с места. Быстро-быстро перебирая ногами и руками, взбираюсь на крышу и плюхаюсь рядом со своим хохочущим другом, которой без всякого стеснения демонстрирует разъяренной бабульке средний палец.
– Тём, ну ты чего! – возмущенно бью его по ладони. – Она же старая! Так нельзя!
– Старая и злая как собака, – Соколов продолжает заразительно смеяться. – Поверь, малая, она бы нас с тобой не пощадила.
Оклемавшись от первого шока, я усаживаюсь поудобней и принимаюсь озираться по сторонам. Троллейбус тащится еле-еле, поэтому мимо вполне себе размеренно плывут серые здания многоэтажек, зеленые шевелюры тополей и разноцветные вывески магазинов, выстроившихся вдоль дороги.
– А что будет, если кто-то и впрямь вызовет полицию? – спрашиваю я, любуясь тем, как солнце путается в золотистых прядях Артёма.
Волосы у него светлые, прямо-таки пшеничные и немного вьются. Вкупе с огромными голубыми глазами это придает ему сходство с ангелом. Ну или с мальчиком из рекламы зубной пасты, который сражает всех наповал своей ослепительной белозубой улыбкой.
Знаете, а оказывается, Соколов красивый. Даже очень. Раньше я об этом не задумывалась, но теперь вот отчетливо понимаю: на его озорные веснушки и трогательные ямочки, которые проступают на щеках во время улыбки, нельзя смотреть без восхищения. Он весь такой умилительно симпатичный, но в то же время острый на язык и возмутительно дерзкий. Будто дьявол в обличии херувима, выползший из-под земли, чтобы сбивать с истинного пути таких вот наивных дурочек, как я.
Не подумайте, Тёма не учит меня ничему плохому, просто в его присутствии я становлюсь какой-то другой Васей: более смелой, бесстрашной и безбашенной. Творю такое, на что никогда бы не решилась в одиночку. Соколов и его неуемная энергия – это как укол адреналина в задницу. С ним невозможно усидеть на месте – неумолимо тянет на приключения.
– Да брось, наверняка у ментов полно других, куда более важных дел, чем поимка «зайцев», – забавляется друг.
– Ну а если они все-таки найдут на нас время? – не унимаюсь я.
– Тогда будет как в той песне: «Ран, Вася, ран! Не оставь шанса мусорам!»* – подражая голосу исполнителя, издевается мальчишка.
– Ну, конечно, – закатываю глаза и толкаю его плечом. – У тебя все просто, Соколов.
– А зачем усложнять? Жизнь у нас одна. Надо прожить ее в кайф и на расслабоне, – он легонько щелкает меня по носу. – Не грузись, Васек, все будет тип-топ. Ты мне веришь?
– Ты же знаешь, что да, – улыбаюсь я.
Конечно, верю. Я за ним и в огонь, и в воду, и даже на троллейбус, вон, залезла. На самом деле мне ничего не страшно, лишь бы Тёмка был рядом.
– Музычки? – друг достает из рюкзака наушники и, распутав провода, протягивает мне один.
Вставляю его в ухо и строго говорю:
– Только давай в этот раз без матного русского рэпа? А то у меня до сих пор уши никак из трубочки не вывернутся.
– Ой, какая ты зануда, малая! У Линкин Парк вообще-то новый альбом вышел, – хитро подмигивает. – Будем тебя просвещать.
Сейчас все идеально: одни наушники на двоих, лето, утопающее в зелени, и юность, бурлящая в наших венах.
Мы Темой сидим на крыше троллейбуса, который неторопливо ползет по улицам перегруженного пробками города и весело болтаем ногами в такт музыке, которая звучит не только в ушах, но и в сердцах. Наши пыльные кеды периодически соприкасаются друг с другом, а на наших лицах цветут беззаботные счастливые улыбки.
И даже осуждающие взгляды прохожих, которые прилетают нам чуть ли не на каждой остановке общественного транспорта, не способны испортить по-настоящему радужного настроения.
– Вась, ну как? – Лера взволнованно обрамляет русыми прядями лицо, а затем, психанув, вновь заправляет их за уши. – Я красивая?
Подруга вертится у зеркала битый час, и этот вопрос из ее уст я слышу уже седьмой раз. Нет, это не преувеличение. Правда седьмой. Я считала.
– Да! Да! И еще тысячу раз да! – закатив глаза, падаю на кровать и раскидываю руки по сторонам. – Ты красивая! И все пацаны во дворе, увидев тебя, захлебнутся слюнями! Теперь мы можем наконец выйти из дома?
Поворачиваю голову и упираюсь в Грановскую измученным молящим взором. Вообще-то я люблю подругу, но в такие вот моменты она меня откровенно бесит. Наряжается так, будто мы не на лавочке с друзьями собираемся посидеть, а на приеме у английской королевы вальсировать. Платье какое-то странное напялила: спереди вроде короткое, а сзади шлейф. Нет, смотрится, конечно, красиво, но непрактично прямо-таки до ужаса! А если на это шлейф кто-нибудь наступит? Что тогда? Будет наша Лера, как павлин, чей шикарный хвост общипали.
Прыскаю в кулак, посмеиваясь над собственными мыслями, но вслух их, само собой, не произношу. Подруга и так перемерила не меньше двух десятков платьев, и, если я сдуру ляпну что-нибудь про ее шлейф, она распахнет шкаф и начнет процесс выбора наряда заново. А на это моего терпения однозначно не хватит. Оно и так вот-вот лопнет.
– Сейчас, Вась, – суетливо кивает Лера, приглаживая челку, которую секундой ранее увлеченно взбивала. – Только губы блеском мазну.
Испускаю томный вздох и притягиваю к себе усыпанные синяками и ссадинами колени. В отличие от Грановской, к собственной внешности я отношусь не то чтобы пофигистично… Скорее так – спокойно и без лишней драмы.
Мне нет смысла подчеркивать свои формы по одной единственной причине: акцентировать внимание попросту не на чем. Наряду с довольно милой мордашкой природа одарила меня полным отсутствием груди и костлявой задницей. Поэтому мой беспроигрышный вариант – это джинсовые шорты и оверсайз футболка. И симпатично, и удобно, и ситуации соответствует.
– Ну все, я готова, пошли, – наконец изрекает Лера, и я, подобно попрыгунчику, отскакиваю от кровати.
– Аллилуйя! Я думала, этот момент никогда не настанет! – направляюсь в коридор и торопливо просовываю ноги в кеды.
– Вась, ну ты же знаешь, там Даня Громов сегодня будет, – поясняет Грановская. – Я должна его покорить.
– Но он тебе даже не нравится! – восклицаю я, толкая входную дверь.
– Да, но он нравится Инге Захаровой, а я терпеть ее не могу!
Знаете, если б мы с Лерой не были лучшими подругами и не сидели бы за одной партой, я бы, наверное, ее ненавидела. Как и все остальные девчонки в школе.
Во-первых, Грановская красивая, и это, разумеется, вызывает зависть. Во-вторых, вопреки распространенному шаблону, она вовсе не глупа, а очень даже наоборот – учится на «отлично», участвует в олимпиадах по физике и занимает там призовые места. Ну и, в-третьих, Лерка – натуральная стерва. Добиваться парня только потому, что он нравится сопернице, – это прям в ее стиле. Подруга совершенно не стесняется играть грязно.
Но, как ни странно, в общении со мной Грановская вырубает свою стервозность и открывает лицо простой милой девчонки: рыдает над мелодрамами, пожирает пончики и до колик в животе смеется над моими шутками.
За последние два года мы с Леркой здорово сблизились, и сейчас я уже не представляю своей жизни без наших многочасовых телефонных разговоров, веселых прогулок с мороженым в руках и забавных нравоучений, которыми она любит меня грузить.
Когда я выхожу из подъезда, теплый летний ветер тут же подхватывает мои распущенные волосы и завлекает их в свой шальной танец. Дневная духота уже спала, и по воздуху расползается приятная предзакатная прохлада. На улице тепло, но уже не жарко, поэтому люди, пережидавшие высокоградусные обеденные часы под кондиционером, наконец выползают из каменных коробок и, блаженно щурясь на неярком солнце, вдыхают ароматы свежескошенной травы, одуванчиков и яблок.
– Малая, здорово! – заметив меня, радостно кричит Тёма. – Чего так долго-то?
Он стоит в окружении наших общих друзей и как обычно широко улыбается, демонстрируя неприлично белые зубы. В начале прошлого года Соколов как-то резко подался в рост и обогнал меня чуть ли не на две головы. Поэтому прозвище, которое он мне дал еще в детском саду, наконец обрело смысл: теперь, по сравнению с ним, я и впрямь мелочь.
– Да Лерка, как всегда, копается, – отзываюсь я, кивая в сторону подруги, которая медленно шествует следом за мной.
На ней шпильки высотой с девятиэтажку, поэтому сам факт того, что она может на них ходить, вызывает неподдельное восхищение. Я бы на ее месте просто ползла.
– Вау, Грановская, – присвистывает Артём, переводя взгляд на девчонку. – Ты у нас сегодня прямо звезда!
– Ой, хватит, Соколов, – Лерка смущенно отмахивается, но при этом ее губы растягиваются в довольной улыбке. – Ты это всем красивым девушкам говоришь!
– Не, Лерон, красивым я говорю совсем другое, – многозначительно ухмыляется друг, а вслед за ним дружным гоготом взрываются и остальные ребята.
Каждый раз, когда Артём разговаривает с одноклассницами, моими подругами или просто девчонками из компании, я улавливаю в его голосе новые интонации, которые никогда не сквозят в общении со мной.
Он становится каким-то более дерзким, более развязным и наглым. Будто старается спровоцировать собеседницу, вывести ее на острую реакцию. И это, надо признать, у него мастерски получается: девчонки бледнеют, краснеют, начинают заикаться и в итоге фонтанируют бурными эмоциями, вновь и вновь доказывая, что засранец Тёма нет-нет да задевает их за живое.
– Ну тебя! – Грановская обиженно хохлится. – Как был козлом, так им и остался!
– Да ладно, детка, не грусти, – Соколов шагает вперед и, по-хозяйски расположив руки на ее талии, добавляет. – А то грудь не будет расти.
– Вот идиот! – взвизгивает подруга и принимается отчаянно лупить языкастого парня по груди.
– Эм… Извините, у вас есть туалетная бумага?
Седовласый мужчина в строгом костюме кидает на меня недоуменный взгляд поверх очков и недоверчиво вздергивает бровь:
– Что, простите?
Должно быть, он думает, что ослышался, но не тут-то было: я действительно подошла к нему, солидному пятидесятилетнему дядьке, и поинтересовалась, есть ли у него туалетная бумага. Кто знает, может, он припрятал ее в своем дорогущем кожаном кейсе?
– Мне бы бумаги, – повторю я, переминаясь с ноги на ногу. – Туалетной.
Кто-то может посчитать это перебором, но у моего безумца-друга фантазия не ведает границ. Тёма решил, что будет очень весело, если я подкачу к незнакомцу и озадачу его вот таким вот тупым вопросом. Естественно, я не собиралась вытворять ничего подобного, но потом Соколов выдал свое коронное «Слабо?», и у меня, как всегда при звуках этого слова, поехала крыша.
Мужчина обводит растерянным взглядом пустой тротуар и, сконфуженно закашлявшись, лезет в дипломат.
Ба! Неужели он и правда припас там рулончик?
– Держите, – он протягивает мне пачку влажных салфеток, при этом старательно глядя мимо меня.
– Спасибо! – оживляюсь я, зная, что Тёма наблюдает за нами из-за угла. Я таки доказала, что мне не слабо: выцыганила у прохожего средство гигиены. – Да мне все не нужно, я только парочку возьму.
Раскрыв упаковку, принимаюсь отщипывать салфетки, но, дядька, брезгливо скривившись, произносит:
– Будьте любезны, заберите все.
А затем резко срывается с места и торопливым шагом удаляется.
Странный мужик, конечно. Улепетывает так, будто боится, что я обделаюсь прямо у него на глазах. Ну да ладно. Салфетки лишними никогда не бывают.
Засунув добычу в задний карман шортов, я напускаю на себя выражение триумфального превосходства и вразвалочку направляюсь к Соколову. Друг уже вышел из-за угла и ехидно скалится.
– Ну и рожа у этого интеллигента, – угорает он. – Прямо на лбу было написано: «Па-ма-ги-ти! Меня атаковала засеря в разных кедах!»
Ах да, чуть не забыла, сегодня мы воплощаем в жизнь еще одну придурь: гуляем по городу в обуви из разных пар. На левой конечности у меня красный Конверс, на правой – черный Ванс. Смотрится, конечно, вырвиглазно, но, по сравнению с Тёмкиным классическим ботинком на одной ноге и Найком на другой, это еще цветочки.
– Да ладно тебе, нормальный дядька, – толкаю Соколова локтем в бок. – Почти не начатую пачку подогнал.
Довольно трясу салфетками перед его носом.
– Ну все, мы богаты, – иронизирует парень. – Пошли на радостях манты заточим?
– Манты? Где манты? – мигом встрепенувшись, отзываюсь я.
– Дома у меня, – усмехается Тёма. – Мамка наготовила, тебя велела позвать.
– Ура! – взвизгиваю с энтузиазмом.
Знаю, по мне не скажешь, но моя любовь к мучным изделиям поистине безгранична. А теть Алинины манты я вообще готова пожирать в промышленных масштабах – они у нее обалденно вкусные.
Наперегонки мы устремляемся к Тёмкиному дому, и я как обычно проигрываю. Соревноваться с этим переростком – совершенно неблагодарное дело. Он прет ввысь и вширь, словно на дрожжах, а я так и остаюсь крохотной щуплой девчонкой.
– Мог бы и поддаться ради разнообразия, – ворчу я, тяжело дыша.
– С чего бы это? – недоумевает друг, распахивая подъездную дверь.
– С того, что ты больше! И ноги у тебя длиннее! Значит, мне причитается несколько секунд форы!
– А ты умнее меня, – парирует он. – Но при этом в шахматы мне не поддаешься.
– Ты проигрываешь просто потому, что тебе в лом просчитывать на несколько шагов вперед! Это не недостаток ума, а банальная лень!
– Ну да, я ленивый, – невозмутимо соглашается друг, просовывая ключ в замочную скважину. – И быстрый. А ты усердная и медленная как улитка.
– Что ты сказал?! – задыхаюсь от возмущения. – Ну держись! Щас эта улитка надерет тебе задницу!
С воинственным воплем запрыгиваю Соколову на спину и припечатываю его грудью к двери. Однако парень не теряется – тут же подхватывает меня под коленки и разворачивается корпусом так, что прижатой к прохладному металлу теперь оказываюсь я. Пробую укусить его за ухо, но Тёма, разгадав мое намерение, дергает головой в сторону и я клацаю зубами по воздуху.
– Ах ты, маленькая свирепая хищница! – ржет парень, опуская меня на пол и отступает на пару шагов.
Думает, что наш поединок опять завершился его победой, но я не привыкла так просто сдаваться.
Снова приближаюсь к Артёму со спины, намереваясь как следует огреть его зад смачным поджопником. Но он вдруг резко оборачивается, шагает ко мне и, обхватив сильными пальцами запястья, утыкается лбом в мою переносицу.
– Хватит, Вась. Ты при любом раскладе проиграла.
Его горячее дыхание расползается по моим щекам, и я чувствую, как ноги становятся ватными и стремительно слабеют.
Шах и мат. Это тотальное обезвреживание. Я не то что пошевелиться – слова вымолвить не могу. Тёма впервые так близко. Нависает надо мной, словно грозовая туча. Опаляет крошечные волоски на теле жгучим теплом своей кожи. Пьянит запахом лесного шампуня, табака и еще чего-то едва уловимого, но чертовски приятного…
Разъяренно выдыхаю.
Соколов неосознанно повторяет за мной.
Сверлим друг друга неотрывными взглядами, будто нас волной гипноза накрыло и волю начисто парализовало. Вроде бы и хочу высвободиться из оков этой дурной энергии, стряхнуть обваривший мозги дрянной морок, но не могу.
И Тёма, походу, не может. У обоих система зависла. Срочно требуется перезагрузка.
Блин, да что со мной? Какое-то долбанное помутнение, не иначе! Дерзкие слова, которые я собиралась озвучить, застряли в горле. Сердце колотится так сильно, что вот-вот размозжит ребра. А боевой настрой сменился нелепым, совершенно нехарактерным для меня томлением в груди.
Честно? Я не знаю, что было бы дальше, если б по ту сторону двери не раздался голос Тёмкиной мамы, а еще через секунду она сама не выглянула бы на лестничную площадку. Не знаю и знать не хочу. Потому что это все неправильно, странно и больше никогда не повторится!
Серые минималистичные обои, несколько незамысловатых постеров, пристроенная в углу гитара и стул, спинка которого до отказа увешана кричаще-яркими шмотками. Тёмина комната на все сто процентов олицетворяет своего хозяина. В ней, как и в его голове, царит творческий беспорядок.
Вещи разбросаны хаотично и явно не имеют определенных мест. На прикроватной тумбочке стоит тарелка с крошками от давно съеденного бутерброда. А облюбовавший подоконник кактус, вне всяких сомнений, жив только благодаря стараниям тети Алины. В жизни не поверю, что Соколов сам его поливает.
– Вот, зацени, малая, – Артём придвигает ко мне какую-то непонятную черную штуку, нечто среднее между компьютерной клавиатурой и пультом управления космического корабля. – Батя контроллер подарил.
– Чего? – переспрашиваю я, с интересом разглядывая цветные кнопочки и вертушки.
– Диджейский контроллер, – терпеливо поясняет друг. – Это инструмент для управления звуком.
Помните, я говорила, что Тёма пару лет назад заинтересовался музыкой? Так вот, в последнее время это увлечение из разряда хобби стало перерастать в нечто куда более серьезное. Мало того, что он практически без посторонней помощи научился играть на гитаре, так теперь еще и профессиональное диджейское оборудование стал осваивать! Недаром в его речи то и дело мелькают словечки типа «сет», «семпл», «бит джамп», о значении которых я могу только догадываться.
– Круто! – одобрительно тяну я. – Только ни черта не ясно, как этим всем пользоваться.
– Тут на самом деле все просто, – Артём подсаживается поближе и начинает водить указательным пальцем по контроллеру. – Это кнопки переключения эффектов и режимов, это питч, это небольшой джог. А с помощью этого пульта можно свести воедино два трека.
– Понятно, что ничего непонятно, – вздыхаю я.
Что уж говорить, я от диджейского искусства невообразимо далека.
– Просто послушай, – парень принимается перебирать какие-то файлы на своем ноутбуке. – Сейчас покажу тебе свои работы.
– Ты уже и музыку пишешь? – удивляюсь я.
– Да, закупил сэмплов и решил попробовать. Биты пока простенькие получаются, но меня прям прет от процесса.
– Ого… То есть ОГО! – посмеиваясь, я легонько ударяю друга кулаком в плечо. – Да ты у нас настоящий диск-жокей, Тёма!
– Хорош издеваться, – парень закатывает глаза.
– Да я не издеваюсь! Мне просто по приколу, что ты…
– Вот, слушай, – перебивает он. – Это я на днях написал. О тебе, кстати, думал.
Тёма запускает трек, и пока тот разгоняется, я потрясенно уточняю:
– Обо мне думал? В смысле когда писал?
– Ну да, – Соколов как-то нервно дергает плечом. – А че такого?
– Да ничего, – даю заднюю, чтоб он ни дай бог не подумал, что я навоображала себе лишнего.
На самом деле меня так и подмывает учинить допрос с пристрастием. Узнать, что именно было у Тёмы в голове, когда он писал трек. И значит ли это, что я официально могу носить статус его музы. Но из уважения к творчеству друга приходится замолкнуть. Ведь не будешь же приставать к человеку с расспросами, когда он обнажает перед тобой нутро. Я не понаслышке знаю, как трудно показывать миру свои творения.
Закрываю глаза и вслушиваюсь в издаваемые колонками звуки. Зная вкусы Соколова, я почему-то думала, что это будет какой-нибудь агрессивный хардкор, но созданная им мелодия звучит на удивление легко и ритмично. Под нее так и тянет потанцевать. Причем что-нибудь женственное и воздушное. Хочется вскочить с дивана, вильнуть бедром и кружиться, размахивая руками, как бабочка крыльями.
Если честно, с трудом верится, что Тёма думал обо мне, когда творил. Ведь то, что я слышу, невероятно, необыкновенно красиво! Неужели я тоже вижусь ему такой? Нежной, изящной, гармоничной?
Медленно распахиваю веки и тут же натыкаюсь на пытливый взгляд Соколова. Бьюсь об заклад, все это время он внимательно наблюдал за моей реакцией.
– Это потрясающе! – без тени лести говорю я. – У меня аж мурашки по коже!
– Правда нравится? – он щурится, сканируя меня глазами.
– Спрашиваешь! – я подползаю к нему поближе. – Как ты вообще смог такое написать? Все эти инструментальные переливы так классно сочетаются друг с другом… Кстати, что здесь?
– Гитара и немного фортепиано.
– Очуметь! Ну ты талант!
– Ну спасибо, Васек, – улыбаясь, Тёма расслабленно откидывается на подушки и заводит руки за голову. – Обласкала музыканта.
– Ты хочешь и дальше этим заниматься, да? Ну, я имею в виду в будущем? – резко посерьезнев, спрашиваю я.
То, как Тёма горит музыкой, наталкивает на мысль о том, что для него это не просто сиюминутная забава. У Соколова масса других увлечений: скейтбординг, бокс, футбол. Но ни чему из этого он не отдается с такой пылкой страстью.
– Считаешь, стоит? – выражение его лица тоже становится задумчивым.
– А на этом можно заработать?
– Разумеется! – Тёма посмеивается, будто я сморозила глупость.
– Тогда да, стоит, – в тон ему отзываюсь я.
– Значит, решено, – он сладко потягивается и поворачивается набок. – Когда разбогатею, куплю тебе гигантского плюшевого медведя.
– Почему именно медведя? – я пристраиваюсь на подушке с ним рядом.
– Как почему? Ты забыла? – Соколов округляет глаза.
– Что забыла? – хмурюсь.
– Детский сад. Выпускной. Тебе родители подарили мягкую игрушку, медведя, а ты расстроилась, что он недостаточно большой, – напоминает друг. – И тогда я пообещал, что когда у меня будет много-много денег, я сам куплю тебе огромного Михалыча, помнишь?
– Блин, точно! – бью себя ладонью по лбу. – Здорово, что спустя столько лет ты не забыл свое обещание.
– Я все помню, Вась. Абсолютно все, – Соколов многозначительно играет бровями. – Даже то, как ты обмочилась в сон-час.
– О боже! Хватит! – в приступе стыда закрываю лицо руками. – Я же спала и не контролировала себя!
– Да, а потом проснулась и…
– Хватит дымить, Соколов! – бесцеремонно выдергиваю изо рта друга только что подожженную сигарету. – Тут полно учителей! Хочешь в первый же учебный день словить нагоняй?
Тёма выше меня на полторы головы, поэтому для того, чтобы атаковать его строгим обличительным взглядом, мне приходится нехило так задрать подбородок.
– Расслабься, малая, – он невозмутимо достает из кармана пачку и, открыв ее, лениво цепляет губами еще одну сигарету. – Десятый класс. Сейчас учителей интересует только то, как мы в итоге сдадим ЕГЭ. Время воспитания безвозвратно упущено.
– Скажи это своей класснухе, когда она поднимет жуткий ор, – ерничаю я.
– С Борисовной все на мази, – он выпускает в воздух облачко молочного дыма и нахально мне подмигивает. – Я ей тот фикус из дома притащил, она мне по гроб жизни обязана.
М-да, Тёма, как истинный дьявол, знает слабые точки людей и умело на них надавливает. Подогнать редкий вид фикуса повернутой на растениях биологичке – гениальный ход.
Недовольно фыркнув, скрещиваю руки на груди и подхожу поближе к небольшой сцене, где завуч по воспитательной работе отчитывает какого-то нерадивого школьника, который, судя по ее бурной жестикуляции, не туда поставил микрофонную стойку. Раньше я обожала линейки в честь первого сентября, но сейчас чувствую легкую апатию и острое желание зевнуть. Возможно, причиной тому тридцатиградусная жара, из-за которой блузка противно липнет к телу. Ну или то, что за десять лет учебы колокольный перезвон «первого» звонка уже успел набить оскомину.
– Это он! Артём Соколов! Смотри, какой сасный*! – слуха касается громкий шепот, и я спешу повернуться к источнику звука.
В паре метров от меня стоит группка хихикающих девчонок. На вид девятиклассницы, ну или около того. Сбившись в кучку, они переминаются с ноги на ногу и кидают на Соколова полные обожания взгляды.
– Он тако-о-й высокий, – с придыханием тянет худосочная блондиночка в белых гольфах.
– И улыбка просто отпад, – подхватывает ее рыжеволосая подруга.
Такое ощущение, что в задницы этих юных прелестниц вонзились беспощадные стрелы купидонов, оттого они и пускают ванильные слюни на моего друга. Нет, серьезно! Если бы мы были в мультипликационном сериале, из глаз девиц уже вовсю сыпались бы розовые сердечки! Я, конечно, знала, что Соколов красивый, но вот то, что он обзавелся маленькой армией верных поклонниц, изрядно обескураживает.
Отрываю взгляд от томно вздыхающих девятиклассниц и перевожу его на белокурый предмет их восхищения. Привалившись спиной к забору, Тёма неспешно потягивает сигарету и как ни в чем не бывало общается с приятелями. Изредка почесывает подбородок, изредка кивает, изредка улыбается проходящим мимо знакомым.
Однако в основном на смазливой физиономии парня царствует выражение ленивой скуки. Будто весь окружающий мир слишком понятен, слишком предсказуем для него. Пристальное внимание молоденьких поклонниц его тоже нисколько не заботит. Ну, или он просто не замечает их.
– Уф, а вот и я! – буквально из ниоткуда возникает запыхавшаяся Грановская и торопливо клюет меня в щеку. – Чуть не опоздала! Представляешь, мама погладила мою блузку и повесила ее на спинку дивана, а та свалилась на пол! Я ее обыскалась!
– Очень увлекательная история, – иронизирую я, стирая с кожи липкую помаду подруги.
– А ты свою форму, я смотрю, отутюжить не удосужилась? – Лерка пробегается по мне критическим взглядом и неодобрительно цокает.
– Да меня Тёма у подъезда ждал, я не успела, – оправдываюсь я, пытаясь руками разгладить особенно глубокие заломы на блузке.
Не подумайте, я не какая-то там неряха, которая ходит в школу в мятых шмотках и моет голову лишь по праздникам. Я стараюсь следить за внешним видом и, как правило, выгляжу вполне опрятно. Но когда Соколов, торопя меня, распевает под окнами похабные матерные частушки, приходится выбирать: либо репутация в глазах соседей, либо глаженая кофта.
– Ладно, слушай сюда, – Лерка притягивает меня к себе поближе и понижает голос до заговорщического шепота. – Последняя сплетня, с пылу с жару, так сказать. К нам в класс приходит новенький.
Грановская делает драматическую паузу, а течение которой, по ее задумке, я должна изнывать от нетерпения, а затем многозначительно округляет глаза и выдает:
– И этот новенький не кто-то там, а сын нашего мэра!
Ну ладно. В этот раз я готова признать, что подруге действительно удалось меня удивить.
– У мэра сын – наш ровесник? – уточняю с сомнением. – Он же уже дедушка! Ему лет семьдесят!
– Ну и что? – пожимает плечами Лерка. – У некоторых мужиков там до глубокой старости все работает. Да и жена у него молодая. Примерно как наши мамы.
– Хм, интересно, почему это сын мэра не пошел в какую-нибудь частную школу?
Это первый вопрос, который напрашивается с точки зрения логики. Ведь богатенькие детки местной элиты редко посещают общеобразовательные учреждения.
– Да в том-то и дело, что из частной школы его вытурили, – вдохновенно нашептывает Лерка. – Точнее не вытурили, а тактично попросили уйти. Он там в каком-то беспределе был замешан. Разбирательство, само собой, замяли, но вот продолжить учебу не вышло. Так и заплыла эта большая рыбка в наше маленькое болото.
– И ты уже готовишься расставить для нее свои сети? – подшучиваю над подругой.
– Ну, ты же знаешь, если улов того стоит, я совсем не против порыбачить, – Лерка кокетливо взбивает шелковистые кудряшки.
– А как же Громов?
– А что, Громов? Он уже пройденный этап. Мне нужны новые высоты!
Рвению Грановской в деле покорения сердец можно только позавидовать. Подруга никогда не унывает и находится в вечном поиске приключений на свою пятую точку.
Я еще не видела нового одноклассника, но уже уверена, что у него нет шансов против Леркиного обаяния. Придется ему стать ее парнем. Хотя бы на пару недель.
* Сасный - от английского "sassy". Изначально переводится как «нахальный», но в сленге имеет значение "привлекательный", "красивый", "клевый".
– Твердая семерка, – выносит свой вердикт Грановская, когда сын мэра расслабленной походкой пересекает порог кабинета.
Сегодня уже третье сентября, и Демид Лапин наконец решил почтить нас своим присутствием. Лерка права, новенький довольно симпатичный, однако эталонным красавцем его не назовешь. Он высокий, статный, хоть и немного худощавый. Волосы цвета воронова крыла собраны в крошечный хвостик на затылке, а виски сбриты почти под ноль. Шмотки на парне – брендовые, выражение лица – надменное. Сразу видно, что этот уникум считает себя выше серой массы посредственностей, которой мы, по его мнению, являемся.
Русичка, широко и как-то неестественно улыбаясь, представляет нового ученика классу. А затем сажает его за вторую парту, рядом с нашей отличницей Верой Зиновьевой, которая, уловив перспективы грядущего соседства, принимается отчаянно накручивать на палец свои толстые косы.
Не знаю, что она пытается изобразить: может, смущается, а может, боже упаси, кокетничает… Но смотрится это в любом случае странно. Да и вообще, зря Вера старается. Конкуренцию Грановской ей все равно не выдержать.
Судя по безэмоциональному виду Лапина, пламенные речи учительницы проходят мимо его ушей. Никак не отреагировав на ее восторженное «Мы рады приветствовать тебя в нашем дружном коллективе!», он плюхается на отведенное ему место и тут же залипает в телефон.
– Во время занятия мы переводим гаджеты в беззвучный режим и убираем их в рюкзак, – вежливо, но твердо произносит учительница.
Очевидно, решив, что ее слова обращены вовсе не к нему, Лапин продолжает невозмутимо зависать в виртуальной реальности.
– Демид, ты слышал? Я тебе говорю, – настаивает она.
Парень утомленно вздыхает. Я не вижу его лица, потому что сижу позади, но, мне почему-то кажется, он еще и глаза не преминул закатить.
– Олеся… Как вас там по отчеству? – начинает Лапин низким прокуренным голосом. – Прямо сейчас мне пишет отец. Предлагаете продинамить его ради того, чтобы вместе с вами порассуждать о красоте русского языка?
Нет, вы посмотрите, каков нахал! Не знаю, как там в частных школах, но у нас, в обычной так разговаривать с преподавателями непринято.
– Правила едины для всех. Независимо от того, кто вам пишет, – стремительно бледнея, отвечает учительница. – И мое отчество Евгеньевна. Олеся Евгеньевна. Постарайтесь запомнить.
Между ней и хамоватым учеником разворачивается безмолвная борьба взглядами, в результате которой Демид все же блокирует экран своего новомодного мобильника и нехотя опускает его в рюкзак.
Этот бой русичка выиграла, но интуиция мне подсказывает, что привыкший к вседозволенности мажор еще не раз выкинет нечто подобное.
Олеся Евгеньевна начинает урок, и я, схватив ручку, принимаюсь записывать в тетрадь сегодняшнюю дату. Внезапно левая часть лица схватывается легким, едва уловимым покалыванием на коже. Обычно так ощущается чей-то настойчивый взгляд.
Вскидываю голову и тут же напарываюсь на темные, мерцающие недобрым блеском глаза Лапина. Повернувшись, он смотрит прямо на меня. В упор. Не моргая. И от его пристального внимания мне делается как-то не по себе.
Снова перевожу взор в тетрадь и ерзаю на месте. Мне неуютно. Неловко. И чего он только уставился?
Спустя пару секунд напряжение внезапно спадает. Осторожно скашиваю глаза в сторону и облегченно выдыхаю: Демид потерял ко мне интерес и глядит на доску. А на его лице опять цветет выражение холодного высокомерия.
***
– Ну все, к знакомству с новеньким готова, – красуясь напротив зеркала в женском туалете, оповещает Грановская. – Ты со мной?
– Он тебе правда понравился? – недоверчиво спрашиваю я.
Пока Лерка наводит марафет, а я сижу на подоконнике и от нечего делать болтаю ногами.
– Да нормальный вроде, а что? – подруга непонимающе хлопает ресницами.
– Ну не знаю… Заносчивый он какой-то. Производит впечатление сноба.
– Согласна. Но все же стоит узнать его получше. Может, этот Лапин вовсе не такой говнюк, каким кажется на первый взгляд?
– Возможно, – пожимаю плечами.
– Серьезно, Вась, первое впечатление очень обманчиво, – разглагольствует Лера, заталкивая косметичку обратно в рюкзак. – Вот взять хотя бы тебя. Глядя на твои резиночки, можно решить, что у тебя детство в жопе до сих пор играет. Но я-то знаю, что ты нормальная развитая девчонка. Потому что общаюсь с тобой. Так что не суди о книге по обложке.
Машинально прикладываю руку к волосам, нащупывая те самые украшения, о которых говорит Грановская.
– А что не так с моими резинками? – интересуюсь недоуменно.
– Да ты все цвета радуги на голове собрала! Зачем тебе вообще эти идиотские хвостики? Просто распусти волосы. Так гораздо эффектней!
Спрыгиваю с подоконника и, потеснив подругу, принимаюсь разглядывать себя в зеркале.
Да, я не строю из себя роковую красотку. У меня типаж девчонки из соседнего двора. Милой, обаятельной, но вполне себе земной. А эти резинки… Ну не знаю. Это вроде как часть моей индивидуальности.
– А мне нравится, – отзываюсь я, улыбаясь своему отражению. – И Соколов сказал, что мне идет!
– Ну раз Соколов сказал, то конечно, – саркастично фыркает Лерка. – Теперь ты прическу до старости не сменишь!
– Почему ты так думаешь?
– А как иначе? У нас Соколов ведь царь и бог, к его мнению ты всегда прислушиваешься!
– Неправда! – выдаю со смехом.
– Правда-правда, – обиженно бухтит она. – Тёмочка априори прав, а Лера-мегера ерунду городит!
Ее ревнивое ворчание меня забавляет. Грановская – жуткая собственница и втайне мечтает, чтобы я дружила только с ней. Именно поэтому мое чересчур близкое общение с Соколовым ей как кость в горле.
Лерка убеждена, что я не отыгрываю роль лучшей подруги на все сто процентов. Ведь, помимо телефонных разговоров, шоппинга и прочих девчачьих радостей, разделенных с ней, я провожу кучу времени с Тёмой. Мы гоняем на скейте, берем друг друга на слабо и рубимся в Мортал Комбат по сетке.
Выходим из дамской комнаты, как мы с Леркой эстетично называем толчок, и походкой от бедра направляемся к кабинету истории. Новенький вместе с толпой одноклассников стоит, прислонившись спиной к стене, и как обычно втыкает в телефон. Готовая к его охмурению подруга уже вовсю источает свои флюиды, когда нам в спину прилетает недовольный оклик:
– Грановская! Я тебя по всей школе ищу! Ты почему летом на отработку не ходила?!
Грозный голос разгневанной биологички я ни с чем не спутаю. Поэтому уже заранее сочувствую Лерке – ей, судя по всему, светит знатный нагоняй.
– Так я это… Болела! – подскочив на месте, оправдывается она.
На самом деле подруга просто терпеть не может ковыряться в земле. Ведь это подвергает угрозе безупречный маникюр, которым она дорожит, как Кощей своим златом. Поэтому и решила увильнуть от трудовых повинностей. Однако Наталью Борисовну отмазками вроде липовой болезни не проведешь. Эта суровая, воспитанная в Советских реалиях женщина за версту чует ложь.
– Ах, болела, значит? – рявкает биологичка, упирая руки в бока. – Ну сейчас-то, я смотрю, выздоровела!
– Да… Но отработка ведь уже закончилась? – с надеждой в голосе тянет Грановская.
– Кто тебе сказал такую чушь? – Наталья Борисовна угрожающе вздергивает бровь. – Ну-к поди сюда, посмотрим твое расписание. Выберем подходящие дни.
Недовольно скривившись, Лерка бросает короткий взгляд на Лапина, который в эту самую секунду засовывает телефон в карман зауженных брюк и чешет совсем в противоположную от кабинета истории сторону.
– Вот блин! – выругивается подруга, разрываясь между симпатичным парнем и биологичкой, которая того и гляди схватит ее за руку и силой уволочет на школьные грядки. – Задержи его, Вась!
– В смысле задержи? – недоумеваю я. – Что за спешка? После истории к нему подкатишь!
– Ты что, не поняла? Он валит с уроков! – сдавленно шипит она, боязливо косясь на Борисовну, которая, подобно грузовой барже, движется прямо на нас. – Сделай так, чтоб остался!
– Как я это сделаю?! – растерянно развожу руками.
– Не знаю, придумай что-нибудь! Глазками постреляй, разговор завяжи! – успевает пискнуть Лерка, прежде чем массивные натруженные ладони биологички смыкаются у нее на запястье.
Грановскую неумолимо затягивает в царство леек и грабель, а мне не остается ничего иного, кроме как со всех ног припустить вдогонку новенькому. Лерка хоть и сумасбродная, но все же подруга. Да и прикрывала она меня не раз и не два. Поэтому я постараюсь сделать все возможное, чтобы выполнить ее просьбу. Хотя, признаться честно, понятия не имею, как именно я это буду проворачивать.
– Эй! Лапин! – кричу я, заметив темную макушку Демида в толпе учеников. – Подожди!
Как ни странно, парень останавливается. И, обернувшись, даже окидывает меня лишенным привычной брезгливости взглядом. Знаю, в это трудно поверить, но он смотрит так, будто ему и впрямь интересно, что я скажу.
Однако у меня, словно в издевку, в голове пусто как в дырявом чайнике: ни одной мало-мальски умной мысли нет. Все сплошь бредовые. Одна тупее другой.
Останавливаюсь напротив Демида и, часто-часто хлопая ресницами, судорожно пытаюсь выловить в своем размякшем мозгу хоть какую-нибудь пригодную для начала диалога фразу.
– А ты… Ты случайно не вай-фай? – сама говорю эту тупость, а сама прихожу в тихий ужас от собственных слов.
Ну приехали.
И откуда в моей башке взялась чушь из Интернет-пособия «Флирт для чайников»?! Говорила мне Лера не читать пикаперские статейки сомнительного содержания! А я что? Не слушала и читала. И вот результат. Уверена, более провального подката этот мир еще не видывал.
– Что? – черная бровь Демида озадаченно взлетает вверх. – Нет…
– Тогда почему я чувствую, что между нами установилась связь? – слегка заикаясь, лепечу я.
Я в курсе, что этой идиотской репликой загоняю себя все глубже в могилу, но Остапа, как говорится, понесло. Так понесло, что не остановить.
Какое-то время Лапин сверлит меня внимательным взглядом. Очевидно, гадает, шучу я или просто от рождения дурочка. А затем вдруг неожиданно растягивает губы в улыбке и разражается сиплым, но вполне искренним хохотом.
– Блин… Такого бреда я еще никогда не слышал, – сквозь смех произносит он, а потом внезапно добавляет. – Но знаешь, мне нравится. Ты прикольная.
Прикольная? Ну ладно. Пофлиртовать не пофлиртовала, но хотя бы рассмешила пацана. Тоже, знаете ли, неплохо.
– Эм… Спасибо, – отвечаю я, чувствуя, как по спине градинками катится холодный пот. – Ну так как насчет пообщаться?
Готова признать, что кокетка из меня так себе. На мои заигрывания поведется разве что глухой. И то не факт.
Вот как только Грановской удается так легко клеить парней? Это же колоссальный стресс! Еще пара-тройка неловких знакомств, и нервный тик мне обеспечен!
– Да я только за, – нежданно-негаданно выдает новенький.
За? После того, что я тут нагородила?
– Что, правда? – с сомнением уточняю я.
– Конечно, – Демид делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами, и осторожно касается пальцами кончиков моих волос. – Погуляем вечером?
Кажется, мне нужен подъемный кран, чтобы оторвать бессовестно отвисшую челюсть от пола. Своими силами закрыть рот не получается.
Поймите правильно, Демид – второй парень после Коленьки, который зовет меня погулять. И это событие – настоящее потрясение для меня! Даже несмотря на то, что Лапин совершенно не в мое вкусе и на свидание с ним я, само собой, не собираюсь. Просто во мне, как и в любой немного неуверенной в себе девочке, говорит желание нравиться, и тот факт, что это желание сбылось, приятным сиропом растекается по телу.
– Ты не против, если к нам присоединится моя подруга, Лера Грановская?
– Ну если ты настаиваешь, – пожимает плечами Демид.
Конечно, настаиваю! Я ведь ради нее весь этот сыр-бор затеяла. Пока Лерка разбирается с биологичкой, я ей уже и свидание организовала. Вот она обрадуется. Ай да Вася! Ай да молодец!
– И с чего ты взяла, что я пойду на твое свидание с Лапиным?! – возмущенно вопит Грановская.
– Почему «мое»? Я вообще-то для тебя его выбивала!
– Что ты говоришь?! – презрительно щурится. – Ври да не завирайся! Он же тебя позвал! А я там буду не пришей кобыле хвост!
– Да брось, Лер…
– Третий лишний! – не унимается она. – Слышала такое выражение?
– Так я вообще могу не идти! Скажусь больной, и дело с концом. А ты уж там сама с ним как-нибудь разберешься, м?
Я примирительно касаюсь локтя подруги и натягиваю на лицо самую трогательную свою гримасу. Я ведь правда не хотела, чтобы так вышло. Кто ж знал, что мой корявый флирт приведет прямиком к свиданию?
– Нет, Вась, так не пойдет! Что обо мне этот новенький подумает?
– Ничего, – развожу руками. – А что он должен о тебе думать?
– Что я ему навязываюсь! Он позвал одну девушку, а приперлась другая! Считаешь, парням такое нравится?
Лерка смотрит на меня коршуном, а я виновато туплю взор. Ладно, признаю, облажалсь. Не надо было говорить Лапину про вай-фай. Он, поди, от этой фишки и поплыл. Можно сколько угодно ругать пикаперские сайты, но советы на них, как выяснилось, очень даже рабочие. Расскажу об этом Грановской – пусть выкусит. Ну, не сейчас, разумеется, а когда она перестанет на меня обижаться.
– Эй, девчонки, все в порядке? Чего носы повесили? – с противоположного конца коридора к нам движется Соколов.
Мы с ним учимся в параллельных классах, но сегодня по расписанию у нас одинаковое количество уроков. Поэтому и договорились вместе идти домой после школы. Однако из-за Леркиной истерики я задержалась.
– Нет, не в порядке! – выпаливает Грановская. – Васька у меня парня увела!
В ее голосе звучит неподдельное возмущение, а на красивом лице Артёма появляется насмешливое выражение:
– Воу! Вот это поворот! А малая у нас, оказывается, та еще роковуха?
– Да никого я не уводила! – бурчу я, подустав от Леркиных выпадов. – Этот Лапин сам предложил встретиться!
– Лапин? – Артём изумленно приподнимает брови. – Это сынок мэра, что ли?
– Ну да.
– Ой, Лерон, как же ты это переживешь? Такую лакомую добычу упустила! – издевается он, похлопывая нахохлившуюся Грановскую по плечу. – Ну, где твой локоть? Где? Давай вместе попробуем укусить?
Он шутливо хватает Лерку за руку и тянется зубами к ее локтю. Очевидно, парня крайне забавляет наша чисто женская драма.
– Отстань, Соколов! – подруга дергается в сторону и вновь обиженно скрещивает руки на груди. – Достал угорать!
– А как тут не угорать? – хохочет он. – Высосали проблему из пальца и раскисли. Ну подумаешь, запал пацан на Ваську? Че такого-то? Все равно она его отошьет!
– А ты откуда знаешь? – настает мой черед округлять глаза.
То, с каким всезнанием Соколов рассуждает о моей личной жизни, вызываем, по крайней мере, недоумение.
– Ну, – Тёма заминается, – я думал, тупые папенькины сынки не в твоем вкусе?
– С чего ты взял, что он тупой?
– Слушай, его вытурили из частной школы. А частные школы в принципе созданы для того, чтобы терпеть загоны зажравшихся отпрысков элиты. Если задержаться там ему не помогли даже папашкины связи, то он явно умом не блещет.
– Как ты лихо вешаешь ярлыки на людей! – негодую я.
– Это всего лишь мое мнение, – Соколов неопределенно поводит плечами, а затем, немного помолчав, добавляет. – Так что, выходит, Лера права, и этот петушок тебе правда нравится?
В его вопросе звучит плохо замаскированный вызов. Будто я не имею права кому-то симпатизировать. Будто я до старости должна ходить у него в подружках и избегать других парней как огня.
– Может, и нравится! Тебе какое дело?
Не знаю, зачем я это говорю. Ведь на самом деле Лапин, будь он неладен, не вызывает во мне абсолютно никаких чувств. Наверное, я просто хочу немного позлить друга. В конце концов, сам Соколов в общении с противоположным полом нисколько себя не ограничивает.
– Ах, значит, так?! – взвизгивает притихшая Лерка. – Выходит, ты специально это все подстроила? Охмурила его своими феромонами, а сама невинной овечкой прикидываешься?
– Что за чушь?! – завожусь. – Я бы к нему вообще не подошла, если бы ты не попросила!
– Вот и не подходила бы лучше! – Грановская оттрюнивает нижнюю губу, а затем обращается к Соколову. – Тём, ты домой?
– Да, погнали, – отвечает он, демонстративно глядя мимо меня.
Они вдвоем устремляются к лестничному пролету.
– Ну зашибись! – закатив глаза, бросаю им вслед. – То есть меня вы с собой не зовете?
– А ты Демиду позвони, – едко бросает Грановская через плечо. – Может, он тебя до дома проводит.
***
Ссора с друзьями весь вечер не идет у меня из головы. Даже мамин беззаботный треп не отвлекает. Она самозабвенно рассуждает о бабочках-вампирах, репортаж про которых посмотрела вчера вечером, а я лишь изредка и, вероятно, невпопад вставляю свое безэмоциональное «угу».
Ну как я могла повздорить с Темой и Лерой из-за такой ерунды? Ведь мне на этого Лапина плевать с высокой колокольни! Да даже если бы он не нравился Грановской, я бы все равно не стала с ним сближаться. Во-первых, брюнеты не моем вкусе – я больше по блондинам и рыжим сохну. Во-вторых, странный он какой-то: хамит учителям, на одноклассников свысока смотрит. Одним словом, зазнайка.
Закрывшись в своей комнате, я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться на выполнении домашнего задания по физике, когда мой мобильник оживает и на его экране высвечивается незнакомый номер.
Задницей чую, Лапин звонит.
Эх, и как я только умудрилась так вляпаться?
– Ало, – отвечаю, съежившись.
По-хорошему надо было вообще не брать трубку, но воспитание, черт бы его побрал, не дает мне возможности в наглую игнорировать людей.
– Привет, Василиса, – раздается в динамике. – Увидимся?
– Знаешь, я думаю, сегодня не получится, – сжав волю в кулак, выпаливаю я. – Да и вообще, наверное, не получится…
Учебное утро начинается странно. Захожу в школьный холл на первом этаже, и моему взору тотчас предстает непривычное зрелище: привалившись спиной к небольшой колонне, Соколов стоит напротив мило улыбающейся Грановской и игриво теребит край ее невозможно короткой юбки. Расстояние между ребятами непростительно маленькое, а язык их движений кажется каким-то… Чересчур интимным, что ли.
Слегка шокированная увиденным я пристраиваюсь у стенда с расписанием и принимаюсь украдкой наблюдать за друзьями. Они говорят на пониженных тонах и, не стесняясь, касаются друг друга. Лерка время от времени прикладывает ладонь к Тёмкиной груди, а тот, в свою очередь, продолжает жамкать клетчатую юбку и как бы невзначай задевает пальцами ее бедро.
Что здесь, черт возьми, происходит? Почему эти двое, обычно общающиеся как кошка с собакой, так внезапно поладили? И не просто поладили, а прямо-так заговорили друг с другом на трогательном языке голубиного воркования?
Ничего не понимая и окончательно запутавшись в собственных противоречивых предположениях, я выползаю из импровизированного укрытия и направляюсь прямиком к друзьям. Уж лучше узнать у них все напрямую, чем строить сводящие с ума догадки.
– Привет! – произношу звонко, чтобы привлечь к себе внимание.
Если честно, я ожидала, что при звуках моего голоса эти двое, как минимум, отцепятся друг от друга, а, как максимум, шарахнутся в разные стороны. Но Артём и Лера продолжают невозмутимо стоять рядом, неторопливо повернув ко мне головы.
– Привет, малая, – отзывается Соколов, окидывая меня прохладным взглядом. – Ну как прошла свиданка с сынком мэра?
– Я не ходила, – огрызаюсь я, гипнотизируя его ладонь, расположенную на ткани Леркиной юбки.
И чего он к ней прицепился? Будто на клей супер-момент посадили! Никак оторваться не может!
– Что так? – с наигранным расстройством интересуется он. – Мальчик не позвонил?
– Позвонил! А я ему отказала! – рычу я, с вызовом глядя на Грановскую.
Лерка поджимает губы и легонько поводит плечиком, дескать, как знаешь, я тебя об этом не просила.
Стискиваю зубы и недовольно переступаю с ноги на ногу. Направляясь сегодня в школу, я была убеждена, что вчерашний неприятный инцидент с Лапиным исчерпан. Думала, мы с ребятами просто посмеемся над нелепой ситуацией и станем общаться как ни в чем не бывало. Ведь Тёма с Лерой – мои лучшие друзья!
Однако желанным «как ни в чем не бывало» тут и не пахнет. Я стою рядом с ними и чувствую себя, как тот самый придурковатый чудик-сосед из фильмов, который вваливается в спальню к влюбленной парочке в самый неподходящий момент.
– Ну а у вас как дела? – стараясь звучать непринужденно, спрашиваю я. – О чем болтаете?
– Да так, о том о сем, – неопределенно отвечает Грановская, а затем наконец отстраняется от Соколова на шаг и небрежно добавляет. – Ты чего мне вчера не позвонила? Задание со звездочкой по физике сделала?
В любой другой ситуации я бы прониклась к Лерке благодарностью за заботу о моей успеваемости. Подруга прекрасно знает, что точные науки даются мне с большим трудом, поэтому всегда помогает и с домашкой, и с контрольными.
Однако сейчас я чувствую исключительно сильную и не поддающуюся рациональному объяснению злость. Мне хочется нахамить Грановской и, проявив гордость, больше никогда-никогда у нее не списывать. Даже несмотря на то, что вчерашняя задачка со звездочкой так и осталась нерешенной.
– Не захотела и не позвонила! – в сердцах рявкаю я и, развернувшись на пятках, устремляюсь прочь.
В душе клокочет глупая обида, а руки самопроизвольно сжимаются в кулаки. Понятия не имею, с чего я так взбеленилась, но адекватность мне сейчас явно не по силам.
Все еще разъяренная я взлетаю на третий этаж и на входе в кабинет математики чуть не сбиваю с ног вальяжно прогуливающегося новенького. Наше столкновение происходит настолько неожиданно, что мы оба с трудом удерживаем равновесие и слегка теряемся. Правда, к чести Лапина, он первый берет себя в руки и, потирая ушибленное моим лбом плечо, насмешливо произносит:
– Ты чуть не покалечила меня, Солнцева. Как будешь искупать вину?
От подобной наглости я не сразу нахожусь с ответом. Ведь конкретно моей вины в произошедшем нет. Это просто несчастный случай!
– Могу подуть на ранку, – иронизирую я. – Где бо-бо?
– Давай, – на его лице проступает хищный оскал. – У меня вот здесь болит, – указывает пальцем на слегка покрасневшую щеку. – И еще вот тут, – перемещает руку ко рту.
В недоумении гляжу на парня. Что он несет? Его губы выглядят вполне себе целыми. Я уверена, что моя голова приземлилась гораздо ниже и правее.
– Ну же, Василиса, подуй, – воспользовавшись моим замешательством, парень приближается, нахально обхватывает мою поясницу и толкает к себе на грудь.
В нос ударяет дорогой аромат мужского парфюма, а перед глазами проносится наглющая ехидная ухмылка. Очевидно, Демид не привык церемониться с девушками и считает, что ему дозволено абсолютно все.
Моя реакция незамедлительна: выставляю руки вперед и что есть мочи отталкиваюсь от не в меру напористого одноклассника. Я не одна из тех девчонок, которых можно беспрепятственно лапать! Я и по роже, если что, звездануть могу!
– Эй! Держи свои клешни при себе! – выдаю оскорбленно.
– Прости, – с совершенно неискренним сожалением произносит он. – Я просто хотел облегчить боль.
– Ой, ну хватит уже! – ворчу я. – Не так уж и сильно мы столкнулись!
Что за мужики нынче пошли? Прибедняются на ровном месте!
– Мне больно по другой причине, – говорит Демид, изображая вселенскую грусть. – Потому что ты меня отталкиваешь.
Да чтоб его…
Только что я готова была придушить этого парня, а теперь вот проникаюсь к нему долбаным сочувствием. Я ведь и правда не очень хорошо поступила: сама подкатила к нему, обнадежила, а потом слилась, ничего толком не объяснив. Не по-человечески как-то.
Странные заигрывания лучших друзей, невольной свидетельницей которых я стала утром, никак не идут у меня из головы. Я все прокручиваю и прокручиваю сценку их общения в памяти, пытаясь понять, что же именно я видела. Дружеский треп? Невинный флирт? Или, может быть, что-то куда более серьезное?
Из-за загруженности собственными размышлениями, я почти не слушаю и совсем не участвую в «светской беседе» одноклассниц, которая разворачивается за большим обеденным столом:
– Видели Канарейкину из 11«Б»? Ну и жирная она стала! Разнесло, так разнесло! Ей бы не на пончики, а на физкультуру на лягать! Ну а Ковалевская что? Так и встречается с тем студентом? Кольцо подарил? Да ла-а-адно? Она фотки в Инсту выкладывала? Дай посмотреть!
Девчонки увлеченно сплетничают, а я без особой охоты ковыряюсь вилкой в жидком картофельном пюре, которое по консистенции больше напоминает напиток, чем пищу.
– Вась, а ты не знаешь, Соколов на осеннем балу диджеить будет? – внимание присутствующих обращается ко мне.
– Не знаю, – пожимаю плечами. – Возможно.
В последнее время на школьных мероприятиях Тёма часто примеряет на себя роль звукача, но вот его участие в грядущем празднике осени мы не обсуждали.
– Будет-будет, – неожиданно вклинивается Грановская. – Его завуч по воспиталке еще на той недели попросила. Даже от дежурства до конца года обещала отмазать, представляете?
Медленно поворачиваюсь к весело щебечущей Лерке и вонзаюсь в нее ошалелым взглядом. Откуда она, черт подери, это знает?! С каких пор ее осведомленность делами Соколова стала лучше моей? Ведь это я связующее звено в их отношениях, а не наоборот!
– Лер, можно тебя на минутку? – выпаливаю я, вскакивая на ноги.
Табуретка за спиной с противным скрежетом металла по плитке отодвигается назад, а любопытные взгляды одноклассниц приклеиваются к моему лицу, которое вовсю наливается пунцовой краской негодования.
– Фто, чичас? – моргает Грановская, только что откусившая здоровенный кусок маковой булки.
– Да, сейчас! Пошли живее!
Хватаю подругу за локоть и чуть ли не силой оттаскиваю ее в сторону, подальше от посторонних ушей.
– Колись, что у тебя с Соколовым? – не ходя вокруг да около, спрашиваю я.
– В смысле? – приложив усилие, она проталкивает по пищеводу булку и округляет глаза.
– В прямом. Я видела, как вы с утра миловались. А теперь оказывается, что ты еще и в курсе всех его планов. Почему так, Лер? Вы же раньше друг друга еле терпели.
– Подожди-подожди… Ты что, думаешь, мы с Соколовым мутим?
– Есть такое подозрение.
На несколько мгновений Лерка замирает, буравя меня неверящим взглядом, а потом вдруг хватается за живот и начинает ржать как степная кобылица.
– Ой, Солнцева! Ой, не могу! Шерлок из тебя, прямо скажем, отстойный!
– То есть между вами ничего нет? – уточняю я.
И при этом чувствую странное облечение. Будто железные тиски, сдавливающие мое сердце, наконец разжались.
– Конечно, нет! Это же Соколов! Я его с первого класса знаю. Он как надоедливый брат, которого вроде любишь, но при этом время от времени хочешь придушить.
– Просто вы сегодня так общались… На секунду мне почудилось, что между вами искрит.
– Слушай, мы обе знаем, что Артём вырос красавцем. Я даже не буду это отрицать, – вздыхает Лерка. – Но уж поверь, занимать, очередь в бесконечной веренице его поклонниц мне совсем не хочется. Отшивать парней все же куда приятней, чем бегать за ними.
– О чем ты? – удивленно приподнимаю бровь. – Какая еще вереница?
– Брось, только не говори, что не знаешь, – закатывает глаза.
– Чего не знаю?
– Ну, что Соколов завладел титулом главного плейбоя нашей школы. От него все девки с пятого по одиннадцатый тащатся.
В памяти тут же вспыхивает сценка, где на линейке в честь первого сентября девятиклассницы, чуть не капая слюнями, обсуждают Соколова. Мол, какой он клевый.
– Да ну?
Сказать, что я ошеломлена, – ничего не сказать. Когда мой солнечный мальчик успел повзрослеть и стать ловеласом? Ведь еще совсем недавно его плющило от одного лишь «тили-тили тесто, жених и невеста». Он не общался с девчонками и не проявлял к ним никакого интереса. А сейчас что? Вырос и превратился в лихого завоевателя сердец?
– Вот те и «да ну», – передразнивает Грановская. – А про Ленку Стрельцову слышала? Что, тоже нет?
– Не-а, – подгоняемая любопытством, подаюсь чуть ближе. – Что там с ней?
– Они же с Соколовым типа гуляли, – она загадочно понижает голос.
Да, что-то такое я припоминаю. Летом Тёма пару раз не смог поехать с нами на дачу, потому что должен был встретиться с друзьями, в числе которых была Лена. Но я как-то не придала этому особого значения.
– Ну и что?
– И якобы у них все было, – выдает многозначительно.
– Что все? – хлопаю ресницами.
– Совсем все, Вась! Ну! Догоняй скорее!
Пару мгновений я озадаченно таращусь на Лерку, а затем до меня наконец доходит.
– Не-е-ет! – неверяще тяну я. – Быть того не может!
– А мне кажется, очень даже может. Нет, я, конечно, свечку не держала, но все равно верю. У мальчишек в этом возрасте сплошные гормоны.
– Ну а как же Лена? – все еще переживая шок, спрашиваю я. – Они же вроде сейчас даже не общаются…
– Возможно. А, возможно, и общаются. Тебе откуда знать?
Вопрос ставит меня в тупик, и я потрясенно замолкаю. Раньше я была в курсе всех событий, происходящих в жизни Тёмы, а теперь, выходит, не знаю и половины.
Он не говорил, что встречается с Леной. Даже о том, что она ему нравится, не говорил.
Если честно, я не до конца понимаю, что именно вызывает в душе раздрай. То ли новость о том, что мой лучший друг, которого я помню сопливым мальчишкой, вовсю отрывается с девчонками, то ли осознание того, что мы с ним как-то незаметно отдалились друг от друга.
Наш забавный уютный мир, разукрашенный всеми цветами радуги, неожиданно стал нам мал. Мы повзрослели, сменили интересы, обзавелись секретами.
Последнюю неделю вся школа стоит на ушах. Ученики, подгоняемые администрацией, вовсю готовятся к приближающемуся осеннему балу. Кто-то репетирует номера, кто-то мастерит декорации, кто-то обсуждает костюмы. И лишь единицы вроде меня лениво зевают, наблюдая за всеобщей суматохой.
Лично во мне школьные праздники никогда не вызывали бешеного энтузиазма. Ну подумаешь, песни да пляски. Чего я там не видела? Скукотища.
В общем, я дала себе зарок, что в этом году не при каких условиях не буду участвовать. Пусть Алевтина Андреевна хоть оборется. Ни на одну из ее манипуляций не поведусь. А то нашла безотказную певичку в моем лице. «Вася, спой так! Вася, спой эдак!» А Васе, между прочим, все это уже настоиграло! Мне вообще-то не двенадцать, чтобы скакать по сцене в глупых нарядах и распевать детские песни из Советских мультиков.
Скрываясь от царящей в коридоре суеты, захожу в дамскую комнату и становлюсь напротив зеркала. Сегодня стрельнула у Лерки вишневый блеск и решила рискнуть им накраситься. Губам подруги он сразу придает внушительный объем. Может, и моим поможет?
Извлекаю из рюкзака небольшой пластиковый тюбик и откручиваю его крышку. Медленно подношу кисточку рубинового цвета ко рту и вдруг вздрагиваю от неожиданности:
– Мне больше нравится естественная красота.
Прямо за моей спиной, засунув руки в карманы брюк, стоит Лапин. На губах – надменная усмешка. В глазах – превосходство и опасность.
Как он тут очутился? Я даже не слышала, чтобы кто-то заходил следом!
– Это вообще-то женский туалет, – глядя на него через зеркало, говорю я. – Выйди.
– Да мне плевать. Главное, что тут никого, кроме нас, нет.
Он шагает вперед. Я резко оборачиваюсь. Стоять к нему спиной слишком рискованно.
Знавала я таких… Точнее никого я не знавала, но вся мировая художественная литература буквально вопит о том, что благоразумным девушкам не следует оставаться наедине с полуадекватными социопатами.
– Что тебе нужно? – спрашиваю резко и даже грубо.
Сейчас не до любезностей. Мне страшно. Демид навевает на меня безотчетное чувство тревоги. Сердце пойманной птицей трепыхается в груди, а от живота к горлу поднимается тугой тошнотворный ком.
– Я же уже говорил. Ты.
Нет, ну он точно маньяк! Даже слова произносит со странными, леденящими душу интонациями. Точь-в-точь Джек-потрошитель!
– Ты совсем ку-ку? Или просто на понт меня берешь? – изо рта вырывается нервный смешок. – Если так, можешь не стараться: не напугал.
Стандартная ситуация: в критические моменты я всегда смеюсь. Наверное, это мой способ не провалиться под тонкий лед паники окончательно. Удержать трезвый разум на плаву.
– Я не люблю, когда со мной играют в кошки-мышки, Вася, – еще один шаг, и Лапин оказывается так близко, что я могу разглядеть зеленоватые крапинки на темной радужке его недобро прищуренных глаз. – Не вынуждай меня действовать грязно.
– Это угроза? – повыше задираю подбородок, чтобы продемонстрировать, что я его не боюсь.
Хотя на самом деле, конечно, боюсь. До чертиков. Мы в туалете совсем одни. Что, если никто не войдет сюда в ближайшее время? Мне ведь даже крики не помогут. Они просто потонут в шумном гвалте большой перемены. Меня не услышат.
– Скорее, предупреждение, – Демид протягивает руку и снова касается моих волос. Так же, как в тот день, когда мы с ним только познакомились. Но, в отличие от прошлого раза, я не чувствую приятного трепета. Только неприязнь и острое желание как можно скорее сделать ноги. – Так как насчет прогулки, Солнцева?
Он говорит нарочито мягко, но я все равно ощущаю железо, прячущееся в его голосе.
– Иди к дьяволу!
– Хах, не поверишь, но я и так с ним живу, – усмехается парень.
А затем вдруг резко хватает мои запястья и, удерживая их по сторонам, прижимается ко мне всем телом. В поясницу больно вонзается край раковины, а реальность перед глазами стремительно мажется. Я дергаюсь назад, выкручиваю руки и поднимаю пронзительный визг. Мне даже не приходится напрягать голосовые связки – вопль рвется наружу сам собой.
– Отвали, придурок!
– Цыц, не рыпайся! – рычит он мне в ухо. – Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому.
Очередной рывок – и мне наконец удается освободить запястья из грубых тисков. Что есть мочи толкаю парня в грудь, и он, нелепо взмахнув руками, отлетает к противоположной стене.
– Сука! – срывается с тонких губ.
Хищное хладнокровие на его лице сменяется буйной яростью. Глаза наливаются кровью, а тонкие ноздри угрожающе расширяются. Еще секунда, и Лапин снова попытается меня обездвижить, но я, черт возьми, не дам ему такой возможности.
В один прыжок подлетаю к двери и, врезавшись в нее всем телом, вываливаюсь наружу. Именно вываливаюсь, потому что в эту самую минуту силы окончательно меня покидают, и, запутавшись в собственных ногах, я неуклюже растягиваюсь на полу.
Однако мысль о том, что обидчик все еще рядом, действует как отрезвляющая пощечина. Резво принимаю вертикальное положение и стремглав несусь прочь. Сбесившееся сердце колотится где-то на уровне горла, а перед взором бликуют пьяные звезды. Но я не останавливаюсь. Бегу до тех пор, пока мое измученное страхом тело не впечатывается во что-то большое, твердое и теплое.
Снова теряю равновесие и второй раз за минуту оседаю задницей на пол. Благо, успеваю подставить руки, поэтому голова избегает встречи с керамической плиткой.
Я упала, но боли почти не ощущаю. Напряжения в мышцах – тоже. Все сожрал адреналин.
Поднимаю голову, и изо рта вылетает стон облегчения. Сердце успокоено замедляется, а паника наконец разжимает беспощадные челюсти, сомкнутые на моей шее.
Передо мной стоит Тёма. Мой солнечный мальчик. Мой лучший друг. Смотрит на меня сверху вниз и непонимающе хмурит брови.
Теперь мне точно ничего не грозит. Теперь я в безопасности.
– Малая, ты чего? – недоуменно интересуется он. – Привидение увидела?
– Тём, ну как дела? – после уроков догоняю друга в школьном холле. – К директору не вызывали?
– Пока нет, – он притормаживает, подстраиваясь под темп моих шагов. – Завтра, наверное.
Разумеется, Соколов вмазал Лапину за дело. Но мы оба знаем, что драки вне зависимости от их причин в школе, мягко говоря, не приветствуются. А значит, разборок с администрацией другу не избежать. Вызовут на ковер и будут дрючить: кто, кого, за что, зачем. Может, даже родителей пригласят.
– Слушай, я прям не знаю, что сказать… – заминаюсь. – Спасибо, что вступился. Ты был очень крут.
– Не за что, малая. За тебя любого порву, – парень сдувает со лба пепельную челку и распахивает дверь, пропуская меня вперед.
Выхожу на улицу, и по щекам ласковым дуновением прокатывается теплый сентябрьский ветер. Все-так ранняя осень – квинтэссенция красоты и пленительного изящества природы. Подуставший от изнуряющей августовской жары мир погружается в багряно-красные, желтые и золотые оттенки. Наполняется благородством и поэтическими образами.
Недаром ведь про осень написано столько потрясающих стихотворений. В каждом из них – частичка любви к рыжим листьям, что нарядным ковром устилают землю, к солнцу, которое уже не печет, но все еще греет, и к воздуху, пропахшему теплой сыростью, мелким дождем и, как по мне, пряным латте. Это мой любимый напиток в золотую пору.
– А ты не боишься, что Демид и правда отцу настучит? – оглядываюсь на друга, который тоже увлечен созерцанием осеннего пейзажа.
– Допустим, настучит, – переводит взгляд на меня. – И что дальше? Ну устроит Лапин старший скандал. Ну впаяют мне какое-нибудь наказание. Не смертельно.
– А если исключат? – спрашиваю с опасением.
– Не исключат, – с непоколебимой уверенностью заявляет Артём. – Не переживай, Вась, я тебя тут одну не оставлю.
Черт! Как же приятно ощущать его заботу! Прямо до мурашек приятно!
– Спасибо, Тем, – повторяю снова. – Ты лучший.
Соколов закидывает руку мне на плечо, и мы вместе, не спеша, спускаемся по лестнице. Вжимаюсь носом в его джинсовку и на секунду прикрываю веки от удовольствия. Тёма пахнет тепло, сладковато, а за счет терпких жасминовых ноток еще и очень «плотски».
Почему-то хочется его укусить. Задрать футболку и вонзиться зубами в мягкую кожу чуть ниже ключиц. Знаю, порыв максимально странный, но мои подростковые гормоны, всколыхнувшись, вдруг зажили своей жизнью.
– Ты домой? – губы парня касаются моего виска, и по спине пробегает волна тока.
– Да.
– Давай сначала заскочим в Мак? Перекусим.
– Хорошо, – улыбаюсь и прижимаюсь к нему чуть теснее.
На самом деле я не голодна, но любое времяпровождение в компании Тёмы мне в радость. Даже если просто придется сидеть и наблюдать за тем, как он пожирает гамбургеры.
До ресторана быстрого питания мы доходим за десять минут и, сделав заказ, занимаем уютный столик у окна. Соколов стягивает джинсовую куртку, оставаясь в одной футболке, и хитро мне подмигивает:
– Спорим, я сейчас сделаю нечто такое, отчего твои глаза вылезут из орбит.
– Мои глаза покинут свои орбиты, только если ты прилюдно разденешься, – хихикаю я. – Остальным меня не удивить.
– Точно? – парень подается вперед, и его лицо оказывается совсем близко.
Ох, нет. Я узнаю этот шальной взгляд. В голубых глазах пляшут оголтелые черти, а здравый смысл стремительно покидает чат.
Сейчас Соколов что-то выкинет. Зуб даю.
– Тем, я пошутила. Не надо раздеваться. Моя детская психика такого не выдержит.
– Да, ладно, Солнцева, не боись. Мой контент с пометкой шестнадцать плюс.
С этими словами он выходит из-за стола и, встав напротив меня, задирает футболку до самых ребер.
Я вперяюсь завороженным взглядом в его оголенный живот и пораженно ахаю, прикрыв рот рукой.
Не знаю, что меня больше шокирует: вид обнаженного рельефного пресса, свежая наколка, которая красуется чуть ниже пупка, или тот факт, что Тёмкино тату в точности повторяет картинку, которую я рисовала год назад в его комнате: одуванчик с разлетающимися зонтиками, которые в полете превращаются в две ладошки, держащиеся за мизинчики.
Для меня это изображение – символ нашей дружбы, ведь она началась именно с одуванчиков. Нам с Темой было, кажется, лет по пять. Он спросил, слабо ли мне открыть рот и закрыть глаза. Я, конечно же, повелась на его подначку. Разомкнула губы и тут же закашлялась, потому что засранец запихнул мне в рот белый одуванчик с созревшими семенниками.
Помнится, после этого я накинулась на Соколова с кулаками, а он ржал во весь голос. Я носилась за ним по полю, а, поймав, проделала тот же фокус: до предела набила его рот одуванчиками. Когда конфликт был исчерпан, мы с Темой помирились на мизинчиках, хором повторяя фразу «мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Потом он повалил меня наземь, и мы вместе, хохоча и визжа от радости, катались по траве. Юные, беспечные, счастливые.
– Ты… Ты набил татуировку? – задыхаясь от удивления, спрашиваю я, хотя это в общем-то и так очевидно.
– Ну да. Нравится?
Глаза Соколова сосредоточены на моем лице. Глядят остро и цепко.
– Еще бы! – все еще нахожусь в поиске нужных слов. – Но Тем! Почему ты решил выбрать именно мой рисунок?
– Изначально это был просто тупой спор с Зацепиным на татушку. Думал, наколю какого-нибудь крутого медведя или, скажем, кинжал. Но, когда дошло до дела, я решил, что набивать нужно что-то значимое… Ну и в голову пришла твоя картинка. Ты ведь ее рисовала с мыслями обо мне, верно?
– Да… Да, – киваю я, разглядывая детали своего же творения на смуглой коже друга. – Это вроде как про нас. Про нашу дружбу…
– Я так и понял, – Соколов усмехается и хлопает себя по животу. – Решил, что принт нашей дружбы будет круто смотреться на моем пузе.
Татуировка выглядит завораживающе. Мастер, который ее делал, потрудился на славу. Линии плавные и четкие. Контрасты соблюдены. Пропорции тоже. Меня будто засасывает в незримую пучину прошлого, и я, потеряв связь с реальностью, протягиваю руку к Тёмкиному животу. Хочу пощупать оживший кусочек детства.
– Нет, все-таки клево, что у тебя есть татуха! Теперь я тоже хочу, – откусив картофель фри, говорю я. – Это больно?
– Терпимо, – жмет плечами друг. – А что бы ты набила?
– Может, бабочку. Или птичку. Или вообще какую-нибудь жизнеутверждающую фразу, – принимаюсь фантазировать я.
– Только не одну из заезженных слезливых цитат из ВКонтакте, – хмыкает он.
Я, как человек, регулярно делающий репосты этих самых цитат на свою стену, возмущенно вопрошаю:
– Это еще почему? Ты имеешь что-то против мудрости из соцсетей?
– Нет. Просто некоторые девушки постят так много депрессивного дерьма про любовь, что уже даже я начинаю скучать по их бывшим, – иронично замечает Тёма.
М-да. Посты про чувства – это отдельная тема. Помнится, во времена влюбленности в Коленьку я очень увлекалась такими вещами. Сейчас тоже увлекаюсь, но менее рьяно. Да и вообще с недавних пор цитаты, которые действительно откликаются в сердце, так или иначе связаны с Соколовым. Стоит мне прочитать что-то меткое и цепляющее за живое, как в сознании тотчас вспыхивает его лицо. Красивое и смеющееся.
– Ты так говоришь, потому что никогда не любил, – отвечаю я, доставая из обертки чикенбургер. – Когда душа переполнена чувствами, о них нельзя молчать.
– С чего ты взяла? – Артём впивается в меня насмешливым взглядом.
Вопросительно вскидываю брови, и друг поясняет:
– Ну, что я никогда не любил?
Потрясенно замираю с распахнутым для укуса ртом. Чикенбургер находится в десятке сантиметров от моего лица, но есть мне как-то резко расхотелось.
– Ну… Я… Мне кажется, что уж о таком ты бы мне непременно рассказал, – наконец нахожусь с ответом. – Мы ведь лучшие друзья как-никак.
Вылупляюсь на Тёму в ожидании его реакции, а в памяти тотчас всплывает недавний разговор с Леркой. Она ведь говорила, что у Соколова какие-то шуры-муры с Леной Стрельцовой. Уж не в нее ли он часом влюблен?!
– Да, конечно, – друг невозмутимо трясет золотыми кудрями. – Рассказал бы.
Фух, ложная тревога.
Или все-таки нет..?
– Слушай, Тём, а ты с Леной Стрельцовой общаешься? – поддаюсь острому порыву любопытства.
– Да, бывает, – как ни в чем не бывало отзывается он, макая картофель в сырный соус.
Нет, по-моему, Соколов не уловил истинной сути моего вопроса.
– А вы… Просто друзья? Или между вами нечто большее? – плюнув на тактичность, дожимаю я.
Артём медленно поднимает на меня глаза. Смотрит внимательно и при этом улыбается. Задумчиво так, загадочно.
– Среди девчонок у меня только один друг, Вась. Это ты.
Угу. И как это понимать? Мне кажется, или Артём увиливает от ответа? Про Стрельцову-то опять ни слова не сказал.
– Приятно слышать, но все же, – не унимаюсь я. – Тебе нравится Лена?
– Да мне много кто нравится, – плечи друга снова дергаются в неопределенном жесте. – Как и тебе, наверное. У нас ведь возраст такой. Половое созревание, все дела.
Нет, он издевается! Я уже сто раз открытым текстом спросила про Лену, а он вновь мыслью по древу растекается. Причем тут половое созревание, ё-моё?
– Так у вас со Стрельцовой что-то было? Или нет?
Не хочет признаваться? Да я его измором возьму!
– Что-то – это что? – паясничает Соколов.
– А то ты не знаешь!
– Я – нет. А вот ты, походу, осведомлена о моей личной жизни больше моего, – в его голосе слышится насмешка.
Блин, ну как так получилось, что загнанной в угол оказалась я, а не он?!
– Просто слухи всякие ходят… – пытаюсь оправдаться.
– Да? И какие же?
– Ну, что вы с Леной якобы… Это… Того… Ну ты понял...
Я хоть и не вижу себя со стороны, но предполагаю, что выгляжу в высшей степени жалко. Язык заплетается, голос дрожит, глаза туда-сюда, как у бывалого наркомана, бегают. Да что со мной в самом деле? Чего так разволновалась? Подумаешь! Ну, допустим, спит он с Леной, мне-то какая печаль?
Зажмурившись от смеха, Соколов ведет головой из стороны в сторону. Кажется, своим овечьим блеянием я здорово его развеселила.
– Блин, Вась, вот ты уверена, что хочешь знать ответ на свой вопрос? Ты даже слово «секс» вслух произнести не в силах. Может, ну его нафиг эти слухи, а? Давай лучше новых Мстителей обсудим. Успела вчера посмотреть?
Он произносит это по-доброму, без издевки, но почему-то его слова для меня подобны оплеухе. Обжигают кожу и наполняет нутро клокочущим негодованием.
Что же это получается? Соколов у нас типа такой взрослый, снисходительно-заботливый. А я глупая малявка, которая безнадежно отстала от жизни. Он уже с девчонками вовсю отрывается, а мне от одной мысли об интимной близости дурно делается.
Зачем Артём подчеркивает эту пропасть между нами? Неужели и впрямь считает, что повзрослел раньше? Такими темпами ему со мной скоро неинтересно станет…
– Не успела! – с излишней экспрессией рявкаю я. – И вообще надоели мне эти Мстители! Детский сад!
Тёма изумленно расширяет глаза:
– Малая, ты чего завелась-то?
– Да потому что бесишь! – выплевываю обиженно. – Я тебя всерьез про Лену спросила, а ты мне лапшу на уши вешаешь! Как на скейтах погонять или по сетке в Контру* порубиться, ты сразу ко мне бежишь! А как по душам поговорить – заднюю дал! Думаешь, я мелкая, да? Не доросла до тебя типа? Или просто секреты доверять не хочешь?
Я вспылила. Признаю. Если бы можно было отмотать время назад, ни за что не стала бы так эмоционировать. Но по какой-то неведомой причине уклонение Артёма от обсуждения своей личной жизни меня задело. Прямо за живое на крючок подцепило.
– Да брось, Вась, неправда, – Соколов недоуменно хлопает густыми ресницами. – Что касается Ленки, это уже в прошлом. Летом мы нравились друг другу. Сейчас – нет. Я не предавал этому большого значения, поэтому и тебе ничего не стал говорить. Тут нет никакой великой тайны, честно.
С сердца как будто груз сняли. Аж дышать легче стало. Выходит, Тёмка не влюблен в Стрельцову? Это так, ничего не значащая интрижка?
Тёма влюблен? Может, еще и безответно? Это правда или очередная язвительная шутка в его исполнении?
Я все жду, что друг рассмеется, но он поразительно серьезен. Даже легкая грусть в глазах мерцает.
– Ч-что? – от шока произносимые мной звуки начинают спотыкаться друг об друга. – То есть… Не что, а кто… Кто тебе нравится, Тём?
– Диана Орлова из 11«А».
Диана Орлова… Что-то знакомое. Уж не та ли это блондинка, что перешла к нам в школу в начале учебного года и повергла в состояние любовного помешательства добрую половину пацанов? Если мне не изменяет память, мои одноклассницы не раз перемывали ей кости. Что уж говорить, ноги от ушей и бюст третьего размера вызывают неподдельную зависть.
– Это новенькая, да? – с замиранием сердца уточняю я
– Угу, – кивает он.
Не знаю, почему, но по телу вдруг растекается слабость. Словно у меня резко подскочила температура, и начался озноб. Может, я вирус какой подхватила? Или простыла под кондиционером в папиной машине? Но прихватило прям как-то до странного резко. За секунду буквально.
– И… Что? Ты пробовал общаться с ней? Или, скажем, ухаживать?
– Ухаживать? – Артём произносит это слово так, словно пробует его на вкус. – Ну залайкал я ей фотки в Инсте. И в директ сообщуху кинул. Раньше это всегда срабатывало.
Он растерянно почесывает затылок, явно не понимая, в чем просчитался.
– И что ты ей написал?
– Что-то вроде «Привет, как дела? Гоу погуляем».
– Как оригинально, – ворчу я.
– Блин, а зачем изобретать велосипед, Вась? – встрепенувшись, спрашивает он. – Я написал, проявил интерес. Что еще нужно? А она могла бы и ответить. Тупо ради приличия.
– Значит, проигнорила? – подытоживаю я.
Мне почему-то смешно. Понимаю, что надо посочувствовать другу, но не могу подавить идиотскую улыбку.
– Ну да, – Тёма вздыхает.
– Дай посмотреть переписку.
– Да ну… Зачем? – он напрягается.
– Просто. А что, слабо показать? Очкуешь?
Только что я использовала безотказно действенный метод. Сейчас Тёма расколется как миленький.
– Вот еще, – фыркает он, извлекая из кармана мобильник. – Держи. Только тут ничего интересного.
С любопытством прилипаю взглядом к экрану, и через секунду изо рта против воли вырывается ехидный смешок. Тёма и впрямь не заморочился с оригинальностью: кинул Диане шаблонное сообщение-подкат, а после того, как она ничего ему не ответила, забросал ее возмущенными вопросительными знаками.
Что сказать? Дилетант.
– М-да, – со скепсисом выдаю я, возвращая другу телефон. – Ты прямо мастер пикапа, Соколов.
– Харе стебаться, – обрывает он. – Ну не умею я красиво клинья подбивать, и что с того? Раньше мне и без этого неплохо жилось. Девчонки сами липли как банный лист к голой жопе. А эта Диана… Блин, она какая-то другая, – качает головой. – Гордая, равнодушная. Хрен знает, с какого боку к ней подъехать.
– Хочешь совет, Тём? – помолчав, говорю я. – Бесплатно.
– Валяй, – друг шумно ставит на стол стакан колы.
– Все эти переписки в соцсетях – не твой конек. Этот вариант для тех, кто изобретателен, неутомим и умеет грамотно писать.
– Эй… На что ты намекаешь, малая?
– Ну какие уж тут намеки, – усмехаюсь я. – Ты же лентяй, Соколов! Да и твое знаменитое «двух яростная кровать» может ее отпугнуть.
– Я писал то сочинение в седьмом классе, – кисло цедит он. – Долго ты еще будешь припоминать эту ошибку?
– Ну, не дольше, чем великое произведение Грибоедова «Горе о туман».
Знаю, я обещала, больше не подкалывать Соколова на эту тему, но соблазн слишком велик. Как вспомню ту забавную запись в его дневнике, так сразу ржач разбирает. Ничего не могу с собой поделать.
– Сказала девочка, которая всю жизнь думала, что воробьи – это дети голубей, – парирует парень.
Вот зараза. Знает, куда бить в ответ.
– Это потому, что я никогда не видела маленьких голубей! Никто их не видел! – защищаюсь я.
– Логика покинула чат, Солнцева.
– А в твой чат она и не входила!
Какое-то время мы молчим, угрюмо бодая друг друга взглядами, а затем Соколов говорит:
– Слушай, Вась, ну раз ты такая умная и всезнающая, помоги мне с Дианой. Слабо заполучить для меня эту девчонку?
Опять чертово «слабо». Для меня это слово, как наркотик, ей-богу! Едва услышу его, и в венах тут же начинает бурлить адреналин. Давление подскакивает, ладони потеют, а по жилам расползается сладостное предвкушение.
– Легче легкого, – задрав подбородок, отзываюсь я. – Будешь следовать моим советам, и свидание с Барби тебе обеспечено.
– Ништяк, – Тёма откидывается на спинку дивана.
– Только предупреждаю: если в общении она окажется скучной дурой, в жилетку мне потом не плачь, – не могу не съязвить я.
– С такой внешностью Диане вовсе необязательно быть умной.
– Фу! Как это мерзко! – негодую.
– Брезгливость в сторону, Вась. Что делать-то будем?
– Ну, во-первых, никакой писанины в директ. Только живой контакт. У тебя язык подвешен, да и харизма мощная. Именно этим и надо брать, – инструктирую я. – Если все сложится по плану, то через пару дней она сама начнет закидывать тебя сообщениями.
– И как же я, такой безграмотный, ей отвечать буду? – хмыкает друг.
– А ты и не будешь, – с видом бывалого эксперта выдаю я. Ну а что? Зря я, что ли, пикаперские форумы читала? – Заставим девочку понервничать.
– У-у-у… Да ты акула, – Соколов заразительно смеется.
– А ты что думал? Что я тут шутки шучу? – клацаю зубами. – Не будешь слушаться, я и тебе что-нибудь откушу.
– Да я не против, кусай.
Он протягивает ко мне ладонь ребром, и я без раздумий впиваюсь в нее зубами. Тёма хохочет, я тоже.
Выдернув руку из моего рта, парень кидает в меня ломтиком картошки, и я незамедлительно отвечаю ему тем же. Следом в меня летит лист салата, а я сгребаю со стола использованные салфетки и с размаху атакую ими противника.
– Блин… И что мне делать, Лер? – расстроенно морщусь я, глядя на свое отражение в зеркале.
Осенний бал уже сегодня вечером. В основной программе мероприятия я не участвую, но вот на дискотеке, которая по обыкновению бывает после, очень хочется блеснуть. Не зря же я умоляла папу, уехавшего в Европу по работе, привезти мне оттуда роскошное платье, на которое я положила глаз еще летом. Увидела его в Интернете – и влюбилась!
Отец, конечно, не был в восторге от моей идеи, но, несмотря на ворчание, наряд все же привез. В красивом глянцевом пакете с логотипом известного бренда.
Заполучив такую роскошь, я радовалась как сумасшедшая. Приложив платье к себе, скакала по комнате, кружилась в импровизированном вальсе и воображала, как буду собирать восхищенные взгляды парней.
Однако восторг длился ровно до того момента, пока я не примерила заветный наряд. В моих фантазиях платье сидело на мне как влитое, а на деле оказалось безбожно велико. Причем не в целом, а исключительно в области груди, которая, как вы знаете, особой пышностью у меня не отличается.
– Может, ушьем тут немного? – Грановская подходит ко мне и принимается утягивать ткань на моем печально съежившемся бюсте. – Вот так, например? – она оценивающе наклоняет голову. – Лучше же, правда?
– Ну… Как тебе сказать? – кривлюсь в сомнении. – Разве что немного. Обхват-то, может, и подходит, но чашки все равно пустые.
Лера задумчиво жует губу, а затем вдруг восклицает:
– Есть идея, Солнцева! Тебе нужен лифчик с пуш-ап!
– Чего?
– Это такой фасон, когда сиськи как бы собираются вверх и к центру. Да и общий объем бюста прилично так увеличивается, – просвещает меня подруга.
С сомнение кошусь на ее грудь, которая смотрится куда аппетитней моей, и ехидно произношу:
– Кажется, секрет твоих роскошных буферов раскрыт.
– Типун тебе на язык, дуреха! – оскорбленно фыркает Лерка. – У меня все свое, натуральное. Никаких подкладов! А вот для таких… Эм… Щуплых девчонок, как ты, бюстгалтеры с эффектом пуш-ап – настоящее спасение!
М-да. Ладно хоть плоскодонкой меня не назвала. И на том спасибо.
– Но это же обман! Все знают, что на самом деле у меня никакой не пуш!
– Никто ничего не знает, Вась, – успокаивает Грановская. – Под твоими безразмерными футболками груди вообще не видно.
– Думаешь?
– Да точно тебе говорю! Да и вообще, какие у тебя варианты? Либо экстренное увеличение груди, либо лифчик с поролоном. Третьего не дано.
– Можно еще надеть что-нибудь другое, – неуверенно говорю я. – Не это платье…
– С ума сошла?! – подруга театрально хватается за сердце. – Такую красоту нельзя не носить! Если ты его не наденешь, это сделаю я!
Ну уж нет! Лерке я свой триумф ни за что не подарю! Она и так вечно на себя одеяло перетягивает!
– Ладно-ладно, – как бы нехотя соглашаюсь я. – Где этот пуш-ап искать-то?
– Есть у меня на примете один магазинчик, – она заговорщически мне подмигивает и косится на настенные часы. – Думаю, до бала успеем! Пошли!
***
– Извините, а у вас других размеров нет? Поменьше? – голосит Лерка, подзывая продавщицу.
Лифчик с эффектом пуш-ап мы нашли. Но и в нем моя грудь как-то странно тонет. Не критично, конечно, но все же.
– Закончились. Маленькие размеры всегда в первую очередь разбирают, – с сожалением выдает девушка-консультант. – Но завтра утром у нас новый завоз. Там будет большое разнообразие.
– До завтрашнего утра у нас не ждет, – тихо отзывается Грановская, буравя меня внимательным взглядом через зеркало, а затем щелкает пальцами и выдает. – Ладно, Вась, снимай лифчик и иди с ним на кассу. Покупаем. Все лучше, чем ничего.
– Но он как-то странно сидит…
– Не переживай, – отрезает она. – У меня еще одна идейка нарисовалась!
Если честно, от Леркиных идей у меня уже мороз по коже, но деваться, черт побери, некуда: не свернешь же на пол пути!
Облачаюсь в свой привычный спортивный топ, натягиваю сверху оверсайз футболку и выхожу из примерочной. На какие только жертвы не пойдешь ради прикида своей мечты!
Расплатившись за покупку, мы с Грановской чуть ли не бегом устремляемся обратно ко мне домой. Меньше, чем за час, нам нужно успеть ушить мое платье, накраситься, ну и, само собой, нарядиться. Благо, Леркин праздничный костюм уже висит в моем шкафу. Она его еще перед школой занесла.
– Ну что, Вась, ты готова? – спрашивает подруга, подводя глаза аккуратными стрелочками.
Нет, ну как у нее так красиво получается? Прямо идеальный макияж! А вот мои собственные стрелки напоминают толстых пьяных червяков, которых несимметрично ведет то в одну сторону, то в другую.
– Почти, – бухчу я, стирая с век карандаш. Просто туши для ресниц будет вполне достаточно. – А ты?
– Да. Я тогда тебе платье пока ушью.
Откинув за спину золотистые волосы, Лерка вооружается иглой и нитками и принимается за мой многострадальный наряд. К тому моменту, как я управляюсь с макияжем и укладкой волос, подруга уже затягивает узелки и любуется своей работой.
– Готово! – довольно провозглашает она. – Примеряй!
Немного дрожа от волнительного предвкушения, надеваю платье, и с губ срывается облегченный вздох. С новым лифчиком и в ушитом состоянии оно, безусловно, смотрится куда лучше. Но все же до идеала явно не дотягивает. Как ни крути, а на модели в Интернет-каталоге оно сидело эффектней.
– Так, а теперь провернем смертельный номер, – губы Грановской расплываются в улыбке. – Тащи сюда вату, Васёк.
– Вату?! – переспрашиваю, надеясь, что меня подводит слух.
– Раз лифон чутка великоват, будем подгонять его под себя старыми бабушкиными методами!
В глазах подруги искрится непоколебимая решимость, а вот мне страшно. Хоть под кровать лезь!
– Лер, прошу, только не говори, что мы будем пихать вату мне в лифчик!
– А что такого? Во времена безгрудого детства все так делали, – беззаботно отзывается подруга.