Сладкая женщина грозного босса

Глава 1

Когда мой бывший Витя утащил из холодильника две банки маринованных грибочков из-под огурчиков «Дядя Ваня», я обрушила на него все проклятия Вселенной. Пожелала отравиться, обосраться, проблеваться и словить такие галлюцинации, чтобы его ни одна психушка не смогла откачать.

Но когда он посягнул на святое — мой фикус «Дядя Фёдор», тут я озверела окончательно, грудью встала на его защиту, а она у меня, знаете, на твёрдую четвёрку. Ею я и оттиснула Витька на исходную позицию, а потом пинками вытолкала из квартиры.

Подумать только! Ну нахрена ему мои грибочки и мой фикус?

Вот говорила мне мама: не балуй его, не готовь первое, второе, третье и компот. Но у меня не только кость широкая, а ещё и душа. Я думала — это любовь. Думала, замуж позовёт. А он — айтишник из нашей конторы — ушёл от меня, бухгалтера, к сотруднице отдела по связям с общественностью.

Ну ушёл и ушёл — катись своей колбаской по Малой Спасской. Но нет, он же мой холодильник выпотрошил.

Брехня, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Я вот Витька ни пирогами горячими, ни формами сдобными, аппетитными, да румяными не удержала. Не зря на работе над нами посмеивались: мол, Элька — гром-баба, а Витёк — доходяга. Дожрались. То есть доржались.

На работу я опаздываю, но всё равно медленно иду на остановку. Представить страшно, как приду и буду в глаза их бесстыжие смотреть. А ещё, как пить дать,коллеги смеяться будут, шептаться за спиной.

На улице только прошел дождь. Сентябрь какой-то совсем промозглый, серый, унылый, как моё настроение. Иду, кутаюсь в лёгкую куртку, придерживаю волосы, что растрепал порывистый ветер. Паршиво так на душе, хоть волком вой.

Мне 30 лет. У меня ни мужа, ни детей — только фикус. Думала, Витёк — тот самый, а нет. Предатель, вор, хоть и интеллигент. И что-то так жалко себя стало, что я как разревелась посреди улицы, упустив вниз руку с сумкой.

И в этот самый момент у меня её как свистнут. Вот прям из рук. Парень в чёрном худи бежит вниз по улице с моей сумкой, где карточка, телефон, ключи от квартиры, где деньги лежат. Я — за ним.

При моих девяноста килограммах сил не хватает, но я бегу, чувствуя, что ноги ну совсем ватные. Кричу на всю округу:

— Держите вора! Держите вора! Моя сумка!

И вдруг мужик — большой такой, как шкаф, в чёрном плаще, как супермен, разговаривая по мобильному, замечает меня, видит его и ловко ставит подножку.

Так искусно, что воришка падает на землю, а мужчина отбирает у него сумочку.

Финита ля комедия.

Я почти добегаю до них, но совершенно неуклюже попадаю ногой в яму, теряю равновесие и плюхаюсь прямо в свежую грязную лужу. Да так, что слышу страшный хруст.

— Твою мать! — ору я на всю Ивановскую, зажмурившись от жуткой, острой боли. — Да чтоб вы все нахрен сдохли!

— Эй, красавица, — слышу над головой низкий, хрипловатый голос.

Открываю глаза, фокусируюсь на лице. Суровое, не сказать чтоб прям до умопомрачения красивое, но всё же… мужское. И глаза такие смеющиеся. Надо мной, что ли? Мужчина склонился и разглядывает меня. Смотреть тут, конечно, не на что.

— Что? — сглатываю, сжимая болючую руку.

— Твоя пропажа? — он трясёт перед глазами моей сумкой.

— Моя. Спасибо большое, — всхлипываю и тут же начинаю рыдать, понимая, что выгляжу при этом как последняя страхолюдина.

— Эй, не реви. Что с рукой?

— Кажется, перелом.

Откуда я это взяла — не знаю, но болит адски.

— Как зовут?

— Эля Орлова.

— Ну давай, Орлова, поднимайся.

И тут он как-то лихо приподнимает меня, ставит на ноги и смотрит мне в глаза. И если бы мы сейчас были в дораме или турецком сериале — пошли бы титры, медленная, тягучая музыка и наши сплетённые взгляды крупным планом.

Но реальность не так радужна: с моих мокрых волос капают грязные капли, джинсы в пятнах, лицо краснючее, и несёт от меня, как от болотной кикиморы. А вот от него… м-м-м… Армани.

Рядом с нами останавливается большая чёрная тачка. Губозакаточную машину подвезли.

— Так, Орлова, — говорит незнакомец, придерживая меня за здоровую руку, — тебе повезло, что я сегодня добрый. Обычно я злой.

— Спасибо… спасибо… Я пойду… домой, — мямлю.

— Какой домой? Тебе к врачу надо. Поехали, — велит он и подталкивает меня к джипу.

— Куда?

— В больницу. У тебя же перелом, — усмехается мужчина, и в уголках его глаз появляются морщинки. Тут я понимаю, что ему чуть за сорок.

— Я сама справлюсь, спасибо, — вырываю из его рук сумку и прижимаю к груди.

— Орлова, я вообще реально злой и страшный серый волк, но раз уж сегодня я рыцарь, то буду рыцарем до конца. Я сказал: пошла в машину.

Ой, мамочки! Это что ж такое делается-то, люди добрые?

------------------------

Добро пожаловать в нашу новую историю о любви. Очень хочется расслабиться и почитать что-нибудь легкое и с юмором? Тогда вам точно сюда. Проды точно по графику, визуалы, саунды и прочие ништяки. Буду благодарна за ваши звездочки и комментарии, которые двигают книгу вперед. И, конечно, не забудьте добавить ее в библиотеку.

Глава 2

Что я, Эля Орлова, бухгалтер-неудачница и мадам Брошкина, делаю в машине владельца строительного гипермаркета «Стройгород» Ильи Ивановича Муромцева? Сама не знаю, как докатилась до жизни такой и на кой ему вообще со мной возиться.

Ну ладно, решил он поиграть в супермена. Но можно было просто скорую вызвать. Тем не менее, нет — я действительно сижу вместе с ним на заднем сиденье его машины и скулю, как щенок.

— И чего ревём? — строго спрашивает он, отрывая взгляд от мобильного. — Больно, что ли?

— Больно, — опять сопли на кулак наматываю. В тёплой машине меня разморило. — Душа болит.

— А душа здесь при чём? — хмыкает.

— Парень бросил. Изменил с коллегой.

— Ну заебись, — усмехается он, и то же самое делает его водитель. — Сегодня прям твой день, Орлова.

— Эля.

— Хм? — даже голову не поднимает, кому-то строчит.

— Элей меня зовут. Элеонора, точнее.

— Мне проще называть тебя Орлова.

— Как угодно, — вздыхаю я. — Можно вопрос?

— Валяй, — опять не глядя на меня.

— Зачем вы мне помогаете? Я вам бежевый кожаный салон запачкала грязью.

Он лениво поворачивает голову, щурится снова и хмыкает:

— Считай, тебе сегодня повезло. Мне просто захотелось.

Водитель снова громко хмыкает, и Илья Иванович кивает на него:

— Вон, видишь, Серому тоже смешно. А за грязь не волнуйся. Серый всё равно на мойку собирался.

— Понятно, — я прижимаю руку к груди и отворачиваюсь к окну.

Пока мы едем в больницу, Илья Иванович не выпускает из рук телефон. На могучем русском объясняет поставщикам, куда и как он их поставит, если товара не будет в срок, даёт взбучку заместителю, а потом связывается с главврачом больницы и по-братски договаривается, чтобы нас приняли без очереди.

А вот потом начинается самое интересное.

Лишь одним своим внушительным видом и парой фраз вроде: «Доктор, посмотрите, пожалуйста, девушку», — он запускает какой-то волшебный конвейер. Я лишь хожу рядом, покорно протягиваю то руку, то другую и ловлю на себе любопытные взгляды медперсонала, потому что… ну объективно я вся грязная.

Я смотрю на всё большими глазами и диву даюсь. Вроде бы обычная больничка, а все двери передо мной буквально распахиваются. Не успеваю моргнуть, как меня вне очереди принимает рентгенолог. Суровый мужчина с синяками под глазами смотрит на моего «проводника», кивает и тут же приступает к делу.

— Ладонь сюда. Не двигаться, — буркнул он, и я замерла, покорной овечкой.

Потом следует такой же быстрый забор крови и снова травмпункт. И часа не проходит, как меня обследуют, отправляют на гипс и говорят, что надо лечь в стационар.

— Как лечь? А у меня работа! И мама не знает. Чёрт, — шлёпаю по карману куртки. — Где мой телефон?

Илья Иванович тут как тут протягивает мне мой смартфон, который чудом пережил все эти передряги.

— Звони, предупреждай. Я пока поговорю с врачом.

Я звоню сначала маме.

— Мам, я в больнице… Нет, ничего страшного… Упала… Нет, не пьяная! Сумку у меня пытались украсть… Поскользнулась, упала, очнулась — гипс.

Следует пауза, а потом мамин монолог, полный причитаний, упрёков и беспокойства. Я успокаиваю её, как могу, чувствуя себя виноватой за собственную неуклюжесть.

Потом набираю главбуха — Валентину Петровну. Та и так меня недолюбливает, а тут ещё и это.

— Валентина Петровна, добрый день. Это Эля. Я сегодня не выйду… и завтра, вероятно, тоже. У меня… несчастный случай. Перелом. Положили в больницу.

На другом конце провода повисло ледяное молчание.

— Элеонора Владимировна, — послышался её холодный голос. — Это крайне безответственно. Теперь вашу работу придётся распределять между коллегами, создавать им дополнительную нагрузку. Надеюсь, это ненадолго.

Я бормочу что-то невнятное и кладу трубку. Глаза снова наполняются слезами. Жизнь — это зебра, и сейчас я стою на чёрной полосе.

Меня определили в палату на двоих. Светлую, чистую, с приятным видом из окна на пожелтевшие сентябрьские деревья. Соседка — хрупкая старушка — спит, тихо посапывая. Я аккуратно устраиваюсь на своей койке, стараясь не скрипеть пружинами, и смотрю в потолок. Благо, мне дали казенный халатик, а мама обещала привезти вещи. Еще надо придумать, как помыть голову.

Мысли путаются и крутятся вокруг Ильи Муромцева. Откуда же он свалился? Почему помог? И этот его взгляд… смеющийся, но не злой. Как у человека, который видел в жизни всякое, но не разучился находить в ней забавные моменты. Даже в таких, как моё эпичное приземление в лужу.

Я как-то расклеилась и всё жду Илью Ивановича, но его всё нет и нет. В палату входит медсестра, и я спрашиваю её, не видела ли она тут высокого грозного блондина в чёрном плаще. Она отвечает, что ему кто-то позвонил, и он пулей вылетел.

Ну вот и сказочке конец. Стало быть, не увидимся больше, Илья Иваныч. И на том спасибо.

Вскоре веки слипаются, и меня окутывает беспокойный сон. Просыпаюсь, чувствуя, что на меня кто-то пристально смотрит. Медленно открываю глаза и вижу перед собой… Витю.

— Ты что здесь делаешь?

Визуализация

Давайте знакомиться с героями. Эля (Элеонора) Орлова - 30 лет. Бухгалтер, но в душе кулинар. При росте 177 см весит 90 кг, имеет пышные формы, красиво и со вкусом одевается

Илья Иванович Муромцев - 42 года. Очень серьезный с виду человек, но с чувством юмора.

Признавайтесь, как вам наши герои?

Глава 3

— Ты что здесь делаешь? — голос после сна скрипит, как несмазанная дверь.

Он вздрагивает.

— Эль… Я как услышал, что ты руку сломала, сразу с работы отпросился и прибежал узнать, как ты.

Я прищуриваюсь. Внутренний голос шепчет: «Врёт, Элька. Врёт, как сивый мерин. Ему что-то надо».

— Вить, — устало говорю я, откидываясь на подушку, — после того, что ты сделал, не строй из себя героя и благодетеля. Это роль не по тебе.

Он краснеет, суетливо снимает рюкзак.

— Я по дороге зацепил куриный бульон из кафе. Ты же любишь. А тут всё равно так не кормят, как ты привыкла… — он протягивает мне пластиковый контейнер.

Я смотрю на него, не двигаясь. Внутри всё сжимается в тугой комок ярости.

— Вот это уже, знаешь ли, пассивная агрессия, — тихо цежу я, садясь на кровати и прислоняясь к изголовью. — Намекаешь, что я толстая?

Витя почти подпрыгивает.

— Нет-нет-нет! Что ты! Мне же всегда нравились твои формы! Иначе мы бы с тобой полгода не прожили!

От этих слов во рту становится горько, будто я желчи хлебнула. «Всегда нравились»… А ушёл к этой паучихе тощей из PR-отдела.

— Ах ты, ганд… — начинаю я, но слышу, как на соседней койке вздыхает и шевелится проснувшаяся бабушка. Приходится перестраиваться на ходу: — …гондольер хренов, — злобно шиплю уже вполголоса.

— Эль, ну давай не будем ругаться. Я же с миром. Вот, супчик возьми, — Витя вкладывает мне в здоровую руку уже остывший контейнер.

Я машинально открываю крышку. Внутри болтается что-то бледное и тоскливое: пара жалких кусочков курицы, немного картошки, лапшичка. Месиво, а не суп. А я-то знаю толк в правильном бульоне.

Поднимаю на Витю глаза, полные холодного отчаяния. И как меня, спрашивается, угораздило? Как я вообще купилась на этого персонажа? Кто меня по голове стукнул? Он же мудак. Просто мудак, и точка.

— Эль, ну ты обиделась, что ли? — пронырливо спрашивает он, ловя мой взгляд. — Ну прости меня. И… я это… кое-что оставил в твоей квартире. Ты не могла бы ключи мои обратно дать? Я заберу, что надо, и потом завезу тебе.

Ах вот оно что, Михалыч. Не обо мне переживает, о шмотье родном печётся.

Терпение лопается. Рука сама поднимается, будто ей кукловод управляет, — и вся эта бледная бурда летит Витьке прямо в физиономию.

Он стоит, ошарашенный, весь мокрый, с лапшой на щеке, в дорогой, теперь уже испорченной рубашке, и таращит на меня круглые глаза.

А я смотрю на него… и начинаю смеяться. Сначала тихо, а потом всё громче и громче. Уже не думаю ни о соседке, ни о гипсе. Просто ржу в голос, пока слёзы не начинают течь по щекам.

— Совсем охренела, дура?! — шипит он, вытирая лицо. — Я тебе сейчас вторую руку сломаю!

Он делает шаг ко мне, я зажмуриваюсь, вскрикиваю… но вместо удара слышу Витин вой. Открываю глаза — и вижу, что он стоит в позе «ласточка», а Илья Иванович заломил ему руку и держит за спиной.

— Я тебе сейчас хребет сломаю, петушок, — спокойным, низким голосом сообщает Муромцев.

Витя корчится от боли:

— Отпусти! Да кто ты такой вообще?! Отпусти!

Старушка на соседней кровати садится, зевает и с ухмылкой наблюдает за спектаклем.

— И «Мужское–Женское» включать не надо, — философски замечает она.

Илья, не отпуская Витю, переводит взгляд на меня:

— Бывший?

Я быстро киваю.

— Докучает?

— Ключи от моей квартиры просит, — выдавливаю я.

— Момент, — коротко бросает Илья и вытаскивает Виктора в коридор.

Дверь захлопывается. Мы с бабой Тоней замираем, прислушиваясь: там приглушённые голоса, возня, глухой удар и недовольное ворчание.

Бабушка вздыхает:

— Я, кстати, баба Тоня.

— Эля.

— Твой мужик? — кивает она в сторону двери.

— Кто? Витя? Нет уже, и слава Богу.

— Да нет, — фыркает она, — большой этот, как богатырь.

— А… нет. Мы только сегодня познакомились.

— Не упусти, Элька, — многозначительно говорит она. — Такие мужики на дороге не валяются.

— Да он вообще не в моём вкусе, — цокаю языком и отвожу глаза.

— Зато в моём, — вздыхает бабушка. — Была б я помоложе лет на сорок…

Дверь снова открывается. Входит Илья. Немного взъерошенный, но спокойный. Подходит к столу, берёт рулон бумажных полотенец, отрывает полоску и тщательно вытирает руки.

— Блядь, — ворчит он себе под нос, а потом поднимает глаза и замечает наши взгляды. Хмурится. — Пардон, дамы. Руки куриным бульоном пропахли.

И тут меня снова накрывает. Вся эта дурацкая ситуация: моё унижение, Витина выходка, его «забота» и вот это внезапное спасение… Мне становится так неудобно, так стыдно за свои слёзы, за свою беспомощность, что я опять реву, закрывая лицо ладонью.

Илья тяжело вздыхает и подходит ближе.

— Орлова, кончай уже.

Я поднимаю на него заплаканные глаза:

— Что-что?

— Кончай реветь, — повторяет он, но без злости. — Забежал проверить, как ты. Мы в ответе за тех, кого приручили, как говорится. Но мне ехать надо. В общем, оставляю тебя, — он обводит взглядом палату, — в приятной компании. Если будет нужна помощь — запиши мой телефон.

Я киваю, быстро, почти жадно, беру здоровой рукой мобильный и вбиваю цифры в контакты.

— А всё-таки… почему вы мне помогаете? — спрашиваю, не поднимая глаз.

Илья смотрит пристально, будто сканирует. Взгляд становится серьёзным, без привычных ироничных искорок.

— Напоминаешь мне кое-кого, — спокойно отвечает он. — Ну, давай, выздоравливай.

— Спасибо. За всё.

Он коротко кивает и уходит, мягко прикрыв за собой дверь.

Баба Тоня тут же оживляется:

— Позвони ему потом. Как выпишешься — сразу звони. Обязательно.

Я не отвечаю, только крепче сжимаю в руке телефон, на экране которого горит новый, только что сохранённый номер. А в ушах звенят его слова: «Напоминаешь мне кое-кого». И от этого одновременно становится и тепло, и как-то тревожно. Кого я ему напоминаю, что он так за меня впрягся? Первую, несчастную любовь, что ли?

Глава 4

Пришла беда — отворяй ворота. Я-то думала, что после измены парня и сломанной руки хуже уже быть не может. Но Боженька, видимо, решил проверить меня на прочность по полной программе.

Неделю провела в стационаре, а потом отправили на больничный до снятия гипса, как полагается. Но я, как бухгалтер, посчитала: если и дальше буду на сидеть дома, то получу потом шиш с маслом. Поэтому выхожу как есть. Ничего, потерплю. Я же как та женщина из русских селений, что даже в горящую избу войдет.

Коллеги смотрят жалостливо, девочки ходят за мной, гладят по здоровой руке, причитают: и парень ушёл, и руку сломала, бедняжечка. Ах вы мои токсики родные, спасибо за участие.

Начальницу, Валентина Петровна, вид мой восторга не вызывает. Смотрит свысока, губы стянуты в нитку, глаза сверкают.

— А, Эля, пришла всё-таки.

В первый же день меня завалили работой так, будто я не бухгалтер, а робот с тремя руками. А у меня — одна. И та не доминирующая. Делаю всё левой, медленно, нервничаю, на обед не выхожу, хотя живот уже сводит от голода. А когда я голодная, то я соображаю еще хуже.

Тут звонок: главбух требует срочно платежки. А я физически не успеваю.

Вызывает к себе. Захожу, почесывая кожу над гипсом — именно сейчас она зачесалась так, что хоть волком вой. Валентина Петровна сидит, откинувшись в кресле, и смотрит на меня, как на часть мебели.

— Ну что будем с тобой делать, Орлова? — голосок сладкий, как мёд, но ядовитый.

— Валентина Петровна, я стараюсь, но вы же видите… гипс, — показываю руку. — Мне просто нужно время приноровиться.

Она прищуривается. И в глазах — одна сплошная «хищница на охоте».

— Эля, давай так. Ты мне не нравишься. Ты несерьёзная. И вся эта рабочая драма на всю контору тебе в минус.

У меня внутри всё кипит. Поджимаю губы, чтобы не наговорить лишнего. Но мой внутренний чан уже кипит и выливается через край.

— Если уж на то пошло, то это мне изменили, а не я спала с несвободным парнем, как ваша подружка из PR-отдела.

Лицо у неё каменеет.

— Ну вот, — выдыхает она. — Значит, сама понимаешь. Предлагаю написать по собственному. Мне нужны мои люди, а ты… слишком медленная и нерасторопная.

Я выгибаю бровь.

— У меня нет ни одного дисциплинарного взыскания. Работу всегда сдаю вовремя. Да, сейчас я медленная, потому что… перелом.

— Эль, — морщится она, щёлкая ручкой, — давай не будем давить на жалость своим переломом.

Красивая сорокалетняя жучка. Тощая, как спичка, пальцы костлявые, на ногтях красный лак, костюм строгий, шелковая блузка под пиджаком цвета шампань.

— Получишь компенсацию, найдёшь другую работу, — говорит с издёвкой. — Ну не мой ты человек. Бывает.

Вот так. В лоб. Ни стыда, ни совести. Работать после такого здесь и самой не хочется. Мелькает мысль: подушка безопасности есть. На полгода хватит. А там — найду новую работу. Главное — выздороветь. Как любил петь папуля: «Прорвёмся, ответят опера».

Я встаю. Поправляю повязку, проглатываю ком в горле и спокойно говорю:

— Ну что ж, Валентина Петровна, напишу заявление по собственному, но рассчитываю на очень хорошую компенсацию и премию сверху,

Она смеётся. Но я продолжаю:

— А вам желаю, чтобы дебит с кредитом сходился, аудиторы вас не нагнули, а жена Григория Степановича ничего не узнала про номер 1314 в гостинице “Империал”, где вы по вторникам и четвергам чпокаетесь, как кролики.

Секунда. Две. Три.

Если бы у неё была челюсть на шарнирах — она бы хлопнулась об стол.

Валентина просто офигела от моей наглости и осведомленности. Да-да, я - единственная, кто знает их с генеральным директором маленький секретик. Просто моя подруга работала администратором в “Империале” и пару раз попадала на них. Петровну она узнала, потому что я ей фотки с корпоратива показывала.

— Откуда ты узнала? — нервно сглатывает.

— От верблюда. Я может, нерасторопная и кость у меня широкая, но зато я очень гордая маленькая птичка. Так что, Валентина Петровна, жду премию. А пока пойду. У меня, видите, — снова показываю на руку, — гипс. Врач вообще-то запретил месяц работать. На карточку же премия упадет, да?

— Д-а-а… — тянет она, всё ещё в шоке.

— До свидания тогда.

С гордо поднятой головой выхожу из ее кабинета, на автомате собираю в пакет вещи, коих не так много. Девочки в шоке. Меня потряхивает, но я молчу. Потом иду по коридору и вижу Витю, идущего мне навстречу. Заметив меня, он останавливает, округляет глаза, а потом разворачивается и идет в другую сторону.

М-да, Орлова. Ты совсем не умеешь выбирать мужчин. Витя был вторым. А первом тоже лучше не вспоминать - так, ошибка молодости. Значит, придется завязывать. Настоящей любви, как и настоящий мужчин, видимо, нет. Последними были мой папа и брат. И видимо, я живу в иллюзии, что найду когда-нибудь кого-то, похожего на них.

Так что. да, одиночество - не самая большая проблема. Сейчас мне надо выздороветь, а потом найти работу и сидеть на жопке ровно. А летом….махну на море!

Дорогие! Спасибо большое за поддержку книги! Не сочтите за наглость просьбу поставить звездочку на титульной странице. Надо для рейтинга )))) Ну и чиркните по-братски комментарий, если хотите внеплановую проду, в которой Эле приходит гениальная мысль позвонить Илье Муромцу

Глава 5

Вечер за окном окрасился в густые синие тона, но в моей однушке, доставшейся от бабушки, светло и уютно. Пахнет пиццей «Пепперони» и сладким яблочным соком. Мы с Катей болтаем, устроившись на диване под застиранным, но таким мягким бабушкиным пледом. Между нами на низком столике — почти пустая картонная коробка и два больших бокала. Никакого вина — мне мешать с таблетками нельзя, а Катя, как верный друг, поддержала «сухой закон».

Я, наконец, выдохнула и посмотрела на подругу.

— Кать, прости дуру еще раз. Я просто так разозлилась, что всё выдала про “Империал”.

Подруга, откусив кусок пепероньки, смеется, прикрыв рот рукой.

— Да ладно тебе! Я уже месяц как в «Гранд Отеле», так что мне вообще пофиг. Но это же гениально! Представляю, как у неё глаза на лоб полезли!

Мне стало заметно легче, и я с жаром принялась описывать детали.

— У неё язык отсох, она как рыба только открывала беззвучно рот!

Катя залилась хохотом, едва не поперхнувшись.

— Нет, я бы заплатила, чтобы увидеть это шоу! А как она входила в отель, ты бы видела. Тоже мне цаца!

— А самое главное, — продолжаю я, уже наслаждаясь моментом, — я ей так деловито: «На карточку же премия упадёт, да?» А она мне: «Д-а-а…» — таким голосом, будто её сейчас вырвет. И я так гордо развернулась и пошла, виляя попой.

Мы обе смеемся до слез, и весь сегодняшний стресс потихоньку растворяется.

— Вот ты её уделала, конечно! — хвалит Катя, отпивая сок.

— Ага. Петровна чуть не обделалась. Но знаешь, — вздыхаю я, и моё настроение слегка пошло на спад. — Я же не плохой сотрудник. Нет. Прошлая наша главбух меня хвалила, говорила, что я умная, добросовестная. А потом она ушла на пенсию и взяли Петровну. Вот почему она меня не взлюбила?

— Да мало ли, какая моча ей в голову стукнула. Не бери на свой счёт.

— Теперь я безработная и одинокая. И если с последним я прекрасно справлюсь, то работу найти надо.

— Ну месяц всё-таки посиди, пока не зарастёт твой перелом. Сейчас ни один работодатель тебя не возьмёт, ты же понимаешь.

— Понимаю, — разочарованно вздыхаю. — Пока поживу на компенсацию и премию. Не хочу в депозит лезть, у меня там процентики.

— Вот сразу видно — бухгалтер, — Катя делает глоток сока, а потом на неё находит озарение, и она звонко щёлкает пальцами: — М, слушай, ты же говорила, Илья Муромец тебе предлагал помощь.

О гендиректоре «Стройгорода» я рассказала Кате сразу же. Моё эпичное падение в лужу мы обсосали со всех сторон. Катька ещё приезжала ко мне в больницу, привозила вкусняшки и флиртовала с внуком бабы Тони, который тоже пришёл её навестить.

— Ой, ты что, — отмахиваюсь я, — это неудобно. Я и так отняла у него в тот день время. До сих пор удивляюсь, что он мне помог.

— Ну он же сказал, что ты ему кое-кого напоминаешь. Может, первую любовь. Слушай, — у Катьки глаза загораются, — может, сыграешь на этом. Если ты ему кого-то напоминаешь, и он тебе помог, то и в этот раз не оставит в беде. Психотип такой: мужик-герой, мужик-рыцарь.

— Ну что ты, — мну я воздух. — Я не могу пользоваться его добротой.

— Ты же не бабки с него тянешь. А просто попросишь работу.

Я кручу в здоровой руке бокал.

— Нет… Стыдно. Представь: «Здравствуйте, помните меня, дуру в луже? Возьмите на работу».

— Эль, да перестань! — Катя отставила бокал и посмотрела на меня строго. — Илья Муромец сам номер дал. Сам сказал: «Звони». Разве он похож на человека, который из жалости время тратит? Слушай, ноябрь на носу, предновогодняя суета, бюджеты все закрывают. Работу искать надо, не время стесняться.

Её уверенность была заразительна. Но я подумала-подумала и решила пока этого всё-таки не делать. Нужно время прийти в себя, вылечиться, немного отдохнуть. Вот снимут гипс — и тогда я подумаю, что делать. Возможно, позвоню.

Полтора месяца пролетает быстро. В конце октября мне, наконец, снимают гипс, и я чувствую себя при этом самой счастливой. За это время странным образом сбросила 5 кг и добралась до отметки 85 кг. Мои девочки спереди и сзади при этом не уменьшились, но я будто стала даже фигуристей. Я не из тех, кого беспокоит лишний вес. Наоборот, я люблю себя такой, я принимаю все свои изгибы, складочки и даже растяжки. К этому я пришла спустя несколько лет бестолкового сидения на диетах и эмоциональных качелей. И когда я выдохлась, я решила любить своё тело любым.

С поиском работы оказалось сложно. Вакансии то не подходили мне, то я им. Илью Ивановича я держала в уме, но по-прежнему было неудобно к нему обращаться.

И вот вечерочком, под чаёчек с печеньками, я в очередной раз просматриваю объявления на сайте и поняла, что нечего сидеть и ждать у моря погоды.

Если он дал мне свой номер, значит, это кому-нибудь было нужно.

В данном случае нужно мне.

Взяв телефон, нахожу его контакт, медлю, обдумываю, что ему скажу, и… звоню.

Идут долгие гудки, потом трубку поднимают, но вместо хриплого, низкого голоса я слышу елейные, ленивые нотки:

— А-л-л-ё, — тянет женщина на другом конце провода.

— Кхм, — кашляю, — здравствуйте, я, наверное, ошиблась номером.

— Кому вы звоните? — спрашивает незнакомка.

— Илье Ивановичу Муромцеву.

— А зачем вы ему звоните? — допытывается она, и я понимаю, что нарвалась на его… жену или девушку.

Упс, неудобненько вышло.

Глава 6

Илья

Горячий пар клубится в душе, когда я отключаю кран, открываю дверцу и тянусь за полотенцем. Накидываю его на бедра, выхожу в спальню и вижу Снежану, которая сидит ко мне спиной и держит у уха мой телефон. Голос у нее сладкий, как патока, но слова режут слух:

— Слушай ты, курица, это мой мужик, и больше не смей ему звонить. А если узнаю, что клеишься — найду тебя и глаза выцарапаю.

Она отбивает звонок и замирает, сжимая в пальцах мой мобильный. Я прохожу в комнату. Снежана вздрагивает, чувствуя мое присутствие. Поворачивает голову, и в ее глазах мелькает испуг, но она тут же прячет его за игривой улыбкой. Я встаю перед ней и смотрю сверху вниз. Ее пальцы с длинным маникюром цепляются за край полотенца на моих бедрах.

— Илюша, еще хочешь? — тянет она, заглядывая мне в глаза. — А что ты такой злой?

Она в шелковом халатике, который едва прикрывает ее стройное тело. Пояс развязан, и я вижу ее сочные розовые вишенки. Ножки она расставляет призывно. Я медленно провожу ладонью по ее щеке. Она ластится, как кошка, пока я не сжимаю ее щеки, заставляя смотреть на себя.

— Снежинка, — говорю тихо, но так, чтобы каждое слово она услышала, — с хуя ли ты взяла мою мобилу без спроса?

— Илюша, случайно вышло, — начинает она оправдываться. — Какая-то бешеная баба тебе бомбила, бомбила, я просто не выдержала.

— Снежинка, ты же знаешь, как я не люблю, когда трогают мои вещи, — напоминаю я ей, не ослабляя хватку. — Я понадеялся, телефон оставил с тобой, а ты меня подвела.

— Прости, Илюша, ну прости, — хнычет она. — Я правда не хотела.

Я протягиваю ладонь:

— Мобилу. Сюда.

Она нехотя отдает. Я опускаю руку с телефоном и разворачиваюсь к выходу.

— Илюш, ты куда? — слышу я ее испуганный голос. — А я?

— А ты посиди здесь, — бросаю через плечо, не оборачиваясь. — Подумай.

Захлопываю дверь спальни и выхожу на кухню. Открываю холодильник, достаю ледяную банку пива. Вскрываю ее по-пацански о край стола, с характерным шипением. Сажусь на высокий барный стул, все еще в полотенце, и включаю телефон.

Первым в списке пропущенных — незнакомый номер.

«Так-так, что там за баба?» — проносится в голове.

Нажимаю на вызов. Трубку берут почти сразу.

— Да? — женский голос. Приятный, но настороженный.

— Звонила? — бросаю я коротко.

— Д-а-а, — тянет она.

— И че хотела?

— Илья Иванович, добрый вечер. Вы меня, наверное, не помните. Это Эля. Орлова.

«Эля, Орлова... объявилась все-таки», — проносится в голове. Но я молчу, давая ей говорить дальше.

— Ну да, наверное, уже не помните, — слышу разочарование в ее голосе. — Вы мне сумку вернули и в больницу отвезли.

— Вспомнил, — прерываю ее. — Орлова.

Слышу, как она с облегчением вздыхает.

— Ой, ну слава Богу. А то знаете, так неудобно. Хотя про удобно — это не ко мне, да?

Она тихо хихикает, и уголки моих губ, к собственному изумлению, непроизвольно вздрагивают. Не могу понять, почему меня трогает этот ее смешок, этот наивный лепет. Но я беру себя в руки и включаю делового человека.

— Вы меня простите, пожалуйста. Я на девушку вашу попала. Она, кажется, подумала, что я простигосподи...

— Ближе к делу, Орлова.

— Илья Иванович, я... тут... такое дело. В общем, я осталась без работы и хотела узнать, может, у вас есть свободная вакансия?

— Кто по специальности? — спрашиваю я, хотя уже всё знаю.

— Бухгалтер.

Я не могу сдержать усмешку.

— Орлова — ты и бухгалтер?

В ее голосе слышно искреннее удивление:

— Да, а что такое?

Отпиваю из горлышка холодное пиво, облизываю губы.

— Да ничего, не подходит тебе. Думал, ты творческая личность.

— Я весьма неплохой бухгалтер, — возмущается. — Просто так получилось. И я ищу работу.

Чешу бровь, обдумывая, что с ней делать.

— Слушай, ну насчет именно такой вакансии — не знаю. Но давай ты завтра подходи в «Стройгород» на второй этаж. Скажешь, что ко мне — пропустят.

— Правда? — в ее голосе столько надежды, что я снова нехотя улыбаюсь. — Да, я приду, конечно. Обязательно. А во сколько?

— В два давай. До обеда занят.

— Всё-всё, я буду. Спасибо большое, Илья Иванович. Вы — добрейшей души человек. Дай вам Бог здоровья, всех благ и много денег.

Я сжимаю переносицу, и меня уже тихо трясет от смеха.

— Ладно, Орлова, давай, отключаюсь.

Вешаю трубку, кладу телефон на столешницу. Откидываюсь на спинку стула. Мысли возвращаются к ней. Орлова. Она все-таки выросла в прикольную такую деваху. А была ведь смешной пухленькой малявкой. Не узнала, конечно. Немудрено. В последний раз я ее видел, когда ей лет семь было. Я приехал на похороны ее брата — Егора.

Малая боготворила старшего брата. Помню ее истерику на весь двор у гроба. Такой маленький несчастный комочек. А что там с ней потом случилось — я так и не узнал. Неудивительно, что она меня не вспомнила - столько лет прошло. Плюс я раньше не был Муромцевым. В двадцать лет, наконец, взял фамилию матери, потому что уже не хотел ассоциировать себя с папашей. Так и живу.

В тот день, когда увидел ее на улице, Эля мне в первую очередь Егора напомнила. Похожие черты лица, взгляд. Потом до меня дошло — сестренка его. Та самая, которую мы несколько раз со школы забирали вместе. Однажды я подарил ей сладкого красного петушка на палочке, и она всю дорогу до дома его облизывала. Потом как-то мальчишки из класса ее дразнили пирожком, и мы с Егором их за гаражами поймали и популярно объяснили, что с дамами так нельзя.

Вот так судьба свела. Ну как не помочь сестренке Егорки? Тем более, если я косвенно, но виновен в его смерти. Если бы я только остановил его тогда, не дал сесть на тот проклятый мотоцикл... может, он бы и жив был.

Шаги выводят меня из раздумий. На кухню крадется Снежана. Халат наглухо завязан, на лице — виноватое выражение. Подходит сзади, обнимает меня за плечи.

Глава 7

Эля

Голубая рубашка или белая? Стою перед шкафом и нервно перебираю вешалки. Нужно произвести впечатление. Серьезное, деловое. Чтобы Илья Иванович увидел профессионала, а не ту размазню, что шлепнулась в лужу у него на глазах. В итоге останавливаюсь на голубой рубашке и строгой черной юбке-карандаш. Идеально.

Начинается квест со сборами. Сначала утягивающие трусики, потом — колготки. Подпрыгиваю, натягивая их чуть выше пупка. Далее надеваю лифчик, блузку, юбку. Последний штрих — туфли-лодочки на каблуке, от которых сразу чувствую себя солиднее.

Стою перед зеркалом. Макияж легкий, почти незаметный. Остался главный вопрос — волосы. Собрать? Поднимаю их, поворачиваю голову. Выгляжу слишком строго, как школьная учительница. Распустить? Опускаю шоколадные волны на плечи. Делаю губы уточкой, прикидываю. Да, так лучше. Мягче, женственнее, стильно.

В полвторого выхожу из дома. На улице прохладно, но я почти не замечаю. В голове крутится одна мысль: «Повезло, что “Стройгород” рядом». Если возьмут — кайф! Десять минут от работы до дома, экономия на проезде. Мечта.

Захожу в гипермаркет, и меня, как всегда, поражает его размах. Я тут частый гость — брала белую краску для батарей, обои, которые сама же и переклеила на кухне, и, о да, этажерку для моих растений. Смотрю на эту суету и думаю: «Уау! Я хочу здесь работать!»

Подхожу к охраннику.

— Подскажите, как пройти в администрацию?

— Вход с другой стороны здания, — кивает он куда-то вдаль.

— Ааа, ясно. Спасибо.

Обхожу огромное здание и натыкаюсь на другого охранника, более сурового.

— Куда вам?

— Мне к Илье Ивановичу, он должен был предупредить, — стараюсь говорить уверенно.

— Орлова Элеонора?

— Да-да, это я!

— Проходите. Второй этаж, налево, приемная, 210 кабинет.

— Спасибо! Хорошего дня!

Поднимаюсь наверх, нахожу нужный кабинет. Захожу — а там пусто. Дверь с табличкой «Муромцев И.И.» закрыта, секретаря нет. И вот я стою посреди приемной, как идиотка. Уже без пяти два. Звонить на мобильный неудобно, вдруг он занят.

Вдруг дверь открывается, и входит крупный лысый мужчина с внушительным животом. Он окидывает меня оценивающим взглядом.

— О, новенькая? Шеф у себя?

— Я? М-м, я не знаю, — растерянно бормочу.

Мужик ухмыляется и осматривает меня с ног до головы.

— Тоже, что ли, беременная? И нахрена вас Иваныч берет?

У меня перехватывает дыхание. Он что, намекает на мой живот? Я втягиваю его сильнее, чувствуя, как закипаю. Втянув воздух ноздрями, делаю шаг к нему и осматриваю его так же беспардонно.

— Ваш круглый живот и лысина указывают на андрогенный дефицит, который проявляется снижением уровня тестостерона, — говорю я тоном моей тетки-эндокринолога. — Дайте угадаю? У вас ожирение, сахарный диабет, проблемы с сердечно-сосудистой системой и высокий уровень холестерина?

Вижу, как на его лысой макушке проступают капельки пота. Добиваю:

— Сильно потеете, да?

В этот момент дверь снова открывается. На пороге стоит Муромцев. На нем джинсы, темно-синяя куртка и рубашка. Он смотрит то на меня, то на мужика.

— Михалыч, что с тобой?

Тот вытаскивает платок из кармана брюк и промакивает им лоб.

— Илья Иванович, я тут зашел по поводу, кхм, кхм... — начинает кашлять.

— Водички? — тут же предлагаю я, суетясь. Заметив на столе графин, быстро наливаю стакан и подаю ему.

Тот отпивает и приходит в себя.

— Фура из Финляндии встала. Хотел обсудить.

— Терпит пять минут? — спокойно спрашивает Илья. — Я с дамой, — кивает в мою сторону, — разрулю и приму тебя.

— Да-да-да, — быстро кивает Михалыч. — Дамы вперед.

— Пошли, Орлова.

Я семеню за Ильей Ивановичем в кабинет. Он проходит за массивный стол, устраивается в своем кожаном кресле и указывает на дверь:

— Закрой.

Я послушно выполняю команду. Муромцев смотрит на меня пристально, с нескрываемым интересом. Я чувствую, как краснею под его взглядом.

— Итак, бухгалтер Орлова, — начинает он. — К сожалению, в бухгалтерии свободных вакансий нет. Увольняться никто не собирается.

Внутри у меня все обрывается. Ну конечно. Зря надеялась. Прикусываю губу, потупив взгляд.

— Ну... нет, так нет. Вы извините, что я ваше время заняла. Но все равно спасибо за попытку мне помочь… в очередной раз.

Илья морщится, будто я его раздражаю.

— Погоди, Орлова. Не суетись. У меня есть свободная вакансия.

Я поднимаю на него глаза, в которых снова загорается искра надежды.

— Я сегодня на работу пришел, а мою секретаршу на сохранение положили. Полагаю, оттуда она сразу в декрет уйдет. Думал, может, хоть месяц тебя поднатаскает, если согласишься.

— Если соглашусь?

— Мне нужна личная помощница. Интересует такая работа?

Глава 8

Я смотрю на него круглыми от удивления глазами. Мозг загрузился, пытается обработать информацию. Личная помощница? Он серьезно?

— Орлова, чё зависла?

— Илья Иванович, но я же не секретарь... Я никогда даже не работала помощником. С универа — сразу стажёром в бухгалтерию.

Он нетерпеливо вздыхает, и я чувствую, как мой профессиональный энтузиазм начинает его слегка раздражать.

— Это легче, чем бухгалтерия. Поверь мне.

— Но бухгалтерия не стоит на месте, — продолжаю я, чувствуя, что веду себя как зануда, но не могу остановиться. — Постоянно нужно учиться, проходить семинары, курсы повышения квалификации...
Илья окончательно теряет терпение. Его взгляд становится острым, как бритва.

— Орлова, ты хочешь, чтобы я тебя, как в известном фильме, послал в бухгалтерию?

Я теряю дар речи. Да, пожалуй, стоит заткнуться.

— Извините, — бормочу я. Ух, как щеки горят.

Он молча берет массивную ручку и листок бумаги из офисного набора из красного дерева. Скользнув на меня оценивающим взглядом, он что-то быстро пишет, а затем пальцами подталкивает листок к краю стола в мою сторону.

— Такая зарплата устроит? — его голос снова становится деловым и непроницаемым.

Шагнув вперед, беру листочек. Цифры, написанные его размашистым почерком, расплываются и скачут, скачут и расплываются. Я перевожу глаза на Муромцева в неверии.

— Это... в месяц? — выдавливаю я.

— Да, — коротко кивает он.

Внутри у меня всё взрывается фейерверком. В уме мгновенно проносятся расчёты. Это же в два раза больше, чем я получала у грымзы Петровны! Я смогу ещё больше копить, я смогу... Боже, при правильном планировании бюджета я смогу рвануть с мамой на Мальдивы!

Все мои сомнения насчёт карьеры секретаря растворяются без следа. Прагматизм и жажда красивой жизни побеждают.

— Когда начинать? — слышу я свой собственный, вдруг ставший очень решительным голос.

Уголок его рта чуть дергается. Мне кажется, или в глазах богатырских мелькает едва уловимая усмешка?

— Вот, Орлова, это уже лучше. Надо начинать сейчас.

Он делает паузу, глядя на меня так, будто я сложный, но интересный проект.

— Дуй в приёмную, включай компьютер, свари мне быстро кофе и далее — по ситуации.

Энтузиазм переполняет меня через край.

— Не вопрос, Илья Иванович! У меня лучший кофе на дороге... отхлебнёшь — протянешь ноги!
Он резко поднимает на меня бровь.

— Что?

— Это из «Фунтика»! — тут же объясняю я, но вижу, что ссылка на советский мультфильм его только сильнее озадачила.

— Орлова! — в его голосе снова звучат грозные нотки.

— Всё-всё, ухожу, Илья Иваныч! — торопливо говорю я, уже отступая к двери. — Вы какой любите?

— Эспрессо.

— Поняла, ага, эспрессо. Бегу!

Разворачиваюсь и уже почти вылетаю из кабинета, как его голос останавливает меня на пороге.

— Эля.

Оборачиваюсь. Он сидит, откинувшись в кресле, и смотрит на меня с невозмутимым видом.

— Скажи Гению, чтоб зашёл.

Я замираю с широко открытыми глазами, а потом не могу сдержать фыркающий смех.

— А что, Колобка правда зовут Гений? — вырывается у меня.

Он не меняется в лице, только его взгляд из-под светлых бровей становится тяжелее и выразительнее. Моя шутка ему не зашла.

— Всё, молчу! Минутку, — поднимаю вверх указательный палец. — Сейчас позову Гения Михайловича. Видите, я запомнила его отчество!

И снова он обречённо вздыхает, будто думает, что совершил большую ошибку, взяв меня на работу. Ну уж нет, Илья Иванович, за ваши деньги я останусь и продержусь. Вы ещё потом скажете, что лучше помощницы у вас не было!

— Орлова! — предупреждающе говорит шеф.

— Кофе, да! — выскальзываю за дверь, закрывая её за собой.

Колобок сидит на диванчике в приёмной и, увидев меня, поднимается.

— Гений Михайлович, Илья Иванович вас ждет, — сообщаю ему, проходя за стол.
Он уже не говорит мне ничего лишнего, понимая, что я тут, похоже, задержусь вместо беременной секретарши.

Итак, положив сумку в кресло, приступаю к самому лёгкому — к кофе. Кофемашина есть, обращаться умею. Исследую шкафчики, нахожу пачку печенья, тарелки, чашки. Раз там сидит Гений, то сделаю и ему тоже, не жалко, кофе ж казённый.

Расставив две чашки с дымящимся кофе и тарелку с печеньем на небольшой поднос, я с гордостью оцениваю композицию. Получилось неплохо. Теперь главное — донести и не уронить.
Подхожу к двери кабинета и останавливаюсь. Так, как это делают нормальные секретарши, а не Эля — тридцать три несчастья? Ловко нажимаю локтем на ручку и плечом толкаю дверь.

— Ваш кофе! — объявляю я.

Илья и Гений Михайлович прерывают разговор. Босс жестом показывает на стол. Я стараюсь идти плавно, ставлю чашку прямо перед ним, потом переношу вторую к Гению.

— Спасибо, — говорит Илья, но его взгляд застревает на мне. Он смотрит пристально, с лёгким недоумением, будто видит меня впервые.

— Всё нормально? — не выдерживаю я его взгляда.

— Да, — он отводит глаза к бумагам. — Можешь идти.

— Да, конечно.

Я выхожу, заливаясь краской от смущения. Что это было? Почему он так смотрел? Я что-то пролила? Опускаю голову, проверяя блузку и юбку, и замираю. Сердце ухает прямиком в пятки. Третья пуговица на моей рубашке... её просто нет. А это значит, что Муромец увидел то, что абсолютно ему не предназначалось. А именно белое кружево бюстгальтера и совсем немножечко моих малышек.

Боже мой, дай мне хотя бы до вечера доработать здесь без эксцессов!

Глава 9

Первым делом бросаюсь к столу и роюсь в ящике. Нахожу целую коробку канцелярских скрепок, вытаскиваю, по моему мнению, самую большую и крепкую. В следующие две минуты страшно потею и нервничаю, пытаясь скрепить края ткани так, чтобы не было видно ни малышек, ни кружева. В итоге я побеждаю и, красная как рак, сдуваю с лица волосы.

Только я выпрямляюсь, придав своему лицу максимально невозмутимое выражение, как дверь кабинета открывается, и первым выходит Колобок. Он кивает мне на прощание и семенит к выходу.

Следом появляется Илья Иванович. Он уже в куртке, с телефоном в руке. Его взгляд скользит по мне и цепляется за то место, где должна была быть пуговица. Муромцев на секунду зависает, его глаза падают на серебристую скрепку. Потом они поднимаются и встречаются с моими. И в этот момент по спине пробегают мурашки.

— Эля, — начинает спокойно, — нам надо срочно уехать с Михалычем. Ты пока позвони Вере, она введёт тебя в курс дела. Обживайся, только без фанатизма. Если до шести не приеду, можешь идти домой. Рабочий день начинается в девять утра.

Киваю, как болванчик, запоминая все указания.

— Хорошо, Илья Иваныч, — выпалила я. — Удачной поездки!

Он уже закрыл за собой дверь, когда в моей голове, наконец, заработал мозг.
Надо позвонить Вере. Ой. А куда звонить?

Я рванула за ним следом, открыла дверь, собираясь выскочить из приёмной в коридор.

— Илья Иваныч!

Но он, видимо, что-то забыл и уже сам вернулся обратно. Мы сталкиваемся в дверном проёме. Вернее, просто врезаемся друг в друга. Мои «крошки» впечатались в его твёрдую, железную грудь. От неожиданности я теряю равновесие, пошатываясь на каблуках, но он не даёт мне упасть, ловит почти на лету, прижимает к себе, а его широкие ладони ложатся мне на спину, прямо под лопатки.

И мы одновременно замираем. Слишком близко. Очень странно.

Я задираю голову, а он смотрит вниз. Я вижу морщинки в уголках его глаз. Чувствую тепло его рук сквозь тонкую ткань блузки и запах дорогого мужского парфюма, который отключил мне мозг на несколько секунд.

Я моргаю и шепчу, едва выталкивая из себя воздух:

— Илья Иваныч... отпустите меня уже.

Он будто просыпается. Его руки опускаются, и он аккуратно, с неловкостью, отстраняется от меня, делая шаг назад.

— Да, Орлова. Конечно.

На его лице, обычно таком непроницаемом, мелькает что-то вроде смущения.

— Я ж чего вернулся? Я тебе телефон Веры не оставил.

— Да! — вздыхаю я с облегчением, что нашлось нормальное объяснение этому дурацкому столкновению. — Я поэтому за вами побежала. А потом подумала... вы же можете мне его в мессенджер отправить.

Он смотрит на меня, и до него медленно доходит.

— Мессенджер. Точно. Молодец, Орлова, — он хмуро кивает. — Вышлю в мессенджер. Я уехал.

— До свидания.

На этот раз он точно уходит. Я закрываю за ним дверь, прохожу к своему столу и падаю в кресло. А потом с тихим стоном роняю голову на стол. Лоб стучит о прохладную столешницу.

О Боже, дай мне сил!

Рядом пищит телефон. Я поднимаю голову. На экране горит уведомление о сообщении от Муромцева. Открываю его — там вкладка с контактом и следом послание: «Спроси у неё документы по “Пластик Про”».

Я беру телефон, шумно выдыхаю, чтобы успокоиться, и нажимаю на её номер. Понимаю, что начинается новая жизнь. Гораздо интереснее, чем в бухгалтерии.

Трубку берут почти сразу.

— Алло? — голос приятный, спокойный.

— Вера, здравствуйте! Это Эля, новая помощница Ильи Ивановича. Он сказал, вы сможете меня немного сориентировать.

— А! Здравствуйте! Да, конечно. Бедный Илья Иванович. Подкинула я ему проблем своим сохранением и декретом. Рада, что он кого-то нашёл.

А он-то как «рад», думаю я.

— Вы не могли бы меня сориентировать? Я сама бухгалтер просто.

— Ничего сложного. Но вам лучше записать.

И начинается поток бесценной информации. Я записываю быстро, где-то у меня почерк совсем дряной, и я не уверена, что потом пойму, что написала.

— Документы в синих папках — срочные, в красных — на подпись, в зелёных — архив. Он пьёт эспрессо, иногда просто чёрный. Обед заказываете из «Медведя», меню вышлю, у меня в скринах. Он любит обычно стейк или утку. Супы терпеть не может. Иногда, когда с командировок сразу в офис приезжал, просил каши. Манную вообще нет. Овсяную, пшённую, рисовую — да. Домработница приходит по понедельникам и четвергам. Надо проконтролировать, чтобы ключ был у консьержа. Подружись с ними, работают посменно. Его костюмы водитель возит в химчистку «Идеал», сам же забирает, главное — тоже скоординировать. Номер вышлю. Стрижётся в одном барбершопе, там отличный мастер, он его хорошо знает. Скажешь: для Ильи Ивановича — они даже время освободят. И ещё — цветы. Маме он дарит их на день рождения, восьмое марта, День матери и День учителя. Она у него много лет была заведующей садика. Заказывала всегда в одном и том же салоне. Если скажет, нужны цветы даме, тоже там заказывай.

Мы как-то быстро переходим с Верой на «ты». Я слушаю, записываю и понимаю, что Верочка — просто мастер, ас, до которой мне как до Луны пешком.

— Спасибо за помощь. А с его дамой я уже имела честь поговорить.

На другом конце провода раздаётся мягкий, понимающий смех.

— С какой?

— Ну, я не знаю... Девушка. Резкая, правда, такая. Думала, я за ним бегаю.

— А, это, наверное, Снежана, — усмехается Вера. — До неё была Ника. Они все держатся несколько месяцев, а потом — всё. Кажется, дольше всех он пробыл со своей бывшей женой.

— О, и бывшая жена имеется?

— Да, она в Испании живёт. А сын учится в Германии.

— У него и сын есть?! — я не могу скрыть удивления.

— Да, взрослый уже. Скоро двадцать.

— А по нему и не скажешь, что взрослый сын, — вырывается у меня.

— Хорошо сохранился, — снова смеётся Вера. Потом её голос становится серьёзнее. — Вообще, Илья Иванович может быть очень строгим. Если ошибёшься, а он будет не в духе — всё, беги и прячься. Но на самом деле просто нужно переждать. Он поорет, потом успокоится. Главное — не спорить в этот момент и не оправдываться. Просто слушать и кивать.

Глава 10

После работы, которая пока больше похожа на ориентацию на местности под аккомпанемент собственных проколов, я еду к маме. Надо же с кем-то поделиться радостью. Купила по дороге маленький тортик «Сказка» из новой кулинарии, что открылась у метро. Тот самый, с песочными грибочками и шоколадными ежами. Пахнет детством.

Поднимаюсь на пятый этаж, звоню. Дверь открывается, и на пороге появляется мама. Худенькая, в аккуратных домашних брючках и блузке, она выглядит лет на пятьдесят, а не на свои шестьдесят четыре.

— Ой, привет. А ты что здесь делаешь? — удивляется она, но в глазах — искорка радости.

— Сюрприз! — улыбаюсь я во весь рот, поднимая коробку с тортом. — Меня на работу взяли! Давай отпразднуем.

Мама качает головой, но пропускает меня внутрь. С моего отъезда здесь ничего не изменилось. Тот же сервант с посудой, телевизор на тумбе, диван у стены, кресло рядом и журнальный столик, на котором лежат спицы и пряжа. Пока мама хлопочет у плиты и ставит чайник, я снимаю верхнюю коробку с торта.

— Мам, представляешь, у нас рядом открыли кулинарию, где «Сказка» как в детстве, с ежами и грибочками!

— Да? — улыбается она, ставя на стол чашки с блюдцами. — Помню, Егорка в детстве любил шляпки с них снимать.

— Да, я тоже любила, — говорю я и, как будто на автомате, аккуратно снимаю песочную шляпку с одного грибочка и отправляю её в рот. Тает на языке, сладкая и рассыпчатая. Точно как тогда.

Мама садится напротив, разливает чай по тонким чашкам.

— Я сегодня ездила на автобусе на кладбище, прибрала там могилки Егорки и папы.

У меня внутри что-то сжимается.

— Мам, я же сказала, дождись выходных, я бы с тобой съездила.

Она отмахивается, глядя в окно.

— Да ладно, мне всё равно делать нечего.

Вот это «делать нечего» режет по живому. Я пробую осторожно снова с ней поговорить:

— Мам, а ты не хочешь куда-нибудь начать ходить? Ну, там, на плавание? Хочешь, куплю тебе абонемент? Или вот есть кружки для пенсионеров — танцы там или английский…

— Эль, ну какие ещё кружки в моём возрасте? — она смотрит на меня с лёгким укором. — Зачем мне? Мне дома хорошо.

Она делает паузу и переводит взгляд на торт, а потом на меня.

— Кстати, ты на торт-то не налегай. Ты говорила, похудела на пять килограммов. Вот тебе надо ещё парочку сбросить.

Я закатываю глаза, но внутри закипаю. Вот именно поэтому я и съехала на бабушкину квартиру после её внезапной кончины. Мама частенько повторяла, что в моём возрасте она не была такой «взбитенькой» и даже после двух родов сохранила фигуру. Я решила, что любовь на расстоянии крепче, а слушать о своих килограммах можно и раз в неделю, а не ежедневно за завтраком, обедом и ужином.

И вообще, я вся в отца — тот был крупным, юморным, жизнерадостным. Он умер десять лет назад от инфаркта, что стало вторым сокрушительным ударом для нас с мамой. Первым была, конечно, трагическая гибель Егора.

Егор, мой старший брат. Он разбился на мотоцикле, когда ему было девятнадцать, а мне — семь. Поразительно, но я почти не помню его похороны. Тётя Лида потом рассказывала, что я билась в истерике у гроба, кричала, чтобы Егорка проснулся. А у меня в памяти — белое пятно, будто кто-то стёр этот день ластиком. Зато я помню, как он очень меня любил. Как забирал из сада и из школы на своих плечах. Иногда приходил с друзьями, и они, такие большие и шумные, возились со мной, как с живой куклой.

И есть одно яркое, как вспышка, воспоминание. Лето. Я во дворе. Егор приходит за мной, весь загорелый, в белой футболке. В руке у него — петушок на палочке, рубиново-красный. Он вручает его мне, и я всю дорогу домой, держась за его руку, старательно облизываю сладость, а он смеётся и говорит: «Медленно, Элька, а то весь слижешь до палочки». Запах горячего асфальта, вкус леденца и его большая, тёплая рука навсегда отпечатались в сердце.

— Эля? Ты чего задумалась? — голос мамы возвращает меня в настоящий момент, на кухню, где остывает чай.

— Да так, — отряхиваюсь я от воспоминаний, улыбаюсь. — Вспомнила, как Егор мне петушка на палочке дарил.

Мама молча кивает, и в её глазах появляется та самая знакомая грусть. Мы сидим в тишине, пьём чай, и я думаю о том, что у всех нас есть свои призраки. У мамы — это сын и муж. У меня — брат, который слишком мало был со мной, но чьё отсутствие чувствую до сих пор.

Я откусываю ещё кусочек торта, уже не обращая внимания на мамины взгляды. Жизнь, в конце концов, продолжается. И у меня теперь есть работа, которая даёт не только деньги, но и странное чувство, будто я вписалась в какую-то большую авантюру. И интересно, чем закончится следующая серия.

— Я даже не спросила, что за компания? — наконец-то спрашивает мама.

— У нас рядом гипермаркет «Стройгород» есть. У них филиалы в нескольких городах, но здесь первый и основной. В общем, — сажусь ровно и торжественно. — Меня взяли помощником владельца и генерального директора.

— Помощником? — хмурится мама. — Ты же бухгалтер, Эля.

— Да, — пожимаю плечами. — У них только такая вакансия была. Но! — поднимаю указательный палец. — Если освободится место, то меня переведут в бухгалтерию. Надеюсь.

— Ой, — вздыхает мама и складывает руки на столе. — Ну ладно, хоть устроилась. Что делать-то надо?

Глава 11

Будильник не успевает пропищать, а я уже на ногах в семь утра с ощущением, будто внутри у меня солнце взошло. Отличное настроение — у меня есть работа с офигительным окладом, я свободна, впереди — целая жизнь и новые приключения.

Стоя в ванной, беру в руки душевую лейку, как микрофон, и завожу свою утреннюю пластинку. Голоса у меня особо нет, но душа просит.

— I will suriviiiiive! — горланю я, пока принимаю душ.

После — завтрак, сборы, макияж. Синий брючный костюм — удлинённый пиджак ловко скрывает всё, что нужно, строгость линий намекает на строгий настрой. Под ним — простая белая футболка. Волосы решаю не собирать — пусть падают волнами на плечи.

Перед выходом беру из верхней полки шкафа маленькую коробочку, которую заказывала на ВБ. Это дорожный набор ниток и иголок. Пять основных цветов: белый, чёрный, синий, красный и зелёный. Кладу её в сумку. После вчерашнего позора с пуговицей это необходимость. Сегодня я готова ко всему.

Дорога до «Стройгорода» пролетает быстро. На посту охраны забираю ключи, здороваюсь уже как своя. Открываю кабинет, ставлю сумку на стол, быстро распахиваю окно в приёмной, затем в кабинете шефа.

Сажусь за компьютер, складываю руки на столе, как прилежная первоклашка, и жду, пока загрузится Windows. Мысленно составляю план: проверить почту, сверить расписание, приготовиться к встрече в одиннадцать.

Расписание. Вчера Вера сказала, что заполняет расписание в специальной программе, которую надо синхронизировать с мобильным. Вчера я это не сделала — не успела. Надо провернуть сегодня, открываю «Рабочий стол», нахожу ярлык, двойной щелчок…

И тут система выдаёт окно с требованием ввести пароль.

Я моргаю.

— Вчера же ты не просил пароль? — вслух обращаюсь к монитору. — А сегодня он тебе зачем?

Пробую ещё раз. Та же ошибка. Пароль неверный.

— Блин, — шепчу я, наклоняясь к экрану. — Ну, милый мой, хороший мой, ну нафига тебе пароль? Думаешь, кому-то интересно расписание Ильи Иваныча? Вообще ни разу.

Говорю сама с собой, но компьютер молчит. Звоню Вере. Гудки. Ещё раз — снова гудки.

— Тааак, — говорю я себе, кусая губу. — Я видела у неё телефоны айтишников.

Порывшись в ящиках стола, ничего не нахожу, но в папке «Рабочие документы» на компьютере нахожу вордовский файл «Телефоны Стройгорода». Открываю и внимательно пробегаюсь по нему. Отдел закупа, бухгалтерия… моя любимая, юристы, финдиректор. А вот и IT-отдел. Набираю номер.

Через пять минут в приёмную входит высокий, накачанный парень в простой чёрной футболке, обтягивающей рельефные плечи, и синих джинсах. Тёмные волосы, умные глаза. В моей прошлой конторе сисадмины были совсем другие.

— Вы звонили? — спрашивает он и, увидев меня, улыбается.

Я вскакиваю с места, чувствуя себя немного виноватой за панику.

— Да, я. Я Эля, новый секретарь Ильи Ивановича. У меня файл не открывается, важный. Доступ запрашивает.

— Ага, — кивает он. — Я Паша, сисадмин. Пропустите к компьютеру? — его улыбка становится шире.

— Конечно, садитесь.

Он ловко занимает моё кресло, его пальцы быстро бегают по клавиатуре. Он открывает какие-то страницы, что-то печатает в командной строке. Я пытаюсь следить, но всё происходит слишком быстро.

— Ну всё, сделал, — поворачивается ко мне. — Можете работать.

— Серьёзно? Так просто? — не верю я.

— Да, ерунда.

Я сажусь обратно, но Паша не уходит. Он встаёт рядом и слегка нависает надо мной, опираясь рукой о спинку кресла. От него пахнет свежим кофе и туалетной водой с нотками морского бриза.

— Вам надо новый пароль установить, — говорит он.

— Ага, понятно, установлю, — киваю, чувствуя, как от его близости мне становится не по себе. — А что случилось?

Поднимаю глаза и тут же сталкиваюсь с его взглядом. Он смотрит на меня с нескрываемым интересом, уж я-то могу отличить. Я смущённо отвожу взгляд.

— Да баг просто, не переживайте. Бывает, — говорит он, и в его голосе появляются тёплые, бархатные нотки.

В этот момент дверь открывается, и в приёмную входит Илья Иваныч. На нём синий брючный костюм и голубая рубашка без галстука. Его взгляд скользит по мне, затем переходит на Пашу, который всё ещё стоит слишком близко. Илья Иваныч недовольно хмурится.

— Что у вас? — голос Ильи ровный, но в нём слышится сталь.

Я вскакиваю, как будто меня застукали за чем-то постыдным.

— Илья Иванович, доброе утро! У меня не открывалась программа, а Паша вот починил.
Паша выпрямляется, его игривость моментально испаряется.

— Здравствуйте, Илья Иванович.

— Здравствуйте, — кивает Илья, его взгляд буравит сисадмина. — Починил?

— Да, там пустяк, — Паша пожимает плечами, стараясь выглядеть непринуждённо.

Илья Иваныч только мрачно хмыкает, бросает на нас ещё один оценивающий взгляд и, не сказав больше ни слова, проходит в свой кабинет, закрывая за собой дверь.

Паша оборачивается ко мне и шепчет:

— Ладно, Эля, если что, звоните.

— Спасибо за помощь, — так же шёпотом отвечаю я.

Он уходит, а я, наконец, выдыхаю и пытаюсь сосредоточиться. Быстро распечатываю расписание, и вдруг загорается лампочка на селекторе. Внутренний звонок.

— Да? — нажав на кнопку, спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

— Зайди, — коротко бросает Илья.

Беру ежедневник, распечатки, ручку и спешно направляюсь к нему. Вхожу, стараясь держать спину ровно.

— Доброе утро, Илья Иванович. Как спалось? — начинаю я с максимально солнечной улыбкой.

Он сидит за столом, уставившись в ноутбук, и даже не поднимает головы.

— Плохо. Где мой кофе?

Упс, эспрессо. Я совсем забыла.

— А, кофе, да. Я… хм… не успела. У меня программа не открывалась с вашим расписанием, — начинаю я оправдываться.

Он медленно поднимает голову и ладонь, останавливая меня одним жестом. Его взгляд холоден до мурашек.

— Эля, мне не нужен словесный понос. Мне нужен результат. Расписание у тебя уже должно от зубов отскакивать, а кофе стоять на столе. И никакого флирта на рабочем месте. Это ясно?

Глава 12

Время близится к одиннадцати, а гостей всё ещё нет. Сидя за столом, складываю в папку документы на подпись и слышу оживлённую речь в коридоре.

Дверь в приёмную открывается, и в неё входят двое. Впереди — мужчина лет пятидесяти, в дорогом чёрном костюме. Седые, густые волосы аккуратно уложены, лицо живое, с умными, слегка насмешливыми глазами. За ним — молодой парень с планшетом в руках, явно помощник, такой же, как я.

Мужчина останавливается, осматривает приёмную, и его взгляд падает на меня. Глаза вдруг загораются неприкрытым интересом. Ну этого ещё не хватало.

— А, Игорёк, ты посмотри, — говорит он, не оборачиваясь к помощнику, — у Ильи новая девочка. И где он вас таких красивых находит?

— На улице, — отвечаю я, не подумав, и мгновенно краснею до корней волос.

«На улице» звучит очень уж не очень. Но мне не понравилось, что он назвал меня девочкой. И этот его бесцеремонный, но вроде бы доброжелательный тон. Встаю из-за стола, выпрямляю спину и стараюсь улыбнуться профессионально.

— Спасибо за комплимент. Илья Иванович уже ждёт вас, — говорю я, направляясь к двери кабинета.

Открываю её, пропуская гостей вперёд.

— Юрий Николаевич, заходите, — произношу я, отступая в сторону.

Илья, сидевший за столом, тут же встаёт навстречу. На его лице появляется редкая деловая улыбка.

— Юрий Николаич! — протягивает он руку.

Мужчины крепко пожимают руки, гость хлопает моего шефа по плечу. Атмосфера сразу говорит о давних, почти дружеских отношениях.

Все рассаживаются: Илья за своим столом, гость и его помощник — напротив, в кожаных креслах. Я стою у двери, не решаясь уйти без указаний. И тут Юрий Николаевич поворачивает ко мне голову. Его взгляд скользит по моему костюму, останавливается на лице.

— Как зовут тебя, красавица?

— Элеонора. Просто Эля.

— Эля, — повторяет он, смакуя имя. — Чаю мне сделай, пожалуйста. Зелёного. Игорь?

Молодой помощник молча кивает, и я перевожу вопросительный взгляд на Илью. Он хмуро, но коротко кивает — выполняй.

— Хорошо, — киваю я и разворачиваюсь к выходу.

Уже прикрывая дверь, ловлю обрывок разговора:

— Какая милая у тебя помощница, Муромцев, — слышится голос Юрия Николаевича, полный одобрения. — А где же Верочка?

Илья отвечает сухо, без интонации:

— В декрете.

Как только закрываю за собой дверь, начинаю суетиться: быстро готовлю кофе для босса, ещё раз нажимаю на закипевший пару минут назад чайник, чтобы уж точно кипяток. В закромах у Веры есть отличный зелёный чай именно для таких гостей. Заварив его в небольшой чайник, ставлю на поднос чашки, а на две маленькие тарелочки аккуратно раскладываю печенье и квадратные шоколадки.

Сделав глубокий вдох, возвращаюсь в кабинет с подносом.

Мужчины уже вовсю обсуждают цифры и поставки. Стараюсь двигаться бесшумно. Сначала подхожу к Илье Иванычу. Он даже не смотрит на меня, продолжая говорить.

Потом подхожу к гостям. Чувствую, как на мне застревает чей-то взгляд. Когда ставлю чашку с чаем перед Юрием Николаевичем, он перестаёт говорить и смотрит на мои руки, а потом медленно поднимает глаза. Они изучают меня, и от этого как-то не по себе.

Мне становится жарко. Я быстро отвожу взгляд, стараясь сосредоточиться на помощнике. Тому на меня, к счастью, вообще всё равно.

Сжав в руке поднос, поворачиваюсь к боссу, жду дальнейших указаний и вижу, что он недоволен. Морщит лоб, смотрит раздражённо, будто я опять накосячила.

Да что блин опять не так?
Я из кожи вон лезу, чтобы угодить, а он меня испепеляет своим взглядом.

Быстро, почти на цыпочках, выхожу из кабинета, снова оставив их втроём. Прислоняюсь к стене в приёмной. Старый козёл. Или у него такая манера общения — называть тридцатилетних тётенек девочками и красавицами.

А Илья Иваныч… Чего он набычился, будто я с его партнёром флиртую? Похоже, мой первый полный рабочий день будет проверкой не только на профпригодность, но и на стрессоустойчивость.

За дверью кабинета тихо уже как час. Я тоже сижу тише воды, ниже травы и изучаю графики поставок. Но ушки на макушке. Потом вдруг слышу смех — явно Юрия Николаевича, Илья Иваныч так не смеётся. Он смеётся по-доброму, мелодично, прилично. А этот… аки сивый мерин.

Наконец слышу движение. Дверь открывается, и мужчины выходят. Юрий Николаевич что-то весело говорит Илье, а потом его взгляд снова находит меня.

Я стараюсь встать аккуратно, как чёртова леди, и делаю лицо серьёзное, непроницаемое.

— Ну, Элеонора, приятно было познакомиться, — говорит он, и его глаза скользят от лица вниз, к футболке. — Не теряйся так, моя милая.

Сказать ему, что я не его милая? Что за фамильярность.
Нет, не буду подставлять босса, а то он и так злой.

— Спасибо, до свидания, — бормочу я, стараясь улыбнуться нейтрально.

Илья стоит рядом с партнёром. Он молча кивает на прощание, его лицо — каменная маска. Гость с помощником, наконец, выходят, и мы с шефом стоим несколько секунд в тишине.

Илья Игоревич не идёт в свой кабинет. Он подходит к окну и, засунув руки в карманы брюк, смотрит вниз — провожает, видать, своих визитёров. Спина напряжена, плечи слегка подняты. Он явно раздражён. И молчит. Это молчание давит сильнее любого крика.

Я медленно, стараясь не шуметь, начинаю бессмысленно перекладывать бумаги, украдкой поглядывая на него. Так продолжаться не может. Кто-то должен что-то сказать.

Делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к нему:

— Илья Иванович…

Он медленно оборачивается.

— Вы, наверное, голодный? — выдавливаю я. — Просто мужчины обычно такие злые, когда голодные, — говорю я, пожимая плечами. — Ваш обед уже привезли. Принести?

Он смотрит на меня ещё пару секунд, и мне кажется, я вижу, как уголок его рта дёргается вверх. Но, возможно, это игра света.

— Неси, — наконец говорит он и разворачивается.

— Сейчас! — бодро отвечаю я и начинаю суетиться. — Минутку. Вы пока руки мойте.

Глава 13

Дома, наконец, можно расслабиться. С наслаждением отправляю в рот вилку с хрустящей жареной картошечкой и грибами. Я пожарила её по-быстрому, потому что очень уж хотелось заесть сегодняшний стресс чем-нибудь вкусненьким и любимым. Пока жую, рассказываю Катьке о своих злоключениях. У неё сегодня выходной, а завтра она выходит в ночь.

— Кать, я, кажется, совсем не справляюсь, — выдыхаю я. — Он считает меня дурой. И я, честно, начинаю с ним соглашаться. Сегодня я прямо физически чувствовала себя как… как «принеси, подай, иди на х** не мешай». Может, Петровна была права? Может, я и правда какая-то не такая?

— Эль, перестань, — слышится бодрый голос Кати. — Это просто чёрная полоса. Адаптация. У всех так. Помнишь, когда Аркаша-какаша мне изменил с соседкой, а потом я переехала в съёмную квартиру, а подо мной оказалась сумасшедшая бабка, которая ментов вызывала каждый вечер?

Я не могу сдержать смеха, хотя ситуация была отнюдь не смешной.

— Она думала, у тебя там притон.

— Она думала, что я, прости господи, и в квартире мужиков принимаю! — смеётся Катя. — Мне пришлось срочно съехать, зато знаешь что? Мне так осточертело это хождение по чужим углам, что я взяла ипотеку. Взяла — и всё. Если и платишь кучу денег, то хотя бы за свою хату, а не за чужую.

— Я вроде понимаю, к чему ты клонишь, — говорю я, пережёвывая картошку, — и не совсем понимаю.

— К тому, что в любой непонятной ситуации надо искать плюсы и брать её под контроль, — чётко формулирует Катя. — Он тебе про «словесный понос»? Ну так молчи тогда. Я знаю, ты сможешь, хоть это для тебя и трудно. На работе ты — не Эля, ты — Элеонора Орлова, помощница гендиректора.

— Ещё? — спрашиваю я, уже чувствуя, как её прагматизм начинает пробивать стену моей жалости к себе.

— Ещё! Кофе ему с утра надо? Да, пожалуйста. Литрами ему делай — пусть хоть лопнет. Расписание «от зубов отскакивать» должно? Без проблем вообще. Учи наизусть каждый день. Выучи его привычки, его вкусы, знай наперёд, что он хочет, прежде чем он сам это поймёт. Сделай себя незаменимой. Стань той, без которой он не сможет нормально работать. Той, кто держит в своих руках всё. Даже его яйца!

Подавившись, я начинаю сильно кашлять, бью себя кулаком в грудь, а другой рукой тянусь за компотом. Сделав несколько глотков, наконец прихожу в себя.

— Что, блин? — сипло переспрашиваю я. — Ты с ума сошла?

— Я же образно! — объясняет Катька, едва сдерживая смех. — Я имела в виду, что надо стать таким незаменимым сотрудником, чтобы все знали: доступ к телу шефа есть только у одного человека — у тебя.

— Охо-хох, — вздыхаю я. — Сейчас мне кажется, он жалеет, что взял меня.

— Исправь это.

— Ладно, попробую, — говорю я уже с решимостью в голосе. — С завтрашнего дня я начну его завоёвывать своим профессионализмом! И тогда он узнает, какой может быть Эля Орлова.

— Вот и умница! — одобряет Катя. — В руки себя взяла — и вперёд! Покажи, какая ты офигенная!

Мы прощаемся. Я мою посуду, и мысли уже выстраиваются в план. Завтра я приду ни свет ни заря. Расписание вызубрю на неделю вперёд. Кофе будет на столе ровно в 9:00. И буду молчать… постараюсь, по крайней мере.

Следующим утром всё так и происходит. Адреналина во мне так много, что встаю намного раньше будильника, несмотря на то что вчера до полуночи читала статьи о том, как стать идеальной помощницей генерального.

Каждый пункт чек-листа бил точно в цель. Быстро печатать? Ну так, средне. Вести календарь без накладок? После вчерашней накладки с программой — сомнительно. Уметь организовать командировку от А до Я? Ни разу этим не занималась. Что вообще там надо делать?

Моя работа в бухгалтерии была проста и понятна. Я была винтиком в огромном механизме, отвечала за свой участок и сидела на жопке ровно. Теперь же, как правильно сказала Катька, у меня есть доступ к телу генерального, и я — по сути первое, что видят его гости, когда входят в приёмную.

Перелопатив кучу статей, я поняла, что в первый день всё делала не так. А меня вообще кто-нибудь учил, как делать «так»? Нет. Меня же бросили в клетку к тигру неподготовленной — с моим длинным языком и суетливостью.

Готовлюсь к новому рабочему дню без спешки, делаю лёгкий макияж, собираю волосы в хвост, надеваю белую рубашку и чёрную юбку. Всё строго. Что там было в советах для идеальной помощницы: прийти раньше директора, проверить календарь на день, просмотреть почту, срочное пометить и занести Муромцу. В течение дня держать в фокусе, где сейчас босс, во сколько следующая встреча, всё ли материалы для неё готовы.

Прихожу в офис ровно в восемь, чем очень удивляю охранников. Первым делом проветриваю кабинеты, на рабочем столе убираю всё лишнее и расставляю так, как надо мне, разбираю электронную почту, на которую отдел продаж уже скинул отчёт за вчерашний день. Вчера я про него совсем забыла. Снова повторяю расписание и, конечно, готовлю его любимый кофе.

И вот ровно в 9:00 Илья Иванович Муромцев входит в кабинет в чёрном идеально сидящем на нём костюме. Я встаю с кресла, чтобы его поприветствовать, и он снова сканирует меня своим фирменным взглядом.

— Доброе утро, Илья Иванович!

— Доброе, Орлова, — он подходит ближе к столу, у меня начинают потеть ладони, и я не знаю, куда себя деть от того, что он продолжает на меня странно смотреть.

— Кофе готов. Я сейчас занесу.

— Бог с ним, с кофе. Я хотел сказать… — он берёт с органайзера карандаш, вертит его в руке и бросает обратно. — Я вчера был с тобой слишком резок. Не учёл, что ты первый день на месте.

Опа! Вот это новости. Неужели?

Так, как там было написано? Спокойствие, субординация, никакого панибратства из серии «А как вам спалось», «ясно, как стекло» и «идите мойте руки».

— Всё хорошо, Илья Иванович. Я всё понимаю. Больше такого не повторится.

— Что именно?

И вдруг он склоняет голову набок и прищуривается. А у меня внезапно от его неприкрытого внимания и интереса загораются щёки, и, чёрт возьми, я это никак не могу контролировать.

Глава 14

Илья

Третий раз за неделю будильник вырывает из сна, где я веду переговоры, а они внезапно превращаются в погоню на мотоцикле по мокрой дороге. Бесполезный сон. Разбитый.

Встаю, бреду на кухню, чешу живот сквозь ткань белой футболки. Открываю холодильник. Свет бьёт в глаза. Яйца, сыр, пустая полка для овощей. Хочется омлет, но сама мысль, что всё это надо взбивать, жарить, — вызывает лень. Достаю полупустую палку сервелата и пакет с хлебом. Опять, блин, бутер. Что-то как-то моя прошлая была более хозяйственная, хоть и кормила меня травой.

Включаю кофемашину. Она зашипела, заурчала, обещая хоть какую-то бодрость. Из спальни выплывает Снежана. В шёлковом пеньюаре, с растрёпанными после сна волосами. Потягивается, изображая томную кошечку, и цепляется за меня взглядом.

— Илюша, а мне кофе?

— Не вопрос, — бурчу я, глядя на закипающую воду. — Ты пока хлеба с колбасой нарежь. Сделай бутер.

Она замирает, и на её лице появляется такое выражение, будто я попросил её приготовить борщ.

— Хм, что?

— Бутер мне можешь сделать? — повторяю я уже с лёгким раздражением. — Кушать хочу.

Она закатывает глаза, но с покорным видом мученицы берёт хлеб и нож. Смотрю, как она пытается резать, держа рукоятку своими длинными наманикюренными пальцами. Крошки летят во все стороны, ломтики выходят кривые, рваные. Я отворачиваюсь. Не могу на это смотреть.

На столешнице рядом тихо пищит телефон. Беру его, включаю и читаю сообщение от Орловой:

«Доброе утро, Илья Иванович! Обновила план дня — встречу с “Кнауф” перенесли с утра на 14:00 по их просьбе. Всё остальное без изменений».

Читаю. Хмыкаю. Палец сам тянется набрать ответ. Хочется написать «молодчина». Потому что последние три недели она и правда была молодчиной.

В первые дни Эля меня бесила. Эта суетливость, этот вечно готовый сорваться с языка дурацкий комментарий, эта беспомощность, когда что-то ломалось. И то, как на неё смотрели — тот же Юра, например. Я даже пожалел, что взял её. Красива, бесспорно. Пухленькая такая, с формами, но не в моём вкусе. Я всегда предпочитал стройных, без обид. И главное — она сестрёнка Егора. Помог ей в память о нём, чтобы хоть как-то замолить свою вину. Думал, пристрою куда-нибудь в тихий отдел, пусть деньги получает. Но чёрт возьми. Кто ж знал, что Вера именно в тот день ляжет в больницу.

Она вцепилась в эту работу, как бульдог. Не просто выполняла поручения — выстроила систему даже лучше, чем Вера, научилась фильтровать звонки так, что ко мне прорываются только действительно важные. А кофе… кофе у неё всегда идеальный. И она приносит его ровно тогда, когда я о нём думаю. Иногда даже кажется, что Эля читает мысли. Или просто очень внимательно меня изучила за эти дни и знает, что мне нужно.

А ещё до меня дошли слухи. Мой водитель Серёга вчера усмехнулся: «Ваша новая помощница, Илья Иваныч, весь “Стройгород” уже обаяла». Я и сам не заметил, как эта кроха Орлова, которая три недели назад ревела в луже, умудрилась за это время не просто вписаться, а стать… надёжнее, чем Вера? Не заменила — сделала по-своему. Лучше.

— Илюша, над чем смеёшься? — слышу голос Снежаны. Она смотрит на меня с ревностью в глазах. — Кто тебе пишет?

Я не отвечаю. Поднимаю телефон и набираю короткий ответ. Всего два слова.

Молодец, Орлова.

Отправляю, выключаю экран и кладу телефон на столешницу. Беру у Снежаны из рук кривой, неаккуратный бутерброд. Откусываю, запиваю чашкой кофе. А в голове уже прокручивается план дня, и вдруг накрывает какая-то странная радость от того, что в кабинете меня встретит её солнечная улыбка.

Захожу в офис в привычное время, уже на автомате ожидая увидеть её за столом или услышать это бодрое, уже ставшее традиционным: «Доброе утро, Илья Иванович!». Но — тишина.

Приёмная пуста. Свет горит, компьютер включён, экран замер на каком-то графике. На столе — образцовый порядок: разноцветные папки, выстроенные в ряд, стопки документов с цветными вкладками, чашка с недопитым. Но её самой нет.

Останавливаюсь посреди комнаты. Ощущение странное, будто привычный механизм дал сбой.

И тут из-за двери в подсобку доносится шорох. Потом глухой стук — что-то упало на пол.

Подхожу к двери, нажимаю на ручку — не заперто. Осторожно толкаю дверь и застываю на пороге.

Эля стоит ко мне спиной. В комнатке нет окон, но лампа на потолке светит ярко. Она снимает белую блузку и бубнит себе под нос:

— Да ёбушки-воробушки, только всё наладилось — и такая фигня.

Мозг отключается, потому что по-хорошему надо бы закрыть дверь к чёртовой матери. Но я смотрю на оголённые плечи, белый бюстгальтер, талию, которая резко переходит в мягкий, соблазнительный изгиб широких бёдер. Силуэт, повторяющий форму гитары — пышный, женственный, совсем не такой, как у худышек, к которым я привык. Кожа на спине светлая, кажется невероятно мягкой, бархатистой. Хочется прикоснуться.

Она поворачивается к стулу, и я успеваю заметить край кружевного лифчика на пышной груди, прежде чем она накидывает на плечи тёмную жилетку. И в этот миг поднимает глаза и видит меня в дверном проёме.

Пи**дец я влип.

Её глаза становятся огромными от ужаса и неловкости. Она вскрикивает, инстинктивно прижимает жилетку к груди, закрываясь, и её голос, срываясь на визг, выдаёт команду:

— Закройте дверь!

Тело реагирует быстрее сознания. Я резко отшатываюсь назад и захлопываю дверь. Отхожу на пару шагов, прислоняюсь спиной к стене в приёмной. Прикрываю глаза ладонью, пытаясь стереть обжигающий образ. Глубокий вдох. Выдох. Сердце колотится с неприличной частотой.

Вдох — выдох. Вдох — выдох. Поправляю брюки, охреневая от собственной реакции на Орлову. На Элю Орлову — сестрёнку моего друга.

— Твою мать… — тихо, но с предельной ясностью выдыхаю я, проклиная эту внезапную, дикую и абсолютно неуместную физиологию.

Разворачиваюсь, быстро иду в кабинет и там, хлопнув дверью, опускаюсь в кресло. Откидываю голову назад и смотрю в потолок, пытаясь взять себя в руки. Перед глазами всё ещё стоит её силуэт, красивые изгибы, испуг в её глазах.