Следователь поневоле. Тени Лазурного

Глава 1. Дорога в никуда

Когда поезд дёрнулся, медленно отходя от перрона, я поняла: всё, пути назад нет. В мутном стекле промелькнуло моё отражение — бледное лицо, под глазами тени от очередной бессонной ночи. Так я выглядела, наверное, когда мне было шестнадцать - после похорон отца. Сейчас я должна была бы выглядеть иначе. Взрослее. Увереннее.

Но уверенность этороскошь, которую мне никто не выдавал,к сожалению.

Ещё год назад я мечтала, как по распределению окажусь в большом городе. Где можно потеряться в толпе, раствориться среди чужих лиц, шагать по широким улицам, не думая о прошлом. Город казался мне анестезией - беззвучной, туманной, способной заглушить ту боль, что грызла изнутри с самого детства.

Но мечтам свойственно рушиться тихо, почти незаметно.
Вместо большого города мне выделили направление в маленький сибирский рабочий посёлок ,да еще и такой, что не каждый на карте найдёт. В редакцию районной газеты, которую пафосно называют «Северный Вестник», хотя бусинка с инициалами на шее моей матери сияет ярче, чем этот местный «вестник».

Когда я получила документ о распределении, сначала даже не смогла произнести ни слова. Потом смеялась. Долго. Горько. Так смеются люди, которым не оставили и видимости выбора.

Поезд стучал колёсами, а я смотрела на тусклый рассвет и думала: почему всё происходит так, будто кто-то невидимый расставляет фигуры на доске, и у меня нет права даже спросить - за что?

И всё же… одно радовало.
Там меня никто не знает.
Ни соседки, что шептались о нашей бедности.
Ни знакомые, которые жалели меня после смерти отца.
Ни те, кто смотрел на нас с матерью так, будто мы всю жизнь занимали у них в долг.

В посёлке я начну с чистого листа. Наверное.

Три пересадки, ночь в душной электричке, и вот я стояла на платформе маленькой станции. Платформа это конечно громко сказано. Пара бетонных плит и покосившаяся табличка: посёлок Лазурный. Ничего «лазурного» в нём не было. Серые дома, серый снег, серый воздух.

Мне стало холодно, хотя была ранняя осень.

Редактор обещал прислать кого-нибудь встретить меня, но, конечно же, никто не появился. Я поставила свою большую сумку на грязный, сбитый настил и огляделась, стараясь дышать ровно. Новый дом. Новая работа. Новая жизнь …если её вообще можно так назвать.

Сзади раздался кашель.
— Это вы… журналистка новая? — спросил мужчина лет пятидесяти в телогрейке.

Я кивнула.
— Я.

Он изучил меня взглядом.Так смотрят люди, которые привыкли отличать слабого от сильного, чужого от своего.

— Если по делу пропавшего приехалт, опоздали вы…. - произнёс он как-то хмуро.

Я моргнула.
— По какому делу?

— Рабочий исчез. Неделю назад. Все говорят ,что уехал, подался на Север. А жена уверяет что нет. Он домой собирался. А теперь… тишина.

Мужчина замолчал, будто хотел добавить что-то ещё, но передумал.

— Ладно. Пойдём. Я до редакции проведу.

Я двинулась за ним, чувствуя, как холодный воздух впивается в кожу. Пропавший человек. Первый день — и уже чем-то пахнет. Не то чтобы я любила проблемы, но… что-то внутри отозвалось. Тихо, глубоко. Как будто это исчезновение — ниточка, которую уже тянет кто-то другой.

И впервые за долгое время мне стало не просто тревожно.
Мне стало интересно.

Редакция оказалась в старом деревянном здании ,бывшей конторе леспромхоза, судя по выцветшей табличке, которую никто так и не снял. Доски на крыльце хрустели под ногами, как старые суставы, и я поймала себя на мысли: вот бы они хрустнули так, чтобы можно было повернуть назад.

Но я всё-таки толкнула дверь.

Внутри пахло сырым деревом, дешёвым табаком и старой типографской краской. Пахло… заброшенностью. Хотя, видимо, здесь до сих пор выпускали газету — значит, кто-то всё ещё держал эту лавку.

— Заходите, — мужчина в телогрейке жестом показал на коридор. — Я Михалыч. Помогаю тут… по хозяйству.

Слово «помогаю» прозвучало как «держу всё на себе». Иногда такие люди - фундамент любого предприятия, даже если официально они никто.

Я поставила сумку на пол и огляделась. Обшарпанные стены, пожелтевшие фотографии бывших работников, какие-то вырезки с конкурсами за восьмидесятые годы. В конце коридора мигал слабый свет.

— Редактор у себя? — спросил Михалыч у кого то сидяшего в темном кабинете.

— Да где ему быть. —ответил резкий женский голос: — Идите. Скажите, что приехали.

Не дожидаясь пока Михалыч скомандует ,я прошла к двери с табличкой “Редактор. Бойко В. П.” и нерешительно постучала.

— Да-да, заходите, — раздался хриплый голос.

В кабинете было тепло. Тепло и… тесно. Повсюду стопки газет, старый массивный стол, компьютер, который мог бы стоять в музее техники. В углу стоял электрочайник, вокруг которого скопилось несколько гранёных стаканов, будто здесь по очереди пили чай целой сменой.

За столом сидел мужчина лет шестидесяти. Волосы редеющие, лицо порезано морщинами, но глаза живые, цепкие. Он быстро смерил меня взглядом.

— А, вот ты. Новенькая. — это конечно же был не вопрос а констатация

— Да. Меня зовут…

— Знаю. — Он махнул рукой. — Анна. Журналистика, городской вуз, распределение. Как добралась?

— Нормально, — ответила я, хотя это слово мало что описывало.

— Хорошо. Работы у нас много, людей мало. Газета выходит два раза в неделю, сроки не жалеют. Но справишься. Тут все справляются, когда припечёт.

Он говорил спокойно, без пафоса. Как человек, который давно устал уговаривать кого-либо.

— Я слышала… — начала я осторожно. — О пропавшем.

Бойко поднял глаза.
— Уже успела?

— Михалыч сказал.

Редактор тяжело вздохнул, развернулся на стуле и смотрел на меня чуть дольше, чем нужно. В его взгляде было что-то странное – больше похоже на осторожность чем на недоверие.

— Пропал, да. Рабочий с завода. Женщина его плачет, но заявление толком не принимают – сама понимаешь в какое время живем. Тут у нас половина людей исчезает: кто в запой, кто на Север уехал, кто просто… решил жизнь сменить. Мы обычно такие истории не трогаем.