Слепая зона

Глава 1

Всё вымышлено. Любые совпадения случайны

— Здравствуйте. Вы не могли бы мне помочь? — улыбаюсь во все тридцать два высоченному молодому человеку, весело болтающему по телефону.

Он хмурится. Оглядывается, видимо в надежде, что вопрос не ему. Но я смотрю в глаза, не оставляя шанса.

— Не работает эскалатор, мне очень тяжело, — бормочу, делая вид, что смущаюсь.

Парень нехотя кивает, поднимает чемодан и, сцепив зубы, покорно тащит по лестнице.

— Там кирпичи у вас?

— Нет. Платьишки, туфельки. Вся моя жизнь, — дополняю, поразмыслив. — Элина. Впервые в Красноярске. Ничего здесь не знаю. И мечтаю об экскурсии.

— Удачи, — роняет он, дотащив чемодан до низу, и поспешно ретируется.

— Спасибо! Вы местный? — бросаю вслед. — Как бы мне такси...

Парня и след простыл.

Сдуваю выбившуюся прядь со лба. Что ж. Номерок не попросил, улыбкой не наградил. Добро пожаловать в Сибирь, Эля, в мир поистине суровых мужчин и трескучих морозов.

Я поправляю оттягивающую плечо сумку с ноутбуком, беру за ручку чемодан — не такой уж он и большой — и качу его к выходу, по пути вызывая такси.

Вбиваю адрес. Понятия не имею, где я нахожусь и сколько добираться до съемной квартиры.

Сколько-сколько?! Аэропорт в другом городе находится, что ли?! Суровые сибиряки в тяжелых черных пуховиках обгоняют и стремительно вылетают на мороз.

Быстро отвечаю на двадцать пятый за утро звонок обезумевших от страха за мою жизнь братца и бабули. Родители, к счастью, в своем уме, крепко спят в кроватях.

Пять утра. Я впервые так далеко от дома одна. Ни поддержки, ни совета, ни помощи.

Крупные мурашки удовольствия пробегают по плечам. Свобода! Наконец-то!

Я улыбаюсь сама себе и, напевая песенку, вливаюсь в поток. Красноярск, встречай! У меня с собой теплые варежки и шарф. Мы обязаны подружиться.

***

— Саш... То есть Александр Петрович, я уже выхожу.

Ночь выдалась та еще. Не получилось мгновенно перестроиться на местное время, в итоге до четырех утра я втыкала в телефон, а в семь прозвенел будильник.

Собиралась быстро, но тщательно. Все же первый рабочий день в новом коллективе, в новом городе — нужно подать себя как следует. Страшно. Но и интересно.

Наша команда выиграла грант на разработку нового вида пластика. Радости не было предела, мы много трудились, и это было заслуженно. Вот только нашу заявку объединили с еще одной, из Красноярска, и создали большую группу.

Предпочтение отдают регионам, так уж повелось: центр помогает слабым. На голосовании представлять столицу выбрали вашу покорную слугу, и вот я здесь.

— Элина, ушки на макушке, — говорит Александр Петрович хмуро. — Знаю я, как в регионах бюджет пилят и по карманам тащат, а отвечать нам. Два года — это кажется, что долго, в реальности пролетят по щелчку, и придется отчитываться. А если нечем?

— Я буду следить за ситуацией. Если что-то покажется странным, сразу наберу.

— Умничка. Когда руководителем проекта назначили Смолина, у меня чуть инфаркт не случился. Ну ладно. Это ты и так знаешь.

— Да-да, в курсе.

Откачивали всем этажом.

— У его папаши известная гоночная команда, удовольствие это недешевое. Где-то надо брать деньги. Большие деньги.

— Поняла. Не позволю пропасть ни рублю, выделенному на пластик.

— Умка. До связи.

Он не добавляет нежных слов, сбрасывает. Я не расстраиваюсь по этому поводу, все мы люди занятые.

Строгий костюм, черная блузка. Убранные назад волосы, немного макияжа. Беру сумку с ноутбуком и выхожу из квартиры.

Пока еду в такси, с интересом таращусь из окна. Как только потеплеет, обязательно возьму экскурсию.

«Эля, как дела?» — приходит от брата.

Не отвечаю с полминуты, и Максим перезванивает. Да господи! Я будто не в столице края нахожусь, а в Африке среди аборигенов! Приходится потратить целую минуту на то, чтобы успокоить нервного родственника.

Таксист ловко подрезает автобус и останавливается у здания Научного центра. Причем так резко он это делает, что я роняю телефон и наушники, которые закатываются под сиденье.

Черт.

— Минуту, — умоляю сквозь зубы.

Лезу под сиденье, шарю. Снег с ботинок успел растаять, и я пачкаю руки. В этот момент позади раздается гудок. Потом еще один и еще.

— Это нас торопят? — спрашиваю.

— Похоже, что да.

— Мы разве что-то нарушаем?

— Нет. Но он какой-то нервный.

Глава 2

Стоит и пялится.

Только бы этот нервный не оказался Платоном Игоревичем Смолиным. Может быть, лаборант? Сисадмин? Ну пожалуйста.

— Доброе утро, Платон Игоревич, — приветливо здоровается Дарина. — А у нас гости.

Смолин (а я надеялась, он повыше и посимпатичнее — все же звезда в научном мире) оглядывает меня с ног до головы. Я делаю то же самое с вызовом. Конфликтовать не хочу, само собой получается. На его джинсах и ботинках свежие капли грязи. Жесть.

Молчит. Ладно, кто-то должен быть взрослым, и я решаю сгладить ситуацию.

— Здравствуйте, — начинаю как ни в чем ни бывало. — Меня зовут Элина Одинцова. — Поразмыслив секунду, поправляюсь: — Элина Станиславовна. Прибыла из Москвы для работы над нашим грантом. — Смело протягиваю ладонь. — Готова к труду и обороне.

В одной руке Смолина стаканчик с кофе, в другой — папка с документами. Он пожимает плечами, дескать, положить все это некуда. Еще раз меня оглядывает настолько внимательно, будто впервые видит женщину.

— Понял. Это все?

Моргаю.

— Что все?

— Больше никого не прислали?

Щеки вспыхивают совсем не вовремя. Я опускаю руку.

— Я эколог. Вы отчитались, что инженеров и химиков у вас достаточно.

— Слепых зон у меня нет, — кивает он. Потом приободряется какой-то своей мыслью и говорит почти приветливо: — Ладно. Рад знакомству, Элина Станиславовна. Вы впервые в Красноярске?

— Да, но уже успела отметить, какой это красивый город. Планирую нанять гида.

— Отлично. Погуляйте, у нас есть что посмотреть и куда сходить. Увидимся в следующий раз... — Смолин бросает взгляд на календарь, прищуривается. — …двадцать пятого апреля, на совещании перед сдачей первого этапа. Время Дарина сообщит в СМС. До свидания.

Сейчас март.

Платон Игоревич отхлебывает кофе, а я сжимаю зубы. Саша прав: Смолин не собирается подпускать меня к работе. Он хочет отделаться от столичного надзора как можно скорее. Есть что скрывать?

— Дарина, вот это все я подписал, нужно отправить. — Он сгружает папку на стол секретаря. — Будь добра, узнай у Власова, когда он сможет встретиться. Мне бы вчера. И после пяти я сразу уеду.

— Конечно.

Смолин здоровается за руку с коллегами, проходит к дальнему пустому столу и ставит на него стаканчик с кофе. Включает ноут, усаживается.

Возникает недружелюбная тишина, которую нарушают лишь удары пальцев по клавишам и мое шумное сердце. Смолин втыкает наушники.

Я злобно суживаю глаза. Подхожу к нему и проговариваю медленно, с улыбкой:

— Спасибо. Я записала, что сдача первого этапа уже в апреле, времени у нас в обрез. Мне, кстати, удобно будет поставить стол у окна, и я свободна как раз до пяти, могу посмотреть лабораторию и цех.

Смолин слушает, потом достает наушник и спрашивает:

— Что, простите?

Глаза у него покраснели то ли от злости, то ли от недосыпа. Светлые, будто выгоревшие на солнце ресницы и брови на контрасте с темными волосами смотрятся неестественно и попросту странно. Приличная щетина. Заломы между бровями. Неприятненький тип. Два года будут долгими.

Вздыхаю.

— Я сказала, что готова прямо сейчас осмотреть лабораторию. И мне понадобится стол для работы.

Раздражение, мелькнувшее в глазах Смолина, можно было бы нарезать острым ножичком и подать закуской к пиву, без чеснока и перца. Достаточно остро.

Мило улыбаюсь.

В этот момент пальцы коллег начинают порхать по клавиатурам. Смолин бросает беглый взгляд на экран, вероятно читая переписку. Усмехается. Да мои вы зайчики, сплетничаете.

Становится понятно, как они выжили Веронику, и я заочно хочу с ней дружить.

— И добавьте меня в рабочие чаты. Разумеется, это тоже важно, — говорю так громко, что Смолин вздрагивает.

— Миша, — медленно произносит он, — покажи Элине Станиславовне подвал, пожалуйста.

В зеленоватых глазах снова мелькает что-то недоброе, будто лучше бы мне держаться от подвалов подальше.

Тощий двухметровый, видимо, Миша, которому лет под тридцать, поднимается и бормочет, отводя глаза в сторону:

— Идемте, что ли.

Остальные вновь печатают, и я, стараясь чувствовать себя польщенной тем, как много меня обсуждают серьезные дяденьки, предупреждаю:

— Скоро вернусь!

Бросаю Смолину подчркнуто доброжелательную улыбку и направляюсь за Мишей к лестнице.

«Они все в бешенстве, что я приехала, — быстро пишу Саше. — И даже не пытаются скрывать!»

«Так и знал, — отвечает он незамедлительно. — Будут выдавливать — доказательства мне на стол. Включай диктофон. Делай скрины переписок. Устрою гадам веселую жизнь».

***

Лаборатория как лаборатория, вполне приличная, в чем-то даже передовая. И это хорошо, потому что, судя по дефициту столов и кофемашин, можно было бы опасаться, что нас ждет нечто совсем допотопное и одна мерцающая лампочка под потолком. Смолин жадничает на кофемашину, но на оборудование раскошелился.

Глава 3

Платон

Ралли — не шахматы, здесь думать надо.

Чтобы раскачать мозг максимально, я занимаюсь наукой. И для матери, конечно. Она всегда мечтала, чтобы ее сын вырос приличным человеком, а не разбился насмерть, сделав жесткие «уши», то бишь перевернувшись несколько раз, как ее родной брат.

Слепая зона — это часть наружного пространства, которое не просматривается с водительского места, не отображается в зеркалах и, следовательно, не контролируется.

В конечном итоге все сводится к слепым зонам и скорости реакции.

Я подхожу к окну кафе и смотрю на новую игрушку, «Ниссан Сильвию», — душа поет. Акулёныш зубастый. Доделаю на неделе подвеску, бампера как раз придут из Японии, и можно дубасить. Пушка.

Может, Егору подарю, а может, покрашу в свои цвета.

— Что думаешь о новенькой? — спрашивает Миха, наш ведущий химик.

— Что? А. — Я морщусь. — О Москве? Она здесь ненадолго, — отвечаю чуть меланхолично. — Рекомендую не привязываться.

— В лаборатории зыркала, будто что-то понимает.

Отмахиваюсь.

Очередная дурочка с гонором, присланная имитировать бурную деятельность, чтобы стрясти бабла побольше. Которая на моей памяти? Печально, что ее зырканья нам дорого обойдутся. Но тут ничего не попишешь — грант поделили.

Столица, как всегда, планирует забрать всю славу себе, но позже, когда работа будет закончена. А пока можно просто поиздеваться вот такой вот Элиной Одинцовой. От этого расклада и безвыходности становится душно. И я пока не придумал, как выкрутиться.

— Может, дать ей пару задач ради интереса?

— Экологу? — взрываюсь. — На кой черт нам эколог, Миш? Выкупаем систему очистки «Клиар 5», включаем в розетку. Вуаля!

— Для порядка. Куда мы без ее рецензии и подписи?

— Рецензию я напишу сам, подпись Элина Станиславовна уж нарисует в апреле.

Пиздец как дорого эта подпись обойдется. Когда думаю об этом, сразу лихорадит.

Я вижу красную кепку и узнаю Егора издалека. Он, как обычно, делает круг почета вокруг Акулёныша. Дарить — не дарить, а?

Усмехаюсь и, накинув куртку, выхожу на улицу. Егор тянет руку, я пожимаю с размаха.

— Даже не подходи к ней! — начинаю с претензии.

— Аш-ш, оргазмическая выходит! Ракета.

— Акула.

За спиной брата я замечаю белую куртку. К ней прилагаются брюки, ботинки, копна темных волос чуть ниже плеч, смешной нос как у куклы, кнопкой, и абсолютно наглые, полные спеси глаза.

Настроение снова портится. Они прислали девчонку, перед которой надобно отплясывать.

— Платоша, — нарочито язвит Егор.

Аж вздрагиваю от такого обращения и улыбочки новенькой.

— Я тебя с твоей сотрудницей хочу познакомить, а то с первого раза у вас не задалось. Элина эколог, у нее куча патентов и всякой такой ерунды, в которой ты сам шаришь. От себя могу добавить, что Элина милая и красивая.

— Это она «оргазмическая»? — Москва кивает на Акулёныша. — Выглядит так, будто вот-вот развалится. Простите.

Милая? Приподнимаю бровь.

— Платон Игоревич, — поправляю. — Егор, я на работе.

Сегодня жутко опаздывал забрать посылку у курьера, а эта дурочка демонстративно вытирала пальцы салфетками и бросала высокомерные взгляды. Курьер прилетел из Японии и через три часа должен был выехать в Новосиб. Едва на ногах стоял.

Брат пожимает плечами:

— А давай сегодня и проверим: развалится или нет. Как насчет парного заезда?

— Я еще подвеску не докрутил.

— Лучше бы докрутить, — встревает Элина.

Прищуриваюсь и усилием воли перевожу глаза на Акулёныша. Приятно смотреть на приятное, это успокаивает. Парни выходят из кафе и направляются трудиться. Я прихожу в себя. Время.

Москва стоит рядом и слушает. Слепая зона, которая появилась в моей жизни.

Непростительная ошибка. Знал бы, что столица так рьяно влезет, — нашел бы четверых спецов по защите окружающей среды. Но своих, знакомых.

— А ты зачем приехал? — спрашиваю Егора.

— Ты забрал? Ну, посылку.

— Точно. Еле успел сегодня. Рубанов бегом-бегом, сам знаешь его туры. — Я поворачиваюсь к Москве: — Можно пообедать и выпить кофе, — киваю на «Упавшие Шишки», неплохое кафе с бизнес-ланчами. — Не спешите.

— Я не голодна, — улыбается Одинцова. С места не двигается, наблюдает.

Пиздец какая наглая.

— Покажи, блядь. Прости, Элин, — сокрушается Егор. — Терпения нет никакого. Я ждал этот день два месяца.

Открываю багажник. Брат подходит и заглядывает, восторженно застывает.

— Я щас заплачу, — шепчет.

— Давай, — разрешаю я. — Погромче.

— Это... руль? — спрашивает Москва. — В-вау.

Глава 4

Эля

«Доброе утро, енотик».

«Ты проснулась или нет?»

«Эля, я ненавижу разницу во времени, хватит дрыхнуть, имей совесть!»

Прочитав гору сообщений от Киры, сладко потягиваюсь. Третья ночь в географическом центре страны — полет нормальный. Вчера я ложилась спать с мыслью, что ни за что не усну до рассвета, всплакнула от одиночества и отрубилась через две секунды.

Начинаю отвечать, и Кира перезванивает.

— Ну как ты? — торопит. — У меня пять минут на кофе-брейк.

— В кровати пока что, — улыбаюсь. — У нас шесть утра, малышка.

— Шесть утра?! А у нас не пять часов разницы? Прости! Ты не могла переехать куда-нибудь в Ростов? Я путаюсь.

— Взаимно. То же самое.

С Кирой мы дружим со школы, и ничто на свете не способно нас разлучить, хотя общих тем должно быть немного: я ударилась в науку, Кира — врач-гинеколог. Еще в нашем чате есть дизайнер Василиса, и вместе мы — «Худеющие еноты». Еноты, потому что полоскуны, то есть чистюли и сплетницы, в зависимости от контекста, а худеющие — потому что женщины.

— Рассказывай, как первый рабочий день. С кем познакомилась? Как руководство, коллеги?

Морщусь при мысли о Смолине. Я терпеть не могу нервных мужиков, родился с членом — уж будь добр, веди себя адекватно. А вот брат у него хороший, сразу видно, что младший и любовью не обделенный. Мы пообедали, поболтали. Егор был ужасно мил, когда согласился помочь с покупкой авто, затребовав за это свидание.

Пересказывая Кире новости, поднимаюсь с кровати и подхожу к окну. Сибирское солнышко скромно печет, превращая серый снег в черную грязь и моря-лужи. Стоит поспешить с приобретением личного транспорта.

— Та-а-ак. Свидание? Ты два дня в городе! Мне уже нравятся красноярские мужики. Он, поди, за тебя и в ресторане заплатит. Сам.

Я усмехаюсь. Ох уж этот неунывающий патриархат — чем глубже в страну, тем его больше.

— У Смолиных здесь бизнес. Несколько автосервисов, магазинов автозапчастей, плюс они довольно серьезно занимаются гонками, — продолжаю рассказывать. — Это я уже вчера нагуглила сама. Они даже в Японию ездили на соревнования, представляешь? Местные звезды.

Не пойму правда никак, зачем в науку лезут. Что-то тут нечисто. Но эти мысли Кире не озвучиваю.

— Слушай, я за тебя рада, конечно. Но точно ли уместно встречаться с братом босса? Не ту мач?

— Пф, разумеется, я не планирую спать с Егором! Если мы пару раз поужинаем, ничего не случится. Мне же нужно обрасти хоть какими-то знакомыми! И расспросить про старшего братца. Остальная публика не спешит дружить, знаешь ли.

— Расспросить про старшего братца? Который с тобой даже не поздоровался? Элин… — Кира делает паузу. — Поклянись, что ты не принялась за старое.

Щеки вспыхивают от возмущения. И прежде чем я успеваю высказаться, она продолжает:

— Спортсмен и босс с болезненным эго и нарциссическими чертами, который тебя ни во что не ставит и откровенно грубит. Ничего не напоминает?

— Кира, ты с ума сошла? Это в прошлом. Смолин-старший мне не понравился совсем, но с этим грантом реально что-то не то. Это важная в масштабах страны разработка, понимаешь?

— Прости. Не хотела обидеть. Просто...

— Да ты не обидела.

Была у меня, так скажем, проблемка, которую я решала на сессиях с психологом. Выцепить из толпы самого высокомерного мужика, с тревожным типом привязанности, не способного на настоящие отношения, и втрескаться по уши. Из кожи вон вылезти, стараясь ему понравиться, а потом страдать: ну почему не полюбил, я же такая умничка! Тимур. Бр-р-р. Ни за что больше. Именно Кира была рядом, когда я приходила в себя после разрыва, так что ее страхи понятны.

В эту игру я больше не играю, но обживаться на новом месте нужно.

Быстро собравшись, я делаю заказ в одном модном, если верить Яндекс-картам, кафе и лечу на работу.

По пути читаю вчерашние сообщения Ба-Ружи, Макса, родителей. У меня прекрасная семья, но уж очень за меня переживающая. Моментами даже обидно. Словно я не уверенный спец, а маленькая девочка.

Курьера перехватываю у научного центра, забираю стаканчики с кофе и маффины и врываюсь в здание. Угостив охранника, поднимаюсь в офис. Дарина сделала мне ключ, поэтому я приехала раньше всех, чтобы занять стол. Первой! Ха-ха. И задобрить народ сладостями.

Оказавшись на нужном этаже, пихаю ключ в замочную скважину и понимаю, что открыто. Начало восьмого — какого, блин, черта?

Толкаю дверь и застываю на пороге. Платон Смолин, как привидение, сидит в полутьме. Я включаю свет, и он, вместо приветствия, раздраженно прищуривается.

И как я раньше на такое велась?

Рядом со столом Дарины есть икеевский комод, когда-то там, видимо, стояла кофемашина, а теперь — пара небольших горшочков с кактусами: попытка секретаря принести уют в суровую обитель суровых инженеров. Туда-то я и выкладываю что купила.

— Доброе утро, Элина Станиславовна. Вы сегодня рано, — говорит Смолин мне в спину.

Глава 5

Платон

«Помнишь, какой сегодня день?»

«Конечно, — отвечаю матери. — Ты в порядке?»

«Не спала ни минуты».

Я тоже. Всю ночь дубасил по красному кольцу.

«В такие дни я боюсь спать, сам знаешь. Пообещай, что не поедешь на кольцо вечером».

Она присылает свою фотографию, — измученная, печальная, будто постаревшая, — и я откладываю мобильник на целую минуту. Голова трещит из-за бессонной ночи, жалости и бессилия. Москва же неустанно ерзает на стуле, достает что-то из сумки, убирает обратно. Как специально врубает музыку, тут же выключает. Потрясающе громкая девка.

«Я заеду», — отправляю.

«Ты — все, что у меня есть. Поклянись. Поклянись моим здоровьем, что не поедешь на кольцо».

«Я не могу этого сделать, ты ведь знаешь. Но после — я буду. Жив и здоров».

Мать отправляет меня в бан немедленно. Сильнейшее раздражение волной прокатывается по коже, иссушает и болезненно жжет паяльником — чувством вины.

Дрифту я научился в пятнадцать в гаражах отца. В девятнадцать впервые выиграл «Тайм Аттак», в двадцать взял кубок на ралли. У меня была серьезная проблема. Нужно было выбрать одно направление и двигать по нему, но я не мог — нравилось все. Когда мне был двадцать один год, разбился дядя Фёдор. Сегодня ему исполнилось бы сорок три.

Закрываю глаза и вижу трассу, движусь по ней, словно в реальности все происходит. Мышцы напрягаются автоматически, готовясь к перегрузкам и тряске. Машина — не отдельный механизм, это экзоскелет, часть моего собственного тела. Я знаю наше красное кольцо наизусть, каждый метр, малейшие неровности покрытия. Иногда мне снится, что я еду по нему с закрытыми глазами. Раз за разом.

Показатели приборов. Переключение скорости. Рывок вперед, пока можно. Тормозная система откликается мгновенно. Вхожу в поворот, адреналин скачет, и я живу. Ускоряюсь на максимум. На этом участке можно.

Кто-то роняет ручку. Несложно догадаться кто.

Я открываю глаза и впечатываю их в монитор. Таблицы рябят, цифры сливаются, целую секунду мозг противится тратить силы на тексты. Вдох-выдох, работаем.

Пытаюсь у самого себя найти ошибку. В бюджет, даже с учетом столичных нахлебников, помещаемся. С большим трудом. Втянув животы и щеки, то есть ударив по зарплате.

Москва громко вздыхает, не позволяя ни на секунду забыть о ее существовании. Сегодня на ней длинное белое платье, на талии черный ремень. Такие же черные широкие браслеты, серьги. На цыганку похожа.

Дверь открывается, парни заходят один за другим. Живут в одном районе и практически всегда приезжают одновременно.

Барышня подскакивает и по-хозяйски угощает всех кофе и маффинами. Весело щебечет, рассказывая, как заблудилась в городе, топит гонор в самоиронии. Кажется даже приветливой. Может, зря я на нее накинулся?

Не в моем вкусе, но талия поразительно тонкая, я таких не видел. Плечи худые, широковатые, а вот изгибы, приятные глазу. Вчера Москва была в широких брюках, сегодня в длинном платье, поэтому что с ногами — непонятно совершенно. Но любопытно.

Обрываю себя и возвращаюсь к монитору. Мысли шалят, после разрыва с Юлей прошло много времени.

Документации — вал, половину рабочего времени сейчас занимают бумаги, так что на несколько часов мы все выключаемся, спеша закончить с рутиной.

Ровно в двенадцать Москва берет мобильник, прочищает горло и начинает вещать «на периферию», по традиции громко:

— Здравствуйте, Александр Петрович... Да, у меня уже обед почти, спасибо. Проблема есть: мне не показывают сметы, поэтому я не могу ответить на ваши вопросы... Верно, Смолин. Отказывается сотрудничать. Категорически. — Она широко улыбается, явно наслаждаясь тем, что я слышу эти жалобы.

Сука самоуверенная.

Наглость обескураживает. Начальство-то на моей стороне, все всё понимают. Чего добивается?

Рабочий чат взрывается. Я смотрю на оранжевые кружки с цифрами сообщений. Не читаю.

Проходит минута. Вторая. Третья.

Мой мобильник начинает вибрировать. Рыбаков. Беру трубку.

— Да?

— Ты, блядь, совсем охренел, Смолин?! — ор на максимум.

Блядь. Не на моей стороне, оказывается.

***

Элина

Возможно, месть и правда блюдо, которое стоит подавать холодным, но я никогда не была подлой. И не хотела бы такой становиться. Поэтому поговорила с Сашей в кабинете, при всех.

Играю жестко, но открыто.

Смолин общается по телефону.

Что лечат ему — понятия не имею, но судя по тону, который с трудом можно разобрать, натурально орут.

Платон Игоревич, отдать должное, не дергается, не уничтожает меня глазами, не швыряется предметами, а я была и к этому готова. Таращится в экран ноутбука, слушает. Лишь губы чуть сжимаются. Не смотри я пристально — не заметила бы.

— Я понял. Хорошо. — Он откладывает мобильник на стол. Молчит.

Глава 6

Демонстративно проигнорировав вопрос, Платон Игоревич подходит к машине первым и открывает пассажирскую дверь.

Огось. Это что у нас за трансформация в джентльмена?

В тот момент, когда я уже начинаю переживать, не пригрозили ли ему зверской физической расправой, — мало ли какие нравы на этой отвоеванной казаками земле, — Смолин подхватывает пачку документов и тащит к багажнику. Бросает через плечо:

— Падайте.

А. Ну слава богу, просто освобождал место. Подхожу нерешительно.

— Да доедем, — отмахивается он, — не тряситесь.

— Я пытаюсь!

Выражение его лица нужно видеть. Смолин, наверное, напоминает себе , что женщин бить нельзя или что-то в этом роде. Закатывает глаза и качает головой.

Солнышко сегодня яркое, греет совсем по-весеннему. Надеваю солнечные очки, оглядываюсь и понимаю, что мне здесь нравится. В этом городе. Воображаю, что не пройдет и двух месяцев, как клумбы и деревья позеленеют.

Будет красиво. Если я доживу, конечно.

Очень хочется прошмыгнуть на сиденье и пристроиться тихим мышонком, сказать что-то доброе, чтобы подлизаться.

Но увы, вместо этого я, не удержавшись, проверяю рукой сиденье, тщательно стряхиваю воображаемые крошки. Смолин, уже успевший занять место за рулем, едва слышно вздыхает.

Сиденья, кстати, крутые, спортивные и явно новые. В салоне идеальная чистота. Поерзав для вида, словно мне некомфортно, я чуть регулирую наклон спинки, отодвигаю кресло назад и пристегиваюсь.

— Вам удобно? — пытливо интересуется Платон Игоревич и поворачивается ко мне. Пялится прямо в глаза.

Серьезный такой, что на миг теряюсь и даже жалею об устроенном спектакле. Нормальная, в общем-то, тачка, спортивная и старая, но с душой, что ли. Да и все же пока Смолина можно упрекнуть только в скверном характере, а не в тупости.

Но отступать поздно.

Фыркаю и выдаю:

— Да, вполне.

«Ниссан» плавно трогается.

Я невольно напрягаюсь, ожидая, что босс немедленно начнет демонстрировать возможности, свои и своего железного коня, — выжмет газ, резко затормозит, войдет с ветерком в поворот, как в третьем «Форсаже».

Ничего подобного.

Даже ощущаю некоторое разочарование — Смолин передо мной не выпендривается. Вообще. Он смотрит на дорогу и начинает объяснять, куда мы едем. Как долго и с каким трудом они искали и нашли нужное место, чем оно хорошо и какие минусы. Говорит про оборудование, про систему охраны, рассказывает про каждого члена команды — кто какие функции выполняет, у кого какие заслуги. В общем, делает все то, что, в моем представлении, должен был делать вчера.

Только вот без огонька. Вымученно.

Отчего-то снова становится тоскливо. Раунд выигран, «трофейный» Смолин изменил планы и посвятил свое время мне. Вынудили. Именно этого он от Москвы, видимо, и ожидал.

От негодования, кажется, краснею. И раздражаюсь, потому что он заставляет меня чувствовать себя гадко.

Стреляю глазами — серьезный такой, спокойный. Руки на руле. Чистые. Длинные ровные пальцы, ногти подстрижены коротко. Рукава куртки-бомбера чуть закатаны, и видны густые темные волоски на предплечьях.

— ...Поэтому, чтобы не стоять в мертвых пробках на выезд из города, — продолжает бубнить Смолин нейтрально, — лучше выезжать после десяти. Ремонт пока в самом разгаре, поэтому чуда не ждите. Но мы стремимся к тому, чтобы в июне можно было спокойно и комфортно работать.

— Поняла, спасибо.

— Сметы пришлю ближе к концу недели. Буду ждать ваши пожелания десять дней, потом уже начнем закупаться. Дальше тянуть смысла не вижу. Некоторые договоренности у меня уже есть, возможно вы посчитаете, что несколько заблаговременно, но с этими компаниями мы сотрудничаем давно, и никаких проблем не было. Могу поручиться.

— Звучит очень даже неплохо, — подбадриваю.

— Спасибо, — роняет он с нотками иронии. Дескать, сама подотрись своей похвалой. Еще и смешок в конце.

Нарцисс.

Его тон одновременно злит и... впечатляет, что ли.

Я чуть поворачиваю голову и, скосив глаза, через очки рассматриваю босса.

Не красавец, и до сих пор не могу определить, симпатичный ли. Черты лица вроде бы и правильные, но в то же время довольно резкие. В модельном бизнесе с руками и ногами Платона Смолина вряд ли бы оторвали, однако меня такие мужчины, напротив, привлекают.

Природа и папины гены подарили мне кукольное личико. К такой внешности стремятся, хотя лично мне самой всегда нравились более выразительные люди. Запоминающиеся. Например, жена моего брата Максима — Аня. Вот не типичная красавица же, при этом супермодель, и не зря. На нее хочется смотреть. Она живая и яркая. Увидишь раз — не забудешь.

А я какая-то... ну в стандарте. Средние волосы, средний рост, средний вес и средняя длина ног средней ровности. У всех есть изюминка, моя — надеюсь, в интеллекте. Мозги — единственное, что делает меня особенной. Поэтому, наверное, мне так важно быть полезной.

Глава 7

Двигаясь со скоростью света, можно подчинить себе время. Наша скорость, ясно-понятно, ниже, но в моменте... кажется... что время и правда замедляется.

Напряжение звенит в ушах, хочется больше информации, и я сдергиваю очки.

Секунда, вторая, третья. Пресс каменеет максимально, я так напрягаю ноги, что их вот-вот сведет судорогой.

Вижу одновременно дорожное полотно, капоты нашей машины и вражеской. Тачки по очереди обгоняют друг друга. Движки ревут. Уровень агрессии зашкаливает.

Победить! Сделать этого козлину неадекватного! Я вдруг ощущаю азарт такой силы, что он сминает инстинкт самосохранения. Стискиваю пальцы и подаюсь вперед.

Ни слов, ни мыслей. Абсолютная, пугающая пустота в черепной коробке.

Рывок. Еще один. Я сжимаю кулаки. Ну давай же! Давай!

— Быстрее! — кричу, саму себя не помня.

Наша машина вырывается вперед, и я радостно вскидываю руки! Смолин сосредоточен, но я замечаю зачатки самодовольной улыбки, на миг показавшейся милой.

Мы стрелой несемся по трассе! Нас не остановить, мы скорость! Мы — сама жизнь!

Теперь уже окончательно понятно, что победили. Деревья мелькают по обочинам, машина плавно замедляется. Я открываю окно, ловлю растопыренными пальцами колющий воздух. А потом, дразнясь, показываю отставшему неадеквату на белой машине средний палец. Поднимаю руку повыше, чтобы уж точно увидел.

Платон Игоревич хрипло смеется. Я снова ощущаю то самое неловкое смущение, заставляющее опускать глаза и, как в кино, покусывать нижнюю губу. Приходится себя проконтролировать, чтобы не выкинуть чего-то подобного.

Сердце колотится как при беге, торопливо поднимаю стекло. Мы со Смолиным вдруг бегло переглядываемся, совершенно случайно, как обычные люди в момент диалога, и в голове всплывает: «Ничего такой».

Я быстро перевожу глаза на дорогу.

— Так его! А кстати, это кто? — все еще на адреналине выпаливаю весело.

— Эм. Один друг.

— Друг? — Мои брови летят вверх, я поворачиваюсь к Смолину всем корпусом: — Кто ж, по-вашему, враг, если это друг?

Машина тем временем замедляется, мы возвращаемся к обычному городскому вождению.

— Длинная история, Элина Станиславовна. Как насчет того, чтобы оставить случившееся между нами? — улыбается он. На этот раз натянуто, привычно вымученно.

Становится равнодушным, каким был с самого начала. Переживает, видимо, что я солью заезд начальству.

Ни намека на флирт или что-то в этом роде. Ни взгляда, ни интонации... Ох. Внутри печет от утроившегося интереса.

Стоп.

Нет-нет-нетушки!

С ужасом качаю головой. Лучше бы подкатывал, ей-богу! Загадочно-печально-прохладный голос Смолина мгновенно разжег пламя незаслуженной симпатии.

Согреть отстраненного мужика. Доказать, что он хороший и нужный. Спасти любовью. Какой соблазн — снова с размаха на те же грабли, и лбом. Да так, чтобы в ушах звенело пару месяцев.

Ни за что на свете.

Как взрослая женщина, я делаю выводы: симпатии нет, поэтому и думать нечего.

— Это смотря что мне за это будет, — говорю ровно. Без тени кокетства.

Смолин усмехается.

— А чего бы вы хотели? — уточняет со снисходительной издевочкой.

Я вспыхиваю от негодования! Уже что-то там себе нафантазировал? Заметил, что мне понравилась его победа? Перья распушил, посмотрите на него. Дергаю плечом.

— Сметы сегодня.

Он цокает языком с явным разочарованием.

Ликую!

— Вот зараза.

— Что вы сказали?! — хмурюсь я.

Все та же белая иномарка равняется с нами, но отчего-то есть стопроцентная увернность, что заразой обозвали именно меня.

Неадекват в бешенстве, требует реванша.

— Элина, опустите стекло, будьте добры.

Слушаюсь.

— Извините. — Смолин наклоняется ко мне насколько возможно, прочищает горло и орет грубо, низко: — Ты, тварь конченая, приезжай вечером на кольцо. Слышь?! Погоняем! Сейчас, блядь, отвали, я на работе!

Лично я бы послушалась.

Вблизи от него и правда пахнет маслом и незнакомой мне туалетной водой, столь же резкой, как тон голоса. Смолин возвращается на место ни секундой позже, чем следовало бы.

Неадекват усмехается, кивает. А потом резко поворачивает руль. Машина виляет вправо, прямо на меня.

Кричу в полном ужасе! Группируюсь в ожидании удара!

Не представляю, каким образом удается избежать аварии. Смолин реагирует не то что мгновенно — кажется, заблаговременно. Мы тоже виляем. Выезжаем на обочину.

Белая машина рвется вперед, Смолин тоже выжимает газ. Ниссан срывается с места, время снова замедляется. Мы с Платоном сливаемся с автомобилем, становимся его частью. Летим.

Глава 8

Егор та-ак мило смущается, что я таю, будто леденец на солнышке. Приятный он мужик, простой и улыбчивый. Забрал меня с работы в пять, прокатил по городу и привез поужинать в действительно красивое место, как и обещал.

Вьющиеся, чуть рыжеватые волосы коротко подстрижены. Пухлые губы. А вот разрез глаз как у Платона, точь-в-точь, хотя с цветом снова мимо — радужки карие. Обожаю генетику, как ловко она тасует внешние признаки. Братья одновременно и похожи, и совершенно разные.

И еще язык. У Егора он не намертво приварен к нёбу. Говорить Смолину-младшему будто не больно, как одному нашему общему знакомому, поэтому за полчаса я узнала, что они с Платоном двоюродные братья по отцу. Родились и живут в этом городе, с детства в гонках. Сначала это был картинг: соревнования, в том числе за границей, победы, кубки, от которых ломились столы. Потом тренировки за рулем настоящих машин на специальных оборудованных площадках, и наконец, в восемнадцать парни получили права. Буря, вспышка, безумие. Следующие восемь лет жизни стали самыми яркими и счастливыми.

Смолины в спорте. В настоящем, крутом, капец каком опасном спорте. И если старший еще способен говорить о чем-то, кроме тачек, ужин с его братом показал: второй на них помешан.

Егор младше Платона всего на три месяца, но в сети они именно так и названы: братья, старший и младший.

Я не смогла решить, стоит ли рассказывать о дневном приключении. Все же Платон выполнил обещание и прислал мне то, о чем просила, и даже больше. Взамен попросил молчать.

— Твой брат сказал, что сегодня плохой день, — произношу осторожно, когда официант, забрав грязные тарелки, приносит душистый травяной чай. Взяв свою чашечку, подношу ее к лицу и вдыхаю аромат сена, от которого душа радуется. — Можешь сказать почему? Если это не секрет.

Егор чуть хмурится, словно я полоснула по личному. Опять. Блин, зыбко, как по песку в пустыне идешь. Что-то особенное сегодня произошло, почти святое.

Помешивая сахар в чае, он произносит:

— Сегодня день рождения дядьки Платона, Фёдора. Но мне он тоже как родной, так что, можно сказать, нашего общего дядьки. Фёдор, отец и отец Платоши вместе начинали когда-то давно. И так уж совпало, что именно в этот день Фёдор погиб на ралли. Он был еще жив и пытался выбраться из груды покореженного железа, когда в него влетела другая машина. Это была страшная авария.

Сердце на миг сжимается так сильно, что чувствую боль. Вспоминаю крики неадеквата на трассе: «Ты труп! Чертов труп, Пла-то-ша!» Становится не по себе.

— Боже. Мне так жаль.

— Ничего, прошло пять лет. Такое, к сожалению, случается, благо редко. Фёдор был лучшим, самым лучшим в мире. Каждый год в его день рождения мы устраиваем вечеринку и проводим заезды. Сегодня посмотришь. — Егор хитро улыбается, вновь становясь беспечным.

— Блин. Не знаю. Удобно будет? Я ведь чужой человек, а у вас столько личного намешано.

— Ожидается толпа, — отмахивается он. — Все, кто знал Фёдора, придут. Не отказывайся, увидишь, как веселятся в регионе двадцать четыре. Ты ведь, небось, дальше МКАДа и не бывала? — говорит таким тоном, словно я невезучая бедняжка. Играет бровями.

Смеюсь. Нравится мне эта местная уверенность, она заряжает. Ну не могут люди так выпендриваться на пустом месте, невозможно это! Значит, есть чем гордиться.

— Вообще-то бывала, я ведь ученый. У нас часто проходят форумы, семинары. Но, действительно , дальше Урала жизнь пока не заносила.

— Ботаничка, — грозит мне пальцем Егор. — Помню-помню, как и Платоша. Он тоже вечно с книжками и тетрадками. Сука, так бесил. «Егор, посмотри на брата, ты не можешь учиться так же?». — Он закатывает глаза, да так потешно, что хохочу.

— Как твой брат может заниматься и грантами, и гонками? Не понимаю.

Нам приносят счет, и Егор так ловко прижимает к терминалу свою карту, что я и пикнуть не успеваю. Он достает несколько сотен, оставляет на чай.

— Эй, давай я заплачу за себя. Мне неудобно, правда, — тянусь к чеку.

— Обидишь. Убьешь. Оскорбишь, — выпаливает Егор, видимо, в порядке важности. — Эй, это я тебя пригласил, заканчивай.

— Блин. Ладно. Но чтобы ты знал: у меня есть деньги и я всегда плачу за себя сама.

— Не любишь быть должной?

— Ненавижу.

— У нас так не принято, расслабься. Спортсмены девочек не обижают.

Он поднимается, и мне приходится последовать его примеру.

Уже в машине, по пути к моему дому, я спрашиваю:

— А Платон будет?

— Если его отпустят. — Егор гасит смешок. — В том году был. У Платоши известная всему городу проблема: он никак не может решить, с умными он или с красивыми. Поэтому приедет он гонять или просидит за умными книжками — одному боженьке известно. Но тебе нечего робеть, на треке он тебе не босс. Окей? Ты будешь со мной.

Егор выглядит полностью, на сто процентов адекватным и вменяемым. О нем куча информации в сети. Не успела прочитать подробно, но стоит вбить фамилию и имя — высвечиваются фотки. И я решаю рискнуть.

Дома быстро натягиваю плотные колготки, пышную розовую юбку и короткую черную куртку. Теплые ботинки. Вроде бы и празднично, но и не замерзну. Все это время Егор покорно ждет у подъезда, он не пытался подняться со мной и «помочь». Его осторожность и аккуратная напористость располагают.

Глава 9

— Агаевы. Да ла-адно, — тянет Егор и как-то сразу меняется, превращаясь из доброго весельчака в агрессивного задиру.

С таким бы я кататься ночью не поехала, поэтому делаю шажок назад.

— Этих-то мы и ждали. — Он даже руки потирает машинально, разминает плечи.

Сам-то в курсе, что к драке готовится?

— Я за битой, — коротко сообщает Марсель. Он немного картавит, и старается подбирать слова так, чтобы не произносить звук «р».

Нервно оглядываюсь по сторонам. Было бы проще, если бы ситуацию прояснил Смолин-старший, но он сильно занят, выжимая дурь из «Сильвии». Эти же и не думают разбираться.

— Платон их пригласил! — говорю я громко, мгновенно привлекая внимание, а вокруг собралось уже человек десять.

Какой Платон — уточнять не нужно, народ сразу понимает, о ком речь.

— Вон того, — невежливо показываю пальцем на неадеквата.

Мужик в ответ машет. Качаю головой.

— Он провоцировал Платона на дороге сегодня днем, чуть не устроил ДТП. И Платон сказал: «Хочешь погонять — приезжай на кольцо».

Егор ругается сквозь зубы, аж уши начинают гореть, и я отворачиваюсь. На меня смотрят, тогда представляюсь снова:

— Элина, мы с Платоном вместе работаем. — И добавляю: — А кто это вообще? Я третий день в городе, а тут такие страсти. Прям Монтекки и Капулетти.

Неадекватный опять машет, и кажется, опять именно мне. Поворачиваюсь к нему спиной. Парни усмехаются и одобрительно присвистывают.

— Тимофей Агаев и компания, — поясняет Марсель. — Слышь, Егор, у них весеннее обострение, прибыли за первой медпомощью. Надо оказать.

— Тимофей убил Федора на ралли, — выдает Егор. — Ему здесь не рады, особенно сегодня. Если Платон его пригласил, то я... оказал бы помощь и брату тоже.

Становится не по себе. Гонщики шумно тормозят, паркуются. Им вроде бы и хлопают, но как-то вяло. Все пялятся на гостей, теперь уже очевидно — званых.

Сердце уже не просто колотится, оно выдает сложные перевороты. С одной стороны, домой хочется, с другой, последнее, что я сейчас сделаю, — это вызову такси.

Смолин-старший ловко выпрыгивает из «Сильвии» и направляется к нам.

В белом спортивном костюме, белых модных кроссовках «Найк» прямо по весенней грязи шлеп-шлеп. В черном жилете и без шапки. Посмотрите только, какой модник, — глаз не отвести. По пути он быстро здоровается с желающими, кивает правда без улыбки, а как-то снисходительно, что ли. Рок-звезда.

Глаза закатываю.

Непременно бы выдала что-то насмешливое, жаль, не время. Градус напряжения зашкаливает, становится жарко, хотя мы на открытом воздухе и выдыхаем пар. Пальцы коченеют, и я делаю глоток глинтвейна.

Братья здороваются громким молчаливым рукопожатием. Смолин-старший удостаивает меня долгим серьезным взглядом. Посылаю в ответ улыбку — дескать, да, и тут я тоже. Он едва заметно, словно нехотя кивает: оставайся, раз приперлась, черт с собой.

Богическое гостеприимство. Я уже привыкла, что ртом дяденька не здоровается, поэтому не удивляюсь.

— Ты на хрена их позвал? — тут же накидывается Егор.

Платон отводит от меня глаза, причем как будто через силу. Внутри зачем-то екает, хотя я совсем не собиралась впечатляться.

— Кому-то щас череп проломят, сам отвечать будешь... Дядя Игорь, вы в курсе, что происходит?

Я оборачиваюсь и вижу мужчину хорошо за пятьдесят, который тоже участвовал в заезде. Он приехал последним. Стройный, хмурый. Квадратный подбородок, глубокие брутальные морщины и все такое. Максимально мужественный дед. Мой босс на него довольно сильно смахивает. Одет дядя Игорь, как и пристало, в черное. Пожимает руку Егору.

— Агаевы участвуют в ралли, — басит. — Будет полезно прикинуть силы. А ты опоздал на первый заезд, кстати.

Отдать Егору должное, он не кивает в мою сторону, пытаясь свалить вину. Лишь прищуривается и раздраженно качает головой, всем видом показывая, что думает насчет подобных экспериментов.

— Могли бы подождать пять минут.

Я пытаюсь понять: это отец старшего Смолина?

— Обязательно именно сегодня? — продолжает накидывать Егор.

— Да, я хочу его уделать сегодня, — чеканит Платон. Поворачивается и шагает к Агаевым первым.

За ним тянутся Марсель, Егор, дядя Игорь и еще двое. Подходят к машине неадекватного, начинают что-то обсуждать довольно натянуто, но без криков. Смолин, который босс, скрещивает на груди руки и выглядит максимально вызывающим. Я делаю несколько фотографий — мало ли что случится, при необходимости покажу Саше.

Потом отхожу назад и присоединяюсь к компании девушек, которые встревоженно наблюдают за ситуацией. Музыку снова включают, но значительно тише.

Кто-то кричит тост:

— За Федора!

Девчонки поднимают стаканы, и я делаю то же самое. При этом наблюдаю за тем, что Агаевым тоже наливают. Надеюсь, газировку. Все пьют.

— У Тимы движок допилен, — рассуждает одна из девушек, — не зря они так смело нарисовались. Платон на серийной машине. Чую пятой точкой, Платоша всю дорогу будет звонить в бампер, этим и закончится вечеринка.

Глава 10

Платон

Отец набирает почти сразу, как отъехал. Я выключаю музыку, врубаю громкую связь, и первое, что слышу:

— Я счастлив.

Усмехаюсь.

— Пожалуйста. Агаев торопился и лажал раз за разом.

— Бедняга. — Отец явно накатил и чувствует себя превосходно. — Пилоты обычно не допускают детских ошибок. Видно, нервы по-прежнему шалят на больших оборотах.

— На ралли ему пиздец в этом году.

В прошлом сезоне я был вынужден сойти с трассы — сжег тормоза. В этот раз мы почти с нуля выстроили машину: мощный движок, легкая, управляется на изи. Поглаживаю руль Акуленыша, чтобы не ревновала, и ухожу на обгон.

Бодро сигналят — узнали.

Здороваюсь аварийкой, переключаюсь на последнюю передачу и выжимаю газ. Улетаю вперед. Линии расплываются, ночная трасса пуста, до города далеко.

— Ты чего так рано уехал? Вообще-то народ не понял, все ждали, что ты как минимум тост скажешь.

— Егор скажет, он это лучше умеет.

— И все же нехорошо. Ты к матери, что ли? — бросает отец насмешливо.

О, опять этот тон. Здравствуйте, папе снова дерзкие семнадцать.

— Мальчишка, так и просидишь у ее юбки всю жизнь. Она меня также пыталась под каблук загнать. Простыни гребаные строчила, шантажировала. Тебе теперь написывает? А знаешь что?..

— Ага, знаю, до завтра. — Сбрасываю вызов.

Гашу нахлынувшее раздражение. Не буду я заканчивать день ссорой, хотя подмывает. То, что ты нашел телку моложе и протащил мать через грязный развод, не значит, что я тоже должен на нее забить. Делаю музыку громче и выжимаю газ.

Когда в садике спрашивают, кого больше любишь, маму или папу, — чувствуешь себя предателем. Пытаешься выкрутиться, называя обоих, что всех крайне умиляет. Когда тебе за двадцать, никто больше не умиляется и всем плевать, кого ты там любишь. Тебе говорят прямо: «Ты должен прекратить общение со вторым родителем, потому что с сегодняшнего дня он стремный».

Я провожу рукой по губам, стирая вкус Юляшки. Дурная девка, впрочем давно ставшая хорошей приметой. Уж не знаю, как у нее так выходит, но Юляша — как тот осьминог Пауль, что предсказывал победы футбольных команд. Вот только наш оракул всегда тянется к победителям ралли. Сегодняшний ее порыв лишний раз подтвердил, что кубок мы возьмем. И спонсоров, которые так нужны будут Егору на летних соревах.

Неудивительно, что Агаев из машины не вышел.

Хотя какая-то часть меня Тимофею сочувствует. В том году я тоже был обескуражен, когда Юлька приехала со мной, а ночь перед заездом провела с ним. Словно почуяла девка, что сгорят тормоза. Во сне они ей, что ли, приснились? Течет на победителей — такая вот суперсила.

Кровь кипит, асфальт ровный, я сосредотачиваюсь на дороге. Сначала замедляется сердечный ритм, за ним — и весь мир. Не чувствую ничего, лишь предел машины, который становится моим собственным пределом. Есть лишь дорога и понимание, на что способен.

Тело работает на рефлексах, в такие секунды хорошо думается.

Завтрашний день забит работой. Раньше встать не получится, уже ощущаю: силы подводят. Новый руль так и не опробовал, засада.

До выходных долго. Свалить бы на целый день из научного центра, но у Москвы точно есть журнал, куда она прилежно проставляет энки за пропуски. Ходит, высматривает, что-то постоянно себе в телефон записывает.

А может, и не себе, может, доносы сразу строчит. Не разберешь, что означают ее эти закатывания глаз. Один раз уже нажаловалась, правда демонстративно, не в крысу. Но не исключено, что это какой-то хитрый план. Мы мужики простые — можем и не просечь.

Мысленный поток уходит куда-то не в то русло, тепло разливается по телу, в паху печет. Вовремя. Аж в горле пересыхает, я беру бутылку воды и жадно пью.

Одинцова явно кайфанула на заезде. Ну нельзя так притворяться! Сжимаю зубы и загоняю стрелку на желтые обороты.

Скакала, кричала, победе радовалась и ничего в свой гребаный айфончик не писала. Вообще о нем позабыла. Так-то.

Она будто от души веселилась, словно умеет это и любит.

Такая же была, когда днем Агаева сделали. Счастливая?

Сомнительно. Ухожу на обгон, завершаю, сбавляю скорость — впереди камеры. Дороги в своем городе я знаю наизусть.

Улыбка у нее красивая. Обычно — ласково-саркастичная, аж передергивает от зашкаливающего ехидства, а сегодня Москва была простой и жизнерадостной, и оттого какой-то подкупающей, что ли. Хотелось подойти и поцеловать дерзкие губы. И кто бы мне помешал?

Смазать бы вкус Юляшки-оракула новым, сто процентов ядовитым, да и по хрену. Перспектива провоцирует вцепиться в руль крепче и чуть поерзать. Бля-ядь, этого еще не хватало. Я хочу Москву. Сейчас.

Сотовый тогда завибрировал вовремя, я с трудом остановился, а то начальство бы завтра вздернуло. Но искру восхищения в ироничных глазах зажечь было приятно.

Как дурак улыбаюсь самому себе, пока мчу. Качаю головой, дергаю ручник, вписываясь в поворот. Сбрасываю скорость на въезде в город и вливаюсь в поток.

Глава 11

Элина

Телефон вибрирует, и я молюсь, чтобы это была какая-нибудь пожарная тревога или сигнал о землетрясении, только не будильник. Лучше сгорю, чем оторву голову от подушки. Ни за какие коврижки.

Он вибрирует еще раз — вот теперь будильник. Выключаю, открываю сообщения — у Киры снова ночной кофе-брейк.

«Енот, вставай! Я вчера весь вечер читала про твоих гонщиков! Не знаю, как ты! А я срочно!! вылетаю в Красноярск!!!»

Пунктуация сохранена. Я смеюсь и, подтянувшись на подушках, листаю подготовленный верной подругой материал. А полистать есть что: десятки фотографий Смолиных. С медалями, кубками, на пьедесталах, у машин, за рулем. Им от шестнадцати и до сегодняшних двадцати шести. Неважно, кто из братьев участвовал, — они всюду рядом, поддерживают друг друга.

Невольно улыбаюсь.

На одной фотографии я останавливаюсь чуть дольше — Платон за рулем синей раллийной машины. Смотрит в камеру. На нем красный огнеупорный комбинезон и шлем.

До старта каких-то пара секунд, Смолин приоткрыл дверь, видимо, чтобы впустить кислород в автомобиль. Это тот самый взгляд, что я видела вчера — прибирающий до костей, заставляющий что-то истинно женское внутри трепетать.

Зябко тру предплечья и, повинуясь странному порыву, сохраняю в галерею. Дальше Кира присылает найденные неизвестно где фотки, где Смолин-старший в купальных шортах на пляже. И он там... блин, очень окей. Немного волосат на мой вкус, но в остальном — прям отлично. Ни грамма лишнего. Подтянут, но не перекачан. Широкие плечи, точеная явно в спортзале фигура, косые мышцы пресса выгодно выпирают.

«Вот еще посмотри», — пишет Кира.

А там спина. Мускулистая, такая мужская-мужская. Ни намека на сколиоз. Хей, так нечестно, ты ведь ученый! Даже шрамы не портят эту мускулистую спину. С виду и не скажешь, что под кофтами и толстовками у Платона такое спрятано.

«Беру свои слова назад, пусть Смолин — грабли, но надо наступить. Хотя бы пару раз».

«Он мой босс, ты забыла?»

«Он красавчик, каких мало!»

Я ловлю себя на том, что пялюсь уже на талию и ягодицы. Быстро удаляю. Это что еще за неуместное любопытство?

Проверяю день цикла и с облечением выдыхаю, все тут же встает на свои места. Мы на середине, вероятно, овуляторный выброс гормонов путает мысли. Не могу я в здравом уме снова вляпаться в холодного гада, который к тому же живет на адреналиновой диете и при всех целует чужих девушек.

«Не мое», — пишу.

«А меня с ним познакомишь?» — отзывается Кира.

«Да не стоит того, поверь. Может, если только тебе хочется разового приключения. Его брат намного интереснее».

«Именно этого мне и хочется. И еще чего-нибудь с этим гонщиком. Ты вообще видела, какой у него пресс? Нет, ты видела?!»

«В его возрасте стыдно не иметь пресс».

«Боже, енот, ты будто физкульттехникум заканчивала, а не химфак. У кого в твоей группе был хотя бы намек на кубики?!»

***

В этот раз соревнования на звание ранней пташки выигрываю я, и, когда Смолин заплывает в кабинет, мы всем составом жуем маффины.

Одинокий стаканчик с кофе ждет на комоде. Платон искренне ему улыбается и говорит:

— Доброе утро! Спасибо.

Стаканчик неприветливо молчит, зато отвечаю я:

— Пожалуйста.

От неожиданности у мужика с прессом, видимо, отсыхает язык, потому что следующие два часа мы переписываемся в чате, хотя сидим за одни столом лицом к лицу.

Рабочий ритм быстро ускоряется, не оставляя времени на лишние мысли. Работать я люблю и умею, обожаю ставить дедлайны и укладываться в сроки.

Смолин, отдать должное, тоже охотно тонет в рутине. Весь день бегает по делам, висит на телефоне, занимается кучей организаторских и прочих дел.

Он пропускает обед, и я думаю о том, что можно было бы прихватить из кафе шаурму. Хотя после вчерашнего такой жест доброй воли может быть неверно истолкован. У парня эго с небоскреб, лучше не достраивать там новых этажей. И даже крошечных скворечников, потому что на такой высоте ничто теплокровное не выживет.

Я благоразумно решаю не проявлять излишнюю инициативу, по крайней мере, пока не закончится овуляция. Или пока Смолин сам не попросит.

Впрочем, когда в пять вечера Платон Игоревич подъедает сухие крекеры, похрустывая на весь кабинет, заботливая цыганочка внутри оживает и чуть-чуть, буквально самую малость жалеет о равнодушии. Но покорно замолкает, когда босс сваливает на меня пачку документов, которые нужно проверить, и убегает тренироваться.

— Я в цех, — лжет он нам всем.

«Мы с Платоном поехали, не теряй», — тут же эсэмэской палит брата Егор.

***

До конца недели я тружусь с утра до ночи. Засыпаю мгновенно, едва голова касается подушки, глаза болят от перенапряжения. Смолин-старший тоже не сидит на месте, традиционно пропускает обеды, чтобы уйти в пять. Егор занят подготовкой к заезду, мы ограничиваемся короткими, но приветливыми переписками.

Глава 12

Сцена, которая разворачивается дальше, достойна если не героической песни, то стройного четверостишия. Вот только слова в строчки не складываются, потому что я все еще не могу отойти от ошеломительного унижения.

Не успеваю я спуститься со стола, как хмурые коллеги подходят к двери и как будто загораживают меня широкими спинами. Смолин оказывается впереди, он руки на груди сложил и на полном серьезе ругается с Рыбаковым.

— Кладовки у нас в хозблоке, Платон, а здесь целая комната! Огромная! — рычит тот. — Когда я начинал работать, мы втроем в такой сидели. И Элине Станиславовне нравится, не так ли? — значительно повышает голос, обращаясь ко мне.

Интуиция подсказывает, что это прямая угроза: дескать, тебе еще два года здесь жить, девочка. Но едва я открываю рот, Смолин перебивает:

— Условия нечеловеческие, рассматривать мы их не будем. Перестаньте на нее давить.

— Не вы ли сами требовали привести кабинет в порядок?

— Требовал, потому что нам нужна собственная кухня.

— Кухня есть общая на первом этаже, плюс рядом хорошие столовые. Платон, я обещал позаботиться о московских коллегах, обустроить достойное рабочее место и предоставить необходимые условия. Тем более Элине Станиславовне нравится.

— Ей не нравится, — надавливает Платон интонациями. — И давайте вопросы об обустройстве рабочих мест моей команды впредь будут решаться через меня.

Тишина длится пару ударов сердца.

— Элина Станиславовна, вам нравится новое рабочее место или нет? — требует выбрать сторону Рыбаков. Немедленно.

Иначе будет плохо всем, в том числе, вероятно, Смолину.

Команда не двигается с места, продолжая меня заслонять. У Платона желваки на скулах очерчиваются. С одной стороны, не хочется его подводить, заступился же. С другой — надо как-то сгладить.

— Всегда любила темные, душные углы, — отзываюсь нейтрально. И, набравшись смелости, выхожу из каморки.

Рыбаков мысленно желает мне мучительной смерти. Это читается в глазах столь явно, что становится не по себе.

— Платон, зайдешь ко мне после планерки, — говорит он коротко. — Хорошего дня, коллеги.

— Хорошего дня! — отвечаем мы, провожая начальство.

Когда дверь хлопает, обмениваемся ободряющими взглядами.

Платон заходит в кладовку, скидывает кроссовки и забирается на стол, рывком открывает-таки форточку. Впервые за утро получается сделать большой глубокий вдох.

Следующий час парни двигают столы и спорят, кто где сядет. Оказывается, это очень важно. В какой-то момент сдаюсь и умоляю вернуть меня в кладовку, но вскоре проблема находит решение, и я усаживаюсь за свой новенький стол у окна.

Обозреваю кабинет — Платон сидит строго напротив, в максимально далекой от меня точке. Как обычно спиной к стене, чтобы всех видеть и ничего не пропускать.

Спустя минут десять он послушно отбывает на ковер к Рыбакову. Возвращается через полчаса грустный, но по-прежнему упрямо решительный. Ни словом, ни взглядом не шлет мне претензии. Это восхищает. Правда.

— Я все еще могу пересесть туда, — указываю пальцем на заветную дверь.

Смолин поднимает глаза, ядовито прищуривается, и я улыбаюсь. Машу пальцами, дескать, приветик.

Его губы шевелятся, и четко считывается:

— Не искушай.

Прыскаю и опускаю глаза к монитору.

Как только столица просыпается, я рассказываю Саше о наполненном событиями утре, на что он отправляет кучу восторгов и призывает не сдаваться. Проект общий, и поставщиков тоже будем выбирать сообща. Красноярск явно бесится, но ничего, все, что мы делаем, — во благо. Единственный вопрос, который до сих пор остается нерешенным, — это моя заработная плата.

Совершенно не хочется посвящать весь день только своим проблемам, но лучше не растягивать произошедшее на неделю. Поэтому, когда народ собирается на обед, я чуть задерживаюсь и, махнув Даринке не ждать, подхожу к столу босса.

За меня всегда заступался брат, и поначалу я принимала это как должное, а потом жаловаться перестала — уж слишком решительно Макс действовал. Профдеформация давила и год за годом меняла его. Мой брат политик и крайне сложный человек.

Когда появился Тимур, он тоже берег, что подкупало. Наверное, излишне. Позже мы с Кирой осознали, что Тим заступался только перед своей же родней, а я ощущала себя благодарной всегда. Вряд ли так и должно быть.

Больше никому подобного не позволяла. Сама взрослая девочка, и сама умею решать собственные проблемы. Никто, кроме Саши, не знает, что мой брат работает в Думе, да и с ним мы обсуждали Максима всего один раз, вскользь, когда проекту нужна была помощь.

И тем не менее утром я растерялась, а Смолин — поддержал. Надо поблагодарить. Я напрягаюсь изо всех сил и произношу:

— Спасибо, что заступились, но не стоило, правда. Я бы сама разобралась. Излишнее геройство нам ни к чему, в первую очередь нужно приступить к работе, пока нас не закрыли. И давайте, не откладывая в долгий ящик, поднимем вопрос с моим окладом. Там какая-то вопиющая ошибка.

Глава 13

Платон

— Случилось хорошее настроение! — сообщает мама радостно. — Я проснулась пораньше и кое-что тебе привезла. — Она показывает пакет.

Выдыхаю, но не расслабляюсь. Сканирую ее внимательно, пытаясь найти следы похмелья.

Неделька выдалась та еще. В среду я нашел в одном из маминых кухонных шкафов склад пустых бутылок, в четверг — ее саму в невменяемом состоянии. В пятницу мы с Егором отвезли мать к наркологу. В субботу она дала слово, что больше не повторится.

Быстро подхожу и принюхиваюсь — ощущаю лишь духи. Мама обнимает и звонко клюет в щеку.

— Надо было написать, я бы заехал вечером.

— Здесь твой любимый суп и куриные ножки, — шепчет она громко. — Сходи поешь нормально, а то стал как Кощей, кожа да гости. Посмотри на меня. Платон, не закатывай глаза. Щечки впали, штаны висят на одном ремне.

Мама задирает мне свитер, я тут же опускаю спокойно. Это уже последствия приема лекарств. Она не всегда осознает, что можно говорить вслух при коллегах, а что — вообще никогда не следовало бы.

Любой раллист подтвердит: до восьмидесяти процентов поворотов на трассе происходят вслепую. Вот только во время ралли находишься в боевой машине, со штурманом и стенограммой. В жизни же никто заранее даже не пытается предупредить, что тебя ждет.

«Щечки», — врезается в спину едва слышное слово.

Каменею. Черт.

Московскую красотулю, а она именно красотуля, за неделю я разглядел от и до. Читать с горем пополам начинаю, поэтому оборачиваюсь, уже зная, что увижу — злорадство. То самое не девчачье чувство, делающее кукольное личико отталкивающим.

Элина шею вытянула, уши-локаторы только что не шевелятся, впитывая звуки.

— Спасибо, — принимаю позвякивающий пакет. — Пойдем провожу. Ребята заняты, не будем мешать.

Мама шепчет:

— Поставь в холодильник, а то испортится. Я соус сделала, со сметанкой, тот самый. Помнишь, ты еще хвалил у тети Светы... и добавки просил.

— Да, поставлю, идем.

— Прямо сейчас поставь, чтобы я видела. Ой, а может, поешь? Горяченькое. Ты обедал вообще? Я так торопилась, чтобы успеть, но позвонила тетя Женя, и я на час выпала, как обычно. У вас же есть столовая?

Качаю головой.

Мама смотрит через меня и сообщает уже Москве:

— Так и знала. Совсем не следит за питанием.

Оглядываюсь и замечаю, как девица расплывается в такой широкой и счастливой улыбке, что понимаю мгновенно: это конец. Краш неизбежен.

Глаза, которые можно было бы назвать красивыми, вспыхивают мстительным удовольствием.

— Да, Платон Игоревич питается как попало, — заполняет комнату змеиное шипение, — обеды пропускает только так. Одни булки в рационе. — Москва кивает на комод, куда лично приперла маффины.

Мама меняется в лице:

— Тебе нельзя глютен в таких количествах, Платош, с ума сошел? Он у тебя не усваивается.

По кабинету проносятся смешки, но это вообще ерунда по сравнению с лживым сочувствием на лице Одинцовой.

Этого она не забудет никогда. И меня мгновенно швыряет во фрустрацию.

Злость и бессилие веревками крутят грудную клетку, давят.

Машинально бросаю быстрый взгляд в сторону Элины, дабы оценить масштаб ущерба, и одновременно пытаюсь побороть озноб. Тело вспыхивает, словно от стыда, хотя именно стыд я никогда не ощущаю. Люди ошибаются — это нормально, моя мама борется с зависимостью, и я ею горжусь.

Фрустрация усиливается, когда Москва отвечает:

— Вот оно что, буду знать. Руководителя проекта нужно беречь, он у нас один такой замечательный.

— Мам, ты уже много сказала, пойдем-ка выпьем кофе, — очухиваюсь и возвращаю ситуацию под свой контроль.

Но поздно. Меня похвалили, и это тот камень, о который мы спотыкаемся всю мою жизнь.

— А вы знаете, да. Когда Платон еще в первом классе учился, его учительница Ева Сергеевна, прекрасная женщина, говорила много раз. Не при всех, разумеется… — Мама понижает голос и продолжает заговорщически: — Бывало, после собрания отведет в сторонку и рассказывает, что Платоша такой один и что у него большое будущее. Двадцать лет стажа, и первый ребенок, настолько уникальный. Чудо.

Элина кивает с таким усердным пониманием, что из фрустрации меня закидывает в океан ледяного смирения.

Планы свои и грязные фантазии о ножках под розовой юбкой закапываю, фигурально выражаясь, на глубину земного ядра, чтобы расплавились к херам собачьим. Что хотел — больше не имеет значения.

Проехали.

Просто принимаю к сведению — здесь все. Ничего не светит. Ни губ пухлых, ни смеха искреннего, ни малейшего шанса на секс.

На повороте сорвался с трассы — и вдребезги. После столь широкой рекламной кампании от матери, залезть под юбку к девчонке нереально. Какое там под юбку, уважение придется с нуля взращивать. Пилот я опытный, давно в курсе: после такого краша в гонку не возвращаются.

Глава 14

Элина

— Слышь, Элин, есть вообще-то правило: гоночная машина должна хорошо смотреться с пяти метров, — объясняет Егор матчасть, критически осматривая белую «Ауди». — Не ближе.

Снова смеюсь! Я только что сравнила гладенькую, как яичко, аудюху с помятой заднеприводной БМВ Егора, и тот немедленно кинулся защищать свое сокровище.

Белая ауди — третья машина, которую мы посмотрели за вечер со Смолиным-младшим, а скулы уже болят от смеха. Веселый парень. Полная противоположность злобному братцу, считающему меня толстой и бесполезной.

— Или даже с десяти, если речь о «Сильвии» Платона, — вставляю свои пять копеек.

Егор качает ладонью в воздухе.

— Сливу Платона я бы пока фоткал метров с пятнадцати. — Он хитро прищуривается, словно разделил со мной великий секрет. Подкол братишки. — Но звучит она как песня уже сейчас. И валит без претензий. Так что внешний вид — это ерунда.

Моя очередь скептически потрясти в воздухе рукой. Потом киваю на ауди.

— Как тебе? Мне нравится. Очень.

— Загоним в наш сервис. — Егор поворачивается к хозяину: — Вы не против? Механики посмотрят. Если все нормально, то берем для девушки.

Хозяин — грузный мужчина лет тридцати с гладким лицом и пышной бородой — кивает без тени сомнений, и это наводит на мысль, что человек он порядочный. Да и Егора знает заочно, подписан на канал про гонки, следил за победами команды Смолиных «Storm Chasers».

Потираю руки в предвкушении — я вожу с восемнадцати лет и без машины чувствую себя скованной.

Путь до сервиса Смолиных занимает около часа. Время идет к семи, четверг, заторы почти московские. Мы собираем светофоры, стоим на выезде из города и лишь потом разгоняемся.

— «Storm Chasers»… — произношу медленно, поглядывая на профиль Егора. Пытаюсь понять, насколько сильно мне нравится этот молодой мужчина. Симпатичный, легкий, свободный. — Охотники за штормами? Красиво.

— Спасибо. Название старое, с нами еще с тех пор, когда у отца был картинг-клуб. Мы привыкли.

— А почему картинг закрыли?

— Стало нерентабельно. Денег жрал много, гонщиков хороших не было, мы с Платоном пересели на тачки. В смысле, пятые-шестые места на чемпионатах страны брали, но это ни о чем. Нужно было полностью менять команду, технику. Или забить. Тогда мы еще выстрелили в ралли, взяли золото. Платон впервые ехал в руле, Федор, после травмы, был штурманом. Такие эмоции! Куда там картингу!

— Платон был так хорош?

— Почему был? Он и сейчас. Зря ты не поехала с нами в Хакасию, было на что посмотреть.

— Я вас слишком мало знаю.

Егор улыбается шире:

— Я без ума от этой твоей открытости. Говоришь в глаза то, что думаешь. Перед тобой один из лучших дрифтеров Сибири, ролики со мной набирают по полмиллиона просмотров, а ты не доверяешь, потому что вдруг маньяк.

— В первую очередь ты мужик, — пожимаю плечами. — А я хрупкая фея.

Он смеется, как будто ему льстит. Продолжаю тоже с широкой улыбкой:

— Твои просмотры в случае чего мне уж точно никак не помогут. Но с тобой почему-то спокойно. Поэтому тебе и позволено снова вывезти меня за город!

Егор наигранно хищно хохочет, и я тоже веселюсь.

Видела в сети фотографии со времен картинга, где шестнадцатилетние братья Смолины, длинные и тощие, стояли на трибуне — делили первое командное место. Они держали высоко один на двоих кубок, блистали чуть смущенными улыбками. У Платона волосы были отрезаны по подбородок и забавно вились на висках, как у самого милого подростка на свете. Егор же был дерзко побрит наголо.

Мы подъезжаем к гаражу — а им оказывается огромное здание с собственным двором и автопарком — первыми.

— Добро пожаловать, Эля. Святая святых, конюшня «Cторм Чейсерз»! — презентует Егор. — Сервис там. — Он дает знак ауди, куда ехать. — Сейчас сдадим парням тачку, и проведу экскурсию. Предупреждаю сразу, все, что ты увидишь, — абсолютно секретно, и если враги будут спрашивать...

— Я скажу, что различаю машины только по цвету. — Закрываю рот на молнию.

Егор удовлетворенно кивает.

Посмотреть на святая святых любопытно, но не настолько, как хозяину аудюхи. Он приходит в неудержимый восторг и просится тоже. Егор вежливо, но уверенно отказывает, и я догадываюсь, что гараж Охотников и правда место особенное.

Темнеет.

Измотанные за день механики без счастья в глазах принимают ауди. Я сердечно благодарю и препираюсь с Егором, пытаясь заплатить за диагностику. Он категорически отказывается, утверждая, что помочь — ему в радость, да и вообще это ерунда. Не стоит благодарности.

— Хей, перестань быть таким милым. Я теряюсь!

— Уговорила. Будешь кое-что должна.

— Наконец-то! — всплескиваю руками. — Давай уже, не томи, самый добрый парень на свете. Чего же ты хочешь от хрупкой беспомощной девушки?

— Подрифтуешь со мной?

— Что? — На секунду застываю. Неожиданно. — Это какой-то местный эротический сленг?

Глава 15

Короче, это был эпик фейл.

У меня чуть подрагивают пальцы, во рту пересохло. Нужно кому-то рассказать, получить поддержку. Или взорвусь!

Смолин-старший прокатился без разрешения на ауди. Воспользовался тем, что по документам хозяином пока еще был его личный фанат.

Все еще заряженный после своих тестов, прокатился он так, что я думала, она не выживет. Потом хлопнул дверью излишне громко и направился ко мне. Чтобы выдать какую-то гадость. Сто процентов.

Я была предельно возмущена его самодеятельностью, а еще растеряна. Чувствовала себя некомфортно. Егор, к несчастью, как сквозь землю провалился.

Платон открыл рот. Хотела сказать ему: «Не смей больше никогда так ездить на моей машине. Вообще прикасаться к ней». Вместо этого получилось:

— Непривычно видеть вас без мамы. Или она где-то поблизости? Людмила Михайловна, ау! — Я начала демонстративно озираться.

Всю неделю она приходила к нам в обеденный перерыв, чтобы похитить Платона на два часа. Мамина корзиночка охотно похищался, потом, правда, отыгрывался на мне.

Смолин закрыл рот и как будто немного покраснел. Однако не удалось рассмотреть его реакцию как следует и насладиться ею. Он зло прищурился, оставив на мне несуществующие, но вполне осязаемые ожоги, и сообщил:

— Я скинул тебе полтинник. Пожалуйста. — Развернулся и отправился в гараж.

Обезумевший от счастья фанат как раз выбрался из ауди и проводил Платона восторженным взглядом. От беспомощности крикнула вслед:

— Я не просила!

Смолин обернулся:

— Тачка норм, садись и уезжай.

Кровь закипела в венах. Я прошлась туда-обратно, выглядывая Егора, который убежал в кабинет распечатывать договор купли-продажи.

А потом замерла, осознав, что я не в порядке. Хорохорюсь, но на самом деле ужасно скучаю по семье.

Я никому не нужна и бесконечно одинока в этом чужом городе. И Платон усиливает это ощущение, непонятно только зачем. К чему эти качели? Скинул полтинник, чтобы что? Я чувствовала себя обязанной? Утереть нос?

Быстро смахнула выступившие слезы. Я не просила его. Вообще ни о чем не просила и не собиралась. Тоска пробрала до костей. Я зажмурилась, мечтая оказаться дома, в безопасности, с родителями.

***

«Я в таком восторге от Егора, — пишу в чат енотов через час. — Он будто прошел терапию. Ментально здоровый во всех смыслах мужик».

«Подробности?»

«Когда фанат фотографировался с его братом, Егор даже не расстроился».

И это действительно так. Хозяин аудюхи почти сразу узнал Смолина-младшего, но фотографироваться бросился именно с Платоном. Мне было бы обидно, честно, я бы расстроилась. Егор и ухом не повел — остался в том же прекрасном расположении духа, в каком и был. Единственное, что его зацепило, — это проблемы с синей боевой «Субару», на которой Охотники за штормами участвуют в ралли. Важные соревнования все ближе, машина должна быть в полном порядке.

«О-о-о, с твоим боссом фоткаются фанаты. Вот это круто!»

Сжимаю телефон вмиг вспотевшими ладонями. Вообще-то я на другой эффект рассчитывала.

«Господи, Кира, речь вообще не о том!»

«Я тебя поняла, душа моя. И фаната понимаю. Егор... слишком сладенький на мой вкус. И на твой».

«Тебе назло сегодня же сделаю ему минет».

«Ммм, я бы на твоем месте не спешила».

Василиса:

«Можно фото для сравнения? Привет, девочки».

Отправляю сегодняшнее фото.

«Левый, — тут же пишет она. — Просто огонь».

«Справа не Егор! У меня нет его фотографии».

«Уже неважно, бери в красном».

Закатываю глаза и убираю телефон в сумку. Вот как с этими бестолковыми женщинами дружить?

Тем временем «сладенький», но просто замечательный во всех отношениях Егор провожает бывшего хозяина ауди к такси. В моей сумке договор купли-продажи, документы на машину и ключи. Стою тихонько, никого не трогаю, самой себе улыбаюсь. Как бы там ни было — сегодня сделано важное дело.

Я переживала, что буду выбирать машину одна. Обычно такими вопросами занимался брат.

Смолин-старший с отцом и механиками обсуждает проблемы «Субару», я стою чуть поодаль, озираясь по сторонам и прикидывая, пора ли уезжать. Немного страшно гнать одной ночью по трассе на новой машине, но, думаю, с навигатором мы как-нибудь справимся.

— Ну что, готова? — спрашивает Егор, возникший рядом.

— Готова к чему? — улыбаюсь, вновь оглядываясь.

Изнутри святая святых, гараж Смолиных, — как декорация к дорогому фильму о гонках. Я сама словно оказываюсь в фильме — полуразобранные тачки, запчасти, шины. При этом здесь относительно чисто и свежо. Ни пыли, ни сажи.

У стены стенд с кубками, медалями и фотографиями. В центе стоит синяя акула, вокруг которой гонщики и механики круги наматывают. Не хватает только полураздетых девчонок с разноцветными волосами. Осматриваю себя — все, что есть. Я действительно здесь одна-единственная девушка. На часах восемь.

Глава 16

Примерно две недели спустя

«Планы на вечер есть? Я соскучился)»

Егор заходит с козырей, а я читаю сообщение и улыбаюсь. Здоровые отношения — это когда тебе пишут каждый день просто потому, что хотят с тобой общаться. И когда отвечают на все твои эсэмэски.

Когда нет драмы, все вокруг легко и спокойно.

«Привет», — отвечаю.

Нажимаю на микрофон и записываю голосовуху:

— Прости, писать не могу, пальцы отмерзают. Ну и весна у вас. Планы на вечер — нагреть воды и промыть нормально голову! В четырех тазиках. Долго, мучительно, страдая и замерзая...

Егор отправляет пару хохочущих смайлов.

«Приезжай после семи. Душевая в твоем распоряжении».

«Ты лучший».

«Ха-ха. Меня не покидают сомнения, что ты со мной только из-за бойлера в гараже. Как только в твоем районе включат горячую воду, карета превратится в тыкву и ты меня бросишь».

— Так и сделаю первым же делом, не вздумай сомневаться.

«Придется что-то еще поломать».

Смеюсь.

— Имей в виду, я тут присмотрела фитнес-клуб у работы, где тоже можно помыться.

Теперь он отвечает голосовым:

— Срочные новости: ночью неизвестный сумасшедший похитил все душевые лейки в одном из фитнес-клубов Красноярска.

У меня начинается истерика, я хохочу вслух, стоя одна у Енисея.

— Я правда снова приеду помыться, если это удобно.

«Удобно. Дождись меня только, есть конкретные планы», — пишет Егор.

«Какие?»

«Лучше спроси на кого».

«На кого?»

«На тебя».

Я перечитываю сообщение несколько раз, делаю скрин и отправляю своим енотам. Жду, пока проснутся. Так-то. А я говорила, что Егор замечательный.

В 1628 году отряд бесстрашных казаков во главе с Андреем Дубенским, продираясь через непроходимую сибирскую тайгу, решил сделать передышку в месте впадения реки Кача в Енисей. Здесь же немногим позже построили деревянный острог с трехметровыми стенами и рвом по периметру.

Спустя примерно четыреста лет Элина Одинцова прилетела в красивейший город-миллионник на рейсовом самолете, чтобы начать новую жизнь. И возможно, втрескаться в наконец-то нормального парня.

Хотя не планировала. Не собиралась так быстро. Мне просто хорошо и спокойно с Егором. Наверное, именно так в жизни и бывает, когда не планируешь, не ждешь, не требуешь от судьбы немедленно?

На работу не спешу максимально, атмосфера там натянутая. Я вновь сделала остановку в центре, взяла стаканчик кофе и спустилась к широкой набережной. Хожу вот вдоль Енисея, в очередной раз любуюсь мощью Коммунального моста. Замираю у бортика.

Темная, почти черная вода. Ледяная, быстрая, по-сказочному могучая, эта река не замерзает даже в самые лютые морозы. Хочу быть как она. Достаточно сильной, чтобы не останавливаться.

Никогда.

Я ощущаю жгучую смесь свободы и одиночества. Каждый день ужасно тоскую по дому, родным и подругам, пока завтракаю в одиночестве, смотрю сериал перед сном. Мерзну в холодной квартире, умываясь холодной водой по утрам. И смеюсь до слез, переписываясь с Егором или Дариной.

Я привыкаю, адаптируюсь, возможно, меняюсь. Чуть больше месяца на новом месте. Время летит ошеломляюще быстро.

С Егором мы встречаемся почти две недели, и пока сама не пойму, официально или нет, но именно столько времени прошло с того робкого поцелуя. Он просто пишет, звонит, отвечает на сообщения. Рассказывает о планах и спрашивает про мои.

Мы целуемся, гуляем за руку, но из-за плотных графиков обоих видимся редко.

Немного странно я себя чувствую. Если бы жила дома и родители с братом узнали — устроили бы допрос с пристрастием. Пришлось бы грузиться, хочу ли я за Егора замуж, а я вообще не хочу ни за кого. Они давили бы на мозг, и я бы окончательно запуталась.

Сейчас же все идет своим чередом.

***

Я паркуюсь у гаража и на секунду прикрываю глаза. Никак не справлюсь с эмоциями — уж очень нервно на работе.

В бюджет мы по-прежнему не укладываемся. Химики с технологами спорят, на чем можно сэкономить, Смолин пытается выбить допфинансирование, мне поручают тупую работу, чтобы не отсвечивала. Я хочу помочь, но пока не понимаю, как это сделать. Идеи есть, но на все попытки вставить пару слов слышу отсекающее: «Ты уже помогла, спасибо».

Качаю головой. Я не виновата, делаю то, что должна. Если бы кто-то перестал видеть в столице врага, авось всем стало бы лучше.

Оглядываюсь — помимо нивы машин вокруг нет. Рабочий день Охотников за штормами закончился.

— Заходи! Не боись! Что найдешь на столе, то тебе, — по-своему рифмует с лету Степан Матвеевич, хозяин той самой нивы и один из опытнейших механиков.

Невысокий, худощавый, ему на вид хорошо за семьдесят, но он по-юношески резвый и просто душка.