Слепые Часовщики Эпидемии

Пролог: «Хроники Распадающегося Сейчас»

Когда-то время было морем.
Люди пили из него глотками, как вино,
не зная, что каждое «завтра» —
это рыбья кость в горле вечности.

Но богиня Айлис, прядущая нити судеб,
разгневалась на дочь смертного,
что украла каплю времени для умирающего возлюбленного.
В наказание Айлис разбила свой станок,
а осколки вонзила в человеческие сердца.
Так родилась **Эпидемия Часов** —
болезнь, где счётчик жизни растёт на коже,
а смерть приходит не с возрастом,
а с последним тиком циферблата.

С тех пор Город Шепчущих Колоколов
живёт в петле из ржавых секунд.
Здесь могильщики хоронят не тела,
а **выздоровевших** — тех, чьи часы истекли.
Здесь Слепые Часовщики выкалывают глаза,
чтобы видеть нити времени,
а под землёй спит **Хронофаг** —
дитя Айлис, рождённое из её ярости,
чудовище, чьи рёбра — это небоскрёбы,
а голод — ветер, разносящий забытые даты.

Но в самой тёмной скважине мира
зреет семя бунта.
Девушка с кожей, чистой от часов,
и слепой мастер, чьи шрамы помнят будущее,
ещё не знают, что их встреча —
это первый треснувший шестерёнок
в механизме конца света.

**Стих из Книги Ржавых Пророчеств:**
*«Когда могильщик похоронит своё рождение,
а слепец узрит лицо бога в осколках,
Хронофаг проснётся, чтобы сожрать „когда“,
оставив лишь „если“ и „почему“».*

Глава 1: «Могила для часов»

Сирин затянула шерстяной шарф повыше, пытаясь скрыть от ветра лицо. Холодный воздух впивался в кожу, как иглы ржавых часовых пружин. Сегодняшний покойник лежал в гробу слишком маленьком для своей судьбы — мальчик лет девяти, с лицом, наполовину скрытым под чёрными пятнами, которые ползли от виска к горлу. Его часы, вшитые в грудь вместо сердца, показывали **12:07**. Её дату рождения.

—Пора, — сказал сторож, швырнув лопату в мокрую землю. Его голос звучал так, будто он пережёвывал гвозди.

Сирин кивнула, не отрывая глаз от циферблата. *Тик-так. Тик-так.* Звук нёсся не от часов мальчика, а откуда-то из-под земли. Она наклонилась, чтобы поправить венок из искусственных лилий, и тогда увидела **её**. Кукла. С тряпичным телом и глазами-шестерёнками, которые щёлкали, поворачиваясь к Сирин.

—Этого не было в описи, — прошептала она, протягивая руку.

Кукла укусила её за палец.

Боль ударила волной — не острая, а густая, как сироп. Сирин отдернула руку, и часы мальчика взорвались тишиной. Стрелки завертелись вспять, а из разорванной кожи на его груди полезли проволоки. Они извивались, как черви, и шипели: **«Проснись. Проснись. Проснись»**.

—Святые шестерни… — сторож отступил, крестясь обрубком большого пальца. — Это же **ржавые сны**!

Сирин не успела спросить, что это значит. Земля под ногами затряслась, и из трещин полезли пауки. Нет, не пауки — механизмы размером с собаку, со щупальцами из пружин и брюхом, полным блестящих гвоздей. Один из них прыгнул на сторожа, вонзив щупальца в горло. Мужчина даже не закричал — просто рассыпался, как кукла с перерезанными нитями.

—Беги! — чей-то голос. Жёсткий, с металлическим призвуком.

Сирин рванула к склепу, спотыкаясь о могильные плиты. Пауки гнались за ней, стрекоча, как сломанные будильники. Она влетела в полуразрушенный мавзолей и прислонилась к стене, пытаясь заглушить стук сердца. Снаружи послышался скрежет — будто кто-то точил нож о кость.

—Ты ранена.

Она вскрикнула. В углу, среди паутины и разбитых статуй, стоял **он**. Высокий, в плаще из обрывков чёрной ткани, лицо скрыто под капюшоном. Его правая рука была обнажена — кожа мерцала, как ртуть, а пальцы заканчивались лезвиями.

—Кто вы? — прошептала Сирин, прижимая к груди окровавленный палец.

—Смотри. — Он указал лезвием на её руку.

Из ранки сочилась не кровь. Чёрное масло. Оно стекало на пол, рисуя цифры: **12:07**.

—Ты уже заражена, — сказал незнакомец. — Но ещё не поздно. Дай мне куклу.

—Какую… — Сирин замолчала. Кукла лежала у неё в кармане. Она не помнила, как взяла её.

Лезвия его пальцев сомкнулись вокруг её запястья. Холодно. Больно.

—Они ищут тебя не для жизни, — его голос стал мягче, почти человеческим. — А для перезаписи.

Снаружи загрохотало. Стена мавзолея треснула, и в проём вполз паук. Его щупальца взметнулись к Сирин, но незнакомец шагнул вперёд. Его рука взмахнула — и механизм разлетелся на части, засыпав пол искрами.

—Кто вы? — повторила Сирин, дрожа.

Он откинул капюшон.

Его лицо было… пустым. Нет, не пустым — **зеркальным**. В нём отражалась она сама, но не сейчасшняя — девочка лет пяти, в платье с рюшами, держащая за руку кого-то невидимого.

—Меня зовут Омут, — сказал он. — А ты — ошибка. Самая красивая ошибка, которую я когда-либо видел.

Кукла в её кармане засмеялась.-

**Стих, выцарапанный на внутренней стороне крышки гроба:**
*Мама сказала — не плачь,
Часы съедят твою тень.
Но я слышу, как они шепчут,
Сквозь могильную день.
Скоро придёт девушка в белом,
С ней мы споём на краю.
Тик-так — я больше не одинок,
Тик-так — я жду.*

Глава 2: «Склеп, где время плачет»

Сирин проснулась от того, что по щеке ползла многоножка из шестерёнок. Она вскрикнула, смахнула её, и тогда поняла — это не насекомое. Это были **часы**. Крошечные, размером с ноготь, они роились у неё на груди, вгрызаясь в кожу, как клещи. Омут сидел в углу склепа, разбирая на части одного из пауков. Его зеркальное лицо отражало теперь не её детство, а хаос: обрывки цифр, лица незнакомцев, вспышки огня.

—Ты кричала во сне, — сказал он, не поднимая головы. — Звала кого-то... Лорана?

Сирин сжала кулаки. Лоран — имя её брата, умершего десять лет назад. От оспы времени, как тогда сказали. Его часы остановились на семи годах.

—Ты лезешь в мою голову? — она попыталась встать, но ноги подкосились. Чёрное масло сочилось из-под ногтей.

—Твоя голова — открытая книга, написанная на языке, который я ненавижу. — Омут поднял лезвие-палец, и она увидела, что это не металл — кристаллы, растущие из кости. — Ты всё ещё не понимаешь? Ты **инфекция**. Та, что может убить Хронофага. Поэтому они послали Ржавых Снов.

—Кто «они»?

Его ответом стал скрежет. Дверь склепа с треском распахнулась, и внутрь вкатился шар из проволоки. Он раскрылся, как цветок, и оттуда вышла **она**. Женщина в платье из кожи, сшитой часовыми ремешками. Её глаза были зашиты чёрными нитями, но она смотрела прямо на Сирин.

—Слепой Часовщик, — прошипел Омут. — Беги.

Женщина засмеялась. Её голос звучал как виниловая пластинка, играющая задом наперёд.

—**Ткачиха**… — она протянула руку, и нити от её пальцев впились в Сирин. — Ты не должна была проснуться.

Боль. Хуже, чем от укуса куклы. Нитки ползли под кожу, вытягивая воспоминания. Сирин увидела себя в зеркале — не девочкой, не женщиной, а **пустотой** с часами вместо лица.

—Нет! — Омут бросился вперёд. Его лезвие разрезало нити, но они тут же срослись.

—Ты не можешь спасти её, Сломанный, — Часовщик улыбнулась, обнажив зубы-циферблаты. — Она уже принадлежит Хронофагу.

Сирин схватила куклу из кармана. Глаза-шестерёнки щёлкнули, и рот тряпичного создания распахнулся, выкрикивая:

—**Проснись!**

Стены склепа рухнули. Но не наружу — внутрь. Камни падали в бесконечность, увлекая за собой Часовщика. Омут схватил Сирин за талию, и они провалились в чёрную дыру, оставшуюся от пола.

***

Очнулась она в комнате, которой не могло существовать. Стены — из спрессованных часов, пол — стекло, под которым плавали тени. Омут стоял у окна, где вместо улицы клубился туман из цифр.

—Где мы? — прошептала Сирин.

—В моей мастерской. — Он повернулся. Зеркальная кожа теперь показывала его настоящее лицо — изуродованное шрамами, с глазами цвета ржавчины. — Ты почти убила нас.

—Я… Я не контролировала…

—Кукла контролирует тебя. — Он указал на её карман. — Это не артефакт. Это **ключ** от клетки Хронофага. И он уже начал поворачиваться.

Сирин вытащила куклу. Теперь у неё были волосы из проволоки и рот, сшитый красными нитками.

—Что мне делать?

Омут подошёл вплотную. Его дыхание пахло озоном и чем-то сладким, как гниющие яблоки.

—Умри. Пока не поздно.

Он прижал лезвие к её горлу. Но вместо страха Сирин почувствовала… облегчение.

—Сделай это.

Лезвие дрогнуло. Омут отшвырнул его в угол, где оно превратилось в рой блестящих жуков.

—Глупая. Ты даже ненавидеть не умеешь.

Он схватил её за плечи, и его губы прижались к её губам. Не поцелуй — **передача данных**. Её ум захлестнули образы: Омут в лаборатории, вшивающий куклу в грудь ребёнка… Ребёнка с её лицом.

—Ты… Ты создал меня? — она оттолкнула его.

—Нет. Я украл тебя. — Он показал на свою грудь, где под кожей пульсировал чужой циферблат. — У каждого Часовщика есть жертва. Ты — моя.

Кукла засмеялась. В её животе открылся люк, и оттуда выпал ключ — старинный, с гравировкой в виде плачущего солнца.

—Начинается, — прошептал Омут.

Стены мастерской затрещали. Из трещин полезли **тени** — безликие, с руками-маятниками. Они тянулись к ключу, губящим шепотом повторяя:

—*Открой. Освободи. Умри.*

---

**Стих, выгравированный на ключе:**
*Я — дверь без дома,
Ключ без замка.
Открой меня — станешь зеркалом,
Где плачет Тот, Кто ждёт у порога.*