Слёзы Аурелианы

Пролог. Начало

В золотую эпоху Королевства Светлых Драконов рассветы рождались в сиянии, словно само солнце благословляло эти земли, а ночи хранили мягкое серебро звёзд, отражавшееся в прозрачных озёрах и мраморных колоннах дворца. В высоких залах из белого камня, где стены были украшены витражами с изображениями древних битв и легенд, жила маленькая принцесса Аурелиана.

Её глаза были цвета утреннего неба — чистые, глубокие, с лёгким отблеском света, который казался живым. Волосы переливались, словно солнечные лучи, пойманные в тончайшие золотые нити, и каждый их изгиб сиял в лучах дня. Она была младшей дочерью короля Альтариса и королевы Сериллии — правителей, чья магия света была столь же древней, как и сами горы, что окружали королевство. Их сила защищала эти земли от любой тьмы, а сердца народа были полны веры и спокойствия.

В тот день Аурелиане было всего четыре года. Она смеялась, бегая по залитым светом садам, где в воздухе витал сладкий аромат лунных лилий, а в фонтанах играли солнечные блики, разбиваясь на тысячи крошечных радуг. Рядом с ней был её старший брат, семилетний принц Дариэль — её герой, её защитник, её первый учитель в играх, где они притворялись великими драконами, охраняющими свет от мрака.

Всё казалось вечным… пока не пришёл вечер. Солнце закатилось слишком быстро, словно кто-то потянул за невидимую нить, и тени стали гуще, чем обычно. Лёгкий ветерок, что днём приносил запахи цветов, теперь нёс в себе холод и тревогу.

Пока Дариэль наклонялся к пруду, чтобы достать для сестры редкий цветок, из-за старых кипарисов, чьи кроны шептались с ветром, вышли люди в чёрных плащах. Их лица скрывали гладкие маски без выражения, а в руках они держали цепи, сотканные из мрака, в которых мерцали искры чужой, холодной магии. Они двигались бесшумно, как хищники, и прежде чем принц успел подняться, один из них схватил Аурелиану.

— Братик… — тихо позвала она, и её голос дрогнул, словно свеча на ветру, готовая погаснуть.

Дариэль бросился вперёд, но его отбросила волна тёмной магии, ударившая в грудь ледяным лезвием. Он упал на каменные плиты, и в глазах всё поплыло. Последнее, что он увидел, — это как фигуры в плащах исчезают в сгущающейся тьме, унося с собой его сестру, а её маленькая рука тянется к нему, всё дальше и дальше.

В тот миг в сердце мальчика что-то сломалось. Он знал: это сделали люди — те, кто завидовал свету, кто жаждал силы, которой владел их род. И с того дня Дариэль возненавидел их всей душой.

Когда весть о похищении разнеслась по дворцу, король и королева велели воздвигнуть магические стены, закрыв Королевство Светлых Драконов от мира людей. Но вместе с этим свет в их земле начал угасать. Сады утратили прежнее сияние, цветы больше не раскрывали лепестки на рассвете, звёзды над дворцом стали тусклыми, а в сердцах народа поселилась тень. Даже воздух, некогда наполненный теплом, стал холодным и тяжёлым.

С того дня в королевстве не было ни одного утра, которое бы казалось по-настоящему светлым.

Сегодня всё может измениться

Серое утро. Холод пробирает до костей, даже сквозь мою старую, потёртую куртку, которую я ношу уже третий год. В приюте всегда пахнет сыростью, застоявшимся хлебом и чем-то ещё — смесью усталости, пыли и чужой безразличности. Окна мутные, словно кто-то нарочно замазал их, чтобы мы не видели, что там, за стенами, есть другой мир.

Я привыкла к этому — к холодным стенам, к чужим голосам, к тому, что никто не ждёт меня за дверью. Здесь я всегда была лишней. Не самой слабой, не самой шумной, просто… ненужной.

Моя доброта здесь считалась слабостью. Стоило мне поделиться куском хлеба с младшими — говорили, что я «слишком мягкая». Стоило заступиться за кого-то — смеялись, что я «ищу себе неприятности». Я не умела отвечать злобой на злобу, и за это меня презирали. Воспитательница любила повторять: «В этом мире выживают только те, кто умеет кусаться». Я не кусалась. И, наверное, поэтому меня не любили.

Я стою у умывальника, смотрю на своё отражение в треснувшем зеркале. Эли Вейрин — вот и всё, что у меня есть из имени. Без знатных титулов, без родословной, без семьи. Сирота. Девчонка, которая всегда была чужой.

В зеркале на меня смотрят глаза цвета утреннего неба — чистые, глубокие, с едва заметными золотыми искрами, которые вспыхивают, когда я злюсь или волнуюсь. Волосы — длинные, густые, золотые, как солнечные лучи, пойманные в тончайшие нити. Даже в тусклом свете приютской лампы они будто светятся изнутри. Здесь это не считали красивым — для них это было странностью, поводом для насмешек.

Сегодня я поступаю в Магическую Академию.

Сердце бьётся так громко, что я боюсь — его услышат все вокруг. Кажется, оно стучит в такт моим шагам, отдаваясь в висках. Я иду по улицам города, которые ещё дремлют в утреннем тумане. Каменные мостовые блестят от росы, в воздухе смешались запахи свежего хлеба из пекарни, дыма от первых костров и прохладной влаги. Мимо проходят люди — кто-то спешит на рынок, кто-то ведёт за руку ребёнка, кто-то тащит корзину с фруктами. Никто из них не знает, что для меня этот день — граница между «до» и «после».

Чем ближе я подхожу к Академии, тем сильнее меня охватывает странное чувство — смесь восторга, страха и предвкушения. Я слышала о ней только из рассказов: о башнях, что касаются облаков, о залах, где воздух пропитан магией, о библиотеке, в которой хранятся книги старше целых королевств.

И вот она — передо мной.

Ворота Академии возвышаются, словно врата в другой мир. Высокие, кованые, украшенные узорами в виде переплетающихся драконьих крыльев. За ними — широкая аллея, ведущая к главному зданию. Башни из белого камня сияют в утреннем свете, а на их вершинах кружат магические сферы, переливаясь всеми цветами стихий.

Я делаю шаг вперёд, и сердце замирает. Кажется, даже воздух здесь другой — плотный, насыщенный, как будто каждая его частица наполнена силой.

В приюте никто никогда не измерял наш магический потенциал. У нас не было учителей, никто не учил нас заклинаниям или даже азам магии. Мы росли, как сорняки за забором, без ухода, без знаний, без будущего.

Для людей магия — редкость. А для сироты вроде меня — почти невозможность.

И это всегда было моей мечтой. Учиться. Узнавать. Прикасаться к тому, что другие считают чудом. Я мечтала об этом, когда мыла полы в приютской кухне, когда зашивала чужую одежду, когда засыпала на жёсткой койке, слушая, как за окном воет ветер.

Если я смогу поступить… если пройду испытания… если получу стипендию — всё изменится.

Я — Эли Вэйрин. И сегодня начинается моя история.

Испытание мечты

Я шла по широкой каменной аллее, ведущей к боковому крылу Академии, где стояли столы для регистрации. Сердце колотилось так, что я слышала его в ушах. Вокруг меня — десятки юношей и девушек, почти все в дорогих мантиях, расшитых золотыми и серебряными нитями, с гербами древних родов на груди. Их волосы были уложены, лица — спокойны и уверены. Они знали, что их ждёт.

Я же выделялась, и не в лучшую сторону. Простое серое платье, заштопанное в нескольких местах, старые ботинки, волосы, заплетённые в обычную косу. Я чувствовала на себе взгляды — не просто любопытные, а снисходительные, почти презрительные.

— О, человечка, — услышала я чей-то шёпот за спиной. — Смотри, как она одета. — Наверное, из простолюдинов, — ответил другой голос. — Интересно, зачем она сюда пришла?

Я подняла глаза и увидела их — троих юношей в длинных тёмных мантиях с серебряной вышивкой в виде переплетающихся драконьих крыльев. Их глаза сверкали, а в движениях была какая-то хищная грация. Я поняла: это драконы. Чистокровные маги стихий. Их родословные уходят в глубь веков, и магия в их крови — наследие, передаваемое из поколения в поколение.

Среди людей магический дар встречается редко, а уж сильный — почти всегда принадлежит аристократам из древних родов. Простолюдины, как я, сюда почти не попадают.

Я подошла к столу регистрации. За ним сидел седой старик с острым взглядом. Он поднял глаза, когда я назвала своё имя:

— Эли Вейрин.

Он чуть прищурился, будто пытаясь вспомнить, слышал ли он когда-то эту фамилию, а потом медленно покачал головой. В его взгляде не было злобы, но было что-то вроде тихого сожаления. Он записал моё имя в список и жестом указал на дверь в главный зал.

— Следующая, — сказал он, уже не глядя на меня.

Я глубоко вдохнула и пошла вперёд.

***

Двери в зал распахнулись, и я шагнула внутрь.

Тишина.

Ни одного постороннего звука, кроме глухого эха моих шагов по мраморному полу. Здесь не было других поступающих — только я и преподаватели Академии, рассевшиеся за длинным столом, словно судьи на процессе.

Зал был величественным. Высокие своды уходили ввысь, теряясь в мягком сиянии витражей. Сквозь разноцветное стекло лился свет — золотой, лазурный, изумрудный и рубиновый, окрашивая пол в живые узоры. Воздух был плотным, насыщенным магией, и казалось, что он давит на плечи, проверяя, выдержу ли я.

Вдоль стола сидели преподаватели — каждый в мантии своего факультета. Слева — кафедра целительства. Светло-зелёные мантии, вышитые серебряными символами трав и целебных рун. Лица мягкие, но в глазах — холодная решимость людей, привыкших бороться за жизнь до последнего.

Далее — кафедра стихий. Глубокие синие мантии, расшитые серебряными узорами, изображающими переплетение огня, воды, земли и ветра. Среди них — мастера отдельных стихий: алый огня, синий воды, тёмно-зелёный земли, серебристо-белый ветра. Их взгляды были пристальными, изучающими, как у охотников, заметивших добычу.

Чуть дальше — кафедра бытовой магии в мягких бежевых и коричневых тонах, с добродушными лицами, но цепкими глазами. Кафедра артефакторики — в чёрных мантиях с золотыми швами, руки в перчатках, на столе перед ними лежали крошечные инструменты и кристаллы. Кафедра боевых чар — в тёмно-бордовых мантиях, с осанкой воинов и холодными, оценивающими взглядами.

— Проходите, — сказала женщина в зелёной мантии целителей. Её голос был мягким, но в нём слышалось любопытство, будто она уже предвкушала, что увидит что-то необычное.

Я подошла к центру зала.

— Что вы умеете? — спросил мужчина с кафедры бытовой магии, слегка наклонив голову, его глаза блеснули вежливым, но оценивающим интересом.

Я замялась, чувствуя, как все взгляды впиваются в меня, словно острые иглы.

— Ничего… — честно ответила я, и это слово прозвучало в тишине особенно громко, как удар колокола.

В тот же миг раздался холодный, мрачный голос, от которого по коже пробежал ледяной ток:

— Что же вы к нам пришли без знаний? На что надеялись? — произнёс мужчина с кафедры стихий.

Я подняла взгляд и встретилась с ним глазами. Он был высоким, с чёрными, как воронье крыло, волосами, собранными в низкий хвост. Серые глаза — холодные, как сталь, — смотрели на меня так, будто видели каждую мою мысль и взвешивали её на невидимых весах. Его мантия глубокого синего цвета была украшена серебряным символом переплетающихся драконьих крыльев, а в осанке чувствовалась власть и привычка командовать.

— Магистр Рэйвхарт, — тихо обратился к нему кто-то из преподавателей, но он не отвёл от меня взгляда.

Я знала это имя. Даже в приюте, где магия была далёкой сказкой, я слышала о нём. Легенда. Дракон. Брат короля Тёмных Драконов. Великий воин, чьё имя знали на всех континентах. Говорили, что он один мог остановить армию, что его клинок пел в бою, а враги падали, не успев понять, что произошло. И теперь он смотрел на меня так, будто решал, стоит ли мне вообще жить.

Щёки вспыхнули от стыда. Мне захотелось опустить глаза, спрятаться, исчезнуть, но я заставила себя выдержать его взгляд.

— Я… хочу учиться, — сказала я тихо, но твёрдо. — Я… готова работать.

— Для начала поступите, — холодно ответил он, откинувшись на спинку кресла, словно уже вынес свой приговор.

***

Ректор поднялся. Это был седой мужчина с добрыми, но внимательными глазами, в мантии глубокого пурпура с золотой вышивкой. Его голос был спокоен, но в нём звучала сила, от которой хотелось слушаться без возражений.

— Положите руки на кристалл. Мы проверим ваш потенциал.

Я подошла к постаменту, на котором стоял прозрачный шар, и положила на него дрожащие руки. Пальцы были холодными, ладони влажными. Сначала — ничего. Пустота. Тишина. Сердце сжалось, в горле встал ком. Мне захотелось заплакать — моя мечта рушилась прямо на глазах.

Пожалуйста… хоть что-то… хоть капля магии…

Комната среди чужих

Мы шли по длинному коридору Академии, и каждый мой шаг отдавался в ушах гулким эхом, будто стены сами запоминали звук моих шагов. Каменные плиты пола были отполированы до блеска, и в их гладкой поверхности отражались языки пламени факелов. Молодой маг в тёмно-серой мантии шёл впереди, не оборачиваясь, но я чувствовала — он знает, что я за ним, и следит, чтобы я не отстала.

За высокими окнами уже сгущались сумерки. Небо окрасилось в глубокий синий, и первые звёзды робко мерцали над башнями Академии. Факелы на стенах загорались сами собой, один за другим, наполняя коридор мягким золотым светом. Пламя горело ровно, без колебаний, и от него исходил лёгкий аромат сушёных трав и чего-то пряного, успокаивающего.

Наконец мы вышли во внутренний двор. Здесь воздух был прохладнее, и я вдохнула полной грудью, чувствуя запах влажной каменной кладки, смешанный с ароматом ночных цветов. Мы пересекли двор, мимо фонтана, в котором тихо журчала вода, и подошли к массивному зданию с высоким крыльцом. Над тяжёлой дубовой дверью висела табличка с выгравированным словом: "Общежитие".

Внутри нас встретил мужчина, крепкий, с коротко остриженными волосами и цепким взглядом. Его лицо было обветренным, с резкими чертами, а на мантии не было факультетских цветов — только вышитый серебром знак ключа на груди. Он смерил меня взглядом с ног до головы, и уголки его губ изогнулись в усмешке, в которой не было тепла.

— Имя? — спросил он хрипловатым, чуть насмешливым голосом.

— Эли Вейрин, — ответила я, стараясь говорить ровно, хотя внутри всё сжалось, как от ледяного ветра.

— О-о, простолюдинка, — протянул он, и в его голосе прозвучала откровенная насмешка. — Значит, факультет бытовой магии?

— Адептка зачислена на факультет стихий, — ровно, но твёрдо сказал мой сопровождающий, даже не моргнув.

Комендант моргнул, будто не сразу понял, что услышал, а потом нахмурился.

— Вы издеваетесь? — в его голосе было и недоумение, и раздражение. — На моём веку такого не было. У меня нет комнат для… таких, как она, в их крыле.

— У неё такие же права, как и у остальных, — холодно перебил его сопровождающий. — Приказ ректора.

Комендант шумно выдохнул, но спорить не стал.

— Ладно… — буркнул он, бросив на меня ещё один долгий, оценивающий взгляд, в котором читалось: ты здесь чужая. — Следуйте за мной.

Мы поднялись по широкой лестнице, устланной ковровой дорожкой тёмно-бордового цвета. На стенах висели картины с изображениями величественных драконов и магов в боевых мантиях. Коридор был длинным, с высокими потолками и дверями по обе стороны, каждая с бронзовой табличкой и выгравированным номером.

Комендант остановился у одной из дверей, достал из связки ключ и открыл её.

— Здесь живут по двое, — сказал он, отступая в сторону. — У вас будет своя комната и общая гостиная с соседкой.

Я вошла внутрь и замерла.

Комната встретила меня мягким светом и теплом, будто хотела обмануть, заставить поверить, что я здесь своя. У окна — кровать с резным деревянным изголовьем, застеленная одеялом глубокого синего цвета, таким, что в нём можно было утонуть взглядом. На подушках — аккуратно сложенная простыня и тонкое покрывало с вышитым гербом Академии. Рядом — письменный стол из тёмного дерева, на котором уже лежала стопка чистых тетрадей, перо и чернильница. У стены — высокий шкаф с зеркалом, в углу — небольшой комод с бронзовыми ручками, блестящими в свете камина.

Сбоку — дверь в общую гостиную. Я заглянула туда: диван и два кресла, обитые мягкой тканью, книжный шкаф с уже расставленными томами, камин, в котором тихо потрескивал огонь, наполняя комнату запахом горящих дров. На низком столике — ваза с сухоцветами, на подоконнике — глиняный горшок с цветком, чьи лепестки светились бледно-голубым светом, словно впитали в себя кусочек ночного неба.

— Осваивайся, — сказал комендант, передавая мне ключ. Его пальцы были холодными, а взгляд — всё таким же оценивающим, будто он уже знал, что я здесь ненадолго.

Я провела рукой по гладкой поверхности стола, коснулась мягкого одеяла… и вдруг слова сами сорвались с губ:

— Я не смогу за это заплатить…

Голос прозвучал глухо, почти чужим. В этой роскоши было что-то давящее — каждый предмет, каждая деталь напоминали, что я не из этого мира. Что всё это не моё. Что в любой момент кто-то может войти и сказать: ошибка, это не для тебя.

Комендант хмыкнул, будто прочитал мои мысли.

— Кто бы сомневался, — пробормотал он с усмешкой, в которой не было ни капли сочувствия.

— Не беспокойся об этом, — твёрдо сказал мой сопровождающий, глядя прямо на меня. Его голос был ровным, но в нём звучала уверенность, от которой внутри стало чуть теплее. — Это забота Академии. Приказ ректора.

Я кивнула, не доверяя себе заговорить, чтобы голос не дрогнул. Сжала ключ в ладони так сильно, что он впился в кожу.

Сопровождающий задержался на пороге, ещё раз окинул комнату взглядом, потом посмотрел на меня. — Удачи, — произнёс он тихо, и в его голосе не было ни капли иронии. — Она тебе понадобится.

Дверь за ними закрылась, и я осталась одна в тишине своей новой комнаты.

***

Тишина была почти осязаемой — густой, как тёплый мёд, и в то же время тревожной. Лишь тихое потрескивание камина нарушало её, да редкий шорох ветра за окном.

Я медленно подошла к кровати и опустилась на край. Матрас мягко пружинил подо мной, и это ощущение было таким непривычным, что я на мгновение замерла, боясь расслабиться. В приюте кровати были жёсткими, с тонкими одеялами, которые не грели в холодные ночи. Здесь же — тепло, мягкость, уют… и всё это казалось чужим, как платье, сшитое не по твоей мерке.

Я провела ладонью по одеялу, чувствуя под пальцами гладкую ткань. Взгляд скользнул по комнате: аккуратно сложенные тетради на столе, блеск бронзовых ручек комода, мягкий свет от цветка на подоконнике. Всё это было моим… и в то же время — не моим.

Я глубоко вдохнула, пытаясь впитать запахи: древесный аромат камина, лёгкую нотку сухоцветов, свежесть ночного воздуха, просачивающегося сквозь приоткрытое окно.

Первый день

Утро встретило меня прохладой и лёгким туманом, стелющимся по внутреннему двору Академии, словно сама земля выдыхала сонные облака. Каменные плиты под ногами были влажными, а башни факультетов терялись в молочной дымке. Я надела свежую форму факультета стихий — глубокий синий цвет с серебряной отделкой, символ переплетающихся крыльев на груди. Ткань была плотной, дорогой, и я чувствовала на себе её вес — не только физический, но и символический, как будто вместе с ней на плечи легла невидимая ноша ожиданий и чужих взглядов.

Столовая оказалась огромным залом с высокими окнами, через которые утренний свет падал длинными полосами, и длинными рядами столов, уходящих вглубь, как в бесконечность. Запах свежего хлеба, жареного мяса и пряных трав витал в воздухе, перемешиваясь с ароматом горячего чая и сладкой выпечки. Но стоило мне переступить порог, как гул голосов стих, будто кто-то невидимый провёл по струнам тишины.

Десятки взглядов обратились на меня. Я чувствовала их вес на коже — холодные, оценивающие, любопытные, завистливые. Кто-то смотрел с откровенным презрением, кто-то — с живым интересом, а в некоторых глазах я уловила зависть, острую, как лезвие. Человек в форме факультета стихий — это уже было событие.

Я заметила стол, за которым сидели адепты факультета бытовой магии. Их мантии были бежевых и коричневых тонов, лица — простые, без высокомерия, и я подумала, что, возможно, с ними будет проще. Подошла ближе, но едва я сделала шаг к свободному месту, как одна из девушек, не поднимая голоса, но так, чтобы я услышала, произнесла с ядовитой мягкостью:

— Интересно, сколько стоило это место?

— Или перед кем нужно прогнуться, чтобы попасть туда, куда простых не берут? — добавил парень напротив, с кривой усмешкой, лениво откинувшись на спинку скамьи.

Слова ударили, как пощёчина. Я почувствовала, как к щекам приливает жар, но не позволила себе ответить. Не сказав ни слова, я развернулась и пошла к дальнему столу, где было пусто.

***

Завтрак прошёл в тишине, но это была не та тишина, что успокаивает. Она была вязкой, как густой мёд, и липла к коже. Я ела быстро, почти машинально, чувствуя, как кто-то украдкой бросает взгляды, а кто-то даже не утруждает себя скрывать.

Я старалась не поднимать глаз, но ощущение, что меня рассматривают, не отпускало. Взгляды были разными: холодными, колющими, как лёд; лениво-насмешливыми; и теми, что жгли завистью.

Когда я вышла из столовой, облегчение длилось всего пару секунд.

В дверях я столкнулась с девушкой. Её осанка была безупречной, как у тех, кто с детства привык держать голову высоко. Мантия — дорогая, с тонкой вышивкой, волосы собраны в сложную причёску, украшенную драгоценными заколками. Она пахла дорогими духами с нотами жасмина и горького апельсина. Её взгляд скользнул по мне сверху вниз с откровенным презрением, как по грязному пятну на идеально чистом полу.

— Смотри, куда идёшь, — произнесла она холодно, и, проходя мимо, как бы случайно толкнула меня плечом. Удар был не сильным, но достаточно, чтобы я пошатнулась. Горячая капля кофе с её чашки упала на подол моей мантии, оставив тёмное пятно, которое тут же расплылось по ткани.

Я уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но за моей спиной раздался холодный, властный голос, в котором звенела сталь:

— Оставь её, Мелисса.

Я обернулась. Катарина стояла в нескольких шагах, её янтарные глаза сверкали, а осанка была безупречной, как у королевы, готовой защищать свои владения.

— А-а, снова ты? — Мелисса скривила губы, в голосе её звучала раздражённая насмешка. — Не лезь не в своё дело.

— Пускай ты и девушка моего брата, — Катарина сделала шаг вперёд, и в её голосе зазвенела сталь, — но не забывайся. Я принцесса и выше тебя по статусу. Прояви уважение.

Мелисса побледнела, но ничего не ответила. Лишь резко отвернулась и ушла, оставив за собой шлейф дорогого парфюма и ощущение липкой неприязни, будто на кожу пролили что-то вязкое.

Катарина подошла ко мне, её шаги были уверенными и точными. Она взяла меня за локоть — пальцы тёплые, но хватка крепкая, как у человека, привыкшего вести за собой.

— Пойдём, — сказала она, не терпя возражений. — Если позволишь так с собой обращаться, об тебя будут вытирать ноги. Ты должна защищаться.

Я сглотнула.

— Почему ты помогла мне? — спросила я, глядя на неё.

Она чуть замедлила шаг. В её глазах мелькнуло что-то странное — не насмешка, не жалость, а скорее тихое, непонятное любопытство, как будто она сама пыталась понять свой поступок.

— Не знаю, — ответила она тихо. — Есть в тебе что-то такое…

В этот момент по коридору разнёсся звонкий перезвон колокола, от которого стены будто дрогнули, а воздух наполнился лёгкой вибрацией.

— Поторопимся, — сказала Катарина, отпуская мой локоть. Её мантия мягко скользнула по полу, когда мы ускорили шаг.

Я шла рядом с ней, чувствуя, как сердце бьётся быстрее. Этот день только начался, а уже успел вместить в себя столько, сколько иной раз не происходит за целую неделю.

***

Коридоры факультета стихий были другими. Здесь всё дышало силой и древностью. Высокие своды, украшенные барельефами драконов, казались выше, чем в других корпусах. Каменные стены были инкрустированы тонкими серебряными линиями, складывающимися в магические узоры, которые едва заметно мерцали, словно в них текла живая энергия. Казалось, что сами стены слышат и запоминают каждое слово.

Я шла рядом с Катариной, и каждый наш шаг отдавался гулким эхом. По пути нам попадались студенты в синих мантиях — они останавливались, чтобы посмотреть на нас. На неё — с уважением и почтением, иногда с лёгким поклоном. На меня — с недоверием, любопытством, а иногда и откровенной неприязнью.

Аудитория оказалась огромным залом амфитеатром. Ряды полукругом поднимались вверх, а в центре, на возвышении, стоял кафедральный стол из чёрного обсидиана, отполированного до зеркального блеска. За ним уже находился преподаватель.

Невидимая нить

Дни в Академии пролетали стремительно.

Я почти не замечала, как сменяются недели — всё было заполнено лекциями, заданиями, тренировками и бесконечными конспектами. У меня не оставалось времени ни на прогулки, ни на праздные разговоры. Даже сон стал роскошью, которую я могла себе позволить лишь урывками.

Одногруппники по‑прежнему смотрели на меня свысока. Иногда это было открытое презрение — косые взгляды, тихие насмешки, оброненные вполголоса слова, которые я слышала, даже если они думали, что я слишком далеко. Иногда — холодное безразличие, будто меня просто не существовало. И казалось, что вся Академия, от младших адептов до старших наставников, уже вынесла свой приговор: чужая.

Единственным исключением оставалась Катарина. Мы не были близкими подругами — слишком уж разными были наши миры, — но общались всё чаще. Она никогда не сюсюкала и не утешала, но иногда, между делом, могла объяснить сложный термин, показать, как правильно выстроить плетение заклинания, или предупредить о подводных камнях на предстоящей паре. Делала она это так, будто просто мимоходом бросала реплику, но я знала — это её способ помочь.

Я училась, как одержимая. Днём и ночью, при свете магических ламп и в полумраке свечей, я штудировала учебники, заучивала формулы, отрабатывала жесты и заклинания до боли в пальцах. Постепенно что‑то начало получаться. Заклинания, которые раньше рассыпались, теперь держали форму. Потоки энергии слушались чуть охотнее. Я уже могла почувствовать, как магия течёт внутри, как она откликается на мою волю.

Всё… кроме одного.

Практика по стихийной магии с нашим деканом.

Каждое занятие с ним было испытанием. Его взгляд — холодный, пронизывающий, словно он видел все твои слабости и ждал, когда ты оступишься. Его требования — безжалостные. Ошибки он не прощал, а успехи не хвалил. И именно на его паре я чувствовала себя особенно уязвимой, словно стою на краю пропасти, а под ногами — лишь тонкая кромка камня.

Вот и сейчас я шла по длинному коридору факультета стихий, направляясь к месту, где проходили его занятия. Каменные стены, украшенные резьбой в виде переплетающихся крыльев драконов, казались выше обычного. Факелы в кованых держателях отбрасывали на пол дрожащие тени, и каждый мой шаг отдавался гулким эхом.

Сердце билось чуть быстрее, чем обычно. Я знала: впереди снова будет этот взгляд, эти испытующие вопросы, и задание, которое, возможно, окажется мне не по силам. Но разве я могла позволить себе отступить?

Я сжала пальцы в кулак и ускорила шаг.

***

Стоило мне переступить порог тренировочного зала, как я сразу поняла — что-то не так.

Обычно здесь собиралась только наша группа, но сегодня пространство было заполнено куда больше. По краям арены, на возвышенных трибунах, стояли и сидели старшекурсники в тех же синих мантиях факультета стихий. Их взгляды были внимательными, оценивающими, а в воздухе витало напряжение, как перед грозой.

Я сделала несколько шагов вперёд, и вдруг почувствовала на себе чей‑то особенно тяжёлый взгляд — холодный, прожигающий. Подняв глаза к трибунам, я увидела его.

Высокий парень со светлыми, почти серебристыми волосами, которые мягко спадали на плечи, сидел, слегка подавшись вперёд. Его глаза — холодного стального оттенка — смотрели на меня с откровенной ненавистью. И всё же… в этом лице было что‑то знакомое, будто я уже видела его когда‑то, в другой жизни, в другом месте.

Я не успела отвести взгляд, как рядом тихо, но отчётливо прозвучал голос Катарины:

— Не смотри на него так, — тихо, но отчётливо сказала рядом Катарина. — Это Дариэль эль Сарвэйр. Принц. И он ненавидит людей. Лучше тебе с ним не встречаться…

Я почувствовала, как внутри всё сжалось ещё сильнее. Но отвести взгляд уже было невозможно — он смотрел на меня так, будто мы с ним были врагами задолго до этой встречи.

— Сегодня, — раздался в зале глубокий, властный голос, и я обернулась. На арене стоял наш декан. Его фигура в тёмно‑синей мантии с серебряной вышивкой казалась ещё более внушительной на фоне каменных стен. — У нас спаринг со старшекурсниками. Разбейтесь на пары.

В зале зашевелились, студенты начали переглядываться, выбирая себе партнёров. И тут, сквозь этот гул, отчётливо прозвучал голос:

— Я с ней.

Я обернулась и увидела, что это сказал Дариэль. Он уже спустился с трибуны и шёл в мою сторону, не сводя с меня взгляда. В его глазах не было ни капли дружелюбия — только холодный вызов.

Катарина резко подняла голову, её янтарные глаза сверкнули.

— Дядя, — обратилась она к Каэльдару, — это плохая идея.

Декан перевёл на неё взгляд, и в его глазах мелькнуло что‑то опасное.

— Это не тебе решать, принцесса, — произнёс он холодно, но без повышения голоса. — Здесь я определяю, что хорошая идея, а что нет.

Катарина сжала губы, но промолчала, лишь бросив на меня быстрый взгляд, в котором читалось: будь осторожна.

Магистр Рэйвхарт перевёл взгляд с племянницы на Дариэля, и уголки его губ чуть дрогнули в усмешке. — Как пожелаете, принц, — произнёс он, и в его голосе скользнула едва заметная насмешка.

Внутри у меня всё сжалось. Я не знала, что ждёт меня в этом спаринге, но была уверена в одном — лёгким он точно не будет.

***

Арена факультета стихий раскинулась под высоким сводом, словно каменный колизей. Гладкий пол был испещрён следами прежних поединков — тёмными подпалинами, трещинами от ударов молний, выбоинами от каменных шипов. По периметру возвышались трибуны, уже заполненные студентами. Гул голосов сливался в низкий, давящий шум, похожий на далёкий рёв моря перед бурей.

Напротив меня стоял Дариэль эль Сарвэйр. Он держал руки за спиной, будто и не собирался готовиться к бою. Серебристые волосы мягко поблёскивали в свете парящих под потолком магических сфер, а холодные стальные глаза не отрывались от моих. В них не было ни капли сомнения — только презрение и уверенность в своей победе.

Тонкая грань

С того дня будто что‑то изменилось.

Магистр Рэйвхарт, который прежде, казалось, находил особое удовольствие в том, чтобы цепляться к каждой моей ошибке, вдруг стал… сдержаннее. Его холодный, пронизывающий взгляд по‑прежнему умел пробирать до костей, но в нём исчезла та язвительная искра, что раньше сопровождала каждое замечание. Он больше не обрывал меня на полуслове, не заставлял по десять раз подряд повторять одно и то же заклинание, пока руки не начинали дрожать от усталости. И, что удивительнее всего, его занятия начали мне нравиться.

Свободное время, если оно выпадало, я проводила с Катариной. Иногда мы просто сидели у камина в гостиной, и пламя, отражаясь в её янтарных глазах, делало их похожими на расплавленное золото. Мы говорили о прошедшем дне, о преподавателях, о странных слухах, что ходили по Академии. Иногда она делилась историями из своего детства — короткими, обрывочными, но в них всегда чувствовалась гордость и сила.

В другие дни мы гуляли по внутренним дворам Академии. Там всегда пахло камнем, нагретым солнцем, свежим дождём и чем‑то пряным, доносящимся из алхимических лабораторий. Ветер шевелил флаги с гербами факультетов, а где‑то вдалеке слышался звон тренировочных клинков или глухие удары магических тренировок.

Катарина всё ещё оставалась загадкой. Гордая, резкая, с острым языком, она могла одним словом поставить на место любого, кто пытался задеть её или меня. Но в редкие моменты, когда мы оставались наедине, в ней проявлялась удивительная мягкость — в тоне голоса, в едва заметной улыбке, в том, как она могла молча протянуть кружку горячего чая, если видела, что я устала.

Иногда я ловила себя на мысли, что рядом с ней чувствую себя… в безопасности. И это было странно, ведь Катарина сама была похожа на бурю — сильную, непредсказуемую, но почему‑то ту, в которой я могла укрыться.

***

Но было одно «но».

Принц Дариэль эль Сарвэйр.

С того самого спаринга он, похоже, записал меня в личные враги. И я никак не могла понять — за что. Мы почти не пересекались, но каждый раз, когда наши пути всё же сходились, он находил способ уколоть. Не громко, не так, чтобы это услышали все, — а тихо, мимоходом, но так, что слова оставляли после себя неприятный осадок, как горечь на языке.

— Осторожнее, человечка, — мог бросить он, проходя мимо, даже не замедлив шага. — А то вдруг снова упадёшь в обморок, и придётся звать целителей.

Или, заметив меня в библиотеке, когда я сидела за столом с раскрытым фолиантом:

— О, ты читаешь? — в его голосе скользила лениво‑насмешливая интонация. — Надеюсь, там картинки, а то вдруг устанешь от букв.

Иногда он просто останавливался на мгновение, чтобы бросить на меня взгляд — долгий, холодный, как зимний ветер, и такой же отталкивающий. В этих глазах не было ни капли любопытства, только презрение, будто я была случайно забредшей в его мир посторонней, которую он терпит лишь потому, что таковы правила.

Его усмешка — лёгкая, почти неуловимая, но от неё внутри всё сжималось. Она была не радостной и не дружелюбной, а той, что бросают перед ударом, зная, что попадут в цель.

Я пыталась понять, что я ему сделала. Перебирала в памяти каждое наше столкновение, каждое слово, каждый взгляд. Но ответа не находилось. И от этого становилось только хуже — ведь ненависть, причина которой тебе неизвестна, пугает сильнее всего.

Иногда мне казалось, что он просто ждёт момента, чтобы снова выставить меня в невыгодном свете. И я ловила себя на том, что, заметив его в коридоре, невольно выпрямляю спину, сжимаю губы и готовлюсь к очередной колкости.

***

Мы сидели с Катариной в гостиной. За окнами уже сгущались сумерки, и мягкий свет камина заливал комнату золотистыми бликами. Пламя лениво облизывало поленья, потрескивая, а тени на стенах то вытягивались, то сжимались, будто дышали вместе с нами. Катарина листала какую‑то книгу, устроившись в кресле у окна, а я, сидя напротив, всё никак не могла выбросить из головы очередную колкость Дариэля, брошенную сегодня в коридоре.

— Катарина… — начала я, и она подняла на меня взгляд, чуть прищурившись, как будто заранее готовилась услышать что‑то странное. — Почему он так ко мне относится? Принц. Дариэль. Что я ему сделала?

Она медленно закрыла книгу, положила её на подлокотник и, склонив голову, посмотрела на меня так, будто не верила, что я всерьёз задаю этот вопрос.

— Ты что, не знаешь? — в её голосе прозвучало искреннее удивление, смешанное с лёгкой насмешкой. — Люди убили его сестру. Принцессу Аурелиану. С тех пор он их всех ненавидит.

Я замерла. Имя, которое она произнесла, будто ударило в грудь. Аурелиана. Оно прозвучало в моей голове, как отголосок далёкого колокола — чисто, звонко, но с какой‑то странной, почти физической болью.

Катарина чуть подалась вперёд, её голос стал тише, но в нём появилась особая серьёзность:

— Он её очень любил. Не просто как брат — она была для него всем. Светом, семьёй, опорой. Они были неразлучны. И когда её не стало… — она на мгновение замолчала, будто подбирая слова, — он изменился. Сломался.

Я молчала, чувствуя, как в груди нарастает тяжесть.

— И ещё, — продолжила она, — он друг моего брата. Они вместе учились, тренировались, прошли через многое. Мой брат кстати скоро вернётся в Академию… и от него я знаю, что Дариэль до сих пор не смог пережить её потерю.

Я отвела взгляд, глядя на пляшущие языки пламени.

— Я… что‑то слышала, — произнесла я медленно, подбирая слова. — Но… не знала подробностей.

Катарина смотрела на меня пристально, будто пыталась понять, что именно я сейчас чувствую. Но я сама не могла этого объяснить. Всё, что я знала — имя мёртвой принцессы отзывалось во мне странным, болезненным эхом, и это пугало меня больше, чем ненависть Дариэля.

***

Ночь опустилась на Академию тихо, почти незаметно. За окнами тянулись густые облака, скрывая луну, и комната погрузилась в мягкий полумрак. Я долго ворочалась, не в силах уснуть.