Сломанная любовь

Пролог

– Я дома, – радостно пропела, вбегая в темноту коридора. Прижимала к груди рюкзак с дневником, в котором бесстыже красовался ровный ряд пятерок за год. Улыбалась, зная, что мамочка будет довольна, а отец одобрительно кивнёт, разглядывая документ. От счастья хотелось кричать и смеяться. Много, до боли в скулах или жжения в легких. Прощай, школа!

Сняла джинсовую куртку и замерла… Дверь моей комнаты была приоткрыта, маня теплым свечением ночника в виде единорога, что игриво разбрасывал звездочки по розовым обоям. Сквозь глухое тревожное сердцебиение, что отдавалось в уши барабанной дробью, я услышала быстрые шаги и странный хруст рвущейся бумаги. По коже побежали мурашки, тело парализовал страх и гадкое предчувствие беды. Радостные, легкие мысли испарились, погружая меня в туман неизвестности, который можно было разрушить, лишь сделав шаг ближе к полоске света, что разрезала темноту коридора.

Бросила рюкзак на пол и зачем-то пошла навстречу страху.

Но лучше мне было бы сбежать! Потому что, войдя в свою комнату, мной завладело желание взвыть от ужасающей картинки.

– Что ты делаешь?

Моя собственная мать металась по комнате загнанным зверем. Движения её были рваными, резкими, совершенно лишенными той интеллигентной утонченности, которой она была пропитана насквозь. Мама дикой кошкой носилась по разорванным тетрадям, учебникам и лохмотьям одежды, которыми был усыпан дубовый паркет, в поисках того, что можно было ещё сломать, испортить, изуродовать. Сильно била ногой о перевернутый письменный стол, ящики которого превратились в щепки.

Я схватилась за горло, чтобы унять рвущийся крик, и пошатнулась, прижавшись к двери. Зажмурилась в надежде, что это сон. Что все это мне привиделось, показалось. Но нет, распахнув взгляд напоролась на уродство, в которое превратилась моя любимая уютная комната. Сетчатая тюль болталась на двух крючках, а в местах, где были прикреплены клипсы с маленькими фотографиями, сделанными в лагере, образовались дыры. Желтые кашпо с цветущими фиалками валялись на полу, засыпав изрезанный розовый плед землей. Даже кровать распотрошила, а любимый плюшевый медведь, подаренный дедушкой, валялся на подоконнике, зияя вспоротым брюхом.

Ничего не осталось… Все было стерто, словно мама намеренно следы моего существования уничтожала.

Вжалась в дверь, ощущая спасительную прохладу от стеклянных вставок, и молилась, лишь бы не рухнуть в обморок. Вновь и вновь обводила взглядом то, что дарило уют и спокойствие, которое теперь превратилось в руины.

Она, услышав мой плач, застыла лицом к окну, согнувшись так, будто груз на шее висел, оттягивающий хрупкие плечи к земле. Не двигалась, лишь тяжело дышала, заполняя комнату устрашающим хрипом.

– Мамочка… – произнесла, не понимая, что спусковой курок нажала.

– Дрянь!! Дрянь!! – заорала мать и, резко развернувшись, вцепилась одной рукой мне в волосы, а другой размахивала прямо перед лицом. Знакомая жёлтая обложка, зажатая меж скрюченных пальцев, заставила меня замереть.

Внезапно наступила тишина. Я перестала слышать её вой, а жгучая боль отступила. Лишь наблюдала за тем, как мама с остервенением сминает в кулаке мой дневник, что ещё утром был личным… Ещё утром я делилась с тетрадкой в желтой обложке с утятами, насколько была счастлива. Ещё утром моя жизнь была МОЕЙ. А теперь…

– Ты снюхалась с этим подонком! Отвечай, Оля!

Но я не могла произнести ни слова. Стояла парализованная, немая и растоптанная. Я даже не могла ощущать стыд, потому что для этого чувства внутри должно хоть что-то трепетать, а там была пусто. Меня словно наизнанку вытряхнули, весь мусор высыпали и посторонним продемонстрировали.

– Дрянь! Ты – позор семьи! Что скажут папины друзья, коллеги? Ты о нем подумала? Неблагодарная!

Понимала смысл каждого слова. Впитывала их, но они пустым эхом опускались в самое сердце, не откладываясь обидой. Мне стало все равно. Ощущение ледяного безразличия окутывало сердце, не давая ему разлететься на сотни мелких осколков.

– Разве я тебя учила ноги раздвигать перед бандюгами? Разве я этому тебя учила? – читала по напряженным губам, боясь поднять взгляд. – Он же ублюдок! Слышишь? Ублюдок татуированный! Всё назло мне делаешь!

Сжала кулаки, словно это могло мне сейчас помочь, и подняла голову, чтобы встретиться взглядом с мамочкой, но лучше бы я этого не делала.

Все говорили, что у меня её глаза. Серые, как мокрый асфальт с темными прожилками. Вот так и встретились две пары одинаковых глаз, вот только в её взгляде я увидела ненависть… она была живая, осязаемая и такая сильная, что сердце закололо. Хотелось броситься маме в ноги, чтобы она перестала смотреть так. Ведь я её дочь! Я люблю тебя, мама… Любила… Разве можно любить ненависть в глазах? Разве можно любить презрение и желание сделать больно? Разве можно разлюбить мать лишь от одного взгляда?

Оказалось, что можно. Я смогла. Моя душа, сердце и тело были в её власти. Поэтому покорно принимала всё унижение, что было приготовлено, но уже не чувствовала любви. Сломали её. Лишь страх и саднящее чувство боли от её скользящего, полного ненависти взгляда. Стояла, роняя слёзы, что отчаянно пытались залечить мою сломанную любовь.

– Ты – дешёвка! – она дождалась, чтобы выплюнуть последнее оскорбление в глаза, и звонко шлёпнула меня дневником по лицу с такой силой, что я рухнула на дверь.

Глава 1.

Весенний ветер нагло ворвался под тонкий плащик. Закрыла глаза, чтобы посмаковать запах прелого газона и сладость молодых листьев.

Внутри разлилось тепло, а голова закружилась от частоты жадных вдохов. Вытянула руку, схватилась за облупившуюся колонну, чтобы не рухнуть, и рассмеялась.

Глупенькая, чему же ты так радуешься?

Внутри ощущался странный, необъяснимый трепет, словно бабочек кто-то выпустил на волю, и они рассыпались по телу: щекотали ноги, кружили в груди и порхали где-то в горле, вызывая ком предвкушения. Чего только я ждала – сама не понимала. Как девчонка, ей Богу!

«Тельцам сегодня гороскоп приготовил подарок. Вы ждали его и уже готовы», – сухой голос диктора просочился сквозь монотонные голоса пассажиров автобуса, на котором я ехала на работу. В тот самый момент и проснулось внутри что-то. А ещё эта улыбка странная приклеилась, как в детстве, когда ждёшь боя курантов, чтобы содрать с коробок красивую обертку. Хотя ещё неделю назад проковыряла дырку и уже прекрасно знаешь, что там кукла и розовые пушистые тапочки с ушками.

– Ольга Станиславовна! До свидания! – хором крикнули мои большие малявки, что толпой выпорхнули из дверей начальной школы, в которой я работала.

Перегнулась через перила, помахала им, впитывая последний раз их искренние улыбки. Следом показались благодарные родители, что никак не хотели меня отпускать, засыпая благодарностью за 3 «а» класс. Они уже улыбались не так радужно, потому что в отличии от своих детей не предвкушали новый этап жизни, а готовились к первым трудностям. На их взволнованных лицах сменялись эмоции, а в глазах читалась грусть расставания.

– Вовка! Не хулигань! – напоследок взмахнула я пальцем, и рыжий мальчишка рассмеялся. Звонко и весело, как и должен это делать счастливый ребёнок. И это стоило намного больше пятёрок и почётных грамот, потому что счастью ещё не придумали эквивалента. Оно либо есть, либо нет. А у детей оно было. В избытке, на зависть взрослым, измученным рутиной будней. Мы часто путаем их счастье с непослушанием, невоспитанностью, забывая чаще всматриваться в искрящиеся радостью глаза своих детей.

Свернула на задний двор, чтобы скрыться от толпы. Не хотелось растягивать прощание. Расстегнула плащ, сдёрнула шёлковый платок и вытащила из пучка шпильки, позволив волосам рассыпаться по плечам. Необъяснимое ощущение свободы и легкости заполнило грудь.

Шла медленно, рассматривая неровности тропинки, пока не напоролась взглядом на криво нарисованные мелом классики.

– Боже! Что я делаю? – рассмеялась в голос, бросила на асфальт сумку и вступила в первый квадратик, а остальное ноги сделали сами.

Собственный смех резал слух. Я даже зарумянилась, будто от стыда, когда допрыгала до последней клеточки, ни разу не оступившись. Схватила вещи и поспешила спрятаться в роще от возможных свидетелей моего внезапного ребячества.

Из-за сильно затянувшегося прощания с учениками я опоздала на свой автобус, поэтому пришлось втискиваться в тот, что не заезжает в наш посёлок. Подруге, что часто выручала меня, звонить не хотелось, знала, что она отсыпается после ночного выступления, поэтому деваться было некуда. Благо, проехать нужно было всего три остановки, через которые меня буквально выплюнули под натиском толпы на пыльную обочину трассы.

Я быстро перебежала проезжую часть и спрыгнула в канаву вдоль дороги, мысленно ругая себя за новые замшевые лодочки, что забыла переобуть в школе. Шла медленно, обходила лужи и старалась не шаркать ногами, чтобы не запылить туфли.

В голове метались рваные мысли и планы, как было всегда перед отпуском. Хотелось вывезти Мишку к морю перед школой, покрасить веранду и поменять печь в бане. Понимала, что на всё моих сбережений попросту не хватит, ведь львиная доля уйдёт на сборы первоклашки.

Сердце ойкнуло. Как быстро бежит время! Даже опомниться не успела, как беззубый карапуз превратился в будущего первоклашку. Я и так оттянула время, подарив сыну ещё один год беззаботного детства. Можно было его ещё в прошлом году отдать, но жалко стало. Материнское сердце упрямилось, понимая, что слишком рано.

– Девушка, вас подвезти? – резкий хриплый окрик вырвал меня из тревожных мыслей.

– Нет, спасибо. Я уже пришла, – даже не взглянула в сторону машины, свернула к обочине и начала спускаться к узкой тропинке, по которой можно было добежать до «Яблоневого» напрямки через поле.

Но автомобиль не спешил уезжать. Наоборот, двигатель заглох, а следом хлопнула дверь. Я почему-то напряглась и ускорила шаг, продираясь сквозь ещё сухие стебли кустарника, когда услышала шаги сзади.

Хруст веток становился громче, ближе, отчего по спине побежали мурашки. Вытянула голову, чтобы увидеть родные красные ворота. Близко… совсем близко… Вот уже и Катькин дом с колоннами, и её машина, припаркованная рядом, а значит, я добегу. Но как только я припустила, меня схватили за болтающийся пояс плаща.

– Олька Сладкова любит Королёва…

Тихий шёпот взорвал мои перепонки, словно рупор к ушам поднесли. Я остановилась, молясь, чтобы мне этот хриплый голос почудился.

– Вот я тебя и нашёл, Лялька…

Глава 2.

– Вот я тебя и нашёл, Лялька...

Не показалось. Мать твою, мне не показалось! Королёв… Мой Королёв!

Внутри меня все орало, бурлило и клокотало. Хотелось раствориться, исчезнуть, но не стоять здесь, посреди зарослей шиповника. Сжала в руке ветку, но ничего не почувствовала, словно уснула. Не здесь была душой, осталось лишь тело для столкновения с пропастью, мысли мои вспыхнули и рассыпались пеплом.

– А ты все такая же, – теплое дыхание ошпарило мое ухо, коснулось щеки, а аромат чего-то сладкого заполнил нос.

Вдохнула. И это было ошибкой! Роковой ошибкой, потому как легкие обожгло этим пьянящим ароматом, а живот скрутило в узел. Тошнота стала стягивать горло, а глаза пекло от того, что я не моргала. Да что там не моргала, я дышать перестала!

Ветки снова захрустели под тяжестью шагов, а перед глазами появились белые кеды, что тут же провалились в лужу. Взгляд застыл на белой коже, что покрылась уродливыми разводами грязи.

– Совсем не изменилась, – усмехнулся мой преследователь. – Все та же танцующая походка у моей Ляльки…

Шумно вдохнула обжигающий воздух, услышав «моя Лялька», и глаза закрыла, прогоняя через грудь шорох его голоса. Сопротивляйся, Оля! Это прошлое. Не слушай его голос. Не слушай!

– …готов был часами любоваться твоей походкой. Легкая, плавная, без пошлого вихляния задницей, но такая соблазнительная. Даже если ты шла с тяжелым рюкзаком и в кедах – всё равно танцевала. Если девочка моя танцует – всё хорошо, значит, жить можно. Всегда знал, как у тебя дела, ещё до того, как ты скороговоркой вываливала на меня ворох ерунды девчачьей. Знал. Походка Ляльку мою выдавала.

Он сжимал край моего пояса между указательным и средним пальцем руки, затем перехватил и стал накручивать его на кулак. Серая ткань пришла в движение, натягиваясь с каждым оборотом.

Двигался медленно, прекрасно понимая, что я в ловушке и не скрыться мне от него.

– А дай в глазки загляну? – он перестал шептать и по коже поползли мурашки от вибрации его грудного голоса.

Он изменился: стал сухим, хриплым и безжизненным. Не было в нем той энергии, что проникала в меня с каждым рычащим звуком, которые он имел привычку так сладко растягивать. Не прежний мальчишка, давно не тот.

Когда Королёв понял, что я не намерена проявлять признаки жизни, то сам потянулся рукой к лицу. Тёплые, чуть шероховатые пальцы легли на подбородок и начали сжиматься. Дрожали. Не от страха, нет. Чувствовала, что держится, чтобы больно не сделать, бурю сдерживает, но только чтобы обрушить её на меня позже. Момент подбирает. Ближе подбирается.

Не сопротивлялась не потому что не хотела, а потому что не могла. Из меня будто жизнь высосали. Тело стало чужим, бессильным, как ветки шиповника, что скользили по ногам, цепляясь за капроновые чулки.

– Вот так. Хорошая девочка, – твердил он, задирая мою голову. – Ну же, посмотри…

Взгляд заскользил по чёрным джинсам с дырой на коленке, из которой выглядывал край татуировки. По белой футболке, что торчала из-под кожаного бомбера, по мощной шее и упёрся в кадык, что был подернут густой щетиной. Тянул меня до тех пор, пока совсем голову не запрокинул. Во власти его была: опустошенная, безвольная и будто бы голая.

Большего я не выдержу! Закрыла глаза, с силой зажмурившись, чтобы не видеть! Только бы не видеть его! Не могу!

Он был моим персональным адом! Не потому что делал что-то страшное, нет. Наоборот, любила его до неба и обратно. До дрожи в коленях, до мутности рассудка и слез, что порой текли просто так от бесконечного счастья. Но с ним связано то прошлое, о котором вспоминать даже больно. Оно не затянется, не зарубцуется, болеть будет вечно. Фантомная боль, но режет как по живому. Но той любви больше нет. Она сломана. Моя большая сломанная любовь. Именно она сейчас стоит передо мной.

– Открой глаза, Ляля, – снова зашептал он, почти касаясь своими губами моих.

Но я отчаянно замотала головой.

– Открывай, я только посмотрю и уйду.

– Сейчас уходи, Мироша, сейчас уходи…

– Нет! Пока в глаза твои бесстыжие не загляну!

– Что? – веки сами распахнулись, а сдерживаемые слёзы хлынули потоком, замутняя зрение.

Но даже это не помогло скрыть его образ, что был вырезан в моей памяти. Он лишь красивее стал, мужественнее. Синие, как васильковое поле, глаза были чуть прищурены, скулы напряжены, а мягкие пухлые губы растянуты в победной улыбке. Конечно, победил. Всегда получал то, что хочет. И сейчас готов приз забрать.

Смотрела и упивалась. Собирала выпавшие части пазла, что растерялись в прошествии многих лет, впускала в легкие дурман его запаха и нервно кусала губы, пытаясь вернуть себе хоть каплю благоразумия. Но не могла. Обессилела, обмякла. Тело трясло от желания прижаться к его груди и повиснуть на его шее, как раньше.

Слабачка! Тогда ею была и сейчас стою точно также! Таю в его взгляде, подчиняюсь, хотя внутри медленно тает фитиль бомбы, что готова рвануть в любой момент. Он рядом, а я лишь чувствую запах гари, растворяющейся в сладости аромата его кожи. Все путается. Силы тают, а земля уходит из-под ног, подталкивая меня в объятия хаоса.

– Ля-ля-ля… – прошептал он и резко прижал меня к себе, зарываясь лицом в волосах.

Глава 3.

– Доброе утро, – я потянулась, расставив руки в дверном проёме кухни.

Бабушка уже пекла блины, заполняя дом волшебными ароматом и уютным шкворчанием сковороды.

– Доброе, внучка, – она повернулась, обняла меня и кивнула на кресло. – Кофе будешь?

– Конечно.

– И бабке плесни, а то с пяти утра на ногах.

Я рассмеялась, потому что у меня язык просто не поворачивался называть эту холёную даму бабушкой. Роясь в грядках, высаживая цветы или просто стоя у плиты, она была неподражаема. Никогда не видела её в чем-то мятом, старом и потрёпанном. Нет, моя Алевтина Николаевна даже дома перед телевизором просто должна была выглядеть так, будто в любой момент могут заявиться гости. Вот и сейчас, несмотря на раннее утро, на ней был чёрный сарафан в пол, что выигрышно подчеркивал до сих пор тонкую талию.

– Из тебя бабка, как из меня Плисецкая!

– Из тебя Плисецкая, как из меня стриптизёрша, – рассмеялась она. – Какие планы?

– Даже не знаю, за что хвататься, – вздохнула, выглядывая в окно кухни, что выходило на веранду.

– Мать звонила, – бабушка, очевидно, решила долго не плясать вокруг да около, выпалив в лоб то, что тяготило её.

– Все хорошо? – прикусила язык, радуясь, что вопрос меня этот застиг, когда я уже отвернулась от пристального взгляда к столешнице, где кофемашина стояла. Мало мне Королёва, что из ниоткуда вырос на моем пути, так еще и матушка объявилась. Ненавижу гороскопы!

– А что с ними сделается? Отец диссертацию пишет, а мать устала от однообразия серых будней и ощущает на своих плечах тяжесть бренного мира. А, забыла… Говорит, бессонница её замучила.

– Алевтина Николаевна, что за сарказм с утра пораньше? – я попыталась натянуть улыбку, протягивая ей голубенькую с золотой каймой чашечку кофе. – Не рановато ли?

– Мишку хочет увидеть, – поставила финальный аккорд женщина и отвернулась к плите. – Я отказала.

– Ну, отказала и отказала. Чего переживаешь тогда?

– А она заявила, что тогда сама придёт в гости. Про права что-то говорила ещё.

– Пусть приходит, – я пожала плечами и снова осмотрела веранду, которую предстояло покрасить.

– Ещё чего? – бабушка шлёпнула тарелку в центр круглого стола, стянула фартук и села на диванчик. – Морду недовольную я и у внука могу посмотреть, когда ты решать задачи для третьего класса его заставляешь. Или вон, к Любке Ростовой могу сбегать похвастаться, что с самого утра ничего не болит. А на мать твою пусть отец смотрит.

– Тогда отведи Мишку к ним сама, – обхватила большую чашку двумя руками, чтобы о тёплую поверхность согреть вмиг похолодевшие руки.

– Ладно, разберёмся. А что у тебя с губой, кстати?

– На грабли наступила, – натянуто рассмеялась я.

– Хм, – бабушка улыбнулась, чуть сдвинула на переносице очки и уперлась в меня своим вмиг ставшим подозрительным взглядом. – Интересно… У нормальных людей от грабель след на лбу, а у тебя на губе.

– Ты же сама сказала - у нормальных!

– И правда, – бабушка прищурилась, но потом махнула рукой. – Хоть на экскаватор напорись, главное - жить начни. А то спряталась за Мишенькой и за ворохом тетрадей, а от жизни отгородилась. Нельзя так. Один раз живем, внуча. Один. Вот мне есть что вспомнить! Я мечтаю, чтобы и тебе было, что вспомнить.

– О! Воспоминаний у меня с избытком, Алечка. За это можешь быть спокойна.

– А я не про прошлое, а про будущее. Тебе всего двадцать шесть!

– Будет двадцать шесть!

– Олька, дурная ты голова, – бабушка сжала мою ладонь в своей, чуть нагнулась, чтобы зацепить мой взгляд. – Ну, отдохни! Напейся, потанцуй!

– Ба, ты провокатор какой-то!

– Просто пытаюсь не дать единственной внучке стухнуть в собственном унынии. Хоть любовничка какого-никакого заведи, пыль-то иногда стряхивать нужно! – не унималась бабушка, не отпуская мою руку.

– Мам! А ты чего меня не будишь? – спасительный детский визг заставил бабушку отстраниться и разорвать свой гипнотический взгляд. – Блинчики! Ура!

– Ещё чего! – я вскочила с кресла и обняла тёплого после сна сына. Вдохнула запах его волос, поцеловала мягкую нежную щечку и прижала к себе крепко-крепко. – Сначала умываться, а потом завтракать.

– Это скучно, мам! Бабуля говорит, что правила иногда полезно нарушать.

– Твоя бабушка педагог от Бога, чес-слово. Пожалуй, пусть Алевтина Николаевна и ходит на твои собрания, раз у вас своя методика воспитания, между прочим, не одобренная министерством образования.

– Ещё чего? – вспыхнула она и, поджав губы отвернулась, чтобы не выдать коварной улыбки. – Твой сын – ты и ходи.

– Твой внук – ты и учи хорошему, – проводила взглядом убегающего сына и улыбнулась.

– Мой внук будет баловаться, играть и дёргать девок за жидкие косы. Ясно?

– Ясно, – выдохнула я, взяла чашку и вышла на веранду.

– Лялька! – с балкона своего дома замахала Катерина.

Глава 4.

Неделя пробежала незаметно и весьма успешно. Королев больше не попадался на глаза, оставив за собой след тревожных сновидений, а матушка вновь забыла, что хотела увидеть внука. И слава Богу! Её внезапного внимания мне только не хватало. И так забот было полно, свои запоздалые родительские порывы пусть пока припрячет до лучших времён.

Меня устраивали скупые поздравления с праздниками и аккуратно упакованные подарки, что она передавала для Мишки через бабушку. Сын, как ни странно, не задавал вопросов. Ему словно достаточно было любви и внимания от прабабушки. Ведь именно она была с ним с самых пелёнок, мужественно встречая изнуряющие истерики от коликов, режущихся зубов и плач от каждого расставания с матерью. Бабушка вовлекала малыша в забавные игры, чтобы дать возможность выскользнуть из дома без разрывающих материнское сердце слёз. Она стала моей стеной, опорой. Благодаря её самоотверженности я смогла закончить университет и получить нормальное образование. Именно Алечка забирала тревогу, боль и чувство опустошённости. Стала спасательным жилетом, что не дал пропасть в водовороте внезапно обрушившейся взрослой жизни. Не дала утонуть, вытащила на берег и терпеливо ждала первых шагов по дорожке, вымощенной из проблем и страхов. Радовалась успехам, помогала преодолеть трудности. Она дала нам крышу над головой, позволив вновь ощутить уют родного дома.

Прижалась к решётке веранды, тихо наблюдая, как Мишка носится по участку, пытаясь спрятаться от бабушки. А Алечка покачивалась в кресле, закрыв красивое лицо сухими пальцами, на которых сверкали перстни. Это была забавная игра, потому что вариантов выиграть у внука просто не было. Он злился, а бабушка была неумолима к детским слезам. Она даже и не думала поддаваться, и мне не позволяла, а замечая мой соблазн «Включить слепую мамочку», громогласно выдавала местоположение малыша. «Жизнь – не рафинад! Пусть знает, что спрятаться никогда не удастся! Трудности нужно встречать смело, Оля».

– Мам, а ты когда вернешься? – Мишка сжал губы, в очередной раз смирившись со своим проигрышем, и бросился ко мне в объятия, которыми просто невозможно было насытиться.

– Ты три ночи поспишь без меня, а утром я уже дома буду, сынок, – прижалась губами к мягкой щечке малыша, уловив запретную сладость шоколада. – За тобой присмотрит Ирина Николаевна, Миша. Ты же будешь хорошим мальчиком?

– Мам, ну ты чего как маленькая? Драться и плеваться, как Васька Юдин, я не буду, знаешь ведь! – рассмеялся мой мальчик и опустил свои руки мне на плечи, прижимая к себе крепко-крепко. – А ты возвращайся скорее.

– Договорились.

– Так, долгие проводы – лишние слёзы, – бабушка вручила мне термос с кофе. – Ты Катьке зачем сказала, что я не справлюсь с внуком?

– Это был последний аргумент, Алечка…

– В скорлупе своей остаться хотела, прикрываясь престарелой бабкой?

– Ну, ба-а-а…

– Ладно, прощаю. Но малёк со мной останется, ясненько?

– Договорились…

Перекинула через плечо спортивную сумку и потащилась по дорожке, смакуя разливающуюся тревогу в теле. Всё было так быстро и неожиданно. Подруга клещами вцепилась в меня, не приняв ни одной отговорки, что позволила бы мне остаться в тихом уюте своего дома, вместо этого сплава. Но я знала, что Катерина не отцепится. Если уж втемяшила себе в голову что-то, то обязательно добьется, невзирая ни на что. Поэтому покорно отдала сумку её жениху, Саше Царёву, влезла в его огромный джип, пристегнулась и в последний раз посмотрела на тусклый свет окон своего маленького светлого дома из кругляка.

– Ну, вы готовы повеселиться? – Катька хитростью завладела водительским креслом и еле заметно ёрзала от нетерпения, ошпаривая жениха сверкающим озорным взглядом, затем повернулась и по мне прошлась жаром рвущейся жажды приключений. – Ты готова, Сладкая?

– Кто? – почему-то поперхнулся Царёв и точно так же обернулся, вцепившись в меня пристальным взглядом.

– Сладкова Оля, – почему-то рассмеялась я, протягивая ему свою руку. – Приятно познакомиться.

– Повеселимся… – протянул Саша и как-то слишком медленно отвернулся.

Но в тот момент я даже не обратила на это внимания, потому что мыслями была с сыном, которого еще ни разу не оставляла одного так надолго. Но вскоре тревога стала уходить, а улыбка все чаще касаться моих губ.

Невозможно было не улыбаться, глядя на эту странную парочку. Катерина задирала Царёва, а он позволял, словно наслаждался ее порой взбалмошным поведением. И смотрел… Смотрел с таким обожанием, что все сомнения вмиг рассеивались, потому что их чувства были не просто видны, они были осязаемыми, живыми и такими сильными, что воздух искрился. Быстрые взгляды, касания украдкой и смущённые улыбки – всё кричало о волшебных чувствах, что пылали в их влюбленных сердцах. Это было прекрасно. Закрыла глаза, пытаясь задержать это нежное чувство в своем высохшем сердце чуть дольше, чтобы насладиться. Радовалась, тихо смахивая слезы, что предательски выдавали моё состояние.

От переизбытка эмоций я провалилась в крепкий сон, в котором не осталось места страху, переживаниям и тревогам. А проснулась от резкого смеха. Замерла, прислушиваясь к странному звуку, что показался мне до боли знакомым. Показалось…

Покрутила головой, обнаружив, что в машине одна, а чуть поодаль, в центре палаточного лагеря, за большим столом сидит большая шумная компания. В приоткрытое окно проникал такой соблазнительный аромат жареного мяса. Натянула толстовку и выскочила из машины.

Глава 5.

То, что планировалось как отдых, превратилось в пытку. Медленное истязание, что приносило лишь боль и ощущение надвигающейся бури. Нет, Мирон не цеплялся ко мне, не касался и даже заговорить не пытался. Лишь его напряженный взгляд ощущала на себе. А это было хуже касаний, потому что тело в узел стягивалось под жаром его синих глаз.

Я оказалась меж двух огней. С одной стороны был Мирон, что душил меня лишь своим присутствием, заставляя постоянно зависать в воспоминаниях и вздрагивать от его хриплого смеха. А с другой стороны – мои друзья. Мы дружим ещё со школы, но, несмотря на довольно приличный срок, никто из них не знает о том, что произошло той весной… Если Наташка и Севка бросали лишь любопытные взгляды, то Катерину буквально выворачивало от сжирающей её неизвестности. Но за это я и любила её – терпения в этой девчонке хватит на пятерых. Она будет корёжиться, но никогда не задаст вопрос, пока не почувствует, что я готова ответить на него. А я до сих пор не готова… Ростовой только и оставалось, что обнимать меня, чтобы хоть как-то поддержать. А мне и этого было достаточно, поэтому я отчаянно шептала ей на ухо: «Спасибо!».

Подруга очень переживала, когда оказалось, что мне придётся сесть в лодку с Королёвым. Кирилл наотрез отказался отпускать нас с Ксюшей одних, поэтому выдернул Королёва, что уже абсолютно по-королевски расселся в отдельной байдарке. Сука! Он улыбался! Зна-а-а-ал… что не отпустят нас одних. Оттого и посмеивался, наблюдая за нашими сборами. Ксюша словно ощутила наше напряжение, села посередине, но это не спасало меня. Всё равно жарко было, душно и невыносимо. Уж лучше бы он говорил, чем терпеть всю силу ненависти во взгляде. И молчание… Молчал! Лишь дышал, как зверь загнанный. А я не могла перебороть себя и заставить не оборачиваться. Не могла! Исподтишка рассматривала его мощные плечи, сильные руки и вспоминала волшебные картинки, что я могу по памяти нарисовать даже спросонья. Королёв делал вид, что не замечает меня, подначивал Севку и Царёва, ввязывая компанию в весёлую игру наперегонки по течению небольшой спокойной речки. Веселился. Хорошо ему было, пока я медленно умирала, как наркоман, погибающий в ожидании очередной дозы…

А совсем плохо становилось на остановках… Мне приходилось протягивать ему свою дрожащую ладонь, чтобы выбраться на берег, а потом упиваться безразличием, что он намеренно разыгрывал, даже не поворачивая головы в мою сторону. Смотрел исподтишка, чтобы никто не видел. Но я чувствовала, как он скользит по ногам, груди и застывает на шее. Не мешал ему даже скромный слитный купальник, что отчаянно прикрывал мое изнывающее тело.

Везде был он! Не смотрел, не трогал, а мне душно было. В голове поселился, мысли спутал и дыхание сбивал. Кожей чувствовала его, уснуть не могла, даже понимая, что палатка его на другой стороне лагеря. Тесно нам было рядом друг с другом, поэтому и радовалась, что осталась лишь одна мучительная ночь, а дальше я вновь окажусь в спасительном спокойствии своего дома. Но тут меня ждал сюрприз…

В начальную точку мы вернулись только под вечер, потому что задержались на очередной остановке, на которой парни устроили заплыв на спор. Поэтому из лодок выбирались лишь на закате.

Обязанности мы распределили ещё в первый день сплава, поэтому Наташка, Катя и Ксюша отправились готовить поздний ужин, парни помогали Кириллу вытащить лодки на берег, а я пошла готовить палатки ко сну: вытряхивала сосновые иголки, обрабатывала репеллентами, чтобы потравить всю живность, и развешивала спальники на длинной верёвке недалеко от костра, чтобы немного подсушить их перед сном.

Закончив рутину, отправилась в душ, а вернувшись, обнаружила сюрприз… Около моей палатки в шезлонге сидел Королёв.

– Уплотнение, Сладкая, – спокойно и крайне хладнокровно произнёс он, даже головы не поднимая. – С тобой спать буду.

– С чего это? Веслом по голове прилетело всё-таки? – сжала губы, пытаясь понять, что он задумал. – Осторожнее нужно быть, Мироша. Береги головку.

– Оглянись, – он сжал челюсть, пропустив мои колкости и лишь махнул головой в сторону парковки, что стала заполняться вновь и вновь подъезжающими машинами. – Новый заезд туристов. Кирилл сказал уплотняться.

– И что? Я тут при чем?

– А ты тут не при чем, – Королев убрал телефон, достал сигарету и прикурил, наконец-то подняв на меня свой взгляд. – Просто с тобой хочу.

– Долго думал, Королёв?

– Два дня, – рассмеялся он и затянулся, сжав фильтр в своей коронной манере между средним и безымянным пальцем.

Молчала. Смотрела на его довольное лицо и слова выдавить не могла. Наивная, думала, что смогу пройтись по краю, ни разу не сорвавшись вниз? Нет, не получилось. Никакие здравые мысли не могли остудить мой пыл, потому что внутри я просто пылала. То, что было скрыто под коркой многолетнего льда, стало таять под его взглядом. Тело ещё помнило его нежные касания, горячие влажные поцелуи и страстный шепот: «Моя сладкая девочка…».

Помнила все, хотя так сильно хотелось это забыть, что сердце закрыла и амбарный замок повесила. И вот он лёгким касанием сорвал этот замок вместе с петлями, вытащил все воспоминания, что трусливо прятались внутри.

– Я с тобой не лягу! – внезапно слишком громко зарычала я.

– И как же быть? – он прищурился, словно пытаясь что-то рассмотреть в моих глазах. Усмехнулся и затушил окурок, бросил его в открытую банку кока-колы и достал семечки, словно приготовился к просмотру фильма. Придурок!

Глава 6.

Остановилась у детской качели, вцепившись в металлическую перекладину. Старая облупившаяся краска врезалась в кожу ладоней, но мне было не больно. По сравнению с тем, что происходило внутри, боль физическая казалась ерундой.

Подняла голову, пытаясь найти окна своей комнаты. Я не была дома восемь лет. А если бы бабушка не свалилась с температурой, и сегодня бы не пошла. Страшно было. До жути страшно!

Выдохнула и опустилась на треснувшее деревянное сидение качели, судорожно оборачиваясь. Искала перемены, но двор будто замер, а временную пропасть в восемь лет выдавала лишь ветхость, что бросалась в глаза. Все словно вымерло, лишилось детского крика, скрипа качелей и глухих ударов мяча о баскетбольный щит.

Я была совсем маленькой, когда отца перевели в местное НИИ. Помню, как впервые оказалась в подъезде кооперативного дома: красивая лестница с резным деревянным поручнем, широкие ступеньки и густой запах парфюма. Здесь не было запаха хлорки и тушеной капусты, что просто душил в нашей коммуналке, все было иначе. Мама радовалась, ходила в туфлях по лакированному паркету, наслаждаясь эхом от удара каблучков. Папа поправлял очки, осматривая свой будущий кабинет, а я стояла на пороге, сжимала в руках медведя, боясь испачкать зеркальную поверхность чистого пола. Все было другим! Ни окрашенных зеленой краской стен, ни разбухших дверей с многослойным слоем краски, что осыпалась от каждого громкого звука, и даже паутины бельевых веревок под самым потолком тоже не было.

Сердцебиение замедлилось, паника будто отступала, позволяя мыслить трезво. Я даже улыбнулась, заметив заросшую кустарником тропинку к детскому садику, что стоял по соседству со школой, куда я пошла в первый класс.

Все моя жизнь была завязана на этом дворе. Три дороги: сад, школа и дом. Помню, как радовалась, когда мне удалось уговорить маму отпустить меня на кружок танцев, что открылся в нашем доме культуры. Она бы никогда не отпустила, если бы не моя подруга Настя, а вернее, её мать, что сжалилась надо мной. Мама очень уважала тётю Зину Токареву, это я сейчас понимаю, что не уважать её попросту было нельзя, потому что муж её был начальником моего отца. Мама тогда сдалась, а у меня появилась еще одна дорожка. Новая, неизвестная, но такая привлекательная.

Ждала вечера, чтобы пробежаться вдоль берёзовой рощицы в сторону ДК, где можно было громко смеяться и веселиться, не боясь строгого взгляда. Там я и познакомилась со своей лучшей подругой. Катерина танцевала так, что у нас дух захватывало. Она заигрывала с музыкой, погружая всех присутствующих в густой туман зависти. Всех, но не меня. Я просто млела от худенькой блондинки, что сотрясала зал своим звонким смехом. А потом и вовсе оказалось, что наши бабушки дружат уже очень много лет и даже живут через забор. Нам суждено было сдружиться, и даже разница в возрасте не стала помехой.

Я вздрогнула, будто стряхнула пелену детских воспоминаний и, сделав над собой усилие, оттолкнулась и пошла к подъезду.

– Олюшка, детка, – раздалось справа, когда я вбежала по ступенькам.

– Галина Павловна, – на выдохе прошептала я, столкнувшись взглядом с бывшим завучем. – Здравствуйте.

– Какая красотка, – театрально заохала женщина, поправляя свои всё такие же ядрено-рыжие кудри, сколотые на затылке шпильками. – А в школе-то гадким утенком была. Как сейчас помню: маленькая, волосики жиденькие, глаза испуганные, а худющая какая – смотреть страшно было.

– А вы тоже не изменились, – язык прикусила, лишь бы не сорваться и не наговорить вредной женщине гадостей. Знала, что матери расскажет, они еще в школе сдружились. Вместе позорили меня перед всем классом, вместе в театр ходили, вместе кости родителям перемывали на нашей кухне, этакий идеальный купаж яда.

– Стараюсь, – наигранно рассмеялась она. – Мать сказала, ты все по загранкам катаешься, поэтому и не появляешься. Все же нашла время, чтобы стариков навестить?

– Точно, в гости, – процедила и скрылась в подъезде, даже забыв попрощаться.

Ушла, так сказать, в заграничном стиле, чтобы не рассмеяться в лицо этой «милой» женщине. Значит, матушка тут щедро кормит сказками всех интересующихся, неплохо. А в словах «ГалиныБланки», как ее за глаза называли в школе, было здравое зерно. Не домой я иду, а в гости. Поэтому и относиться к этому нужно точно так же. Остановилась между этажами, чтобы отдышаться и не выдать своего смятения. Но, как только подошла к знакомой двери, обитой коричневым дерматином, сердце снова пустилось в пляс.

Сжимала в руках ключи, что по привычке хранила столько лет, но воспользоваться ими так и не решилась, поэтому робко ткнула в клавишу дверного звонка.

– Михаи-и-ил! Не смей подходить к дверям, – раздалось протяжное предупреждение, слышное на всю лестничную площадку. Голос матери невозможно было заглушить, перекричать, не услышать или просто перепутать. Он такой один: властный, громкий и устрашающий. Вот всяком случае мне так казалось в детстве. – Ольга, здравствуй…

– Здравствуй, мамочка…

Заученная мантрой фраза вылетела, как только распахнулась дверь, и в ярком солнечном свете окна из кухни показалась статная фигура матери. Она, как всегда, была при полном параде. Коричневые джинсы с высокой талией, чёрная шелковая рубашка и домашние сабо на каблучке. Мама схватила меня за руку и спешно втянула в квартиру, будто боялась посторонних взглядов.

– Кофе будешь? Или сразу к отцу пойдёшь? – мама с нескрываемым любопытством осматривала меня с ног до головы, тщательно обходя лицо, чтобы ненароком взглядами не столкнуться.

Глава 7.

– Ну, красота же! – подруга закрепила на моей голове ободок со светящимися рожками. – Ты будешь порочным сексуальным дьяволом, а я скромным чёртиком. Севка с ума сойдет от костюмированного шоу.

– А представляешь, умом тронется? И вместо свадьбы отправится в дурдом, – я рассмеялась, с удовольствием рассматривая наши отражения в зеркале.

Катерина решила, что это слишком просто заявиться на мальчишник нашего лучшего друга в скучных платьях и организовала мини-экшн для него, чтобы мальчишник запомнился ему навсегда. Поэтому в зеркальном отражении теперь кривлялись две полусумасшедшие в слишком откровенных нарядах. На мне был красный короткий топ, что я отчаянно пыталась натянуть так, чтобы прикрыть пупок, и кожаные брюки, слишком сильно обтягивающие задницу.

Я не то что отвыкла от всего этого, я просто не успела вкусить подросткового всплеска сексапильности, будучи глубоко беременной. Огромные худи, трикотажные платья стали моими друзьями, а потом и вовсе осели в моем гардеробе навсегда. Некогда мне было мальчишек совращать, о сыне думать нужно было. Оттого и корёжило меня сейчас, а внутренний голос просто трубил: «Прикройся!». Да я бы и рада была, но в учительском скромном платьице меня вряд ли пустят в клуб, да и друзей бросать не хочется.

– Убери свои руки от своего шикарного тела, Олька, пока я тебе по заднице не надавала, – зашипела подруга и всё же не удержалась, отвесив звонкий шлепок по моей пятой точке.

– Кать, ну почему я в красном? Пусть Наташка наденет этот костюм, а мне так хорошо будет её белый сарафан.

– Вот скажи, Сладкая, ты сильно удивишься, увидев Соколовскую с рогами чёрта?

– Нет, конечно! – прыснула я смехом. – Она с ними родилась, Наташку не знаешь, что ли?

– Вот! Поэтому будем бить Севку в самое сердце. Тебе придётся сбросить свои ангельские крылышки и передать их на один вечер нашей любимой подружке, ну а сама побудешь чертовкой. Ну, ради меня, Олька. Я прошу тебя.

– А ты чем поразишь его, а? – прищурилась, рассматривая довольную моську Ростовой. – Ты иногда ещё та заноза.

– А я не смогла добыть костюм дракона. Машка, сука, весь кислород перекрыла!

– Кать, может, без меня? А? – застонала я, делая последнюю попытку отлынить от мальчишника. – Мне завтра тащиться через весь город, между прочим, к черту на кулички!

– Машину мою возьмешь, Царёв мне свою безопасную карету подогнал, категорически запретив передвигаться на моей ласточке. Пользуйся, сколько душе угодно, – Катя крепко схватила меня за запястье и потащила на первый этаж, где за круглым столом сидели наши бабушки. У Алечки даже карты из рук выпали, когда она увидела меня в таком обличии, чем поспешила воспользоваться бабушка Катерины, изучив расклад вечной соперницы.

– Оля-я-я! – бабушка схватилась за сердце, потом подскочила и стала кружить вокруг меня хищным орлом. – Вот это я понимаю, училка начальных классов. Вот это я понимаю, настрой на приключения. Так, Катерина, даже не думай возвращать её домой, пока она не склеит какого-нибудь захудалого мужичонку. Можно сразу двух! Ясно?

– Есть, мой фюрэр, – Катька вытянулась по струнке, отсалютовала и, бросив в свою старушку воздушным поцелуем, потащила меня на улицу. – Вот ключи, документы под козырьком. Заберешь Наташку и встретимся у клуба.

– Зараза, а не подруга, чес-слово, – прошипела я, смотря вслед удаляющимся габаритам авто Ростовой.

Деваться было некуда, Соколовская мне не простит, если я сейчас позвоню и всё отменю. Она – не Катька, церемониться со мной не станет. Села в машину, сжала руль, не решаясь завести двигатель. Будто мешало что-то, отговаривало, маня соблазном вернуться к себе, смыть этот яркий макияж и лечь на веранде с книжкой Драйзера. Но, как ни странно, меня останавливала красивая блондинка, что с интересом наблюдала за мной в отражении зеркала заднего вида. В ее взгляде был упрек. Она с нескрываемой грустью смотрела на меня, обжигая разочарованием от моей трусости. Эта девочка, в отличие от меня, не стеснялась признаться самой себе, что жутко устала. Что всё, что ей сейчас хочется – отпустить гнетущую реальность и окунуться в другую жизнь, в которой нет счетов, обязанностей и мук догоняющего прошлого. Смотрела с мольбой о глотке свежего воздуха, о капле безрассудности. И я не устояла.

– Хорошо, Сладкая, – выдохнула, завела машину и помчалась навстречу приключениям. – Ради тебя…

Я больше не терзала себя бесполезными мыслями, не жалела и, уж тем более, не собиралась портить вечер девчонке с грустными серыми глазами. Успокоилась и отпустила ситуацию, позволив себе один вечер беспечности. Хватит думать. Просто танцуй!

А я так и сделала, вернее МЫ сделали. Ворвавшись в ночной клуб, где проходил мальчишник Севки, мы сразу бросились на танцпол. Такой бури эмоции, что накрыла меня с головой, я давно не испытывала. Казалось, что мозг отключился полностью, а телом управляют бушующие эмоции. Единственное, о чем я жалела – что поперлась сюда на машине. А так хотелось позволить себе чуть больше, чем привыкла…

Друзья Севки даже не удивились нашему появлению, потому что мы были неразлучны. И, тем более, в столь знаменательный день. Ну, не могли мы пропустить проводы Батюка во взрослую семейную жизнь. Эта весна принесла слишком много перемен: Катерина как-то внезапно объявила о свадьбе и сделала вид, что просто забыла познакомить нас со своим женихом, Севкина девушка забеременела, поставив перед другом ультиматум, ну, а мою дорожку внезапно перебежал Королёв… Слава Богу, у Наташки все нормально.

Глава 8.

– О! И ты тут, – захрипел Батюк, сходу бросаясь на Королёва.

Мирон схватил меня за руку и завёл за спину, даже не думая разжимать запястье, а правой рукой вовремя перехватил пьяного Батюка за грудки.

– Вот это жаркий приём, – рассмеялся Королёв, осматривая меня с головы до ног, будто следы потасовки выискивал. Но, не обнаружив ничего серьёзного, резко обернулся к буяну. Когда Королёва накрывал гнев, становилось страшно даже самым последним дворовым отморозкам. Лицо его менялось до неузнаваемости! Вокруг глаз образовывалась паутинка морщинок, а в устрашающем прищуре сверкали молнии. Энергия, такая бурлящая, закипающая и тяжелая, угнетала, воздух забирала, запуская паническую атаку, что сжимала лёгкие. Его жертвам не хотелось даже сопротивляться, а желание сжаться до размера атома подавляло любое желание надрать этому придурку задницу. Видела это много раз… Королёв редко ввязывался в драку, предпочитая убивать противника одним лишь взглядом, оттого и морда его красивущая всегда была идеальна, без украшений из синяков и рассечений… Стало жалко моего друга, что сейчас отчаянно пытался выдержать всю силу гнева Королёва. – Какого хрена тебе от неё надо?

– Это тебе какого хрена надо? – Сева вдруг вспыхнул и, не думая, врезал Королеву. Я с ужасом наблюдала, как кулак друга летит прямо в челюсть Мирона, но у того даже шансов увернуться не было, потому как дернись он в сторону хоть на миллиметр, и удар пришелся бы прямо по мне. Смотрела, как раздулись ноздри Мирона, приготовившись встретить своё неминуемое наказание.

– Сева! Ты что творишь? – заверещала Катька и запрыгнула на спину друга. Она ревела и умоляла успокоиться взбеленившегося Батюка, поглаживала его по взъерошенным волосам, хватала его за шею.

– Бля***! – Мирон дёрнулся, закрыл глаза, и губы его растянулись в самой возбуждающей ухмылке, он захрипел, а потом и вовсе рассмеялся. – Тысячу лет по мордасам не получал.

– Могу повторить! – орал Сева, отчаянно пытаясь снять с себя балласт, но Катерина сквозь истерику пыталась унять друга, не сводя взгляда со звереющего на глазах Королёва.

– Мирон! Всё хорошо, я уведу его сейчас! Не трогай его, только не трогай…

Королёв быстрого сдёрнул Катерину со спины Батюка, пока тот не скинул её на землю и оттолкнул нас подальше. Растер покрасневшую скулу, оскалился и в один миг скрутил Севу, предостерегающе выставив одну руку, останавливая наш с Катей порыв броситься к ним. Его взгляд стал темным… А я знакома была уже с этим тяжелым, опьяненным гневом взглядом… Бесполезно было его останавливать, Королёв не успокоится…

***

– Тебе чё надо от девчонки? – хриплый голос Мирона не испугал меня, а заставил выдохнуть, выпуская жгучий страх, что сковал меня полностью. А через мгновение его рука перехватила моё запястье и выдернула из-под натиска Зиновия Александровича, что наваливался на меня всем своим весом, припечатывая к холодной стене. Мелкая стеклянная крошка, которой была покрыта поверхность стены школы, больно врезалась в кожу, но, как только Мирон выдернул меня, стало легче. Мой спаситель оттолкнул меня в сторону и бросился на обидчика, нанося ему точные удары вновь и вновь, пока тот не рухнул на землю. Но и этого Мирону было мало. Он оседлал его, вжимая в грязную лужу, что вечно скапливались на заднем дворе школы и продолжал бить. Королёв хрипел от душащего его гнева, а правая рука двигалась так быстро, что страшно стало.

– Мироша! – кричала я, падая навзничь, чтобы заглянуть в его глаза. Васильковое поле превратилось в бездонную тьму, зрачки расширились, а из рта вырывался нечеловеческий рык. Лишь увидев меня слишком близко, он замер, боясь задеть. – Он сейчас встанет и побежит отсюда, а мы с тобой пойдём гулять…

– Слышишь, ей семнадцать! – Мирон нагнулся к моему учителю физкультуры практически нос к носу. – Ты завтра же пойдёшь и напишешь заявление на увольнение, а ещё покаешься, что привиделось тебе все. А когда упал с лестницы, так сразу голова прояснилась, и ты вспомнил, что Сладкова и на пушечный выстрел не приближалась к тебе! Ясно? Ясно? Ясно? Ясно? – монотонно повторял Королёв, пока практикант, чье лицо было залито кровью, не закивал в знак согласия. – Еще раз тебя увижу рядом с ней, яйца вырву! И поверь, это не речевой оборот…

Королев наконец-то отпустил его и смотрел вслед убегающему парню до тех пор, пока тот не скрылся в роще. Вздохнул, а потом резко обернулся ко мне, опустил руку на плечо, резко схватил за шею сзади и рывком прижал к своему лбу со стуком. Пальцы его впивались в кожу, делали больно, но я терпела, готовая принять всё, что он приготовил для меня…

– Какого х… хрена ты не сказала мне, что этот придурок достает тебя?

Я молчала, не в силах произнести ни слова. А как можно было рассказать? Как мне было рассказать, что практикант по физкультуре зажал меня меж книжными стеллажами школьной библиотеки? А когда я рассказала об этом завучу, то этот придурок свалил все на меня! Сказал, что я прохода ему не давала! Сама провоцировала!

– Сладкая, я последний раз спрашиваю.

– Мне было стыдно…

– Мы могли решить это уже давно, а теперь тебя исключают из школы! – зашипел Мирон. Его губы едва касались моих, дыхание обжигало кожу, а скулы вибрировали от гнева.

– Он… он сказал, что, если я…

– Замолчи, иначе я догоню его и убью! Он тебя трогал… Я даже себе этого не позволяю.

Глава 9.

– Не смогла убежать? Или не хотела? – Мирон рванул заднюю дверь, и его бурлящая энергия заполнила весь салон, воздух мгновенно оказался отравленным, я даже задыхаться начала. Сжимала руками руль, прекрасно понимая, что будет дальше. Он ловко отщёлкнул подголовник и нервно вышвырнул его в открытое окно. Опустил свои большие сильные ладони на мою шею. Голова потеряла опору и упала, сливаясь с ним в жарком поцелуе. И это было начало конца. Знала, что не устою, знала, что не даст убежать и спрятаться. Попалась… Губы его завладели мной, а твёрдый язык заскользил по нёбу, вызывая табун мурашек. Всё помнил, не забыл…

По телу пробежал разряд тока, руки затряслись, в попытке удержаться на руле, но поздно было. Пальцы разжались, признавая собственное поражение, руки взметнулись в воздух и опустились точно на его шею, отчаянно шаря по коже в поисках бугристого шрама от ожога. Подушечки огнем вспыхнули, а из груди вырвался протяжный стон, что был похоронен в нашем диком поцелуе. Шарила пальцами, зарывалась в волосы, сжимала их и оттягивала, намеренно делала больно, успокаивая себя хоть этим…

Мирон ослабил хватку на шее и двинулся к плечам, подцепил тонкие лямки топа и рванул. Кожу обожгло от острой боли, но теплые ладони, накрывшие грудь, мгновенно стёрли неприятное воспоминание. Пальцы закружили по напряженным соскам в быстром танце, сжали маленькие капельки вершинок, вбирая мой стон до последней капли.

– Нет, не силиконовая… – выдохнул он, разрывая поцелуй, а потом прошёлся языком от подбородка до лба. – Откуда такие сиськи, Ляля?.. Мягкие, пышные, а сосочки такие нежные, чувствительные. Я ж помню их, как сейчас. Крошечные, в ладошку умещались, щекоча твёрдостью сосков.

– Ты гнал за мной через весь город, чтобы поговорить? – захрипела я и с силой впилась ногтями в его шею. Лишь бы не спрашивал! Пусть забудет про вопросы и лишние разговоры. Раз уж я проиграла, то молча. Пусть отлюбит меня, как Алечка завещала, и проваливает к другой тёлке. Может, тогда оставит меня в покое? Пусть делает больно. Пусть отомстит, но затем исчезнет!

– А вдруг я в романтики подался? – заскользил языком от мочки уха по шее и поцеловал плечо именно в том месте, где была россыпь родинок, что он называл «созвездием адского соблазна». Руки его двигались по памяти, ревизию будто проводил.

– Чё-ё-ё-ерт, – выдохнула я, наслаждаясь легким бегом пальцев по животу.

– Сюда, быстро! – рявкнул он, подхватил меня под руки и, как пушинку, перетянул к себе на колени. Перекинул волосы через плечо и стал покрывать шею поцелуями, двигаясь к правому плечу, а потом ловко вывернул руку. Конечно! Что ещё его могло волновать?

– Не свела, – прохрипела я, переводя взгляд на свою татуировку, что была надёжно спрятана от посторонних глаз. Мелкие звёзды рассыпались на корону, подёрнутую паутиной. Это была мини-копия его татуировки на руке. Помню, как радовалась, набив часть моего Королька на себе. Легче стало, будто теперь всегда со мной был мой мальчик.

– Ну, и правильно, – его пальцы прошлись по рисунку, задерживаясь на местах, где требовалась коррекция. – Не доделала. Металась: либо свести, либо добить? Да?

– Да…

Дальнейшее было похоже на атомный взрыв, что своим радиационным фоном выбил все сомнения, заткнул крик здравого смысла и желание сопротивляться. Нет… Руки путались, хватаясь за края одежды, что разделяла нас сейчас. Кожу жгло от резких, грубых касаний, губы горели от поцелуев и жалящих укусов. Невозможно было сдерживать свои эмоции, они рвались наружу в хаотичном движении тел, влажных поцелуях и протяжных стонах.

– Выброси эти штаны… – прохрипел Королёв, наконец-то разобравшись с тугими кожаными брюками, а на бельё и вовсе плюнул, просто разодрал простую хлопковую ткань, мгновенно опустив руку между ног, где уже все пылало.

Я так и сидела спиной к нему, тихо радуясь этому факту, потому что видеть его взгляд было чем-то запредельным. Разрушающим. Мирон стал шарить по карманам, потом приподнялся и легко стянул спортивные трикотажные штаны, а в ноги упала фольга презерватива. Рыкнул и снова вернул руку к пылающим от возбуждения складочкам, раздвинул их пальцами и вошёл одним резким возбуждающе-болезненным толчком.

– Королёв!!! – вскрикнула я, впитывая забытые напрочь ощущения наполненности.

– Повторяй…

– Продолжай, – заёрзала я, пытаясь запустить разрушающую реакцию, но он не двигался, а наоборот, сжал мои бедра, прижимая к себе слишком сильно. Ощущала, как его член проникает слишком глубоко, подёргивается внутри, но этого было мало…

– Повторяй! – прохрипел он мне на ухо. – Иначе клянусь, что два часа буду изводить тебя. Не дам того, чего хочет моя Сладкая…

– Королёв! – закричала так, что перепонки мои задрожали и руки его разжались, позволяя привстать, чтобы вновь и вновь опуститься на него. Жёстко и так сумасшедше приятно! Слышала его хриплый смех, ощутила левую руку под задницей, что легко выталкивала меня вверх, а правую на лобке, с силой опускающую обратно.

Тела, души, дыхание – все сплеталось воедино, стирая условности времени, память прошлого и боль. Он касается, а мне рыдать хочется. Дыхание перехватывает от его быстрых поцелуев, прерывающихся укусами.

– Сладковаа-а-а, – хрипел Королёв, все усиливая толчки, разрывая перепонки порочными шлепками кожи.

– Ми-ро-ша… – сквозь слёзы повторяла я, ощущая, как внутри всё стягивается в тугой узел каната. Все внутренности сплетались, увлекая меня в пучину удовольствия. Внизу живота мышцы запульсировали, растягиваемые его чёткими толчками, что подводили меня к краю пропасти. Тело покрылось испариной, а окна машины затянулись туманной пеленой от жара нашего дыхания.

Глава 10.

Это его дежурное «конечно» снилось мне всю неделю… звенящий хрип, с которым он выдавил из себя это слово, въелся мне под кожу. И эта ухмылка его насмешливая, холодная, с лица не сходила, пока он трахал меня до самого утра. Играл моим телом, как вздумается, изводил паузами и оглушал яркими вспышками удовольствия. Он даже не предпринимал попыток узнать что-либо, боялся, что сбегу, услышав хоть один вопрос, что льдинками застыли в его темных от бушующей страсти глазах. Практически молча выбивал из меня все силы и ломал хрупкие остатки самоконтроля, а когда я окончательно расслабилась и перестала думать, отдалась ему во всех смыслах, он сменил гнев на милость… Стал любить, как тогда, покрывая моё тело нежными поцелуями, вбирал стоны и стирал капли слёз, что бежали по щекам неуёмным ручьям счастья.

Но все равно, назло мне, вновь и вновь повторял это абсолютно дебильное бессмысленное в его случае слово, что нервы мои натягивало. Не сдержит своё слово! Чувствовала. Не такой он, ни за что не остановится, пока не докопается до правды.

Сердце рвалось от жгучей боли, когда он вышел из машины. Рвалось, когда принёс свою футболку, вместо разодранного топа. Рвалось, когда катился за мной следом по сонному «Яблоневому». Как тогда… много лет назад. Всегда встречал после танцев и провожал, успокаиваясь, лишь когда я оказывалась у подъезда дома. Всё поменялось. Да, не идёт следом, попивая из металлической баночки газировку, а катится в дорогущей тачке, но провожает, потому что иначе не уснёт.

Да и миссия сегодня у него была другая. Хотел узнать, где я живу. Понимала это, но он будто специально выжал из меня все соки, чтобы не смогла сопротивляться и пытаться сбежать. Все продумал, вариантов не оставил. Поэтому затраханная, обессиленная и покорная вела его к собственному дому. Небо уже рассекали первые лучи рассвета, тело выворачивало от бродящей удовлетворённости, а глаза медленно закрывались. Если задержусь, то непременно угожу в любопытные лапки Алечки. Нельзя… Я оказалась зажатой меж двух огней: отвечать на вопросы бабушки или добровольно привести его к воротам своего дома. И я выбрала последнее, потому что Мироша всё равно узнает…

Припарковалась у дома, вышла из машины. А Королёв, поравнявшись со мной, дёрнул ручник и одним резким движением схватил меня за шею, притягивая к себе. Впечаталась в дверь, заваливаясь корпусом в салон.

– Никогда не ставь мне условий, детка, – Мирон поцеловал в шею, провёл языком дорожку до самых губ, лизнул и отпустил. – Отдыхай пока…

Сжала челюсть, чтобы не разрыдаться, и побежала по извилистой тропинке в сторону дома, скрытого яблоневой рощицей. Опадающие лепестки волновались, поднимались в воздух, путались в волосах, липли к воспалённым губам и опускались на чёрную футболку, что насквозь пропахла ароматом его тела.

Решение само пришло с первыми лучами солнца. Схватила конверт, что вручил мне отец, и уже через два часа я собирала наш с Мишкой чемодан, а ещё через час мы мчались в такси в сторону аэропорта, пытаясь убежать. Но только враньё это было… Я лишь оттягивала момент. Но правда всегда всплывает, вот только когда человек говорит её сам, он выбирает момент, а когда она прорезается сквозь густую пелену вранья, то застаёт врасплох. Мне оставалось лишь ждать этот момент, потому что сама сказать не могла. Да и не хотела, несмотря на то что любила его до одури. До сих пор люблю. Пальцы помнят каждую родинку, бархатистость кожи и вибрацию бьющегося сердца. Но прошло так много времени, смогу ли я переступить прошлое? Смогу ли забыть все обиды? Смогу ли простить бесконечные часы мучительного одиночества, в которых утонула с головой? Если бы не Мишка, то сломалась бы…

***

… – Нет, дочь! – я сжимала ногами его торс, прорываясь ладонями к рёбрам, а Мироша отчаянно отбивался, заполняя мою комнату громким хриплым смехом. Когда не могла с ним справиться, в ход шли пальчики, что легким бегом по чувствительным местам заставляли этого упертого парня сдаваться. – Никаких мальчишек!

– Сладкая, – Мирон перехватил мои руки за запястья и задрал их над моей головой. – Ты давай не пугай меня. Тебе всего пятнадцать, а в тюрьму я как-то не планирую отчаливать, даже ради тебя.

– Мироша, мне почти шестнадцать, – Королёв повалил меня на кровать и навис надо мной, обжигая пронзительным взглядом, что шарил по жёлтому спортивному костюму. – Я же просто мечтаю.

– Ладно, – от отпустил мои руки и сел подальше, облокотившись о стену. – Мечтать можно, трогать нельзя.

– Это тебе нельзя, – рассмеялась я, прижалась к его плечу, переплетая пальцы. – А мне можно.

– Парень, – Мирон монотонно щёлкал пультом, перебирая каналы.

– Что?

– Не знаю, как у тебя, но у меня будет сын. И звать его будут Мишка. Мишган, Мишаня. Звучит?

– Красиво…

– Мелкая, ты меня в гости притащила, чтобы о детях говорить? Тащи пирожки с картошкой, а то уйду.

– Не уходи, Мироша! Мама только вечером вернётся…

Море тихо нашёптывало, успокаивало, плавно ударяясь в мои ноги, забивало песок между пальцев. Хорошо было. Спокойно. Сквозь тёмное стекло очков наблюдала за резвящимся сыном и улыбалась. Мишка вытянулся за лето так, что придётся менять весь гардероб. Костюмом и джинсами никак не обойтись. Смотрела в васильковые глаза сына, и сердце щемило.

Глава 11.

Я еле дождалась утра. Расхаживала по кухне, нервируя Алечку, что уже вовсю пекла оладушки для внука. А как только дверь на веранду Катиного дома распахнулась, и выплыла Любовь Григорьевна, я выпрыгнула из окна и, преодолев забор, влетела по ступенькам.

– Бабуля, доброе утро! – я чмокнула старушку в щеку и абсолютно бесцеремонно вбежала в дом. – Ростова, просыпайся!

– Олюшка? – Ирина Николаевна вышла из своей спальни, растерянно стягивая полы халата. – Не пускает она никого. И дверь изнутри заперла.

– Да? – я застыла на лестничном пролете, а потом шлёпнула себя по лбу и снова выбежала на улицу. С балкона Катерины свисал канат, точно такой же, как в школьном спортзале, на котором дедушка учил нас норматив сдавать. Катька-то освоила этот ужасающий снаряд, а вот я… Но деваться было некуда, поэтому я зажмурилась, ухватилась за канат со всей силы и, оттолкнувшись от небольшой стремянки, повисла. Как только мышцы перестали дрожать, стала медленно перебирать руками, помогая себе коленями.

– Сладкая, ты дура? – заверещала подруга, выбежавшая на балкон. – Ты же в школе…

– Замолчи, Ростова! Сейчас тебе лучше помолчать! Я – мать одиночка, будь снисходительнее?

– Прости… – Катя перегнулась через перила и ухватила меня за запястье. – Давай, амазонка моя, взбирайся.

– Катя, – в голос зарыдала я, падая в объятия дорогого мне человека. – Прости меня!

– Ты тут не при чем, Оль. Если б у Царёва вместо кирпичей и бетона в голове были извилины, то он понял бы, что не я это.

– Если бы не я, то он и понимать ничего не должен был бы. Мне крышу сорвало из-за Королёва. Все с ним не так! – Катя завела меня в комнату, усадила в кресло, а сама уселась на полу, уложив мне голову на колени. – Как Царёв узнал?

– Ему одна добрая душа видео скинула, – Катя сжалась, напряглась и положила мне на колени свой телефон. Воздух вылетел из моих легких, как только я увидела… себя! Щеки мгновенно вспыхнули румянцем стыда. Я готова была под землю провалиться и Королёва с собой прибрать, лишь бы не смотреть сейчас в глаза подруги! Черт! Они видели… Видели, как я абсолютно бесстыжей кошкой извиваюсь на Мироне, жадно вбирая мужскую ласку! Внутри все замерло, а я заблокировала экран, не в силах смотреть это дальше.

– Бред какой-то! Кому нужно за мной следить?

– По ходу это за мной следили, а ты просто «удачно встретила» Королева. Тот, кто заказал эту сьемку не мог не знать, что я уехала раньше.

– Ты думаешь, это подстроено?

– Конечно! – взвизгнула Катя, утыкаясь носом в мои колени. – Понимаю всё, но всё равно злюсь на Царевича. Как он мог? Как?

– Кать, если мою крышу не сорвало, то ничего бы не случилось. Я слабею перед ним! Моя сила воли лопается, как мыльный пузырь, залепляя жидкостью глаза. Иду следом, как котенок слепой, готовая из его рук есть… – было больно. Очень. Внутри все кипело, по щекам текли беззвучные слезы.

– Ты готова мне рассказать? – аккуратно спросила Катя, поглаживая ногтем мою коленку.

– Дело не в этом, Кать. Я сама не готова это услышать ещё раз.

– Два вопроса можно?

– Да.

– Почему я никогда его не видела?

– Мы познакомились до тебя, – я закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. – Он шёл с компанией за мной от самого ДК. Они кричали мне всякий бред, а я делала вид, что не слышу. Не могла бежать, потому что на тренировке потянула ногу, да ещё эти дурацкие турецкие сандалии, что привезла мне мама, ремень которых так сильно натирал. Шла, вздрагивая от каждого окрика, а когда уже подъездная дверь была всего в шаге, кто-то кинул баскетбольный мяч… А Мирон вступился. Мне было одиннадцать, я смотрела на татуированного курящего парня, как на инопланетянина. А пахло от него шоколадом и кока-колой… С того дня он почти постоянно провожал меня до дома вечером. Не трогал, не говорил, лишь шел сзади молча.

– Вот почему он прицепился с этой кока-колой?

– Да.

– А почему Севка его знает?

– Да не знает он его! – я уронила голову на ладони, сжала пульсирующие виски и стала раскачиваться, в попытке успокоиться. – Когда мама уходила из дома, я звала Королева к себе. Кормила его, а он делал за меня геометрию и алгебру, а после укрывались пледом и смотрели фильм. Я ненавидела часы с кукушкой, что висели в коридоре, потому что ровно в пятнадцать часов, Мироша целовал меня в лоб и уходил. А однажды Батюк прибежал за домашкой, чтобы списать, ну, и увидел моего тайного гостя. Королёв стал моей тенью, моей опорой и защитой.

– Он не маньяк случаем? – рассмеялась Катя, наконец-то подняв на меня голову, чтобы столкнуться заплаканными взглядами.

– Тогда не был, а вот теперь… Напишу, пожалуй, предсмертную записку. Чтобы вы знали, кого винить, когда найдете затраханной до смерти.

– Повезло же тебе, – Катька завалилась на спину от хохота. А я готова была от счастья в обморок рухнуть. Расскажу… Все расскажу, лишь бы она смеялась, а не рыдала.

– Ты дозвонилась до Соколовской? – подруга поднялась на локтях, топя меня в встревоженном взгляде. – Какого чёрта у них произошло? У Севы свадьба через две недели!

– Нет, она только сообщение отправила, что уехала с Кириллом на сплав, а телефон недоступен. А Батюк что говорит?

Глава 12.

Королёв

Пять… Четыре… Три… Два… Один…

Тишину квартиры взорвала медленная мелодия. Все отработано, рассчитано и до скрежета зубов предсказуемо. Много лет назад мне стало казаться, что жизнь перестанет приносить сюрпризы, стоит только выработать собственный график: подъем, завтрак, быт и отлаженная работа… Ошибался. Как только моя жизнь приобрела автоматизм, всё снова пошло к чертям. То, что раньше давало ощущение спокойствия, теперь вызывало тошноту. По минутам знал свой день: десять минут на душ, пять на утренний кофе в одиночестве, а потом прибежит суетливая Светлана Ивановна и заполнит кристально чистый, безжизненный воздух ароматом вкусного завтрака.

Обрыдло всё… Скучным стало, серым и ненужным. Но понял я это только недавно…

Шлёпнул по дисплею умного дома, заткнув будильник, потому что эта дурацкая мелодия гуляла по пустым сотням метров в современном жилом комплексе. Царёв долго ржал надо мной, когда я выбрал самую большую квартиру. Прав был, конечно, друг. До сих пор не понимаю, зачем мне столько пустых комнат? Я по утрам ради интереса обходил их, пересчитывал, поражаясь своему идиотизму. Бесила меня эта пустота дома.

А ещё стала раздражать внутренняя пустота, что все эти годы маскировалась под ворохом дел, забот и мелких проблем. С этой глухой и болезненной дыры будто накидку сорвали, утопив всё вокруг пылью упущенного времени. Я даже знал, кто это сделал! Одним своим появлением всё смешала! Чувства, страхи и обрывки воспоминаний смешала, закрутила в водоворот, отчаянно пытаясь не вступить в бурлящую воду. Ну, нет, девочка… Сухой ты отсюда не выйдешь. Это я тебе обещаю!

У меня был шанс проехать мимо! Просто нужно было нажать педаль газа и обогнать девушку, что медленно шла вдоль обочины просёлочной дороги, ведущей к дому подруги в «Вишнёвом». Ну, был же шанс не комкать и так свою бестолковую жизнь! Зачем я остановился? Окрикнул её, до последнего надеясь, что просто показалось, померещилось. Но она даже не обернулась, спрыгнув в овражек, где была протоптана тропинка к соседнему посёлку, лишь голосок её ласковый расковырял в моём сердце затянувшуюся рану.

Планка моя сорвалась. Перед глазами потемнело, и я даже сам не понял, как уже шёл за ней следом. Пытался убедить себя, что не она это, но всё равно шагал, наблюдая, как девушка аккуратно перепрыгивает лужи, беспокоясь о скромных замшевых туфельках на маленьком каблучке.

Она это была! Вот только в глаза не смотрела. А мне пиз*ец как надо было окунуться в её насыщенную, как мокрый асфальт, серость, в которой было уютно и тепло. А когда Олька всё же разжала дрожащие от напряжения веки, во мне всё оборвалось... Взрослые с болезненной краснотой глаза показались совершенно мёртвыми и чужими. Не было в этих глазах жизни больше, лишь адское пламя ненависти сверкало.

И мне бы опять уехать, но нет! Силой притянул к себе и губами прижался, прошёлся языком от подбородка до носа, впитывая её тепло и пьянящий запах. Моя она. Моя… Только ненавидящая, зажатая и лишённая той лёгкости, которой хватало на всех. Сердце сжималось, когда она убегала. Мог догнать, но отпустил, не в силах терпеть ту ненависть, что поселилась в любимом Сладике.

Я изо всех сил старался вырвать эту встречу из памяти. Просиживал на работе, после убивая себя в тренажёрке, надеясь, что, упав на кровать, вырублюсь мёртвым сном, но нет… В панорамном окне появлялись эти грёбаные мигающие огоньки, что хитро перемигивались, возвращая меня в прошлое, где Олька учила меня смотреть на звезды, а я её ломать носы и прыгать по гаражам. Она читала мне Бродского и кормила пирожками, а я делал за неё алгебру и геометрию, чтобы девчонке не попало от матушки за годовую четверку…

И, возможно, я бы даже смирился с неизбежным, заглушил ноющее сердце, ведь получилось тогда, но Царёв потащил меня тот гребаный сплав. Внутри всё оборвалось, когда я вновь увидел Сладкову, теперь уже отчётливо приняв намёк судьбы, что не убежать от неё…

…Впервые увидел её у местного дома культуры, на заднем дворе которого мы с парнями гоняли мяч. После прошедшего ливня газон футбольного поля развезло, и Денис Лебедь предложил покидать мяч во дворе моего дома. Мы выскочили из-за угла, напоровшись на крохотную белокурую девчушку, что спускалась по лестнице. Она вздрогнула, но вида не подала. Вздёрнула подбородок и опередила нас.

Шёл следом, наблюдая за забавной крошкой, что тащила огромный розовый рюкзак. Упругие пружинки выбились из тугой косы, подпрыгивали от каждого шага, ловили последние лучи солнца и играли с тёплым осенним ветром. Шла медленно, еле ступая на правую ногу и все время наклонялась, чтобы гольфики белоснежные поправить.

Мне было шестнадцать, и вокруг меня уже вились толпы девчонок, но я почему-то, как последний дятел, глазел на эту малолетку, даже не слушая разговора парней. Доний, сука, решил позабавиться и, как только девчонка добежала до подъезда, со всего маху зарядил баскетбольным мячом в металлическую дверь. От громкого звука Олька вскрикнула и замерла в полном ступоре… Она не бросилась бежать от опасности, а застыла, как куколка.

Я зачем-то подошел к ней. Именно в тот момент я и пропал, когда её огромные серые глаза увидел, полные грусти. Она рассматривала меня, щурилась, пытаясь сквозь темноту разглядеть лицо. И я подался вперёд, позволяя ей увидеть себя в тусклом свете фонаря. Она не испугалась, лишь облизала губы. С того момента меня уже было не остановить.

Как только дверь ДК распахивалась, и из неё выбегала Сладкая, я бросал мяч друзьям и шел за ней следом, чтобы проводить до профессорского дома. Молчали. Она знала, что я иду следом, я знал, что она знает. Но все равно шел. И так длилось очень долго, прежде чем она решилась узнать моё имя. Сквозь землю готов был провалиться, услышав её ласковый голос, и чуть не сдох, узнав сколько этой крошке лет!

Глава 13.

– Запиши мой номер, Сладкая… На лбу запиши!

– Изыди, Королёв! – взвизгнула Олька и тут же отсоединилась.

Но это уже было не важно, я подмигнул другу, дернул будущую Царёву за косу и побежал домой. Здесь сейчас будет бушевать тайфун Катрин, а у меня дел много. Сашка сам справится со своей фурией.

Меня изнутри разрывало от бушующих эмоций. Даже руки дрожали, предвкушая очередную встречу. Не понимал, на кой хер мне это всё заново проживать, но меня будто магнитом тянуло к этой девчонке. Башню срывало!

Много у меня баб, конечно, было. И до нее, и после. А после особенно! Я все искал замену, перебирал, надеялся найти то, чем заткнуть дыру в сердце можно. Нашел. Сука! Нашел, её же и нашел.

С момента нашей встречи все поменялось. Дыра словно ожила. Она то пульсировала, когда её рядом не было, то затягивалась, когда Олька рядом была.

Чувствовал её. Всем телом и душой. Нужна она мне. Вот только что делать с тем, что разделяет нас каньоном? Что делать с этой зыбучей пропастью, что всю радость поглощает, вновь и вновь бросая нас в прошлое. Как серпом по сердцу этот взгляд её, гневом переполненный. Да что скрывать, самому прибить её хочется каждый раз, когда вижу!

Взяться бы за шею длинную, обхватить её пальцами и сжимать, пока правда из нее не польётся! В замкнутом пространстве машины было сложнее всего. Мужчина сильнее женщины физически, но попадая под её магию нежных объятий, превращается в бесхребетное существо… Так и я – проиграл желанию поговорить, наслаждаясь новым удовольствием. С ней будто оргазм даже другой, он долгий, тягучий, как жвачка, что вытягивает из тела все силы. Хотел, чтобы та ночь не заканчивалась, но медленный рассвет запускал в салон лучи, что обнажали реальность: её ненависть в глазах и мой гнев, что делал движения резкими, а хватку болезненной. Потому и отпустил. Чтобы не придушить прямо там!

– Здорово, Гера, – выскочил из душа, накинул халат и, скользя по перилам лестницы, съехал на первый этаж, где уже хлопотала Светлана Ивановна. Женщина закатила глаза от моего эпичного появления в гостиной и стала выставлять на стол тарелки с завтраком.

– Ты время видел, Королёк? – прохрипел друг, явно не настроенный на утренний разговор. – Вечером звони…

– Стопэ, Керезь. Мне очень надо, – я взял чашку кофе и вышел на балкон, плотно закрыв за собой дверь.

– Ну, давай поговорим.

– Мне нужно пробить человека.

– Королёв, ты ох**л? У тебя на рабочем месте база залита, ты спецом меня разбудил, что ли? – захрипел Керезь так, что припускам мурашки пошли. – Сложно кнопку ткнуть, чтобы место и дату рождения выяснить? Или мстишь, что видяшку твою горячую в сети пропустил?

– Осади, Гера! Дату, место и группу крови я тебе сам расскажу, – я не выдержал и тоже повысил голос. – Ты мне найди то, чего нет в моей базе. Чем она тут без меня девять лет занималась? Где работает, где бывает, с кем спит? А главное – почему в разводе? – закрыл глаза, вспоминая её тонкие пальчики, что так отчаянно сжимали мои руки, вот только колец на них не было, собственно, как и следов. А обручалка следы оставляет, особенно если носишь каждый день и много лет.

– О, бля, – голос друга смягчился, но приобрел звенящий тон любопытства. – Сладик, что ли? А почему сейчас? Я тебе давно предлагал найти…

– Это она для меня Сладик, жопка и прочее, а ты давай поднимайся, и чтобы к завтрашнему дню все было готово, ясненько?

– Что за друзья… Одному ни петь, ни свистеть, завтра расписаться тайно надо, второму женщину свою прощупать. Руками не пробовал, Мирон? А?

– Ох, отправлю твоё резюме в камеди, там болтай.

– Ладно, отбой. У меня, оказывается, дел полно на сегодня. Даже не знаю, успею ли на мальчишник.

– Успеешь, Гера, ещё как успеешь…

Вдохнул утренний воздух, внезапно приобретший аромат сладкой карамели и закурил вторую. Сел в кресло, закинул ноги на перила и снова уставился в небо. Хорошее... голубое и звезд этих блестящих нет. Спокойно днем. Было… Пока не появилась ОНА!

– Мирон, тебе, может, завтрак сюда принести? А то стынет, – поскреблась Светлана Ивановна, обновляя мою чашку кофе.

– Нет, я позавтракаю в кабинете, докурю только. Можешь туда отнести, – приложился губами ко второй чашке, зажмурился, затянулся и достал телефон.

«Сладкова, ты мне обед должна.»

Отправил и рассмеялся, представляя моего разгневанного ёжика.

«Ты мне обещал, что исчезнешь!»

«Показалось тебе, маленькая моя.»

«Если ты будешь мне писать, номер сменю!»

«Если ты сменишь номер, я буду караулить тебя у дома.»

«Королев, это шантаж?»

«Сладкая, это просто обед…»

Сладкова вышла из сети, а я всё хохотал, представляя, как она сейчас загнанным зайчишкой носится по комнате, судорожно придумывая совершенно бестолковые и бессмысленные аргументы.

Б**дь… Стоит лишь подумать о ней, и член наливается. Болезненно, гулко так. Возбуждение напряжённой нитью вибрирует до самой макушки, посылая табуны мурашек, от которых чесаться хочется.

Глава 14.

Сердце неподъемным булыжником билось в груди, доставляя жгучую боль. Перед глазами до сих пор стояло опустошенное выражение лица Сладковой, да ещё и слова эти «Галины Бланки», что занозой засели на подкорке. Не мог от них избавиться. Не верю в случайности и в недопонимание тоже не верю. Старуха специально это сказала, от того и глаз не сводила со Сладковой, что пулей вылетела из кафе, а потом с мордой довольной кошки, что нагадила в тапки своего хозяина, убежала под диван. Я даже завис, так и не решив, то ли бежать за Олей, то ли догнать гадкую старуху, что испортила жизнь не одному ученику её школы.

Но в этой встрече было что-то важное. Меня словно выдернули из уютной реальности, которую я создавал много лет. И сейчас пришлось заглянуть внутрь, почему-то удивляясь, что стенки стеклянной колбы все в трещинах… Бам!

А во мне что-то сломалось. Исчезла лёгкость и принятие, с которым я смотрел на нашу встречу со Сладковой. Думал, что просто судьба нас свела, чтобы посмеяться над теми чувствами, что я в тайне от самого себя лелеял все эти годы. Как можно одновременно хотеть и бояться того, что та молодая, зелёная любовь окажется фантазией? Я был уверен, что, встретив её однажды, лишь махну головой, задам пару дежурных вопросов и отпущу вместе с резким вздохом облегчения. Но я даже представить не мог, что буду гоняться за ней, как умалишённый, потеряв сон напрочь! То, что я выстраивал много лет, превратилось в пыль. Иллюзия размеренности исчезла…

Судьба… Я даже подумал, что она решила дать ещё один шанс. Но нет… Кажется, нас специально столкнули, чтобы вытащить всё дерьмо, что случилось той весной…

Зациклился я на её ненависти, чтобы внутрь себя не заглядывать. Чтобы не вспоминать, что не только у Сладика моего есть за что ненавидеть меня, а то, что она по мне катком прошлась.

Мы ждали её совершеннолетия. Это было возможностью вырваться из-под опеки её матери, от которой дышать было невозможно. Олька не могла выходить из дома без её разрешения, не ходила на вечеринки, на дни рождения друзей, и только кружок танцев был для неё глотком счастья со сладким привкусом свободы.

Для меня это было дикостью, я даже однажды решил познакомиться с её отцом, надеясь на мужской разговор, но оказалось, что он уже месяц как в командировке. Тогда оставалась её мать, но, только услышав о моём решении, Олька моя вцепилась в меня тисками, рухнула на колени, умоляя не делать этого. Она рыдала, впивалась ногтями в кожу рук, выкручивала мои пальцы и дрожала, как осиновый лист, пытаясь отговорить. И я сдался… А зря! Возможно, если бы я в тот момент разрубил этот узел, то всё разрешилось бы совсем иначе. Я забрал бы свою девчонку к себе и окружил её счастьем. Но я проявил слабость, уступил, позволив моей крошке самой столкнуться с тем катком материнской любви.

Я был далеко не идеальным кандидатом в парни её единственной дочери. У меня даже шанса не было им стать. Она никогда бы не позволила, чтобы рядом с её девочкой встал татуированный чувак, пусть и из состоятельной семьи. Я никогда не кичился этим, скорее, даже ненавидел! Но сейчас я понимаю, что этот недостаток стал бы скорее всего моим жирным достоинством в отношении её матери. Дурак! Нужно было пересилить себя тогда… Переступить через свою гордость и желание добиться в этой жизни чего-то своими силами, но я не смог… Гордыня… если бы я настоял! Если бы скинул толстовку и припрятал татухи под белоснежным воротником рубашки и толстым браслетом «роликсов», то могло быть всё иначе! Могло! Но нет! Гордыня… Мне было важно, чтобы любили меня таким, какой я есть. Вот Олька меня таким только и любила. Все искали во мне крутость, а она любила.

Эти мысли убивали меня, душили удавкой, выдавливая все воспоминания наружу. Было так хреново, что захотелось выпить так, что машину даже не стал на паркинг ставить, помчался на своей в загородный комплекс, где мы должны были встретиться с мужиками на стихийный мальчишник. Бросил ключи охраннику, предупредив, что за ней скоро приедет водитель и бегом вбежал в домик из кругляка, откуда слышался дикий смех.

– Наконец-то! – Царёв накинул халат и приподнялся с дивана, чтобы руку пожать. – А я уж думал, что тебя утопили, и ты уже не приедешь.

– Кто его утопит-то? – заржал Доний, уворачиваясь от моего кулака, что в шутку проскользил по его холёному лицу. – ОНО же не тонет, Царь.

– Это точно, – я рухнул на свободный диван, схватил бутылку коньяка со стола и приложился прямо к горлышку, глотая обжигающую жидкость, пока воздух в лёгких не кончился. А потом сделал глубокий вдох, ощущая жжение, что должно, сука, было принести облегчение! Но НЕТ! – Давай, Доний, рассказывай, пока я морду твою различать ещё могу.

– Что? – друг застыл, проглотив подкол, что уже был заготовлен.

– А ты знал, что я якобы женился на внучке Лебедя?

– Это который нефтяник, что ли? – Царёв отложил телефон, закурил, приготовившись впитывать интересный разговор.

– А чего молчал тогда? – Керезь заржал так, что уши заложило. – У меня тут тема есть, как раз твои связи нужны…

– Мирон, ты чё несешь? – Лёвка не обращал внимания на парней, лишь щурился, пытаясь понять, что я хочу сказать ему. – Какой Лебедь? Какая свадьба?

С Лёвкой Донием мы ещё манку в садике вместе девкам в тарелки скидывали. А с Саней мы познакомились на очередном рауте, что устраивал мой отец в честь какого-то бессмысленного события. Мы с Лёвой убежали на задний двор, чтобы покурить, когда наткнулись на странного парня, что лежал на газоне, смотря в небо. Поэтому кого-кого, а Лёву я знал, как облупленного. Все его секреты, эмоции были для меня, как на ладони, он не Царёв, броню на моську свою надевать не умел.

– То есть, ты не знал? – я дёрнулся корпусом вперёд и схватил его за халат. – Не звездишь ли ты, друг мой?

– Какого хера, Королёв? – Лёва оттолкнул меня так, что я обратно приземлился на диван. – Ты меня с крысой попутал, что ли? Или ты сейчас говоришь, какая муха тебя укусила, или я тебе весь еба**ник расквашу. Говори, Королёк!

Глава 15.

Сладкова

Шла по извилистой тропинке берёзовой рощи, не понимая, что делать дальше. Да и имею ли я право отступать? Всё словно опять закручивается в спираль, остаётся лишь покорно наблюдать, как пролетают мимо обрывки прошлого, разодранные части реальности и пепел мечтаний о будущем. Всё зашло так далеко, что обратной дороги уже нет. Уже не сделать вид, что Королёв для меня лишь пятнышко из прошлого, да и внутренний голос вопил рядом с ним, желая броситься в объятия, взобраться на колени и рассказать, как тяжело было одной. Он улыбнётся, покроет лицо россыпью поцелуев и прижмется подбородком ко лбу, прошептав, что гордится мной. Ради этих слов я просыпалась по утрам, утирала слёзы и шла жить так, чтобы он гордился…

Мне пришлось научиться идти только вперёд, невзирая на преграды, что поваленными деревьями ложились под ноги. Если бы не Мишка, у меня давно бы кукушка поехала, но мой маленький сын, что стал смыслом жизни, не оставлял мне шанса на поражение. Вперёд! Только вперёд! И если Королёв хочет узнать правду, то он её получит.

Боже, сколько было пролито слёз из-за разбившейся мечты! Всю беременность я не жила, а существовала, не сводя взгляда с двери. Ждала его, как выброшенная на улицу кошка, что привыкла к уюту тёплой квартиры. Я ласково гладила свой живот, в котором жила частичка моей огромной сломанной любви и плакала часами, понимая, что никогда не разделю это счастье с тем, кто этого достоин. А Королёв достоин этого, несмотря на всё, что нас разделило. Хорошо, Мироша… Хорошо…

В голове крутился миллион вопросов: что он сделает? Что скажет? Как объяснить Мишке, что его размеренная жизнь уже никогда не будет прежней, потому что теперь у него есть отец. С Королёвым я как-нибудь разберусь, меня больше волновали чувства сына.

Однажды Мишка прибежал из садика максимально возбужденный и стал выгребать из ящика все конфеты, рассовал их по маленьким карманам, а потом схватил меня за руку и потащил в сторону железнодорожной станции, что проходила недалеко от посёлка. Мой мальчишка хмурился, что-то напряженно обдумывая, и лишь когда послышался гул поездов, развернулся ко мне.

– Почему ты мне не рассказала? – прищурился Мишка и похлопал по карманам, проверяя, не растерял ли карамельки по пути.

– О чем?

– Шура Кузнецова сказала, что у неё тоже не было папы, а потом она зажмурилась, загадала желание, когда увидела паровоз и выронила конфету. Так вот у неё теперь есть папа! Пойдём скорее, пропустим паровоз, – Мишка снова взял меня за руку и потащил к путям. – Держи конфеты, мам, тоже жмурься и проси… Только сильно!

– Что сильно? Жмуриться?

– Проси сильно, мамочка…

Я тогда зажмурилась, но не потому, что желание загадывала, а чтобы слёзы сдержать. В воспоминаниях стал всплывать мой Королёк, что смолил коричневые сигареты с ароматом жженой горькой вишни, а через две недели он поймал меня на пыльной просёлочной дороге в сторону «Яблоневого»… Навизуализировала? Или Шура Кузнецова права, паровозики и карамельки работают?

Достала из кармана ключи, уже даже не беспокоясь о том, что эта квартира в профессорском доме давно не была моей. Всё равно было… После очередной стычки с Королёвым, что шантажом заманил меня в нашу любимую кондитерскую, внутри горели пожары гнева… Я, как дракон, готова была испепелить каждого, кто попадался на пути, поэтому и побежала за сыном, чтобы хоть немного успокоиться, утонув в его по-волшебному синих глазах. Только они были моим плотом, что мог вытянуть из закручивающегося водоворота реальности. Не утону!

Даже не заметила, как открыла дверь ключом… В квартире, как всегда, пахло цитрусом, потому что утренняя влажная уборка с несколькими каплями эфирного масла была ритуалом матери. Вдохнула и вздрогнула… Эта квартира стала чем-то чужим, тёмным, тем, что хочется забыть, как страшный сон. Взгляд упал на запертую дверь моей комнаты, и ноги сами понесли меня туда. Толкнула глухую створку и замерла…

В абсолютно пустой комнате не было ничего… Белоснежные стены, темный паркет и голое окно. Словно из этих стен пытались вырвать то, что здесь произошло. Лишь запах горького лимона резал рецепторы… Моет… Старается стереть, забыть… Но не получится.

В детстве эта комната казалась огромной, а теперь я даже удивлялась, как в этом бетонном квадрате могла уместиться вся моя мебель.

– Привет… – пробежалась пальцами по стене, прижалась пылающей щекой и смахнула вырвавшуюся слезу. – Прощай…

Вышагнула из клетки, в которую превратилось моё воспоминание, и громко хлопнула дверью.

– Ольга? – из гостиной вышла мама, поправляя на переносице очки в золотой оправе. – Я не слышала, как ты пришла, а мы таблицу умножения повторяем. Михаил, ма…

– Мама! – вереща от восторга, выбежал мой малыш, оттолкнулся и запрыгнул на шею, обвивая шею ручками. Его маленькие мягкие пальчики автоматически зарылись в волосы на затылке и стали поглаживать неровности от зарубцевавшихся шрамов. Только ему разрешала трогать волосы. Только моему малышу. Он не сделает больно. – Ты всё? А я думал, что с Алиской успею на качелях покататься.

– Успеешь, – чмокнула сына в нос, опустила на пол и махнула в сторону коридора. – Я скоро спущусь, только…

– Только с детской площадки ни на шаг… – как болванчик, закивал Миша, натягивая сандалики. – С чужими дядьками не говорить, конфеты не брать, а в случае чего орать, привлекая внимание. Да?