Сломанные крылья

ВОСПОМИНАНИЕ 1. "ДОМ".

— Тэа, что ты делаешь?! Ты опять в самую гущу событий влезла! Жить не надоело? — с раздражением произнес Яс, перевязывая мою руку.

— Яс, не следует упоминать имя Господа так бездумно! Ты сам знаешь, что моя жизнь давно никому не интересна, как и твои нотации! — я поморщилась от боли. — Сдохну — такова судьба. Не сдохну — повезло! Но пока я не доберусь до него, сдохнуть не могу. Да и опыт "воскрешения" у меня уже имеется!

— Ты совершенно безразлична к своему состоянию! — Яс не удержался и слегка толкнул меня. — Но ты не неуязвима!

— Неуязвима, Яс, неуязвима! — хмыкнула я. — Пока он жив, я неуязвима!

— Ты не понимаешь, — Яс, не сдерживаясь, швырнул тряпку, пропитанную кровью, в таз с водой, добавив несколько резких слов.

— Как есть! Смерть — это роскошь, которую я не могу себе позволить, — пожала плечами я и сделала глоток из его фляжки. — Откуда ты это достал?

— Найденные старые мои запасы, — Яс повернулся ко мне. — Спать иди, тебе нужен отдых!

— Иду, иду, — усмехнулась я, чмокнув старика в щеку и, покачиваясь от слабости, вышла из палатки.

Уже у себя я молча рухнула на земляной пол, вцепилась в попавшуюся под руку тряпку и прижала её ко рту, чтобы заглушить крик. Боль пронзила тело, отдаваясь дрожью в висках и коленях; дыхание стало прерывистым, каждая попытка вдохнуть приносила новую волну острой боли. Тряпка была влажной — она приглушала звук, но не унимала стона, который рвался наружу и глухо умирал в ней. Пол казался холодным и жестким под ладонями, а вокруг стояла странная, словно притуплённая тишина, в которой звучали лишь удары сердца и отдалённые шаги людей из нашего отряда, заставлявшие меня стискивать зубы и сдерживать свой крик изо всех сил. Сперва я не поняла, откуда я услышала приглушённый металлический стук, но потом заметила распахнутый карман и откатившуюся от меня фляжку Яса. Я дернула её к себе, сорвала крышку — резкий, чистый запах пойла ударил в нос, обжёг глаза.

Завтра Яс найдёт эту фляжку и будет ворчать, вспоминая "одну неосторожную девочку", которая "опять налакалась втихаря". А я лишь промолчу в ответ: доказывать ему, что этот горький огонь в горле был нужен мне не для утешения боли, а лишь затем, чтобы опять дотянуть до первого бледного рассвета, — пустое занятие.

Старик Яс, почти как отец мне, он вытащил меня с того света, выхаживал в своей лесной сторожке. Он даже не надеялся, что я выживу. Но я жива, вопреки здравому смыслу и логике. И я не сдохла... Я выжила, чтобы найти "его" и отомстить.

Пойло Яса глушит боль. Хорошо глушит. И на время стирает или воспоминания. Проклятая память, которая превращает каждый мой сон в горькую пытку и шепчет, что легче было бы исчезнуть. Память щедра на детали и скупá на милость: она показывает, как могло бы быть, и аккуратно отодвигает это от меня, как стакан воды от человека, умирающего от жажды. В этом прошлом всё кажется яснее и теплее: запах поздних яблок в кухне, мягкий свет над столом, чей‑то знакомый смех. Я шагаю по комнатам нашего поместья, трогаю вещи, к которым уже нельзя притронуться, и слышу собственные шаги, будто эхо чужой жизни. Боль от потери всё ещё жива, и я просыпаюсь с ощущением, будто упала в пустоту, — и в эту пустоту меня зовёт только одно желание: не просыпаться больше никогда. Проклятая память, проклятые сны, что не дают мне забыть "его". Он пришёл бесшумно, как тень, истерзал всё, что было мне дорого, вырвал с корнем не только мою жизнь, но и сам воздух, которым я дышала. Эта тварь, безликая и беспощадная, не просто убил — он стёр само понятие жизни для меня, превратив каждый мой рассвет в продолжение бесконечной ночи, где мёртвая тишина отвечала на каждый немой крик моей души, которую он уничтожил. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Проклятое пойло — единственное, что способно усыпить меня без кошмаров. Оно горькое и липкое на языке, но в этой горечи таится временное спасение: несколько часов, когда мысли замедляются, и ужасающие картины уходят прочь, не утянув меня за собой в бездну. Я пью его, как солдат, закутавшийся в холодную броню, — вынужденно, с терпкой благодарностью за иллюзию покоя. Но этот покой обманчив; поутру он оставляет на губах привкус пустоты и ставит меня туда, где я вновь учусь, как пережить следующую ночь. Я с силой впечатала кулак в пол. Как же я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу...

Говорят, его видели в неделе конного перехода отсюда. Проклятая тварь! Ненавижу его всем сердцем!
Если мне суждено умереть, его взгляд я унесу с собой за грань времени и буду помнить в вечности. Лучше бы он прикончил меня тогда, не дав ни секунды на надежду, но он выбрал иначе: растягивал мгновение, растаптывал его, словно смаковал каждую мою дрожь, каждую попытку не закричать. Ему нравилась моя боль — он прислушивался к ней, как к музыке, и это знание стало ядом, который течёт по моим жилам до сих пор.

Теперь ненависть к нему живёт во мне, как раскалённый осколок. Она распарывает меня изнутри тихо и неумолимо, как острый нож, входящий в плоть без сопротивления. Я могу забыть слова, места, даже собственное имя, но не этот взгляд — холодный, внимательный, чужой — отпечаток, выжженный на памяти, словно клеймо. И если память — это то, что остаётся от нас, когда всё остальное исчезает, значит, от меня когда-нибудь останется лишь эта ненависть и его взгляд, который не скрыть даже смертью.

Пойло Яса глушит сознание, милостиво сглаживая мои воспоминания. Хороший напиток... Милосердный напиток... Спасибо тебе, Яс, за этот дар, который помогает забыться хотя бы на время.

Когда-то я была другой. Я танцевала на балах, окруженная светом и смехом, в роскошных платьях, которые переливались на фоне ярких огней. В те моменты я чувствовала себя свободной, как будто весь мир был у моих ног. Я вздыхала аромат цветов, подаренных мне, их сладкий аромат напоминал о беззаботности и радости, о том, что жизнь полна возможностей.