Сломай. Меня. Если сможешь

Глава 1: Клетка для Волка

Глава 1: Клетка для Волка

Досье на Марка Волкова было тонким. Оскорбительно тонким для человека, чьё эго, по слухам, едва помещалось в его собственном небоскрёбе. Я держала в руках папку из дешёвого картона, которая весила меньше, чем мой утренний кофе, и чувствовала себя так, будто мне вручили зубочистку и предложили пойти на медведя. Впрочем, аналогия была почти идеальной. Фамилия цели обязывала.

«Волков Марк Игоревич, 32 года. Основатель и генеральный директор “Volkov Dynamics”. Гений в области IT-архитектуры и кибербезопасности. Не женат. Детей нет. Хобби: поглощение конкурентов и, судя по всему, доведение советов директоров до нервного тика». Последнее было моим личным дополнением, выведенным из панического лепета HR-директора, который и всучил мне эту папку.

— Кира Андреевна, вы наша последняя надежда, — шептал он, озираясь на дверь своего кабинета, словно Волков мог материализоваться из воздуха. — Он гений, без него всё рухнет. Но он… он невыносим. Он сжигает людей. Лучшие специалисты уходят через месяц. Мы теряем миллионы. Нам нужно, чтобы вы его… починили.

«Починили». Какое милое, домашнее слово. Будто речь шла о протекающем кране, а не о человеке, чьи вспышки гнева вошли в корпоративные легенды Кремниевой долины. Меня не просили провести терапию, наладить коммуникацию или сгладить острые углы. Меня попросили «починить» чёртову альфа-машину по зарабатыванию денег, которая начала давать сбои.

Я — Кира Новикова, и я — лучший корпоративный психолог по эту сторону Урала, а может, и за его пределами. Моя специализация — гении с отвратительными характерами. Я тот самый «шепчущий с дьяволами», которого вызывают, когда обычные психологи и коучи сбегают, рыдая и посыпая голову пеплом. Я влезаю в самые тёмные, запущенные уголки сознания сильных мира сего и навожу там порядок. Или, по крайней мере, создаю видимость порядка, достаточную для того, чтобы они снова стали функциональными. Я не чиню. Я настраиваю. А иногда — взламываю.

И вот я стою в холле небоскрёба «Volkov Dynamics». Стекло, сталь и холодный, мертвенный свет. Здание не просто высокое — оно подавляющее. Его шпиль протыкал низкие серые облака с такой агрессией, будто мстил им за плохую погоду. Идеальная архитектурная метафора владельца. Вокруг сновали люди в дорогих костюмах с одинаково напряжёнными лицами и затравленными глазами. Они двигались быстро, почти бесшумно, словно боялись нарушить стерильную тишину этого места. Атмосфера была как в мавзолее, где главный экспонат ещё жив и очень, очень зол.

На ресепшене девушка с лицом андроида и идеальной укладкой проверила мои документы, не моргнув. Её бейджик гласил: «Анастасия. Младший ассистент». Даже у андроидов здесь была строгая иерархия.

— Господин Волков предупреждён о вашем визите, — произнесла она голосом, сгенерированным нейросетью. — Пентхаус. Последний этаж. Лифт в правом крыле. У вас есть ровно три минуты, чтобы подняться.

Я едва заметно усмехнулась. Психологическая атака началась ещё до того, как я увидела «пациента». Заставить ждать, потом ограничить время. Классика. Дешёвый трюк из учебника «Манипуляции для чайников».

— Спасибо, Анастасия, — я улыбнулась ей своей самой обезоруживающей улыбкой, от которой даже налоговые инспекторы начинали верить в единорогов. — Надеюсь, ваш день будет не таким напряжённым, как кажется.

Андроид моргнул. Кажется, я вызвала системный сбой.

Лифт оказался произведением искусства. Капсула из тонированного стекла, взмывающая вверх по внешней стене здания. Город расстилался внизу серым лоскутным одеялом. Скорость была такой, что слегка закладывало уши. Я смотрела не вниз, а на своё отражение. Строгий брючный костюм цвета мокрого асфальта, белоснежная шёлковая блузка, волосы собраны в тугой, безупречный пучок. Ничего лишнего. Никаких украшений, кроме часов. Мой образ — моя броня. Он говорит: «Я профессионал. Я стою дорого. И меня ничем не удивить».

Двери бесшумно открылись прямо в приёмную, которая занимала, кажется, половину этажа. Здесь не было никого. Только огромное пространство, панорамные окна от пола до потолка и одно-единственное кресло, стоящее спинкой к лифту. В нём сидел мужчина. Он не обернулся. Я видела лишь его затылок с коротко стриженными тёмными волосами и широкие плечи, обтянутые тканью дорогого пиджака.

Я сделала несколько шагов вперёд. Тишина звенела.

— Марк Игоревич? — мой голос прозвучал ровно и спокойно, хотя акустика здесь была как в соборе, и хотелось говорить шёпотом.

Он не ответил. Лишь медленно повернул кресло.

И вот он, дьявол во плоти. Фотографии в сети не передавали и десятой доли. Он был крупнее, чем я ожидала. Высокий, даже сидя. Лицо — будто высеченное из гранита грубыми, но уверенными мазками. Резкие скулы, тяжёлый подбородок, прямой нос. И глаза. Холодные, пронзительные, цвета зимнего неба. Они не смотрели — они сканировали, препарировали, оценивали. На губах играла едва заметная, презрительная усмешка.

Он молча указал на стул напротив. Не стул — скорее, дизайнерское недоразумение из хромированной стали и тонкой полоски кожи, на котором сидеть было бы пыткой. Ещё один тест.

Я проигнорировала его жест и осталась стоять.

— Кира Новикова, — представилась я. — Полагаю, вас уведомили о цели моего визита.

— Мне сказали, что пришлют очередную «няньку для разума», — его голос был низким, с лёгкой хрипотцой. Бархатный наждак. — Не уточнили, что она будет выглядеть так, будто сбежала с выпускного в институте благородных девиц. Вам хоть двадцать пять есть, Кира Андреевна?

Я улыбнулась. Возраст — самый предсказуемый удар.

— Достаточно, чтобы стоимость одного моего часа превышала месячную зарплату вашего младшего ассистента. И достаточно, чтобы понимать: когда мужчина начинает обсуждать возраст женщины вместо дела, у него серьёзные проблемы с самооценкой. Это мы тоже можем включить в нашу первую сессию.

Его усмешка стала шире, но до глаз не дошла.

Глава 2: Первый сеанс

Глава 2: Первый сеанс

Вернуться через два дня было самым сложным профессиональным решением в моей жизни. Часть меня, та, что отвечала за инстинкт самосохранения, вопила, что нужно бежать. Бежать, выставить корпорации счёт с шестью нулями за моральный ущерб и забыть о Марке Волкове, как о дурном сне. Но другая часть, профессиональная, уязвлённая, азартная, не могла отступить. Он бросил перчатку мне в лицо. Поднять её было делом чести.

На этот раз я была готова. Всю ночь я изучала не его официальную биографию, а его цифровой след. Его стиль программирования, архитектуру его систем, его интервью и даже удалённые посты на закрытых форумах десятилетней давности. Я искала паттерны, шаблоны поведения. Он был человеком системы. Он строил системы, он жил по законам систем. А значит, чтобы понять его, нужно было понять логику, по которой он выстраивал свой мир. И свою защиту.

Его кабинет, куда меня проводила всё та же безэмоциональная Анастасия, оказался продолжением его личности. Огромный, почти пустой. Чёрный стол из цельного куска обсидиана. Два кресла — его, похожее на трон, и моё, «пыточное». И одна стена — полностью стеклянная, с видом на город, который лежал у его ног, как покорённый зверь. Никаких фотографий, никаких личных вещей. Ничего, что могло бы рассказать о нём хоть что-то. Стерильно. Холодно. Идеальная клетка для идеального хищника.

Он уже был там. Стоял у окна, спиной ко мне, заложив руки в карманы брюк. На нём сегодня была простая чёрная футболка, обтягивающая мускулистое тело, и тёмные джинсы. Неформальный стиль, призванный сбить с толку, показать, что это не деловая встреча, а что-то иное. Ещё одна манипуляция.

— Опоздали, доктор, — сказал он, не оборачиваясь. — На тридцать семь секунд.

— Пробки, — коротко бросила я, садясь на стул. На этот раз я села сразу, демонстрируя, что его мелкие игры на меня не действуют. Спину я держала идеально прямо, хотя каждая мышца протестовала против неудобной конструкции.

— Пробки — это оправдание для тех, кто не умеет планировать, — он медленно повернулся. Сегодня его взгляд был другим. Не презрительным, а изучающим. Внимательным. Как у учёного, разглядывающего под микроскопом особенно интересный вирус. — Вы же планируете наши сеансы? Или действуете по наитию, в надежде на женскую интуицию?

— Я действую по стратегии, Марк Игоревич. А стратегия всегда включает в себя поправку на непредвиденные обстоятельства, — я достала из сумки планшет и ручку. — Итак, в прошлый раз мы остановились на вашем желании обсудить мой гардероб. Хотите продолжить? Или перейдём к темам, которые действительно волнуют совет директоров? Например, к вашей привычке доводить до нервного срыва ключевых разработчиков перед запуском проекта.

Он усмехнулся и сел в своё кресло-трон напротив.

— Давайте поговорим о вас, — сказал он, подавшись вперёд и сцепив пальцы в замок. — Я считаю, это важно. Прежде чем я позволю кому-то копаться в моей голове, я должен знать, кто этот человек. Итак, Кира Андреевна Новикова. Выросли в Питере. Отличница. Красный диплом психфака МГУ. Специализация — когнитивно-поведенческая терапия. Несколько громких кейсов с топ-менеджерами, которых вы «вернули в строй». Ни одного провала. Идеальная биография. Слишком идеальная. Где грязь, доктор?

Моё сердце пропустило удар. Он копал. Копал глубоко.

— Моя личная жизнь не является предметом нашей терапии, — ответила я максимально ровным голосом.

— Ошибаетесь. Она является её фундаментом. Как я могу доверять вам, если не знаю, что вас мотивирует? Деньги? Амбиции? Или, может, у вас комплекс спасительницы? Хотите починить большого и страшного Волка, чтобы доказать что-то самой себе?

Это был удар под дых. Точный и болезненный. Я почувствовала, как к щекам приливает краска.

— Моя мотивация — профессиональный интерес и условия контракта, — отчеканила я.

— Не верю, — он покачал головой. — У вас в глазах азарт. Вам нравится игра. Вам нравится опасность. Иначе вы бы не вернулись после нашей первой встречи. Другая бы уже писала жалобу на харассмент. А вы пришли. Значит, вам это нужно. Зачем?

Он превращал сеанс в допрос. Он пытался выбить меня из роли терапевта и заставить защищаться. Классическая тактика переноса. Я должна была вернуть контроль.

— Хороший приём, Марк. Переключить внимание на терапевта, чтобы избежать разговора о себе. Но со мной это не сработает, — я сменила официальное «Марк Игоревич» на более личное «Марк», сокращая дистанцию, забирая у него часть контроля. — Давайте вернёмся к вам. Что вы почувствовали, когда ведущий программист вашего нового проекта, Андрей Соколов, написал заявление об уходе за неделю до релиза?

Он откинулся на спинку кресла. Его глаза сузились.

— Я почувствовал, что слабые звенья должны быть устранены. Система должна самоочищаться. Он не выдержал темпа. Это его проблема, не моя.

— По данным HR, вы швырнули в него прототипом нового устройства.

— Он назвал мою архитектуру «неэлегантной». Это было оскорбление. И прототип был лёгкий, из пластика. Царапин не оставил.

— Но оставил след в его личном деле и дыру в вашем проекте. Вы часто решаете проблемы с помощью физической агрессии?

— Я решаю проблемы с помощью эффективности! — он повысил голос, и я поняла, что нащупала больное место. — Эмоции, сантименты, «оскорблённые чувства» — всё это мусор, который мешает делу! Есть задача, и есть её решение. Всё, что между, — это шум, который нужно убирать. В том числе и людей, которые его создают.

— А вы сами никогда не создаёте «шум»? Ваши вспышки гнева — это не эмоции?

— Мой гнев — это инструмент, — отрезал он. — Как скальпель. Он позволяет быстро и точно удалить проблему.

— Или задеть жизненно важный орган, — парировала я. — Вы перфекционист, Марк. Вы требуете от мира и людей соответствия вашим идеалам. И когда реальность не совпадает с вашими ожиданиями, вы впадаете в ярость. Это похоже на поведение ребёнка, у которого отняли любимую игрушку. Откуда это? Кто в детстве требовал от вас быть идеальным? Отец?

Глава 3: Личные границы

Глава 3: Личные границы

Третий сеанс я ждала с чувством, похожим на то, что испытывает сапёр перед очередным заданием: смесь ледяного ужаса и обжигающего адреналина. Угроза Марка поговорить о моих страхах не была пустой. Он был человеком, который мог получить любую информацию. Моя задача — не дать ему материала для анализа. Превратиться в чистую функцию, в зеркало, которое лишь отражает его, не показывая ничего своего.

В этот раз он сидел за столом, когда я вошла. Работал за огромным голографическим монитором, который парил над обсидиановой столешницей. Он водил пальцами по воздуху, перемещая сложные схемы и блоки кода. Зрелище было завораживающим. Он был похож на дирижёра, управляющего оркестром из чистой информации.

Он заставил меня ждать. Две минуты. Не говоря ни слова, не глядя на меня. Просто демонстрируя, что его мир, его работа, важнее нашего условленного времени. Я молча села, достала планшет и тоже начала работать — просматривать свои записи. Играть в его игру. «Твоё время ничего не стоит». «Нет, это твоё время я трачу впустую».

Наконец, голограмма погасла. Он медленно повернул голову в мою сторону.

— Я думал, вы не придёте, — сказал он. В его голосе не было ни удивления, ни радости. Просто констатация факта.

— В контракте не было пункта о трусости, — ответила я, не поднимая глаз от планшета. — Только о конфиденциальности. Итак, в прошлый раз мы остановились на вашем отце.

Я нанесла упреждающий удар. Вернула разговор в то болезненное русло, которое заставило его прервать сессию.

Он усмехнулся.

— Вы как питбуль, доктор. Вцепились и не отпускаете. Хорошо. Давайте поговорим о моём отце. Он был человеком старой закалки. Считал, что лучший способ воспитать гения — это создать для него невыносимые условия. Чтобы он был вынужден стать сильнее, умнее, быстрее. Чтобы выжить.

— И как вам жилось в этих «невыносимых условиях»?

— Продуктивно, — он пожал плечами. — В тринадцать я написал свой первый коммерчески успешный код. В шестнадцать взломал систему безопасности Пентагона. Просто чтобы доказать ему, что смогу.

— А что вы хотели доказать на самом деле? Что вы достойны его любви?

Он рассмеялся. Громко, безрадостно.

— Любви? Доктор, вы перечитали дешёвых романов. Речь шла не о любви. Речь шла о признании. О том, чтобы он посмотрел на меня и сказал: «Да, ты — лучший».

— И он сказал?

Марк замолчал. Его взгляд упёрся в панорамное окно. На его лице промелькнула тень, которую я не смогла идентифицировать. Боль? Разочарование?

— Он умер до того, как я стал тем, кто я есть сейчас, — сказал он глухо. — Поэтому я никогда не узнаю.

Вот оно. Незакрытый гештальт. Вечная гонка за призраком отца, чьё одобрение уже невозможно получить. Вся его империя, все его миллиарды — это крик в пустоту. «Папа, посмотри, я лучший!»

Я начала делать пометки в планшете. В этот момент он поднялся.

— Знаете, что меня раздражает в наших сеансах? — он начал медленно обходить стол, двигаясь в мою сторону. — Эта дистанция. Вы сидите там, в своей броне, со своим планшетом, и препарируете меня, как лягушку на уроке биологии. Это нечестно.

Он подошёл к моему креслу и остановился за моей спиной. Я чувствовала его тепло. Чувствовала, как напрягся каждый мускул в моём теле. Я заставила себя продолжать смотреть на планшет, делая вид, что записываю.

— Что вы там пишете? — его голос раздался прямо над моим ухом. Он наклонился.

Я почувствовала запах его парфюма, смешанный с едва уловимым запахом его кожи. Мои пальцы застыли над экраном.

— Рабочие заметки, — мой голос прозвучал на удивление ровно.

Его рука опустилась на спинку моего стула, всего в паре сантиметров от моего плеча. Я не дышала.

— Дайте посмотреть, — это был не вопрос. Это был приказ.

— Это конфиденциальная информация.

— Я плачу за вашу конфиденциальность. Значит, она принадлежит мне.

Он наклонился ещё ниже. Я видела периферическим зрением его лицо рядом со своим. Его щека почти касалась моей. И тут его рука легла на моё плечо. Не грубо. Мягко, но властно. Его пальцы слегка сжали мою плоть через ткань пиджака.

По моему телу прошёл электрический разряд. От плеча вниз, к кончикам пальцев, к самому низу живота, где всё сжалось в тугой, горячий узел. Это было не сексуальное возбуждение в чистом виде. Это была первобытная реакция на опасность, на вторжение хищника в моё личное пространство. Мой мозг кричал: «Беги!», а тело предательски замерло, парализованное его близостью.

— У вас напряжены плечи, доктор, — прошептал он. Его пальцы начали медленно разминать мои мышцы. — Слишком много контроля. Вам нужно научиться расслабляться.

Я резко дёрнула плечом, сбрасывая его руку.

— Не прикасайтесь ко мне, — сказала я тихо, но твёрдо, поворачивая к нему голову. Наши лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. Его глаза горели тёмным, опасным огнём.

— Почему? Боитесь? — он усмехнулся. — Боитесь, что вам понравится?

— Я боюсь, что вы переходите границу между терапией и домогательством. И я буду вынуждена прекратить наши сеансы.

— Не будете, — сказал он уверенно. — Вы не отступите. Я же вижу. Вам слишком интересно, чем всё закончится.

Он выпрямился, но не ушёл. Он обошёл моё кресло и сел на край своего стола, прямо передо мной. Теперь он возвышался надо мной. Позиция силы.

— Вы строите вокруг себя стены, Кира, — сказал он, глядя на меня сверху вниз. — Профессионализм, сарказм, дорогие костюмы. Вы думаете, это вас защитит. Но вы не понимаете. Для меня ваши стены — это не преграда. Это вызов. Мне интересно посмотреть, что будет, когда я их сломаю. Что я найду внутри? Испуганную маленькую девочку? Или такого же волка, как я?

Он протянул руку и снова коснулся меня. На этот раз — моей руки, лежащей на подлокотнике. Он просто накрыл её своей ладонью. Его рука была горячей и тяжёлой. Я смотрела на наши руки. Его — большая, сильная, с длинными пальцами. Моя — маленькая, почти детская под ней.

Глава 4: Вкус поражения

Глава 4: Вкус поражения

Этот сеанс был назначен на восемь вечера. «Срочная необходимость», — гласило сухое сообщение от Анастасии. Я знала, что это ложь. Это была очередная игра, очередной способ выбить меня из колеи. Заставить приехать в его башню, когда она опустеет. Когда останемся только мы вдвоём на вершине мира, в его клетке из стекла и стали. И я приехала. Потому что отступить — значило проиграть.

Ночной город под нами был россыпью бриллиантов на чёрном бархате. Красиво до боли в глазах. И эта красота лишь подчёркивала холод и пустоту его кабинета. Марк стоял у окна, как и в первый день. На нём снова был строгий костюм, но галстук отсутствовал, а верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты. Он держал в руке стакан с виски.

— Поздний визит, доктор, — сказал он, не оборачиваясь. — Надеюсь, я не оторвал вас от чего-то важного? Свидания, например?

— Моя личная жизнь остаётся за пределами этого кабинета, Марк. Вы это знаете, — я села на своё место, чувствуя себя гладиатором, выходящим на арену.

— Жаль, — он медленно повернулся. Его глаза казались особенно тёмными в полумраке кабинета, освещённого лишь огнями города. — Мне было бы любопытно посмотреть на мужчину, который способен выдержать ваш анализирующий взгляд дольше пяти минут. Он должен быть либо святым, либо идиотом.

— Или просто уверенным в себе человеком, который не боится сильных женщин.

Это была ошибка. Я позволила втянуть себя в личную перепалку. Я увидела, как в его глазах вспыхнул хищный огонёк. Он ждал этого.

— Сильных? — он усмехнулся и сделал глоток виски. — Сила, доктор, не в том, чтобы строить стены. Сила в том, чтобы не бояться их рушить. В том, чтобы брать то, что хочешь. Когда хочешь.

Он поставил стакан на стол и медленно пошёл ко мне. Сердце заколотилось в груди, как пойманная птица. Я сжала ручку планшета так, что побелели костяшки.

— Что вы хотите, Марк? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Сейчас? — он остановился передо мной, нависая своей громадой. — Я хочу, чтобы вы перестали играть. Сняли эту маску. Я хочу увидеть вас настоящую.

— Вы видите профессионала при исполнении.

— Я вижу испуганную женщину, которая прячется за своей профессией! — он резко повысил голос. — Вы приходите сюда, копаетесь в моём прошлом, в моей боли, выносите вердикты! А кто вы такая, чёрт возьми? Кто дал вам право судить меня?

— Я не сужу. Я пытаюсь помочь.

— Помочь? — он рассмеялся. — Вы даже себе помочь не можете! Вы боитесь собственных желаний, собственных эмоций! Вы заперли себя в клетку из правил и приличий и думаете, что это и есть жизнь!

Его слова били наотмашь. Потому что в них была доля правды.

— Вы ничего обо мне не знаете, — прошипела я, поднимаясь со стула. Я больше не могла сидеть, когда он нависал надо мной. Мы оказались лицом к лицу. Моя голова едва доставала ему до плеча. Мне пришлось задрать подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Я знаю достаточно, — его голос снова стал тихим, вкрадчивым. Опасным. — Я вижу, как вы на меня смотрите, когда думаете, что я не замечаю. Я чувствую, как напрягается ваше тело, когда я подхожу слишком близко. Вы врёте себе, Кира. Но ваше тело не врёт. Оно вас хочет.

— Прекратите, — выдохнула я. В горле пересохло.

— А если нет? — он сделал последний шаг, сократив дистанцию до нуля. Я уперлась спиной в холодную сталь дизайнерского стула. Ловушка захлопнулась. — Что вы сделаете, Кира? Напишете на меня жалобу?

Он поднял руку и провёл тыльной стороной ладони по моей щеке. Его кожа была горячей, чуть шершавой от щетины. Я вздрогнула, как от удара тока.

— Не надо…

— Надо, — прошептал он.

И в следующую секунду его рот накрыл мой.

Это не было похоже на поцелуй. Это было утверждение власти. Наказание за мою дерзость. Захват территории. Его губы были жёсткими, требовательными. Он не просил — он брал. Вкус виски и его собственный, горьковатый, пьянящий вкус заполнили мой рот. Я попыталась оттолкнуть его, упершись руками в его грудь, но это было всё равно, что толкать скалу. Он лишь прижал меня сильнее, сминая, вдавливая в несчастный стул.

Одна его рука легла мне на затылок, пальцы запутались в волосах, не позволяя отвернуться. Другая обвила мою талию, прижимая вплотную к его твёрдому, горячему телу. Я чувствовала через слои одежды напряжение его мышц, бешеный ритм его сердца — или это было моё?

Мой мозг кричал «Нет!», но тело… тело плавилось. Предательская волна жара прокатилась снизу вверх, заставляя колени дрожать. Язык Марка без спроса проник в мой рот — властный, наглый, исследующий. И я, к своему ужасу и стыду, ответила. Слабо, почти незаметно, но ответила. Простое движение моего языка навстречу его стало моей капитуляцией.

Он почувствовал это. Я услышала тихий, торжествующий стон у него в горле. Его поцелуй тут же изменился. Стал глубже, медленнее, мучительнее. Он больше не наказывал — он соблазнял. Дразнил, отступал, снова набрасывался. Его язык сплетался с моим в диком, первобытном танце.

Я забыла, как дышать. Мир сузился до ощущений. Жёсткие губы. Горячий язык. Вкус виски. Запах его кожи. Сильные руки, держащие меня так, будто я была самой ценной и самой хрупкой вещью в мире. Внизу живота разливалось тягучее, сладкое тепло. Мои руки, которые до этого пытались его оттолкнуть, безвольно легли ему на плечи, пальцы сами собой вцепились в ткань его пиджака.

Он оторвался от моих губ так же резко, как и начал. Я стояла, тяжело дыша, прислонившись к стулу, чтобы не упасть. Мои губы горели и пульсировали. В голове был полный туман.

Он смотрел на меня сверху вниз. Его глаза потемнели, зрачки расширились. На его лице не было усмешки. Только тёмная, тяжёлая страсть и… что-то ещё. Удивление? Словно он сам не ожидал такой реакции. От меня. От себя.

— Вот, — выдохнул он хрипло. — Вот настоящая ты, Кира.

Он сделал шаг назад, давая мне пространство. Воздух.

Глава 5: Послевкусие

Глава 5: Послевкусие

Следующие сорок восемь часов превратились в персональный ад. Я отменила все встречи. Я не отвечала на звонки. Я сидела в своей квартире, пила остывший чай и снова и снова прокручивала в голове сцену в его кабинете. Это было похоже на навязчивую идею, на вирус, который проник в мой мозг и разрушал его изнутри.

Я, Кира Новикова, специалист по чужим ментальным расстройствам, оказалась неспособна справиться со своим собственным. Каждая попытка применить к себе профессиональные методики — анализ, диссоциация, рефрейминг — разбивалась о простое, унизительное воспоминание. Воспоминание о том, как плавилось моё тело в его руках.

Я пыталась анализировать его. Он использовал шоковую тактику. Пробил мою защиту физическим воздействием, когда понял, что вербальные атаки перестали работать. Он хотел доказать свою доминантность, унизить меня, выбить из колеи. И ему это удалось. С точки зрения психологии, его действия были предсказуемы.

Но что было непредсказуемо — так это моя реакция. Я могла закричать. Ударить. Влепить пощёчину. Вместо этого я ответила на поцелуй. В этом был весь ужас. Не в том, что он сделал. А в том, чего не сделала я. В том, что какая-то тёмная, первобытная часть меня этого хотела.

Губы до сих пор помнили его вкус. Тело помнило жар его рук. Я прикасалась пальцами к своим губам и чувствовала фантомное давление его рта. Я закрывала глаза и видела его потемневшие от желания глаза. Я злилась на него. Но ещё больше я злилась на себя. На своё предательское, неподконтрольное тело.

На следующий сеанс я шла, как на эшафот. Я сменила строгий брючный костюм на закрытое платье-футляр тёмно-синего цвета. Максимально строгое, максимально безликое. Волосы собрала в такой тугой пучок, что казалось, кожа на висках натянулась до предела. Я создавала броню. Физическую и ментальную. Сегодня я буду холоднее айсберга. Проницательнее рентгена. Непробиваемее банковского сейфа.

Он уже ждал меня в кабинете. Сидел в своём кресле, и на этот раз между нами на столе стояли два стакана и бутылка воды. Мирный жест? Или очередная уловка?

— Добрый вечер, Кира, — сказал он ровным, деловым тоном. Словно ничего не произошло. Словно два дня назад он не впечатал меня в стул и не целовал до головокружения.

— Марк, — кивнула я, садясь. Мои движения были выверенными, почти механическими.

Я достала планшет.

— Предлагаю вернуться к обсуждению ваших методов управления командой.

Он усмехнулся.

— Вы действительно собираетесь делать вид, что ничего не было?

— Я собираюсь делать свою работу, — отрезала я, не глядя на него. — То, за что мне платят. А наши… недоразумения не входят в условия контракта.

— Недоразумения? — он протянул это слово, смакуя его. — По-моему, это было самое настоящее, что происходило в этом кабинете с момента нашего знакомства.

Я молчала.

— Хорошо, — он вздохнул, откидываясь на спинку кресла. — Давайте по-вашему. Работа так работа.

И мы начали говорить. О работе. О программистах, о дедлайнах, о его перфекционизме. Он говорил спокойно, аргументированно. Отвечал на мои вопросы. Он вёл себя как идеальный, сознательный пациент. И это было ещё страшнее, чем его агрессия. Потому что я чувствовала — это затишье перед бурей.

Он не смотрел на мои губы. Он не пытался ко мне прикоснуться. Он вообще не двигался, лишь изредка постукивал пальцами по подлокотнику. Но его голос… Он изменился. Стал ниже, глубже. Обволакивающим. Он говорил о коде, о серверах, о протоколах безопасности, но я слышала в его голосе отголоски того хриплого шёпота у меня над ухом.

И он начал описывать. Не то, что было. А то, что могло бы быть. Он делал это искусно, вплетая намёки в профессиональный разговор.

— …система должна быть абсолютно герметичной, — говорил он, глядя мне прямо в глаза. — Никаких лазеек. Никаких слабых мест. Полный контроль доступа. Но самое интересное начинается тогда, когда ты получаешь ключ. Когда ты можешь войти внутрь. Ощутить её тепло, её пульсацию. Узнать все её самые потаённые секреты…

Я сглотнула. В кабинете вдруг стало невыносимо жарко.

— …или когда ты создаёшь идеальный интерфейс, — продолжал он, и его голос стал ещё тише. — Интуитивно понятный. Чувствительный. Который реагирует на малейшее прикосновение. Который отзывается. Дрожит под пальцами…

Мои ладони вспотели. Я чувствовала, как напряглись мои соски под плотной тканью платья, как они трутся о шёлк бюстгальтера, посылая волны сладкой истомы по всему телу. Внизу живота снова сжался тот самый тугой, горячий узел. Я сидела идеально прямо, моё лицо было маской невозмутимости, но под столом я вцепилась пальцами в собственные колени.

— Ты вводишь команду, и система подчиняется, — его взгляд стал тяжёлым, почти гипнотическим. — Она открывается тебе. Без остатка. И в этот момент ты чувствуешь абсолютную власть. И абсолютное единение.

Он замолчал. Тишина звенела. Я смотрела на него и понимала, что он уже не говорит о работе. Он говорит обо мне. Он описывал то, что хотел бы со мной сделать. И он делал это. Делал прямо сейчас, одним только голосом, одним только взглядом. Он проникал в моё воображение, заставляя меня представлять всё то, о чём он говорил.

Я чувствовала, как краска заливает мои щёки. Чувствовала пульсацию между ног. Моё тело реагировало. Реагировало на его слова, на его голос, на образы, которые он рисовал в моей голове.

— Мне кажется… — я с трудом заставила себя говорить, мой голос осип. — Мне кажется, на сегодня достаточно.

Он слегка улыбнулся. Улыбкой победителя.

— Да, — сказал он мягко. — Пожалуй.

Он выиграл и этот раунд. Не прикоснувшись ко мне даже кончиком пальца. Он доказал, что может вызывать во мне реакцию, когда захочет. Что моя броня бесполезна. Он нашёл новую уязвимость — моё собственное воображение. И я понятия не имела, как защищаться от этого.

Глава 6: Через одежду

Глава 6: Через одежду

Я пришла на следующую встречу с ощущением, что иду по минному полю. Его последняя атака — словесная, ментальная — оказалась разрушительнее физической. Он не оставил синяков на теле, но в моей голове царил полный хаос. Он показал мне, что может зажечь меня одним лишь голосом, и это знание было одновременно унизительным и пугающе возбуждающим.

Я решила сменить тактику. Никакой брони. Никаких закрытых платьев. Сегодня я надела тонкую кашемировую водолазку кремового цвета и широкие брюки из струящейся ткани. Мягкий, расслабленный образ. Он ждёт напряжения — я дам ему спокойствие. Он ждёт сопротивления — я дам ему видимость покорности. Если не можешь победить врага его же оружием, выбери то, к которому он не готов.

Он сидел за столом, но не работал. Просто смотрел на меня, когда я вошла. Его взгляд скользнул по моему новому образу, и я заметила в его глазах мимолётное удивление. Он ожидал очередную амазонку в футляре, а получил… что-то другое. Что-то мягкое.

— Интересный выбор, доктор, — сказал он, когда я села. Его голос был ровным, но я уловила в нём нотки любопытства.

— Просто удобная одежда для продуктивной работы, — пожала я плечами, открывая планшет. — Итак, я проанализировала наши предыдущие сессии. Мы постоянно ходим по кругу: я пытаюсь говорить о вашей работе, вы переводите тему на меня. Это защитный механизм, который мы уже идентифицировали. Сегодня я предлагаю попробовать другой подход. Говорите о чём хотите.

Он приподнял бровь.

— О чём хочу?

— Да. О чём угодно. О погоде. О вчерашнем ужине. О новой модели спорткара. Мне не важна тема. Мне важна ваша реакция, ваши ассоциации. Ваша система привыкла отражать атаки. Давайте посмотрим, что она будет делать в режиме свободного полёта.

Это был рискованный ход. Я отдавала ему контроль над разговором. Но это был рассчитанный риск. Я ставила на то, что, получив полную свободу, он, сам того не желая, раскроет больше, чем во время прямого противостояния.

Он помолчал несколько минут, изучая меня. Я видела, как в его гениальном мозгу просчитываются варианты. Он искал подвох.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Давайте поговорим о контроле.

Я внутренне усмехнулась. Предсказуемо.

— Контроль — это иллюзия, — начал он, подаваясь вперёд. — Люди думают, что контролируют свою жизнь, карьеру, даже собственные мысли. Но на самом деле ими управляют импульсы. Страх. Желание. Голод. Всё остальное — лишь надстройка, цивилизованная оболочка над животным ядром. Вы согласны, доктор?

— Психология подтверждает наличие бессознательных мотивов, — осторожно ответила я.

— Именно! — он хлопнул ладонью по столу, но не громко, а глухо, весомо. — И тот, кто понимает эти мотивы в других, получает над ними власть. Настоящий контроль.

Он встал. Моё сердце пропустило удар. Я знала, что сейчас начнётся. Он снова начал свой ритуальный обход стола, приближаясь ко мне, как волк, нарезающий круги вокруг жертвы.

— Возьмём, к примеру, вас, — он остановился рядом с моим креслом. Я заставила себя не двигаться, смотреть прямо перед собой. — Вы создали себе иллюзию контроля. Профессия, где вы — авторитет. Одежда, которая служит бронёй. Правила, ритуалы. Но под всем этим… — он замолчал, наклоняясь. — Под всем этим — животное ядро. Которое реагирует.

Я почувствовала, как его рука опустилась на подлокотник моего кресла, рядом с моим бедром. Я видела её периферическим зрением. Длинные сильные пальцы.

— Например, на простое прикосновение, — прошептал он.

И его рука легла на моё колено.

Тонкая ткань брюк не была преградой. Я почувствовала жар его ладони так отчётливо, будто он коснулся голой кожи. Я вздрогнула, но заставила себя сидеть неподвижно.

— Видите? — его голос был тихим, торжествующим. — Реакция. Чистый, незамутнённый импульс. Ваше тело отзывается раньше, чем мозг успевает отдать приказ «игнорировать».

Его рука медленно, мучительно медленно, поползла вверх по моему бедру. Сантиметр за сантиметром. Я чувствовала, как под его пальцами напрягаются мои мышцы. Жар поднимался от его ладони, растекаясь по всей ноге, концентрируясь внизу живота. Дыхание стало прерывистым.

— Вы носите такую свободную одежду, Кира, — шептал он мне на ухо, — но она не скрывает дрожь. Я её чувствую.

Его ладонь остановилась у самого основания моего бедра, там, где ткань собиралась в мягкие складки. Его пальцы были в опасной близости от самого центра моего желания. Я сжала зубы, чтобы не издать ни звука.

— Что вы чувствуете сейчас? — спросил он. — Не то, что вы должны чувствовать по вашим учебникам. А по-настоящему.

Я молчала, не в силах вымолвить ни слова. Всё моё существо превратилось в один натянутый нерв, который вибрировал под его рукой.

— Вы чувствуете тепло. Пульсацию. Вы чувствуете, как всё внутри вас сжимается в предвкушении. Влажное предвкушение. Ваше тело хочет, чтобы я двинулся дальше. Чтобы мои пальцы оказались там, — он слегка надавил на чувствительную точку сквозь ткань, — где сейчас горячее всего.

Я ахнула. Тихо, почти беззвучно. Но он услышал.

Он убрал руку с моего бедра, и я выдохнула с облегчением. Но это было преждевременно. Его рука легла на мою талию, а вторая — на плечо. Он притянул меня к себе, заставляя откинуться на спинку кресла.

— А теперь здесь, — его пальцы нашли контуры моей груди под мягким кашемиром. Он не сжал, не схватил. Он просто очертил её форму, а потом его большой палец нашёл мой сосок, уже твёрдый и набухший от возбуждения.

Он начал медленно тереть его через ткань водолазки и бюстгальтера. Круговыми, дразнящими движениями. Это было невыносимо. Сладкая, острая пытка. Я закрыла глаза. Перед внутренним взором плясали цветные круги.

— Да, — прошептал он, почувствовав, как я запрокинула голову. — Ваше тело не врёт. Оно кричит о том, как сильно меня хочет.

Его вторая рука начала расстёгивать пуговицы на моей водолазке. Одну за другой. Медленно, давая мне почувствовать каждое движение. Прохладный воздух кабинета коснулся моей кожи на шее, потом в ложбинке между ключицами.

Глава 7: Точка невозврата

Глава 7: Точка невозврата

Последняя пуговица поддалась. Ткань водолазки разошлась, открывая вид на кружевную чашечку моего бюстгальтера. Марк отстранился на мгновение, чтобы посмотреть. Его взгляд был тяжёлым, обжигающим, как расплавленный металл. Он не просто смотрел — он пожирал глазами, заставляя мою кожу покрываться мурашками. В его взгляде не было похоти в чистом виде. Было что-то более тёмное: триумф исследователя, нашедшего слабое место в непробиваемой крепости.

— Красиво, — выдохнул он хрипло. — Вы прячете под своей броней нежность.

Он не стал снимать с меня водолазку. Вместо этого он подцепил пальцами край бюстгальтера и оттянул его, высвобождая мою грудь. Прохладный воздух кабинета коснулся моего напряжённого соска, и я вздрогнула всем телом. Он наклонился и накрыл его ртом.

Мир взорвался.

Это было не похоже ни на что, что я испытывала раньше. Ощущение его горячего, влажного языка на самой чувствительной точке моей груди было подобно удару молнии. Я выгнулась в кресле, пальцами вцепившись в подлокотники. Тихий стон сорвался с моих губ против моей воли.

Он воспринял это как поощрение. Он начал дразнить меня: то втягивая сосок в себя, то обводя его языком, то легонько покусывая зубами. Каждое его движение отзывалось волной электрического наслаждения, которая неслась вниз, прямо в центр моего тела, где уже бушевал пожар.

Его рука, та, что была у меня на талии, скользнула ниже, нашла застёжку на моих брюках. Щелчок молнии прозвучал в тишине кабинета, как выстрел. Он запустил пальцы под ткань, под кружево моих трусиков. Его кожа была горячей на моей, уже влажной.

Я замерла, задержав дыхание. Его пальцы застыли на мгновение, а потом начали медленное, уверенное исследование. Один палец скользнул по моей складке, заставляя меня дёрнуться. Затем второй присоединился к нему. Он нашёл мой клитор, уже набухший и твёрдый, и начал поглаживать его, задавая медленный, мучительный ритм.

Одновременно его рот продолжал терзать мою грудь. Это была атака на все мои чувства. Я теряла связь с реальностью. Не было больше психолога Киры Новиковой и её пациента Марка Волкова. Была только женщина, которую доводили до грани безумия, и мужчина, который делал это с виртуозной жестокостью.

— Марк… — прошептала я, сама не понимая, о чём прошу. Остановиться? Продолжить?

— Что, Кира? — его голос был глухим, он говорил, не отрываясь от моей груди. — Скажи мне. Скажи, чего ты хочешь.

Я не могла. Слова застряли в горле. Я могла только чувствовать. Чувствовать, как его пальцы ускоряют темп, как нарастает напряжение внизу живота, превращаясь в тугую, вибрирующую пружину.

Он оторвался от моей груди и посмотрел мне в лицо. Мои глаза были закрыты, губы приоткрыты, я тяжело дышала.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Я с трудом открыла глаза. Его лицо было совсем близко. В его серых глазах плескалось тёмное пламя.

— Я хочу видеть твои глаза, когда ты будешь кончать, — прошептал он.

И в этот момент он опустился на колени передо мной.

Я не сразу поняла, что он собирается делать. А когда поняла, моё сердце рухнуло куда-то в пропасть. Он раздвинул мои колени и склонил голову мне на бёдра. Я почувствовала его горячее дыхание сквозь тонкую ткань трусиков. А потом — его язык.

Он лизнул меня прямо через кружево, и я закричала. Сдавленно, коротко. Это было слишком. Слишком откровенно. Слишком унизительно. И слишком… прекрасно.

Он оттянул ткань в сторону своим языком, добираясь до моей обнажённой плоти. И началось нечто невообразимое. Его язык был умелым, настойчивым, безжалостным. Он исследовал каждый миллиметр, каждую складочку. Он пил меня, впитывал мой вкус, мой запах. Он полностью завладел центром моего удовольствия.

Я потеряла всякий контроль. Моё тело жило своей жизнью. Я изгибалась в кресле, стонала, царапала подлокотники. Мои бёдра сами подавались навстречу его рту. Стыд, который должен был сжигать меня, испарился, уступив место чистому, незамутнённому желанию. Я хотела этого. Я хотела, чтобы он не останавливался. Никогда.

Волна начала подниматься откуда-то из глубины моего существа. Я знала, что это. Я чувствовала её приближение. Пружина внутри меня сжималась до предела.

— Марк… сейчас… я… — лепетала я, уже ничего не соображая.

Он поднял на меня глаза, не прекращая своих движений. И я увидела в них абсолютное торжество. Он смотрел прямо мне в душу, пока его язык доводил моё тело до пика.

И пружина лопнула.

Моё тело выгнулось дугой. Крик застрял в горле, превратившись в долгий, судорожный стон. Мир взорвался ослепительно белым светом. Волны наслаждения прокатывались по мне одна за другой, каждая сильнее предыдущей. Меня трясло в конвульсиях, которые я не могла контролировать. Это был не просто оргазм. Это было полное уничтожение. Смерть и возрождение в одно мгновение.

Когда последняя волна отхлынула, я обмякла в кресле, совершенно опустошённая. Я тяжело дышала, по щекам текли слёзы. Я не могла даже пошевелиться.

Он медленно поднялся с колен. На его губах блестел мой вкус. Он смотрел на меня — дрожащую, обнажённую, сломленную.

Он не сказал ни слова. Просто провёл пальцем по моей мокрой щеке, стирая слезу. А потом наклонился и поцеловал меня. Нежно, почти целомудренно. Вкус его губ смешался с моим собственным.

Это была точка невозврата. И мы оба это знали.

Глава 8: Смена власти

Глава 8: Смена власти

Я лежала в кресле, разбитая и униженная его властью надо мной. Он не просто доставил мне удовольствие. Он вскрыл меня, вывернул наизнанку и показал мне мою собственную уязвимость. Он смотрел на меня с высоты своего роста, и в его глазах я видела не только тёмное удовлетворение, но и что-то похожее на жалость. И эта жалость была хуже всего. Она делала меня жертвой.

И в этот момент, на самом дне своего падения, во мне взорвалась ярость. Холодная, звенящая ярость. Не на него. На себя. За то, что позволила. За то, что сломалась. За то, что оказалась такой слабой.

Нет. Я не буду его жертвой.

Пока он стоял, наслаждаясь своим триумфом, во мне что-то щёлкнуло. Инстинкт выживания, профессиональная гордость, женское упрямство — всё смешалось в один отчаянный импульс. Если я не могу вернуть контроль, я его захвачу. Прямо сейчас. Любой ценой.

Собрав остатки сил, я заставила себя пошевелиться. Мои движения были медленными, почти ленивыми. Я потянулась и села ровнее, позволяя расстёгнутой водолазке соскользнуть с одного плеча, обнажая его ещё больше. Я посмотрела на него снизу вверх, сквозь ресницы, всё ещё влажные от слёз. Но теперь в моём взгляде не было покорности. Был вызов.

— И это всё? — прошептала я. Мой голос был хриплым, но твёрдым.

Он замер. На его лице отразилось непонимание. Он ожидал чего угодно: слёз, обвинений, истерики. Но не этого.

— Что, прости? — переспросил он.

— Я спрашиваю, это всё, на что ты способен? — я медленно поднялась на ноги. Колени всё ещё дрожали, но я заставила их держать меня. Я сделала шаг к нему, вторгаясь в его личное пространство. — Довести женщину до оргазма своим языком… Это впечатляет, не спорю. Но это игра в одни ворота, Марк. Это власть. А я хочу… партнёрства.

Я подошла вплотную. Теперь между нами не было расстояния. Я подняла руку и положила ладонь ему на грудь, прямо на сердце. Оно билось сильно, тяжело. Он тоже не был спокоен.

— Ты залез в мою голову, — продолжала я шёпотом, глядя ему прямо в глаза. — Ты заставил моё тело подчиниться. Справедливо. Теперь моя очередь.

Его глаза сузились. Он не понимал, что я задумала, но чувствовал, как меняется динамика. Как власть, которую он только что держал в руках, начинает утекать сквозь пальцы.

Мои пальцы медленно поползли вверх, к его шее, зарылись в волосы на затылке. Я притянула его голову к себе и поцеловала.

На этот раз всё было иначе. Я была агрессором. Мои губы были требовательными, мой язык — настойчивым. Я целовала его так, как он целовал меня в первый раз — властно, грубо, утверждая своё право. Я вложила в этот поцелуй всю свою ярость, весь свой стыд, всё своё отчаянное желание вернуть себе себя.

Он на мгновение опешил, а потом ответил. С такой же силой. Наши рты столкнулись в яростной битве. Это был не поцелуй, а поединок. Мы кусали друг другу губы, наши языки сплетались в диком танце.

Не разрывая поцелуя, я начала стягивать с него пиджак. Он не сопротивлялся. Он позволил мне. Пиджак упал на пол. Затем я принялась за пуговицы на его рубашке. Мои пальцы дрожали, но я не останавливалась. Одна. Вторая. Третья. Я распахнула его рубашку, обнажая мощный торс, покрытый рельефными мышцами.

Я оторвалась от его губ и уткнулась лицом ему в грудь, вдыхая его запах. Запах чистого тела, дорогого парфюма и возбуждения. Я провела языком по его коже. Она была солёной на вкус. Он вздрогнул и сдавленно простонал.

Этот звук был для меня как выстрел стартового пистолета. Он уязвим. Он тоже реагирует.

Я опустилась на колени. Так же, как он делал это передо мной. Но в моей позе не было покорности. Была агрессия. Я посмотрела на него снизу вверх с дерзкой усмешкой. Его лицо было напряжённым, в глазах стоял туман.

Мои руки нашли пряжку его ремня. Щелчок. Я расстегнула молнию на его брюках. Мои пальцы скользнули внутрь, сквозь ткань дорогого белья, и коснулись его. Он был твёрдым, как камень. Горячим. Пульсирующим жизнью.

Я медленно стянула с него брюки вместе с бельём. Они упали к его ногам. Он стоял передо мной, полностью обнажённый ниже пояса, во всём своём мужском великолепии. А я всё ещё была на коленях, глядя на него. Власть поменяла своего носителя.

— Моя очередь, — прошептала я, и мои губы коснулись его.

Это была отчаянная, безумная попытка вернуть себе контроль. Я не знала, получится ли у меня. Я не знала, позволит ли он. Я знала только одно: я больше не буду той, кого ломают. Если уж гореть в этом аду, то гореть на равных.