Случайная свадьба. Одна зима до любви

Пролог

– Он придет, – неуверенно пробормотал отец, поддерживая меня вертикально перед алтарем. – Он крепко мне задолжал, Лара… Он не осмелится оставить род Хоулденвей в беде в такой час!

Из распахнутых дверей в полуразрушенный храм залетали снежные хлопья и тут же таяли, касаясь пламени свечей. Кристаллы под сводом давно разрядились. Поэтому жрец, обнаруженный нами в соседней харчевне, обошелся живым огнем.

Белая накидка давила на слабые плечи. Щеки горели, по лбу скатывался липкий пот. Все труднее было удерживать мысли в голове. Зачем мы здесь?

Кажется, я выхожу замуж. За незнакомца из замшелой харчевни, что расположена на самой темной улочке Вандарфа.

Там было шумно и пахло хмелем. Из окон виднелся приют настоятельницы Монтилье. Завсегдатаи ругали проказницу Триксет и согревались чем могли…

Здесь же, в храме, было мертвенно тихо, как в усыпальнице сатарских Владык. Лучше бы мы остались в харчевне.

Выпустив руку отца, я присела на холодную ступень. Приложила горящий висок к гладкому алтарном камню. Перед глазами мельтешила черная мошкара, в горле булькала муть. Диковинная магическая хворь отвоевывала свое, и счет шел уже на минуты.

Неужели это моя последняя зима? Да, Лара, все так. Последняя.

Вьюга озлобленной хэссой билась в окна, и стекла повизгивали жалобно под ее натиском…

Заметенный снегами Вандарфский храм торчал на вершине скалы, как причудливый корявый снеговик. Мы еле влезли сюда по обледенелой тропинке, вьющейся стеклянной змеей меж сугробов. Жрец несколько раз поскальзывался и падал, отец по колено промочил ноги в холодной луже. Моя же белая мантия покрылась ледяной коркой и не спешила оттаивать.

Другого святого места, откуда можно воззвать к богиням и попросить брачное благословение, поблизости не сыскать. Все силы, оставленные хворью в насмешку, я растратила там, на склоне. И теперь обреченно вздыхала.

Он не придет. Тот мужчина, что пообещал отцу взять меня в жены, чтобы влить в истощенные жилы спасительную родовую магию… Он передумал. И я не посмела бы его винить.

Любой бы передумал, взглянув под глубокий капюшон и узрев кошмар, в который Лару Хоулденвей превратила изматывающая болезнь. Но маг решил поступить благородно… Это ведь отвратительно – прийти, поглядеть на невесту, скривиться и выйти вон? Поэтому он попросту не явился, подарив батюшке ложную надежду.

Не стоило нам тащиться на неприступную обледенелую гору. Здесь, в полуразрушенном храме, не обрести спасения. Тот мужчина наверняка нашел свежую харпию, и она уже несется в столицу, взрывая копытами рыхлый снег.

Зачем-то я продолжала глядеть на распахнутую дверь. Белое, черное и рыжее сплеталось перед взором в причудливый узор. Снег, ночь, пламя… Черного становилось больше. Вскоре морок заволок все туманом.

Кажется, мой час пробил. Я отвернулась от входа, зажмурилась и поднялась, чтобы принять смерть достойно. Как когда-то сделала моя мать.

– Лара… доченька…

Отец все понял. Он уложил на мое лицо обе ладони и погладил ласково, пальцами запоминая черты. Прикрытые веки смочило соленой влагой: прощание никогда не давалось мне легко.

Вдруг спину окатило леденящим порывом. Ночь, смешанная с холодом, пролетела по храму и забралась под мантию.

Сзади послышались шаги. Нетвердые, глухие.

Он пришел.

– Быстрее, тэры. Я должен добраться до Пьяналавры к рассвету, что с новыми погодными условиями будет проблематично, – хрипло потребовал голос, который мне никогда не забыть. Еще в харчевне от него пробрало, а теперь и вовсе каждую жилку в узелок скрутило.

На дрожащее запястье легла рука в заснеженной перчатке. Кожу обожгло холодом. Пальцы сжало, и я потонула в непривычном, чужом прикосновении.

Мой будущий муж.

От переизбытка эмоций я пошатнулась и, найдя ближайшую опору, прислонилась к боку высокого незнакомца. Не было ни сил, ни смелости поднять на него глаза. Он стар и уродлив или красив и статен? Какая, к богиням, разница…

Я едва видела жреца перед собой. Его будто пожирал липкий черный морок, обгладывая края парадного одеяния.

Алтарь расплывался, в ушах гудело, ноги подламывались. Последние силы оставляли меня, и отец жестом велел служителю поторопиться. Сократить клятвы, как только возможно, и быстрее приступить к финальной части. К поцелую, в котором сплетутся наши искры, и в меня хлынет родовая магия супруга.

Свечи запылали ярче. Их пламя пробилось через темный туман, на секунду озарив храм сиянием брачных клятв. Пальцы мужчины сжались сильнее, впились в мою ладонь… Еще немного – и я стану его женой.

Глава 1

За несколько часов до…

Зима наступила внезапно.

Не так, как бывало в древние времена, когда сезоны шли друг за другом. Плавно, неспешно, по давно установленному порядку, давая сатарцам шанс подготовиться.

Сейчас все случилось резко. Минуту назад я в полусне любовалась сочными лугами. Как вдруг, вынырнув из забытья, увидела ползущие по стеклу морозные узоры. И пышная зелень за окном сменилась пугающей белой круговертью.

Повозка со скрипом зарылась в сугроб и остановилась. Старый харпемейстер витиевато выругался, огласив земли Вандарфа воплем человека, приморозившего пятую точку к обледенелой лавке. Тощие харпии, что волокли экипаж из последних сил, возмущенно расфыркались.

– Триксет, мой тэр… Избрание окончено. Победила Триксет!

Задыхаясь, кучер ввалился в промерзшее нутро разбитого экипажа. Вместе с ним впорхнули перепуганные бабочки и мошки, как и я, не ожидавшие от погожего летнего зноя такой подставы.

Сложив отмороженные крылья, они примостились на моей ладони, надеясь урвать с кожи каплю тепла. Я бы и рада поделиться, но… что с меня нынче возьмешь?

Громко вздыхая, отец достал из походной сумки пальто для себя и накидку для харпемейстера. Под диваном нашлись согревающие чешуйчатые попоны для харпий. Мне же папа с виноватым видом передал хлипкий осенний плащик с куцым меховым воротником: ничего теплее и наряднее в вещевом мешке не обнаружилось. Я давно не гуляла по улицам и потому не нуждалась в обновках.

Выходит, вестницы, что забредали в наши края на той неделе, ошиблись. Они предрекали победу Шарии. На смену жаркому лету Верганы должна была прийти тихая, мягкая осень – пора урожая и преумножения богатств.

И вот… снег. Нахраписто белый, нарядный, слепящий. Триксет будто издевалась, посмеивалась над сатарцами, что не подготовились к сезону! Представляю, какие нынче очереди в лавках с шубами и шерстяными шалями…

Мы выехали с рассветом. Подношение Шарии сделали накануне в деревенском храме. Несколько часов мы двигались вдоль бывших фермерских полей, ныне затянутых туманом и дымом. Объезжали их через мертвый, черный лес, с опаской косясь на далекие военные шатры. Молились богиням, чтобы нас не приняли за рогатых.

Ни один здравомыслящий сатарец не станет сокращать путь через Туманные Рубежи. Но из меня по капельке вытекала жизнь, а отец зажегся новой идеей. Последней.

Бездомные вестницы, что захаживали в имение рода Хоулденвей за горячей едой и ветхой одеждой, принесли на кончиках клювов рассказы о старой виззарийке, что тайно поселилась под крышей приюта Монтилье.

Я едва переставляла ноги в последние дни, часто падала в обморок… И отец решился. Велел харпемейстеру заложить экипаж и оседлать старых, чахлых харпий с обломанными костяными гривами. Он рассчитывал успеть в Вандарф до смены сезона.

Впрочем, подстегивало его не столько избрание новой богини, сколько осознание: Ларе Хоулденвей осталось мало. Кошмарно мало. Доживет ли до ночи – вот вопрос.

Путь я помнила слабо: дремала, проваливалась в забытье, мучилась тошнотой, вновь засыпала на твердом диванчике экипажа… Морщилась, ворчала: к чему отец затеял изматывающую поездку? Почему не дал провести последний день за чтением и молитвой?

Матушке он позволил уйти достойно, тихо, в родной постели. Меня же который год демонстрировал придворным лекарям, деревенским знахарям и шарлатанам, как неведомую зверюшку. Обычно они сами приезжали в Хоулден-Холл, выписывали мази, зелья, травки… Но понятно, что темная ведьма не из тех, кого можно вызвать письмом, пообещав мешок серебряных сат.

И мы ехали, ехали… пока не встряли в снежную стену. Ледяных сугробов никто не ждал. До Вандарфа осталось всего-ничего, но харпии были стары, а переходы завалены… Едва ли доберемся до темноты.

Не могла Триксет оставить мне еще немного тепла? День, два, не больше? Три я уж точно не протяну…

Я виновато поглядела на отца, расправлявшего меховой коврик по сидению, и отвернулась к окну. Как он тут будет, без меня?

Отражение в заиндевелом стекле не врало: мне становилось хуже с каждым часом. Кожа рук отдавала болезненной зеленью, вены проступали через прозрачную пленку, кости обострились и выпирали, точно я месяцами ничего не ела.

Если раньше мои волосы имели приятный оттенок светлого вандарфского каштана, то теперь потускнели, посерели, выцвели и пронизались тонкими серебряными нитями. Глаза, некогда светло-зеленые, как лавруш (пряная травка, которую добавляют в чаи и настои), стали прозрачными. Бесцветными. В них будто застыли кристаллы льда – столь любимого новой главной богиней материала.

Мое тело увядало вместе со мной. Даже отец лишний раз старался не глядеть прямо, чтобы не расплакаться.

– Следовало остаться. Провести отведенное время в покое и…

– Лара! – отец вздрогнул и, силой воли остановив трясущиеся пальцы, добавил: – Упокоиться мы успеем… как придет срок. А пока есть хоть минута, надо бороться. Искать способ вылечить тебя. До последнего вздоха.

– Я устала искать, – прошептала я, впадая в оцепенение от мерной качки. – Очень, очень устала.

Харпии, понукаемые кучером, с недовольным шипением двинулись вперед, выискивая старую дорогу под снежным ковром.

– Дай мне последний шанс, лаврушка, – ласково попросил отец, и я покорно кивнула. – Ворожка знает то, что неведомо никому из сатарских магистров…

Как ему отказать? Папа который год тешил себя надеждой, ее остались самые крохи. Совсем скоро все кончится. Меня утягивала на ту сторону неизвестная хворь, отца забирала старость.

Вот только с чего он взял, что полуслепая старуха, десяток лет назад прибившаяся к Вандарфскому приюту и слывшая темной ведьмой-виззарийкой (глупости!), знает лекарство от моей беды?

И имя у нее такое нелепое – Ворожка. Больше для самки грумля подойдет, чем для опытной жуткой ведьмы.

Конечно, сама Ворожка не подтверждала, что как-то связана с народом Древней Виззары. Это дело подсудное, запрещенное, смертью грозящее. А слухи, что передавались из клюва в клюв, от крыла к крылу, не были надежным источником.

Глава 2

Закрыв хмурое лицо меховым воротником, отец первым выбежал из ведьмовской лачуги. Унесся в сторону города, быстро скрывшись за снежной стеной. Мне показалось, он на ходу стряхивал с щек стынущие слезы…

Трудный выбор для аристократа – позволить дочери умереть, но не дать «запачкаться» и «опозориться», или же действительно бороться до последнего? Искать. Мужа. Случайного.

Только где? Безумные сильные маги в сугробах не валяются!

– Куда он? – озадаченно спросила я у настоятельницы.

– То мне неведомо, – степенно ответила дама и, обхватив за плечи, вывела меня из дома Ворожки. – Но в минуты горести сильные мужи часто обнаруживаются в харчевнях. За пустыми графинами, в омуте терпкого хмеля.

Я осторожно кивнула: поняла. Трудный выбор лучше принимать за чаркой крепкой настойки. Наверняка там, где горят оранжевые кристаллы фонарей, полно подобных заведений… Сейчас в них не пробиться: все мерзнущие путники, кого избрание Триксет застало врасплох, зашли погреть тело и душу.

– Пойдем, Лара. Найдем тебе свободную спальню.

Заметив, что мои ватные ноги разъезжаются на снегу, настоятельница заботливо подставила локоть.

Мы вернулись в главную башню. Я с трудом вползла по лестнице на второй этаж, вошла в пустую спальню и уселась на кровать.

Забота неллы Монтилье была тихой, учтивой и ненавязчивой. С уважением к моей увядающей плоти она молча положила на кушетку свернутое одеяло, взбила подушку. Принесла чистую сорочку до пят – такую же, как у пятнадцатилетних послушниц, с кружевными рюшами на плечах. И где-то раздобыла теплую зимнюю мантию – красивую, белую как снег. С капюшоном, опушенным пухом и пером.

Вполне гармонично. Я и сама была бледнее смерти, белее зимы. Едва понимала, что происходит, и все ловила, ловила суетливых мошек перед глазами. Черными пятнами они прыгали, затмевая зрение, но пока не оборачивались полной темнотой. У меня оставалось время.

– Мне неловко принимать от вас мантию. Я ведь…

– Ты пока жива, Лара. И мантия твоя, – проронила Минар. – Еще до наступления холодов герцог Грейнский привез нам со складов теплые одежды. Мужское для армии забрал, а женское, все, что было, в приют отдал.

– Как заботлив наш генерал, – с тоской улыбнулась я.

Мантия была хороша. Как чудесно прогуляться в ней по утреннему Вандарфу, любуясь сверкающими сосульками и ледяными скульптурами, что за ночь наваяет Триксет…

– Благодарен, – поправила настоятельница. – Мои старшие девочки уж который год заряжают для армии портальные камни. Отдыхайте, тэйра Хоулденвей. Дадут богини, утро будет светлым. А если нет… то пусть Триксет будет милостива и заберет вас без боли.

Настоятельница ушла. Я слушала ее шаркающие шаги, пока те совсем не исчезли. Потом послушно переоделась в сорочку, свернула новую мантию у изголовья кровати и уложила голову на тонкую подушку.

Обстановка в приюте поражала беднотой и простотой, однако тут было тепло. На запотевших окнах мерцали обогревающие чары, а на подоконнике пыхтел молодняк черных хельмов.

За крошечным стеклом виднелись далекие рыжие огни. Где-то там мой папенька, смачивая горло горячительным, смиряется с грядущей потерей. Последняя надежда, что держала его хлипким стержнем над стылой землей, иссякла. Осталось лишь покорно принять узелок, заплетенный Сато Судьбоносицей.

Когда-то отец был статен и красив. Его волосы были темны, густы и вились, пенились по плечам, как сандерская смола. В Хоулден-Холле властвовали любовь и весна. Батюшка имел много ценных связей – с Владыкой, с советниками, был вхож в венценосный дом Грейнов, позволял молодой супруге блистать в театрах и на балах, мечтал представить ко Двору прелестную дочь…

Как резко все переменилось. Мама заболела, и Хоулденвеи стали затворниками.

Я едва осознавала себя в последние несколько лет. Почти не помнила лиц, что меня окружали. Но папино… Любое – морщинистое, серое, обрюзгшее – было родным. Именно его я хотела бы увидеть перед тем, как…

А он сбежал в замшелую харчевню, не в силах разделить со мной последние часы!

От валяния на подушке мне легче не станет. Сон помогает тем, кто устал… Я же несколько лет только и делала, что отдыхала.

Решив, что в свой последний миг не хочу сидеть, как птичка в келье, я сунула ноги в сапожки, накинула на плечи белую мантию и тайком вышла из приюта.

Как добрела до города – и сама не знаю. Ноги переставлялись медленно, но упорно, и чудом донесли меня до первого рыжего фонаря. За ним был второй, третий… На промерзлых улицах народу почти не встречалось: вандарфцы попрятались в домах, забились в таверны.

Я твердо решила обыскать все харчевни одну за другой: где-то должен найтись отец. Едва толкнула массивную скрипучую дверь, как на меня обрушился нетрезвый гомон тысячи ртов. Звенели бокалы, лязгали вилки, билась глиняная утварь. И шум стоят такой, словно каждый пытался перекричать всех.

У меня заложило уши, закружилась голова. Замерзший нос ошалел от смеси терпко-горьких ароматов, едких, щиплющих ноздри.

Пошатнувшись, я привалилась к деревянной колонне у входа и плывущим взором прошерстила толпу. Тэры сидели за длинными столами, валялись под лавками, стояли у стен, брали штурмом кухню…

Папина сгорбленная фигура, с седыми кудрями на затылке, нашлась в темном углу. Отец склонился над незнакомцем и что-то ему втолковывал. Пошатывался и сам, что намекало о худшем. Надо забрать его из этого злачного заведения, да поскорее.

– Пап… – прохрипела я сипло и тонко. Сама себя не услышала за криками.

Медленно поползла сквозь толчею. Меня толкали, пинали, почти роняли грубые тэры. В хмельном запале они махали руками и не замечали рядом хрупкой тени, что еле волочет мантию за собой.

Папин собеседник был укрыт черным плащом с глубоким капюшоном – что и цвета волос не разглядеть. Со спины он казался мощным, высоким, крепким. Ткань натягивалась на широких плечах до скрипа.

Чем ближе я подходила, тем отчетливее слышала его сердитый хрип. Он махнул рукой, потребовал у служки обновить пустой кувшин и поскорее найти свежую харпию.

Глава 3

Пробуждение вышло стремительным. Я вынырнула из дымки сна, как рыба, выскочившая из воды. Резко села, взбив в пену теплое одеяло, и осмотрелась. Где я, Судьбоносная?

Комната не походила ни на одно из мест мне знакомых. Это не девичья спальня в Хоулден-Холле, там на окнах голубые занавески с золотым кантом… И не келья в приюте Монтилье, там стекло в мир размером с три ладони.

И не лачуга Ворожки: здесь было намного чище и просторнее, а рядом с кроватью имелся диван и письменный стол, заваленный бумагами. И уж точно не номера в вандарфской таверне. Пахло в спальне не в пример лучше – сухими травами, мятными мазями, медовым бальзамом…

Я испуганно соскочила с кровати и только теперь отметила, что голова не кружится. Тошнота не распирает горло, ноги слушаются, а зрение – чисто, как осеннее небо.

Где я, демоны меня прибери?

Растерев щеки до красноты, я наморщила лоб и попыталась вспомнить последние мгновения из «вчера». Битые окна разрушенного храма, настырный ветер, треплющий мантию, потухшие свечи, брачный обряд, поцелуй…

Богини милостивые! Я вчера стала чьей-то случайной женой!

Выходит, это дом моего мужа? Нет, вряд ли… Отбросив с подоконника белую штору, я увидела знакомый пейзаж. Усыпальницы с золотыми символами, острую крышу питомника, городские фонари, с утра потушенные. Вандарф.

Мантия моя лежала, аккуратно свернутая, на кресле. Подоконник был заставлен флаконами с зельями и огарками свечей, а на диване валялся отцовский блокнот в ветхом бордовом переплете.

Снаружи искрил снежок, зимнее солнце бережно ласкало щеки. Вандарфцы, за ночь смирившиеся с избранием Триксет, успели укутаться в шубы, шали и теплые плащи. Ребятня вдалеке катила на священную гору огромные деревянные сани…

Гора. Та самая, куда я взбиралась из последних сил, чтобы заключить спасительный союз.

Ох, священные нити Сато… Я ничего не понимала. Ничего. Коме двух вещей: я определенно жива и замужем за незнакомцем.

Или это был просто сон? Тогда и болезнь моя – кошмар.

Я порывисто подлетела к зеркалу и принялась ощупывать кожу. Осунувшееся лицо разгладилось, щеки слегка порозовели. Вены больше не просвечивали. В прозрачных глазах завелись золотые всполохи – хоть какой-то намек на цвет.

Тусклые серые волосы, пробитые серебристыми прядями, заблестели. Их оттенок остался тем же, что был подарен хворью, но за ночь они будто стали и гуще, и здоровее… Вились по плечам, а не свисали путанной паклей.

Вытянувшееся узкое личико все еще хранило бледный тон, и потому губы на нем выделялись ярким розовым пятном. Я осторожно провела пальцем по нижней… Возможно ли, что за одну ночь все ранки затянулись, кожа перестала шелушиться и стала бархатной, как лепесток вергинии?

Глаза казались неправдоподобно крупными из-за узких скул и провалившихся щек. Меня не мешало бы откормить, но в остальном…

Я бы сама себя не признала, если бы раз пять не ущипнула за запястье!

Я зажмурилась, припоминая детали вчерашней ночи. Свадьба прошла как в тумане. Не фигурально – буквально. Я мало что видела, почти не слышала и едва понимала.

Белый капюшон, взвесь снежинок, темнота и морок, накрывший сознание… Фрагменты вспыхивали и гасли.

Высокие сапоги из лоснящейся кожи с заговоренными заклепками. Надсадный хрип мужчины. Голос подсевший, словно маг много кричал (или много выпил). Крепкий аромат, сбивающий с ног. Тэр стоял, покачиваясь, и неохотно, но твердо выталкивал клятвы сквозь зубы…

…Потом я упала в его руки, он успел подхватить у самой земли. Пробормотал гневно, что даже болезных девиц кормить надо, чтобы они не весили, как россоший хвостик, и не были белее своей ночнушки. Затем он скрепил союз глубоким поцелуем, от которого меня всю обмурашило.

А дальше – обрыв.

Нет-нет, надо вспомнить. Сосредоточиться и вспомнить. Кажется, лишенную силы в каждой из мышц, меня уложили на храмовую лавку и укрыли мантией… А сами тэры завели разговор, дождавшись, когда жрец отойдет подальше.

Фразы нехотя выплывали из памяти.

– Если она выживет, дай знать непременно, – хриплое, требовательное. – Моя магия специфическая, она не подходит для чистеньких девиц. Это нужно контролировать. Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – вздох отца.

– У нее мало шансов. Не обнадеживай себя, Хоулденвей, – мужчина будто замялся, выталкивал слова с трудом. – Если хворь не добьет, то дар поспособствует.

– Знаю.

– Если не получу от тебя известий, через пять полных лун я буду считать себя вдовцом, – бубнил «муж» под нос, проводя пальцами по белой опушке моего капюшона. Пересчитывал перья, свалившиеся на нос и укрывшие лицо, но чувствительной кожи не касался. – В последний день правления Триксет я приду просить у богини свободы от брачных оков. Ты знаешь… мне нельзя быть связанным с Сатаром столь крепко.

– Я помню твои условия, – вздохнул отец.

– И еще…

– Мм?

– Если обряд поможет, пускай она сама меня найдет. Я помогу освоить подарок. Магия не так проста, временами она наказание, а не спасение.

– Ты оказываешь нам большую услугу…

– В оплату той, что ты когда-то оказал мне, – хмуро подтвердил владелец мрачной тени и леденящего хрипа.

Прилив воспоминаний оборвался: в дверь пробарабанили.

– Вы проснулись? Славная новость, богини милостивы! – ласково улыбнулась настоятельница Монтилье, входя в спальню после короткого стука.

Я уже догадалась, что нас с отцом поселили отдельно от послушниц, в одном из домиков за загонами для харпий.

– Вашими молитвами, – кивнула я благодарно.

– Я вызову целителя, чтобы он вас осмотрел, тэйра Хоулденвей, – мягко предложила Минар.

– Я хорошо себя чувствую. Впервые за несколько лет, – призналась ей, в который раз мысленно отмечая: действительно хорошо!

Непривычно. Бодро. Прилив сил щекотал пятки. Мышцы, всласть отдохнувшие, жаждали действия.

Глава 4

Влад

Тремя неделями ранее

Жаркий слепящий луч гонял испарину по наморщенному лбу, но Владар Вольган не обольщался. Избрание богинь завершено, и удушливому лету вот-вот придет конец. Межсезонье выдалось пыльным, но скоро все будут скучать по сухости, теплу и запаху вергиний.

Промочив горло опаляющим пряным громом – подобное выжигает подобное, – он навис над голосовым кристаллом и продолжил:

«Победу в божественной битве одержала Триксет! Готовьтесь! Аккуратнее на спусках! Смена сезонов… Смена!»

От магического усиления голоса он совсем охрип. Зато его хмурый шепот прогремел по всем углам академии, напомнив нерасторопным адептам об осторожности.

«Смена… Триксет… Запаситесь теплой одеждой, не ходите в город и в горы без необходимости!»

К каждой фразе хотелось прибавить «малолетние идиоты», но он держался. Из последних сил. Эта зима будет долгой.

Затея орать в кристалл о смене сезона из года в год подтверждала свою бессмысленность. Юные тэры и тэйры, впервые выпавшие из родительского гнезда, не способны о себе позаботиться.

В ближайшую неделю Влад будет доставать студентов из сугробов, снимать со склонов, лечить от обморожения… А еще – отрывать языки «высоких тэров», прилипшие к фонарным столбам и магически заговоренным сосулькам.

После он будет напоминать магам-бытовикам, что заиндевелые слюни грумлей не подходят для декора фойе Главной Сатарской академии. И что размножение хельмов нуждается в контроле. Твари хоть и ценные, но попробуй их выведи, когда черная мохнатая нечисть заполнит все этажи.

А ведь к исходу пятой луны так и будет, так и будет… Он это уже проходил.

Ко второй луне кто-нибудь из старших магов вспомнит о традиции устраивать студенческий бал в честь Триксет. И Влад сделает вид, что забыл, хоть втайне надеялся проигнорировать.

Как квахарка-наседка, демоны раздери его невыносимую должность!

Знал бы Влад, чем окончится этот бесконечный день смены сезона…

Письмо от Габриэла Грейнского пришло еще до первого снега. Отставив в угол стола голосовой кристалл и брезгливо смахнув к краю корреспонденцию от «высоких тэров», Влад разорвал конверт. Зеленый герб Грейнов игнорировать нельзя.

Генерал приглашал на Рубежи. Увеселительная, демоны его задери, прогулка! Будто в день смены сезонов ректору огромной академии вовсе нечем заняться.

Обогревающие чары сами навесят себя на окна. Камеристка сама додумается выдать тэйрам шерстяные подъюбники. А сторожевой маг сам спустится в подвалы и выдворит паразитов-хноллей, что забиваются в щели с приходом холодов и со сладостным причмокиванием тянут магию из стен учебного заведения!

Но официальному запросу Грейнов не отказывают. А Габриэл, хоть и писал легко, но требовал Влада настойчиво. Значит, армейские маги не справляются с установкой сезонного заслона. Летний щит за пять лун поистощился, и этот его охлаждающий эффект… Совсем некстати, мда.

Нацепив походные сапоги и сунув плащ в вещевой мешок, Влад поймал попутный экипаж и налегке отправился в Вандарф. В конце концов, устоит академия одни сутки без его догляда. А воины сатарской армии, что седьмой год встречают демонов пиками и чарами, как никто иной нуждаются в согревающей магии.

Жара недолго истязала тело. На Туманные Рубежи Влад прибыл как раз вовремя: Тэйн Бланко руководил разверткой зимних шатров, а отряд стихийных магов встал в боевую звезду и сцепил запястья, чтобы приступить к сотворению заслона.

Сбросив перчатки и вещевой мешок на серую траву, Вольган ступил в центр сцепки и подсосался резервом к силам природы. В межсезонье можно черпать из любых источников. Сладко, вкусно, приятно, огненно, освежающе… До тех пор, пока Триксет официально не заступит на смену и не обрушит им на головы снежный ком.

Она обрушила. Не успели пятеро магов во главе с Владом сотворить и невысокой, по колено, защиты, как с черных небес повалил снег. Кончики пальцев мгновенно обморозились, и работа встала.

Трава под ногами покрылась инеем, лужи накапавшего с воинов пота заледенели. Молодые парни первыми побежали в шатер – за теплыми сапогами, кипящим громом и меховыми плащами. Старожилы пошли спокойнее, вразвалочку, стряхивая снег с застывших в забавной форме усов.

Влад распотрошил мешок, накинул на плечи плащ, активировал артефакты. Втиснулся в кольцо обогревающих чар и вернул на руки перчатки. Поморщился… Дело запахло мраком. Дальше придется черпать из резерва, а это грозит весьма темными последствиями.

Тянуть энергию из стихии Триксет он не то чтобы брезговал… Опасался. Ледяная богиня злопамятна и к Владу холодна. Ее сезон извечно взывает к худшим сторонам его натуры. Поэтому к метелям, стужам и леденящим ветрам он прикасался только в случае крайней необходимости.

Сам герцог Грейнский явился на Рубежи вслед за первым снегом, пребывая в отвратительно прекрасном настроении. Винить ему себя было не в чем: генерал оказался прозорлив.

В отличие от сатарцев, до последнего веривших в победу Шарии, Габриэл заранее выпотрошил склады с теплой одеждой и снабдил армию необходимым. Расставил на туманных Вандарфских полях зимние шатры, приказал боевым магам снарядить их согревающими чарами.

Кто-то из его помощников успел развести хельмов, иные наполнили искрами купальные камни и артефакты мгновенного кипячения. Словом, к сезону Триксет на Рубежах было теплее, чем в столице, о которой Владыка, кажется, забыл.

***

Заслон установили только к сумеркам. Пустяковое с виду дело накрылось непрошибаемым снегопадом. Триксет резвилась, как дикая хэсса, спущенная с поводка. Резерв Влада истощился, заставив скрести по дну и черпать самую отборную муть…

К моменту, когда с защитой и утеплением шатров было покончено, Вольган едва стоял на ногах. Пальцы заледенели, тряслись, как у бездомного пропойцы. Зубы стучали, позвонки морозило холодным потом. Мрак, нарушив границы, сочился из всех щелей.

Глава 5

Лара

Я еще несколько раз уточнила у настоятельницы, но она была неумолима. Три. Я спала ровно три недели. Кошмар!

Первая полная луна влезла на небосвод, в сезоне осталось всего четыре… А потом – новое избрание, другая богиня. И тот тэр, что заключил с папенькой договор, потребует свободы от «оков».

Не так уж долго мне быть степенной замужней дамой. Не стоит и привыкать к необычному статусу. А что будет после? Останется со мной мужнин дар, что так чудесно исцелил искру, залатал дыры и вернул на щеки румянец?

Нелла Монтилье пообещала поискать для меня свежее платье и обувь. Осенние сапожки размокли на горе, а наряды, что я захватила в поездку, были слишком легкими для мороза.

Я проводила настоятельницу, а сама вернулась к зеркалу. Это действительно я? Юная леди Хоулденвей, чьи выпирающие кости до обморока пугали кухарку?

Заметив на плече желтый хвостик, я сбросила лямку и, крутанувшись вокруг себя, пропела:

– Вылезай, негодница! Только погляди, как хороши мы этим у-у-утром!

Из-под кружевной оборки показался золотой клюв, а затем осторожно высунулась крошечная голова. Я делала вид, что увлечена отражением и не замечаю, как малышка лоури выбирается на свет. Как переползает по коже ниже, к локтевому сгибу, и, оглядевшись, расправляет крылья.

Трусиха! И где она пряталась? Под лопаткой или, как в прошлый раз, на бедре? Однажды я потеряла мое пернатое наказание на неделю и только в купальне заметила серую тень на грязной пятке.

– Не бойся. Теперь мы здоровы, – пообещала я малышке и еще разок крутанулась на носочках.

Месяц назад я упала бы в обморок, а сейчас устояла! Чудеса!

Маленькая желтая лоури нахохлила золотистые перышки и полюбовалась отражением в стекле. Ей укрепленная искра тоже пошла на пользу.

Однажды папа обозвал мою пташку паразитом, но что он понимал в хранителях рода? Мне нравилось думать, что мы подруги.

Птичка не могла жить вне человеческого тела, и когда-то матушка показывала мне, как укреплять связь с магическим талисманом. Но я давно уж забыла то заклинание, на практике попробовать не довелось… Поэтому общались мы только жестами.

Отец невзлюбил лоури. В его роду тотемного духа-покровителя не завелось.

Папа был более низкого рождения, брак с матушкой возвысил его и позволил выстроить хорошую карьеру при Дворе. Для всех он сразу стал «высоким тэром», но пташка, пока сидела на мамином запястье, упорно отворачивала клюв. Чувствовала, что его кровь проста и ее пернатого благословения не достойна.

Вот у великих Грейнов точно должен быть хранитель рода. Впрочем, как он выглядит и где сидит на теле Владыки – о том никто из сатарцев доподлинно не знал. А спрашивать было неловко.

Когда искра матушки угасла, старшей представительницей рода стала я. Хилая лоури, едва шевеля лапками, перебралась с ее запястья на мое. Повздыхала горестно и поселилась на бледном «ложе» под локтевым сгибом. Иногда она шевелилась, иногда пряталась, но моей искры не хватало для нас двоих.

Теперь крошка явно почувствовала себя лучше. Осмелев, она перебралась на тыльную сторону ладони и принялась чистить перышки.

Я дурашливо нахмурилась и пощекотала ее золотистый бок, и малышка ласково клюнула меня в подушечку пальца. Ощущалось, будто разряд крошечной молнии перетек из кожи в кожу, но именно такое приветствие у нас было заведено.

Тот тэр из харчевни прав: когда-то в пышные сады Хоулден-Холла залетали целые стаи желтых лоури. Они пели незатейливые песни о любви и весне и угощались фруктами с наших деревьев.

Там-то и нашли эту малышку, растерзанную диким хищником. Не я, не мама, а какая-то из наших прабабок… Она пыталась влить в пташку жизненную силу, но случайно привязала ее к своей искре.

Это был очень редкий экземпляр – не желтая лоури, а золотая. Мифическая. Их часто путают, но золотые обладают собственной сильной магией: в древние времена они становились верными спутниками девушек-чародеек. Кто-то выпил пташку до дна, и раненая самочка умирала.

Вот так в роду появился фамильный талисман. Это что-то вроде семейной легенды.

Я слышала, как мама общалась с ней, а со мной птичка ни разу не говорила. Думаю, у нее просто не было сил. Едва перебралась с маминого запястья на мое, она зачахла, посерела… и спряталась где-то под рукавом, стыдясь показать выцветший клюв.

Я очень печалилась, что не могла дать ей больше. Мне и на себя не хватало. Диковинная магическая хворь пожелала истребить весь род Хоулденвеев под корень, и не было сил с ней бороться.

***

Покрутившись лоснящимися боками, лоури безмятежно вздохнула. Подставила мордочку зимним лучам, умиротворенно пощелкала клювом… Как вдруг вздыбила перья и отпрянула обратно к локтю. Затряслась, заметалась, разыскивая укрытие. И нырнула под мышку.

– Что не так? Чего ты испугалась? – взывала я к птичке-талисману, размахивая локтями, точно крыльями, и разыскивая беглянку на коже.

Но лоури и след простыл. Не иначе на пятку забилась или куда похуже.

Осуждающе пыхтя – ну что за трусиха? – я оглядела себя со всех сторон.

На запястье, где недавно сидела птица, растекалось темное пятно… Словно кто-то накапал на кожу густых чернил, и они сползлись к одной точке. Нет сомнений: именно пятно не понравилось крошке-хранительнице.

В гостевой домик вернулась настоятельница – с пышным свертком, двумя лентами и расческой. Она молча сложила вещи на диван, с грустной улыбкой покосилась на папин блокнот и вышла, давая возможность переодеться.

Платье мне досталось серое, как хмурая дождевая тучка. С воротником стойкой и теплым шерстяным подъюбником. Нашлись в приюте и зимние сапожки на смену моим промокшим осенним. Носы уже были кем-то сбиты, шнуровка запутана насмерть, зато обувь оказалась разношенной и по размеру.

Последними из свертка вывалились перчатки – актуальное в свете черного пятна дополнение. Я торопливо натянула их на пальцы, не представляя, как буду объяснять целителю чернильную кляксу. Отчего-то показалось, что темная пакость имеет отношение к дару, которым со мной щедро поделились накануне…

Глава 6

Сколько часов я так провела – отрешенно глядя на белизну за окном, – одним богиням ведомо. Я не представляла, что делать дальше, как быть… Как жить?

– Он был стар и слаб, Лара. Тэр готовился уйти вслед за тобой, – утешала настоятельница, похлопывая по плечу.

Час назад она объяснила, как пройти к усыпальницам, но я пока не решалась покинуть уютный домик и столкнуться с реальностью.

– Однако я здесь, – недоуменно развела я руками.

И уж точно не планировала остаться в Сатаре одна.

Боги, да я наше родовое имение в последние годы не покидала! Шелестела юбками от спальни до библиотеки и обратно, изредка забредая на кухню и пугая болезным видом кухарку. Почти не осознавала себя и мало что помнила из тех дней, слипшихся в единую серую массу.

Отсидев пятую точку, я принялась ходить по спальне, заламывая руки. Истерика прошла, первые слезы просохли.

Надо собраться, Лара… Ради папы. Ради себя.

Укутавшись в белую мантию, я вышла из дома и быстро дошла до старого кладбища. В проплешинах жухлой травы между сугробов и с каменными грибами закрытых склепов, выросших тут и там.

Попасть в усыпальницу можно было только по священным дням, ближайший такой – на пятую луну. Поэтому я просто постояла возле посеребренной ограды, поводила пальцем по папиному имени, высеченному в камне…

– Очнулась, болезная? – окрикнули сзади, и я обернулась.

Ворожка огромным деревянным веслом выбивала снег из замызганного ковра. Этим же веслом она подманила меня к себе.

Я сглотнула, изобразила вежливый книксен и осталась на месте: приближаться к старой виззарийке не хотелось.

– Не пугайся, птичка, я таких не ем, – осклабилась ведьма, демонстрируя черные зубы. – Отошел твой суеверный батюшка. А ты жива. Глупо слезы лить, хвали Сато за узелки спасительные, что выплела на твоем полотне. Нашел он, чай, тебе муженька в последний миг?

Я вытерла щеку колючей рукавицей и подошла к Ворожке.

– Нашел, – призналась ей тихо. – Только имени не оставил. Тэр велел приехать к нему, если выживу… А как теперь?

Их разговор в храме мне крепко запомнился. Такова была папина последняя воля – чтобы мы с мужем познакомились, и тот помог.

Кто б еще рассказал, в чем помощь бесценная заключается?

– А я погадать могу. На травках, – подмигнула Ворожка и откинула весло в сторону. Развернулась к дому и, покачиваясь речной толстобокой лодочкой, поплыла к двери. Добавила тихо: – На безопасных, сатарскими законами разрешенных.

– А вы и имя выведать можете?

– Даже цвет глаз. Это куда сложнее, – хрипло рассмеялась ведьма.

В ее лачуге пахло все так же неприятно: сыростью, плесенью, гнилью и дымком. Когда смуглая морщинистая рука подала мне чашку с черным взваром, я едва удержала тошноту внутри.

– Я не неволю, пташка. Хочешь, пей, не хочешь, уходи к папаше… Только там холодно, а тебе согреться надобно, да? – убаюкивающе покачиваясь, бубнила виззарийка.

Я послушно опрокинула в себя коричневую муть, которая цветом напоминала пряный гром, а вкусом – кисель из склизких жаб. Бррр! Меня передернуло. Ворожка села на табуретку, придвинулась близко, дыхнула зловонием изо рта и впечатала острые пальцы в мои щеки.

– Разве вам не надо… чаинки смотреть?

– Я читаю по лицу. Тише, болезная. Расслабься, дай поглядеть, пока он не видит.

Карие глаза обернулись двумя затягивающими болотами, и показалось, что чужое сознание проскальзывает внутрь. Холодным, неприятным шнурком, чешуйчатым, как змея.

– Ммм! – поморщилась от резкой боли в висках.

– Терпи, – велела ведьма. – Вижу, вижу…

– Что видите?

– Твое бремя горькое. Золото тяжелое, неподъемное. Сапоги высокие, с серебряными заклепками. Поцелуй, спасение темное. Яд оживляющий… и убивающий, – будто в трансе, шептала старуха. – Можно бы приноровиться, но… не протянешь долго, если с неловкой проблемой не разберешься.

– Какой проблемой?

Краем глаза я увидела, как из-под волос моих, серебряно-серых, тянется к ее грязным пальцам черная прядь. И ведь не было ее раньше, и не вился на виске этот странный локон…

– Ну уж о таком сраме не мне тебе рассказывать, – промычала Ворожка и вдруг резко отпустила мои щеки.

Она охнула сдавленно, отмахнулась, затряслась. Приложила ладони к глазам и завыла обиженно, как малое дитя.

– Что с вами? Ворожка… Эй, вы в порядке? – я привстала и попыталась ухватить женщину за плечи.

Ведьма крутилась волчком по всему коридору и подвывала.

– Не трогай меня… Прочь!

Она дернулась от моих рук, как от ядовитых змей, и я поспешно убрала их в карманы. Я догадывалась, что «темная ведьма» слегка не в себе, но чтобы совсем уж спятила…

– Вы имя хотели увидеть, – напомнила ей. – Моего мужа случайного.

– Увидеть? О, я теперь долго ничего не увижу! – разгневанно взрычала она и отлепила ладони от глаз. Они вместо карих прозрачными сделались, точно затянулись серой пленкой. – Не дал поглядеть… Хитрый морок. Что ж я так неосторожно-то?! Как ведьма младая, ни разу на полную луну не стриженая!

Она на ощупь двинулась в сторону кухни и принялась греметь железной посудой. От входа я видела, как виззарийка поднимает лицо к потолку и накладывает на глаза примочки из перемолотых травок, растертых в ступке с густым белым зельем.

– А мне что ж теперь делать? – прошептала я, в ужасе косясь на старуху. С бело-зелеными лепешками на смуглом лице она выглядела еще страшнее.

– Мужа ищи своего пропащего, пока сама жива… Пусть сотворенное исправляет, чтоб черная мерзость внутри тебя не убила, – процедила она недовольно. – Уж я его! Если увижу!..

Она погрозила кулаком полупустому шкафу и опять обиженно взвыла: пока не увидит.

– Ни имени, ни адреса, – вздохнула я и отошла к выходу, твердо решив вызвать к Ворожке телесного целителя и кого-то по другим хворям, душевным.

У настоятельницы Монтилье наверняка есть знакомые лекари. А одними травками тут делу не поможешь.

Глава 7

За десять часов до рассвета

Влад

Он в третий раз за день перебрал стопку конвертов, отмеченных адресом академии. Влад не помнил, когда с таким трепетом вглядывался в имена отправителей. Когда бережно вскрывал анонимные письма и, лишь изучив очередную околесицу, отправлял скомканный лист в урну.

Теперь разбор почты превратился в ежедневный ритуал. Первый раз ректор проверял корреспонденцию на рассвете, до завтрака. Второй – в полдень. Третий приходился на вечерние часы.

Драный Хоулденвей давно должен был выйти на связь!

Липкая тревога растекалась между лопаток и мешала Владу заниматься привычной рутиной.

Три недели… Слишком много. Или погибла, или очнулась, но где же весть?

Влив в девчонку ведро отборной тьмы, Вольган взял на себя ответственность. За все, что случится дальше. И хотел бы, демоны задери, знать, за что отвечать! За жизнь или за смерть.

Но Хоулденвей молчал, и тишина эта казалась преступной. Невыносимой.

Стряхнув пустые, тщательно выпотрошенные конверты в урну, Влад подошел к зеркалу и попытался привести себя в порядок. Несколькими привычными пассами заплел тугую косу, повязал лентой и откинул на спину. Ректор должен быть собран и опрятен, даже когда рабочее время завершено.

В глазах плясало черное пламя. Но в остальном, если отражение не издевалось, Влад стал выглядеть моложе. На свои годы, а не как усталый старик с мрачным грузом на широких плечах. Свадьба с молодой леди пошла на пользу? Сам над собой посмеялся бы, если бы во рту не стояла горечь.

Влад, быть может, уже вдовец.

Кажется, тэйры в академии начали замечать перемены в его внешности. Как-то странно они на него поглядывали в столовой для высших, пряча кончики носов за пирожными и чашками. Перешептывались, разглядывали из-под ресничного пуха. Улыбались.

Только этого Владу и не хватало.

Правление Триксет, ощетинившейся на Сатар в первые дни, вошло в мирное русло. Склон укрыл ковер скрипучего снега, звезды стали ближе. Хельмы старательно размножались, и пол в академии перестал леденеть на рассвете.

За исключением случая с горячительными драже и отстранением от занятий дочки советника, все было спокойно.

Ах да, еще они с Башелором и герцогом Грейнским пленили рогатую тварь. Не демона, но что-то… демоноподобное. Покрытое всклокоченным красным мехом в цвете ректорского плаща. Сейчас дикое существо, оплетенное ловчими чарами, мирно дрыхло в лаборатории.

Еще было явление белого тумана к самым подступам академии. Из-за чего магистрам пришлось громоздить щиты, а некоторых особо ценных учениц – эвакуировать… В остальном – все в штатном режиме. Зима как зима, ничего нового.

И все бы хорошо, но…

Влад третью неделю пытался усыпить черноту, разбуженную бракосочетанием. Древний ритуал единения искр растормошил внутреннюю тьму. Она скалилась, нашептывала всякую дрянь, выпрыгивала из рукавов и в целом вела себя, как капризный ребенок, попавший в лавку с игрушками!

И это бесило. Раздражало. Заставляло кипеть от гнева. Еще день-два – и Влад взорвется, оставив на месте академического холма черную воронку.

Мрак внутри бурлил и пенился, взывая к худшим сторонам натуры. Пора избавляться от излишков, пока они не свели Влада с ума.

Затянув удавку галстука на шее, ректор вышел из кабинета и спустился в крыло магистров. Башелор заканчивает лекцию на нижних этажах, а значит, его коллекция антикварной утвари – к услугам Влада. Особенно ректора интересовала виззарийская чаша Анаусси, что способна стать временным домом для излишков магии.

Расстегнув манжету и закатав рукав рубашки, Влад пропорол кожу тонким стилетом и выпустил каплю черноты. Самую малость… Надо привыкнуть.

– Умм, – стиснул зубы, чувствуя, как по вискам бьет хмель.

Мрак будет бороться, это они не раз проходили.

Но Влад не выгоняет насовсем… Лишь дает себе передышку. Пока еще способен соображать.

Вторая капля далась легче. Призрачным черным туманом она спрыгнула с кожи в чашу и взвилась струйкой дыма, просясь обратно.

– Нет-нет, сиди там! – как щенку грумля, строго велел Влад.

Но черный жгутик уже оплетал пальцы и, крутя жилы сладкой болью, кольцами навинчивался на запястье. Кошмарно дружелюбная мерзость.

Процедура будет долгой. Жестко с ним нельзя – оскалится и подомнет Вольгана под себя.

Когда мрака в нем скапливалось много, тот говорил грубо, яростно. Соблазнял дрянными затеями. Крушил совесть, разбивал принципы. Чувствовал свою власть, свою пробужденную древность. Вещал с позиции высшего и считал Влада глупым юнцом.

Но вот такая, исторгнутая по капле, тьма липла к пальцам с привязанностью новорожденного. Зависимая и уязвленная, она просилась обратно, в черное нутро. Туда, где снова сможет окрепнуть и обрести древнее величие.

Так они и играли. Влад спускал излишки, исторгая их из тела спазмами, рывками. Канал открылся, и вместо отдельных густых капель потек тонкий ручеек. Призрачный, изменчиво-черный, мерцающий.

А темная материя норовила всосаться обратно, тянула жалобные хоботки из чаши, танцевала заговоренными змеями. Цеплялась туманом за подушечки пальцев, впитывалась черным ядом под кожу.

Крутила жилы, ломила кости, но всегда на грани. Не до той боли, от которой кричат и сходят с ума, а сладко, мучительно. Омерзительно приятно.

– Отпусти, – прошипел Влад, стряхивая пакость все настойчивее.

И все явственнее понимая, что понадобится промежуточное звено, чтобы расстаться с постояльцем.

Теплое, податливое звено, готовое впитать и отпустить…

Зачем-то Влад вспомнил о невесте. Куда там? О законной жене, богами ниспосланной. Отвлекся на фантазии и не заметил, как черный морок почти полностью влез под манжету.

Да что ж такое!

Медная чаша с желтыми глазками отполированных тьманитов раскинула пышные бока. Готовая служить. Впитывать. Забирать. Хранить. И Влад, жмурясь, сцедил еще немного.

Глава 8

Лара

В Пьяналавре рассветы были ярче, чем в туманном Вандарфе. И куда светлее, чем в низинах Хоулден-Холла. Какие-то… розово-золотые, праздничные. Как драгоценности на теле самой прекрасной невесты.

Ослепленная, я щурилась и ползла вверх к академическим корпусам, нащупывая каблуками тропу. Саквояж оттягивал руку, недостаток сна напоминал о себе предобморочным состоянием. Но я продолжала перебирать ногами.

Справлюсь. Всего-то и надо, что победить демонов холм, присыпанный свежим снегом.

Чтобы взбираться было удобнее, я пригибалась и высоко поднимала колени, а мантия волоклась за мной хрустящим шлейфом. Все это очень напоминало ночь смены сезонов.

Нет-нет, академический холм – это не Вандарфская гора с разрушенным храмом! Он пологий и не такой обледенелый, и нынче раннее утро. Совершенно ничего общего.

Все равно тело скрутило судорогой от схожего ощущения. И внутренности облепило тревожными мурашками. Особо крупная стайка обосновалась в центре грудины, под сердцем.

Еще несколько шагов и… я подберусь к цели ближе. Ровно на это количество шагов.

Вон она, моя цель, выступает каменной громадой из макушки холма-сугроба. И щекочет шпилями розоватое небо.

Нет, я не рассчитывала, что первый же мужчина, что встретится мне в академии, окажется тем самым. Суженым, ниспосланным и вообще.

Скорее всего, мне придется тут задержаться и украдкой расспрашивать о событиях злополучной ночи… Кто-то да видел, как тэр в плаще прибыл верхом на взмыленной харпии. Сторожевой маг, что отвел кобылицу в загон, или камеристка, что принимала в чистку походные сапоги.

И было бы очень кстати, если бы меня зачислили. Потому как стоимость номеров в гостинице с пикантным названием «Благодать Верганы» я уточнила у харпемейстера. Папиных монет хватит, чтобы задержаться лишь на сутки. Не больше. И тэр весьма красноречиво поморщился, когда я сообщила, что желаю заночевать там одна.

Меж тем ученице и комната, и питание, и даже форменная одежда полагаются. Только бы зацепиться… А там уж я готова вгрызаться в науку со всех сторон, ломая зубы.

Задохнувшись от подъема, я опустила саквояж на снег и распрямилась. Одну минутку постою – и снова в путь.

Сунув перчатки в карманы, я скинула капюшон и пригладила растрепавшиеся волосы. Кандидатка в неллы должна выглядеть опрятно, а не как из мясорубки, в которую случайно угодила вместе с одеждой.

Величавый стан академии заставлял трепетать. Темная громада отбрасывала тень, и снег под угловатым зданием казался почти черным.

Прямо как пятно, вдруг проскользнувшее по тыльной стороне ладони. Сгусток оформился змейкой и темной веной устремился к локтевому сгибу.

Ох, милосердные…

На коже, по которой он прополз, остался след тягучей боли. Неявной, едва заметной. А потом локоть обожгло – до искр из глаз!

Я быстро закатала рукав и увидела, как мелькнул желтый хвост, забиваясь дальше под складчатую ткань. Моя лоури пряталась. А черное пятно ползло вверх, туда же.

Это что еще за догонялки?

– Шшш! Не смей! – шикнула я на черный узелок вен. – Я не дам малышку в обиду!

Не придумав ничего лучше, я схватила снежный ком и с силой растерла кожу. Рука покрылась рябью мурашек, но я держала мокрую ледышку до тех пор, пока чернота не пропала. С выдохом облегчения убедилась: золотое перо на месте и трясется под рукавом. С лоури все в порядке.

А со мной что творится? И почему супруг, богинями одобренный и в снежный вихрь замотанный, не оставил к дару инструкций? Да хотя бы адреса!

«Найди меня, если выживешь».

Я ищу. Пытаюсь…

Окоченев от спонтанного снежного обтирания, я подхватила чемодан под мышку и устремилась к парадному крыльцу. Спальный корпус ответвлялся от главного вправо, и я бы охотно прилегла на свободную койку… Но сначала надо увидеть ректора и передать ему бумаги от настоятельницы.

В такую рань академия еще дремала. Возможно, в спальном корпусе уже завелась жизнь, и юные тэйры чистили перышки, прихорашиваясь перед завтраком… Но учебное крыло звенело тишиной.

Только сонный сторожевой маг, приметив меня на входе и оценив походный вид, задал пару вопросов. Услышав, что я прибыла из Вандарфа, имею при себе направление и срочно должна увидеть ректора, он лениво махнул рукой в сторону лестницы.

Оставив мантию и рукавицы на крючке в пустой гардеробной, я двинулась вперед по коридору.

Здесь повсюду, из каждого угла пахло магией. Стены хранили терпкий запах заклятий и темные отметины боевых чар. Сотни лет чародейства впитались в мраморные плиты пола, налипли патиной на золоченые рамы…

Даже невыспавшаяся и перепуганная, я давилась восторгом. Вертела головой, пытаясь разглядеть сразу все и немного больше. Высокие серокаменные своды, стрельчатые окна с пестрыми витражами, арки коридоров.

Вдалеке разносилось мерное шуршание бытовых чар. Шурх, шурх… Удивительная музыка утра, которое вот-вот наполнится бодрым гомоном.

Ректорский кабинет я нашла без труда. Как и сказал сторож, до упора вверх и налево. Тут имелась всего одна дверь, отмеченная золотой эмблемой.

«Тэр Владар Вольган, ректор Главной Сатарской академии», – гласила серебристая надпись, что магией проявлялась на стене, стоило подойти на два шага. Я отступила – и «тэр Владар Вольган» исчез. Подошла – опять появился. Чудеса!

Прижав мокрый саквояж к груди, я вошла в кабинет и чинно уселась на кресло для посетителей. Ректорский стол – широкий, массивный и заваленный неразобранной утренней корреспонденцией – встречал меня самостоятельно. Без хозяина. Одинокое кресло с удобными подлокотниками пустовало.

Я вроде сделала достаточно громких шагов, кашлянула, даже на стуле поерзала до скрипа ножек, однако настоящий «тэр Владар Вольган» не появился. Может, тут есть звоночек?

Поискала на столе колокольчик, осторожно тронула пишущую палочку в посеребренном чехле, случайно задела локтем стопку писем… Как ни пыталась поймать, вся кипа предательски упала на пол. Но она точно не могла наделать столько шума!

Глава 9

– Ну как, повидали ректора?

Сторожевой маг встретил меня в фойе. Высокий и тощий, точно жердь, оклеенная серым сукном. Пожилой, с выцветшей эмблемой на груди и стертых в коленях брюках.

– Повидала, – процедила сквозь зубы.

Как бы развидеть.

– Вы же с Вандарфа? – он указал на мой саквояж. – Прибыли на общественном?

Я молча покивала. Как прибыла, так и отбуду.

– И? – допытывался сторож, в обход гардеробной уводя меня под локоток к темной лестнице. – Дал тэр Вольган добро?

– Он велел оставить данные в приемной, а потом…

– Вот вам, с дороги уставшей, нужны эти формальности? А нам, слабым и немощным тэрам, что волокут бестолковую искру от зари до зари? – возмущался он в воздух, напитанный запахами камня и крепкой магии. – Нам оно надо, двадцать бумажек заполнить, по всем этажам за печатями пробежаться, прежде чем до работы допустить? Пойдемте, тэйра, пойдемте, потом все заполните.

Оцепенев от деревенской фамильярности – мужчина явно был из простых и низших, раз ухватил меня за рукав двумя сжатыми пальцами, – я послушно переставляла ноги.

Узкий коридор начинался сразу за сторожевой аркой и уходил вглубь массивного академического тела. Туда-то меня и потянули. Избегая излишнего натяжения ткани, я шла так шустро, как только могла.

Тэр торопился проводить меня в приемную и вернуться к охранным обязанностям. Только странным показалось, что делопроизводство академии находится в холодных подвалах.

Мы спустились по витой лестнице на два пролета. Окон тут не было, в обе стороны от коридора уходили черные прямоугольники запертых дверей. Ноздри щекотали запахи сырости и пыли, пол обледенел под ногами. Ни бытовые, ни обогревающие чары сюда не добрались.

– Все необходимое уже внутри. Давно заготовлено, только вас ждали, – бубнил тэр, сгибая высокую жердь тела в три погибели. – Потолки низковаты… А вам вот как раз. И ладненько.

Я щурила глаза в темноте, пытаясь рассмотреть подземные просторы. Но кроме потрескавшихся камней ничто не встречало мой взор.

– Сам я уж не справляюсь с алчной пакостью. Силы нет, да и знаний маловато, – быстро шептал старик-сторож, не выпуская из пальцевого захвата мой рукав. – А магистрам не с руки искру о хноллей пачкать… Думал, кого покрепче пришлют, но кто я, чтобы сомневаться? Я дверку пока прикрою, чтоб твари не разбежались, когда бульон запалите. Вы, как управитесь, огонек вестовой мне пришлите. Запомнили же, где стойка охранная? Два виража вверх и правее. Вот туда. Ну, благодать богинь вам в помощь… в помощь…

Я и рта раскрыть не успела, как меня аккуратно втолкнули в черноту. Дверь за спиной захлопнулась, замок визгливо щелкнул. Завеса тишины отрезала меня от сторожевого мага.

– Стойте… погодите… – нервно зашептала я, вертясь в темноте незнакомой комнаты.

Тут дела с потолком обстояли получше. Он был сильно выше моей головы, в паре рослых человеческих тел, если верить звукам.

С полотка что-то капало и шлепалось в лужицу на полу. Бульк… Плюх… Мелкие брызги рассыпались в стороны, касаясь подола юбки.

– Это недоразумение, тэр! – выкрикнула я… куда-то. Ни с той, ни с этой стороны меня не слушали.

Судорога страха и отвращения прокатилась по телу. Где я, демоны их всех прибери?

Я робко прошла вперед, до тихого «бах»: это нос сапога ударился в полное металлическое ведро. Осторожно поставила саквояж на пол и растерла ладони, призывая искорку простейших чар… Теперь во мне есть сила, должно получиться. В детстве же получалось?

Слабый огонек соскочил с ладони и, закружившись, опустился на пол, на три секунды озарив просторы.

Потолок, как я и думала, парил высоко над головой. Мокрый, склизкий, роняющий влагу. Бесконечные стены из черного камня, с выдолбленными в них нишами, обнимали с боков. Старинный склад, ныне пустующий.

Ну, почти. По стенам что-то ползало… и причмокивало… С таким аппетитным чавканьем, что я захлебнулась ужасом.

Что-то подсказывало, что это не приемная Главной Сатарской Академии.

Чем дальше я проходила, тем светлее становилось в подземелье. Лабиринт высоких каменных стен вывел меня на круглую площадку – вероятно, центр древнего склада или архива. Отсюда расходились лучи коридоров, пустые и никому нынче ненужные… Никому, кроме хноллей.

– Судьбоносная… – охнула я, задрав голову к источнику света.

Миниатюрные прямоугольные окна под самым потолком роняли вниз утренние лучи. К ним вели узкие каменные ступени, вделанные прямо во внешнюю стену. Видимо, чтобы можно было заряжать световые кристаллы, мыть рамы и счищать наледь со стекол.

Туда я не полезу. Точно не полезу.

Высоко, и ступени липкие, скользкие… Все в обледенелой слизи, что случается от обилия паразитов. Такой уж продукт их магической жизнедеятельности.

Да и зачем лезть? Кристаллов давно нет, окна крепко закрыты, даже тонкий сквозняк не тянет из щелей. Воздух спертый, тяжелый, сладковатый.

– Ау! Эй! – покричала я, вернувшись к первой двери.

Тишина.

Тэр Вольган упоминал о специалисте по магическим паразитам, что вот-вот должен прибыть в академию из Вандарфа…

– Так вот я – не он! – простонала в пустоту.

Забрала из темного закутка саквояж, подцепила пальцами полное ведро. Я смутно догадывалась, что в нем. И убедилась в верности догадок, когда вышла на слабо освещенный круг.

О хноллях я знала только то, что они опасны для сильных чародеев. Могут и высшего тэра завалить, если тот отвлечется и слабину проявит. Не по одному, конечно… Хнолли мелкие пакостники. Но когда их целая стая. Туча. Тьма…

Потому в Хоулден-Холле хноллей собирала и уничтожала самая слабая бытовичка. Мариса, с широким задом и черными усиками над губой. Что она делала, чтобы заманить гаденышей в ловушку, – мне неведомо. А если и ведомо, то давно забылось. Однако полыхало в те дни знатно, и запах едкой гари потом еще неделю стоял в коридорах.

Потом матушкина искра зачахла, почти погасла моя… А папа никогда сильным магом не был. Практиковать в имении перестали, и хнолли как-то сами собой исчезли. Перебрались в более сытные места.