Случайная заложница

Пролог

Финн

Долгий, протяжный вдох, небольшая задержка, медленный выдох. Быстро моргнуть ― и снова впериться взглядом в ворота. Тело затекло и уже практически слилось с бетонной поверхностью. Конечности стали ледяными от отсутствия движения, а палец твердо лежит на холодном металле. Еще немного и скоро мое терпение будет вознаграждено. Тишина. Я даже практически не слышу стук своего сердца, только завывание ветра в полуразрушенном здании и постоянный шорох, который сопровождает открытие-закрытие дверей, которые едва держатся на петлях.

Теперь я знаю каждый звук в этом доме. Я обошел его весь, заглянул в каждую крысиную нору и изучил каждый обшарпанный угол. Провел здесь не один час, чтобы знать все звуки и прочувствовать сквозняк, выбрать лучшее место для себя. Я всегда так готовлюсь к тому, что собираюсь совершить. Иэн Маккензи будет следующим. Я уже представляю себе, как снесу к херам его башку и буду упиваться видом того, как его мозги раскрасят безупречные костюмы его охраны. Мне нужно только пара секунд, чтобы насладиться этой картиной, а потом надо будет сваливать как можно скорее, пока до меня не добрались его охранники. Я вообще сильно удивлен, что по крыше склада, на который едет Иэн, не ходят вооруженные люди, не проверяют периметр. За время, что я изучал эту местность, ни разу не видел никого, кто обеспечивал бы защиту этого здания, кроме нескольких охранников. Да, они были вооружены, но эти ленивые задницы ни разу не вылезли на крышу и не проверили заброшенный дом по соседству.

Из-за угла улицы выезжает кортеж. Этот мудак, видимо, возомнил себя президентом. В другой ситуации я бы хмыкнул и криво усмехнулся, но сейчас мое тело напоминает статую, а все внимание устремлено за окно, где по улице движется моя цель. Я сжимаю правую руку в кулак до хруста костяшек, разжимаю, медленно возвращаю ее на винтовку и плавно щелкаю затвором. Все это время я стараюсь дышать поверхностно, плавно перемещая дуло так, чтобы не выпускать нужную мне машину из прицела. Остановка. Они въезжают во двор. У меня будет буквально пара секунд, поэтому я кладу палец на курок, нежно его поглаживая, потому что через несколько мгновений он станет продолжением меня самого. Делаю долгий выдох, пока машины паркуются, и задерживаю дыхание. Привычно в уме просчитываю направление ветра, скорость полета пули и ее траекторию, в сотый раз за последние полчаса убеждаясь, что не сделаю ошибки. Осечки быть не должно, Маккензи слишком осторожен. Я и так пасу его последние два месяца, в то время, как уже должен переключиться на следующую цель.

Три машины останавливаются во дворе, ворота со скрежетом закрываются. Открываются двери машин по бокам от основной и из нее выходят «шкафы» Маккензи, с важным видом осматриваются по сторонам и подходят к машине Иэна, чтобы открыть заднюю дверцу. Я слегка плотнее прижимаю палец к курку и не моргаю в ожидании этого самого мига, когда смогу осуществить задуманное. Сердце, кажется, перестает стучать, а в жилах останавливается кровь. Еще один медленный выдох, и я перестаю дышать, замирая, практически превращаясь в камень.

Из машины выходит мудак, благодаря которому вся моя семья отправилась на тот свет, и я делаю один точный выстрел. Пуля прошивает правый висок Маккензи и, как я и думал, его мозги разлетаются на идеально отглаженные костюмы ирландской мафии. Готово. Но я не успеваю даже насладиться моментом, когда позади слышу резкий вздох. Хватаю «Глок» и рывком переворачиваюсь на спину, готовый размозжить еще одну башку ― теперь уже своего непрошенного гостя.

Блядь, гостьи.

― Твою мать, Мишель, ― вырывается из меня хриплым шепотом.

Краем сознания отмечаю крики и суету на складе. Я просрал свои две секунды благодаря той, кто сейчас стоит в дверном проеме и с ужасом смотрит в дуло моего пистолета. Я не могу ее застрелить, но, если она сейчас начнет кричать, все закончится самым ужасным образом.

Глава 1

Мишель

Я стою и смотрю на могилу мужа. Слезы бесконтрольно сбегают по моим щекам и дальше по шее, утопая в высоком вороте. На улице лето, а я в теплом свитере. Наверное, со стороны я выгляжу, как городская сумасшедшая, но мне плевать. После смерти Малоуна мне все время холодно, как бы жарко ни было на улице.

Я опускаюсь на колени и вырываю две травинки, которые наросли возле его могилы, поправляю цветы. Целую кончики пальцев и прижимаю к надгробию.

― Я вчера продала фотографии, Мал. Представляешь, их купили дороже, чем предыдущие две коллекции. Наверное, это говорит о том, что я расту, как фотограф. ― Я слабо улыбаюсь и вытираю слезы со щек. ― Я нашла очень эффектное здание, сегодня поеду туда делать снимки. Дороти посоветовала мне фотографировать людей в таких местах, сказала, что это будет круто смотреться. Но я не могу. Я больше не фотографирую людей. Когда ты… Когда тебя… В общем, я больше не могу фотографировать людей. Ты был последним. А еще я почему-то волнуюсь за Дикси. Она в последнее время сильно сдала. Я возила ее к ветеринару, он сказал, что она слишком старая и, возможно, тоже скоро меня бросит. Я останусь совсем одна, малыш. Я не хочу быть одна. ― Я помолчала, пытаясь подавить рвущуюся наружу истерику. ― Финн совсем пропал. Я снова звонила ему на прошлой неделе, но он не ответил и не перезвонил. Знаешь, мне кажется, он просто избегает меня. Наверное, это нормально, да? Я же живое напоминание о том, что он всех вас потерял. Ну, о тебе так точно.

Я сажусь на траву и прижимаюсь виском к прохладному камню. Молча сижу так еще некоторое время, пока солнце поднимается выше. Встаю, отряхиваю джинсы и подхватываю сумку с камерой, закидывая ее себе на плечо.

― Мне пора, малыш. Скоро будет правильный свет и я не могу задерживаться дольше. Я люблю тебя, Мал, ― шепчу и, еще раз коснувшись надгробия, решительно разворачиваюсь и иду прочь с кладбища. В конце дороги меня ждет такси, в которое я сажусь и называю адрес полуразрушенного дома, в котором сегодня собралась снимать.

Я поднимаюсь по ступенькам, рассматривая ободранные стены и прислушиваясь к звукам в доме. После смерти Малоуна я как будто умерла вместе с ним. Все мои чувства притупились, я словно постоянно нахожусь в каком-то пузыре, из которого никак не могу выбраться. Ничто не трогает, ничто не привлекает и не интересует. Я смотрю на окружающий мир сквозь затуманенные серые стекла. Краски появляются только тогда, когда я делаю фотографии. Мрачные, как и мое настроение. Страшные, как вся моя жизнь. Но процесс их изготовления позволяет мне чувствовать хоть что-то. Страх, который я испытываю, входя в заброшенные здания, дает мне возможность сделать еще один полноценный вздох, который я не могла сделать еще минуту назад. Потом я возвращаюсь домой и, просматривая фотографии, снова и снова испытываю эти чувства. Да, хоть какие-то, пускай и с оттенком горечи и боли, но это чувства. Все же лучше, чем отупело таскаться в офис или глазеть в окно.

Сегодня очень яркое солнце, и я предвкушаю, как буду захватывать в объектив его лучи, как они будут преломляться из-за покосившихся дверей и разбитых окон. Поднимаюсь пешком на четвертый этаж, в котором приметила отличную комнату, которая идеально мне подойдет. В ней каждый угол дышит страхом и отчаянием, которых мне сейчас так не хватает. Есть даже старое занавешенное тряпками зеркало во весь рост. Серебро на нем затерлось и потрескалось, но именно это и дает нужный эффект для снимка. При взгляде на единственный оставшийся в доме предмет интерьера по коже пробегает неконтролируемая дрожь. Сейчас она меня тоже охватывает, но не из-за зеркала.

В погоне за чувствами я совершенно теряю бдительность и, вместо того, чтобы сначала аккуратно заглянуть в комнату, я делаю решительный шаг и от ужаса застываю на месте. Мне стоило бы так же тихо развернуться и выйти, но изо рта вырывается неконтролируемый громкий выдох и уже через секунду я смотрю в черное дуло пистолета и слышу знакомый голос:

― Твою мать, Мишель.

― Финн? ― шепчу в ужасе.

Я не вижу лица того, кто держит меня на мушке, он в черной маске, полностью скрывающей его лицо, но эти пронзительные голубые глаза я, кажется, могу узнать даже в темноте. Оба брата Фоули являются обладателями этих глаз. Ну, то есть, оба были обладателями, остался только один. Я все никак не привыкну говорить и думать о своем муже в прошедшем времени.

― Ты что здесь делаешь? ― спрашивает он, подскакивая на ноги и быстро хватая сумку, оставляя винтовку валяться на полу.

― Фотографи… ― у меня перехватывает дыхание, я сглатываю ком в горле и пытаюсь снова дрожащим голосом: ― Фотографирую.

― Блядь, нам надо сваливать.

― Финн, ты что? Ты убил кого-то, да?

― Мишель, тихо. Закрой рот и делай то, что я скажу. ― Он в несколько длинных шагов оказывается рядом со мной и подхватывает за локоть, вытаскивая из комнаты. Мы быстро бежим по ступенькам вниз. ― Не произноси ни звука, старайся двигаться как можно тише. Ты на машине? ― Я качаю головой, едва разбирая дорогу, ступени сливаются в одну серую массу, но у меня даже не возникает сомнения, что Финн не даст мне упасть, он дотащит меня до места назначения максимально невредимой. Еще одна его общая черта с Малоуном.

Мы выбегаем с другой стороны здания и бежим квартал через дворы, такие же заброшенные, как и все здания в этом районе. По дороге Финн срывает с себя маску. В подворотне между домов стоит черная спортивная машина Финна. Он быстро ее разблокирует и кивает мне на пассажирскую дверцу, открывая багажник.

― Садись и закрой дверь максимально тихо, пристегнись, ― бросает он мне негромко.

Я подбегаю к двери и проскальзываю на сиденье. Я даже не замечаю запаха в машине, не могу насладиться ее красотой и эргономикой. Сердце барабанит где-то в горле, а в ушах я слышу шум крови, то, как она пульсирует в венах. Я хотела адреналина? Я, черт возьми, получила его с лихвой. Хлебанула огромную порцию и сейчас, кажется, рискую умереть от разрыва сердца.

Глава 2

Финн

Четыре года назад в наш дом вошла брюнетка. Красивая, стройная, с нежной улыбкой и звенящим смехом. Открытый взгляд, в котором плескался интерес ко всему происходящему, и ласковый голос покорили всех членов семьи. Мой брат Малоун привел свою невесту знакомиться с семьей. Ее звали Мишель Броуди. Она была сиротой. Работала секретарем в офисе какого-то интернет-магазина, а в свободное время фотографировала и пыталась продать свои снимки.

Мне тогда было двадцать четыре года, и я был избалованным сыном богатых родителей. Окончил престижный университет, ни дня не работал по специальности. Благодаря связям отца и своим ― сомнительным ― я занялся тем, что любил больше всего ― модернизацией оружия. Я делал это для армии, полиции, все работы проводились официально. Я кайфовал от своей работы. Меня очень часто можно было увидеть в производственных помещениях моей компании, где я с парнями занимался грязной работой. Отец поддержал мое увлечение и вложил немало денег в производство, потому что и сам был заинтересован в своем человеке в данной сфере. Мой отец состоял в ирландской мафии. Был бандитом. Подонком и убийцей. Но разве это волнует человека, который в детстве вместо игрушек на Рождество получал боевой пистолет? Папа был для меня самым лучшим человеком, авторитетом и примером для подражания.

По настоянию моей матери, Валери, мой старший брат Малоун занялся легальным бизнесом. Ну, так думала мама. У него была инвестиционная компания, через которую папа со своими партнерами успешно отмывали деньги. Впрочем, как и я, когда возникла необходимость создавать балласт на нейтральной территории.

В тридцать Мал решил, что пришло время обзаводиться семьей и привел к нам Мишель. Из его рассказов я понял, что у них был стремительный головокружительный роман и уже через месяц после знакомства мой брат сделал девушке предложение. Горячая кровь Мала всегда не давала ему покоя. Он был импульсивным, все решения принимал стремительно и ни об одном из них не сожалел. Сейчас бы он, наверное, пожалел о том, что не обеспечил Мишель должной защиты на случай своей смерти. Никто, кроме отца, не задумывался о том, что смерть постоянно ходит рядом, дышит каждому из нас в затылок. Только папа обезопасил свою семью: открыл счета, купил дома, оформленные на липовые имена, затер все следы за собой так, чтобы в случае, если он будет убит, у его семьи была возможность скрыться и стать невидимыми для синдиката.

Весь вечер я не мог отвести взгляда от невесты брата. Раньше меня так не прошибало от девушек. Наверное, потому, что я всегда общался с доступными, теми, кто без единого сомнения прыгал в мою постель сразу после знакомства. Так было проще и не обременительно. Отношения, которые начинались под простынями, под ними же и заканчивались. Мишель была другой. Она была как глоток свежего воздуха. Малоун встретил ее случайно, проходящей мимо открытого кафе, в котором он сидел со своими приятелями.

― Я не смог дать ей уйти, Финн. Она была такая… другая, ― рассказывал он мне об их первой встрече.

Тогда, налетев на нее возле кафе, Мал неслабо напугал девушку, и она отказалась дать ему свой номер телефона или даже назвать имя. И он сделал вид, что сдался и возвращается в кафе с друзьями, а на деле, как только она скрылась за поворотом, понесся туда. Я смеялся, слушая его, потому что представлял себе, как он, в костюме от Армани и шикарных туфлях мчался по улице, чтобы преследовать девушку, которую впервые встретил несколько минут назад. Торкнуло. Как и меня, когда я увидел ее. Тогда Мал выследил ее, узнал, кто она, чем дышит и где живет и работает. А потом «случайно» появлялся в тех местах, где была она. Он буквально охотился на Мишель, пока ее бастионы не пали, и она не согласилась пойти с ним на свидание.

Я завидовал своему брату. Не мог смотреть на них вместе с Мишель первое время, поэтому редко появлялся на семейных собраниях, а регулярные встречи у брата дома вообще свел на нет. Я боялся, что он заметит то, какие взгляды я бросал на его невесту, и это станет камнем преткновения между нами. Я практически пропал с радаров семьи на два месяца, пока пытался отвлечься и перестать дрочить на образ своей будущей невестки. Я представлял себе, как пухлые губки с капризным изгибом обволакивают мой член, как они приоткрываются в крике, когда я трахаю ее, как она хрипло стонет и закатывает глаза, кончая подо мной. Меня сводили с ума эти образы и заставляли ненавидеть себя.

Спустя два месяца я почувствовал, что меня понемногу начало отпускать. Я снова пустился во все тяжкие. Днем пропадал на работе, а ночью трахал случайных девок. И мне было хорошо. Правда, было. Ровно до дня свадьбы. Я думал, что уже совсем переключился от мыслей о Мишель, пока не увидел ее, идущей к алтарю по проходу. Сразу вспомнились все порно-ролики с участием невест, и я понял, что они меркли по сравнению с тем, как невинный взгляд из-под свадебной фаты прошивал насквозь до самого сердца. Я стоял у алтаря рядом с братом и ненавидел его за то, что эта девушка шла не мне навстречу.

А потом были долгие четыре года их брака. Долгие для меня, но на деле слишком короткие. Потому что это ничтожный срок для людей, которые безумно влюблены друг в друга, так сильно, как Мишель с Малоуном. Они строили планы, путешествовали, готовились к беременности по всем правилам и мечтали о большой семье. Строили дом и ухаживали за старой собакой Дикси. Были счастливы, одним словом. Счастливы хотя бы от того, что перед ними были неограниченные возможности и безоблачное будущее. Все это длилось ровно до того момента, пока машину отца, в которой ехали его охранник, мои родители и Малоун, не взорвали его подельники из синдиката.

За четыре года я привык к присутствию Мишель и к их с Малоуном чувствам. Научился смотреть прямо на то, как они обнимаются и какими взглядами смотрят друг на друга, и при этом не испытывать зависти или ненависти. Я наконец задумался о том, чтобы построить такие же отношения, как у них. У меня тоже возникло желание обрести свою собственную тихую гавань, вот только такой девушки мне так и не довелось встретить. Все сплошь одноразовые давалки, и каждую я сравнивал с Мишель. Они все проигрывали на ее фоне, были бледной тенью чистой, милой девушки, которая стала для меня эталоном женщины.

Визуализация героев

Мои дорогие!

Как вы и просили, добавляю визуализацию героев

Спасибо Оле Волощук♥♥♥, теперь у нас есть Малоун

А вот так в моей буйной головушке выглядит Финн

А это фото просто не смогла вам не показать))

Ну, и,конечно, наша куколка Мишель

Поделитесь мнением: совпало? И если нет, то какими вы себе их представляли?

Глава 3

Еду, практически не разбирая дороги; слева и справа лес, впереди поворот к поселку, в котором я теперь обитаю. Адреналин начинает понемногу отпускать, тело потряхивает, мышцы максимально напряжены. Так бывает каждый раз после операции. Обычно я сразу еду к Ками, чтобы сбросить напряжение. Я даже звонил ей сегодня с утра и предупредил, что после обеда заеду. В такие дни она отменяет все свои планы и позволяет трахать себя до потери сознания, пока мне не становится легче. А сегодня я не могу к ней поехать, потому что получил сюрприз в виде своей бывшей невестки. И что мне теперь делать? Мозги отключатся, рисуя жаркие картинки, а член уже наливается кровью. Плохо, Финн, охренительно плохо, особенно рядом с Мишель. Испуганной до чертиков Мишель. Она вся сжалась в комок и трясется.

Не думая дважды, сворачиваю на лесную дорогу и несусь по ухабам, куда глаза глядят. Мне сейчас похер, я должен сделать что-то. Подстрелить пару белок, подраться с медведем ― наплевать, только бы израсходовать куда-нибудь эту энергию. Останавливаюсь в конце дороги и, сдернув с рук перчатки, выскакиваю из машины. Делаю несколько быстрых шагов и, запустив пальцы в волосы, присаживаюсь на корточки. Крепко зажмуриваюсь, пытаясь дышать глубже, чтобы вернуть себе хоть немного контроля над телом и разумом. Над разумом будет сложнее всего. Тело натренированное, а вот мозги в такие моменты шалят. Все мысли покрыты пеленой похоти, которая теперь рвется из меня неконтролируемо.

Хлопает дверь машины. Я поворачиваюсь и вижу, как Мишель несется прочь от меня по дороге. Подскакиваю, и адреналин снова обостряет все ощущения. В висках стучит: «Вернуть и наказать». Догоняю ее через пару секунд и, схватив за талию, поднимаю в воздухе.

― Пусти! Пусти меня! ― она царапает мои предплечья, вырывается, но я не реагирую. ― Финн! Пусти, пожалуйста!

Я зачем-то молча несу ее в заросли, пока еще сам не понимая, с какой целью. Упорно тащу извивающуюся Мишель, а перед собой вижу только то, как срываю с нее одежду и вколачиваюсь без пощады. Перед глазами красная пелена, навеянная адреналином и похотью, и мозг окончательно сдает. Останавливаюсь, разворачиваю Мишель и прижимаю спиной к стволу огромного дерева. Руки живут отдельной жизнью, они забираются ей под футболку и жадно мнут грудь, задирают ткань к шее. Сквозь морок, приглушающий звуки, доносится жалобное «пожалуйста, не надо» со всхлипами, но я не слышу. Я оглушен своим безудержным желанием.

Мишель царапает мне руки, пытается дать пощечину. Я хватаю ее за запястья и поднимаю руки высоко над головой, пригвождая их к стволу своей ладонью. Я не вижу ее лица. Смотрю в него и не вижу, изображение расплывается, а в ушах грохочет кровь. Сердце бешено колотится и подрагивают все мышцы. Я снова и снова касаюсь ее груди, и практически кончаю от ощущения тяжелой, настоящей упругой плоти. Пытаюсь расстегнуть ей джинсы, срывая пуговицу. Мишель уже заходится рыданиями, но мне плевать.  Дергаю молнию на ширинке и стягиваю ей джинсы до колен вместе с трусиками. А, может, там их нет. Я не вижу. Мне нужно подготовить ее. Я не хочу входить в сухую женщину.

Плюю себе на пальцы и протискиваюсь ими между ее сжатых ног. Растираю. Меня кренит от ощущения горячего женского лона. Я кружу и кружу пальцами, готовя ее для себя. И даже получая от этого странное извращенное удовольствие. Все женщины, с которыми я спал, были готовы для меня еще до того, как я залезу им в трусики. А она ― нет. Она все еще сопротивляется.

― Финн! Пожалуйста, не делай этого! ― доносятся до меня обрывки ее рыданий. ― Малоун никогда бы тебе не простил.

И вот так внезапно все прекращается. Я резко отнимаю руку и перевожу взгляд с ее обнаженной груди на лицо. Постепенно возвращается зрение, рассеивается туман, и я начинаю осознавать, что натворил. Я чуть не изнасиловал женщину, в которую влюбился четыре года назад. Чистую, спокойную, веселую и оптимистичную Мишель. Девочку, которая за все время нашего знакомства никогда даже слова плохого в мою сторону не сказала.

Когда весь ужас происходящего наваливается на меня, то придавливает, словно бетонной плитой. Мне хочется лечь на землю и принять неизбежное. Пусть меня раздавит до того, как я сделаю это сам.

Отпускаю руки Мишель и делаю шаг назад, в ужасе осматривая последствия моего срыва. Вот почему я прятался от нее все это время. Потому что я перестал быть прежним Финном, превратился в дикое животное, которое теперь живет инстинктами. Я не хотел, чтобы Мишель разочаровалась во мне. Чтобы увидела, какое я теперь чудовище, недостойное даже ее компании для чашки кофе.

Хватаю себя за волосы. Что делать?

Убить?

Оставить в живых?

Как обезопасить себя после того, что я совершил?

Спрятать и не давать появляться среди людей?

Я ведь так и собирался сделать, я вез ее к себе. Какого хрена я свернул в лес? 

Поворачиваюсь и наблюдаю за тем, как она дрожащими руками, захлебываясь рыданиями, поправляет сорванный бюстгальтер, натягивает футболку. Потом по молочного цвета бедрам скользят джинсы с бельем. Трусики все-таки были. Блядь, какая сейчас разница?! Я злюсь на себя; разъярен за то, что позволил этой агрессии вылиться на нее.

Я хотел привезти ее домой, объяснить все, поселить в своем подвале и продолжать подготовку к следующей операции. Но из-за моей несдержанности и страха все полетело к чертям. Как теперь разгребать последствия, понятия не имею.

Острота зрения и здравость рассуждений понемногу возвращаются. Я смотрю на Мишель и содрогаюсь от понимания того, что могло бы произойти, не останови она меня именем брата.

Как только Мишель приводит себя в порядок, шагаю к ней, и она снова сжимается, с ужасом глядя на меня. Руки сами собой сжимаются в кулаки.

― Поехали.

― Можно я просто уйду, Финн? ― просит дрожащим голосом.

― Нет.

― Финн, я никому не скажу, правда. Ты же моя семь… Ты был моей семьей, я не предам тебя никогда.

Глава 4

Когда-то это был престижный коттеджный поселок. Дома здесь строили явно не бедные люди. Но он оказался заброшен, потому что из-за большого количества песка грунт потихоньку проседал, утаскивая за собой строения. Как объяснил бывший хозяин моего коттеджа, никто не ожидал, что строительная фирма, которая возводила поселок, так нагло нарушит все нормы строительства. Он был счастлив, когда я позвонил по номеру, написанному на выгоревшей табличке, что стояла у ворот, и предложил ему купить его коттедж. Здесь уже давно никто не жил, и все дома были выставлен на продажу. Но скандал со строительной фирмой был слишком громким, чтобы кто-то захотел покупать здесь жилье. Так я оказался единственным жильцом в поселке. Бывший хозяин коттеджа, с учетом компенсации, полученной от строительства, с продажи дома вернул то, что вложил в него. Мне было наплевать, сколько платить, только бы оказаться в заброшенном месте без единой души. Таков был план, и я его осуществил.

Ворота закрываются, я открываю дверцу, и вокруг моих ног тут же начинают крутиться собаки. Два питбуля ― единственное, что вынуждает меня показываться людям при дневном свете. Я регулярно вожу их к дрессировщику и в ветеринарную клинику. Это не та порода собак, на дрессировку которой можно забить. Они требуют постоянного воспитания, иначе станут сильнее хозяина.

Треплю собак по холкам.

― Тихо, тихо, спокойно. У нас гостья, ведите себя прилично, злодеи.

Обхожу машину и смотрю через боковое стекло на Мишель. У нее огромные глаза и испуганным взглядом она провожает крутящихся у моих ног хищников. Открываю ее дверцу и подаю руку.

― Не бойся. Без команды они ничего тебе не сделают. Если, конечно, ты не наставишь на меня пистолет или не попытаешься ударить. Тогда я за них не отвечаю. Бакс, Виста, сидеть! ― Поворачиваю голову и наблюдаю, как собаки покорно опускаются на задницы, продолжая нетерпеливо ерзать ими по земле. Им интересно познакомиться.

Помогаю Мишель выйти из машины, забираю с заднего сиденья сумку, маску и перчатки. Захлопываю дверцу и подхожу к Мишель.

― Тебе нужно дать им себя обнюхать, иначе они тебя могут покусать, если вдруг выйдешь. Бакс, Виста, ко мне, ― зову собак, они тут же срываются с места и подбегают, поглядывая на Мишель. Заглянув мне в глаза, как будто ища одобрения, собаки, не получив отказ, обнюхивают Мишель. ― Все хватит. Идем в дом, Мишель.

Кладу руку на ее поясницу, и она вздрагивает. Я должен извиниться за инцидент в лесу, но позже. Сейчас мне нужно просто уединиться, чтобы, как минимум, сбросить напряжение, которое так и блуждает до сих пор в моем теле, ища выхода. Не хочу повторения того ужаса, который чуть не натворил, так что придется по-другому.

Завожу Мишель в дом и, не давая осмотреться, веду к двери в подвал. Это единственная комната без окон, с одной дверью и запирающаяся на наружный засов. Все остальные можно легко открыть изнутри или выйти в окно, ни на одном здесь нет решеток. Завожу ее в подвал. По мере того, как мы спускаемся по лестнице, под ногами загорается свет. Включаю потолочный светильник, и Мишель осматривается. Пытаюсь увидеть помещение ее взглядом. В целом неплохо. Здесь я сделал не вычурный, но неплохой домашний кинотеатр. Диваны остались от прежнего хозяина, даже были обмотаны пленкой, которую не снимали после покупки. Я только навесил телевизор и поставил сбоку бильярдный стол. Здесь достаточно уютно и тепло, так что, думаю, Мишель не будет против такого заточения.

― Я скоро вернусь.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но она зовет меня, и я снова поворачиваюсь лицом к Мишель.

― Финн! Ты хочешь меня здесь оставить? ― Я пожимаю плечами. ― Я же сказала, что никому ничего не скажу.

―Прости, Мишель, я не могу тебя пока отпустить. И прости за то, что произошло в лесу. Я… ― чешу затылок. ― Я не должен был к тебе прикасаться. ― Она молча кусает губы и смотрит в сторону. ― Я скоро вернусь.

Разворачиваюсь и быстрым шагом покидаю подвал, запирая его на засов. Упираюсь лбом в дверь и закрываю глаза. Член требовательно пульсирует, снова наливаясь кровью. Неудовлетворенное желание дает о себе знать болезненными ощущениями. Я мог бы сказать, что это только адреналин, но тогда совру сам себе. Это Мишель. Ее молочно-белая грудь, упругая, нежная, со светло-розовыми сосками. Это ее киска с розовыми лепестками губок, и ее запах. Даже ее, блядь, рыдания, похожие на стоны. Поднимаю руку, которая побывала у нее между ног, и подношу ее к носу. Больной ублюдок. Извращенный мудак. Но я уже не могу остановиться. Слышу ее шаги в подвале, чувствую ее присутствие и сладкий запах ее киски. Поспешно расстегиваю второй рукой ширинку и быстро дрочу, сжимая член практически до боли. А ноздри широко раздуваются, вбирая в нос сладкий запах.

― Финн! ― слышу снизу, и это окончательно срывает мне тормоза. Ускоряю движение руки, едва сдерживая стоны. ― Финн! Пожалуйста!

И это жалобное «пожалуйста», глухо доносящееся до меня из-за двери, окончательно срывает крышу. Я лечу в бездну и, сука, ни о чем не жалею. Под закрытыми веками пляшут пятна, воображение рисует развратные картинки с Мишель в главной роли, а голос из подвала подгоняет мои фантазии, вынося их на новый уровень. Я кончаю жестко, едва удерживаясь на дрожащих ногах.

Я в ярости. На себя, на нее, на ситуацию. Меня раздражает сейчас все: моя сперма, стекающая по двери, ее голос из подвала, мои трясущиеся руки и ее запах на моих пальцах. Судорожно застегиваю ширинку, иду в туалет рядом, отматываю туалетную бумагу и, вернувшись к подвалу, стираю следы своей несдержанности. Ну что мне стоило накормить Мишель, устроить ее с удобством, и поехать к Камилле за своей порцией жесткого секса? Нет, мне надо было сделать все через задницу. Но нужно признать, разрядка немного прояснила мысли. Но вместе с ней, к сожалению, проснулась совесть, которая мне сейчас совершенно не к месту.

Возвращаюсь в туалет, с остервенением дважды мою руки с мылом. Нюхаю пальцы, убеждаясь, что смыл с себя ее запах. Иду в кухню, разогреваю нам с Мишель обед. Спускаюсь в подвал. Она лежит на диване, скрутившись в позу эмбриона. Ставлю поднос на столик перед диваном.

Глава 5

Бросаю одеяло, подушки и постельное белье на диван и тут же разворачиваюсь на выход.

― Ванная комната там, ―машу рукой в сторону белой двери. ― Скоро вернусь с ужином.

― Я не голодна, ― рычит Мишель мне в спину.

― Скоро вернусь, ― повторяю настойчиво. ― Выбери пока фильм.

― Фильм? Будем фильмы смотреть? А я думала, будет второй заход с изнасилованием.

С раздражением хлопаю дверью в подвал и резко дергаю засов, чтобы закрыть Мишель внизу. Бросаю в микроволновку ужин разогреваться, а сам кормлю собак. Пока они жадно набрасываются на корм во дворе у своего вольера, я осматриваюсь по сторонам. Стало жарко. Или это я так себя чувствую, потому что лицо и шея горят. Не от стыда, нет. От неудовлетворенного желания. Мне хочется свалить к Ками, но я не могу в первый день оставить Мишель саму. А если ей что-нибудь понадобится? Завтра нужно будет съездить в их с Малоуном дом, чтобы привезти ей вещи и что там еще потребуется.

Нехотя возвращаюсь в дом, достаю ужин из микроволновки, раскладываю по тарелкам. Беру из холодильника остатки салата и делю напополам, свежий делать мне лень. Прихватываю пару бутылок пива, ставлю все это на поднос и иду к подвалу. Спускаюсь, Мишель в комнате нет. За дверью ванной слышу всхлипы и шум воды. Мне бы стоило испытывать стыд и сожаление, отпустить ее, но я не могу. Где-то в глубине души я понимаю, что, если расскажу ей все, как есть, она не осудит и не сдаст меня. Но также я понимаю, что тогда больше никогда ее не увижу, она сбежит.

А потом в меня ударяет мысль: если у людей Маккензи я нахожусь в розыске, то они станут искать и ее, потому что мы ― единственные оставшиеся в живых. Маккензи ведь не в курсе, на что способна Мишель. А если он уже ее пасет? Я застываю, пораженный этой мыслью. Что, если я привел их в свое убежище? Адреналин возвращается, поджигая мои вены и заставляя кровь быстрее бежать по ним, и в ушах слышать только грохот. И мозг уже работает в усиленном режиме, выстраивая план, что делать дальше. Мне нужна ночная вылазка по окрестностям. Я не смогу спокойно уснуть, если не буду уверен, что все чисто. У меня хорошо защищенный дом, но это еще не гарантия безопасности, если сюда пожалуют ирландские головорезы.

Прерываю мысли и глубоко дышу, чтобы не вести себя снова, как сорвавшееся с цепи животное, когда Мишель выходит из ванной. Она поправляет завязанные в хвост волосы, перекидывая их на спину. И снова я замечаю мелкую деталь: ее волосы тяжелые, они с характерным хлестким звуком касаются ее спины. Странно, но это тоже возбуждает. Даже такая мелочь. Чувствую себя больным фетишистом. То пальцы ног, то волосы. Но все никак не могу охватить образ в целом, только мелкие детали, какие-то оттенки ее внешности. Возможно, сказывается моя нынешняя деятельность, которая научила меня подмечать незаметные на первый взгляд тонкости. Или то, что я скучал по Мишель. Действительно скучал. Сейчас мне хочется увидеть ее лучезарную улыбку и услышать кристальный смех. Но, боюсь, это мне будет доступно еще очень нескоро, с учетом сложившихся обстоятельств.

Ставлю тарелку сбоку от своей.

― Садись поешь.

― Я же сказала, что не хочу. ― Она останавливается в нескольких шагах от меня и обнимает себя за плечи. Бросает быстрый взгляд в сторону ступеней из подвала, и я качаю головой.

― Даже не думай в этом направлении, Мишель.

― Зачем я тебе? ― устало спрашивает она.

Я киваю ей на диван и на тарелку.

― Садись ешь, поговорим.

Она послушно устраивается рядом, берет тарелку. Я открываю оба пива и ставлю перед ней бутылку. Она делает несколько глотков, а я смотрю на ее губы. На то, как они обхватывают горлышко бутылки. Ох, не бутылку такие губы должны обхватывать. Тяжело сглатываю и отворачиваюсь, чтобы не развивать фантазию. Хотя что ее развивать? Еще четыре года назад в своих мечтах я уже раз тридцать кончил ей в рот. Черт! Пора это остановить.

Мы начинаем есть. Я быстро прокручиваю в голове то, что ей можно сказать, а что лучше утаить. Но пазл все никак не складывается. Ничего нельзя говорить, ради ее же безопасности. Но она вопросительно поглядывает на меня, ожидая ответов. Крепко сжимаю челюсти.

― Финн… ― нерешительно зовет она.

― Что? ― рявкаю, не сдержавшись.

― Там Дикси одна дома. Она старая. Питается по расписанию… Я…

― Я вечером заберу ее сюда.

― Спасибо, ― шепчет она, а потом снова начинает: ― Финн…

― Ладно, ― решительно заявляю, откладывая в сторону вилку. ― Я не могу рассказать тебе всего. Но кое-что все же озвучу, чтобы ты не видела во мне врага. ― Она отводит смущенный взгляд, и я с ужасом понимаю, что она уже сделала определенные выводы. Неправильные выводы. ― Посмотри на меня, Мишель. Ты меня боишься?

Мне важно услышать ее ответ. Но еще более важно знать, какие чувства она испытывает в данный момент. Потому что от этого зависит то, насколько комфортно ей будет рядом со мной. А мне хочется, чтобы было комфортно. Чтобы она могла расслабиться. Для этого ей нужно понять, что со мной она в безопасности и пребывает в моем доме не потому что я хочу ее обидеть, а потому что хочу защитить. Да, изначально я привез ее, потому что не знал, что делать со свидетелем. Но теперь мое единственное желание в отношении Мишель ― защитить.

― Немного, ― наконец отвечает она.

― Почему?

Она смотрит на меня, как на идиота, что, в принципе, логично.

― Потому что на моих глазах ты убил человека.

― На твоих глазах я выпустил пулю из снайперской винтовки. Ты не видела, что я убил человека.

На мгновение на ее лице мелькает сомнение, но тут же исчезает. Она кусает нижнюю губу и слегка хмурится. А потом ее взгляд проясняется, и она снова задирает подбородок.

― Но ты убил.

― Убил, ― спокойно подтверждаю я.

― Кем он был? ― тихо спрашивает она севшим голосом.

― Одним из тех, кто виновен в гибели моей семьи. ― Мишель ахает. ― Неужели ты думала, что я позволю этим подонкам продолжать топтать эту землю и наслаждаться жизнью, когда моя семья была убита таким ужасным образом? Мишель, я хочу, чтобы ты понимала. Я уже не тот хороший парень, которого ты знала. Я стал плохим. Меня вынудили им стать.