Служанка для последнего из драконьего рода

ГЛАВА 1. Западня

Эстер

Стою перед дверью и никак не могу решиться переступить порог. Барон Гийом де Круаль — крайне неприятный в общении человек и мы с матерью полностью от него зависим. Каждое столкновение, словно хождение по краю, того и гляди — сорвусь вниз. Но раз барон вызвал к себе, придется пережить парочку неприятных минут. Главное, чтобы он не завел свой прошлый разговор по новой! А остальное можно стерпеть.

Стучу коротко два раза и захожу. Неприятный запах кислого вина и дешевого табака ударяет в нос. Опускаю глаза в пол и коротко приседаю.

— Звали, господин де Круаль?

— Эстер! — излишне радостно восклицает и добавляет. — Проходи, побеседуем. Закрой за собой дверь.

Начало мне уже не нравится, и, если бы не зависимое положение — бежала от этого мерзкого, страдающего отдышкой и излишней полнотой мужчины, как можно дальше.

Присаживаюсь на самый краешек стула, напротив барона. Он восседает за массивным столом из темного дуба, развалившись в своем потрепанном и засаленном на подлокотниках кресле. Даже не поднимая глаз, я знаю, как выглядит де Круаль. Молодое, одутловатое лицо, из-за чрезмерных возлияний, обвисшие щеки, узкие щелочки глаз и потный лоб. А, и еще… Едва не забыла! Нос! Он у барона выдающийся: большой, мясистый, вечно подтекающий, как сломанная водонапорная колонка. И в руках у него — не первой свежести платок. Этот образ настолько прочно засел в мозгу, что и захочешь забыть — не получится.

— Ну что, Эстер, — произносит неспешно, наклонившись вперед, отчего кресло издает скорбный скрип, — принесла деньги? Или ты решила, что я поверю твоим сказкам о богатом дядюшке?

Ну вот! Началось! Знает ведь, гад, что мне не у кого занять и сам же платит копейки за работу. Но продолжает давить. Напоминает, загоняет в угол… Даже боюсь представить зачем он это делает.

— Я просила вас подождать ещё немного, господин. И совсем скоро верну долг! Я готова работать день и ночь, чтобы покрыть…

Торопливо бормочу, но барон перебивает.

— Работать? Ты и так пашешь, как лошадь. И твоего жалкого заработка едва хватает на то, чтобы кормить больную мамашу. А долг всё растёт. Проценты, знаешь ли, — он мерзко усмехается. — Но я могу предложить тебе другой способ расплатиться, Эстер. Гораздо более… приятный!

Внутри все холодеет от этих слов. Предчувствие меня не обмануло, барон действительно строит какие-то планы на мой счет! Вскидываю глаза и спрашиваю со страхом:

— Что вы имеете в виду, господин?

Барон быстро облизывает губы и одаривает похотливым взглядом.

— Я говорю, что ты можешь стать моей! И тогда все долги будут сразу же забыты. А твоя матушка будет жить в тепле и достатке. Неплохая сделка, а?

Вздрагиваю, словно от пощечины. Волна отвращения прокатывается по телу.

— Нет! Никогда такому не бывать! — восклицаю скорее, чем успеваю придумать более мягкий и уклончивый ответ.

Лицо барона приобретает багровый оттенок. Улыбка меркнет и глаза превращаются в еще более узкие и злобные щелочки.

— Я предлагаю тебе спасение, глупая девка! А ты еще и носом воротишь?!

Тяжелая ладонь барона с грохотом опускается на столешницу. Раздается звон стекла — это полупустая бутыль от вина сталкивается с бокалом. И этот звук отрезвляет меня. Ярость и отвращение все еще кипят внутри, но они бесполезны. Де Круаль держит в руках все нити. И, если есть хоть крошечный шанс оттянуть неизбежное, нужно им воспользоваться. Закусив щеку до боли, заставляю мышцы лица растянуть губы в подобие улыбки. Только бы ОН не понял, насколько мне противен!

— Господин де Круаль, если бы вы согласились подождать еще пару месяцев, то я вернула бы все монеты до последнего медяка, да еще с процентами! Прошу вас! Я очень хочу закрыть долг перед вами, видят боги! А уж после, можно и о другом поговорить.

Игриво подмигиваю, хотя мне хочется в ужасе убежать. Ну же, соглашайся, жирный боров! Ты же любишь деньги гораздо больше, чем красивых женщин и развлечения!

Барон колеблется какое-то время, но жадность все же перевешивает. И он произносит:

— Ладно. Один месяц! Суетись, ищи медяки, работай... Но не забывай, Эстер, — он понижает голос, — в Вирнелле всё принадлежит мне: дома, лавки, люди вроде тебя. И когда холод и голод сделают свое дело, ты сама постучишься в эту дверь. Тихая и покорная. Потому, не испытывай мое терпение! Этот месяц — моя щедрость. Не заставляй меня пожалеть о ней.

Барон самодовольно складывает руки на круглом животе и кивает мне.

— Иди. Время пошло!

Встаю и кланяюсь, отступаю к двери.

— Спасибо, господин. Я все верну!

— Ну-ну, — доносится язвительный ответ вдогонку. — Я буду ждать тебя, Эстер!

Оказываюсь снаружи и шумно выдыхаю. От безысходности хочется плакать. Где же я возьму такую сумму? Да еще так быстро! Мама болеет и не может работать, а я и так вкалываю от рассвета до заката, чтобы покрыть самые простые нужды: еда, тепло, кров над головой и кое-какие травы для матери.

Что же делать?

Сжимаю пальцы в кулак и ногти впиваются в ладонь. Но даже эта боль не приносит облегчения, я ничего не чувствую, кроме всепоглощающего ужаса. Через месяц барон снова потребует свое, и мне нечего будет предложить ему, кроме собственного тела. Но об этом даже думать не могу! Лучше уж сразу смерть!

ГЛАВА 2. Сомнительное предложение

С пылающими щеками и со слезами на глазах, я сбегаю на кухню. Здесь царство «ворчливой» Берты — как ее все кличут в городке. Даже не знаю, кто дал этой старушке подобное прозвище, но оно ей отлично подходит. Так и при виде меня она сразу накидывается с упреками:

— Куда по вымытому? Кыш!

Но завидев мое лицо, Берта смягчается.

— Чего стряслось? Выглядишь так, будто конец света наступил, а нам сообщить забыли! Присядь вон туда, девонька.

Забиваюсь в угол, упав на старую колченогую табуретку. Закрываю лицо руками, чтобы спрятать от кухарки слезы.

— Не завтракала, поди? — хмуро произносит, но с расспросами больше не лезет. — Вот, держи!

На выскобленный до бела дощатый стол, опускается стакан молока и краюха вчерашнего хлеба. Отщипываю самую малость мякоти, испытывая стыд за собственную слабость. Дышу глубоко через нос, прогоняя слезы.

— Берта, а ты не слышала — не нужна ли еще кому работница в городе? Я могла бы убирать по вечерам, или прясть, или еще чего…, — спрашиваю, когда удается взять эмоции под контроль.

Берта в этом плане — ценный кладезь сведений и сплетен. Уж она-то все знает, что в городе творится. А родилась так давно, что и сама, пожалуй, не помнит точного возраста.

— Эстер, все тебе неймется! — фыркает. — Вот и мать твоя такая же была. А к чему все это привело? Слегла и не встает! Хочешь тоже ноги протянуть? Хоть бы мужика себе нашла наконец-то, да и решил бы он все твои проблемы. Не хочешь сама замуж, так о матери подумай! На сколько еще хватит твоих сил и здоровья? — цокает с осуждением.

— Замуж не вариант, — качаю головой и тут же вспоминаю о предложении барона. Вот где ужас-то!

— Ну не знаю тогда. В Вирнелле работы нет, каждый за свое место держится, наш упырь все к рукам прибрал, со всех соки тянет, — Берта зло сплевывает на пол. Никто барона не любит. Оно и понятно: кому же по душе жадный и жестокосердный хозяин?

— Тогда, я пропала…, — голос падает до шепота. — Барон дал мне последний месяц на то, чтобы вернуть долг. А там сумма за шесть месяцев проживания! Где же взять столько монет? Еще и мама болеет, — отворачиваюсь к стенке, сдерживая рыдания, которые снова встали комом поперек горла. И не хотела жаловаться Берте, а оно само получилось.

— Ох, девочка! — жалостливо вздыхает Берта, на миг отбросив свой образ ворчливой и вечно недовольной старухи. — Сколько я повидала на своем веку таких несчастных: ни денег, ни справедливости, ни защитника… только одна юность, да красота! Но разве на них проживешь?

Мне показалось, что Берта говорит о себе. И искренне стало ее жаль. Кто знает, какой была ее жизнь в молодые годы? Может, она, как и я — страдала от внимания деспотичного хозяина? Или тянула на себе семью…

Допиваю свое молоко и доедаю хлеб. Оставить хоть крошку на столе — значит, обидеть хозяйку кухни.

— Спасибо, Берта. И не бери в голову мои слова, выпутаюсь как-нибудь! — киваю на прощание и собираюсь переступить порог, как кухарка меня останавливает.

— Ишь, шустрая какая! Постой, есть один вариант, хоть и сразу предупреждаю — непростой и не самый лучший.

Возвращаюсь на место, и в душе расцветает робкая надежда. Неужели есть для меня выход? Я готова на все, лишь бы избежать участи стать личной игрушкой барона. Буду работать не покладая рук. Спать могу еще меньше, отдыхать — тоже. Не привыкать!

— Не томи, Берта, рассказывай! — подгоняю, изнывая от неизвестности.

— Слышала, должно быть, про хозяина замка на горе? — спрашивает, а сама возвращается к своей стряпне. Что-то помешивает в булькающем котелке большой поварешкой.

— Слышала. Да разве это не враки? Якобы живет там лорд-отшельник, один-одинешенек. Туда, считай и дороги-то нет, все поросло травой да кустарником. Может, и умер уже давно хозяин!

— Неправильно, — хмыкает довольно Берта и поворачивается лицом. — Жив хозяин замка, и даже торговец к нему ездит раз в неделю. Привозит провизию: мясо, хлеб, сыр и прочее съестное.

— Неужто?

В рассказ Берты верится с трудом. Это, как если бы мне кто-то сказал, что в колодце завелся водяной!

— А то! Уж поверь мне, девочка, в этом замке есть жизнь и… золото! Торговец клялся и всем в таверне тыкал под нос золотой чеканной монетой, которой с ним расплатился хозяин.

— Да то, верно, торговец перебрал с дешевым вином в «Дырявом котелке». Всем известно, что пойло там подают отвратительное! И приличные люди туда не ходят, — хмыкаю и складываю руки на груди.

— Много ты понимаешь! — ворчит Берта, оправдывая свое прозвище. — Я сама видела ту монету и могу сказать с уверенностью: золото! Самое настоящее. Представь, сколько бы мог заплатить тебе хозяин за уборку и стряпню, если он платит цельный золотой за котомку с харчами?

Рассказ звучит заманчиво, да и предложение такое, что голова идет кругом. Вот только кажется мне, что не все так гладко, как рассказывает Берта. И неужели не нашлось дураков, готовых за обычную работу получить столь щедрую оплату? Об этом и заявляю старухе.

— Конечно, это не все, — она мрачнеет. — И я тебя сразу предупредила, что это сомнительный вариант. И только тебе решать — пойти туда или нет. Но ходит слух, что все, кто ступил на землю лорда без приглашения — либо пропали и больше их никто не видел, либо вернулись с пустыми руками, так и не найдя дороги к господскому дому. То ли проклятое это место, то ли сам хозяин — безумен. Да так оно и есть. Только торгаш Томас возвращается оттуда целехоньким и невредимым. И вот еще одна странность: дорогу не помнит. Будто память кто стирает.

ГЛАВА 3. Вынужденные меры

Бреду в комнату к барону де Круалю, а сама все в голове кручу: чем бы еще таким заняться, что могло бы принести дополнительные медяки. Собирать и продавать травы? Долго, и денег с этого пшик! Шить рубашки? Тоже не быстро, да и рукастых мастериц хватает. Милостыню просить гордость не позволит, да и кто подаст? Когда в каждом доме на лавке — с пяток своих голодных ртов, если не больше!

Тяжелый вздох слетает с губ, и я принимаюсь за работу. Благо, барон в это время уже где-то на выезде, и я могу не опасаться приставаний с его стороны. Прячу волосы под платок, подтыкаю подол юбки и закатываю рукава. Перво-наперво — надо выветрить тяжелый винный дух из комнаты де Круаля. Распахиваю створки окна шире, впуская свежесть и почти летний ветерок.

Солнце скользит лучом по полу, и я качаю головой. Вот уж грязь какая! А ведь два дня назад здесь все отмыла до блеска. Но ежели ходить сапожищами грязными, да плевать на пол — ненадолго хватит моей уборки.

Молча таскаю воду ведрами с улицы, чтобы привести спальню и кабинет барона в порядок. Мою, тру, скребу… Нет конца и края одним и тем же монотонным действиям. А вода все грязная остается! Свинтус, а не благородный господин! Поди, у простых людей в доме чище в три раза, чем у него в покоях!

Наконец-то привожу комнату в такой вид, что и самой приятно, и за проделанное не стыдно. Конечно, можно было бы сделать работу тяп-ляп, кое-как скрыв грязь и смахнув пыль со стола. Но не могу так и не умею, совесть не позволит. Да и от стыда бы сгорела, если бы кто попрекнул некачественно проделанной работой или ленью.

Забираю с собой грязное белье, рубашки для стирки и пячусь задом, стараясь лишний раз и не ступать по чистому полу. И попадаю прямиком в лапы к барону.

— Эстер, ты намеренно меня провоцируешь? Юбки задрала, ножки оголила… А чего тогда носом крутишь? Давно бы пришла ко мне сама, я ж не обижу. Будешь как первая красавица — в шелках щеголять. Только скажи ласковое слово, и я весь твой!

Сжимает меня с силой, бесстыже лапая своими ручищами. От барона разит перегаром и потом, меня мутит, и я едва не плачу, пытаясь вывернуться.

— Пустите! Мы же договорились!

— А коли передумал? — хмыкает пьяно, оставляя слюнявый поцелуй на моей шее. — Такой славной девушке не место в служанках! Идем! — толкает вперед и я лечу лицом вниз, приземляясь на свежевымытый пол.

Паника и страх парализуют лишь на мгновение, но уже в следующую секунду оказываюсь на ногах.

— Пойдем в постель! — пытается поймать за руку, но я ловчее и быстрее, к тому же — барон слишком пьян и грузен, чтобы гоняться за мной.

Его ноги разъезжаются на влажном полу. Он спотыкается об кучу грязного белья и летит на пол. Раздается ужасающий грохот. Я даже зажмуриваюсь на мгновение. Неужто убился?

Но… нет. Упал и отключился. Надо же! Облегчение прокатывается волной по телу. Аккуратно обхожу барона, проскальзывая к выходу. В спину доносится громкий мужской храп.

Сбегаю по ступеням вниз, умом понимая, что будь барон хоть чуточку трезвее, моя участь уже была решена. Сделал бы своей и опозорил так, что после такого — только в петлю! Липкий страх запоздало разгоняет сердце и кровь. А если это повторится? И кому жаловаться? Против барона мужики не попрут, даже если бы на месте меня оказалась чья-то родная дочь. А тут — какая-то девка!

Всхлипываю, закусив кулак зубами, пока никто не видит. Неужели это и есть моя судьба? Стать постельной грелкой для мерзкого барона-пьянчужки? Терпеть его приставания, угождать…

Трясу головой. Даже одна мысль об этом меня убивает. Нет уж! Лучше пропаду в лесу, сгину на проклятых землях таинственного лорда-отшельника, чем так! И, приняв такое решение, тут же успокаиваюсь. Я еще поборюсь за свою жизнь, за свободу и честь. Только бы матушка без меня не зачахла совсем!

Ныряю под лестницу, где мы снимаем крохотную комнатушку, одну на двоих. Здесь нет окон и вечно не хватает воздуха. Но зато есть две лежанки и маленький сундучок для вещей.

Мама не спит. Кашляет и ворочается, мучаясь от неизвестной болезни. Уж что мы только не испробовали! А кашель все не уходит, и силы матушкины тают, словно огарок свечи.

Конечно, ей бы на солнышко, на свежий воздух, да хорошее питание. Глядишь, и силы бы появились бороться за жизнь. А так… Уходит понемногу моя дорогая, и ничего-то с этим не поделать. Всякий раз, как вижу ее в таком состоянии — хочется выть от боли и страха потерять, но вместо этого только шире улыбаюсь и задорно говорю:

— Матушка, а вот и я!

Она тут же садится выше и ласково произносит:

— Эстер! Девочка моя!

Это наши обычные приветствия, и я не представляю, как буду жить, если однажды не услышу этих слов в ответ.

— Кушать хочешь? Сейчас сбегаю к Берте за завтраком для тебя. Уже десятый час!

— Не хочу, милая. Оставь! — ловит меня за руку и тянет к себе из последних сил.

— А что хочешь? Может, вывести тебя на крылечко? Барон напился и спит, мы никому не помешаем.

Продолжаю держать лицо, хотя нос щиплет от подступающих слез. Матушка совсем плоха!

— Нет, дочка. Посиди со мной немного. Ты все бегаешь, с самой зорьки на ногах. Устала поди.

ГЛАВА 4. Чужое мнение

Выхожу прочь со двора, и направляюсь к небольшому торговому ряду, который до обеда всегда полон желающими продать свое и купить соседское добро. В основном торгуют продуктами: яйцами, молоком, домашней сдобой и вареньями. Как земля даст урожай, появятся и другие харчи: картошка, морковь, лук да свекла. А еще ягоды и фрукты. У кого что есть с избытком, то и несут на продажу. И в любой другой день я бы остановилась поглазеть, да, может, поторговаться чуток, но не сегодня.

Бегу дальше, в самый конец ряда. Где-то здесь должен быть и дядька Томас. Он скотину держит, потому у него отдельное место. Продает не только свежину и яйца, но и цыплят, и навоз на удобрение, и перо для подушек… Да много чего!

— Здравствуйте! — киваю улыбчивому мужчине. — Дядька Томас, я — Эстер. Помните? Дочь Лилианы.

— А как же… Помню, помню. Как матушка твоя? — вежливо интересуется, пока нет других желающих поболтать или купить товар.

— Болеет, — признаюсь с тяжелым вздохом. — Но у меня к вам дело есть. Поможете?

— В долг не продаю, милая. Извини! — улыбка сходит с его лица. — Самому детей кормить надо.

— Нет-нет, я не за этим, — продолжаю улыбаться, хотя от слов Томаса бросает в жар. Все считают нас с матушкой нищими побирушками. Вот такая незавидная доля для двух трудолюбивых женщин, что всю жизнь моют чужие дома, не имея собственного угла!

— Тогда, слушаю, — успокаивается Томас, видя, что я не клянчить еду в долг пришла.

— Говорят, вы иногда ездите к лорду-отшельнику в горы…, — начинаю издалека, но дядька меня перебивает.

— Кто говорит? Враки все! И не слушай тех глупцов! Нет там никого, в горах!

— Значит, вы все-таки там бывали, раз утверждаете с такой уверенностью, что никого нет. Дом пустует? — подлавливаю испуганного торговца на его же словах.

— Эстер, оставь идею забраться в господский дом. Проклятый он, как и его хозяин, — понижает голос почти до шепота. — Дурное место, гиблое. И если бы не страх перед лордом, я бы ни в жисть туда больше не поехал. И золота мне его не нужно! — дядька Томас бросает испуганный взгляд в сторону леса, над которым виднеются пики гор. — Да разве меня кто-то спрашивает? Не приеду — сгинет моя семья!

— Лорд так жесток? Он вас запугивает? — переспрашиваю. Так как действия отшельника никак не вяжутся со словами Берты и самого Томаса. Ему хорошо платят, вдвое превышая стоимость и еды, и подвоза. Так почему же дядька его боится?

— Не угрожал, но дал понять: один неверный шаг и я пожалею. Я вообще не должен об этом говорить. Лорд не любит, когда о нем болтают! Иди, Эстер. Мне торговать нужно! — прогоняет прочь, машет на меня руками. А глаза испуганно блестят.

— Так никого же нет, кроме меня! — отвечаю с коротким смешком. — Я уйду, но вы ответьте еще на один вопрос: где начинается тропинка к дому лорда?

— Глупая девушка! Не надо оно тебе. И что ты будешь делать у лорда? — складывает руки на груди Томас, посматривая на меня с осуждением. Будто бы я о чем-то неприличном спрашиваю.

— Убирать! — хмыкаю. — Наверняка у лорда грязь и пыль, а я отлично управляюсь с тряпкой и веником! И стряпать умею, и печь, и за садом ухаживать. Неужели не найдется работы у него для меня?

— Сумасшедшая! — фыркает Томас. — Никто не возвращался еще от лорда, кроме меня. Думаешь, отшельником он стал просто так? Избегает людей, поселился в самой чаще, под горой. Живет в одиночестве…

— Да и пусть себе живет! Я мешать не стану. Сделаю свое дело и уйду. Могу и в сторожке какой-нибудь ночевать, лишь бы платили, — стою на своем. — Так, где тропинка, дядька Томас?

— Вот уж заноза! — недовольно качает головой. — Не отстанешь ведь… Дойдешь до кромки леса и ищи самый высокий дуб. Вот от него тропинка и вьется. Только кто ни ходил — ни разу не дошел. Должно быть, заколдованный лес и все вокруг замка господского!

— Спасибо, проверю.

— И не боишься? А коли зверье нападет, или еще чего похуже? — задает новый вопрос Томас.

Задумываюсь. Перспектива быть съеденной волками жутковата, но еще больше меня пугает роль постельной грелки. Потому качаю головой.

— Не боюсь. Я честная и работящая девушка, мне боятся и стыдится нечего. Не возьмет на работу — вернусь. А возьмет, так еще свидимся, дядька Томас!

И, махнув ему на прощание, ухожу прочь из города. Туда, где начинается дикий лес и живет таинственный отшельник. Кто он и зачем прячется от людей? Помимо желания заработать и спасти мать, меня подстегивает любопытство. Еще ни разу я не выбиралась так далеко за пределы Вирнелла. А путешествие к замку под горой — настоящее приключение!

ГЛАВА 5. Хозяин проклятого леса

Солнце стоит высоко и шагать к лесу совершенно не страшно. Я подбадриваю себя мыслями, что новая работа решит все наши с матушкой проблемы. Смогу съездить в соседний город за лекарем и попытать счастья там. А вдруг, он сможет спасти маму?

По дороге обрываю несколько веточек зверобоя и душицы. А еще дальше, у самой кромки леса — натыкаюсь на полянку с лимонником. Такие чудесные травы, и чай из них ароматный! Не могу пройти мимо и набиваю полные карманы. Позже — разложу их сушиться на солнышке. А если все сложится, то и лорда напою лучшим чаем в его жизни. Наверняка ему не до травок в своем замке!

Когда же открытая местность кончается и передо мной вырастает лес, замираю ненадолго, собираясь с духом. И не хочется верить в досужие домыслы, а страх все-таки сидит где-то глубоко внутри. А вдруг правда все то, о чем болтают? И лес заколдованный, и лорд — проклятый. И близко мне не подобраться, так еще и погибнуть можно…

Озираюсь на город и тут же даю себе мысленно пинка. И чего раскисла, Эстер? Назад пути нет, если только в постель к барону. А этому уж точно не бывать!

Нахожу глазами самый высокий дуб и направляюсь к нему, отбросив все сомнения. У дерева действительно виднеется тропка. И видно ее довольно хорошо. Чего там жители выдумывают? Отправляюсь по ней дальше, и с каждым шагом лес будто бы становится гуще, плотнее. Ветви переплетаются между собой, образуя узкий проход — без топора с тропинки не сойти. Так что мне один путь — все дальше в чащу.

Солнце скрывается за густыми верхушками деревьев, и мне приходится идти медленнее, всматриваться в тропинку под ногами, уворачиваться от хлестких веток. И чем гуще тени, тем холоднее становится вокруг. Не раз и не два я думала повернуть назад, но вспоминая слова барона и больную матушку, заставляла себя сделать еще с десяток шагов. И только пройдя таким образом где-то с час, вынуждена была признать, что лес и вправду заколдованный. Тропинка никуда не вела. Конца и края моим хождениям не было. А ведь я уже должна была достигнуть подножия горы!

Останавливаюсь передохнуть и перевести дыхание. И как назло, в тот же миг прорезает тишину леденящий душу волчий вой: длинный, протяжный, голодный… И ему вторят еще пару голосов — где-то чуть в стороне.

Волки! Самые настоящие, дикие, жаждущие отведать моей плоти… Страх подстегивает не хуже кнута, и я бросаюсь вверх по тропинке, умоляя мироздание, чтобы мне дали шанс выбраться из леса живой.

Через пару метров становится совершенно темно, и я сбиваюсь с шага. Передо мной только ветви да стволы деревьев, и я тычусь в них, обдирая руки и лицо. Продираюсь дальше, так как волчий вой приближается, а жить — ну очень хочется.

Умоляю лес пропустить меня, ведь я пришла с добрыми намерениями, и не желаю хозяину замка зла. В ответ на мои стенания, деревьев становится будто бы поменьше, и я вываливаюсь на небольшую полянку. Вокруг ни души, и только шорохи со всех сторон говорят о том, что я не одна. Где-то здесь, за кустами, бродит стая. И ждет удобного момента, чтобы напасть.

Верчусь на свободном пятачке, выставив вперед руку с зажатой корягой. Кто бы сейчас ни напал — я буду бороться до конца!

Вой раздается совсем близко, и я вскрикиваю от неожиданности. Но вместе с моим криком пропадает и волчий голос. Мне не видно, но за деревьями что-то происходит. Кто-то яростный и большой разносит там все в щепки, и волки позорно бегут, подвывая от ужаса и боли. И на этот раз мне становится по-настоящему страшно.

Этот кто-то в разы больше и страшнее волков. И всполохи неизвестного света, который периодически озаряет лес, выделяет на фоне неба неясный силуэт: то ли гигантская птица, то ли летучая мышь… Всхлипываю и закрываю голову руками. Кажется, еще мгновение, и эта громадина обрушится с небес, подминая под себя все: и деревья, и волков, и жалкую меня.

Шум стихает так же внезапно, как и появился до этого. Очевидно, бой утих и чудовище насытилось. Иначе как объяснить все происходящее? За спиной хрустят сухие ветви, и я со страхом оборачиваюсь. Лес в буквальном смысле расступается перед кем-то, пропуская крупный силуэт на мою полянку. Ну вот… теперь-то мне точно конец!

Дрожа от холода и страха, я с трудом поднимаюсь на ноги при появлении незнакомца. Его лицо скрыто за глубоким капюшоном, и только яркие, янтарные глаза смотрят из темноты на меня.

— Кто ты такая и что делаешь в моих владениях? — спрашивает ледяным тоном.

Я настолько не ожидала увидеть перед собой хозяина замка, что теряю дар речи. Так вот, кто устроил бойню! Но что за чудище тогда я видела?

— Ты меня слышишь? — резковато повторяет. — Кто ты и как здесь очутилась?

— Простите, господин! — спохватываюсь и опускаю глаза вниз. Я и так пялилась на лорда отшельника непозволительно долго. — Меня зовут Эстер, и я пришла только для того, чтобы наняться к вам в замок прислугой.

— Я не нуждаюсь в слугах, — тут же отрезает нетерпящим возражений тоном. — Здесь опасно, тебе лучше уйти!

Он что-то делает руками, отчего лес снова расступается и на этот раз мне отчетливо видно тропинку. Что это? Магия?!

— Иди по этой тропе и никуда не сворачивай. Она выведет тебя обратно к людям.

И так как я не тороплюсь уходить, хозяин строго произносит.

— Ну? Чего ждешь?

— Я не уйду, господин, — качаю головой и решаюсь взглянуть еще разочек на лорда. — Мое положение таково, что вернуться без денег я не могу. А у вас в замке, уверена, уйма работы для трудолюбивой девушки. Дайте мне шанс! Вы не пожалеете!

— Я же сказал — нет! — рыкает и резко разворачивается, едва не зацепив мое лицо краем своего черного плаща.

Уходит по другой тропинке, и только сейчас замечаю, что в глубине леса его дожидается конь. И он под стать господину: черный, косматый, какой-то весь из себя сердитый и нервный. Косит на меня карим глазом, когда подхожу ближе, но таким меня не испугать. Вполне себе обычный лорд, и обычный конь. И уж всяко лучше волков, чудищ, и пьяных баронов!

ГЛАВА 6. Правила и руины

Дубовые двери с выцветшей позолотой на ручках отворились со скрипом, нехотя впуская нас внутрь. Я притормаживаю на пороге, с любопытством выглядывая из-за широких плеч лорда. Перед нами раскинулся главный холл замка — просторный, высокий, дышащий забытым величием.

Воздух здесь стоит особенный: густой, пропитанный ароматами старого дерева, ладана и чего-то еще неуловимого. Лучи света, пробивавшиеся сквозь цветные витражи, рисуют на каменном полу причудливые узоры из голубых, багровых и золотых пятен.

Стены, некогда обитые дорогими тканями, теперь свисающими унылыми лохмотьями, обнажили каменную кладку. Кое-где по углам притаилась плесень. По периметру зала тянутся резные панели из темного дуба, сплошь покрытые сеткой из мелких и крупных царапин. И кто же испортил такую красоту?

Подавляю вздох огорчения и поднимаю взгляд выше. Потолок теряется в полумраке, но все же удается разглядеть остатки ручной росписи: на белом фоне парят сказочные существа — ящеры с огромными кожистыми крыльями. И их вид приводит меня в трепет. Существа выглядят совсем как живые и величественно поглядывают на нас с высоты.

По центру комнаты свисает массивная хрустальная люстра. Но свечей в ней нет, а часть хрустальных подвесок просто исчезла. Оставшиеся кристаллы тускло поблескивают в пыльных лучах солнца.

— Не наступайте на чёрные плитки, — резко произносит лорд, указывая на пол. — Доски под ними прогнили.

Я тут же уткнулась носом в пол, выбирая место куда поставить ногу. И только сейчас обратила внимание, что пол в холле выложен шахматным узором из белого мрамора и черного оникса, но темные плитки местами просели, образуя опасные провалы.

Я осторожно следую за лордом, отмечая про себя детали. Камин здесь поистине огромный, размером с небольшую комнату, и его резная каменная отделка покрыта слоем сажи. На решетке — горстка не прогоревших до конца дров. Должно быть, господин часто пользуется этим камином.

На второй этаж ведет лестница с дубовыми перилами, украшенная головами ящеров. Одна из них лишилась глаза и в пустой глазнице застрял паучий кокон. Мерзость!

Гобелены, висящие на стенах, некогда яркие, а теперь выцветшие и покрытые пылью привлекают взор. На одном еще угадывался герб — золотой крылатый ящер на алом поле.

Эти ящеры поглядывают на меня отовсюду, и теперь, когда я это заметила, стала пристальнее присматриваться к деталям, находя все больше этих странных существ в интерьере замка.

Лорд резко останавливается перед дверью, с вырезанными на ней мордами ящеров на бронзовых накладках. И я едва не налетаю на него, засмотревшись на хищный звериный оскал.

— Кухня, — коротко бросает он, толкая дверь.

Запах ударяет в нос еще до того, как я переступаю порог: кислый, затхлый, с примесью прогорклого жира и плесени. Помещение представляет собой печальное зрелище.

Очаг, занимающий всю дальнюю стену, мертв. В его черной пасти лежат истлевшие поленья, покрытые серым пеплом. И все это затянуто паутиной. Такое впечатление, что лорд давненько не разжигал его. Так как же он готовил себе? Питался в сухомятку?

На столе, на дубовых стульях, даже в углу на полу — везде лежит и стоит грязная посуда. Некоторые предметы не мылись так давно, что успели обзавестись симпатичным зеленым налетом. Полки с припасами пустуют, лишь на одной стоят три кривобоких горшка с засохшими остатками чего-то несъедобного.

— Вам совершенно не нужна прислуга, так? — вырывается у меня прежде, чем успеваю прикусить язык.

Лорд странно дергает рукой, будто хотел отбросить капюшон с головы, но на полпути останавливает себя. И произносит совершенно не то, что ожидала услышать.

— Правила, — пригвождает ледяным тоном, отчего мне сразу захотелось вытянуться в струнку. — Запомните их раз и навсегда!

И перечисляет чётко, будто зачитывает указ:

— Не входить в мой кабинет — коричневая дверь с железными скобами в восточном крыле. Не приводить в замок людей — даже если это умирающая мать. Ослушаетесь — выгоню в тот же миг. После заката не покидать свою комнату. Замок ночью... может быть небезопасен. И не задавать личных вопросов!

— А если мне понадобится вас найти? — осмеливаюсь все-таки уточнить.

— Не понадобится. Я сам вас найду! — отрезает, внезапно перейдя на «вы», хотя до этого тыкал. И этот сухой официальный тон меня пугает гораздо сильнее, чем грозное ворчание в лесу.

Лорд разворачивается к выходу из кухни, его плащ взлетает, подняв целое облако пыли.

— Господин… а где моя комната? — выкрикиваю ему в спину. Он замирает, прежде чем ответить.

— В башне. Раньше там располагались покои для гостей. Только…, — он на миг умолкает, — не открывайте окно.

— Почему? — ему снова удается меня удивить.

Лорд оборачивается. В полумраке кухни янтарные глаза вспыхивают ярким светом, вынуждая меня отшатнуться.

— Потому что я так сказал!

Дверь захлопывается за ним с таким грохотом, что с полки слетает пустой кувшин и разбивается о каменный пол. Я остаюсь одна, посреди призраков былого величия, облизывая внезапно пересохшие губы.

И в этот же момент где-то в глубине замка раздается странный скрежет: то ли это старые балки скрипят, то ли что-то более живое... А мне лишь остается гадать: что же случилось с хозяином замка, что он так запустил и себя, и свой дом. И почему поселил безродную незнакомую девушку-служанку в гостевых покоях?

ГЛАВА 7. Необычная находка

Повздыхав еще немного и прокрутив в голове все странности, связанные с этим домом, я все же решаю заняться тем, за чем и пришла. А именно — уборкой. Ведь мне платят за чистоту, а не за любопытство. Потому окидываю фронт работ профессиональным взглядом и приступаю.

Первым делом решаю добыть воды. Так как без нее мне не отмыть весь этот ужас. И сразу же натыкаюсь на первую проблему. Ржавый насос, который обнаружила под кухонной раковиной, отказывается работать. Потому мне приходит в голову мысль натаскать воды по старинке — из колодца. Тем более что мне не привыкать: у барона мы всегда брали воду из колодца. А удобствами разрешалось пользоваться только де Круалю.

Потому я подхватываю два ведра, которые нашла тут же и толкаю дверь, ведущую на улицу сразу из кухни. Эта дверка для прислуги оказывается очень удобной. Не нужно обходить полдома с ведрами в руках. Можно сразу оказаться на улице, у колодца. И хоть я не знала, где именно он расположен у лорда, но догадывалась, что неподалеку. Ведь зачем тогда делать черный вход? Если не для удобства.

Побродила немного среди зарослей шиповника и нашла, что искала. Подойдя вплотную, ложусь животом на борт колодца и заглядываю внутрь. Как я и думала! Вода едва виднеется на дне. Колодец никто не чистил минимум десять лет. Внизу только ил и песок…

Оглядываюсь по сторонам — ни ручья поблизости, ни бочки для дождевой воды. Похоже, этот заброшенный колодец — единственный источник. А лорд запретил его звать и искать, даже в правила свои вынес этот запрет отдельным пунктом.

И что же делать?

— Придется лезть! — роняю глубокий вздох, разговаривая сама с собой. Хотя внутренний голос вопит: «Не надо!». Но я не привыкла пасовать перед трудностями.

Спускаю на веревке ведра на самое дно, а потом и сама забираюсь следом. Специфический запах сырости и застоявшейся воды бьет в нос. Пить такую воду точно не стоит, а вот для мытья — вполне сгодится.

Колодец оказывается гораздо глубже, чем мне показалось изначально. Черные, чуть влажные булыжники отлично держат температуру и на дне довольно прохладно. Грею пальцы дыханием и потом быстро растираю ладони. Да уж, долго здесь я не продержусь и самостоятельно не выйдет расчистить колодец. Ну хотя бы наберу эти два ведра.

Наполняю их до краев черпаком, который специально захватила для этих целей. И только потом замечаю, что каменная кладка с одной стороны испещрена глубокими царапинами — от верха до самого дна. И это так странно!

Провожу рукой по бороздам — глубокие. Некоторые давнишние, а другие — совсем свежие. Это кто же сюда что-то спускал или лазил? Случайно взгляд цепляется за блестящий пятачок. Мне сперва показалось, что это монетка и я наклонилась поднять.

Вот только в кулаке оказалась… чешуйка! Крупная, с перламутровым отливом, твердая и гладкая на ощупь.

— Рыбья что ли? — мой голос разносится эхом в узком пространстве колодца.

Кручу чешуйку и так, и эдак, но на ум не приходит ни одна из известных мне рыб, которая могла бы оставить такую крупную чешую. Да и откуда ей взяться в колодце? К тому же, пластинка совсем непроста: я поднесла её к свету, и она заиграла всеми оттенками синего, а на солнце вспыхнула изнутри, будто в ней зажгли крошечный огонёк. Находка оказалась настолько необычна, что решаю оставить ее себе и прячу в карман. Рассмотрю получше потом, когда окажусь в своей комнате.

Ставлю ведра так, чтобы они не опрокинулись и лезу наверх по веревке, помогая себе ногами. Не самое благовидное занятие для девицы, но до меня никому нет дела, потому продолжаю восхождение наверх. Довольно медленно, между прочим, продвигаюсь. Это съехать вниз было плевым делом…

Внезапно надо мной мелькает тень. И я едва не выпускаю веревку из рук, когда раздается голос.

— Что вы здесь забыли?

Узнаю по недовольному тону лорда и кричу в ответ.

— А чем, по-вашему, я должна мыть посуду? И пол…, — кряхчу, перебирая заледеневшими руками.

Мне никто не отвечает, и я снова вскидываю голову. Никого. Ушел, должно быть. И правильно, нечего мне мешать! Но тут веревка начинает подниматься вверх неожиданно быстро, и мне не остается ничего другого, как обхватить ее ногами и руками, повиснув, словно куль с картошкой.

— Руку! — ворчит лорд, вытягивая меня из колодца.

На мгновение мы оказываемся так близко, что мне становится неловко, а еще — виден чуть заросший легкой щетиной мужской подбородок и сжатые в упрямую полоску губы. От самого лорда пахнет довольно приятно: лесом, еловыми веточками и чем-то сугубо мужским.

— Не лазайте больше вниз, — строго отчитывает меня господин, отступив на пару шагов, и снова скрывшись за тенью глубокого капюшона. — Я сам займусь колодцем вечером.

— Вечером? Может, я могла бы помочь? Подержать фонарь, подать…

— Нет! Уходите, Эстер. Занимайтесь своими делами. Или уже все переделали? — резко отвечает. И мне становится немного обидно. И чего, спрашивается, такой злой? Я ведь всего лишь предложила помощь!

Но если лорд хочет копаться в иле в одиночку… То, пожалуйста!

Берусь за ведра, но и тут мне не дают сделать шаг.

— Оставьте! Я отнесу сам!

В мгновение ока лорд оказывается рядом, снова обдав ароматом зелени и леса. С легкостью поднимает два полных ведра и несет их в кухню. Пожимаю плечами и иду следом. Он здесь хозяин, так что любая прихоть простительна.