Служанка генерал-дракона

Глава 1

Дождь хлестал по спине ледяными плетьми, пробиваясь сквозь тонкий поношенный плащ. Я стояла перед чугунными воротами особняка на холме.

Баронесса Элиана Ренар теперь служанка. Это обжигало, но другого выбора у меня не было.

Титул теперь лишь жалкая бумажка.

Я вжала пальцы в мокрый комок объявления, вырванного из столба: "Требуется служанка. Срочно. Проживание. Тяжелый труд. Безупречное послушание." Последние два слова звучали как приговор. Я толкнула тяжелые ворота. Скрежет железа по камню отозвался эхом в пустом дворе.

Ещё раз оглянулась назад, словно прощаясь со своей прошлой жизнью. Город отсюда выглядел совсем крошечным и незначительным. И я потратила последние средства, чтобы сюда добраться.

Больше у меня ничего нет и это единственный шанс выжить в этом мире сейчас.

Внутри было пусто. Холодно. Огромный холл, выложенный темным камнем, поглощал скудный серый свет из высоких окон. Ни души.

Только гулкая тишина и запах старой пыли, воска и металла.

Мои светло-каштановые волосы с золотистым отливом, обычно гордость, теперь мокрыми прядями липли к шее и вискам, подчеркивая жалкость. Я старалась выпрямиться, собрать остатки достоинства. Я – Ренар. Даже так.

Неожиданные гулкие шаги раздались откуда-то сверху. Хозяин дома не заставил меня долго ждать. Я была уверена, что приближается именно он, ведь в доме Вальтера Арриха слуги не задерживаются дольше недели.

На лестнице появился он.

Драконий генерал.

Плечи, казалось, несли тяжесть мира. Каштановые волосы, густые и темные, были безупречно уложены, ни одна прядь не смела выбиться. Черты лица были резкие, совершенные, высеченные из мрамора мастером, лишенным жалости. Но все это меркло перед его взглядом.

Он остановился на середине лестницы. Его пронзительный холодный взгляд упал на меня тяжёлой ледяной глыбой. И не было в его взгляде ни любопытства, ни оценки.

Была ненависть. Чистая, первозданная, обжигающая, словно удар раскаленным железом. Она ударила мне в грудь, заставив забыть как дышать. Он смотрел на меня так, будто я была гадюкой, заползшей в его святилище. Будто узнал. И возненавидел мгновенно, без причины, с первого взгляда.

Я замерла, чувствуя, как кровь отливает от лица. Гордость, которую я собирала по крупицам, рассыпалась под этим взглядом.

Он медленно спустился. Каждый шаг отдавался гулким ударом в тишине. Его холодная тяжёлая и такая подавляющая аура накрыла меня, будто ледяной саван. Он остановился в двух шагах. Я чувствовала исходящий от него мороз.

— Ренар? — Его голос был низким, вибрирующим. Губы, идеально очерченные, едва тронулись.

Мое имя на его языке звучало как оскорбление. Я кивнула, не в силах вымолвить слово. Горло сжалось.

— По объявлению, — прошептала я наконец, едва слышно. Голос предательски дрожал. Я ненавидела себя за эту слабость перед ним. Держись, Элиана.

Его взгляд, все тот же ненавидящий, скользнул по моей мокрой одежде, по бледному лицу, по золотистым прядям, выбившимся из-под капюшона.

— Вы полагаете, ваше бывшее положение дает вам право на снисхождение здесь? Или особые привилегии? — Он произнес это ровно, без интонации, но каждое слово было как пощечина.

— Нет, что вы… — тихо выдохнула я, едва отмерев от этой убийственной ауры, окружавшей дракона. — Я понимаю разницу между необходимостью и гордостью, господин генерал, — прозвучало громче, чем я ожидала. Внутри все сжалось в ужасе от собственной дерзости. Но отступать было некуда. С первого шага.

Его брови чуть приподнялись. На миллиметр. В серых глазах вспыхнула искра холодного любопытства хищника, заметившего, что жертва еще дышит. Но тут же погасла, сменившись ледяной твердостью.

— Смело. Или глупо, — его голос разрезал пространство между нами. — Твоя задача выполнять мои приказы. Бесшумно. Безупречно. Не оставляя следов. Как пыль, которую стирают. Ясно? Ренар ты или кто другой.

— Меня зовут Элиана, я вас поняла, господин, — заталкивая всю гордость как можно глубже ответила я. Сейчас мне необходима эта работа, а он словно возненавидел меня с первого взгляда.

Но сдаваться я не собиралась!

Генерал Вальтер Аррих смерил меня долгим, пронизывающим взглядом. Казалось, он видел меня насквозь. Мой страх, мою гордость, мою пустоту вместо магии, которой меня лишили. Видел и презирал все это.

— Хорошо, — наконец произнес он и достал из кармана мундира связку старинных ключей.

Взглянул на нее с таким видом, будто она была покрыта грязью. Потом посмотрел на меня. И бросил связку к моим ногам. Ключи звякнули о каменный пол, звук гулко разнесся по холлу.

— Начните с полов. Весь холл. До блеска. Остальное… — он махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи, — узнаете позже. Кухня – там. — Он кивнул в сторону темного прохода. — Спать будете в кладовой у кухни. Не опаздывайте к ужину. Ровно восемь. Ошибки недопустимы.

Глава 2

Ключи были холодные, тяжелые и словно жгли мне ладонь. Я стояла посреди ледяного холла, слушая, как его шаги затихают где-то наверху. Его ненависть висела в воздухе, как ядовитый туман.

Я спешно переоделась в коморке в сухую одежду, нашла ведро, щётку, тряпки в тёмной нише под лестницей. Запах плесени и старой грязи.

Мои руки, знавшие когда-то лишь шёлк и перья, схватили грубую щетину. Но мне некогда было себя жалеть. Это то, чего я точно делать не стану.

Камень пола был ледяным, жестким. Я опустилась на колени. Первый взмах щетки и скрежет, отдающийся в пустоте разносится по всему холлу.

Я тщательно стирала невидимую грязь, но на деле словно стирала себя с этого мира. Всё внимание сузилось до плит, ведра мутной воды и жгучей боли в спине, плечах, руках.

Светло-каштановые с золотистым отливом волосы выбивались из-под платка, пачкаясь о влажный камень. Я засовывала их обратно с яростью, направленной на себя.

Время потеряло смысл. Окна потемнели. В огромном доме царила гнетущая тишина, прерываемая только моим тяжелым дыханием и скрежетом щетки. Лишь изредка отдаленный звон стекла или шаги напоминал, что дракон бодрствует.

Когда последняя плита в холле заблестела мокрым, холодным светом, я едва могла разогнуться. Кости хрустели. Руки дрожали, пальцы распухли и покраснели. Голод скрутил желудок в тугой узел. Ужин. Ровно восемь. Успела…

Кухня оказалась огромной, пугающе чистой и пустой. Никаких следов другого слуги. Холодильники, плиты, полки с посудой сияли, как в музее. И стоял запах еды. Настоящей, горячей, сложной. Тушеного мяса с травами? Свежего хлеба? Я замерла, пораженная. Он… готовил? Сам? Но когда?

На центральном столе, под хрустальной люстрой, стояла одна тарелка. Серебряная крышка прикрывала ее содержимое. Рядом – приборы, безупречно начищенные. И бокал с темно-рубиновым вином.

Для него. А для меня? Я оглянулась. Ничего. Ни крошки. Идиотка, – яростно подумала я. Конечно, он не готовил для тебя. Ты – пыль.

Генерал зашёл следом.

– Господин генерал, – прошептала я, стараясь не поднимать на него взгляда.

Он не ответил. Я застыла навытяжку, ожидая приказа уйти. Сердце колотилось. Он смерил меня тем самым повелительным, ледяным взглядом. Потом перевел его на тарелку с его ужином на столе.

– Открой, – приказал он ровным тоном.

Я подошла к столу, дрожащими пальцами подняла тяжелую серебряную крышку. Пар и аромат ударили мне в лицо. Это был шедевр.

Нежное тушеное мясо, томленое с кореньями и красным вином, окруженное россыпью идеально ровных, крошечных овощей: морковных шариков, горошин лука-шалот. Рядом лежали два ломтика подрумяненного хлеба.

Это выглядело… съедобным произведением искусства. И пахло райски. Мой желудок сжался от голода и щёки залились румянцем.

— Посмотри. Запомни. Каждый кусочек мяса ровно два сантиметра. Не полтора. Не два с половиной. Два. — его голос резал тишину, а ледяная аура пронизывала тысячами игл. — Овощи одинакового размера. Один сантиметр. Хлеб толщиной ровно семь миллиметров. Поджарен равномерно, до золотисто-янтарного оттенка. Ни темнее, ни светлее. Суп… — он повернулся к моей скромной тарелке, взял ложку, опустил ее и тут же вынул, – …должен быть ровно семьдесят градусов.

Каждое его слово било по мне, как молот. Я смотрела на его идеальный ужин и понимала, что это урок. Унижение в чистом виде. Он не просто требовал безупречности. Он требовал невозможного. Математической точности в еде! Безумие!

– Каждый кусочек под тщательным контролем. Запомнила? — Его серые глаза сверлили меня, требуя ответа.

— Да, господин генерал, — я выдавила из себя, сжимая руки в кулаки за спиной, чтобы скрыть дрожь. – Два сантиметра. Один сантиметр овощи. Семь миллиметров хлеб. Семьдесят градусов суп.

– Повтори увереннее.

— Мясо – два сантиметра. Овощи – один сантиметр. Хлеб – семь миллиметров. Суп – семьдесят градусов, — монотонно проговорила я, чувствуя, как внутри все превращается в лед. Он сведет меня с ума. Он добьется этого.

Он молча смотрел на меня несколько секунд. Казалось, ищет малейшую трещину в моем послушании. Потом кивнул коротко, резко.

— Хорошо. Сейчас ты съешь это. — Он указал на свой идеальный ужин. – Каждый кусочек. До крошки. Прочувствовать эталон. Вкус, текстуру, температуру. И завтра повторишь его. Идеально. Если хоть один параметр будет нарушен… — Он не закончил. Достаточно было взгляда. — Приступай. Я наблюдаю.

Ужас смешался с диким, нелепым голодом.

Есть его еду? При нём? Как животное на показ? Это было изощреннее любой порки.

Я медленно подошла к столу. Моя рука дрожала, когда я взяла вилку. Я проткнула первый идеальный кубик мяса. Поднесла ко рту. Аромат был божественным. Вкус… невероятным. И невыносимо унизительным.

Я чувствовала его ледяной взгляд на себе. Жевала, стараясь не подавиться комом стыда и страха. Два сантиметра. Один сантиметр. Семь миллиметров. Семьдесят градусов. Цифры крутились в голове, смешиваясь со вкусом и унижением.

Я доедала последний идеальный шарик моркови, когда его голос, тихий, как скользящий по камню нож, снова разрезал тишину:

Глава 3

Слово “лично” повисло в воздухе кухни. Оно звенело у меня в ушах громче звяканья вилки, которую я случайно опустила на пустую тарелку. Его взгляд, прикованный к моей выбившейся прядке, ощущался физически. Почему волосы? Почему так?

— Да, господин генерал, — прозвучал мой голос, словно чужой. Внутри все сжалось в комок ледяного страха. Что он задумал?

Он не ответил ничего. Просто развернулся и вышел из кухни, оставив меня одну с пустой тарелкой шедевра-унижения и гулким эхом его последних слов.

Я убрала со стола, но руки все еще дрожали. Мысли путались. Что в этом такого особенного? Почему не просто приказал мне заплестись? Зачем ему лично их трогать?

Ночь в крошечной кладовке у кухни была беспокойной, несмотря на то, что сил не было совсем. Камень стен дышал сыростью и холодом.

Я ворочалась на жесткой кровати, прислушиваясь к тишине огромного дома. Иногда раздавался отдаленный скрип половицы, шаг наверху.

Он не спал?

Утро пришло серое и недоброе. Я умылась ледяной водой на кухне, стараясь не смотреть на свое бледное отражение в тёмном окне. Так как я больше не могла использовать магию, то и кристалл нагрева мне не поддавался. Приходилось справляться так.

Волосы… Предвкушение его прикосновения заставляло меня дрожать.

Ровно в семь утра шаги раздались в холле. Твердые. Неумолимые. Я стояла посреди кухни, сжимая кулаки, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Светло-каштановые, с золотистым отливом волосы свободно спадали на плечи и спину. Они казались сейчас единственным теплым, живым пятном в этом ледяном каменном мешке.

И я почувствовала себя уязвимой.

Он вошел. Вальтер Аррих. Высокий, статный, безупречный в темном утреннем кителе. Его каштановые волосы были идеально уложены. Серые глаза скользнули по мне, мгновенно оценив состояние кухни где было безупречно чисто, а затем прилипли к моим распущенным волосам.

— Сюда, — он кивнул в сторону стула у стола. Его голос был ровным, лишенным эмоций, но от этого еще более пугающим.

Я подошла, села, спиной к нему. Каждое движение давалось с трудом. Я чувствовала его приближение. Холодную ауру, запах морозного воздуха, древесины. Он остановился прямо за моей спиной. Мурашки побежали по коже.

— Волосы должны быть убраны. Всегда, — его голос прозвучал прямо над моим ухом, тихо, но с ледяной четкостью. — Ничто не должно отвлекать от работы.

Его пальцы коснулись моих волос у висков. Я вздрогнула, как от удара током. Его прикосновение было ледяным. Буквально холодным, как металл зимой. И невероятно точным. Он собрал пряди у лица с методичной аккуратностью. Ни одного лишнего движения. Ни одного случайного прикосновения к коже шеи.

— Ты будешь заплетать тугую косу. От затылка. Вот так, — он начал разделять волосы на три пряди у самого основания черепа.

Его пальцы двигались ловко, уверенно, но безжалостно. Он не заботился о том, чтобы не дернуть. Он просто выполнял действие. Туго. Очень туго. Каждое движение оттягивало кожу на голове, причиняя почти боль.

Я стиснула зубы, глядя прямо перед собой на грубую деревянную поверхность стола.

— Прядь через прядь. Четко. Без слабины, — его голос звучал инструкцией. — Любая небрежность – признак лени. И неуважения.

Я чувствовала, как коса растет под его ледяными пальцами. Тугая, неудобная, стягивающая кожу. Он работал молча, сосредоточенно. Дыхание его было ровным, спокойным. Никаких эмоций. Только холодная эффективность.

Я пыталась запомнить движения, но мое внимание разрывалось между болью от тугих прядей, леденящим прикосновением его пальцев и всепоглощающим стыдом.

Баронесса Ренар, и вот дракон-генерал заплетает ей косу на кухне, как последней служанке… Нет. Я не позволю этому сломать меня.

Он завязал конец косы каким-то простым узлом ленты, туго и надежно. Потом его руки опустились. Холодное присутствие за моей спиной немного отступило.

— Встань. Повернись.

Я подчинилась. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы встретить его повелительный взгляд. Он изучал свою работу. Его серые глаза скользили по косе, оценивая каждую прядь. Лицо было каменной маской. Но в глубине глаз мелькнуло что-то. Удовлетворение? Нет. Скорее признание соответствия стандарту. Как если бы он осмотрел безупречно вычищенный сапог.

— Приемлемо, — заключил он. — С этого момента только так. Каждое утро. До моего появления. Я проверю.

Каждое утро. Слова прозвучали как приговор. Я кивнула, не в силах вымолвить слово. Горло пересохло. Коса тянула кожу головы, напоминая о его ледяной хватке.

— Теперь работа, — он развернулся к выходу, но на пороге остановился. — Убрать в гостиной пыль. Особенно на книжных полках. Особенно на верхних. Пыли быть не должно. И готовый ужин должен ждать на столе ровно в восемь. Ничего не забыла?

– Помню, господин генерал, – выдохнула я.

– И… – он слегка повернул голову, профилем ко мне. Я увидела напряжение в его скуле. – Твой суп должен быть идеальным, как мой вчера.

Он вышел, оставив меня стоять посреди кухни с тугой, неудобной косой, ледяным страхом в животе и жгучим вопросом: Как он измерил температуру супа? И более важным: Что он сделает, если я ошибусь?

Глава 4

Каждое движение давалось с трудом. Руки дрожали от вчерашнего мытья полов и бессонной ночи, спина ныла, а в голове туманом плавали цифры: два сантиметра, один сантиметр, семь миллиметров, семьдесят градусов. И над всем этим висела тень его ледяного взгляда.

Я дралась с пылью, как с невидимым врагом. Забиралась на шаткую стремянку, протирала каждую полку, каждый уголок, каждую завитушку на рамах картин.

От тугой косы у меня уже болела голова и отвлекала меня даже больше, чем выбивающиеся из-под платка прядки вчера.

Я схватилась за стремянку, чтобы не упасть. Голод сводил желудок спазмами. Всего несколько часов. До ужина. До… его ужина. А я?

Распоряжений от генерала по этому поводу не было…

Пора готовить.

Мои руки дрожали, когда я открывала кладовую. Продукты свежие, в изобилии смотрели на меня упрёком. Словно чувствовали, что ничего путного из этой затеи не выйдет. Мясо, овощи, специи. Я выбрала кусок говядины, похожий на вчерашний, морковь, лук. Два сантиметра. Один сантиметр. Мысль о семи миллиметрах хлеба вызывала тошноту. Хлеб подождет.

Я нарезала мясо. Пальцы плохо слушались. Кубики выходили… неровными. Где-то два, где-то чуть больше, где-то рваный край. Не безупречно. Паника сжала горло. Я бросила мясо в раскалённую сковороду. Масло забурлило, зашипело. Запах… не тот. Не глубокий, томлёный, а резкий, жареный. Ужарка! В голове мелькнули уроки кулинарии в поместье – там говорили о медленном тушении, а не обжаривании. Но у меня не было времени! Мясо быстро потемнело, края стали жёсткими. Я торопливо добавила крупно нарезанные овощи.

Лук колечками, морковь брусочками, воду, вино из бутылки, стоявшей открытой. Соль? Щепотку. Казалось, достаточно. Но в панике я не была уверена.

Я уже опаздывала!

На столе, ещё когда я только зашла на кухню, лежал тонкий термометр. Я видела такой на тех же занятиях, но никогда не думала, что мне действительно придётся им воспользоваться. Но от этого ощутила облегчение, ведь вчера для меня суп был довольно горяч.

Пока томилось мясо, я занялась овощным бульоном. В голове вместо рецепта крутились цифры, что ужасно сбивало с толку!

Если бы тётушка Рао, которая учила меня домоводству, видела меня сейчас, то обязательно бы посмеялась. В еде важна душа – всегда говорила она.

А это, какой-то сплошной счёт получается!

Когда время близилось к возвращению генерала, я налила суп в тарелку. Сунула термометр. Горячий. Целых 85 градусов!

Главное ведь, что не меньше 70?

Мясо… Оно не было похоже на его вчерашний шедевр. Соус был водянистым, овощи разваренными, а кусочки… неровными и жестковатыми на краях. Я нарезала хлеб. Толщина? На глаз. Где-то семь, где-то восемь миллиметров. Провал. Я поставила тарелку с мясом и овощами под крышку, рядом – хлеб. Ровно в восемь. Я стояла навытяжку, как статуя страха, в тени у стены, стараясь не дышать. Голова кружилась от голода и усталости.

Он вошёл. Безупречный. Холодный. Его серые глаза скользнули по мне, задержавшись на моём, наверное, смертельно-бледном лице и тёмных кругах под глазами. Промолчал. Подошёл к столу. Снял крышку с супа.

Он взял ложку, опустил её в суп, поднёс ко рту. Сделал крошечный глоток. Поставил ложку. Никакой реакции. Потом снял крышку с основного блюда. Взгляд его стал острым, как скальпель. Он взял вилку, ткнул в кусок мяса, поднял его, осмотрел со всех сторон. Потом отрезал маленький кусочек, положил в рот. Жевал медленно. Методично. Его лицо не выражало ничего. Но аура холода усилилась.

— Температура супа, — произнёс он ровно, — семьдесят два градуса.

Сердце рухнуло где-то в груди. Да как он это понял-то вообще?!

— Мясо. Ужарка слишком велика. Консистенция – резина по краям. Размер кубиков… — он ткнул вилкой в разные куски, — варьируется от 1.8 до 2.3 сантиметра. Не два. Овощи – твой отдельный провал. Соус слишком водянистый, не достиг нужной консистенции. Соль… — он сделал ещё один микроскопический глоток соуса, — …недостаточно. Значительно. Хлеб… — он взял ломтик, измерил взглядом, — один толще, другой тоньше. Не семь. Равномерность подрумянивания отсутствует.

Каждое слово было как удар молотом по наковальне моего сознания. Я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Голод, усталость, унижение. Всё смешалось в один поглощающий меня ком. Он точно какой-то ненормальный.

— Это, — он отодвинул тарелку с мясом с видом величайшего отвращения, — не безупречность. Это халтура. Жалкая пародия. Ты провалила задание. С треском.

Я не могла вымолвить ни слова. Только смотрела в пол, чувствуя, как жар стыда сменяется ледяным ознобом слабости. Чуть пошатнулась, но быстро поймала равновесие.

— И что это? — его голос сменил тональность. Стал тише. Опаснее. Он подошёл ко мне вплотную. Его холодная аура окутала меня. — Ты дрожишь. Как осиновый лист. Ты едва стоишь. — Он наклонился, его взгляд впился в моё лицо, изучая бледность, тени под глазами. — Ты… голодна?

Он произнёс это слово с таким презрением, будто обнаружил нечто отвратительное и нелепое одновременно.

— Я… — я попыталась ответить, но голос сорвался.

— В кладовой, — он говорил медленно, подчёркивая каждое слово, — достаточно еды, чтобы прокормить взвод. Ты что, глупая? Или настолько зациклена на своём жалком прошлом, что забыла, как удовлетворять базовые потребности? Ты думала, я хочу видеть перед собой полумёртвую тень? Я не нанимал призрак, Ренар! Я нанял служанку! Которая должна работать! А чтобы работать, нужно есть! – Его голос впервые зазвучал не просто холодно, а яростно. Обжигал моё сознание, но мне уже было не до него. В глазах потемнело, а земля ушла из-под ног.

Глава 5

Моё жалкое прошлое… Нет. Моё прошлое никогда не было жалким. Я жила в обеспеченной баронской семье. Была единственной дочерью.

Я всё ещё никак не могла прийти в сознание. Хотя мне и не хотелось в него приходить, ведь сейчас я видела сон. Чудесный сон о том, что мои родители всё ещё живы.

О том, что никто не обвинил род Ренар в растрате королевских денег, выделенных на строительство нового торгового пути на территории наших земель.

Но всё-таки один очень упрямый и невыносимый генерал никак не мог позволить мне ещё немного времени провести время, пусть и в странном беспамятстве, с моей семьёй.

Его ледяной тон иглами вонзался в сознание.

— Ренар! — я сквозь тьму слышала его голос, постепенно приходя в себя.

С трудом разлепила ресницы и окинула взглядом мужчину, нависающего надо мной.

— Где я? — тут же шарахнулась в сторону, откуда только силы взялись!

— В доме Вальтера Арриха, гостевые покои, первый этаж, — словно отчитался передо мной мужчина и я окончательно пришла в сознание, глядя на мужчину круглыми от удивления глазами.

Гостевые покои? Не та пыльная коморка под лестницей? Но спрашивать я не решилась.

— И… что теперь? Я уволена, да? — робким голосом спросила я, хотя умолять о том, чтобы он меня оставил всё равно не собиралась. Даже несмотря на то, что идти мне больше некуда.

— Если не желаешь оставаться здесь, то я не держу, — его ледяная аура вновь заполнила всё пространство вокруг меня, заставляя позабыть как дышать.

— Но я же провалила ваше задание, — рассеянно произнесла я, с каждым словом мой голос звучал всё тише, словно я на инстинктивном уровне старалась быть как можно менее приметной перед этим мужчиной.

— Одно положение и ты готова сложить оружие? Я разочарован, — Слово "разочарован" ударило сильнее любого крика. Оно застряло где-то под ребрами, холодное и тяжелое.

— Нет! Что вы! — вырвалось у меня, голос хриплый, но с искрой прежней гордости. Я не собиралась сдаваться. Даже после провала. Даже после обморока.

Он не ответил на мой возглас. Его ледяной взгляд лишь скользнул по моему лицу, оценивая, пришла ли я в себя достаточно.

— Тогда ешь. И через пол часа приходи на кухню, — он кивнул в сторону стола у окна, где накрытые серебряными куполами стояли тарелки с едой.

Для меня?

Он развернулся и вышел, оставив дверь приоткрытой. Его шаги быстро затихли в коридоре.

Тишина гостевой комнаты, обставленной сдержанной роскошью, где было такое дорогое темное дерево, тяжелые ткани, но никаких лишних безделушек, давила почти так же, как его присутствие.

Но запах... Запах еды, доносившийся из-под серебряных колпаков, пересилил все. Желудок сжался болезненным спазмом, напоминая о долгих часах голода.

Я поднялась с дивана, чувствуя, как мир слегка качается, но все же держалась на ногах. Подошла к столу. Сняла первый колпак.

Это не было "показательной казнью". Не было идеальных кубиков и шариков.

Передо мной стояла глубокая тарелка с наваристым, золотистым куриным бульоном. В нем плавали нежные клецки из манной крупы, мелко нарезанная морковь и зелень.

Второй колпак открыл паровые тефтели из нежирного мяса, политые легким соусом на основе того же бульона, и порцию разваренной рисовой каши.

Ничего сложного. Ничего вычурного. Но все выглядело искренне вкусным.

И главное – легким для моего измученного желудка.

Слезы неожиданно подступили к глазам.

От голода? От контраста со вчерашним унижением? От непонятной щемящей нежности этого простого ужина, приготовленного ледяным драконом?

Я быстро их смахнула. Не время. У меня было тридцать минут.

Я ела быстро, но старалась не давиться. Бульон был идеальной температуры. Тёплый, но не обжигающий.

Клецки таяли во рту. Тефтели такие нежные, почти воздушные. И удивительно успокаивающая каша.

С каждым глотком в тело возвращались силы, а в голову – ясность.

Он не выгнал меня. Он... накормил.

Почему? Чтобы я могла лучше работать? Чтобы не видеть "полумертвую тень"?

Ровно через двадцать семь минут я стояла на кухне. Волосы были туго заплетены в косу, от которой всё ещё ныла голова. Руки дрожали уже не от слабости, а от нервного ожидания. Кухня сияла чистотой.

Аррих вошел минута в минуту. Его взгляд мгновенно оценил меня.

— Следуй за мной, — бросил он коротко и направился не к обеденному столу, а к дальнему углу кухни, где стояли массивные шкафы для утвари.

Я послушно шла за ним, гадая, что теперь.

Наказание? Новое унижение?

Он открыл один из нижних шкафов.

— Вот твои союзники, Ренар, — его голос был ровным, лишенным прежней ярости, но все таким же холодным. Он указал на доску. – Мясо. Уложил. Разрезал по линиям. Получил кубики. Два сантиметра.

Глава 6

— Понятно, господин генерал, — голос звучал тверже, чем я чувствовала внутри. — Я не подведу.

Он молча смерил меня взглядом. Серые глаза, холодные и всевидящие, будто сканировали мою решимость на подлинность. Затем короткий, почти неощутимый кивок. Признание. Не одобрение, а принятие к сведению.

— Хорошо, — произнес он. — Завтра у тебя день отдыха. Новое задание будет после. — Он повернулся к выходу, но на пороге замер. Не оборачиваясь, добавил: — И, Ренар?

— Да, господин генерал?

— Ты останешься в той комнате. В гостевых покоях.

Я замерла. Здесь? В гостевой? Не в пыльной кладовке под лестницей?

— Я… — начала я, не веря ушам. — Кладовка…

— Кладовка, — его голос перебил меня, ровный и не терпящий возражений, — была испытанием. Ты его прошла. Ни разу не пожаловалась. Не проявила слабости, ожидая поблажек. Раз ты сама не оспорила условия, демонстрируя выносливость, смысла в дальнейшем содержании в подобной конуре нет. Это неудобно. Неэффективно. Бери вещи. Если они у тебя есть. — В последней фразе не было насмешки. Констатация факта. У меня и правда не было почти ничего.

Он вышел, не дожидаясь ответа.

Я осталась стоять посреди кухни, гулкое эхо его шагов сливаясь с бешеным стуком моего сердца. Гостевые покои. Не роскошь, но комната. С кроватью. Окном. Столом. Крохотное достоинство. Пусть маленькое. Пусть в обмен на выносливость, которую я даже не осознавала, что демонстрирую. Это было признание?

Ночью я впервые за долгое время спала на удивление спокойно. Словно первые сложности наконец отступили и я почувствовала лёгкую надежду на то, что всё ещё может быть хорошо.

Пусть и предупреждение генерала было действительно пугающим.

День прошел в странном подвешенном состоянии. День отдыха. Аррих не дал мне никаких заданий. Лишь сухо бросил утром, проходя мимо кухни, где я пыталась разобраться с завтраком для себя:

— Готовь ужин. К восьми. Как вчера. Инструменты используй. Остальное время твоё.

Эти слова звучали непривычно и почти пугающе. Что делать со своим временем?

Я перебрала свои жалкие пожитки в гостевой. Помылась ледяной водой, потому что кристалл нагрева по-прежнему молчал в моих руках.

Нужно, скорее всего сообщить об этом господину. Если я простужусь, не в состоянии совладать со своим страхом перед ним, он точно жалеть меня не станет.

Попыталась причесаться. Коса, заплетенная своими руками, вышла не такой тугой и болезненной, как его, но аккуратной.

Немного осмотрела особняк, но большинство комнат были закрыты. Нашлась даже роскошная столовая и гостиные. Всё было накрыто тканью, словно никто и не жил долгое время.

Потом… просто сидела у окна, глядя на серый сад особняка. Не мыла полы. Не драила пыль. Не металась в панике. Покой. Он был непривычен и тревожен, как тишина перед бурей.

К вечеру я почувствовала себя достаточно восстановившейся, чтобы приступить к главному испытанию дня. Ужин. Я открыла кладовую, выбрала мясо, овощи, хлеб. На этот раз паники не было. Была сосредоточенность.

Я достала доску с разметкой. Твердая древесина, четкие линии. Положила мясо. Провела острым ножом по линиям. Идеальные кубики. Ровные, одинаковые. Почти все.

Для овощей пришлось проявить немного ловкости, но и они, старательно нарезанные, стремились к заветному сантиметру. Я тушила мясо медленно, как учила тетушка Рао, не давая ему превратиться в "резину". Следила за соусом. Солила осторожно, постоянно всё пробуя.

С приспособлением для нарезки хлеба всё тоже получилось. Куски хлеба ломтик за ломтиком выходили ровные, словно солдаты в строю. Первый, правда, не получился. Его я оставила себе.

В восемь на столе стояли блюда, в которых я была уверенна, но сердце всё равно колотилось в бешеном ритме перед встречей с драконом.

Он вошёл, точный как часы. Окинул меня беглым взглядом и не говоря ни слова направился к столу.

Сперва он попробовал суп, в полной тишине отложил ложку и вилкой поддел кусочек мяса. В этот миг, я, кажется, забыла как дышать. Жевал медленно, методично.

А после произошло немыслимое. Он развернул салфетку, сел за стол и начал есть!

Воцарилась тишина, прерываемая только тихим звоном прибора о фарфор. Он ел. Методично. Не спеша. Он ел то, что приготовила я. Не заставлял меня съесть это на показ. Не отодвинул с отвращением. Просто… ел.

Когда он закончил, я уже держала наготове поднос, чтобы убрать. Он отпил воды из бокала, промокнул губы салфеткой. Его взгляд упал на меня.

— Сносно, — произнес он. Одно слово. Сухое. Без похвалы. Но в нем не было и прежнего уничтожающего презрения. — Завтра приведи в порядок холл, а вечером снова ужин.

— Поняла.

— И, Ренар, — его голос повис в воздухе.

Я взмахнула ресницами, заглядывая в его глаза, в которых утопала, словно в ледяных омутах.

– В понедельник вечером – официальный прием у маркграфа фон Эльсберга. Ты меня сопровождаешь. – Он произнес это ровно, как приказ убрать пыль.

Глава 7

Дни слились в череду предсказуемых действий: скрежет щетки по камню холла, мерный стук ножа по волшебной доске, точные ломтики хлеба, вечное "сносно" за ужином. Безупречность стала рутиной. Страх перед Вальтером не исчез, но сменился напряженным уважением к его системе. Я научилась находить инструменты. Экономить силы. Даже коса на голове больше не болела.

И вот настал понедельник. День Приема. Утро началось с непривычного приказа:

— После завтрака прими ванну, — бросил Аррих, проходя мимо кухни, где я резала хлеб. — Вода будет нагрета. Я оставлю травы, используй их. Ты должна выглядеть приемлемо.

Его холодность режет моё трепетное сердце, но я заталкиваю эти мысли как можно глубже. В конце концов не так страшен этот зверь, как о нём говорят.

Сейчас, когда страх отступил я начинаю замечать, что генерал действительно очень красив. Невероятно красив для мужчины, обладающего его скверным характером.

Он исчез так же быстро, как появился, оставив меня в оцепенении. Ванна? Горячая вода? Травы?

Ледяная логика Вальтера Арриха работала безупречно. Но сердце все равно екнуло от чего-то теплого и запретного.

Когда я осторожно открыла дверь ванной комнаты, примыкавшей к гостевой, воздух ударил меня влажным теплом и густым ароматом лаванды и шалфея. Пар клубился над огромной мраморной чашей, наполненной до краев горячей, почти обжигающе желанной водой. На краю лежал холщовый мешочек с травами

Однако, сомнений не было. Он делает это лишь для того, чтобы я выглядела приемлемо.

Я погрузилась в воду медленно, с почти благоговейным трепетом. Тепло растекалось по измученным мышцам, смывая не только грязь, но и следы усталости, въевшейся в кожу.

Аромат трав успокаивал нервы, натянутые как струны перед предстоящим кошмаром света. Я закрыла глаза, позволяя теплу и запахам создать иллюзию безопасности. Ненадолго.

Вернувшись в комнату, я замерла на пороге. Настоящее видение. Посреди скромной гостевой стоял высокий манекен. На нем было платье. Не вычурное бальное облако, но шедевр сдержанной элегантности цвета глубокой ночи. Тёмно-синий бархат, оттеняющий бледность моей кожи и золотистые отсветы в каштановых волосах.

Крой был безупречен, подчеркивая стан, не скрывая худобы, но превращая ее в хрупкость. Рядом на стуле лежали туфли на невысоком каблуке, тончайшие перчатки и шкатулка.

В ней нашлись скромные, но безупречные украшения: жемчужные серьги и тонкая серебряная цепочка с каплей сапфира. Ничего лишнего.

Все это настоящее оружие девушек для выхода в свет, подобранное с убийственной точностью. Инструменты. Самые изысканные из тех, что он мне предоставил.

День пролетел в постоянном напряжении. И вот, я оказалась в карете. Такой же мрачной, как и сам генерал.

Она остановилась у сияющего огнями особняка маркграфа фон Эльсберга. Я вышла следом за генералом, стараясь дышать ровно.

Его рука, поданная мне для помощи, была холодной и твердой, как сталь. Его присутствие казалось щитом. Но никакой щит не мог остановить взгляды.

Они обрушились на нас волной, едва мы переступили порог бального зала. Сотни глаз. Узнающие. Любопытные. Злорадные. Сочувствующие, что было даже хуже.

Шепотки, как змеиное шипение, ползли за нами по паркету: "Ренар? Та самая?", "С генералом Аррихом? Невероятно!", "Говорят, в служанках...", "Исхудала, бедняжка...", "Как она смеет показываться?".

Я чувствовала жар на щеках, но держала голову высоко.

Светло-каштановые волосы с золотистым отливом были убраны в сложную, но строгую прическу. Платье сидело безупречно. Я шла рядом с Вальтером, который был сегодня особенно красив. Но даже эта красота не могла скрыть его ледяной ауры, которая была ощутима почти физически.

Она отталкивала самых наглых. Никто не посмел подойти. Никто не бросил открытого оскорбления. Его одного взгляда хватало, чтобы заставить осторожничать. Он был моим молчаливым, грозным сопровождающим.

Мы миновали основные толпы, направляясь туда, где под балдахином принимал гостей сам маркграф. Аррих остановился.

– Подожди здесь, – его голос был тише обычного, но не менее повелительным. Он указал на относительно спокойный угол у колонны. – Я вручу подарок и вернусь. Не двигайся с места.
Его серые глаза на мгновение задержались на моем лице, словно проверяя, смогу ли я выполнить этот простой приказ. Я кивнула, сжимая веер в перчатках. Он развернулся и растворился в толпе, его каштановая голова мелькнула в направлении хозяина.

Щит исчез.

Я осталась одна. Вернее, почти одна. У колонны. Я старалась дышать ровно, рассматривая узор на паркете, чувствуя, как волна панического жара поднимается от шеи к лицу. Я была мишенью. И мишень заметили.

Сначала подошла одна. Потом вторая. Третья. Стайка. Молодые, нарядные, с глазами, полными ядовитого любопытства и самодовольства. Я узнала некоторые лица – дочери баронов, с которыми когда-то танцевала на подобных приемах. Теперь они смотрели на меня сверху вниз.

— Элиана? Боже правый, это и правда ты! — первая, с острым подбородком и розовыми розами в волосах, дочь барона Лихтенау, кажется, фальшиво ахнула. — Мы думали, ты... ну, знаешь... куда-то пропала! А ты, оказывается, при генерале Аррихе!

Глава 8

Сладкий голос Лихтенау резал слух. Они сомкнули вокруг меня кольцо, отрезая путь к отступлению.

Мои пальцы в перчатках крепко до белеющих костяшек сжали веер, я почти услышала его хруст.

— А ты, оказывается, при генерале Аррихе! — повторила Лихтенау, подчеркнуто медленно, наслаждаясь моментом. Ее подруги хищно переглянулись.

Но я даже не успела открыть рот, чтобы ответить на этот выпад, хоть и совершенно не знала что говорить.

Каждой клеточкой почувствовала, как воздух вокруг нас словно стал холоднее. Мои догадки подтвердились резко сменившимися взглядами трёх хищниц, которые сейчас смотрели куда-то за мою спину.

Глаза девушек резко расширились от страха. А я ощутила его присутствие. Тяжёлое, властное, леденящее кровь в жилах. Но я не испугалась. Наоборот почувствовала облегчение.

— Леди Лихтенау, — низкий ровный голос прозвучал прямо за моей спиной. — Вы что-то хотели спросить у моей спутницы?

Я обернулась. Вальтер Аррих стоял там, где секунду назад был пустой проход между гостями. Безупречный вид выражал лишь холодную вежливость. Но его взгляд сейчас был особенно жесток своим безразличием. Он был направлен на леди Лихтенау и её спутниц и создавалось ощущение будто он смотрел на пустое место. Его взгляд не выражал ничего.

Дочь барона побледнела так, что румяна на её щеках показались слишком яркими.

— Г-генерал! — она залепетала, делая неуклюжий реверанс. Её подруги последовали примеру едва не спотыкаясь. — Мы просто… приветствовали баронессу Ренар… Так неожиданно ее увидеть…

— Приветсвие принято, — отрезал генерал Аррих, прерывая жалкие речи ещё недавно абсолютно уверенной в себе девицы. — Теперь, если вы позволите, я намерен продолжить вечер с моей спутницей. Вы загораживаете путь к танцевальному залу.

Я не знала как можно подобной фразой кому-то угрожать, но звучала она сейчас именно так. Даже у меня возникло чувство, словно их обратят в пыль, которую нужно убрать, лишь бы не мешались.

Это был приказ.

Лихтенау и ее компания отпрянули, как ошпаренные, растворяясь в толпе с поспешными, ничего не значащими извинениями. Я осталась стоять рядом с ним, все ещё немного дрожа, но уже чувствуя, как ледяная волна его ауры отгоняет панику.

Сейчас его холодность является моей самой прочной защитой.

Он повернулся ко мне. Его взгляд скользнул по моему лицу, словно оценивая ущерб.

— Они вас задели? — спросил он ровно.

Я покачала головой, не доверяя голосу.

— Хорошо, — произнес он, будто я ответила вслух.

Затем он сделал нечто совершенно невообразимое. Он склонился в безупречном, светском поклоне. Его рука в белой перчатке протянулась ко мне.

— Баронесса Ренар, — его голос прозвучал громче, отчетливо, так что услышали ближайшие гости. — Осмелюсь ли я просить вас об этом танце?

Вокруг воцарилась гробовая тишина. Все взгляды, еще недавно злорадные или любопытные, теперь были прикованы к нам. К генералу Арриху, склонившемуся перед опальной баронессой Ренар.

Это был не просто танец. Это был публичный жест. Восстановление статуса. Пусть временное, пусть формальное, но ошеломляющее.

Я положила свою дрожащую руку на его ладонь. Холодная, твердая опора.

— Да, господин генерал, — прошептала я, чувствуя, как сотни глаз прожигают меня насквозь.

Он повел меня на паркет. Музыка зазвучала громче. И началось чудо.

Я знала, что он статен. Что его движения точны и властны. Но я не была готова к его танцу. Он вел меня с такой уверенной легкостью, что мои ноги, дрожавшие от волнения, будто сами знали, куда ступить. Его рука на моей талии была твердой, но не сковывающей. Она была направляющей.

Каждый поворот, каждый шаг были безупречно рассчитаны и исполнены с потрясающей естественностью. Он не просто танцевал. Он владел пространством танца.

Его мощь, обычно давящая, здесь преобразилась в грацию и силу, завораживающую и неоспоримую. Под его руководством я вновь ощутила себя дочерью барона. Нет. Сейчас я единственная баронесса Ренар.

Я осмелилась поднять глаза на его лицо. Оно оставалось спокойным, сосредоточенным. Ни тени улыбки. Но в глубине ледяных озер его глаз, казалось, мерцал скрытый огонь. Танец определённо приносил ему удовлетворение.

Мы были центром вселенной. Все замерли, наблюдая за нами. За его невероятной мощью генерала, облеченной в светскую элегантность.

И за мной, его неожиданной спутницей.

Когда музыка стихла, он остановился с безупречной точностью. Склонился в коротком, уважительном поклоне. Аплодисменты прокатились по залу. Сдержанные, но настоящие. Он взял меня под руку и повел к краю паркета, к относительной тишине у высокого окна. Аура его власти и защитной стужи снова сомкнулась вокруг нас, отсекая любопытных.

Мое сердце все еще бешено колотилось, но теперь не только от страха. От восхищения. От непостижимости этого человека. Я посмотрела на него, на его профиль, освещенный огнями люстр.
— Почему? — вырвалось у меня, голос тихий, но полный нахлынувших чувств. — Зачем вы привели меня сюда? Вы же знали, что будет… так. — Я кивнула в сторону зала, где все еще ощущалось напряжение после нашего танца.

Глава 9

Актив? Я для него даже не человек? К горлу подступил странный ком боли, мешающий мне дышать. Весь флёр недавнего танца, как и жар от него, быстро отступил под его леденящей аурой.

— Что вы предлагаете? Доверить свою жизнь первому встречному? Что? — голос предательски дрогнул, а я к своему горю заглянула в его холодные глаза. После моих слов там на миг мелькнуло уже знакомое мне раздражение. Я и забыла уже о нём за эти дни. Но сердце ещё помнило ту ненависть, с которой он меня встретил.

— Тебе нужен расчётливый союз. Это всё, что у тебя есть. И этим нужно воспользоваться для выживания. Сентименты в твоём случае роскошь.

После его слов на меня словно вылили ведро ледяной воды. Я хотела было раскрыть рот, чтобы возразить, но нас нагло прервали.

— Генерал! — невзирая на холодную ауру, витавшую рядом с нами, к нам уверенно приближался молодой мужчина. Полная противоположность Вальтера.

Не такой высокий, но всё равно гораздо выше меня. Пшеничные волосы были растрёпаны в буйном порыве, а на приятном лице сияла простоватая улыбка.

Кажется, он был восхищён.

— А в отряде говорили вас невозможно увидеть с женщиной. Видимо, я везунчик, — усмехнулся он и по военному выправился, отдав честь генералу, несмотря на то, что одет сейчас был как любой другой из гостей. Затем перевёл на меня взгляд.

— Баронесса, вы настоящий алмаз этого вечера. Дозвольте представиться, лейтенант Бранд Грофф. Имею честь служить под началом генерала.

— Грофф, вы кстати. У вас ведь на завтра нет планов, — Вальтер бросил на молодого подопечного суровый взгляд, словно в наказание за вмешательство. — Баронессе Ренар необходимы покупки в городе. Одежда. Повседневная. Практичная. Вы сопроводите ее. Обеспечите безопасность. Отсутствие ненужных контактов. Поможете с переносом.

— Но у вас ведь завтра выходн… — Договорить он не успел.

Слово "выходной" повисло в воздухе, недоговоренное, но страшное в своей неосторожности. Его выходной.

Губы лейтенанта Бранда вдруг слиплись, как будто их спаяли невидимым морозом. Его глаза округлились от удивления, а вместо слов вырывалось лишь неуклюжее мычание.

Я невольно коснулась своих губ пальцами в перчатках. Он и мне может так в любой момент склеить магией рот?

— Лейтенант Грофф, — его голос был тише обычного, но от этого еще страшнее, врезаясь в гулкую тишину нашего угла. — Я спросил: вы выполните поручение?

Парень активно закивал, его глаза смешно сощурились в подобии улыбки сквозь немоту, и после этого я уловила едва заметный жест. Генерал разжал сжатые за спиной пальцы. Невидимая хватка спала. Бранд облегчённо выдохнул, шумно пошлепав губами.

— Слушаюсь, сэр! — бодро рявкнул он, будто ничего и не произошло, лишь потёр подбородок. — Завтра в десять буду у вашего особняка, сэр. С полной готовностью! — Он снова щелкнул каблуками, бросил мне быстрый, теплый и слегка виноватый взгляд. — Баронесса. — И, получив от генерала короткий кивок, развернулся и зашагал прочь, быстро растворившись в пестрой толпе, словно его и не было.

Я осталась стоять, все еще ощущая призрачное давление на собственных губах и комок ледяной горечи от слов Вальтера в груди. Но бал не был окончен.

Прежде чем я успела что-либо промолвить или он успел отдать приказ уходить, оркестр заиграл снова. Медленный, томный вальс, зовущий пары на паркет.

Вальтер не взглянул на меня. Не предложил руку. Просто шагнул на паркет, ожидая, что я последую. Приказ, отданный без слов. Я подала ему руку. Его пальцы сомкнулись на моих. Такие холодные, твердые. Он повел меня в танец.

Второй танец был тенью первого. Музыка текла медленнее, но его ведение потеряло ту властную грацию.

Оно стало точным, словно идеально отлаженный магмеханизм.

Каждый шаг, каждый поворот был выверен с присущим ему прагматизмом.

Он смотрел не на меня, а сквозь меня, его взгляд упирался куда-то в пространство за моей спиной. Его лицо было каменной маской, но я чувствовала ледяное напряжение, исходящее от него волнами.

Его рука на моей талии не направляла, а фиксировала, словно тисками. Каждое прикосновение сквозь бархат отзывалось не смущением, а жгучим холодом его скрытой ярости.

Я держала голову высоко, улыбаясь призрачной улыбкой, но внутри все сжималось от этого пронизывающего взгляда, который видел не меня.

Он видел кого-то другого. Или что-то, что заставляло ледяное пламя глубоко в его зрачках тлеть с новой силой.

Ненависть. Та самая, с которой он встретил меня у ворот. Она висела между нами незримой, колючей пеленой.

Музыка сменилась.

Третий танец был более оживленный, но все еще в рамках приличий.

Ритм ускорился, и это словно подбросило дров в скрытый костер его гнева.

Его движения стали резче, властнее. Он вел меня стремительнее, закручивая в вихре, где малейшая ошибка грозила падением. Его пальцы впились в ткань на моей талии почти болезненно.

Каждый поворот, каждый подкрут отдавался напряжением в мышцах.

Он смотрел на меня теперь. Пристально. Пронзительно. Его серые глаза горели тем самым ледяным пламенем ненависти, без тени расчета, только чистая, первозданная сила. Она прожигала меня насквозь, заставляя забыть о музыке, о зале, о глазах.

Глава 10

Утро после бала пришло серое и хмурое, как мое настроение. Я стояла на кухне, пытаясь сосредоточиться на нарезке хлеба для своего завтрака.

Пальцы дрожали от вчерашних впечатлений.

Ледяная ненависть в его глазах во время последнего танца, стальная хватка руки, выводящей меня из зала... и эти слова. Актив, который нужно стратегически разместить.

Скрежет ножа по доске отдавался в тишине огромного дома.

Генерал вошел так же бесшумно, как всегда. Его шаги не гулкие, а скорее осторожные, как у хищника. Он был уже в парадном мундире, готовый к делам.

Точно, у него сегодня выходной. Мысль о нем снова кольнула острой иглой. Куда он пойдёт? Почему это тайна?

Впрочем, это не моё дело, я ведь всего лишь служанка.

Он прошел мимо стола, не глядя на меня, к кофейнику. Налил себе чашку черного, густого кофе. Потом, словно мимоходом, положил на край стола рядом с моей доской для хлеба небольшой, но увесистый кожаный кошелёк.

— На необходимое, — бросил он ровным тоном. — Грофф будет в десять. Используй его для переноса. Кухня после твоих сборов должна быть безупречна.

И, не дожидаясь ответа, он развернулся и вышел. Я услышала, как тяжелая входная дверь особняка мягко захлопнулась за ним.

Я опустила нож. Кошелек лежал, туго набитый монетами. Не подачка. На практичную одежду, чтобы пыль выглядела прилично.

Горечь подступила к горлу, но я заставила себя позавтракать и сделать немного дел прежде чем наступило десять.

А затем схватила кошелек и сунула в карман простого платья, которое надела под плащ.

На площади перед особняком уже стояла карета. Не та мрачная, в которой мы ехали с бала, а более легкая, городская, но все равно с гербом Вальтера Арриха, на котором изображён стилизованный дракон, обвивающий меч.

Бранд Грофф, уже не в парадном, а в практичной полевой форме, лихо спрыгнул с козел, где сидел вместо кучера. Его пшеничные вихри торчали из-под фуражки, лицо сияло улыбкой.

— Баронесса! Точно к сроку! — Он щелкнул каблуками. — Доброе утро! Готовы к завоеванию рынков? — Его энтузиазм был таким искренним, таким чуждым ледяной строгости особняка, что на мгновение даже развеял мою хмарь.

— Доброе утро, лейтенант, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — И спасибо. За вашу помощь.

— Пустяки! — махнул он рукой, открывая дверцу кареты. — Приказ генерала – святое. Да и выбраться из казармы всегда радость. Полагаю, наш маршрут Шерстяной ряд? Там и добротно, и не запредельно дорого, но прилично.

Я кивнула, удивленная его сообразительностью. Он помог мне подняться в карету. Галантно, но без излишней фамильярности, а затем и сам устроился на козлах, взяв вожжи. Карета тронулась плавно.

Город, проплывающий за окном, казался другим миром после мрачной тишины особняка на холме. Шум, гам, крики разносчиков, яркие вывески лавок, запахи свежеиспеченного хлеба и пряностей.

Солнце, пробившееся сквозь тучи, золотило крыши. Я закрыла глаза, вдыхая этот гул жизни, пытаясь отогнать навязчивые мысли о мрачном генерале.

Покупки прошли удивительно гладко. Грофф оказался не только сильным носильщиком, но и неожиданно практичным советчиком.

Он знал, где купить прочную шерсть для платьев к скорой зиме по разумной цене, где взять добротное белье и крепкие туфли. Он тактично отваживал слишком назойливых торговцев и даже умудрился поторговаться за меня у одной старухи-ткачихи, вызвав ее искреннее расположение. Его простота и открытость были глотком свежего воздуха.

Тёплые платья мы решили пошить на заказ, так выходило дешевле. А вот остальные пришлось покупать уже готовыми.

— Вот, баронесса, — он аккуратно сложил последний сверток в карете, уже наполовину заполненной покупками. — Думаю, самое необходимое есть. Не хотите ли чего еще? Ленточку какую? Или сладостей?

Я не удержалась и улыбнулась его заразительному простодушию.

— Нет, лейтенант, спасибо. И так уже достаточно обременила вас.

— Да бросьте! — Он махнул рукой. — Честно говоря, я рад был помочь. Особняк у генерала... ну, знаете. Мрачноватоый. А вы там одна... — Он запнулся, покраснев, словно осознав, что сказал лишнее. — В общем, всегда к вашим услугам, баронесса!

Обратная дорога прошла в более легкой, почти дружеской беседе. Грофф рассказывал о жизни в гарнизоне, о смешных случаях, о своей родной деревне. Его рассказы были просты и лишены злобы, как и он сам.

В его присутствии ледяная тень генерала ненадолго отступила.

Вернувшись, я обнаружила особняк пустым и тихим. Генерал еще не вернулся.

Я разобрала покупки в гостевой, стараясь не шуметь. Потом, чувствуя липкую усталость от города и необходимость смыть дорожную пыль, направилась в ванную комнату. Мысль о ледяной воде, как обычно, не радовала, но альтернативы не было.

Я открыла кран и замерла.

Из него хлынула не привычная ледяная струя, а поток приятно горячей, почти обжигающей воды!

Парок сразу заклубился над раковиной. Я сунула руку под струю ещё раз. Да, это было реально.

Тепло. Почти горячо. Без единого намека на магию, ведь кристалл нагрева на своем месте молчал, холодный на ощупь.

Значит обычная вода, но сразу подогретая? Но как? И главное когда? И кто?

Я стояла, глядя, как пар оседает на зеркале, чувствуя, как тепло воды смывает не только пыль, но и часть ледяной скованности внутри.

Это было не просто удобство. Это был знак.

Невидимый, но ощутимый.

Кто-то позаботился.

В голове немедленно всплыл образ генерала с его ледяным взглядом.

Он? Невозможно. Зачем?

Я быстро умылась, ощущая непривычное блаженство от тепла. Когда я вышла в коридор, уже стемнело. В холле горел одинокий светильник. И тут я услышала шаги. Твердые, быстрые. Знакомые.

Вальтер Аррих вернулся.

Он вошел, сбрасывая плащ. Его лицо было усталым, а в глазах читалось знакомое ледяное раздражение, усиленное чем-то еще.

Глава 11

Я замерла. Он знал о воде.

Значит, это был он. Он обнаружил проблему и исправил ее. И теперь был зол. Не на ситуацию. На меня. За то, что я не доложила. За то, что заставила его узнать об этом неудобстве самому.

Он стоял передо мной, дыша ровно, но я чувствовала, как в нем клокочет та самая ярость, что горела в его глазах во время танца. Ярость, смешанная с презрением.

За мою нерасторопность? Или за то, что ему пришлось тратить свой драгоценный выходной на решение этой жалкой бытовой проблемы?

Я просто смотрела на него, чувствуя, как тепло от недавней ванны стремительно уступает место привычному, пронизывающему холоду его присутствия. Он ждал ответа.

И где-то глубоко внутри, под слоем страха и горечи, шевельнулось крошечное, неуместное тепло в воспоминании о той самой горячей воде. Оно было таким же необъяснимым, как и сам этот человек.

— Я не считала это значимым нарушением, господин генерал, — выдавила я, голос предательски дрогнул. — Я справлялась. Холодная вода не мешала работе.

Его взгляд, острый словно лёд, впился в меня.

— Не мешала, — он повторил мои слова с ледяной интонацией, заставляющей сжаться внутри. — Ты здесь для того, чтобы дом функционировал безупречно. Включая базовые удобства. Твое мнение о значимости не требуется. Твоя задача проинформировать меня в случае возникновения проблемы. Ясно?

— Ясно, господин генерал, — прошептала я, опуская глаза. Унижение жгло щеки. Он снова превратил меня в нерадивую служанку.

Он молча смерил меня долгим, пронизывающим взглядом, словно проверяя искренность моей покорности. Потом резко развернулся и направился в кабинет, расположенный в дальнем крыле первого этажа. Я только недавно поняла, что на втором этаже у него спальная и рабочая гостиная.

Дверь захлопнулась с глухим стуком, отозвавшимся эхом в пустом холле.

Я осталась стоять, дрожа от холода его взгляда. Горячая вода казалась теперь не благом, а еще одним камнем на моей шее.

Неловким подарком, обернувшимся выговором. Почему он вообще озаботился? Мысль крутилась навязчиво. Чтобы я не простудилась и могла работать?

Вопрос о его выходном снова впился в сознание, как заноза. Мог ли он специально его взять, чтобы устранить эту проблему?

Я медленно пошла на кухню, чтобы приготовить ужин. Цифры крутились в голове на фоне хаоса мыслей.

Два сантиметра, один сантиметр, семь миллиметров, семьдесят градусов... Куда он ездил?

Я только достала мясо и доску с разметкой, как услышала громкий стук в парадную дверь. Непривычно настойчивый, почти веселый. Сердце ёкнуло.

Прежде чем я успела дойти до двери, она распахнулась. На пороге стоял мужчина. Невысокий, плотного сложения, с седеющими висками и живыми, добродушными глазами, которые сразу оценили меня с нескрываемым любопытством.

Он был одет в дорогой, но слегка поношенный дорожный костюм, в руке держал высокий бумажный пакет.

— Аррих! Старый черт! Вылезай, я знаю, ты дома! — крикнул он громко, явно не смущаясь тишины особняка. Его голос был хрипловатым, теплым. — Привез тебе подарок из Седых Гор! — Он шагнул внутрь, оглядывая холл с видом человека, хорошо знакомого с этим местом. Его взгляд снова задержался на мне. — Ого! А у тебя тут... обновление? — Он улыбнулся мне широко и беззлобно. — Виктор Ландел, к вашим услугам, миледи. Старый грешник и, увы, друг вашего хозяина.

Я только хотела представиться или что-то ответить, как дверь кабинета резко распахнулась. Вальтер стоял на пороге. Его лицо было непроницаемо, но в глазах, таких холодных и далеких, мелькнуло что-то незнакомое.

— Ландел, — произнес он ровно. — Ты, как всегда, некстати и шумен.

— Зато с гостинцем! — Виктор Ландел весело потряс бутылкой. — И с новостями! Вали скорее в кабинет, расскажу, как там... — Он замолчал, его взгляд снова скользнул по мне, изучая мое лицо. Его улыбка слегка потухла, сменившись искренним, почти шокированным изумлением. — Черт возьми, Вальтер... — он пробормотал, не сводя с меня глаз. — Она так похожа на Сиф…

Имя повисло в воздух словно электрический разряд.

"Сиф". Он не договорил?

Вальтер вздрогнул. Не физически, но вся его фигур на мгновение словно сжалась под невидимым ударом. Воздух в холле стал вдруг тяжелее, гуще, пропитанным внезапным, обжигающим холодом.

Его аура, всегда ледяная, теперь превратилась в арктический шторм.

— ЗАТКНИСЬ! — Его голос грянул, как удар грома.

Низкий, вибрирующий, наполненный такой первозданной, дикой яростью, что Виктор Ландел физически отшатнулся, а я вжалась в стену, сердце бешено заколотилось где-то в горле.

— Никто не смеет говорить о ней в моем доме! — каждое слово было высечено из льда и стали. Его глаза, обращенные к Ланделу, горели нечеловеческим, белым от ярости пламенем. — Никто! Ты понял, Ландел? Ни слова! Ни звука! Ни намека!

Тишина, наступившая после его слов, была оглушительной. Давящей. Виктор Ландел стоял бледный, его добродушное лицо искажено шоком и пониманием.

Он кивнул, коротко, резко, без тени прежней веселости. В его глазах читалось сожаление и внезапная осторожность.

Глава 12

Вальтер резко развернулся и шагнул обратно в кабинет, хлопнув дверью так, что задрожали стекла в окнах холла.

Виктор Ландел тяжело вздохнул, провел рукой по лицу. Он выглядел внезапно постаревшим и очень уставшим. Его взгляд снова встретился с моим полным немых вопросов.

— Миледи... — он начал, но голос его сорвался. Он покачал головой, виновато поднял пакет. — Кажется, я... испортил вечер. Увидев вас, подумал, что он отпустил уже эту ситуацию. — Он неуверенно шагнул к двери кабинета, постучал тихо. — Вальтер? Пропусти старую кость... Посидим. Без лишних слов.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы Виктор мог проскользнуть внутрь. Захлопнулась. В холле снова воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая только бешеным стуком моего сердца.

Сиф.

Это имя жгло сознание. Она. Та, на которую я "так похожа". Та, о которой нельзя говорить. Та, чье имя вызывает у Вальтера Арриха не холодную ненависть, а взрыв безумной, разрушительной ярости и боли.

Что она сделала ему? Или он ей?

Внезапно все встало на свои места. Первый взгляд у чугунных ворот это не просто ненависть. Это был шок. Ужас. Узнавание.

Потому что я была похожа на нее. На Сиф. Его ненависть ко мне была направлена на меня? Или на тот призрак, который стоял перед ним в моем обличье?

Ледяная волна в жилах сменилась огнём догадок.

Я была не пылью. Я была напоминанием. Живым, дышащим напоминанием о ком-то по имени Сиф.

О ком-то, чье имя было запрещено в этих стенах под страхом ярости хозяина. О ком-то, чья тень висела над этим домом и над его хозяином, объясняя его ледяную жестокость, его ярость и, возможно, его боль.

И это знание было страшнее любой ненависти. Потому что теперь я понимала, что его безупречность, его холод, его приказы на самом деле были крепостью. Крепостью, построенной вокруг раны, которую я, своим невольным сходством, постоянно расковыривала.

Я медленно пошла обратно на кухню, к мясу и доске. Руки дрожали.

Цифры крутились, смешиваясь с одним именем. Сиф.

Ужин, к которому он даже не притронется сегодня, но об этом я узнала лишь на следующий день.

Дни после визита Виктора Ландела стекали густыми, тягучими каплями смолы. Особняк погрузился в гулкую тишину, нарушаемую лишь скрипом половиц да стуком моего ножа

Вальтер Аррих стал призраком в собственном доме. Он появлялся бесшумно. На завтрак приходил строгий, в мундире. На ужин заглядывал совсем мрачный, в простом камзоле.

Он отдавал приказы односложно, ледяным тоном, не глядя на меня:

— Полы. Холл. До блеска.

— Ужин. К восьми. Без отклонений.

— Книги в библиотеке. Протереть корешки.

Ни слова сверх необходимого. Ни взгляда, задерживающегося дольше секунды. Его аура была не просто холодной. Она была запечатанной. Как гробница.

Я выполняла все безупречно. Мыла, чистила, готовила с маниакальной точностью. Но мысли мои были далеко. Кто ты, Сиф? Почему твое имя здесь табу? Почему я похожа на тебя?

У кого спросить?

Ландел уехал на рассвете после той роковой ночи, выглядел он подавленным и избегал моего взгляда.

Грофф? Добряк, но он служил под началом Вальтера не так долго. Да и рисковать его благополучием из-за моего любопытства было жестоко.

Город? Сплетни? Слишком опасно. Одно неверное слово, дошедшее до генерала... Я содрогалась при мысли о его реакции.

Я протирала полки до блеска, заглядывала в корешки старинных фолиантов, сдувала пыль с глобусов и мраморных бюстов философов. Ничего. Ни намека на женское присутствие, на память о ком-то по имени Сиф.

Как будто ее стерли. Начисто. Лишь холодный мрак и запах старой бумаги.

Чувство безысходности сжимало горло. Я была заперта в лабиринте чужой боли, без карты и выхода.

И вот, спустя неделю этого ледяного молчания, гром грянул. За завтраком Вальтер, отпив глоток черного кофе, поставил чашку с тихим, но отчетливым лязгом фарфора о блюдце.

Его взгляд, впервые за дни, упал на меня. Не сквозь, а на.

— Ренар, — его голос был низким, лишенным эмоций, но в нем слышалась стальная решимость. — Завтра я отбываю в Северный Гарнизон. Инспекция. На неделю.

Сердце у меня ёкнуло. Не от страха, а от странного всплеска чего-то похожего на надежду?

Неделя!

Целая неделя без его ледяного, давящего присутствия!

Неделя, когда стена молчания рухнет, хотя бы физически.

— Задания будут оставлены на кухонном столе. Каждый день, — продолжал он, его серые глаза буравили меня, словно проверяя на прочность. — Жду безупречное исполнение. Особняк должен быть готов к моему возвращению.

Он сделал паузу, и следующая фраза прозвучала тише, но с удвоенной тяжестью:

— Мой кабинет. Дверь будет заперта. Входить запрещено. Под любым предлогом. Ясно?

Последние слова были словно высечены из льда. В них звучал не просто приказ, а предупреждение. Особое предупреждение.

Глава 13

Первые дни его отсутствия прошли в лихорадочной активности. Я скрупулёзно выполняла задания, оставленные на кухонном столе: драила медные ручки до зеркального блеска, перебирала запасы в кладовой с почти военной точностью.

Но за этой безупречностью я скрывала жгучее желание пройти в его кабинет. Но в голове так и крутились мысли о запрете зайти в кабинет.

Туда, где генерал скрылся со своим старым другом. Туда, где, возможно, хранится ключ о тайне Сиф.

На четвёртый день тишина особняка стала невыносимой. Звенящая пустота давила сильнее его присутствия. Я нашла связку ключей в ящике кухонного стола. Тяжёлые, холодные, чуждые. Я перебрала их, пока не нашла тот единственный изящный ключ на связке, с тёмным металлом и крошечным рубином в головке. Ключ к его крепости.

Если нельзя заходить, то почему оставил?

Сердце колотилось, как барабанная дробь перед казнью, когда я подошла к двери кабинета на пятый день. Запрещено. Под любым предлогом. Его ледяной голос звучал в ушах. Но любопытство и отчаяние были сильнее. Я вставила ключ. Щелчок замка прозвучал в тишине коридора громче выстрела из магических орудий.

Я зачем-то осмотрелась по сторонам и только после этого открыла дверь.

Воздух здесь был спёртым, и запах мне показался странным. Горьким, словно полынный отвар, которым меня иногда поили в детстве.

Я зажгла свечу на массивном дубовом столе, заваленном картами и отчётами. Осмотрелась кругом.

Полки до потолка с книгами. Оружие на стенах. Глобус. Всё дышало холодной функциональностью и силой. Ничего личного. Казалось бы.

Мой взгляд упал на небольшой ящик в столе. Изящный, с серебряной инкрустацией. Чужеродный элемент в этом суровом мире.

Я попробовала ключи из связки. Ни один мелкий не подошёл к миниатюрному замочку. Замок был хитроумным, явно под особый ключ, которого у меня не было. Разочарование кольнуло. Я потянула ящик, но он не поддался. Заперто намертво.

Конечно.

Я начала поиск. Осторожно. Тщательно. Я открывала ящики поменьше. Там была канцелярия, перья, печати, пачки бумаг с гербовой печатью.

Только служебное.

Ничего личного.

Ни писем. Ни дневников. Ни заветных безделушек.

Я осмотрела полки за стеклом, на которых стояли фолианты по тактике, истории, магии. Ни единого романа, ни альбома.

Я провела пальцем по корешкам книг на открытых полках. Пыль была идеально стёрта, но везде виднелись только сухие названия. Я бы и не взглянула на них, если бы не искала сейчас хоть какую-то деталь, выбивающуюся из всего этого.

Я заглянула за глобус, под бюст философа. Сплошная пустота. Даже ковёр под столом я приподняла краем и не увидела ничего.

Абсолютное ничего.

Ни намёка на женское присутствие. Ни следа памяти о ком-то по имени Сиф. Как будто её не просто стёрли из его жизни. Словно её и не существовало.

Внезапно тишину пронзила ледяная аура. Я не услышала ничего, но ощутила это каждой клеточкой своего тела.

Он вернулся! Слишком рано!

Паника сжала горло. Сердце загрохотало в груди с ещё большей силой.

Я метнулась к свече, задула её! Тьма поглотила комнату.

Ключ! Ключ от кабинета был у меня в руке! Я бросилась к двери.

Но было поздно.

Он уже стоял за дверью. Я чувствовала его. Этот леденящий, яростный холод бил сквозь дерево. Ручка медленно повернулась.

Дверь распахнулась.

В проёме, очерченный тусклым светом осеннего дня из просторного холла, за окнами которого, видимо, моросил мелкий дождь, стоял силуэт Вальтера Арриха. Он был в дорожном плаще, тёмном от влаги, на плечах блестели капли дождя.

Его глаза мгновенно нашли меня в этой тьме.

Тишина стала ледяной гробницей.

Он шагнул внутрь. Один шаг. Звук мокрых сапог по паркету был громким в гнетущей тишине. Его плащ пах дождём и дорожной грязью.

— Так и знал, — произнёс он. Голос был негромким, ровным, но таким тяжёлым, что сердце сжималось в страхе. — Женщине, похожей на неё, нельзя доверять.

Он прошёл мимо меня, как мимо пустого места, к столу. Медленно снял перчатки, одним взмахом руки зажёг все свечи в комнате.

Я не могла сдвинуться с места.

— Вернись в твою комнату. Сейчас. — Команда прозвучала ровно, без повышения тона, но с непререкаемой силой обречённости. — Не выходи. Не напоминай мне о своём существовании. До моего приказа.

Он сделал паузу, и следующая фраза прозвучала, как приговор, высеченный на надгробии:

— И если ты когда-нибудь... когда-нибудь... снова приблизишься к этой двери... Лучше просто уйди из этого дома раньше. Хоть прямо сейчас. Иначе я тебя сотру из этой жизни, словно пыль с книжных полок этого кабинета.

Он не ждал ответа. Не требовал объяснений. Просто указал взглядом на дверь. Приказ.

Я вышла. Шатаясь. Не оглядываясь. За спиной не было грохота, не было крика. Была лишь глубокая, леденящая тишина и ощущение, что мост между нами, и без того шаткий, теперь рухнул окончательно.

Глава 14

Вальтер.

Тишина после её ухода была гулкой, как в склепе. Я запер дверь кабинета на ключ, тяжёлый металлический брусок холодом отдавал в ладони.

Дождь стучал по стёклам кабинета, монотонный аккомпанемент к хаосу в моей голове. Я стоял у камина, но его жар не достигал глубин. Там царил холод. Отчёты лежали мёртвым грузом. Мысли упорно возвращались к воротам, к тому первому взгляду.

Она.

Словно призрак, вырвавшийся из самого тёмного угла памяти.

Стояла под ледяным дождём, промокшая до нитки, но с тенью былого достоинства в осанке. И эти волосы. Светло-каштановые, с тем самым проклятым золотистым отливом, который я надеялся никогда больше не видеть.

Волосы Сифраэль.

Призрак прошлого материализовался на моём пороге.

Первым инстинктом было прогнать. Немедленно. Чтобы этот образ, это живое напоминание о предательстве и боли, не оскверняло мой порог.

Но я замер. Баронесса Элиана Ренар, слышал о неё недавно. Но портрет в газете не передавал их сходства.

Разорена. Лишена магии.

Объявление, вырванное с гнилого столба, сжатое в её мокрой руке. Она стояла здесь потому, что ей некуда было податься. Как и тем немногим душам до неё, осмелившимся войти сюда.

Отчаяние – единственный ключ к этим воротам.

И в этом отчаянии я увидел шанс. Не для неё. Для меня. Жестокий эксперимент. Испытание границ сходства.

А сегодня она нарушила запрет.

Слова стучали в висках, вытесняя рациональность.

Я ждал этого? Пожалуй.

Оставил ключ почти как ловушку. Испытание на доверие, в котором был заранее уверен.

Похожа на неё, а значит, и доверять нельзя. Никогда.

Но почему тогда эта пустота в груди была не торжеством правоты, а пеплом?

Следующие дни превратились в ритуал молчаливого противостояния. Я не видел её. Не слышал. Но знал – она в своей комнате. Как приговорённый в камере. Хотя я сказал ей, что она может уйти.

Есть ли в случившемся моя вина? – мелькнуло раз, когда рука сама потянулась к колокольчику вызвать слугу. Какого слугу? Только она. Я резко одёрнул руку.

Утро. Я спустился раньше обычного. Холл сиял холодной чистотой. Её работа, сделанная до... до того.

На кухонном столе стояла нетронутая тарелка со вчерашним ужином. Глупо. Она должна есть. Слабость раздражала.

Я сгрёб еду в помойное ведро. Резко. Звякнула тарелка. Звук эхом отозвался в тишине.

В тот же миг всплыл образ: другая тарелка, разбитая в ярости давным-давно. Золотистые волосы мелькнули в памяти, смех, переходящий в истерику... Сифраэль. Всегда доводила меня до предела. Всегда ломала границы. Как и её новая копия.

Я осознавал, что невольно перекладываю старые воспоминания на ту, кто ни в чём не виновата.

Зачем мучить обоих?

Вечером я положил у её двери свежую тарелку. Простую еду. Суп. Хлеб. Без изысков. Без моих безумных миллиметров.

Просто... чтобы не сломалась окончательно.

Зачем? – спросил я себя, отступая в тень коридора.

Чтобы испытание продолжалось? Чтобы доказать себе, что она не Сиф? Или просто потому, что мёртвая служанка бесполезна?

Она не вышла, пока я стоял там. Но позже, пройдя мимо, увидел, что тарелка пуста. Какое-то странное облегчение смешалось с горечью.

Сколько денег ей нужно, чтобы она могла какое-то время протянуть? Вещи у неё есть. Может же найти работу более достойную леди.

На третий день тишина стала невыносимой. Она давила на виски, звенела в ушах. Я бродил по особняку, как неприкаянный дух, избегая холла, где её не было, и её комнаты, где она была. Хотел уйти, но из-за раннего возвращения с границы у меня появилось свободное время.

Библиотека. Пыль, осевшая на тёмных корешках книг за день, казалась личным оскорблением. Моя вина. Я запустил дом. Запустил всё. Я не слежу за домом, как подобает дракону рода Аррих. Все слуги сбегают от моих требований.

Я взял первую попавшуюся книгу с полки. Ей оказался сборник старых баллад о море. Ничего особенного. Но... он любил такие. Романтичные глупости о дальних берегах. Я швырнул книгу на кресло. Лучше бы он уплыл тогда. Это всё Сиф. Сжал руку в кулак.

Потом остановился. Поднял. Отряхнул несуществующую пыль.

Вечером книга лежала рядом с тарелкой у её двери. Без записки. Без объяснений. Просто лежала там. Пусть читает.

Пусть думает о чём-то, кроме этого дома. Пусть витает в облаках этих дурацких баллад. Пусть думает о чём угодно. Кроме меня.

Мысль была резкой, почти злой.

Но действие оказалось странно мягким.

Слабость, Аррих. Опасная слабость.

Ночью не спал. Сидел в кабинете в темноте. Перед глазами стояли два образа, накладываясь друг на друга.

Её испуганное лицо перед дверью во тьме кабинета, когда я застал Элиану здесь. И лицо Сиф в последний раз, когда я видел её живой.

Глава 15

Слёзы не кончались. Стекали тихим, упрямым ручьем по щекам, оставляя солёную горечь на губах.

Я сидела на краю кровати в комнате, которую отвели для меня.

Сжималась, кусая кулак, чтобы заглушить предательские всхлипы. Сама виновата. И я это прекрасно понимала. Но сидеть вот так и не показываться на глаза…

Четыре дня.

Четыре дня этой звенящей, давящей тишины, тарелок с едой, появляющихся и исчезающих словно милостыня, и одной-единственной книги. Она стала спасительным и одновременно мучительным напоминанием о его странной, необъяснимой снисходительности. Или заботе?

Зачем он это делал? Мог бы позволить хотя бы работать.

В голове вертелись бесконечные монологи. Что я скажу ему, когда он наконец появится?

Оправдания? Мольбы?

“Я не искала ничего о ней!” – ложь.

“Это была слабость!” – полуправда.

“Кто она? Почему вам так не нравится наше сходство?” – то, чего спросить я точно не смогла бы. Хотя это именно то, чего я сейчас так желала узнать, даже позабыв о своём бедственном положении.

Я представляла его ледяной взгляд, сжимала кулаки, готовясь к этому словестному бою… Но все репетиции казались жалкой бутафорией перед лицом его абсолютной власти.

“Сотру как пыль.” – эхо его слов резало ледяными осколками каждый раз.

И в один миг раздался скрип поворачиваемой дверной ручки моей комнаты.

Всё внутри оборвалось. Сердце рвануло в горло, дико, гулко, заглушая все мысли.

Слёзы мгновенно высохли, будто их высушил морозный ветер.

Кровь отхлынула от лица, оставив ледяное онемение и жгучую краску стыда на щеках.

Я вскочила, инстинктивно отпрянув к окну, за которым хлестал всё тот же бесконечный дождь. Книга баллад выскользнула из онемевших пальцев и глухо шлёпнулась на ковёр. Звук громыхнул в звенящей тишине.

Дверь открылась.

Он стоял в проеме. Вальтер Аррих. Не в привычном мундире, а в темном, простом камзоле, без безупречной строгости.

Но именно это и пугало больше всего.

Он казался изможденным.

Тени под глазами были глубже обычного, лицо бледнее мрамора камина.

В его обычно непроницаемых серых глазах не было ярости из кабинета. Была тяжесть. Глубокая, всепоглощающая усталость. И что-то ещё, чего я не могла понять.

Он выглядел не грозным драконом, а человеком. И это было страшнее любой ярости.

Мы смотрели друг на друга сквозь густую, непробиваемую завесу молчания. Все реплики, все тщательно продуманные речи испарились. Растворились в этом немом взгляде, в котором я читала лишь усталое безразличие и что-то похожее на отрешённость.

В голове стоял оглушительный гул. Я могла только смотреть, чувствуя, как дрожь пробирает меня с ног до головы.

Он сделал шаг внутрь. Один. Дверь осталась распахнутой за его спиной, как зияющий проход в свободу или пропасть.

Его взгляд скользнул по моему лицу, затем он перевёл его на упавшую книгу. Что-то мелькнуло в глубине его глаз, но в мгновенеи исчезло.

— Завтра меня не будет, — его голос прозвучал тихо, хрипловато, непривычно лишенным привычной стальной ноты.

Он сделал паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе. Они не звучали угрозой.

— Делай что хочешь, — добавил он, и это прозвучало так же странно, как если бы стены заговорили. — В доме. В городе. Не знаю. — Он махнул рукой, жест был небрежным, почти раздраженным, но не направленным на меня. Как будто он отмахивался от назойливой мысли. — Если, — он запнулся, впервые за все это время его взгляд встретился с моим напрямую, и в нем мелькнуло что-то сложное, нечитаемое. — Если хочешь уйти, — Он произнес это не как вопрос, а как продолжение констатации факта. — Назови сумму. На первое время. Чтобы встать на ноги. Найти что-то.

Он не ждал ответа. Не требовал решения сию секунду. Он вынул из внутреннего кармана камзола небольшой, но явно туго набитый кожаный кошелек. Небрежно бросил его на комод у двери. Звук глухо звякнувших монет прозвучал невероятно громко в тишине.

— Решай, — бросил он напоследок.

Его голос снова обрел оттенок привычной жесткости, но без прежней ледяной силы. Это было больше похоже на автоматизм. Надежную маску.

И развернулся. Ушел так же внезапно, как и появился. Не оглядываясь. Оставив дверь открытой. Оставив меня стоять посреди комнаты, дрожащей от непонимания, с оглушительным гулом в ушах и взглядом, прикованным к тому кошельку на комоде.

Делай что хочешь. Назови сумму.

Слова крутились в голове, бессвязные, не складываясь в смысл. Это не было предложением остаться. Это не было приказом уйти. Это был шанс? Последняя проверка?

Сможет ли я, похожая на нее, взять деньги и исчезнуть? Или останусь, чтобы снова нарушить границы?

Я подошла к комоду, движения были скованные, как у марионетки. Взяла кошелек. Он был тяжелым, холодным. Набитым звонкой властью его решения.

Глава 16

Утро пришло серое и влажное, с запахом промокшей земли и прелой листвы. Я проснулась от звона в ушах. Тишина особняка после четырех дней заточения казалась оглушительной. Кошелек, холодный и тяжелый, лежал на комоде, как обвинение.

Слова Вальтера Арриха о решении висели в воздухе комнаты, давящие и не дающие вздохнуть.

Уйти? Взять эти деньги, купить билет на первый дилижанс в никуда? Искать службу в другом городе, под другим именем, где никто не знал о падении баронессы Ренар?

Мысль о свободе, казалось бы, должна была окрылять. Но она лишь сжимала горло ледяным обручем. Я не могла так поступить. Он единственный, кто решил взять на работу такую как я.

За стенами особняка меня ждал тот же голод, та же беспросветность, что привела меня к его чугунным воротам. Только без крыши над головой.

Остаться значило для меня жить под его взглядом, который видел во мне лишь призрак другой.

Дрожь пробежала по спине.

Решение требовало действий. А действовать было страшно. Слишком страшно.

Я надела самое простое платье, туго заплела волосы, пряча дрожь в пальцах. Кошелек оставила на комоде. Взять его сейчас значило принять решение. А я не была готова. Мне нужно было подумать. Просто подумать.

Я ждала, что он появится, как всегда холодный, неумолимый и потребует ответа. Но в особняке царила лишь гулкая тишина.

Значит, он ушел. Раньше, чем я осмелилась показаться.

Облегчение смешалось с новой волной стыда. Я была трусихой. Не могла ни уйти, ни остаться. Застряла в подвешенном состоянии, как муха в паутине.

Я вышла через чёрный ход в сад. Воздух ударил в лицо свежестью и влажным холодом. Дождь кончился, но небо было затянуто свинцовыми тучами.

Я не пошла к воротам, к дороге в город. Вместо этого свернула на узкую тропинку, огибавшую особняк. Земля была рыхлой под ногами, трава высокой и мокрой.

А вместо окружения я видела только образы в голове. Его усталое лицо в дверном проеме, брошенный кошелек, распахнутую дверь. Чувствовала только тяжесть нерешенности в груди. И ужасно злилась на себя!

Тропинка вывела к старой беседке, увитой плющом. Когда-то она, наверное, была красивой. Сейчас казалась такой же заброшенной, как и все здесь.

Я зашла внутрь, села на холодную каменную скамью. И просто сидела. Дышала. Пыталась представить себя где-то еще. В дешевой гостинице. В поисках работы. Встречающую новые насмешливые или жалостливые взгляды.

Сердце сжималось от страха. Потом пыталась представить его возвращение. Его ледяной взгляд. И снова тот же страх, но другого рода.

Время текло медленно. Мысли ходили по кругу, не находя выхода. Голова гудела от бессилия. И тогда инстинкт выживания подсказал единственное возможное пока действие.

Знакомое. Предсказуемое. Рутина.

Я встала и пошла обратно в дом. В кухню.

Там было чисто. Я нашла ведро, тряпку, щетку. Налила воды и в первую очередь отправилась в холл, начиная скрести уже и без того сияющий камень пола. Движения были отработанными. Скрежет щетины по камню заполнил пустоту в голове, вытеснил мучительные мысли. Каждая плита, каждый угол уже знакомый маршрут.

Здесь не нужно было решать. Нужно было просто делать. Мыть. Драить. Доводить до блеска. Его безумный стандарт стал сегодня моим спасением, моим щитом от необходимости выбирать.

Потом кухня. Кладовка. Мясо. Овощи. Доска с разметкой. Острый нож. Два сантиметра. Один сантиметр. Семь миллиметров.

Цифры, как мантра, вытесняли страх. Руки сами знали, что делать.

Я резала, чистила, тушила. Запахи еды, знакомый ритм работы, всё это создавало иллюзию нормальности, временного перемирия с реальностью. Я не оставалась. Я просто ждала. Думала. Пока руки были заняты делом, которое не требовало души, только точности.

День клонился к вечеру, когда я услышала скрип тяжелых входных дверей. Шаги. Твердые. Неумолимые. Знакомые.

Все внутри сжалось в ледяной комок. Рука с ножом замерла над морковью. Я стояла посреди кухни, в переднике, с запахом тушеного мяса вокруг, чувствуя себя пойманной с поличным на месте преступления.

Он появился в дверном проеме кухни. В мундире, безупречный, как всегда. Ни тени утренней усталости. Только привычная ледяная маска. Его взгляд скользнул по мне, по чистой кухне, по кастрюле на плите. Холодный. Отстраненный. Безразличный. Как будто того разговора не было. Как будто кошелек не лежал на моем комоде.

— Ты здесь, — произнес он ровным тоном, без интонации.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но звук застрял в горле. Я лишь кивнула, опустив глаза, чувствуя, как жар стыда заливает лицо.

Он сделал шаг вперед, его тень накрыла меня. Запах холода, дорожной пыли ударил в нос. Его серые глаза, холодные и всевидящие, задержались на моем лице. Казалось, он читает каждую мою мысль, каждый страх.

— Я решил, — его голос был тихим, но каждое слово вонзалось в моё сознание, — что ты не можешь быть служанкой в моем доме.