Смерть и семь невест

Глава 1. На краю земли

Здесь всегда дул ветер. Гранитный берег крутой скалой обрывался прямо в небо, над морем клубились облака, и казалось, если прыгнуть туда, вниз, то приземлишься в мягкое, словно лебяжий пух, покрывало. Здесь не росли деревья и кусты, только серебристый мятлик и упрямый вереск волновались серебряно-лиловыми волнами, и Кшисика каждый раз робела подходить к краю летающего острова, каждый раз напрасно обшаривала взглядом бесплодное плоскогорье в поисках хоть чего-то, за что можно удержаться, если голова закружится, а ноги подкосятся. Она не любила это место.

Подругу Кшисика увидела издалека. Йожа стояла на самом краю, раскинув руки, точно крылья, словно собиралась полететь. Ветер развевал волосы сумасбродки искрящимся медным парусом, трепал подол светлого платья.

– Йожик! – крикнула Кшисика, не решаясь приблизиться.

От мысли, сколько стадий падать до моря, если сорвёшься, горло пересохло, запершило, щиколотки разом заледенели. Йожа обернулась, глянула пронзительно.

– Кшися, ты откуда здесь?

Рыжая улыбалась, но серые глаза смотрели колюче, холодно. Видать, стоя на краю, подруга думала о чём-то нерадостном. Кшисика сглотнула, облизнула губы.

– Я искала тебя. Аполинасия сказала, что ты здесь и…

– Я здесь, – согласилась Йожа.

Кшисика поёжилась, ощущая неловкость. Она любила подругу, но иногда Йожа казалась какой-то… чужой. Пугала ледяным взглядом и строгой чертой губ, вот этим враждебным отчуждением. Кшися знала: в глубине души Йожа добрая и несчастная, но в некоторые моменты в это было сложно верить.

Как будто заметив напряжение подруги и её испуг, рыжая внезапно смягчилась. Серые колючки сосулек растаяли в её глазах, те сразу потеплели, розовые губы расслабились, улыбнулись лукаво и мягко.

– У тебя мурашки на коже размером с морских ежей, Кшис. Это неудивительно: ты не любишь Край, боишься высоты, а ветер не жалуешь. А ещё ты любишь спать по утрам до полудня. И если сейчас, на рассвете, ты пришла сюда, значит, случилось что-то важное, не так ли? Ты искала меня. Вот я.

Йожа легко взбежала наверх. Тонкая, стройная, грациознее козочки. Эх. Кшисика невольно вздохнула и как-то особенно остро почувствовала своё неловкое, толстое тело, пухлые щёчки, между которыми почти утонул короткий носик. А животик? Даже корсет не спасал!

Порывом ветра подол кисейного платья взвился, Кшися взвизгнула, схватилась за бёдра. Йожа расхохоталась. Обняла подругу за плечи, увлекая наверх:

– Боишься, что жители Нижнего мира рассмотрят твои мягкие булочки? Так я тебя разочарую: мы всё ещё над морем летим.

Кшисика почувствовала, как щекам стало жарко.

– Йожа, – буркнула с упрёком.

Но подруга лишь усмехнулась. Тряхнула головой упрямо:

– Ты никогда не думала, насколько огромен мир? Мы словно заключены в думницу на этих островах! Обречены на вечное странствие над морем Скорби. Нас уверяют, что там – одни лишь страдания, но… Неужели тебе не любопытно хотя бы раз взглянуть самой? Увидеть всех этих циклопов, василисков, гарпий?

Кшисика передёрнула плечами:

– Честно? Нет.

И помрачнела. Йожа мечтательно вздохнула:

– А мне вот интересно. Я даже согласна на этот ехиднин отбор, чтобы хотя бы одним глазом посмотреть на Нижний мир!

Краска сползла на шею Кшисики, девушка отвела глаза.

– Ты чего? – удивилась внимательная Йожа.

– Нижний мир ужасен, – пропищала Кшися. – Да и отбор в невесты Смерти… не надо этого тебе. Ты вообще старшая в роду, тебя даже на жеребьёвку, наверное, не возьмут!

Рыжая скривилась.

– Я бесталанная, ты же знаешь. Патрициев без таланта не бывает.

– Ты – первенец своего отца, – горячо возразила Кшисика. – Твой талант просто задерживается. Так бывает. Ты же знаешь, что он может открыться не сразу.

Они уже почти подошли к мощным гранитным стенам Шестого города. На пятиугольных высоких башнях рвались и трепетали синие стяги с золотыми стрелами. Паруса над домами были подняты и упруги: Небесный град всеми сорока островами спешил к Тартару, острову Смерти.

– Истинно-истинно, – засмеялась Йожа невесело, – я уже чувствую, как он открывается. Смотри.

Она вскинула руки, запрокинула лицо, закрыв глаза. Кшисика замерла. Неужели правда? Йожа медленно, глубоко вдохнула и швырнула в стену обеими ладонями… ничего. Расхохоталась озорно, блеснула глазами и подмигнула растерянной подруге:

– Кшис, талант может открыться запоздало. Не в шесть лет, а в шестнадцать лет, например. После первой крови. Или после первой поллюции, если бы я была сыном своего отца. Но мне уже двадцать три, я уже давно выросла из возраста подростка, и то, что я бесталанна, давно понятно всем. Кроме Третьего дома. А знаешь, почему это непонятно Исавриям? Хочешь, скажу?

Кшисика промолчала: она знала ответ, но расстраивать подругу не хотела. Проще закрыть глаза и надеяться.

– Потому что они очень хотят, чтобы Шестой дом возглавила вот такая пустышка, как я, а не Андриас, например. И не только Третьему, кстати. Водный талант брата значительно усилит семью, это все понимают. Поэтому они все и «надеются» дружно, что мой талант однажды раскроется. Наверное, когда мои волосы покроет снег седины.

– Ну, – промямлила Кшисика, – надо всё же надеяться на лучшее…

– Чего ты хотела? – резковато уточнила Йожа, глаза её снова похолодели. – Ты меня искала на Краю, и, значит, я нужна тебе срочно. Иначе ты бы подождала меня в домусе, попивая евкратон.

– Я не люблю тмин, ты же знаешь…

– А я не люблю, когда мямлят, жмутся и тратят моё время.

Кшисика снова вздохнула.

– Я пришла за помощью, – робко начала она. – Я… понимаешь, вчера брат сломал ногу и…

– Сочувствую.

– Благодарю. Понимаешь… я уже двенадцать дней хожу в одно жуткое место… и мне снова нужно туда идти, а одной – страшно. Только… ты можешь пообещать никому не рассказывать об этом? Пожалуйста.

Йожа снова рассмеялась:

– А мне есть кому рассказывать? Может, папеньке? Или маменьке? Или Андриасу с Аполинасией, как думаешь? А, точно, Петросии!

Глава 2. В которой много цангионов

Плебеи, как правило, носили кампаги – сапоги на шнуровке и с открытым носом, а цангионы – лёгкие тапочки-лодочки – предпочитала знать, но… с другой-то стороны, лодочник целый день ходит по полированному дереву своего микроса, в цангионах куда как удобнее… «Зачем я об этом думаю? – снова смутилась Кшис. – Какое мне дело до обуви парня?».

Перевозчик открыл глаза и лениво посмотрел на аристократку. Ухмыльнулся. У него оказались мягкие розовые губы.

– Микрос занят, уважаемые. Мои сожаления.

Нашарил соломенную шляпу, упавшую под банку, накинул на лицо. И даже не подумал хотя бы прижать колени друг к другу!

– Ты перегрелся, уважаемый? – гневно процедила Йожа. – В глазах помутилось и в мозгах тоже? Ты не видишь, кто перед тобой?

– Дочь игемона Диарсия, главы Шестого дома, а с ней прекрасная Кшисика из Тридцатого дома? Нет, не заметил, приношу глубочайшие. Откуда мне вас знать? И всё же микрос занят, достопочтимые.

Йожа саркастично хмыкнула, наклонилась и подняла шляпу с лица нахала.

– Знаешь, – заметила нежным голоском и мило улыбнулась, – я в людях ценю и смелость, и умение иронизировать. Поэтому даю тебе ещё шанс, уважаемый. У тебя есть возможность всё исправить, если ты успеешь поднять паруса раньше, чем я сосчитаю до двенадцати. В противном случае прохлада думницы остудит твою симпатичную голову.

Ореховые глаза насмешливо уставились в лицо патрицианки. Лодочник откровенно полюбовался утончёнными чертами девушки, скользнул взглядом на небольшую, но высокую грудь, скрытую в мареве кружев. Хмыкнул и выразительно зевнул.

– Мои сожаления, достопочтимая. Микрос занят.

Йожа обернулась к испугано молчавшей Кшисике:

– Ты знаешь адрес? В принципе, я могу повести микрос, когда ангелы заберут перевозчика.

– Простите, – взволнованно пропищала Кшися, собравшись с мужеством, – но микрос занят именно для меня.

Парень сел и пальцами то ли пригладил, то ли причесал волосы. Прищурился:

– И у вас, досточтимая, есть чем подтвердить это?

От волнения голоса на ответ уже не хватило. Кшисика молча протянула медный нуммий. Лодочник встал, перепрыгнул через борт (медный причал загудел), взял монету из рук девушки, повернул риверсом. Усмехнулся, увидев условный шестигранник, прорезанный по гербу Небесного града. Прижал кулак к груди, склонив голову:

– Вам помочь пересесть в микрос, досточтимая?

– Д-да. Благодарю. Мне действительно нужен трап…

Договорить она не успела. Нахальный парень молча подхватил патрицианку на руки и шагнул в лодку, тут же опасно закачавшуюся. Кшисика невольно вскрикнула. Он… он осмелился коснуться её! Девушка ярко ощутила горячие руки наглеца на своей коже, как будто сиреневый шёлк платья растаял или испарился. Но раньше, чем она сообразила, как правильно отреагировать, перевозчик уже поставил её на дощатое покрытие и принялся возиться с верёвками, расклинившими мачты. Отцепил их от крюков, потянул, и белая ткань парусов поползла вверх по мачтам, раскрываясь тугими крыльями.

Йожа прошла на нос лодочки, перешагивая через банки и задрав подол платья едва ли не до колен. Подняла руки к затылку, собрала волосы и заколола их. Кшисика села поближе к корме. «Интересно, а если бы со мной был Эврос, лодочник вёл бы себя так же нагло или побоялся бы? – невольно подумала она. – Надо будет попросить Йожу не рассказывать никому про этот инцидент. Перевозчика непременно накажут и накажут сурово».

Меж тем в корабельном деле парень был явно неплох: он быстро поставил и закрепил паруса, раскрыл веера крыльев лодочки, пробежав по банкам на корму, закрепил руль и сбросил цепь, удерживающую микрос у причала. Лодочка вздрогнула, закачалась сильнее, накренилась, но, подхватив воздушный поток парусами и крыльями, выровнялась и заскользила над спящей улицей, мимо гонтовых крыш, часть из которых мерцала свинцом. Спрашивать место назначения кормчий не стал.

– Не вставать, – распорядился он, выворачивая кормило, – не ходить, над бортом не наклоняться.

Эти правила знали все небесноградцы, но лодочники всё равно обязаны были напоминать. «А разве можно ходить, не вставая?» – невольно подумала Кшисика и расправила подол платья. На парня она старалась не смотреть: даже патриций не мог коснуться и кончиков пальцев патрицианки, а уж плебей… У дочери Тридцатого дома было ощущение, что они с наглецом едва ли не поцеловались. Как стыдно-то!

Она украдкой покосилась на него, но парень весело что-то насвистывал и знай себе двигал кормилом вправо-влево, заставляя микрос ловить нужный ветер.

Кшисике нравился Шестой город: его дома словно карабкались вверх по ярусам горы, тесно лепились друг к другу, и отсюда, свысока были видны атриумы – внутренние дворы домусов знати. Иные были замощены каменными плитами, в других били фонтаны, мраморные статуи отбрасывали тени. Были и такие, в которых цвели кустарники или зеленели плодовые деревья. Из-за ветра на островах Небесного града деревья практически не росли – они нуждались в прикрытии стен.

В игемонском домусе – Кшисика знала это, так как часто навещала подругу – располагалось шесть атриумов, и в каждом росли разные деревья и били невысокие фонтаны. Там были даже небольшие пруды, пересыхающие в сильную засуху. Но сейчас путь подруг лежал не туда.

Микрос обогнул игемонский домус и устремился в Тихие пещеры. Влетел в распахнутую каменную пасть, чиркнул килем по камню. Паруса обвисли. Лодочник лихо перемахнул через борт, спустил трап и обернулся к пассажирам. Даже в полумраке пещеры была видна его белозубая улыбка:

– Стадию под килем вам и да не будет штиля в ваших парусах вовек. Помочь, или досточтимые спустятся сами?

Йожи не ответила – молча сбежала по трапу. Кшисика вздохнула и вступила на тонкую дощечку с поперечинами реек. Взмахнула руками. В прошлые разы лодочник протягивал ей стилос – тросточку, специально изготовленную для таких случаев, чтобы плебей мог помочь патрицианке, не касаясь её руки. Раньше перевозчиком был молчаливый старик, всегда один и тот же. Почему в этот раз – новенький?

Глава 3. Тайна за дверью

Йожа приготовилась ждать, прислонившись к холодной стене мрачного коридора, пробитого в горе неизвестно кем, возможно, дождевыми потоками. Хмурилась и нервно покусывала нижнюю губу: ни одна из педагогов никакими наказаниями и руганью не смогла отучить наследницу игемона от этой дурной привычки, девушка будто задалась целью сгрызть себе нежную кожу до десны.

Что за тайны? Что вообще происходит, и что происходит конкретно с Кшисикой?

Долго размышлять не пришлось: из-за двери раздался рёв и крик подруги. Йожа решительно саданула плечом в дверь, ворвалась во мрак, боковым зрением заметила рыжее пламя на полу. Три пары красных фонарей… ах нет, глаз, ринулись на неё. Мелькнул жуткий силуэт хищника, сверкнули клыки и…

Йожа левой рукой вцепилась в чью-то шею, бедро обожгло болью острых когтей. Спину что-то ударило… нет, это спина ударила пол. Девушка зашипела: её шею ошпарило чем-то едким и пылающим. Сверкающие металлической шерстью морды потянулись к горлу, из раззявленной пасти средней капала зеленоватым фосфором слюна.

– Назад! – запищала Кшисика.

Нашарив правой рукой лампу и не обращая внимания на пламя, обхватившее залитый керосином металл, Йожа изо всех сил шарахнула тварь по правой голове. Тварь завизжала и отпрянула. Загрохотала цепь. Йожа с шипеньем вскочила, отбросила «оружие» в сторону, схватилась за шею.

– Что это было?! – выдохнула сквозь стиснутые зубы.

– Это цербер, – виновато пояснила Кшисика, сняла с крюка, вбитого в стену, баранью ногу и бросила монстру. – Тебе очень больно?

Цербер обиженно заскулил: его металлизированная шерсть не загорелась, но горящее масло, видимо, всё же обожгло толстую, точно у носорога, кожу. Йожа тихо выругалась. Только сейчас она заметила, что тварь прикована к стене толстой чугунной цепью. Кшисика сняла с пояса сумочку, достала флакончик с водой и платок, протянула подруге:

– Надо стереть кислоту с шеи, там ожог. И… ну и кровь… Прости, я не думала…

Йожа намочила платок и ожесточённо принялась тереть след от кислоты. Она знала, что слюна цербера ядовита, но… Цербер? В Небесном граде? Да что там в Небесном граде! На Шестом острове?! И Кшисика, которая…

Рыжая глянула на монстра, всеми тремя пастями жадно обгрызающего баранью ногу, зажатую между толстых лап. Небольшой, не крупнее телёнка. Щенок? Голодный. Впрочем, адские твари всегда мучимо голодом, гласили древние книги.

– Дай, помогу, – Кшисика забрала платок и коснулась рукой ожога.

Вздрогнула, видимо, яд всё ещё действовал и уколол кислотой её пальцы. Прохладная целебная магия заструилась под кожей.

– Что здесь происходит? – упрямо повторила вопрос Йожа. – Зачем здесь цербер? Почему ты его кормишь? Почему он, дырка ему в паруса, на Шестом, а не, например, Тридцатом острове?! На нашем, а не на вашем? Если уж тебе соблаговолилось завести такого питомца.

– Я не могу рассказать…

– Замолчи!

Йожа снова закусила губу, а потом решительно отстранилась и отступила на шаг, упёрла в подругу разгневанный взгляд.

– Цербер. Это же тот, который будет на Чёрном Жребии, верно? Он будет указывать на невест Смерти, да? И… и конечно выберет ту, что его кормила! Масло тебе вместо смолы, Кшися! Ты… ты…

Кшисика потупилась.

– Пойдём, – нерешительно потянула подругу за дверь. – Здесь нельзя повышать голос. Он этого не любит…

Щенок действительно заворчал, но не оторвал морд от лакомства. Его акульи зубки жадно хрустели костью.

– Но ведь так нечестно! – прошептала Йожа, и голос её дрогнул. – Должна была быть жеребьёвка… она… Почему?

– Пойдём отсюда, пожалуйста! – взмолилась Кшися.

Церберёнок уже обгрыз всё мясо, разломал кость и сейчас все три морды дожёвывали угощение. В алых глазах полыхало пламя тартара. Йожа оглянулась, оценила обстановку и молча вышла. Кшисика поспешила за ней следом, закрыла дверь и замок.

– У тебя кровь, позволь мне…

– Нет.

Йожу трясло от злости.

– Послушай, это не мой выбор и не…

Серые глаза ошпарили Кшисю ядом похлеще церберовского. Дочь Тридцатого дома невольно притихла.

– Досточтимые завершили свои дела? Или уважаемому ещё подождать? – весело приветствовал их перевозчик, когда подруги вышли наконец в зал, показавшийся после сумрака коридора почти светлым.

– Уважаемому стоит решить, сколько плетей ему более по вкусу: пятьдесят или сто, – рявкнула Йожа.

– Ишь ты! – присвистнул парень.

Но всё же поспешил откинуть трап. И потом не проронил ни слова, молча подал руку пыхтящей Кшисике, когда Йожа взбешённым драконом заскочила в микрос. Кшися не решилась отказаться. Лодочник потянул за носовое колесо, разворачивая кораблик, а потом обеими руками упёрся в корму и принялся толкать микрос к зияющему проёму в яркое, до боли в глазах, небо. Разбежался, в последний момент, когда ветер уже ударил в парус и корабль заскользил вниз по морю мятлика, запрыгнул, распахнул крылья лодки, крутанул кормило, уворачиваясь от скалы. Микрос вздрогнул всем деревянным телом и поплыл, кренясь к горе.

Йожа вцепилась в борта, услышала, как позади испуганно вскрикнула Кшисика, но даже не обернулась к ней. Девушку душил гнев, ей хотелось кричать, хотелось ударить в гонг, призвать на Облако все тридцать и шесть Великих домов и в присутствии вазилевса изобличить их в мошенничестве.

Жребий – фальшивка. Невесты определены заранее, и к ним уже приучают церберов-щенков. И, судя по тому, что Йожа не знает об этом ровно ничего, она не из тех, кто выбран заговорщиками. Зато из «тех» её младшая сестра – Аполинасия. Иначе какого сатира Кшисика кормит питомца именно на Шестом острове? Острове, принадлежащим семье игемона Диарсия.

Микрос выровнялся, поплыл, чуть покачиваясь, мимо домуса отца. Кшисика, бледная, испуганная, поднялась, неуклюже переступая через банки, прошла на нос, потянула Йожу за руку:

– Ты ранена. У тебя весь лиф в крови. Дай, я помогу…

– Нет.

Чёрная волна поднималась из сердца, пекла грудь, сжимала горло костлявой рукой. Кшисика знала! Кшисика знала, как подруга мечтает попасть на Отбор невест для экзарха Смерти. Чтобы увидеть нижний мир, чтобы сбежать с ненавистного Шестого острова, чтобы… нет, вот это Кшисе не известно. Этого не знает никто и не может знать.

Глава 4. Не Ангел

– Ты давно работаешь на моего отца? – спросила патрицианка, садясь поближе к корме, складывая руки на коленях и словно ненароком приняв изящную позу (чуть выгнуться, чуть откинуть голову назад, одновременно немного наклоняясь вперёд).

Ветер давно растрепал её волосы, и Йожа воспользовалась этим обстоятельством, чтобы поднять руки, оттопырив бледно-розовые, точно лепестки пиона, локотки. Вынула заколки из непослушных прядей, закусила их, сжав губками, и принялась скручивать волосы на затылке. Она понимала, как соблазнительно сейчас выглядит, знала, что широкие короткие рукава, задранные кверху, обнажили гладкие подмышки.

Пусть смущается. Пусть краснеет и бледнеет. Этот плебей не должен дерзнуть сейчас отказать патрицианке. Не сейчас.

Однако странный перевозчик не краснел и не бледнел.

– Игемону Диарсию? – переспросил весело. – Не. Только сегодня. Вчера мой микрос летал над Девятым островом.

Йожа заколола волосы, опустила руки и внимательно глянула на кормчего. Над Девятым? Он что… из Ангелов? Она попыталась вспомнить, есть ли в Доме Ангелов девицы, подходящие по возрасту для невест, но Девятый летел слишком далеко от Шестого, а информацией о своих женщинах воинственные Ангелы делиться не любили.

«Высок. Широкоплеч. Узкобёдр. Хорош собой», – холодно оценила дочь игемона. К тому же очень… дерзок. Может ли быть так, что перед ней – не плебей? Например, архонт? А то и… нет. Нет, вряд ли таинственный лодочник происходит родом даже от младших Ангелов. Во-первых, воинский дом Небесного града зеленовлас. Во-вторых… Йожа видела безжалостных Ангелов: сухие, холодные, как мраморные статуи, молчаливые, собранные и сжатые пружиной. Этот не похож на них ничем. Слишком болтлив, чересчур легкомысленный.

– Мне нужно по пути залететь в мясную лавку. И… на твоём микросе есть зонт?

Солнце уже пекло, и Йожа чувствовала, как немилосердные лучи обжигают нежную кожу. А у девушки ни шляпки с собой, ни накидки, ни зонтика: всё это было бы до крайности неудобно на Краю, где ветер дул со всех сторон, в том числе и снизу. Если бы всё прошло, как было запланировано, Йожа вернулась бы домой до начала полуденного жара.

– Зонта нет, но если досточтимая не побрезгует моим петасом…

Досточтимая брезговала. Но выхода у неё не было. Не найдя слов для благодарности, Йожа молча протянула руку, однако наглец просто бросил соломенную шляпу в её сторону. Не успев подумать, как будет выглядеть в глазах плебея, патрицианка ловко поймала петас в воздухе: занятия гимнастикой дали о себе знать. И тут же вспыхнула от гнева, метнула яростный взгляд на кормчего. Тот ухмыльнулся во всю ширь и выразил одобрение жестом, сомкнув большой и указательный пальцы и растопырив остальные.

Злая, как носорог, Йожа водрузила шляпу на голову, подвязала ленты под подбородком. Тень от широких полей упала на глаза. Девушка встала у мачты так, чтобы паруса укрыли её от солнца, и взялась ладонью за полированное дерево. Кормчий потянул за верёвку, убирая паруса, но не складывая крыльев, повернул руль, и микрос плавно опустился на плоскую крышу одного из домов Шестого города.

– Как зовут уважаемого? – вежливо поинтересовалась Йожа.

– Оморфос, недостойный слуга досточтимой.

«Красавец». Ну всё понятно. Девушка едва удержала язвительную улыбку.

– Спустись и набери пол таланта мяса. Хрящей, костей и жил.

И она бросила в его сторону кошелёк, стараясь не слишком метко целиться. Оморфос подпрыгнул и ловко перехватил, едва не упав за борт. Сообразил, что это была отместка, сдвинул широкие брови, но тут же снова весело улыбнулся и прыгнул на свинцовую крышу. Видно, у мясника дела шли в гору, даже на оцинковку выручки хватило.

– Эй, – попеняла себе Йожа, когда парень скрылся, – ты не должна с ним ссориться! Этот человек тебе нужен.

У неё была привычка разговаривать самой с собой. Девушку чуть потряхивало от волнения: то, что она задумала, было не просто дерзко, это было самоубийственно.

– А у меня есть выход? – спросила она себя сумрачно. – Какой смысл бояться неизбежного?

Выход был. Кшисика, конечно, права: остаться на острове, выйти замуж, возглавить Дом или… уступить первородство младшему брату. Андрианис – одарённый, пусть и слабо, но всё лучше, чем ничего. К тому же и отец, и мачеха – оба ждали от Йожи именно этого. И, может быть, тогда на её блюдо одиночества упадут крохи их любви?

– В тартар их любовь, – прошипела Йожа.

Ей хотелось вылезти из микроса и прогуляться до мачты домуса и обратно, чтобы размять ноги. Паруса всех домов вокруг были подняты, и мачты, вмурованные в башни, чуть поскрипывали. Шестой город летел к Тартару на всех парусах, а потому времени думать и колебаться не было.

– Куда дальше, досточтимая? – из люка вынырнул Оморфос, брезгливо тащивший на вытянутой руке кровоточащий мешок.

Он забросил его через борт ближе к носу, запрыгнул следом и прошёл на корму, перехватившись за мачту и чуть задев пальцы Йожи.

– Мне нужно вернуться в пещеру, – удержавшись от гримаски, мило прощебетала девушка. – Я там оставила сумочку.

Кормчий наклонил голову и прищурился:

– В пещеру? А у досточтимой есть знак, подтверждающий доступ?

– Какой знак? – удивилась та. – Я просто забыла там сумочку. К тому же я ведь уже была там с досточтимой Кшисикой. Давай поживее, а то меня игемон ждёт.

Орфос сел на корму, демонстративно вытянул ноги и скрестил их в лодыжках.

– Досточтимая напрасно потратила свой фоллис, – заметил насмешливо. – Без знака убогий слуга досточтимой даже на стадию не приблизится к пещере.

Ей захотелось наорать на него, швырнуть с Края, прямо в море Скорби или земли Ужаса, но Йожа надела на лицо нежность, подхватила пальчиками юбку и переступила пару банок, подбираясь к нему.

– Там, в сумочке, было нечто важное, – самым ласковым тоном сообщила она. – Я ненадолго, никто не узнает, клянусь. Хочешь, я прибавлю ещё фоллис к тем двум, что пообещала тебе?

Глава 5. Мышенька

Пещера встретила их полумраком и прохладой. Йожа сбежала по трапу вниз. Оглянулась:

– Ты знаешь, кто спрятан здесь? – поколебавшись, уточнила она. – Впрочем, неважно. Донеси мясо дверей.

– А что я получу взамен? – снагличал Оморфус.

– По шее, – не выдержала девушка и закусила губу.

Тот расхохотался. Кажется, её затруднения и прорывающийся наружу гнев лишь смешили парня.

– Плату вперёд, – потребовал кормчий. – И монеты, и поцелуй. По шее, так и быть, оставьте при себе, досточтимая.

«Он понимает, что я сейчас беззащитна перед ним». Йожа почувствовала отвращение. Молча вынула из кошелька два фоллиса. Заставила себя не швырнуть их в лицо негодяю или на пол, чтобы поднимал, а вложить в горячую ладонь. «Он мне нужен. Рассердится – бросит здесь. Конечно, это ненадолго – или Кшисика, или Аполинасия непременно вновь прилетят кормить монстра, но тогда всё откроется».

Орфос не был особо высок ростом, Йожа видела мужчин и покрупнее, но всё же его губы были выше её глаз. Девушка потянулась и поцеловала плебея в щёку, чуть колючую из-за щетины, уже начавшей отрастать.

– Это у досточтимой называется поцелуем? – удивился лодочник.

– Каким именно будет поцелуй, мы не обговаривали, – холодно процедила Йожа. – Запомни, уважаемый, Ираклиды всегда держат своё слово.

И, размахнувшись, изо всей силы ударила его по шее. Раньше, чем поняла, что сделала, сердце вспыхнуло злорадным удовольствием: она терпела наглость плебея слишком долго.

Ничего. Пешком дойдёт.

Внезапно крепкие руки обхватили её спину, Орфос вжал девушку в себя, перехватил правой рукой затылок и поцеловал в губы, не позволяя вырваться. Губы у него тоже оказались горячими. Йожа задохнулась, вцепилась в мужские плечи, попыталась пнуть его ногу, но это было бесполезно.

– М-м… мёд и молоко, – прошептал он, наконец оторвавшись от неё.

И отпустил.

– Вот теперь мы в расчёте, – заявил хладнокровно.

Подхватил мешок, пачкая блузу и жилет кровью, и зашагал к дверям. Йожа вытерла губы, вытащила платочек из сумочки, вытерла ещё раз, сморщилась. Гадость, гадость, гадость! Какой позор! Отец бы приковал мерзавца к скале и оставил орлам на съедение, но…

… никто не должен об этом узнать!

Пришлось смириться и догонять. В конце концов, она и правда обещала поцелуй.

Мешок Оморфус сбросил перед самими дверями. Обернулся к спутнице.

– Они крепкие, – заметил весело, – а мои плечи мне дороги, потому цена, чтобы выбить дверь, будет ещё выше. И не в монетах.

– Тебе женщины не дают желаемое, поэтому ты выбрал путь шантажа, неуважаемый? – ехидно поинтересовалась Йожа.

– Может быть, и так, досточтимая. А может быть, я жажду увидеть предел, до которого способна дойти женщина, одержимая любопытством.

– Сожалею, но ничем не могу вам помочь.

Йожа насмешливо глянула на него, вынула из кармашка ключ, украденный у Кшисики во время объятий, и открыла замок. Оморфус присвистнул:

– Однако.

Она смерила его надменным, торжествующим взглядом.

– Занеси мясо внутрь.

Лодочник поднял руки ладонями вперёд:

– Мой разум ещё при мне.

– Тогда жди, – бросила Йожа презрительно.

Приотворила дверь и протащила мешок внутрь. На несколько мгновений закрыла глаза, давая им возможность привыкнуть к темноте.

– А кто у нас тут маленький? Кто кушать хочет? Где моя… мышенька?

Темнота зашумела, забряцала металлом, настороженно принюхиваясь. Фыркнула. Тоненько чихнула. «Это всего лишь щенок, маленький и глупый, до смерти напуганный, – напомнила себе Йожа. – Всего лишь щенок, хоть и цербер». Распахнула веки и увидела шагах в двадцати красные круги горящих глаз. Цербер жадно и шумно втягивал воздух всеми шестью ноздрями, но подойти, видимо, опасался, памятуя об ожоге пылающим керосином.

Йожа вынула из мешка кусок мяса, не глядя, бросила в чудовище. Алые глаза расплылись в зигзаге, и тут же раздался хруст костей. Одна из голов вцепилась в бедро ягнёнка (это было, кажется, бедро), две других попытались вырвать мясо из её пасти.

– Мышенька хочет кушать, – сюсюкала Йожа нежно. – Бросили маленькую Мышеньку одну, да ещё и в темноте.

И кинула второй кусок. Клацнули зубы, правая и левая головы ухватили кость.

– У меня ещё есть, Мышенька, не обижай сестрёнку.

Третий кусок – шея – полетел в чудовище. Все три головы оказались занятыми и довольно заурчали.

– Вот так, вот так, кушай, Мышенька, – ворковала Йожа.

Она не знала, цербер кобель или сука, в темноте половых органов видно не было. Если, конечно, церберы были двуполы так же, как их одноголовые собратья. Но сейчас этот вопрос девушку не волновал. Её руки тряслись, сердце стискивали когти ужаса, но Йожа заставила себя сделать шаг. «Это всего лишь собака, как те, что живут в домусе отца, – убеждала она себя. – Просто у неё три головы и рост приоритетный. И всё же это обычная собака».

– Злые людишки морят Мышеньку голодом. Ай, какие злые, нехорошие людишки. И побегать не дают маленькой. Бедная, маленькая Мышенька… Да ещё и цепь такую тяжёлую повесили!

Она шагнула снова, и цербер насторожился. Три пары ушей поднялись, три пары глаз уставились на человека. Йожа кинула ещё кусок. А затем ещё и ещё. Присела на корточки и протянула руку. Медленно, очень медленно. Не напугать.

– Это не оружие, – сообщила ласково. – Иди сюда, маленькая! Кто у нас хорошая девочка?

Почему-то думать, что перед ней – девочка, а не мальчик, было менее страшно. Цербер проглотил очередную подачку и потянулся к Йоже носами. Та достала новую кость и сунула вперёд, придерживая пальцами за самый краешек. Она всё продолжала говорить и говорить, одно и то же, ласковым, спокойным, дружелюбным голосом. Так, будто знала церберёнка с момента его рождения, так, словно они были друзьями.

Левая голова монстра схватила и выдернула кусок бараньей ноги, правая оскалилась. Средняя, тоже оскалилась, но, тихо рыча, потянула нос (и пасть) к руке Йожи. Девушке захотелось заорать, броситься назад, в спасительную (незакрытую) дверь, но она заставила себя удержать руку на месте, неподвижной.

Глава 6. В Фарфоровой комнате

Когда ми́крос приземлился на до́мус игемона, к борту подошёл один из спафа́риев отца.

– Ваше имя, звание, цель визита, – сухо и привычно запросил он.

Синие перья цапли танцевали на его высоком кивере. На синем мундире поблёскивали серебряные пуговицы. Руки в белых тканевых перчатках не держали оружия. Зачем? Оружие держали шестеро его подчинённых, их винтовки узкими дулами смотрели Оморфусу прямо в лоб. На мгновенье у Йожи возникло искушение промолчать, но она вздохнула, встала и подошла к лодочнику:

– Всё в порядке, Прохо́рус, этот юноша просто доставил меня домой.

Почувствовав волосинку на губах, она сняла её. Спафа́рий в недоумении уставился в лицо девушки, а потом его карие глаза округлились. Прохо́рус сглотнул – это было видно по дёрнувшемуся вверх-вниз массивному кадыку.

– Моя госпожа… этот… этот… он… касался вас?

Йожа захлопала глазами, проследила за взглядом спафария и чуть не взвыла: рука была испачкана кровью. Ох, лучезарные боги! Надо было залететь сначала в термы и привести себя хоть в какой-то порядок! Она ярко представила, как сейчас выглядит: с кровью (в том числе на лице), в разодранном платье, с пятном ожога на шее и искусанной губой, растрёпанная и грязная. Захотелось заорать, надавать себе по щекам за безмозглость (и пережитый стресс её никак не оправдывал), но Йожа заставила лицо принять безмятежное выражение, а губы – мило улыбнуться.

– Всё хорошо, досточтимый Прохорус, я просто упала, а этот юноша милосердно подобрал меня и доставил домой. Ничего страшного.

Обернулась к застывшему позади лодочнику и милостиво кивнула ему:

– Дом Ираклидов благодарит вас, уважаемый. Вы можете отправляться на волю ветра.

Тот не стал возражать, убрал трап, развернул парус и взмахнул крыльями микроса. Йожа проводила задумчивым взглядом улетающий корабль.

Впереди её ждали неприятности.

Они начались сразу же после того, как Йожа посетила купальню, служанка умастила тело и волосы госпожи целебными маслами, и Йожа, уютно устроившись в мягких подушках низенького креслица, закутанная в пушистые полотенца, наслаждалась пряным вкусом тминного напитка, щедро сдобренного льдом. Узорчатые двери приоткрылись, в арчатый зал, освещённый разноцветными стеклянными лампадами, скользнула Аполинасия:

– Как ты? – спросила и захлопала густыми тёмными ресницами. – Мы с ума сходили от тревоги.

И сочувственно глянула на старшую сестру.

Аполинасии было всего девятнадцать, она только начала расцветать, хотя Йоже казалось – расцветать Лисия начала ещё до рождения. Белокурая, волосы, точно светлые шёлковые нити, сероглазая, нежная белая кожа никогда не краснела, не страдала от прыщей или подростковых угрей. Нежные губы. Жемчужные зубки. Муаровое с кружевом сливочное платье подчёркивало идеальную фигуру: не худую и не полную, не низкую и не высокую, с грудью и бёдрами совершенных пропорций.

К Аполинасии сватались лучшие люди Небесного града. И наверное, не было ни одного мужчины в мире, кто, заслышав хрустальный голосок второй дочери игемона, заглянув в тёплые глаза с тёмным ободком радужки, не сложили бы сердце к её ногам тотчас. От любовного терзания большинство небесноградцев спасало лишь неведение: послушная Аполинасия редко покидала гинекею, а покидая, накрывала лицо кружевной вуалью.

– С чего бы? – холодно буркнула Йожа.

– Тебе не хочется об этом говорить? О, я тебя понимаю, дорогая. Это ужасно, так ужасно то, что с тобой произошло! Я считаю, что даже недостойная женщина не заслуживает позора и насилия. Даже если она спровоцировала его сама своим поведением и беспечностью…

Йожа выразительно подняла брови. Аполинасия запнулась. Опустила ресницы.

– Я, конечно, не про тебя, дорогая, я в общем…

Ну, понятно. Явилась, чтобы удостовериться в падении.

– Ты зачем пришла? – сухо уточнила старшая сестра.

– Ах! Что это я заболталась совсем! Тебя отец ожидает. В фарфоровой комнате. С матушкой. Кажется, он огорчён. Очень. Но помни: я на твоей стороне. Что бы с тобой ни случилось, ты – моя сестра и…

– Сделай одолжение, сестра, заткнись и свали отсюда куда-нибудь.

Розовые губки Аполинасии дрогнули от обиды, но вторая дочь игемона снова мило улыбнулась:

– Конечно, я понимаю, дорогая, тебе сейчас не до меня. Это такой ужас! Как тебе сейчас должно быть плохо! Я просто пришла передать просьбу отца. И я, конечно, умоляла папу быть снисходительным, но всё же тебе стоит поторопиться, ты же знаешь: игемон не любит ждать и…

– О, моя добрейшая сестрица, низкий тебе поклон за то, что заступилась за меня перед моим отцом, – процедила Йожа издевательски.

– Не стоит, – нежно пропела Аполинасия. – Я это сделала от чистого сердца и потому…

– Я сейчас тебя ударю. Или швырну чем-нибудь и разобью твоё фарфоровое личико. Ты уже придумала, как будешь маскировать синяк под глазом?

Сестра испугалась. Молча выскользнула за дверь

Служанка обтёрла тело, снимая излишек масла, помогла одеться и собрать волосы. Йожа выбрала тёмно-вишнёвое платье, с кружевными короткими рукавами, шёлковым лифом, так же отороченным кружевом. Обула ноги в мягкие цангиноны и поспешила выйти из мраморной купальни в колоннаду второго этажа, опоясывающую внутренний двор. Сердце грызла тревога, перерастающая в страх: отца Йожа боялась, пожалуй, посильнее, чем цербера, а слова Аполинасии свидетельствовали ярче яркого: игемон в гневе.

Тоска примешивалась к страху, как липкий мёд – в тминный напиток.

Фарфоровой комната называлась из-за фарфоровых панно, на которых яркими чистыми красками были изображены различные корабли от дромонов до микросов, от галер до лёгких крылатых парусников. Пол был мозаичным и тоже казался фарфоровым: в голубых, белых, синих волнах играли различные морские твари. Фарфоровыми были и камин, и столики, и полулежанки. За узкими окнами уже сгущался вечер.

Отец восседал на малахитово-зелёной полулежанке с закручивающимися белыми подлокотниками. Его синий бархатный талар красивыми складками ниспадал на пол. Из-под синей шёлковой туники выглядывали чуть загнутые носы бархатных цангионов. Сияние свечей играло на золотой вышивке, заставляя одежды полыхать огнями заката на синем небе. Главы Великих домов обязаны были носить старинные одежды, но Диарсий предпочитал церемониальную одежду домашней даже в домусе, и оттого казался каким-то божеством. Сильные руки лежали на подлокотниках, пальцы с ровными ногтями походили на мраморный декор, а не на часть живого человека.

Глава 7. Кто ты, юноша?

– Высокочтимый муж мой… – начала было игемоница, но Диарсий поднял руку, и та замолчала.

Игемон смотрел на дочь, красную, растрёпанную, сверкающую глазами, точно лисица, в чью нору сунулась собака.

Как же он любил её мать!

Сходил с ума, терпел насмешки, заваливал подарками: самыми яркими и дорогими тканями, самыми вкусными сладостями, самыми старинными винами из Нижнего мира. Сероглазая Нимфадора лишь смеялась в ответ вместе с подружками.

– Ты бы не швырялся фоллисами, малыш, а то вдруг Шестой дом разорится из-за тебя.

Братья тоже пытались остановить Диарсия, но тот ежедневно летал на Девятый остров, словно был спафарием Ангелов.

– Если уж тебе так глянулась эта высокомерная старая дева, просто заплати её отцу, – посоветовал Олимпик, следующий по старшинству из семерых братьев.

И получил в нос.

Однажды Диарсий, слоняющийся вокруг домуса любимой в надежде увидеть насмешливые глаза, каштановые блестящие локоны, услышать волнующе хрипловатый голос, услышал пронзительный крик. Забыв обо всём, он ворвался в гинекею как раз вовремя: перехватил руку пьяного, заслонил собой девушку, вжавшуюся в стену, и получил кулаком в печень. Крякнул, согнувшись пополам, но почти тотчас очнулся, заломил старику руку за спину и повалил на потрескавшийся пол.

– Не бей его, – прохрипела Нимфадора. – Идём.

На её разбитых губах пузырилась кровь. Диарсис отпустил старика, подошёл и подхватил любимую на руки.

– Потаскуха! – крикнул им вслед тот, кого сын игемона чаял видеть тестем.

Тонкие кисти обвили шею, нежная щека прижалась к его щеке, и Диарсий почувствовал влагу на своей коже: неукротимая Нимфадора плакала.

– Увези меня, – шептала она. – Увези из этого дома, с этого острова. Раз уж я потаскуха, то пусть я буду твоей потаскухой.

Он целовал эти мокрые злые глаза, эти окровавленные губы…

В любви она оказалась гибкой и яростной, как кошка. Быстро перехватила инициативу, оседлала и задвигалась, тихо рыча от страсти. Брезгливый Диарсий не пользовался услугами проституток, ни даже гетер, а потому был девственно неопытен. А вот Нимфадора оказалась… опытной.

Под утро следующего дня, когда любовники всецело утолили страсть, Диарсий отошёл к окну и стал смотреть на светлеющее небо. Он был смущён, сердце раздирали жестокие гарпии.

– Я его любила, – вдруг прервала тягостное молчание Нимфадора. – Мне было шестнадцать, я полюбила и доверилась его чести.

– А он? – тихо спросил Диарсий.

Нимфадора зло рассмеялась:

– А он – нет. О, эти обещания, сладкие как мёд, и горькие, словно яд ехидны!

Он оглянулся. Масло догорало в лампадах, и в их красноватом свете белая кожа женщины золотилась. Как же хороша она была!

– Кто он?

Нимфадора в ответ лишь скривила губы:

– Никогда не спрашивай меня об этом. Впрочем… не всё ли тебе равно? Он не изнасиловал меня, я сама разрешила, сама виновата и…

Женщина молча стала собираться, и Диарсий вдруг с неожиданным отчаянием понял: она уйдёт. В никуда, в Нижний мир, не глядя, не колеблясь. Эта ночь была благодарностью, не более. Он вернулся, упал рядом с ней и обнял её бёдра. Прижался головой к её лону.

– Останься. Мне безразлично, кого ты любила раньше.

Она нежно погладила его спутанные волосы, расчёсывая их тонкими пальчиками.

– Арсик, – шепнула растроганно, – ты – малыш. Сколько тебе? Двадцать? Я старше тебя на шесть лет! Я – презренная женщина. Мой отец – спившийся спафарий, жалкий трус и игрок. Ты забудешь меня очень быстро, поверь. Женись на той, что чиста и невинна. Вот, Ириада на тебя засматривается. Ты красив, богат, ты – наследник игемона. Не губи свою жизнь.

– Иди проспись, – процедил отец, когда Диарсий явился к нему с известием, что женится.

Сын лишь пожал плечами:

– Ты знаешь, что я не говорю, не обдумав. Моё решение не изменится.

У того побледнели и задрожали губы.

– Кто ты, юноша?

Свидетелей при заключении союза было лишь двое: сумрачный Олимпик и застенчиво не отрывающая взгляда от пола белокурая Ириада, подружка невесты. На дромон, опускающийся в Нижний мир, новобрачных провожал только Олимпик. На трапе крепко обнял брата и шепнул:

– Не пожалеешь?

– Нет.

И не жалел. Ни разу за все четыре года службы в гарнизоне Смерти, в хоспитале, мучимый жаром от укуса гидры, задыхаясь от пекла, когда солнце накаляло свинцовую крышу их крохотной чердачной комнатки, от холода, когда наступала зима. Лишь прижимал к себе тонкое тело жены, вдыхал запах её волос, а поутру одевался тихо, не зажигая света, чтобы её не разбудить. Не вспоминал о богатых, сытных яствах в доме отца, молча черпая деревянной ложкой жидкую похлёбку в деревянной миске.

И не спрашивал, никогда не спрашивал, кто был её первым.

Это обнаружилось само и случайно.

Просто заболел Кшесик, сменщик на посту, и Диарсию пришлось остаться ещё на сутки. Привычное явление, ничего особенного: налёт стимфалийских птиц изрядно подкосил защитников гарнизона. У многих после той ночи порезы от металлических перьев загноились. Экзарх Смерть прислал подкрепление из соседней крепости, так на дозорной башне оказался рыжий Оникс, улыбчивый и задорный воин, сыплющий байками и шутками так густо, что Диарсий быстро перестал их воспринимать.

Просто Нимфадора, обеспокоенная отсутствием мужа, принесла обед на стену.

Просто в тот момент, когда он сбежал к ней по широкой, потрескавшейся лестнице, Оникс увязался за товарищем.

И Нимфа разом побледнела. Глиняный термос выпал из её рук, разбился, и рагу украсило мостовую кусочками жира и мяса. Диарсий посмотрел на супругу, проследил за её окаменевшим взглядом, увидел испуг на лице Оникса и догадался обо всём сам.

Ночью, когда его сменили, Диарсий, обнимая жену, тихо уточнил:

– Это он?

– Ты обещал, – сдавленно напомнила та.

Сын игемона промолчал, чувствуя, как под его ладонью бешено колотится её сердце.

Глава 8. Заброшенный атриум

Йожа не проронила ни слова. Ни когда её заставили раздеться, ни когда встревоженный архиатр спрашивал, откуда у досточтимой порез под левой грудью, рассёкший мясо до рёбер. Ни когда холодное зеркальце коснулось сокровенного. Она лишь зажмурилась покрепче и закусила губу.

– Досточтимая невинна, – заявил архиатр и принялся перевязывать рану под грудью.

– Какое оружие могло оставить это? – сухо уточнила Ириада.

Лекарь задумался.

– Похоже на нож «коготь», только изрядно затупленный, – наконец признал он. – Досточтимая может облачиться в одежды.

Осмотр был тайным, а потому одеться падчерице помогла мачеха.

– А на шее? Это что? – продолжила расспрашивать Ириада.

– Похоже на ожог кислотой, – авторитетно рассудил архиатр. – Боюсь, что шрам останется навсегда.

Он собрал инструменты, поклонился и вышел. Йожа открыла глаза.

– Я могу уйти в свою комнату? – сипло спросила она.

Нематушка. Это – жена не её отца… не её… Сердце вновь рванулось болью.

– Йожа, – игемоница положила руку на плечо падчерицы, – я тебе не враг. Мы с твоей матерью были подругами. Больше тебе скажу, это не было гласно, но Нимфадора была моим педагогом. Ты знаешь, что она была меня старше на семь лет. Её отец был беден, но горд, а наша семья хоть и не была богатой, но всё же не бедствовала. Так что я всегда считала Нимфадору даже не подругой, а старшей сестрой.

– Кем он был? Тот, кого вы считаете моим настоящим отцом?

Ириада вздохнула. Она старалась говорить ласково и дружелюбно, но в тоне всё равно прорывалась сухая холодность.

– Этого мне неизвестно, Йожа. Когда твоя мать повзрослела, я была совсем маленькой. Иногда её отец выпивал… признаться, очень часто, и кричал. Насколько я понимаю сейчас, Нимфадора потеряла честь в довольно юном возрасте, а любовник её бросил.

«Моя мать – бесчестная женщина», – в тоске осознала Йожа, но упрямо возразила:

– Это было до того, как отец на ней женился. За много лет. Я родилась, когда матери было уже лет тридцать или даже больше.

– Они потом встретились. Ты же знаешь, что твой дед изгнал сына с женой в Нижний мир? Ты там родилась…

– Знаю.

– Твой отец, твой настоящий отец, тоже был там. Возможно, его и изгнали за связь с твоей матерью, но точно я не знаю…

Йожа почти не могла дышать от боли. Она не знала матери, отец никогда ничего не рассказывал о ней, и всё, что знала дочь – слухи и воспоминания прислуги.

– Мы обе родом с Девятого острова, – продолжала игемоница, – а это остров Ангелов, ты знаешь. Мой отец и её отец оба были спафариями и…

«Я – не наследница. Приживалка. Дочь блудницы и какого-то циклопа с горы» – подумала Йожа и снова укусила свою губу.

– А высокочтимый Фелект знает, что женится на безродной? – глухо уточнила она, перебив игемоницу.

Теперь всё понятно, теперь всё объяснимо и… закономерно. Струящаяся льдом холодность отца, тот факт, что он как бы не видел наследницу в своём первенце. Йожу не вводили ни в дела управления островом, ни в дела межостровные. Василевсу её тоже не представляли. Она была старшей, но жила, словно лишь одна из дочерей на гинекее, не знала практически никого из детей Небесных домов. И с Кшисикой-то познакомилась лишь потому, что Тридцатый остров был островом-сателлитом Шестого. Йожа была уверена, что это из-за её бесталанности, а оказалось… Она просто не дочь игемона. Она – никто.

– Конечно, нет. Хотя, возможно, высокочтимый и подозревает что-то. Но у него пятеро сыновей и внуки уже достигли возраста Адрианиса. Ему нужна жена, чтобы согревать постель и служить усладой глаз, а не для передачи таланта. Так что, думаю…

– Благодарю, – прошептала Йожа, хотя ей хотелось кричать.

Она наклонила голову и поспешно вышла.

Йожа ненавидела мачеху. Вернее, не так. Отец женился на Ириаде, когда Йоже ещё и разговаривать не умела, и молодая жена окутала падчерицу вниманием и заботой. Но очень скоро родила двойняшек: Аполинасию и Адриана. Лет, наверное, до шести, или чуть поболе, Ириада казалась идеальной приёмной матерью, а потом… стала холоднее.

Повзрослев, Йожа заметила: любая её шалость, любая драка с братом или насмешка над сестрой, любая проделка – становилась известна отцу. Однажды Йожа, забегавшись по атриуму, разбила фарфоровую вазу, в которой росли любимые нарциссы игемона. В ужасе девочка прибежала к «матушке» и призналась в совершённом, умоляя не рассказывать отцу.

Вечером же игемон вызвал дочь к себе, отчитал и запретил две декады выходить из комнат.

Сидя в своей небольшой детской с разукрашенными масляными красками стенами (деревья, животные, птицы летели, бегали, парили вокруг), Йожа поняла: «матушка» ей не союзник. И началась долгая и изнурительная война, бессмысленная, заранее обречённая на поражение. Но чем больше неприятностей находила Йожа, тем ожесточённее воевала с мачехой.

И проигрывала.

Всегда проигрывала.

Повзрослев, поняла, что только ухудшает своё положение, но остановиться не могла. Страсть тянула её, будто на аркане, кусать губы, кричать на мачеху. И на Край. Стоя над белёсыми облаками, ловя пальцами ветра, Йожа испытывала жуткое и нестерпимо блаженное желание шагнуть вперёд. Распахнуть руки и принять грудью ветер.

Но это бы значило уступить сердце отца мачехе. Йоже почему-то всегда казалось, что отец любит её, просто… не умеет выразить свою любовь, занят, или… мачеха не даёт какими-то чарами. Она находила тысячи оправданий холодности отца, но… реальность оказалась намного проще.

– Я лишняя здесь, – шептала Йожа сама себе. – Никому не нужна и всем помеха.

Нарушая распоряжение игемона, вышла в атриум. В домусе их было шесть, но лишь один – ближе к горе с пещерой – нравился Йоже. Запустевший, заброшенный, сюда не ходили ни слуги, ни гости, ни хозяева домуса: боялись притаившейся, возможно, ещё со времён старого игемона проказы.

Йожа шла медленно, зябко обхватив локти, вдыхала холодный ночной воздух и думала. Ей впервые пришла в голову мысль сдаться, покориться слепому року. Высокочтимый Фелект стар. Однажды он умрёт, и тогда Йожа станет вдовой, свободной женщиной, которой не может указывать ни отец, ни мать, ни муж, как ей поступать. По закону Небесного града сыновья Фелекта выделят вдове отца содержание, и тогда…

Глава 9. Туда-сюда

– Адрианис, – Йожа попробовала высвободиться, но железные пальцы стиснули её волосы у затылка, – ты забыл, где в Шестом городе квартал любви находится? Или у тебя нуммиев не хватает? Могу одолжить.

– Рыжая, дерзкая, своевольная, – прохрипел брат, – всегда хотел. Наедине тебя, ехидна, представлял. Прикинь, считал себя извращенцем: сестра ж, типа. А тут оп-па, а нет. Мамашка у тебя потаскуха, оказывается. Папаша, должно быть, расстроился. А я, знаешь, рад.

Он не шутил, Йожа поняла это не сразу. Осознав, рванулась изо всех сил, но брат ловко подставил подножку, девушка споткнулась и упала. Адрианис навалился сверху, вклинивая колено между её бёдер. Поймал губы влажными, скользкими губами, но Йожа увернулась от поцелуя.

– Ты совсем?! – зашипела на него.

Вцепилась в его волосы, отодвигая голову от себя, и с ужасом почувствовала, как орган его вожделения набух и отвердел.

Она всегда видела в нём мальчишку, младшего братика, и только сейчас поняла: девятнадцать – это много. Он был крепок, у него было поджарое мускулистое тело. Он был сильнее. Души коснулась паника, как всегда вызывая злость. Но и злость сейчас была не нужна Йоже.

– Арс, – тихо позвала она, – ты знаешь, что будет, если ты возьмёшь меня силой? Тебя сошлют в Нижний мир. И меня – тоже. Одумайся! Когда я выйду замуж во Второй дом, ты станешь наследником, Адрианис, но если совершишь такое, тебя не пощадят. Такие преступления не прощаются даже сыновьям игемонов.

Он вырвал голову из её рук, правой ладонью смял грудь, зарычал и прижался губами к тонкой шее, жадно целуя.

– Девственница, да? Всё же? – спросил хрипло.

– Да, – Йожа буквально заставила себя выдохнуть это слово. Упёрлась руками в тяжёлую грудь пьяного парня.

– Врёшь.

– Архиатр – свидетель. И он же будет свидетельствовать против тебя.

Брат приподнялся, прищурясь, вгляделся в её лицо. Досада и похоть мешались в голубых глазах, сейчас казавшихся стекляшками. «Пожалуйста, – думала Йожа отчаянно, – пусть страх наказания будет сильнее страсти!».

– А мы по-другому сделаем, – вдруг радостно зашипел Адрианис, – я не буду нарушать твою девственность, циклопы с ней! Переворачивайся.

Что?! Йожа чуть не завопила и не укусила его за нос. Она никогда не думала о таком способе совокупления, но сейчас, здесь, под тяжёлым возбуждённым телом сразу догадалась, о чём он, благо видела обнажённые фигурки в срамных позах на древних вазах и барельефах. Вонзила зубы в нижнюю губу. Зажмурилась. Сильные руки схватили её за плечо, переворачивая…

– Подожди, – Йожа открыла глаза и снова поймала безумный взгляд, подняла руку и погладила безбородую щёку, по которой хотелось ударить от всей души. – Арс, я… Я сама.

– Врёшь?

Она потянулась и, преодолевая подкатывающуюся тошноту, коснулась губами его губ.

– Хочу тебя, – выдохнула в его рот. – Давно. Ты такой... мужественный и красивый! Сама бы предложила, но не знала как. Ты хорошо придумал. Отпусти, я встану на четвереньки, так тебе будет удобнее.

– Потаскуха всё же, – заулыбался парень радостно. – Всегда знал!

Он поднялся. Йожа села, подтянула подол повыше, обернулась спиной к нему, а потом прямо так, на карачках – рванула вперёд, на бегу распрямляясь луком.

– Тварь! – крикнул Адрианис и бросился за ней.

«Он нагонит меня в ближайшем коридоре, – поняла Йожа, – и там уже никто не…» Она побежала по лестнице наверх, на колоннаду второго этажа, но и там не остановилась. Надежда оставалась лишь на крышу. Там сейчас не было ни слуг, ни спафариев, ни стражи – этот квадрат домуса не был обитаем. На ночь люки закрывались, и охрана перемещалась на периметр, и то – меньшей частью.

Перебежать по крыше, спрыгнуть в другой атриум, более обжитой…

Адрианис схватил её за волосы, Йожа, не оглядываясь, лягнула его и услышала глухой вскрик. Вихрем вынеслась наверх, подошвы заскользили по свинцовым пластинам и…

Недалеко от неё в воздухе парил микрос.

Йожа на миг замерла, бросилась к нему. Острая боль пронзила затылок. Крыша помчалась навстречу, обожгла колени ударом.

– Не так быстро, – процедил Адрианис в бешенстве.

И ударил ногой куда придётся. Йожа вывернулась, вцепилась зубами в его руку и от удара по щеке упала спиной навничь.

– Ну ничего себе, какие у вас страсти творятся! – раздался позади насмешливый голос.

– Ты ещё кто такой? – рявкнул Адрианис.

– Да перевозчик просто, уважаемых вожу. Туда-сюда. Мах-мах крылышками. Тебе, досточтимая, никуда не надо?

– Надо, – выдохнула Йожа и села, схватившись за щёку. В глазах мутилось, мир плыл.

– Ну так зачем дело стало?

Адрианис наклонил голову, набычившись:

– Вали отсюда, уважаемый, в тартар. Или я тебе туда почётную свиту ангелов вызову.

Оморфус медленно подошёл, сунув руки в карманы:

– Ты, уважаемый, кто будешь? – спросил небрежно. – А то я не местный, не признал лица-то.

– Проваливай! – прорычал Адрианис, но раньше, чем следующую вторую угрозу, согнулся пополам, схватился за голову и охнул.

Перевозчик обернулся к замершей Йоже:

– Ну?

Лунный свет заливал его, играл тенями в складках белой блузы. Йожа вскочила и бросилась к микросу, вскарабкалась на борт и обернулась.

И увидела, как ударил брат. Нож просвистел, сверкнув в воздухе. Оморфус уклонился, дослал нападавшего ударом в плечо и, когда тот рухнул лицом в крышу, носком цангиона выбил оружие из руки Адрианиса.

– Охладись, уважаемый, – бросил насмешливое, – тебе полезно.

Бегом кинулся к лодке, сшиб её с крыши домуса и запрыгнул на корму раньше, чем Адрианис добежал до края.

– Я тебя найду! Я тебя из Нижнего мира достану! – орал друнгарий, хромая.

Оморфус потянул кормило до упора, уводя корабль от стены, перегнулся через борт и крикнул весело:

– Ножик с земли достань, уважаемый. А там поглядим.