Смирись, девочка

Глава 1

От лица Кирилла

— Ты совсем долбанулся? — не сдерживая эмоций, наступаю на братца. — Ты реально сейчас пытаешься сказать, что похитил дочку Спицына?

Антон слегка тушуется, хотя ещё некоторое время назад очень довольным собой был. Надеюсь, хоть сейчас начинает сознавать, в какое необратимое дерьмо нас втянул.

Наш бизнес, конечно, требовал самых разных мер, но до такой грязи ещё не приходилось скатываться.

— Отец сказал, что для того, чтобы устранить империю Спицына на нашем пути, надо быть особенно наглым и рискованным, — Антон всё ещё пытается оправдаться, но уже не так уверенно. — Я понял его слова буквально. Ради своей дочурки папаша пойдёт на всё.

Офигеть. Братец, кажется, вообще не собирается одуплять, что это, как минимум, незаконно. И это ладно — с нашими связями такое поправимо, но нахрена вот так недвусмысленно из конкурента врага делать? Да и низко как-то девчонку во всё это вплетать. Наверняка натерпелась страху.

— Отец уже в курсе, как ты облажался? — с нажимом спрашиваю, не давая брату ни одного повода решить, что мне хоть немного нравится его идея.

Антон прячет взгляд. Оно и понятно — этот безумный ход сам за себя говорит, что брат уже отчаялся сделать так, чтобы папа перестал воспринимать его невсерьёз.

Братец у меня младший, вылетел из универа, школу окончил с тройкой и пару раз его ошибки в бизнесе стоили нам хлопот. Но всё равно я не считаю отношение отца к нему справедливым. Ведь Антон правда старается, да и немало моментов сгладил. И свой он, в конце концов. Хотя бы вне работы можно было не выказывать к нему пренебрежения.

В общем, вспомнив всё это, я уже был готов смягчиться, и просто договориться с дочерью Спицына о том, чтобы замять неприятную ситуацию, вернуть девушку назад и сделать вид, что ничего не было. Но Антону, видимо, сегодня так и хочется меня пообламывать.

— Отец — ещё нет, но Спицын весточку уже получил, — виновато ухмыляется он, всё ещё стараясь держаться невозмутимо. — Я решил сыграть на опережение…

Вздыхаю. Офигительно. Война уже объявлена, а зная жёсткость этого Спицына — возвращение дочери с извинениями вряд ли сгладит ситуацию. Придётся ещё и компенсацию такую обеспечить, что все наши предыдущие старания коту под хвост. В общем, империя конкурентов одержит оглушительную победу, за что моего братца в лучшем случае уволят.

Похоже, выбора тут особо не остаётся. Я слишком хорошо знаю отца — после такого у Антона не будет ни единого шанса доказать, что он чего-то стоит. Не говоря уж, что в таких условиях наша компания не только не выйдет на новый уровень, а вообще едва останется на плаву.

Идея с похищением, конечно, — просто полная херня. Если мягко сказать. Но благополучие Антона и родных мне важнее участи несчастной девчонки. И судя по тому, как умоляюще на меня смотрит брат — без моей поддержки тут никак.

Что ж, теперь я беру ситуацию только в свои руки. Сам буду со всем разбираться, возьму девчонку под свой контроль, никого лишнего к ней не подпущу.

— Скажем ему, что это была моя идея, — решительно сообщаю. — А теперь расскажи мне всё в деталях. И где сейчас девушка?

От лица Марины

Голова ходит кругом. Вроде бы очнулась, но слишком разбита, никак не могу пробраться сквозь сумбур мыслей и сообразить, что вообще происходит.

Последнее, что помню — как чуть отошла в сторону от назначенного места встречи с подругой, а потом чья-то сильная рука резко зажала мне рот. И всё... После — темнота.

К горлу подступает комок. Да меня же похитили! Неизвестно кто, посреди дня. Меня вырубило почти сразу, поэтому я даже не знаю, куда меня везли и как долго. Или, может, несли?

И без того сильно бьющееся сердце начинает колотиться вдвое быстрее, когда я осматриваю обстановку. Небольшая комната, в которой есть кровать, шкаф, стол, стул и что-то вроде гладильной доски, прислонённой к стене. В общем, лишь самое необходимое, никаких излишеств. И всё это я вижу в полумраке — свет тут выключен, жалюзи опущены, а на улице уже, видимо, вечер.

Хочу встать, хотя бы чтобы включить свет. Но меня резко отшвыривает назад, а рука начинает сильно ныть. Надо же, только сейчас замечаю, что, оказывается, прикована к ножке кровати наручником.

Свободной рукой зажимаю рот, чтобы не всхлипнуть вслух. Отчаяние переполняет, дрожь охватывает всё тело. Я даже представить себе не могла, что однажды могу оказаться в такой ситуации! Подобное словно в другом мире существовало. У меня есть свой водитель, он же телохранитель, да и в целом папа всегда спрашивает, куда я иду и что делаю. Помню, как меня это возмущало, а теперь понимаю, что зря. Единственный лишь раз, когда решила проявить своеволие и пошла на встречу с подругой одна — и вот результат.

Если только получится выбраться, я больше никогда не буду сопротивляться попыткам папы меня обезопасить! Я буду делать всё, что он посчитает нужным, я…

Звук открывшейся двери прерывает мои попытки торговаться то ли с собственной совестью, то ли с чем-то высшим.

Я машинально жмурю глаза — вспыхнувший свет слишком яркий.

А потом замираю, не в силах пошевелиться. Не вижу своего похитителя, но слышу его шаги. Неторопливые, уверенные — шаги крадущегося хищника, который, к тому же, не сводит с меня взгляда. Чувствую это каждой клеточкой тела, хотя мои глаза ещё закрыты.

— Как тебя зовут? — неожиданно спрашивает он.

Странно, но я думала, что у него будет какой-то страшный голос. Жуткий, скрипучий или злой. Но нет — вопрос звучит требовательно, но в то же время тон не пугает, скорее интригует. Голос низкий, глубокий и даже, наверное, красивый. Насколько я могла услышать в этих нескольких словах.

Открываю глаза. Перед моим взглядом сразу предстаёт мужчина, который закрывает собой свет. Высокий, хорошо сложенный брюнет с пронзительными глазами. Даже не могу понять, какого они цвета — зелёного или синего. Что-то вроде морской волны, которая чуть темнеет, когда пауза затягивается.

Глава 2

От лица Кирилла

Удар. Ещё один. Ещё бесконечное множество сильных, чуть ли не до крови в костяшках, ударов боксёрской груши в нашем спортзале. Луплю без перчаток — мне не до них.

Ведь если я сейчас не выплесну всё бушующее внутри негодование, я точно не выдержу и врежу Антону. Какого хрена он натворил!

Забавно, конечно, что я никогда особо не задумывался о семье нашего главного конкурента по бизнесу, Андрея Спицына. Но ещё более забавно, что его дочерью оказалась та самая незнакомка из благотворительного вечера.

Я откровенно скучал, ведь все эти сборища быстро утомляли. Редко когда на таких вечерах можно было действительно хорошо провести время. В основном, тут собирались чужие друг другу люди, преследующие каждый свои интересы. Я не был исключением, и уже провёл тут все самые нужные переговоры. А потому теперь колебался, сразу ли уйти, или сначала подойти к родственникам.

Медленно обвёл взглядом зал, ища их. Вот только нашёл кое-кого поинтереснее. Девушка приковывала к себе взгляд, очаровывала даже издали. Совсем молоденькая, смотрела вокруг с любопытством, светилась искренностью, что на фоне натянутых улыбок и переигранной дружелюбности казалось чем-то невероятным.

Не говоря уж, что и внешне она была очень хороша собой. Стройная брюнетка в синем платье, наполовину оголявшем длинные изящные ноги. На аксессуары и прочие детали не обратил внимания — есть женщины, которые не нуждались в них, чтобы блистать. Эта уже была одной из них, хотя на вид не дал бы ей больше восемнадцати. Да и то только потому, что сюда не пускали тех, кто младше.

Я решительно зашагал к прелестной незнакомке — пожалуй, здесь пока стоило остаться. Почти не сводя с неё взгляда, пытался этим добиться ответного, и увлёкся настолько, что даже не заметил, как передо мной материализовался Антон. А девушка, кстати, на меня так и не посмотрела.

И это раззадорило настолько, что я уже собирался отмахнуться от брата, но увы. Он подошёл не просто так, а с новыми предложениями по переговорам с одними из возможных будущих партнёров. Причём общался с ними именно я, потому и было важно, чтобы я выслушал и одобрил идеи Антона. И, в случае чего, обговорил их с нужными людьми.

Пришлось окунуться именно в это. И, как назло, даже быстрого решения дел хватило, чтобы я потерял незнакомку из виду. Оглядывал зал, ходил кругами несколько раз — нигде не было её смеющихся глаз.

Казалось бы, ладно. Не первая и не последняя. Но слишком уж зацепила, что никак не мог уйти, уже всерьёз раздумывая над тем, чтобы поспрашивать о ней. Так и сделал бы, если бы не наличие у меня невесты. Выгодный для семьи брак. Со стороны обоих не было чувств, но было уважение. И я не стану вот так унижать Лизу, родители которой тоже присутствовали на вечере.

— А дочка Спицына хороша, — как в тумане слышал я рассуждения Антона, который шёл за мной и щедро делился впечатлениями о вечере. — Понимаю, почему папаша её скрывал. Я бы трахнул. Собственно, а что мне мешает…

Не особо вслушивался, о чём или ком вообще речь. Понимал одно — упустил. Во всех возможных смыслах.

Боксёрская груша слегка кривится в одну сторону. Ну вот, перестарался. Чуть не сломал.

Зато хоть это возвращает в реальность. Сажусь на скамейку возле одного их тренажёров, и зачем-то ухмыляюсь, рассматривая сбитые костяшки пальцев.

А судьба любит прикалываться. Как раз в тот момент, когда семья Лизы решила экстренно переехать в Майами, из-за чего мы разорвали соглашение о браке, приглянувшаяся мне незнакомка сама появляется в моей жизни. Вот только чёрта с два я теперь имею какие-то шансы, ведь в её глазах я — беспринципный похититель.

И лучше бы мне таким оставаться, потому что дороги назад уже нет. Теперь любое проявление слабости может поставить под удар мою семью. Я не имею право на ошибку, не в этой ситуации, когда война уже объявлена.

Причём враждебен теперь не только Спицын, но и его дочь. Марина (а именно так её зовут на самом деле, теперь я это знаю) совсем не умеет притворяться. Конечно, я ни на секунду не поверил в её смирение. Девчонка только изображает его, а значит, что-то задумала.

И меня это совсем не злит, я её, чёрт возьми, прекрасно понимаю. Даже в какой-то степени восхищён её выдержкой и тем, как Марина быстро перестроилась на борьбу в таких условиях. А ведь всю жизнь была богатой домашней девчонкой, с которой пылинки сдували. Это я понял, исходя из тех деталей её биографии, что раздобыл брат. Спицын вообще опекал дочь, почти везде её сопровождала охрана, да и на мероприятиях отца девчонка почти не появлялась.

И несмотря на это, она не ударилась в панику. Сначала, конечно, посмотрела на меня глазами раненной лани, но я не заметил там слёз. И истерики не было. Всё это выдавало силу духа, которая в сочетании с завораживающей внешностью действовала просто обезоруживающе.

Но, какую бы симпатию Марина во мне не вызывала, нельзя поддаваться слабости. Скорее, наоборот — не стоит недооценивать девчонку, да и разговаривать с ней мягко или по-дружески уж точно не стоит. Наши роли распределены, я — похититель, а она — пленница. И придётся это обозначать и поведением, чтобы не наглела.

Да, сегодня я почти провалил задание. Увидев её, узнав сразу, с трудом вообще сдержался, чтобы не выйти. Невыносимо было оказаться с ней наедине именно в таких обстоятельствах. Да и её настороженный, пугливый, а затем и презрительный взгляд ударял по мне сильнее, чем я мог себе представить. Поэтому я был грубее, чем собирался — хотя это, может, только к лучшему.

Но с этого момента мне придётся взять себя в руки. Как бы ни было сложно, она должна быть именно под моим контролем. Всё, что касается Марины, буду делать я. Антона туда ни на шаг не пущу. Если я тогда, на благотворительном вечере, не особо вслушивался в его слова о некой дочке Спицына, то теперь они обухом мне по голове вернулись. Ярко так, неприятно, что губы кривлю. Ведь воспоминания о сказанном им сопровождаются более свежими — как девчонка боязливо колени к груди прижала, чтобы скрыть разодранную за каким-то хреном рубашку.

Глава 3

От лица Марины

Пожалуйста, пусть всё это окажется только страшным сном... Пусть я открою глаза, и передо мной будет моя спальня. Ну запомнились мне глаза того человека, сына главного папиного конкурента, вот и приснилось такое. Бывает. Ведь это гораздо более реально, чем если бы меня и вправду похитили!..

Перестаю дышать, осторожно открывая глаза.

Увы. Передо мной всё та же маленькая комнатка. Свет выключен, но, кажется, уже утро. Ведь совсем не темно. Настолько, что я вижу всю обстановку, которая не менее скудная, чем казалась мне как только я очнулась тут. Разница только в том, что теперь я не прикована наручником, а лежу на кровати. Хорошо хоть одета.

На мгновение жмурюсь, испускаю болезненный вздох, чувствуя, как напряжение чуть-чуть ослабевает. Не стоит жалеть себя и предаваться эмоциям. Мне надо цепляться совсем за другие мысли — о том, как совершить побег и вернуться к папе.

Судя по тому, что мою руку любезно освободили от наручника, а меня заботливо уложили на кровать — всерьёз меня не воспринимают. И хорошо. Значит, у меня есть шансы продумать всё так, чтобы наверняка достичь успеха. Сначала, наверное, стоит осмотреться, понять, где я, есть ли тут ещё люди, кроме моего похитителя, где моя сумка, что со связью…

Сажусь и тут же морщусь от головокружения и слабости. Ощущение, что вот-вот, и опять вырублюсь. Надо всё-таки поесть.

И стоит только подумать об этом, как я замечаю поставленную на тумбочке тарелку со стейком лосося, овощами и даже пюрешкой. Там даже соус имеется. Какая прелесть. Ещё вилка с ножом почти в ресторанной подаче лежат.

С ножом...

Я хмурюсь, обдумывая, насколько разумно будет его себе припрятать. По виду не особо острый, да и вряд ли Кирилл стал бы мне его любезно подсовывать, если бы не был готов к любым последствиям.

Да к чёрту. Не хватало ещё голову ломать. Сейчас главное — хорошенько поесть. И, кстати, очень даже вкусно. Хотя мне, наверное, сейчас всё показалось бы таким.

Так увлечённо опустошаю тарелку, что не сразу даже замечаю, как открывается дверь, являя мне похитителя.

На Кирилле простая чёрная футболка и джинсы. Такая обыденная одежда, что даже непривычно. Вчера он как из бизнес встречи вернулся, а теперь статус выдают, разве что, взгляд, манера держаться и в чём-то даже сама внешность. Всё же сложно представить, чтобы такой мужчина был каким-нибудь офисным сотрудником.

Я презрительно кривлюсь.

— Хочешь десерт? — вдруг спрашивает похититель то, что вот ну совсем не вписывается ни в обстановку, ни в мою на него реакцию.

Я бросаю на него взгляд, но тут же отвожу. Чем дольше смотрю на Кирилла, тем меньше уверенности, что смогу с ним справиться. А сдаваться мне никак нельзя. Лучше даже абсурдные способы борьбы, чем смирение.

— У меня болит рука, — хмуро сообщаю я, решив прощупать почву. — Она настолько затекла и покраснела, что могут быть серьёзные последствия. Если вы всё-таки собираетесь возвращать меня папе, не думаю, что он оставит без внимания моё состояние.

Чувствую пристальный взгляд, но не смотрю в ответ. Не знаю, насколько именно он сошёл с ума, но, как бы ни были сильны Ковалевские, вряд ли не опасаются проблем со стороны моего отца. Да, война уже начата, но вряд ли им нужны масштабные потери. А если я в итоге вернусь к папе как-либо раненной, этого не избежать.

— Ты свободно держала этой рукой вилку, а сейчас зажимаешь нож, — спокойно сообщает Кирилл. — Да, кожа пострадала, но это решаемый вопрос. Пока ты спала, врач осмотрел твою руку и общее состояние. Сказал, что достаточно хорошо кушать и мазать рану этим, — похититель показывает мне какой-то тюбик, который держит одними пальцами левой руки. — И ты быстро придёшь в норму.

«Хорошо кушать»... Звучит даже мило и чуть ли не добродушно, вот только от того ещё более жутко и издевательски. Ведь это Кирилл. Человек, который ходит по головам. Он вот и то, что у меня нож в руке, сказал так же холодно и отстранённо, как всё последующее. Просто отметил факт.

Кстати, я и не заметила, когда вдруг зажала нож. Но как вцепилась, так и отпустить вдруг не могу. Хоть какая-то видимость защиты.

— Раз уж ты уже поела и не ответила про десерт, предлагаю сходить в ванную, привести себя в порядок, а потом займёмся твоей рукой, — похоже, Кириллу вообще нет дела до того, что я никак не отпущу оружие.

Видимо, он уже к чему только не привык в своей жизни и даже не сомневается, что в случае чего справится со мной за секунды. Наверняка Ковалевские неоднократно использовали силовые методы, причём не брезговали делать это и сами. Ведь когда похититель показывал мне тюбик мази, я уловила, что костяшки пальцев у него сбитые. Как от ударов.

С этой мыслью я невольно разжимаю руку, сжимавшую нож. Тот опускается на тумбочку с довольно громким звуком. Тем самым, который не может не привлечь внимания.

Кирилл лишь бросает короткий взгляд на нож, никак не комментируя мою безмолвную капитуляцию. И пусть на самом деле это не совсем она, но тот звук наверняка воспринялся именно ею.

По крайней мере, я словно физически ощущаю облегчение, которое испытывает похититель, поняв, что я не буду сражаться. Видимо, какие-то хлопоты я бы ему всё равно доставила борьбой. Похоже, ранить меня он и в самом деле не собирается. Значит, хочет вернуть папе, но, разумеется, после того, как тот выполнит ряд требований, сильно ударяющих по его бизнесу. И это в лучшем случае, если только по бизнесу. Ведь Ковалевские — не идиоты, и должны понимать, что такие вещи, как похищение детей, не прощаются. Значит, пойдя на этот шаг, сознавали риски.

А ещё это значит, что нельзя сдаваться и мне. Иначе папа рискует потерять всё. Мы не должны играть по правилам этих беспринципных Ковалевских.

— Ну так что? — прерывает чуть затянувшееся молчание Кирилл. — Ванная? Или нож всё ещё манит?

Я чуть вздрагиваю от неожиданности последнего вопроса, брошенного как бы между прочим. Никак не могу понять, похититель издевается или прощупывает почву?

Глава 4

От лица Кирилла

Решил же, что нельзя давать девчонке послабления. Раз впрягся за брата и семью, так стоит идти до конца, — но нет, какого-то чёрта разве что дверь перед ней не открыл, чтобы сбежала.

Можно было догадаться, что Марина попытается выкинуть что-то такое. Это ведь чувствовалось хотя бы в том, как она нож держала. Выпустила — и я поверил, что отступила, что поняла, как глупо будет даже пытаться что-то сделать. Расслабился, принял желаемое за действительное, будто начисто стёр воспоминания о её враждебных взглядах и с трудом подавленном мятеже, который даже в голосе чувствовался.

И вот результат. Та самая девчонка, которая с трудом шла со мной до ванной, чуть ли не шатаясь, очень даже бодро полоснула меня бритвой по шее, пустив кровь, нехило врезала между ног, а потом ещё и продолжала лягаться и драться, чиркнув и по руке. Осыпала меня чуть ли не бесконечным количеством ударов, брыкалась до изнеможения, а сейчас смиренно висит у меня на плече в одном полотенце. Притихла совсем. Видимо, хоть теперь поняла, что влипла.

Вот только влип и я. Потому что охренеть как сложно выбросить из головы мысль о том, что она чуть ли не голая совсем, особенно, когда вот так ёрзает тихонько. А ещё более сложно при этом продолжать вести себя как похититель, причём разъярённый, а не как заинтересованный мужчина. Хотя… Почему бы и не проучить Марину по-своему?..

Решительно ускоряю шаг и тут же чутко улавливаю, как она чуть ли не замирает. Сжимаю челюсть, подавив неуместную жалость. Какой бы беззащитной и мирной ни казалась девчонка сейчас, несколько секунд назад эта была та ещё фурия. Крови пустила столько, что до сих пор идёт, размазываясь в том числе и по её телу.

Впрочем, это меня волнует куда меньше, чем то, что я касаюсь нежной и тёплой кожи гладких ножек совсем рядом с открывающимися ягодицами. Буквально впитываю в себя мягкие изгибы пленницы, чувствуя, как вспыхивает желание. Фантазия уже очень ярко воссоздаёт всё то немногое, что скрыто полотенцем. Но мне мало воображения.

Хорошо хоть до той комнатки, куда привёл девчонку брат, остаётся каких-то пару шагов. Иначе, наверное, совсем потерял бы остатки разума.

Какие-то секунды — и вот я уже опускаю Марину на кровать. Полотенце при этом чуть ли не окончательно развязывается, но девчонка испуганно поддерживает его руками.

Ну а я нависаю над ней, даже не думая отрываться. Не сейчас.

Она избегает моего взгляда, не позволяет поймать зрительный контакт. Вглядываясь в её лицо, не могу понять, что у неё на уме на этот раз. Начинаю чувствовать себя чуть ли не насильником, хотя всё, что я делаю — висну над ней на локтях, почти даже не соприкасаясь. Едва уловимо только чувствую её подрагивающее тело под собой. И это полуприкосновение будоражит чуть ли не сильнее, чем когда нёс её, ёрзающую об меня самыми разными частями тела. Неожиданно понимаю, что не хочу грубо напирать. Даже несмотря, что девчонка нарвалась явно, и спуска давать нельзя.

Хочу по-другому.

Негромко и почти даже мягко требую:

— Посмотри на меня.

Марина вздрагивает, но упорно отворачивается. Вот что за глупый детский мятеж? Сейчас, когда она максимально беззащитно и уязвимо лежит подо мной? Боится же разозлить, чувствую. Но всё равно на своём стоит, не покоряется.

Как ни странно, меня это совсем не злит, а наполняет чуть ли не умилительной нежностью. Более того, я вдруг ловлю себя на том, что осадок от недавней выходки пленницы как-то тоже разом испаряется. Шея ноет, конечно, да и кровь от руки тут уже пачкает всё. Но если подумать, ерунда. Ничего такого не произошло.

Вот только Марине о моём изменившемся настрое знать ни к чему.

— Советую всё-таки делать, что я говорю, — с нажимом обозначаю. — Потому что варианта у нас два. Либо ты подчинишься добровольно, либо я заставлю тебя это сделать.

Марина напрягается всем телом и задерживает дыхание. Чутко улавливаю это, и неожиданно злит, что она так меня боится. Хотя вроде бы это самый оптимальный из возможных вариантов нашего дальнейшего взаимодействия. Но меня не утраивает.

С этим потом разберусь. Сейчас куда важнее, что до Марины всё-таки доходят мои слова. Чувствую, как она обеспокоенно шевелится, не зная, что даже такими минимальными движениями нехило распаляет. Сжимаю челюсть и, кажется, чуть ли не затаиваю дыхание, наблюдая, как её лицо медленно и неохотно поворачивается ко мне.

Вот это глаза. Синие, чуть блестящие, бездонные просто. Смотрят на меня с таким надломленным выражением, что жалят по живому похлеще бритвы.

И стоит только мне внушить себе, что пора отбросить неуместные сантименты, как вдруг вижу в её взгляде ужас. Не страх, что-то другое.

— Кровь… — чуть ли не одними губами проговаривает она, глядя мне на шею.

Уж не знаю, как я сейчас смотрюсь, но в её голосе чуть ли не сожаление. О причинённой мне боли? Так я вроде бы похититель для неё, не человек.

Её неожиданные участие и мягкость обволакивают настолько, что я почти забываю о своей идее приучить девочку. Важнее вдруг становится получить от неё подтверждение, что это она о моих ранах так беспокоится сейчас, а не просто боится вида крови, например. Вопреки всему хочется верить, что это немое отчаяние на её лице вызвано раскаянием и сопереживанием мне, а не чем-то там ещё.

Ненавязчиво кладу ладонь на её окаменевшее плечо.

— Ну да, ты постаралась, — насмешливо говорю я, но получается как-то мягко.

— Я раньше никогда... Никого... — растеряно шепчет Марина, в этот момент, кажется, даже забывая о том, что лежит беззащитная и почти голая подо мной.

Зато я об этом не забываю и решаю, что самое время и ей напомнить.

— Хочешь сказать, что жалеешь об этом? — ласково усмехаюсь, скользя взглядом по её лицу.

Задерживаюсь на красивых, чувственных губах и буквально помираю от желания ощутить их вкус и податливость. И да, я прекрасно понимаю, что говорю сейчас с ней не как похититель с пленницей, да и веду себя тоже, но разрешаю себе этот момент. В конце концов, я тут типа ранен, так что имею право на послабления.

Глава 5

От лица Марины

Дверь за Кириллом запирается на замок. Чётко улавливаю это, наверное, даже каждый звук слышу и зачем-то усмехаюсь.

Идея хотя бы проверить окна очень заманчива. Я ведь даже пока не знаю, какой там вид открывается, всё на жалюзи любуюсь. А может, хотя бы примерно узнаю местность… Мысль, конечно, на грани нереального, но почему бы не тешиться ею.

Хотя сейчас и это бессмысленно. Глупо отрицать перед собой, что угроза Кирилла сработала. Я ведь до сих пор унять дрожь не могу. И вот даже не знаю, чем она вызвана — жёсткостью тона, с которым меня предупреждали не рыпаться лишний раз, или тем, что произошло после того, как я попыталась…

Губы пощипывает от одной только мысли об этом. Более того, я вдруг словно опять чувствую поцелуй своего похитителя, близость, касания…

Вот чёрт. Хоть во второй раз в ванную идти, и то вряд ли смою с себя эти ощущения. Понимаю, что бесполезно. Даже если телом остыну, в мыслях останется. Кирилл словно клеймил меня собой, я ведь даже в рубашке его сейчас. Везде он, чтоб его.

А ведь для него тот поцелуй — ничего не значащая мелочь. То, что наверняка проделывал сотни раз, если не больше. Вот как легко потом перестроился, обращался холодно, словно несколько секунд назад не целовал так жадно и горячо, что разум мне начисто отключил… Стыдно вспоминать, как прижималась к похитителю, как подхватывала темп ласок, как отвечала…

Конечно, понятно, что сопротивляться там смысла не было, но я могла бы просто ждать, когда всё закончится, а не вовлекаться в процесс. И не потому, что поцелуй — слишком важное для меня событие, нет, драму тут разводить не из чего. А вот голову включить надо было, и сообразить, что распалять Кирилла взаимностью ласок — мягко говоря, тупо, учитывая, что я — его пленница. И учитывая, что я чувствовала его возбуждение. Не только интуитивно улавливала и жаром по коже ощущала, а ещё и очень даже физически. Ведь там уж точно не пистолет мне в бедро упирался.

При этой мысли краска приливает к лицу, и я зачем-то мотаю головой, будто это поможет отогнать смятение. Так, всё. Время включать мозги. Больше никаких импульсивных поступков и, уж тем более, никаких мыслей о том, что для беспринципного похитителя Кирилл слишком ласков и совсем не жесток. И уж точно никаких попыток понять, как он ко мне относится, почему иногда так волнующе смотрит и почему в его поцелуе было столько чувственности.

Ошибка — думать о нём как о человеке. Более того, ошибка — думать о нём вообще. У меня другим голова должна быть занята.

В попытках перебить взвинченные мысли, тянусь к оставленному на тумбочке тюбику с мазью для моего запястья. Попутно, конечно, обращаю внимание и на рядом лежащий нож. Помню, что Кирилл перед выходом бросил на него взгляд — заметил, значит, понял, что оружие тут до сих пор. Но при этом всё равно ушёл. Странно… Проверка моего благоразумия?

Морщусь. Ещё испытания мне будет он устраивать. Может, и парочку экспериментов проведёт, понаблюдает, как над подопытной мартышкой? Это ведь ему тут всё легко, а у меня и папы чуть ли не жизнь рушится.

Дверь открывается, являя мне Кирилла. Быстро он. Я не только не успеваю успокоиться, так ещё и чуть ли не на пике враждебности. Недовольно поджимаю губы, не смотрю на похитителя.

— Да, твоей рукой мы тоже займёмся, — слышу его спокойный голос и понимаю, что заметил тюбик в моей ладони.

Займёмся? Ещё чего! Я понимаю, что его раны сложно обработать самому, но помазать собственное запястье я в состоянии. Прекрасно вижу его и дотягиваюсь. К тому же, я правша, а наручник был пристёгнут к левой руке.

— Сама справлюсь, — раздражённо говорю, одновременно действуя. Открываю тюбик обеими руками и…

— Она... — поспешно говорит Кирилл, уловив мои действия, но поздно. — Жжётся… — со сдавленным вздохом добавляет, хотя смысл теперь. Я уже успела вбухать себе на запястье щедрую порцию. Раньше надо было замечать, а не в своей аптечке ковыряться.

Я ведь правда злюсь на него за это, потому что чуть ли не вою. Жжётся — это ещё мягко сказано. Сжимаю руки в кулаки, раскачиваюсь корпусом, постанываю от боли, не в силах сдержаться.

А Кирилл спокойно берёт моё запястье, буквально отбирает у меня, но с какой-то мягкой настойчивостью. Тепло его прикосновения на какое-то время отвлекает меня от жжения, но, увы, ненадолго. Слишком уж оно ощутимое, а у меня и без того кожа нежная.

Но становится как-то легче, когда Кирилл снимает с меня мазь чем-то вроде салфетки, а затем моё запястье обрабатывает какой-то приятно прохладной жидкостью. Я даже расслабляюсь постепенно. Пусть продолжает.

Дыхание, правда, сбивается. И эти его круговые мягкие движения по коже мурашки разгоняют. Смотреть ему в лицо почему-то не могу никак, хотя пыталась. Вместо этого уставляюсь вперёд, на стенку.

— Эту мазь лучше не наносить на неподготовленную кожу, — спокойно сообщает Кирилл, но я улавливаю в его голосе хрипловатые нотки, похожие на те, что звучали перед поцелуем. — Вот что бывает, когда ты упрямишься.

Невозмутимое замечание, сказанное как бы между прочим, заставляет вспыхнуть.

— Нормальную мазь нельзя было найти? — огрызаюсь. Разум снова машет мне ручкой.

Кирилл впивается в меня тёмным взглядом прямо в глаза, не даёт отвести свой. Безмолвное предостережение. И на этот раз последнее — чувствую это так ясно, что слегка дрожу.

Жар приливает к коже, потому что Кирилл всё равно не отпускает своим взглядом мой. Требует не просто принять информацию, но и продемонстрировать, что я уяснила. И так сильно на меня воздействует, при этом совсем не напрягаясь, что не могу отвести взгляд. Да и не чувствую, что надо бы. Скорее наоборот, этим я только нарвусь непонятно на что.

Сдаюсь. Безмолвно подчиняюсь — а какие у меня ещё варианты? Кротко вздыхаю, опускаю взгляд, чувствуя, что и Кирилл отводит свой.

Странное ощущение — вроде я проиграла в безмолвном поединке взглядов, но побеждённой себя не чувствую. Мятеж как-то сам собой потух, естественно даже.

Глава 6

От лица Кирилла

Марина совсем не умеет подавлять свои чувства. Искренности в девчонке хоть отбавляй. И страсти тоже… Так же самозабвенно, как и целуется, она ненавидит, злится и ли возмущается. Даже когда не выражает это вслух. Да и действиями тоже, если не считать того, что они становятся более резкими. Будто Марина хочет сделать мне больнее.

Но она может не стараться. Мне не до физических ощущений, когда голова готова взорваться от других. Сплошная херня наваливается отовсюду, и я уже мало понимаю, как это вывозить.

Мы ведь и вправду уже говорили с отцом. И я старался подвести его к тому, чтобы он разъярился на меня за похищение и решил, что это — самая худшая из всех идей, которую надо срочно отменять. Чтобы пошёл на мировую со Спицыным, убедив того, что всё это — моя дурацкая затея, провёрнутая за спиной отца, и только я должен быть за неё наказан. Уж не знаю, насколько бы это было рискованно, но я надеялся, что папа сможет в спешке найти, чем прикрыть тылы, чтобы спокойно вернуть девочку.

Но увы. Отец никак не может смириться с тем, какой удар такая выходка нанесёт его репутации. Он предпочитает, чтобы о нём скорее думали, что играет грязно; чем что мог допустить, чтобы сын своевольничал, не считаясь с его мнением. Папа прямым текстом дал понять, что не станет выглядеть в глазах знакомых, друзей и партнёров тряпкой, с которой не считается собственный сын. А потому отец уже вовлёкся в это дело, разыграв всё так, будто это вообще его идеей было.

И вот интересно, стал бы он это делать, если бы я не прикрыл Антона? Если бы признался, что это братец херню сотворил, а я против?..

Хотя какая теперь нафиг разница. Уже испорчено всё, что только можно было. Даже не думал, что в отце окажется больше алчности, чем мозгов. Ну и пусть там почти нереально было отступать, на грани фантастики рассчитывать, что просто вернуть девочку будет достаточно… Но всё равно слишком уж легко он пошёл по другому пути. Будто даже не колебался.

И в итоге я впервые в жизни выступаю в роли марионетки, от которой мало что зависит. Да ещё и которая вынуждена делать, что совсем уж не хочется. Более того — что не вписывается ни в какие рамки.

Это последний долбанный раз, когда я впрягаюсь за Антона. Потом пусть хоть башку себе расшибать будет — даже не моргну.

А Марина могла бы посильнее завязывать. Совсем не больно. И сейчас это скорее бесит, лучше бы было.

— С рукой всё, — неожиданно нарушает молчание именно она, и её голос непривычно спокоен. Почти бесцветный.

И это при том, что ещё недавно её чуть не разрывало яростью ко мне, да такой, что я отлично улавливал даже в молчании. Вообще сомневался, что Марина мне хоть слово скажет, по крайней мере, без того, чтобы испепелить если не словами, то тоном уж точно. Но эта внезапная перемена…

Она ведь не натянутая. Я бы почувствовал, будь это очередное подавление, оно у неё всегда ощутимое. Но теперь…

Теперь меня для неё словно и вправду нет. Я больше не бешу, не пугаю, не вызываю даже презрения — Марина отстраняется настолько, что, наверное, уже даже усилий над собой не делает. Решила, что я не стою её эмоций.

Что ж, справедливо.

И наплевать, что меня это не устраивает. Меня вообще много чего сейчас не устраивает, но пока я без понятия, что с этим всем делать. И так постоянно в уме варианты перебираю.

— Чтобы было удобнее заняться шеей, я сниму футболку, — так же ровно сообщаю. И рад бы обойтись без лишней обработки, вот только там довольно глубокая рана, судя по ощущениям. Да и по увиденному мельком в зеркале, когда за аптечкой ходил.

Марина особенно постаралась над шеей. Вряд ли специально, конечно. Сомневаюсь, что девочка вообще знает, что при промахе на каких-то парочку сантиметров могла бы и жизни меня лишить.

— Хорошо, — даже сейчас Марина не выдаёт каких-либо эмоций, хотя заминка была.

И мне как будто и этой мелочи хватает. Даже такое отмечаю в уме.

Быстро стаскиваю с себя футболку. Прекрасно знаю, что моё тело многие женщины назвали бы эталонным для мужчины, а также догадываюсь, что невинная Марина едва ли видела чьи-то голые торсы, не говоря уж о большем. Но всё же отгоняю от себя дурацкое желание заставить её смутиться.

Пресс похитителя — последнее, о чём вообще может думать пленница. Уверен, она даже не смотрит, а если и да, то невидящим взглядом. Едва ли вообще воспринимает меня мужчиной, несмотря на то, что было несколько минут назад в этой же комнате…

Смотрю в её лицо, чтобы получить подтверждение худшим догадкам — Марина не воспринимает меня никак. Не более чем пустым местом.

Не получается поймать её взгляд своим — она смотрит куда-то мне в шею. Приценивается. Бесстрастно размышляет, как будет лучше действовать.

А я вспоминаю, с каким сожалением и участием Марина смотрела на эти раны ещё совсем недавно, когда лежала тут подо мной в одном полотенце… Столько всего было в её распахнутых глазах.

— Мне будет удобнее, если ты ляжешь мне на колени, — неожиданно решительно заявляет она, потянувшись к аптечке.

Взвешиваю её слова, размышляя, есть ли тут подвох. Слишком уж невозмутимое предложение — не задумала ли что-то Марина?

Было бы глупо, конечно, но учитывая её недавнюю выходку... В аптечке есть вещи похлеще лезвия бритвы. А сейчас так вообще непонятно, чего ждать.

Тем не менее, я всё равно ложусь к девчонке на колени. Мне можно — с реакцией, если что, полный порядок. И даже близость по-всякому на меня действующей Марины этого не отменяет. Уже была возможность убедиться — разум меня не покидает в любых ситуациях. Включая и самые выбивающие.

Как, например, эта, когда меня мгновенно обволакивает нежностью и теплом девочки. Её колени совсем хрупкие, даже ложусь осторожно. А ещё ноги у неё обнажены. И рубашка, насколько я понимаю, на голое тело надета. Ведь не припомню, чтобы тут было сменное бельё для неё.

Я настолько загружен был, что и не заметил, как на ней моя рубашка сидит. Особенно меня интересует, просвечивают ли сквозь её соски, или нет. Она Марине, конечно, велика, но даже так может быть заметно.

Глава 7

— Спицын совсем охренел, — рычит отец. — Я выдвинул ему элементарные требования, а он наотрез отказался их выполнять!

Неожиданно. Но судя по тому, как взбешён папа, — переубеждать пытался. И, видимо, не только не вышло, но и отпор нехилый получил. Странно, если честно. Спицын решил рисковать дочерью? Она ведь в наших руках.

Или требования были не такие уж элементарные?..

Я сжимаю челюсть, понимая, что даже если и так, отец не признается. Но всё же стараюсь быть спокойным:

— Я должен верить, что он просто так готов рискнуть своей единственной дочерью, которая, кстати, ему очень предана? И насколько я слышал, это взаимно.

— А ты что так на меня смотришь? — голос отца непривычно груб. Мне эти нотки ещё никогда не предназначались, бывало Антону, но и то не так уж часто. — Вообще-то это ты всё заварил. И какого хрена не удосужился посоветоваться со мной?

Ну вот. Начинаются наезды, а значит, папа и вправду почти что в панике. Будь он спокоен, понимал бы, что нет никакого смысла выяснять, что на «меня» нашло. Смысл, если лучше обсудить, что дальше? Тем более что эту стадию — обсуждения того, что «я» уже натворил, мы прошли и в прошлый раз.

— Он чем-то пояснил тебе отказ? — пытаюсь выяснить нюансы. Я не хотел оставлять Марину одну, и, уж тем более, на попечение Антона, а потому решил, что отец сможет связаться со Спицыным и без меня. Ведь доверял папе, да и логика подсказывала, что никому не нужны лишние проблемы. — Ты ведь спрашивал его, почему он готов рискнуть дочерью, если мы многого не требуем?

Специально обговариваю это «если», хотя там легко можно опустить, и так понятна суть. Но мне интересна реакция отца на эти слова, хотя бы мимолётная. Конечно, я не верю, что он вдруг резко потерял рассудок и решил обнаглеть, зная, что играет с огнём, — но всё-таки, предпочту убедиться. Если не от него, то потом сам выясню.=

Вот только на лице отца ни тени неудобства. Вообще не похоже, что он что-то скрывает — скорее, что зол, причём на всех подряд. На меня в первую очередь. И это не то раздражение, которое возникает, когда подавляется стыд. Папе нечего скрывать — Спицын, похоже, и вправду на элементарные требования пошёл в отказ.

Я даже осмыслить такую внезапность не успеваю, всё ещё подбирая в уме возможные ошибки отца на переговорах, как вдруг слышу:

— Там и спрашивать не понадобилось. Он и сам был рад пояснить. Охотно мне выпалил, что ответку мне уже организовал, Антона похитил.

— Что? — выпадаю в осадок. — За один день? Вот так спонтанно похитил, да ещё и при том, что мы были начеку?

Отец брезгливо морщится, кивнув. Даже не сомневаюсь, что он не столько за Антона волнуется, сколько бесится от того, что ему руки завязали. Мы как-то все недооценивали Спицына, а если он такое выкидывает в краткие сроки, чего дальше ждать?..

Понятно, что с беспечностью и, что уж там, глупостью Антона тот легко подставился, но так быстро...

— Значит, обмен пленниками? — озвучиваю, похоже, единственный оставшийся возможный вариант.

Вот только он не так уж радует. С одной стороны, хорошо, что Марина домой вернётся, а с другой… Вражда уже набирает обороты. Спицын открыто дал это понять. Так что обмен пленниками не собьёт напряжения, и что будет дальше, непонятно. Но явно уже ничего не останется так, как прежде.

— На его условиях? — кривится отец. — Антон вроде как мужчина, так пусть сам выбирается. Я не буду прогибаться. Тронут его — оприходуем девчонку. А если Спицын захочет обмен, то пусть предложит тот, который и нам интересен.

*******

Конечно, я пытался убедить отца, что неконструктивно вот так сразу вступать во вражду со Спицыным, когда оставался хотя бы малейший шанс договориться. Предлагал свою помощь в переговорах… Но какое там. Мы оба понимали, что там от нас уже мало что зависит. Другая сторона чётко выразила свою позицию. Нам оставалось либо пойти на его условия, либо начать конфронтацию.

Первое значит сдаться. Второе грозит самыми непредсказуемыми последствиями и потерями. Впрочем, первое, возможно, тоже, но уже после того, как пленниками обменяемся. Со всех сторон сплошная засада, а потому логично, что отец предпочитает тот вариант, где мы хотя бы выиграть что-то можем. Муторно, рискованно, грязно даже, — но логично.

Вот только я теперь вообще понятия не имею, что делать. И, как ни странно, в этой ситуации больше волнительно за Марину, которую вроде как контролирую; чем за родного брата, который сейчас непонятно где и в каких условиях.

Сам не понимаю, как оказываюсь в комнатке, где заперта девчонка. Она сидит кровати, подогнув колени и прижав их к себе. Всё ещё в моей рубашке, но уже без перевязки. Бросаю взгляд на запястье — и вправду ни следа от синяков. Мазь оправдывает свою цену.

Марина бросает на меня затравленный взгляд, а я вдруг вспоминаю, что ушёл быстро, утром, но отсутствовал почти весь день, по разным делам мотался. А ведь она только завтракала. Наверное, проголодалась очень.

— Что-то произошло? — неожиданный вопрос.

Проницательный взгляд ковыряет душу. Но я молчу. Просто не знаю, что сказать.

Лишь вожу взглядом по комнате, почти безразлично подметив, что жалюзи не на месте. Видимо, Марина всё-таки пыталась открыть окна, думала воспользоваться моим отсутствием и выбраться из них. Но если и смогла разобрать что-то за заколоченными снаружи досками, то поняла, что дом на скалистой опасной местности. И что окна из этой комнаты чуть ли не в пропасть ведут. Антон выбрал удачное расположение для пленницы.

— Хочешь есть? — зачем-то спрашиваю, хотя ответ вроде как очевиден. Мне уже самому голод настойчиво даёт о себе знать.

А у Марины тут же урчит в животе, откликаясь на мои слова. Уже иду к выходу, ведь у нас там запас приличный, вчера далеко не всё ресторанное съели. Но меня вдруг задерживает её решительное:

— Хочу знать, что произошло, — она умудряется говорить и требовательно, и умоляюще одновременно.

Глава 8

От лица Марины

Меня чуть ли не трясёт. Самое ужасное, что мы с папой говорили по громкой связи. И что Кирилл всё это слышал.

Слышал о том, что Антон пытался сбежать. Что завязалась подтасовка. Жёсткая… Очень жёсткая. Настолько, что один из охранников теперь мёртв, а брат Кирилла тяжело ранен. Ему нужно лечение. Срочное. Настолько срочное, что счёт времени буквально идёт прямо сейчас. И решить ситуацию надо в ближайшее время. Максимум — завтра. Пока Антон как-то протянет на оказании небрежной помощи подручными средствами. Но по-хорошему, ему надо в больницу. А попасть он туда может только в одном случае — если отец Кирилла и Антона соизволит пойти на условия моего папы и вернёт меня ему в целости и сохранности.

Козырь на нашей стороне. Слишком очевидный. Каким бы Кирилл ни был братом, но не допустит же смерти Антона? И так уже пострадал человек в этой безумной, никому не нужной вражде. Страшно подумать, кто из знакомых мне и уже таких родных охранников погиб. Я даже не хочу знать ответ. Это в любом случае больно.

Итак, папа диктует правила. И нет причин не соблюдать их. А значит, нет и смысла уезжать в спешке после звонка.

Но Кирилл молча собирает наши вещи. Резко, мрачно, хладнокровно. Мне страшно смотреть на это. И молчание нарушить на этот раз не решаюсь. Неожиданно понимаю, что таким я его ещё не видела. Даже когда только похитил и казался максимально пугающим. Он ведь и тогда был совершенно непредсказуем для меня, но почему-то именно сейчас страшно даже от возможности того, что наши взгляды пересекутся.

А может, Кирилл просто решил отвезти меня со всеми вещами к отцу прямо сейчас? По каменному лицу похитителя ничего не понять. Но единственное, что я отказываюсь даже допускать — что он злится на меня за то, что ранили его брата. Это было бы слишком несправедливо и жестоко. И хотя сам факт похищения меня как раз таки несправедлив и жесток, я почему-то никак не могу поверить, что Кирилл способен отыграться на мне за свои неудачи.

Я не притрагиваюсь к вещам — всё равно мои всегда были у него, так пусть и собирает. Впрочем, за сборами он как раз и закончил. Буквально только что.

А теперь смотрит на меня. Нечитаемо, будто даже сквозь.

— Тебе лучше переодеться, — бесцветно заявляет. — Твоя одежда в ванной наверняка уже высохла.

Я вдруг вспоминаю, что по-прежнему в одной его рубашке хожу. Ощущаю это неожиданно остро, хотя сейчас взгляд Кирилла ну никак не назвать заинтересованным. Думаю, даже если бы голая стояла бы тут перед ним, он бы так же безучастно смотрел.

Но почему тогда я вдруг так смущаюсь? Отвожу от него взгляд и вспоминаю, что сегодня не мылась. А раз уж мы в дороге будем, да и мне переодеваться всё равно, почему бы не сделать это?

— Хорошо, я помоюсь и переоденусь.

Взгляд Кирилла становится пристальнее. Почти даже давит, хоть теперь и не смотрю в ответ. Мгновенно напоминает о реальности, в которой я всего лишь пленница, и не мне решать. Мне остаётся только ждать его вердикта, о котором похититель явно сейчас раздумывает.

Ненавижу эту беспомощность, но от непонятного состояния Кирилла больше не по себе. Потому решаю не спорить.

— Пять минут. Твой отец уже наверняка в пути, так что если ты не поторопишься, я сломаю дверь и собственноручно вытащу тебя из ванной, — ровно заявляет он, мгновенно развеивая эту мою решимость не спорить в прах.

Так безапелляционно — ведь это даже не угроза была, а факт! И сомневаться не приходится, что Кирилл так и сделает. Эта его угрюмая невозмутимость теперь не столько пугает, сколько злит.

Ведь по его словам выходит, что мы всё-таки не к папе едем для обмена пленниками, а скорее от него убегать собираемся.

— А разве ты не собираешься вернуть меня папе? — больше не могу молчать, требую ответа. А лучше, конечно, согласия, о чём тут вообще думать? — Чтобы спасти брата? — с нажимом добавляю, напоминая о серьёзности ситуации.

До выпада Кирилла про ванную я, надо же, даже сочувствовала ему в глубине души слегка. По крайней мере, у меня была мысль, что, должно быть, тяжело вот так узнавать, что родной человек где-то далеко, у врагов, можно сказать, чуть ли не умирает. Но теперь я сомневаюсь, что моему похитителю есть до этого дело. Вроде на идиота не похож, чтобы не понимать, что моё похищение и к такому привести могло, и много к чему ещё. Не остановило это его тогда, и не похоже, что сейчас сможет.

Будто не слыша моих вопросов, Кирилл резко идёт куда-то, а я семеню вслед, уже мало понимая, что теперь вообще делать.

В итоге мы останавливаемся возле знакомой двери — ванная. Похититель многозначительно открывает её дверь передо мной.

Но всё-таки удостаивает меня сдержанным ответом:

— Я собираюсь отвезти тебя в безопасное и далёкое отсюда место, а потом встретиться с твоим отцом.

Я так и замираю на полпути в ванную. Резко разворачиваюсь к Кириллу, переваривая информацию.

— Зачем?

— Надеюсь, для прекращения всей этой херни, — ровно сообщает он.

— Так её можно прекратить, вернув меня! — выпаливаю, не выдержав этого его спокойствия.

Вернее, даже хладнокровия. Я не знаю, кто этот человек передо мной, но кому ещё надо пострадать, чтобы Кирилл понял, что пора остановиться? На какие ещё переговоры он рассчитывает? Всё равно будет гнуть свою линию?..

На его лице если и читается хоть какая-то эмоция, то скорее усталость.

— Если твой отец заберёт тебя отсюда сам, то это не будет обменом пленников, а просто освобождением тебя. Не факт, что Антона нам вернут. К тому же, если он серьёзно ранен, то мой отец уже в курсе. Подозреваю, что всё равно не согласен с условиями. Я буду вынужден балансировать между сторонами, и собираюсь решить эту ситуацию самостоятельно. Если мы с твоим отцом придём к согласию, то ты уже совсем скоро вернёшься домой. А пока не мешай мне, — Кирилл снова многозначительно смотрит на дверь ванной. — У тебя пять минут.

Глава 9

Мои опасения вроде как не оправдались. По крайней мере, поначалу. Целых две недели не происходило ничего выбивающего из-под ног.

Я думала, что из-за слияния компаний буду часто видеть Ковалевских. Если не сыновей, то хотя бы отца. Но, видимо, мой папа постарался — я всё это время жила так же, как и раньше. Разве что, теперь охрана за мной усилилась, но при этом я могла ходить куда захочу и делать чуть ли не всё, что угодно. А потому не чувствовала себя ущемлённой.

О Кирилле не было никаких новостей. И я бы рада забыть о его существовании, но, как назло, в мыслях то и дело проскальзывали его неоднозначные взгляды на меня, да и поцелуй вспоминался… Особенно, в моменты, когда парни проявляли ко мне внимание. Почему-то подсознание предательски подмечало, что никто из них не смотрел на меня, как Кирилл. А при мысли о поцелуях с кем-либо из них, я машинально вспоминала тот, наш единственный и мой первый. От этих воспоминаний губы приятно покалывало, а я всё никак не могла решиться перебить эти ощущения новыми, с другим человеком. Даже не знаю, что меня стопорило. Но решила и не думать — всему своё время.

Всё рано или поздно придёт в своё русло. Уж не знаю, с чего я взяла, что стала для похитителя кем-то больше, чем пленницей — может, он так смотрит на всех девушек. И целует тоже… По крайней мере, будь у него какое-то особое ко мне отношение, наверняка уже нашёл бы повод появиться в моей жизни. Понятное дело, что я бы не позволила, но так он даже и не пытался.

Так что его довольно-таки галантное обхождение со мной в плену объясняется только тем, что ему не хотелось зарабатывать дополнительных проблем. Знал же, что рано или поздно придётся меня вернуть папе. Ну а поцелуй… В конце концов, я совсем неопытная в таких делах, откуда мне знать, может, подобное влечение — не редкость. Да, я всем телом чувствовала, насколько его распалило это действие, каким нежным и одновременно страстным он был, как меня от всего этого уносило — но я прекрасно отдаю себе отчёт, что довольно красивая девушка. Вызываю желание у многих мужчин. А тут ещё и призналась, что не целовалась ни с кем. Это тогда я слишком выбита была, чтобы обратить внимание, но теперь подсознание выдаёт всё чуть ли не детально. И мне вспоминается, как удовлетворённо потемнел взгляд Кирилла от моих слов. Ему определённо захотелось показать мне, как это делается — видимо, ему льстил такой опыт, не более того. Всё-таки, девственницы довольно часто заводят мужчин как раз своей неискушённостью. А у похитителя, похоже, так вообще с ними дел не было — судя по тому, как загорелся взгляд. Потому и поцелуй таким чувственным получился.

Объяснив себе произошедшее так, я почему-то всё равно не могла успокоиться. Не покидало дурацкое желание зачем-то увидеть Кирилла ещё раз… Просто мимолётно. Не знаю, зачем.

Но не зря говорят, что стоит бояться своих желаний. Потому что Ковалевский в итоге снова ворвался в мою жизнь — но так, что лучше уж я бы никогда его больше не видела.

************

— Нам надо поговорить, — неожиданно заявляет мне папа, когда мы привычно садимся ужинать вместе.

И, конечно, мы редко ели вообще без слов, но такое начало не сулит ничего хорошего. Под ложечкой неприятно сосёт, но я спокойно сажусь. Почему-то первым, о ком думаю, пытаясь предугадать предмет разговора, становится Кирилл.

— Я пытался скрыть от тебя всё, что происходит, — не самым приятным образом начинает папа. — Рассчитывал, что обойдётся без твоего участия. Но, к сожалению, обстоятельства складываются так, что без этого никак.

Я недоумённо поднимаю брови. Вообще никогда не пыталась вовлечься в бизнес отца — привыкла знать о нём только то, что он есть. Ну и что деньги приносит. Моим максимальным соприкосновением с его делами было нахождение в плену.

— У тебя, наверное, сложилось впечатление, что слияние компаний оказалось не такой уж плохой идеей. Что мы нашли общий язык и развиваемся вместе, что всё процветает. Я пытался придать такую видимость, потому и в последнее время позволял нам больше трат. Чтобы ты расслабилась и успокоилась. Я честно думал, что рано или поздно всё устаканится.

— Но? — подвожу я, стараясь не выдавать нарастающего беспокойства.

— Но для этого явно нужно больше времени и гарантий, да и не факт, что устаканится вообще, — серьёзно говорит папа, проводя рукой по уложенным назад густым с проседью прядям. Он сделал это уже несколько раз, как отметило моё подсознание. А ведь это не привычный ему жест. — Я не доверяю никому, и полагаю, что это взаимно. Мы с Ковалевским, я имею в виду Руслана, лишь делаем вид, что сотрудничаем, а по факту всё ещё соперничаем, только более изощрённо. Не буду вдаваться в подробности, но страдают не только капиталы, но и люди. В основном, мелкие сотрудники, но я так думаю, это лишь начало. И непонятно, когда дойдёт до более жёстких действий. Никто из нас не хочет уступать другому.

Я почему-то мысленно отмечаю, что папа уточнил про свою напряжённость именно с Русланом Ковалевским, отцом Кирилла и Антона. Но к чему обращать на это внимание? Вряд ли это намеренное подчёркивание. Папа же дал понять, что не доверяет никому.

— К сожалению, это было предсказуемо, — осторожно замечаю я. — Насильное сотрудничество вчерашних врагов…

— В тот момент Кириллу удалось убедить меня, что это самый приемлемый вариант. Я и сам рассматривал его в мыслях, когда думал, как решить вопрос. А Кирилл ещё и убедил по аргументам, что и как. Мы договорились, что будем заодно в любых вопросах, потому что оба стремимся и в самом деле уладить конфликт.

Я хмурюсь. Это он про моего похитителя говорит? Про того самого, кто вообще начал всю эту заварушку, выхода из которой теперь почти нет? Не может же папа доверять ему…

— Понимаю, о чём ты думаешь, — говорит он, глядя на меня так внимательно, как если и вправду читает мои мысли. — Я тоже поначалу меньше всего доверял именно ему. Пошёл на сделку, особо не раздумывая, ради того, чтобы тебя вернуть. А потом, все эти две недели, максимально настороженно вёл себя с Кириллом. Но, судя по всему, парень искренне раскаивается в том, что тебя похитил. Стремится уладить конфликт. Не знай я о факте похищения, ни за что бы не поверил, что он способен на это. Но, увы, я знаю, что это было. И не забуду никогда, как бы он ни пытался завоевать моё расположение. Поэтому, как я говорил, не доверяю там никому. Но всё-таки максимально прозрачно сотрудничаю в первую очередь с Кириллом, и то до бесконечности проверяя все его слова и предложения.

Глава 10

От лица Кирилла

Я не видел Марину месяц. Первые две недели я посвятил себя налаживанию отношений с её отцом, ведь помнил, как он важен для неё. Понимал, что не было никакого смысла начинать проявлять свою симпатию к бывшей пленнице без того, чтобы хоть немного реабилитироваться в её глазах. А лучший способ сделать это — заручиться поддержкой её папы.

К тому же, Марине нужно было время, чтобы прийти в себя и, возможно, смягчиться ко мне, если не соскучиться хоть немного.

Но я оказался излишне самонадеянным по обоим пунктам. Спицына мы не просто недооценивали — мы даже не представляли, каким жёстким он может быть. И прощать едва ли вообще умел. Мы, конечно, действовали вместе и вроде как даже общались, но я слишком хорошо чувствовал его настороженность. Она не прекращалась несмотря ни на что, хотя я уже давал понять, что жалею о похищении. Всячески проявлял это и словами, и делами.

И да, мне всё ещё приходилось делать вид, что похищение Марины было моей идеей. Потому что настрой нашего с Антоном отца был даже похуже, чем у Спицына. Не самое лучшее время для таких новостей. Из нас двоих с братом только я мог выдержать этот гнев и только я мог попытаться уладить ситуацию. Балансировать между Спицыным и собственным отцом… Ещё вопрос, кому из них меньше нравилась идея сотрудничать со вчерашним конкурентом и даже врагом.

Папа очень злился на меня за своевольную сделку и за возвращение Марины. Тем более, когда узнал, что Спицын соврал насчёт убитого охранника и смертельно раненного Антона. Мне с огромным трудом удалось убедить всех, что всё к лучшему, хотя, конечно, понятно, что ситуация так нормализоваться не могла.

А скоро стало понятно, что она только обострялась, грозя перерасти в настоящую катастрофу. Попытки решить её приносили всё меньше результата. Тогда мне и пришла идея о свадьбе, как о необходимости.

Хотя, конечно, совру, если скажу, что и раньше об этом не думал. Марина приходила в мои мысли чуть ли не каждый день, и это несмотря на загруженность. Снилась тоже достаточно часто… И после каждого такого раза становилось всё труднее возвращаться в реальность, где она слишком далека.

Какой бы заманчивой ни была мысль, что девочка меня вовсе не ненавидела, а будет даже рада видеть, когда я появлюсь в её жизни снова — умом понимал, что это далеко не так. Да, иногда она смотрела на меня доверчиво, чуть ли не в поисках защиты, иногда — с любопытством, какой-то непосредственной заинтересованностью. Но всё это — не то же самое, что симпатия как к мужчине. А её я если и чувствовал, то во время поцелуя, которому Марина отдавалась со всей страстью, забыв об обстоятельствах. И всё же это — физика. Умом она меня ненавидела, и как раз именно это в её глазах я видел чаще всего.

Насколько я слышал из случайных телефонных разговорах Спицына с дочерью, в которых я вникал, как безумный, желающий урвать хоть что-то о ней — Марина наслаждалась жизнью на свободе. Я ей, наверное, уже и забылся. Явлюсь снова, попытаюсь сблизиться — получу отпор.

Так что свадьба поможет не только бизнесу, но и мне. Как это ни было дико, но, похоже, мои единственные шансы — сначала не дать Марине выбора, навязав ей своё общество, а потом уже расположить её к себе. Предварительно запасаясь всем терпением, что только у меня было.

Права на ошибку у меня больше нет. Это я решил наверняка. Даже из руин можно создать нечто особенное, а не превращать их в пепел.

***************

Марина прекрасно выглядит. Я бы и в обычных условиях с трудом оторвался бы, а уж после долгой разлуки…

Невинной девочке на удивление идут яркие губы. Красный оттенок так подчёркивает всю их полноту и изящность, что я будто снова чувствую сладость того поцелуя. Спускаюсь ниже, по тонкой шее, украшенной колье из розового золота. Судя по всему, это её любимый метал.

Стараюсь не особо пялиться и не смущать девочку преждевременно. Она пока ещё не моя, как бы ни было заманчиво считать иначе. Так что просто скольжу взглядом по вечернему чёрному платью с разрезом, открывающим стройные ножки при ходьбе. Плечи оголены, открывая красиво очерченные ключицы и чуть ниже, но не позволяя увидеть грудь, которая сейчас, судя по всему, без лифчика.

Ещё некоторое время вожу по соблазнительной фигуре взглядом, пока не чувствую, что Марина смотрит на меня.

Сокращаю между нами расстояние, подхожу. Мы пока не в главном зале. В гардеробной, наедине.

В лучшие времена я бы этим, безусловно, воспользовался иначе, чем собираюсь. Но, увы, обстоятельства таковы, что вырванные у собравшихся минутки стоит использовать на разговоры.

— Добрый вечер, — мягко здороваюсь, пытаясь разгадать её нечитаемый взгляд. В итоге не нахожу ничего лучше, чем спросить напрямую. — Как настроение?

— Какое должно быть, такое изображу, — сухо выдавливает Марина, явно давая понять, что её лишь вынуждают делать то, чего от неё ждут.

Я это и так знал, поэтому почти не реагирую даже внутренне. Лишь подмечаю про себя, что пропасть шире, чем думал. Одним прыжком не обойтись, придётся строить мост.

Но это потом. Пока надо довести ситуацию до свадьбы, не оставляя Марине выбора. У неё ведь и так его нет, причём по причинам более серьёзным, чем моё желание — так что не стоит поддаваться на её страдальческий вид. На жалость меня не пробить, уж точно не сейчас.

— Нам придётся выйти к гостям, — обвиваю её плечи рукой, — И выглядеть при этом счастливыми молодожёнами. Такое настроение от тебя ждут.

Она вздрагивает, как от удара, каким, безусловно, и воспринимает мои слова. Я ведь не только успокаивать не кинулся, а ещё и будто воспринял её ответ, как должное. Касаюсь, к тому же.

Марина в натянутую струну мгновенно превращается, но всё равно не прячет коготки. Хотя смотрит более настороженно, пусть и мельком.

— К чему этот спектакль, — морщится она и слегка отшатывается, чтобы стряхнуть мою руку. — Все собравшиеся и так всё понимают. А кто ещё нет, тому в целом всё равно.