Снайпер-инструктор

1 - Гости из Ленинграда.

Последние  дни  перед  войной  мне  хорошо  запомнились. К  нам  в  Данилов, как  и  в  прошлое  лето, приехали  гости  из  Ленинграда. Это  три  маминых  сестры: Мария, Павля  и  Лариса. Тётя  Павля  приехала  вместе  с  мужем  Иваном  Александровичем. Родственники  любили  гостить  у  нас,  им  нравился  Данилов – тихий, провинциальный  городок, и  наше  гостеприимное  семейство.

По  такому  торжественному  случаю,  мама  послала  меня  в  магазин  за  продуктами, и  как  водится, за  бутылочкой  хорошего  вина.  Предвкушая  праздничный  обед,  я  шёл  по  улице, насвистывая  какую-то  мелодию. После  короткого  утреннего  дождя, из-за  облаков  выглянуло  солнце,  подул  тёплый  июньский  ветерок. Я  перепрыгивал  через  грязь  и  лужи,  стараясь  не  испачкать  новые  ботинки. 

До  ближайшего  продуктового  магазина, под  названием  «Мосаинский», было  не  далеко, всего  два  квартала. И  вот, оказавшись перед  стеклянным  прилавком  винного  отдела, я  разглядывал  бутылки  с  красивыми  этикетками. В  нашей  семье  водку  никто  не  любил, все  предпочитали  сладкие  виноградные  вина. Из  нескольких  сортов  на  прилавке, я  выбрал, по  своему  вкусу, кагор. В  другом  отделе  купил, по маминому  списку,  продукты.

Выйдя  из  магазина,  я  чуть  не  столкнулся  со  своим  другом  и  одноклассником, Олегом  Коровкиным. Мы  оба  обрадовались  встрече, всё же год  не  виделись. Олег  был  выше  меня  ростом  и  шире  в  плечах, в  его  рукопожатии  чувствовалась  мужская  сила. Он  знал, что  я  поступил  в  художественное  училище  в  Загорске  и  спросил: «Как  идёт  твоя  учёба, рисовать  стал  лучше?»

- Наверное,  лучше, – ответил  я  смущённо, и  уточнил: «Нас  учат  не  только  рисовать, но  и  делать  игрушки  из  пластмассы  и  папье-маше».

- Это  же  здорово! – улыбаясь,  воскликнул  Олег, затем  отошёл  на  шаг, разглядывая  меня  со  стороны.

- А  ты, Коля,  повзрослел, но  за  этот  год, пожалуй,  не  подрос. Ну,  ничего, в  армии  вытянешься.  Пойдём  ко  мне,  угощу  тебя  твоей  любимой  вяленой  рыбой, завтра  махнём  на  рыбалку, – предложил  Олег, и при  этом  глаза  его  радостно  засветились.

Однако  от  такого  заманчивого  предложения  мне  пришлось  отказаться, ведь  надо  было  готовиться  к  экзаменам  за  первый курс.  Разговаривая, мы  простояли  минут  десять. Потом  Олег  проводил  меня  до  дома  и  рассказал  о  своих   новостях.

Наша  дружба  была  крепкой,  как  это  бывает  в  детстве. Раньше  мы  и  дня  не  могли  прожить  друг  без  друга. В  школе  сидели  за  одной  партой, после  уроков  опять  шли  гулять  вместе. В восьмом  классе  нас даже рассадили  за  разные  парты,  чтобы  на  уроках  не  болтали, но от этого дружба ещё больше окрепла.  В  наших  отношениях  иногда  появлялась  ревность  и  обиды, если  кто-то  из  нас  общался  с другими  ребятами. В  старших  классах, Олег  влюбился  в  мою  двоюродную  сестру,  Марусю  Смирнову. Она была красивой, стройной девушкой. Вроде  бы  надо  было  мне  содействовать  Олегу,  однако  я  всячески  препятствовал.  Маруся  вместе  со  своим  братом  Володей,  жила  три  года  в  нашей  семье  и  училась   вместе с нами, только  на  один  класс  старше  нас. Володя   учился  в  классе  на  ступень  ниже. Но  гуляли  мы  почти  всегда  вместе.

И  при  этой  встрече, Олег  не  удержался  и  спросил:

- Маруся  дома?

- Нет, – ответил  я, –  она  с  Вовой  уехала  к  отцу  на станцию  Пантелеево. Им  надо  помогать  по  хозяйству, работать  в  огороде.

- А  может  и  мне  поехать  помочь? – вопросительно  посмотрел  на  меня  Олег.

- Не  советую, – сказал  я, – у них  отец  строгий.  Он  тебя  не  примет.

Придя  домой, я  отдал  маме  сумку  с  продуктами. Вместе  с  бабушкой  она  готовила  обед  на  кухне.  Там  было  душно  и  жарко, так как топилась  печь. На  её  плите  что-то  варилось  и  жарилось, на  керосинке  кипел  чайник.  В  открытое,  небольшое  окно  на  кухню слабо  проникал  свежий  воздух.

- А где все гости? – спросил  я.

- Пошли  погулять  на  пруд, – вздохнула  бабушка, и  устало  села  на  стул, вытирая  передником  пот  со  лба.

- Иди  и  ты  погуляй, скоро  будем  обедать.

Коммунальный  дом,  в  котором  мы  жили, находился  на  улице  имени  Кирова, напротив  Преображенского  пруда. Бревенчатое, обшитое  крашеными  досками, здание выглядело  не  хуже, чем  соседние  дома, тоже в большинстве двухэтажные и деревянные. Кроме  нас  на  первом  этаже  по  соседству жила  семья, а  на  втором  этаже  две  семьи. Наша улица  вся  утопала  в  зелени. Вдоль  тротуара  росли  высокие  берёзы, но  в  войну  их  спилили  соседи  на  дрова. Дорога  и  тротуар  были  выложены  булыжником  ещё  пятьдесят  лет  назад, однако во  многих  местах  булыжник  осел, и  там  блестели  лужи. Город  издавна  славился  непролазной  грязью, и  лишь  в  центре  мостовые  выглядели  сухими  и  обихоженными. Преображенский  пруд  имел  такое  название  от  Преображенской  церкви,  расположенной  за  углом.  Вырыт  он  был  давно, о  чём  свидетельствовали,  росшие  по  берегу  высокие  ивы в  три  обхвата. Пруд  являлся  излюбленным  местом  отдыха  Даниловцев,  он привлекал  к  себе  своими  большими  размерами, таинственной  глубиной  и  красивым  отражением  деревьев.

В  тот  день   народу  здесь  было  мало. Приближаясь  к  пруду, я  ещё    издалека  увидел  папу  и  гостей, медленно  идущих  по  песчаной  дорожке. Мои  братишки-близнецы,  Саша  и  Вова, кидали  камешки  в  воду,  разгоняя  стаи  гусей  и  уток.   Папа  с  Иваном  Александровичем  шли  впереди  женщин  и  беседовали  о  чём-то  своём, видимо,  как  всегда  о  политике. Когда  я  подошёл  к  гостям,  тётя  Маня  радостно  воскликнула:  «Вот  и  Коля  пришёл!» Женщины  прервали  свой  разговор  и  засыпали  меня  вопросами. Их  интересовали  мои  успехи  в  учёбе, а  также  спросили,  когда  состоятся  экзамены. Я  кратко  рассказал  им  об  учёбе, что три экзамена  уже  сдал, а последний будет  двадцать  второго  июня. После  моего  сообщения  тётушки  продолжили  свою  беседу. Они  с  большой  ностальгией  вспоминали  обеспеченную,  дореволюционную  жизнь. Мама  с  папой  мало  мне  рассказывали  о  своей  молодости. Многие  моменты  из  воспоминаний  женщин  были  для  меня  новыми. Например,  я  знал,  что  у  маминых  родителей  (Верещагиных) семья  состояла  из  восемнадцати  человек  детей, и  жили  они  не  бедно. Но  для  меня  стало  неожиданностью, что  тётя  Павля  окончила  Смольный  институт  благородных  девиц. Не  случайно, перед  её  приездом, мама  учила  меня  и  братьев,  как  вести  себя  правильно  за  столом. «Не  вынуждайте  меня  краснеть  за  вас  перед  тётей  Павлей», – говорила она.

2 - Начало войны

В  Загорск  я  приехал  накануне  последнего  экзамена,  21-го  июня  1941  года.  Жил  я  на  съёмной  квартире,  с  двумя  однокурсниками,  в  деревянном  доме.  На  следующий  день  мы  решили  встать  пораньше, чтобы  ещё  раз  почитать  учебники.  Для  этого  ребята  не  выключили  радио, надеясь, что  оно, как  обычно, начнёт  работать  в  шесть  часов  утра  и  разбудит  нас  гимном  Советского  Союза.  Но  голос  диктора  разбудил  нас  в  четыре  часа.

Так  мы  узнали  о  вероломном  нападении  фашистской  Германии  на  Советский  Союз. В  тот  момент  мы  отнеслись  к  этому  спокойно  без  лишних  эмоций.  Но  уже  после  войны, и  до  сих  пор, как  это  ни  странно, я  не  могу  спокойно  слышать  в  кино  объявление  войны  или  дня  Победы.  Комок  к  горлу  подкатывает.

Экзамены, конечно, отменили и  мы с  ребятами  со  всего  училища, отдельными  группами  направились  в  райвоенкомат.  Народу  там  собралось  очень  много, как  первого  мая  на  демонстрации.  Нас  оттуда, естественно,  выгнали, так  как  никому  ещё  не  исполнилось  восемнадцати  лет. Народ  в  толпе  возбуждённо  обсуждал  новость  о начале  войны. Слышались  возгласы:  «Советский  Союз  сильнее  Германии.  Да  мы  их  шапками  закидаем.  Войну  в  три  месяца  закончим  и  разобьём  Гитлера…» Вернувшись  в  училище, мы  узнали, что  решением  райкома  комсомола, весь  наш  курс  мобилизовали  на  военный  завод  № 11, чтобы  заменить  рабочих, уходящих  на  Фронт. Завод  находился  в  лесу, в  сорока  километрах  от  Москвы  и  тридцати  километрах  от  Загорска.  Его  цеха  были  под  землёй,  в  которых  изготавливали  противотанковые  гранаты. Работать  приходилось  почти  без  выходных, по  двенадцать  часов  в  сутки. Из  Загорска  на  завод  мы  ездили  рано  утром  на  рабочем  поезде,  иногда под  бомбёжкой. Через  пару  месяцев  мне  дали  первый  выходной,  и  мы  с  приятелем  поехали  в  Москву,  просто  так, из  любопытства. 

Москва  уже  находилась  на  осадном  положении  и  сильно  изменилась.  Год  назад  я  приезжал  сюда  поступать  в  промышленно - художественное  училище,  имени  Калинина.  Однако  поступить  в  это  престижное  учебное  заведение  мне  не  удалось.  Все  экзамены  сдал  на  пятёрку,  а  диктант  по  русскому  языку  написал  на  двойку. Оттуда  мне  посоветовали  ехать  в  Загорское  художественное  училище, где  экзамены  ещё  не  начались. И  теперь, второй  раз,  попав  в  Москву, я  увидел  её  другую. Большие  окна  магазинов, почти  везде  были  закрыты  мешками  с  песком. Мы  с  товарищем,  озираясь  по  сторонам,  пошли  от  Ярославского  вокзала  по  направлению  к  центру. Пройдя  немного,  наткнулись  на  баррикаду,  перегородившую  улицу. Оставался  лишь  проход  для  трамваев. Перед  баррикадой  стояли  противотанковые  ежи,  сваренные  из  рельсов. Над  городом,  ближе  к  центру,  висели  стратостаты, чтобы  мешать  самолётам  противника  бомбить. Стратостаты  выглядели  как  огромные  бочки,  висящие  в  небе, и  удерживаемые  канатами, чтобы  не  унёс  ветер. Про  то,  как  они  устроены,  мы  не  раз  слышали  по  радио, но  наяву  видели  впервые. Они  на  нас  произвели  сильное  впечатление. Из-за  этих  бочек  самолёты  не  могли  снизить  высоту  полёта, а  свысока  бомбы  падали  не  прицельно,  мимо  нужного  объекта. И  вот, возле  многоэтажного  здания, мы  увидели  авиационную  воронку  больших  размеров. Здание  заметно  не  пострадало, только  в  окнах  выбило  стёкла. Кругом  копошились  люди, они  заваливали  яму  и  ремонтировали  окна.  Несколько  прохожих, как  и  мы,  остановились  посмотреть  на  происходящее. Солидный  мужчина  в  шляпе, держал  даму  под ручку  и  испуганно  ворчал:

- Ты  сделала  глупость, что  не  уехала  со  своими служащими. Я  же  тебе  говорил,  скоро  в  Москве  будут  немцы.  Посмотри, они  уже  центр  бомбят!

Услышав  эту  речь,  два  парня, стоявших  рядом,  начали  грубо  требовать  у  мужчины  документы.  Они  обвинили  его  в  разжигании  паники. Мужчина  стал  протестовать:

- Вы  кто  такие?  Почему  я  должен  предъявлять  вам  документы?

Один  из  парней  показал  ему  удостоверение  сотрудника  НКВД.  Чем  всё  это  закончилось,  не  известно, так  как  мы  испугались  и  поспешили  назад  к  вокзалу. У  нас  не было  с  собой  никаких  документов, а  уличные  патрули  часто  проверяли  их  у  прохожих.

На  обратном  пути  мы  увидели  возле  продовольственного  магазина  длинную  очередь.  Там  можно  было  купить  кое-что  из  продуктов  за  деньги, хотя  действовала  карточная  система. У  нас  были  с  собой деньги, и  мы  встали  в  очередь. Рядом, на  столбе, висел  громкоговоритель. По радио  начали  передавать  сводку  «информбюро». Грозный  голос  Левитана  сообщил, что  наши  войска, в  ходе  кровопролитных  боёв,  оставили  город  Можайск. Это  означало, что  до  Москвы  немцам  рукой  подать. Многие  женщины  в  очереди  заплакали. Из  их  возгласов  стало  ясно, что  они  переживают  за  своих  сыновей  и  мужей,  которые  в  этот  момент  гибнут  на  фронте.

Домой  в  Загорск, мы  с  приятелем  вернулись  усталые, словно  после  смены, но  зато  купили  соли, хлеба  и  набрались  впечатлений.

Наступила  осень  сорок  первого  года.  Немцам  удалось  совсем  близко  продвинуться  к  Москве:  от  нашего  завода  фронт  проходил  всего  в  восьми  километрах, даже  было  слышно  иногда  канонаду. По  этой  причине  начальство  решило  эвакуировать  завод  на Урал. Кто  не  желал  туда  ехать, мог  взять  расчёт.  Я  уволился  и  отправился  домой, пристроившись  к  эшелону  нашего  завода. Путь  на  восток  лежал  сначала  мимо  Ярославля,  а  затем  мимо  Данилова. В  Ярославле  жили  братья  моего  отца, Павел  и  Глеб. Я  планировал  воспользоваться  случаем  и  навестить  их. Первые  два  вагона  в  эшелоне  были  пассажирские. Их  заполнили  рабочие  завода  и  беженцы  из  Москвы.  Меня  туда  не  пустили, там   было  очень  тесно, пришлось  сесть  в  тамбур  последнего  товарного  вагона. Здесь  тоже  было  многолюдно. Поезда  в  те  времена  ездили  с  небольшой  скоростью. За  время  пути  ноги  устали,  негде  было   присесть  из-за  тесноты, во  все  щели  дул ветер  и  я  заметно  продрог. Прижавшись  к  стенке, немного  вздремнул, мне  даже  что-то  приснилось, вроде,  как  приехал  в  Данилов.

3 - Сообщение о гибели Павлика

Летом 1942 года, к нам в дверь постучали. Был выходной день, все  находились дома. Я отворил дверь и увидел на пороге незнакомого солдата.   Не  решаясь  войти, он  спросил:

- Здесь живут Сержпинские? Я сослуживец Павла, он  дал  мне  этот  адрес.

-  Да, здесь, проходи, - пригласил я его.

Молодой парень, лет двадцати пяти, сняв пилотку, неуверенно вошёл. Папа пригласил его в комнату, радостно суетясь. Мы, надеялись услышать что-то  утешительное о Павлике. Но  солдат не спешил садиться, и стоя, глядя в пол,  произнёс:

- Он погиб на моих глазах.

Папа побледнел и сел на диван. Солдат тоже чувствовал себя не лучше. Я  придвинул к нему стул, предложил сесть. Он сел, опустив голову. Мама  заплакала, а  я,  нарушив  паузу,  спросил  солдата:

- Как  это  случилось?

-  У  вас  можно  закурить? – не  поднимая  глаз, в  свою  очередь  спросил  он. Мама  махнула  рукой,  вытирая  слезу:

- Курите, курите…

- Паша  дал  мне  этот  адрес, чтобы  рассказать  родственникам, если  с  ним  что-нибудь  случится.

Комната  наполнилась дымом, и запахом  винного  перегара, исходящего  от  солдата. Закуривая,  он  продолжал  говорить:

- Меня зовут Николай. Я родом из Ярославля и работал тоже на  резиновом  комбинате. Я  Павла  знал, ведь  он  был  начальником, а  он  меня  не  знал. Всех  рабочих  он  не  мог  запомнить. Но  потом, на  фронте,  мы  стали  друзьями. Он  был  пулемётчиком, а  я  вторым  номером. Он  был  для  меня  и  отец,  и  старший  брат. Воевали  мы  вместе  всего  четыре  месяца, но мне  кажется,  я  знал  его  всю  жизнь.

Солдат  стряхнул  пепел, в  стоявшую  на  столе  пепельницу и, затянувшись,  выпустил  под  потолок  клубы  дыма.    

- Погиб  Паша  первого  апреля,  в  деревне  Верзино, Смоленской  области. Дело  было  так. Эту  деревню брали  то  мы,  то  немцы. Она  несколько  раз  переходила  из  рук  в  руки. В  очередной  раз  мы  выбили  оттуда  немцев  и  заняли  старые  окопы  на  берегу  ручья.  Ещё  всюду  лежал  снег,  мы  замёрзли  и  выпили  для  сугрева.  Нас  разморило  и  мы  уснули.  Проснулись  от  взрывов, начался  миномётный  обстрел. Потом  немцы  пошли  в  атаку, а  мы  открыли  по  ним  огонь  из «Максима». Патроны  в  пулемётных  лентах  стали  заканчиваться, и  я  отполз  в  соседний  окоп, где  лежал  запасной  ящик  с  патронами.

В  это  время, рядом  с  Пашей,  разорвалась  немецкая  мина,  и  пулемёт  замолк. Я  бросил  ящик,  побежал  к  нему, чтоб  помочь. Паша  лежал  на  краю  воронки, а  вокруг  весь  снег  забрызган  кровью. Его  ноги  вместе  с  сапогами, по  колено, были  оторваны. Он  ещё  находился  в  сознании  и  велел  мне  стрелять. Но  как  стрелять, если  пулемёт  повреждён,  патроны в ленту не  заряжены  и  друг  может  умереть  от  потери  крови. В  нашем  взводе  ещё  имелся  ручной  пулемёт,  который  сдерживал  натиск  противника. Я  перетянул  остатки  ног  раненому  жгутом, чтобы  остановить  кровь,  взвалил  на  спину  и  потащил  в  тыл,  в  деревню. Тащить  приходилось, в  основном,  ползком,  так  как  свистели  пули  и  рвались  мины. Паша  то  терял  сознание,  то  приходил  в  себя  и  просил  пристрелить. Он  кричал  от  боли, и,  скрипя  зубами  говорил:  «Не  дай  мучиться,  пристрели….  Всё  равно  я  нежилец». Николай  всхлипнул,  когда  говорил  последнюю  фразу.

- Но  как  я  мог  своими  руками  убить  друга.

Он  опустил  голову,  закрывая  лицо  пилоткой,  его  плечи  вздрагивали. Мы  тоже  всей  семьёй  рыдали. Наплакавшись  досыта,   папа  спросил:

- Что  было  дальше? Солдат  вытер  лицо  пилоткой  и  сказал  устало:

-  Дальше  я  увидел  возле  деревни  санитарную  повозку.

 Санитары  собирали  на  поле  раненых.  А  я  кричал  им.  Но  они  уехали,  не  подождали.  Пока  я  тащил  Пашу,  меня  тоже  ранило  в  руку,   сразу  я  не почувствовал,  только  в  рукаве  появилась  липкая  кровь. В  деревне  мне  удалось  найти другого  санитара,  который  перевязывал  раненых  в  полуразрушенном,  кирпичном  доме. Он  оказал  нам  с  Пашей  необходимую  помощь,  перевязал  и  послал  меня  за  повозкой, так  как  моя  рана  была  не  значительна.  Я  вышел  за околицу,  догонять  санитаров, а  в  это  время  немцы,  с  фланга,  вошли  в  деревню.  Через  сутки  наши батальоны  вернули  свои  позиции, и  я  сразу  пошёл  в  тот  дом,  где  оставались  раненые,  там  увидел  их  всех  мёртвыми. Среди  убитых  был  Паша  и  санитар.  У  всех  краснели  в  головах  пулевые  отверстия. Стало  ясно – это  немцы  их  застрелили.              

Выслушав  до  конца  историю  гибели  нашего  Павлика,  мама  с  папой  уговорили  гостя  с  нами  пообедать, накормили его  отварной  картошкой  в  «мундире».  Её  мы  уже  копали. Она  подросла, но  была ещё  мелковата.

Потом  мы  проводили  Николая  на  вокзал,  папа  попросил  его  сообщить  в  Ярославский  военкомат,  что  Павел  погиб,  а  не  пропал  без вести. Тот  обещал  всё  сделать, приглашал  нас  в  гости.    

В следующий выходной день я съездил к Николаю, мама велела отвезти ему немного картошки. Я застал его в сильной депрессии:  он никуда не выходил из дома, голодал. После лечения в госпитале, его  состояние было на грани психического расстройства. Раны тоже беспокоили. Я помог ему оформить паёк, как инвалиду и сходил с ним в военкомат, где он при мне рассказал о гибели Павла. (В  книге  памяти  музея  Ярославского шинного завода записано, что  Павел  погиб  первого  апреля  1942 г. в деревне  Верзино,   Смоленской  области).

4 - Направление на фронт

Осенью, меня послали  в  колхоз, вместе  с  другими  служащими, теребить       лён. Повестку из военкомата мне привёз посыльный, на  трофейном  мотоцикле,  прямо в поле. Когда я взял эту бумажку в руки, мне стало жутковато, вся  романтика куда-то исчезла, умирать не хотелось. Я вспомнил о недавней гибели Олега Коровкина, нашего Павлика, значит и мне придётся умереть. Эту реальность, в той ситуации, я отчётливо осознал, и в мыслях стал готовить себя умереть за Родину.  

В тот же  день  мне  надо  было  явиться  в  военкомат,  поэтому  я  сразу  поехал  с  мотоциклистом  домой. Переодевшись  в  одежду  похуже, потому  что  её  всё  равно  придётся  поменять  на  военную  форму,  я  пошёл  в  военкомат, а  потом  на  вокзал. Меня  провожали  мама  и  Саша  с  Вовой.  Теперь  они  будут  жить  втроём.

Мама не плакала, но была очень  серьёзной. Она  вручила  мне  карандаш, тетрадь и просила писать письма, хотя бы одну строчку.

Привезли нас новобранцев в лес, недалеко от села Песочное, это километров тридцать  от  Костромы. Там  мы  сами  копали  для  себя  землянки, обустраивали  свой  быт.

Зачислили меня в учебный снайперский полк, входивший во вторую  учебную бригаду. Прослужил там  почти  год, а  летом 1943 года, меня  перевели  в  Москву,  в  центральную  школу  инструкторов  снайперского  дела.  Прибыл  я  туда  уже  с  погонами  сержанта  и  был  назначен  заместителем  политрука  роты. Командиром нашей роты в школе, был герой Советского Союза,  известный снайпер с Ленинградского фронта, Владимир Пчелинцев. Так, в  третий  раз,  я  оказался  в  Москве, которая  преобразилась  на  мирный  лад, потому  что  фашистов  уже  гнали  на  всех  фронтах.

Центральная школа инструкторов снайперского дела находилась на станции Вешняки на окраине Москвы. Поездом можно было доехать до Ярославского вокзала за пятнадцать минут.

Сержпинский Николай Сергеевич.

Как-то  раз,  будучи  в  городе  в  увольнении,  я  зашёл  в  фотоателье  и сфотографировался,  а  фотографию  отправил  маме  в письме.

Учили  курсантов  в  снайперской  школе тринадцать  месяцев, по  очень  насыщенной программе.  В  то  время  в  офицерском  училище  учили  девять  месяцев, нам  же, после окончания учёбы присваивали  звание  не выше  старшины. Занятия  по  стрельбе  у курсантов  были  основными. Нас учили  стрелять  из  всех  видов  стрелкового  оружия, как  нашего, так  и  трофейного.

Стоит  ли  рассказывать  об  учёбе  в  снайперской  школе. Почти  все  дни  там  были  похожи  друг  на  друга, да  и  методы  обучения, возможно,  являются  до  сих  пор  государственной  тайной. Одно  надо  сказать, что  гоняли  нас  на  совесть.  Кроме  стрелкового  дела,  большое  внимание  уделялось  физической  подготовке, а  так  же обучали  немецкому  языку, который я после восьми классов школы неплохо знал, и с интересом  изучал.           

В сентябре 1944 года,  вместе  с  тридцатью   курсантами,  меня  направили  в одиннадцатую гвардейскую армию, входившую в состав третьего Белорусского  фронта.  В  снайперской  школе  нам  выдали  трёх  суточный  паёк, смену  белья  и  шинели  из очень  ценной  английской  шерсти.  С  вещевыми  мешками,  скрученными  шинелями, но  без  оружия, (его  выдали  на  передовой) мы  добрались  до  штаба  армии, в сопровождении офицера. Штаб одиннадцатой гвардейской армии  находился  на окраине  небольшого  городка,  где-то  за  Минском.  Через  Минск  мы  проезжали  и  меня  поразили  масштабы  разрухи  в  городе. Да  и  везде  в  Белоруссии  следы  недавних  кровопролитных  боёв  были  хорошо  видны.

Когда  мы  прибыли  на  место  назначения, нас  построили  перед  штабом  в  шеренгу  и  велели  ждать. К  нам  вышел  командующий  одиннадцатой  гвардейской  армией, генерал  Галицкий  Кузьма  Никитович. Боевого  генерала  я  увидел  впервые. Держался  он  просто, не  заносчиво  и  произвёл  на  меня  хорошее  впечатление.

Генерал  выступил  перед  нами  с  короткой  речью, рассказал  о  боевом  пути  армии, что  она  участвовала  в  разгроме  врага  под  Москвой. Он  так же  поставил  перед  нами  задачу  на  ближайшее  будущее, это  добиться  превосходства  над  немцами  в  снайперских  поединках, чтобы  наши  снайпера  были  лучше  обучены  и  обладали  высокими  бойцовскими  качествами.  Галицкий  поговорил  с  каждым  курсантом,  проходя  вдоль  строя. На  это  он  потратил  больше  часа. Поравнявшись  со  мной, он  спросил  фамилию  и  откуда  я  родом.  Услышав  мою  фамилию,  поинтересовался, не  поляк  ли.  Я  ответил, что  русский, но  фамилия  польского  происхождения. Рядом  с  генералом  шёл  офицер,  и  он  подал  мне  направление.  В  завершение  нашего  разговора  Галицкий  пожал  мне  руку  и  объяснил,  что  подчиняться  я  буду  непосредственно  командиру  полка,  подполковнику  Приладышеву.

Когда  Галицкий  отошёл  от  меня  и  беседовал  с  другими  курсантами,  я  прочитал  выданное  мне  направление. В  нём  было  написано  следующее:  «Старшина  Сержпинский  Н.С.  направляется  в пятую, гвардейскую, Городокскую, ордена  Ленина,  красного  знамени  и  Суворова  второй  степени, стрелковую  дивизию,  в  21-й  полк, на  должность  снайпера-инструктора.  Использовать  только  по  назначению».

Дивизия  состояла  из  трёх  стрелковых  полков  и  полка  артиллерии.  То есть  он  выделил  по  одному  снайперу-инструктору  на  каждый  полк. Нас  четверых, направленных  в  пятую  дивизию, повезли,  вместе  с  другим  пополнением,  на  американской  автомашине  «студэбеккер». По  мере  приближения  к  фронту,  всё  отчётливее  слышались  раскаты  грома,  хотя  грозовых  туч  на  небе  не  было. На  душе  становилось  тревожно  и  тоскливо. Я  понимал,  что  и  у  моих  попутчиков,  такое  же  настроение. Чтобы  отвлечься  от  грустных  мыслей,  я  начал  разговор  с  ними  на  отвлечённые  темы. Всех  троих  курсантов, разумеется, я  хорошо  знал, а  Толик  Набоков  был  одним  из  моих  близких  друзей,  приобретённых  за  период  учёбы  в  снайперской  школе.

5 - Знакомство с командиром полка

Первые  дни  на  фронте,  мне  пришлось  находиться  при  штабе, поскольку  подполковник  Приладышев  забыл  обо  мне  и  в  штабе  не  появлялся.  Наша  армия  стремительно  наступала,   каждый  день  палатки  перевозили  на  новое  место, за десятки  километров  вперёд. По  штабной  карте  было  видно, что  мы  приближались  к  границе  с  Литвой. Эти  дни  я  тоже  не  сидел  без  дела, помогал  разбирать  палатку, грузить  штабное  имущество  на  машину,  а  потом  на  новом  месте  разгружать.

Командир  полка  появился  неожиданно, рано  утром.  Мы  с  Сергеем Винокуровым  только  успели  сбегать  в  кусты  по  нужде, как  следом  за  нами  в  палатку  вошёл  Приладышев. Мы  вытянулись  перед  ним.

- Доброе  утро, – поздоровался  он  и  присел  на  ящик.

Начальник  штаба, капитан  Соколов, спавший  в  углу,  поднялся  и  поздоровался  с  командиром  за  руку,  как  старый  приятель. 

- Пойдёмте  на  улицу  покурим, – предложил  он, и  мы  вышли  из  палатки. Подполковник  задел  фуражкой  за откидную дверь, обнажив лысину. Фуражка  упала  с  головы,  покатилась  по  земле. Винокуров  поднял  её  и  подал  командиру. При первой встрече я не  успел,  как  следует  разглядеть  подполковника.  Передо  мной  стоял седеющий,  не  бритый  человек,  среднего  роста,  с  добродушным  взглядом  серых глаз. Он достал  из  полевой  сумки  пачку  «Казбека», раздал  всем  по  папироске  и  протянул  мне:

- Закуривай.

-  Спасибо,  не  курю, –  смутился  я.

- Глупо  здесь  беречь  здоровье, – серьёзно  произнёс  Приладышев.

- Если  ему  дым  не  нравиться,  так  зачем  курить, – вступился  за  меня  начальник  штаба.

- Как  зовут то  тебя,  старшина? – поинтересовался  командир,  и  его  немолодое  лицо  засветилось  доброй  улыбкой.

- Николай  Сержпинский.

- Ну и  мудрёная  у  тебя  фамилия.  По  пьянке  не  выговорить.

От  него  попахивало  винным  перегаром,  лицо  раскраснелось, было  понятно, что  он  с  похмелья. В  снайперской  школе  нас,  курсантов  приучали  к  военной  дисциплине,  все  командиры  вели  себя  официально,  строго  требуя  соблюдать  Устав. Приладышев  же выглядел  простым  мужичком,  в  помятом  испачканном  мундире,  с  недельной  щетиной  на  щеках  и  под  хмельком. И  как  это  ни  странно – он  командовал  огромным  количеством  людей, гвардейским  полком.  На  фронте,  наверное,  командир  должен  быть  проще, и  Приладышев  был  типичным  командиром, фронтовиком. 

Пока  мы  разговаривали,  из  других  палаток  выходили  бойцы,  раздетые  по  пояс, поливали  друг  другу  воду  на  руки  и  умывались. Кругом  росли  кусты. Палатки  располагались в шахматном  порядке, среди кустов, а за ними  виднелся лес. Сентябрь время осеннее, с каждым днём становилось  прохладнее,  часто  шли  моросящие  дожди, наводя  тоску. Однако  тосковать,   было  некогда. Окружавшие  меня  люди  относились  ко  мне  по-доброму.

Принесли  с  кухни  в  термосах  кашу  и  чай.  Начался  завтрак. Мы  с  командиром,  сидя  на  бревне,  продолжали  беседовать  и  одновременно ели. Он  говорил  на  какие-то  отвлечённые  темы,  а  насчёт  моих  обязанностей  пока   умалчивал. Наконец,  как бы  боясь  меня  напугать, очень  спокойно  произнёс: «Сейчас  у  нас  в  полку  осталось  десять  снайперов,  а  по  штату  должно  быть тридцать. В  ближайшее  время нам  надо  пополнить  снайперский  взвод. Тебя,  старшина, назначаю  командиром  этого  взвода».

- Откуда  прибудет  пополнение? - поинтересовался я,  вешая  на  ремень пустой котелок. Командир  полка  тоже  закончил  трапезу,  закурил,  и  не спеша,  стал  разъяснять.

- Ты  сам  будешь  обучать  бойцов  снайперскому  делу. Наберёшь  из  каждого  батальона  по несколько  человек, из  лучших  стрелков. А  сейчас  я  познакомлю  тебя  со  снайперами, если  они  окажутся  здесь.

- Винокуров! – крикнул  он,  стоявшему  неподалёку  Сергею.

- Поищи  снайперов,  пусть  сюда  придут, все,  кого  найдёшь.

Вокруг  палаток  расположилось  более  ста  солдат,  в  основном  из  разведроты.  Будучи  эти  дни  при  штабе,  я  усвоил, что  вокруг  штабных  палаток,  всегда  находятся  какие-нибудь  подразделения,  из  числа  тех, которые  непосредственно  подчиняются  командиру  полка. Это  разведчики,  хозвзвод,  санитарный  взвод, отдельная  сапёрная  рота, и другие.

Пока  Винокуров  искал  снайперов, мы  с  подполковником  продолжали 

беседовать,  сидя  на  бревне.

- Вот  что, Коля, ты  не  волнуйся,  ко  всему  привыкнешь, - говорил  он  мне. 

- Я  с  Гражданской  войны  обстрелянный,  но  всё  равно  бывает  страшно. Так  человек  устроен. Только  я  в  отличие  от  тебя  научился  сдерживать  свой  страх.  И  ты  научишься.  Я  себя  так  успокаиваю. Какая  разница,  когда  и  где  умирать, дома  от  болезни,  или  в  бою – смерть  везде  одинакова. Умирать  тоже  когда-нибудь  придётся, если  даже  сто  лет  проживёшь. Люди  рождаются, чтоб  умереть.

В это время  к  нам  подошли  Винокуров  и  пятеро  солдат  со  снайперскими  винтовками. У  одного  из  снайперов  были  на  погонах  лычки  сержанта.

- Товарищи  снайпера, это  ваш  новый  командир  взвода, – представил  меня  подполковник. - Прошу  любить  и  жаловать, за  непослушание  расстрел, -  шутя,  добавил  он.

6 - На допросе у особиста

Освобождённый  от  фашистов  литовский  посёлок  почти  весь  сохранился.  Разрушенных  домов  здесь  было  не  много. На  штабной  машине мы  доехали  до  здания, где  решили  расположить  штаб  дивизии, и  одновременно  штаб  двадцать первого  полка.  Здание это было  старинное, кирпичное, в  два  этажа. Когда  проезжали  через  посёлок,  то  я  отметил, что  по  размеру  он  был  меньше  Данилова, примерно  на  треть. Много  здесь  имелось  кирпичных  домов. В  центре  стоял  красивый  костёл. Повсюду, на  улицах  толпились  гвардейцы. Командиры  устраивали  их  на  постой  в  дома  местных  жителей, но  сделать  это  было  не  просто:  шутка ли,  поселить  дивизию, численностью  около  шести  тысяч человек. 

Возле  здания, куда  мы  приехали,  толпилось  много  солдат и офицеров. Они  разгружали с машин  ящики  и  коробки.  На  высокой  черепичной  крыше  колыхался  флаг  с  фашистской  свастикой.  Похоже, что  здесь  был  немецкий  штаб  или  комендатура.  Двое  красноармейцев  полезли  на  крышу,  и  люди,  стоявшие  в  низу, с  интересом  смотрели, как  они  скидывали  ненавистный  флаг  и  укрепляли  свой,  советский.  Когда  флаг  был  заменён, работа  по  разгрузке штабного  имущества  возобновилась. Спрыгнув  с  машины  на  землю, я  обратил  внимание  на  группу  молоденьких  девушек  в  военной  форме. Они  тоже  несли  какие-то  вещи, а  солдаты,  суетясь  вокруг  них,  предлагали  свою  помощь.

Близился  вечер. Сквозь  фиолетовые  облака  на  западе, проглядывало  багровое  солнце. С  той  стороны  громыхал  удаляющийся  бой.  Привезли  в  термосах  обед  и  одновременно  ужин. Я  с  утра,  как  и  большинство  солдат,  не  ел. После  сильного  нервного  напряжения  во  время  боевых  действий,  силы  иссякли,  и  очень  хотелось  кушать. Ужинал  я  в  штабе, вместе  с  солдатами  из  разведроты. Их  командира,  Сергея  Винокурова, не  нашёл. Мы  сдружились, и  мне  сейчас  хотелось   поделиться с ним  своими  впечатлениями  и  переживаниями. 

О  выполнении  задания,  я  решил  доложить  командиру  полка  сразу  после  ужина. Его  я  нашёл  в  одном  из  кабинетов.  О  том, что  немцы  в спешке  покидали это здание, свидетельствовали  многочисленные  вещи  и  мебель,  оставленные  повсюду. На  некоторых  дверях  висели  таблички  на  немецком  языке.

Приладышев  находился  в  компании  незнакомых  мне  офицеров, среди  них,  в  комнате  был  полковник. Как  потом  оказалось,  это  командир  дивизии  Волков. Офицеры  пили  водку  и  закусывали  салатом  из  овощей. В  комнате  вкусно  пахло  луком.

- Товарищ гвардии полковник,  разрешите  обратиться  к  товарищу гвардии  подполковнику! – громко  произнёс  я,  приложив  руку к пилотке. Полковник  удивлённо  взглянул  на  меня, и,  жуя,  сказал: «Разрешаю».        

- Товарищ  подполковник, ваше  задание  выполнено,  пулемётчики  уничтожены! 

- Зачем  так  кричать,- улыбаясь,  сказал  Приладышев, - мне  всё  известно. С  тобой  хочет  срочно  побеседовать  начальник  особого  отдела, гвардии  майор  Куликов. Найди  его, он  на  втором  этаже.

-  Есть, – крикнул  я, потом  повернулся  кругом,   вышел, и  радостный    поднялся  по  широкой  лестнице  на  второй  этаж.  Там  стал  спрашивать, где  находится  особый  отдел. Мне  подумалось, что  в  особом  отделе  меня  будут  хвалить  за  мои  заслуги.  Встречный  офицер  показал  мне  дверь, где  расположились  особисты.  Затаив  дыхание,  я  вошёл  в  просторную  комнату. Там  за  письменными  столами  сидели  несколько  офицеров  и  разбирали  папки  с  документами.  На  полу  стояли  металлические  переносные  ящики  для  секретных  документов. Такие же,  я  видел  в  штабе  полка.

- Товарищ  майор,  вы  меня  вызывали? – обратился  я  к  сухощавому  пожилому  военному,  с  погонами  майора.

-  Как  ваша  фамилия? – спросил  тот,  оторвавшись  от  своего  занятия, и,  услышав  мой  ответ,  подтвердил,  что  вызывал.

-  На  вас,  старшина,  поступил донос о  том,  что  вы  сочувствуете  фашистам. Было  сегодня  такое?

- Я  просто  обратился  к  санитару  с  просьбой  перевязать  раненого  немца.  Мне  было  его  жалко. Ведь  он  стал  пленным, а  к  пленным  надо  относиться  гуманно,  как  приказал  товарищ  Сталин.

- Признайся  честно,  ты  такой  гуманный,  из  дворян? – задал  вопрос  майор. От  этого  вопроса  я  потерял  дар  речи  и  не  знал  что  ответить.

-  Не  скрывай  правду,  от неё  зависит  твоя дальнейшая  судьба,- продолжал  майор, строго  глядя  мне  в  глаза.  Я  вспомнил  совет  Ларисы  и  стал  отрицать.

-  Никак  нет  товарищ  майор, мои  родители  обычные  служащие, а  их  родители  были  из  крестьян. 

- То,  что  ты  скрываешь, уже  наводит  на  подозрение.  Имей  в  виду,  если  вздумаешь  дезертировать,  поймаем  и  расстреляем. Теперь  ты  будешь  у  меня  в  чёрном  списке.

-  Как  же  так, товарищ  майор, - взволнованно  сказал  я, - сегодня  в  бою,  я  уничтожил  десять  фашистов. Среди  них  половина  пулемётчиков. Сколько  жизней  наших  солдат  сохранилось,  благодаря  моей  работе?

После  этих  слов,  майор  стал  добрее  и  попросил  показать  ему  мою  снайперскую  книжку. Там, после  цифр, стояла  подпись  командира  первого  батальона, капитана  Озерова.  Посмотрев  записи  о  результатах  моих  действий,  майор  отпустил  меня,  больше  не  сказав  ни  слова.

Расстроенный  я  вышел  на  улицу,  постоять  на  крыльце,  чтоб  успокоиться.  Было  уже  темно,  и  шёл  моросящий  дождь, нагнетающий тоску.   Мне  очень  хотелось  с  кем-нибудь  поговорить, высказать  свои  обиды,  выговориться.  Под  навесом  крыльца  стояли  двое  часовых. Луч  фонарика  ослепил  меня.

7 - Партийное собрание

Перед отправкой нашей дивизии на передовую, мне принесли сразу два письма из дома. Одно письмо было написано раньше, другое на неделю  позже. Мама спешила сообщить, что получила письмо от Володи Смирнова. Он воевал  рядом со мной, на третьем белорусском фронте, вот только не написал, в какой  части. Адрес полевой почты мама прислала. По этому адресу письмо я Володе  отослал, но ответа не получал. Может быть, полевая почта не сработала. Пытался я искать брата в своей дивизии, но Смирновых оказалось больше, чем  Ивановых. Легче искать иголку в сене.

Ещё  мама  писала, что  Маруся  поступила  учиться заочно в  Даниловское  педагогическое  училище,  которое  мама  тоже  закончила,  когда  была  ещё  не  замужем. Работала  Маруся  по-прежнему  в  школе  пионервожатой. Про  Сашу  с  Вовой  мама  сообщила,  что  в  школе  они  учатся  хорошо, но  постоянно  хотят  есть, с  продуктами  проблема. То, что  дают по  продовольственной  карточке, не  хватает. Приходится  ходить  по  деревням  выменивать  на  вещи  картошку. Вещей  подходящих  в  доме  не  осталось. Эти  новости  меня  очень  расстроили, настроение  испортилось,  ведь  я  ничем  не  мог  помочь  самым  близким  мне  людям.

С  таким  мрачным  настроением  я  ехал, вместе  со  своими  ребятами  из  снайперского взвода, в грузовой автомашине, покрытой  брезентом. Настроение  портилось  ещё  из-за  погоды, дождь  зарядил  надолго, по-осеннему. 

Сначала нас везли по хорошей, шоссейной дороге, а затем колонна  свернула на просёлочную дорогу. Временами машины шли по ступицу в воде, по  глубоким  лужам. Брезент намок, стоило к нему прикоснуться, как  вода  в  месте прикосновения текла ручейком. Двигались медленно, в течение  нескольких  дней. Часто  машины  застревали, и  солдаты  дружно  их  толкали. Но, несмотря  на  неблагоприятную  погоду, поездка  скрашивалась красотой  природы,  мимо  которой  проезжали. В  Литве  росло  много  прекрасных  лесов, в  большинстве  сосновых. Здесь были  озёра  и  реки, хорошие  места  для охоты и рыбалки. Но, конечно, всей  Литвы  мы  не  видели. Там, куда  мы  ехали, тяжело громыхало – это вели огневую дуэль советские и немецкие  батареи.  Снайпера  заметно  волновались, среди  них  было  немало  новобранцев.

Рядом  со  мной  сидел  худощавый  парень. От  скуки  я  начал  с  ним  разговаривать, спросил  его  имя. Мы  познакомились. Звали  его  Родион. Оказалось,  что  он  до  этого  служил  в  учебном  снайперском  полку,  возле  Костромы, где  начинал  и  я  свою  военную  службу. Почти  всю  дорогу  ехали молча, разговаривали  между  собой  мало, каждый  думал  о  своём, но  в  последний  день  разговорились  и  перезнакомились.

За  километр  до  передовой  весь  личный  состав  дивизии  высадили  из  машин, дальше  пошли  пешком.  Наша  дивизия  должна  была  сменить  другую  дивизию,  державшую  фронт  протяжённостью  три  километра. Я  отыскал  командира  полка  и  спросил,  куда  мне  вести  взвод. Он  велел  расположиться  возле  штаба, а  затем  распределить  снайперов  по  батальонам. Мои  ребята помогали нести ящики  со  штабным  имуществом. Поселились  мы  в  готовых  землянках, которые  построили  до  нас,  солдаты,  уходившие  теперь  в  тыл.  Штаб,  как  обычно, обустроили на удалении  от  передовой,  метров  на  пятьсот. Рядом  со штабом  полка,  на  этот  раз,  расположился  и  штаб дивизии.  

  Фотография из семейного архива. Партийное собрание.    

В  первые  дни  я  занимался  распределением  снайперов  по  батальонам  и  организацией  их  работы  на  линии  фронта. Проводил  обучение  новичков  на практике, в боевой обстановке. Сам я очень уставал от беготни по  батальонам. Тяжёлую винтовку приходилось перекидывать с одного плеча на другое. Плечи  по  ночам  ныли.    

Однажды,  когда  я  вернулся  в  штаб  полка, замполит, сообщил  мне,  что в  шесть  часов  вечера  состоится  полковое  партийное  собрание, и  мне  тоже  надо  быть там. Ещё  в  снайперской  школе я  вступил  кандидатом   в  члены  ВКПБ (б).  Собрание  проводили  прямо  на  улице,  возле  перелеска. На  деревьях, окрашенных в осеннюю желтизну, висел большой портрет Сталина  и  различные  плакаты – это  называлось наглядной агитацией. Тут же прикрепили экран,  чтобы  после  собрания  показать  фильм. Часы,  которые  мне  подарили  родители на  день рождения,  я  потерял,  оборвался  ремешок,  поэтому, чтобы  не  опоздать,  я  пришёл  на  собрание  пораньше. Там  уже  были  несколько  человек  вместе  с  замполитом.  Он, увидев  меня,  крикнул:

- Старшина,  подойди  сюда!  Я  подошёл, отдал  честь  под  козырёк,  как  положено. Замполит  строго сказал:

- Тебе  надо  выступить. Расскажешь  о  своих  делах, как  снайпера  воюют,  какие  у  вас  трудности.

Я  пытался  отказаться,  но  майор  настоял  на  своём. Пришлось  выступить. Написать  выступление  было  не  на  чем,  и  я  говорил  без  бумажки, собирая  мысли  на  ходу.  Получилось  выступление  не  хуже, чем  у  других,  мне  даже  аплодировали. После  собрания  смотрели  фильм  «Чапаев», а  перед  фильмом  была  короткая  кинохроника.

Во время просмотра фильма на улице вначале сгустились сумерки, а затем совсем стемнело. Впереди, наискосок от меня на лавке, среди других бойцов, я увидел знакомое лицо, освещённое скользящим лучом кинопроектора. Где я этого солдата видел, ни как не мог вспомнить. Потом, на следующий день, вспомнил, что он очень похож на того парня, который преследовал меня возле Данилова, когда я нёс, возвращаясь из командировки,  деньги, налоговый сбор. Возможно, это не он, просто похож.

8 - Красавица санинструктор

В  первых  числах  октября  наша  армия  задержалась  на  занятых  позициях, южнее  литовского  города  Вилкавишкис. Немецкая  оборона проходила  по  западному  берегу реки Шеймена.  Оборонительные сооружения  противник  подготовил  заранее, и  сильно  укрепил, поэтому наше  командование вынуждено  было остановить  наступление  и  перейти к выжидательной  обороне. В  эти  дни  затишья,  в  21-й  полк,  прислали  молодую  девушку, санинструктора, с  погонами   лейтенанта  медицинской  службы. Это была  на  редкость  симпатичная  блондинка.  Её  голубые  глаза сразили  наповал  многих  мужчин. О  её  красоте  быстро  разнеслась  молва.  Не  только  наш  полк, но  и  вся  дивизия  сохла  по  ней. Многие  притворялись  больными,  лишь бы  найти  повод  познакомиться  с этой  красавицей.  

Я  не  притворялся, а  на  самом  деле  простудился,  ведь  стояла  сырая  ветреная  погода. Чувствуя  сильное  недомогание, я  направился  в  медпункт, расположенный  неподалёку  от  штаба, в  просторном  блиндаже.

Спускаясь  по  ступенькам  в  блиндаж, я  почувствовал   запах  женских  духов  и  запах лекарств,  хлынувших  мне  в  лицо  вместе  с  тёплым  воздухом. В  медпункте  было  не  многолюдно, несколько  санитарок,  ели  горячие  щи  из  глиняных  мисок, так  как привезли  обед. Все  эти  женщины  тоже  были,  в большинстве, молодые,  но  обычные, измотанные  тяжёлой  военной  службой,  и  на  них  мало  кто  обращал  внимание,  как  на  женский  пол. Редко  с  ними  заигрывали.

- На  что  жалуешься  боец? – с  улыбкой  спросила  санитарка.

- Наверное,  простудился, горло  побаливает,  и  голова  как  чугунная,- ответил  я  охрипшим  голосом.

В  этот  момент  из-за  ширмы,  отгораживающей  половину  блиндажа,  вышла  она,  о  которой  так  часто  приходилось  слышать  в  последние  дни,  но   не  доводилось   встречаться.  Когда,  я  её  увидел,  то  голове  сразу  стало  легче.  Девушка  была  так  хороша,  что  я  стеснялся  на  неё  смотреть. Ей  всё  было  к  лицу: и  новая  офицерская  гимнастёрка,  стянутая  в  талии  широким  ремнём, и выглаженная  юбка,  плотно  облегающая  бёдра, и хромовые  сапоги  на  стройных  ножках.

-  Так,  давай  я  посмотрю  твоё  горло, – сказала  она  деловито  и  села  на  ящик  рядом  со  мной. От  её  прикосновения меня  бросило  в  жар. Пока  она  меня  осматривала, в  медпункт  пришли  ещё  несколько  солдат  и  офицеров. Некоторые  из  них  нарочито  кашляли,  видно,  что  притворялись. Они  начали  шутить  и  пытаться  с  помощью  юмора  познакомиться.

Среди  пришедших  был  и  мой  уже  приятель, капитан  Озеров. Мы  с  ним  успели  подружиться,  так  как  я  часто  бывал  у  него  в  батальоне, и  в  часы  затишья  мы  играли  в  шахматы. Увидев  меня,  он  подковырнул:

- А  ты,  старшина  не  промах,  вовремя  заболел. Смотри,  опередят  тебя  другие  больные. Вон  их  сколько,  и  все  при  параде,  с  медалями. Женихи,  да  и  только.

-  Не  тушуйся, Коля, - поддержал  меня  знакомый  сержант, - здесь все  инвалиды,  у  них  понос,  не  дай  бог,  кашлянут,  вот  уж  грохот  будет…

От  этих  шуток  санитарки  дружно  захихикали,  а  санинструктор  строго  сказала:

-  Кто  не  болеет, прошу  покинуть  помещение.  И  все  эти  шутки  не  уместны!  А  вас,  старшина, я  направляю  в  медсанбат.  Придётся  там  полечиться  недельку.

Я,  конечно,  запротестовал.  Как  это  в  медсанбат,  ведь  мне  некогда  там  прохлаждаться,  надо  обучать  снайперов. Я  попросил  санинструктора дать  мне  лекарства,  чтобы  самому  вылечиться.

- У  меня  нет  ничего, кроме  аспирина, - объяснила  она. – У  вас  начинается  ангина, и  с  этим  не  шутят.

- Николай,  приходи  ко  мне  в  землянку,  я  тебя  быстро  вылечу, -  весело  сказал  Озеров. – У  меня  есть  хорошее  средство.

- Это,  какое  средство? – поинтересовалась  девушка. Она  пыталась  быть  строгой, но  её  нежное, по-детски, лицо  всё  равно  оставалось  добродушным.

- Обычное  народное  средство, - игриво  ответил  капитан, - мёд  с  водкой.  Хотите, и  вас  угощу.

- Я  водку  не  пью.

- Тогда  мёд  покушайте.

В разговоре, санитарки  назвали  свою  начальницу Светланой  Сергеевной. Теперь  её  имя  уже  не было  засекреченным. Всех  присутствующих  медсёстры  прослушали  и  сделали  выводы, что  тяжелобольных  нет.  Мне,  конечно,  хотелось  подружиться  со  Светланой, но  где уж  мне,  старшине  тягаться  с  капитаном.  Было  очевидно, что  санинструктор  отдаёт  предпочтение  Озерову. Она  больше  других  уделила  ему  внимания,  и  не  сводила  с  него  глаз. Капитан  Озеров  был  мужчиной  видным,  симпатичным, и  возраст  тридцать  лет, вполне  подходящий. А главное  - это  орден  на  его  груди  и  несколько  медалей.

После  медпункта  мы  с Озеровым  зашли  в  штабной  блиндаж.  Там  застали  на  месте  командира  полка. Обычно, его  трудно  найти, но  на  этот  раз  повезло. Подполковник  тоже  сильно  кашлял,  и  не  только  от  табака. В  такую  погоду  многие  простужались. Я  спросил  у  него  разрешения  подлечиться  в  гостях  у  Озерова.  Он  был  не  против, а,  узнав  о  мёде,  сам  решил  пойти  в  гости  вместе  со  мной. 

Начинало  смеркаться,  и  вдалеке,  над  передовой,  изредка  взлетали осветительные  ракеты. Отправились  в  путь мы большой  группой.  Приладышев  взял  с  собой  для  охраны  отделение  автоматчиков,  из  роты  разведки.  Участились  случаи  вылазок  немцев  в  наши  тылы.  Они  совершали  диверсии  и брали языков.  Их  разведка  тоже  активно  работала.