Снег

Глава первая.

Уважаемые читатели!

Все места, имена и названия — выдумка, а все совпадения с реальность — случайность

Я очень надеюсь на обратную связь и вашу активность

Заранее благодарю

Приятного чтения!

Глава первая. Шкатулка в шкафу

Зачем мы только открыли эту проклятую шкатулку??

Жилище (по-другому и не назовёшь), в которое мы переехали неделю назад, представляло из себя унылое, древнее нечто. Запах плесени и чего-то стариковского витал просто повсюду, что было абсолютно неудивительно. Дому уже больше ста лет.

Фасад, некогда роскошного двухэтажного особняка дышал скорой гибелью, а внутри... внутри все было еще хуже.

Ступая по скрипучим, измазанным чем-то липким половицам, я, моя мама с отцом и младшая сестренка Сонечка путались в серых локонах паутины и, не переставая, кашляли от густых клубов пыли, струящихся на мутной полосе солнечного света. Окна в этом доме были плотно закрыты ставнями, ручки которых, по непонятной для каждого из нас причине, были обмотаны медной проволокой.

Моя мама, Тамара Васильевна, отец, Владимир Сергеевич, и, конечно же, любимая сестренка были просто в ужасе от того, как бы это помягче выразиться, недоговорки бабушки Лиды, заявлявшей на смертном одре, что оставляет нам великолепное наследие её благородного происхождения. Я же, парень весьма скептичный не только в глубине души, но и весьма за её пределами, понимал, что бабуля наша, царство ей небесное, была, мягко говоря, старушкой врунливой и эгоистичной. А потому не теплил надежды на королевские покои. Но что бы настолько плохо...

И в тот самый момент, когда мы впервые шагнули на территорию ужаса, что нас ожидал в дальнейшем (по крайней мере, меня и сестру), мама, расширив глаза и закипая, как котел с бурлящим раздражением, едва ли не кричала.

— Господи, Вова! — рявкнула мама, скрестив руки на груди, так, что казалось, она сейчас превратится в грозную статую. — Куда ты нас привез?

— М-да... Дела... — протянул отец, словно пробуя на вкус горькое лекарство, и, проигнорировав мамин вопрос, добавил с мрачной сиплостью. — Мама, мама... Ну что ж ты так...

Сонечка, словно ожидая взрыва, надула щеки, превратившись в маленький обиженный шарик. В ее огромных, выразительных глазищах-яблоках, заблестели слезы – предвестники бури. Сестрёнка, как никто, грезила об этом переезде, представляя себе красивый, большой дом и новую жизнь, далеко от бетонных джунглей.

— Пап! Ты меня обманул! — выдохнула она, срываясь на всхлип. — Сказал, что тут будет красиво, тепло и уютно! А тут только пыль, паутина и… Пауки!!! — вскрикнула Сонечка, отшатнувшись от стены с видимым ужасом и спрятавшись у меня за спиной. Слезы, как по мановению волшебной палочки, сменились леденящим страхом. Она до дрожи боялась этих мохнатых гадов. Я, пожалуй, тоже не был от них в восторге, но, конечно, держал лицо.

— Я понимаю, милая, — простонал отец, прикрыв глаза и, силой сжав переносицу, словно пытался унять разыгравшуюся в висках симфонию боли. — Но послушай, пожалуйста. Мы все приведем в порядок: стены покрасим, пол поменяем, крышу подлатаем. Да и мебель новую купим. Обещаю. Совсем скоро этот дом станет прекрасным замком нашей принцессы.

— Честно? — спросила Сонечка, подергивая плечиком, словно в мгновение ока позабыв о паучьей армии. Ох уж эти дети…

— Конечно, доченька, — вставила мама, и, кажется, растаяла, смягчившись и уже напоминая себя обычную — аккуратную, хрупкую женщину, а не дикую кошку. — Ты же так мечтала. Не переживай. Мы все сделаем в лучшем виде.

— Сто пудов! — выпалил я, с удовольствием растрепывая сестре волосы. Она обожала, когда я так делал, и на ее щеках проклюнулись ямочки.

— Ладно. Раз мы договорились, пойду вещи занесу, — Отец с облегченным вздохом растворился в проеме облупившейся дубовой двери, словно отправляясь на битву с непокорным скарбом.

Следующим утром, — мы приехали уже к глубокому вечеру и, едва разобрав вещи, завалились спать, — я, избитый жутким недосыпом, уже сидел за самым унылым обеденным столом и рассматривал свой завтрак. Мама крутилась у старой, заляпанной жиром и гарью плиты и, стараясь скрыть недовольство, что-то тихо напевала, а Сонечка, заглотив уже третий стакан молока и бескомпромиссно не оставив мне ни капли, будто решившая нарушить давящую тишину, прошептала:

— А я в своей комнате нашла ооооочень интересный шкаф! — она принялась за бутерброд с ветчиной и сыром, восторженно причмокивая.

— И чем же он такой интересный? — поинтересовался я, проглатывая свой завтрак за один присест.

— Он заперт на ключик! Наверняка там что-то ооочень важное! И значит, его надо открыть, обязательно! — Сонечка, надув щечки от важности, стукнула вилкой по столу.

— Это просто старый шкаф, Сонюш, — произнес я, стараясь скрыть усмешку. — Может, он и не закрыт вовсе, а просто замочек сломался или петельки проржавели. Вот и не можешь его открыть своими воробушками-лапками.

Не обращайте внимания, я сестру никогда не обижал, просто, как-то так повелось, что мои колкости в её сторону, а у неё в мою, стали неким элементом игры, приятными поддразниваниями.

Сонечка хихикнула.

— Ой, ой, ой! — фыркнула она, обхватывая пальчиками свою и правда тоненькую ручку, пытаясь изобразить мускулы. — Ты у нас прям герой, я смотрю! Ну правда, пошли посмотрим! Гарантирую, там что-то загадочное, может даже жуткое-прежуткое! — Сонечка скорчила страшную рожицу, вытаращив глаза.

Как же она была права…

— Ладно. Только давай доедим. Мама старалась, а мы все бросим?

— Молодец, сыночек, — внезапные мамины губы коснулись моего лба, и я на секунду продрог от неожиданности. — Доедайте и можете идти свой шкаф смотреть, только после мытья посуды.

Глава вторая.

Ужас на трассе

Три долгих месяца тянулись мучительно, с тех пор, как мы, ошеломлённые ужасом, вперились взглядами в кучку пепла, лелея в глубине души несбыточную надежду, что он, словно феникс из огня, чудесным образом вновь обретёт форму шкатулки, скованной цепями. Но чуда не случилось.

На наше новоиспечённое село неумолимо надвинулась зима, укутывая соседнюю тайгу бледным, словно саван, снежным покровом. Холод, словно ядовитый туман, проникал в сердца каждого из нас, лишь усиливая то тягостное уныние, что и так давило на плечи.

Наш дом, по-прежнему безликий и заброшенный, словно склеп, продолжал зиять как памятник отцовским лживым посулам о ремонте и новой жизни. Эти обманчивые слова лишь бередили кровоточащую рану злобной тоски в сердцах женщин. Мама, с её мудростью и молчаливой стойкостью, подавляла раздражение, но Сонечка… Сонечка, казалось, вот-вот сломается. И почему так происходит, родители, в отличие от меня, не могли постичь и не желали видеть. Поэтому, в твердой решимости они решили во всём разобраться.

Под маской обыденности нас пригласили к столу, словно собирались обсудить повседневные дела, но за напускной безмятежностью явственно чувствовалась тревога, словно предвестник бури. Это был не просто завтрак, а начало какой-то мутной игры, где мы вновь оказались в центре внимания.

Поставив перед нами тарелки с аппетитно пахнущей гречкой и гуляшом, мама, как бы между делом, с напускной непринужденностью, спросила:

— Вкусно пахнет?

— Очень, — ответил я, и в моем голосе не было ни капли сарказма. Аромат и вправду был соблазнительным.

Отец, обмахнув рукой струю прозрачного пара, с наслаждением втянул ноздрями аромат.

— Потрясающе, Том! — провозгласил он, переводя взгляд на Сонечку. — А ты чего притихла, дочь? Такая вся загрустила, как на похоронах. Ходишь, словно тень. Принцессам такое поведение никак не к лицу.

Сестра молчала, понурив голову и, словно мучая вилкой, ворошила кусочек свинины, покрытый аппетитным соусом. Повисла напряжённая пауза. Мама, закатив глаза к потолку и покрутив пальцем у виска, адресуя жест отцу, во имя спасения ситуации решила обратиться ко мне.

— Димуль, солнышко, расскажи, как у тебя денёк? Может, что-нибудь интересное случилось? — В ее голосе было столько теплоты, что даже подозрительно. — А может случилось не сегодня?

Мой взгляд прилип к ботинкам, словно ища в них ответ. Рассказать? Предать Сонечку, нарушив наш негласный обет молчания? Это было немыслимо. Но молчание о шкатулке… оно давило, как тяжелая плита, под которой я задыхался. Это было равносильно тому, чтобы заживо лечь в могилу, и эта жуткая мысль уже не казалась просто метафорой. Что же делать? Наверное… стоит рассказать. Нет! Преданность сестре, эта нерушимая нить, связывающая нас, была гораздо важнее туманных угроз, которые, возможно, никогда и не сбудутся. Да и кто сказал, что мы на самом деле высвободили что-то злое? Может, ничего плохого и не произойдёт, а значит, нет никакого смысла тревожить родителей.

— Да нет, всё в порядке. Ничего особенного, — вынырнув из омута своих терзаний, ответил я, стараясь не смотреть в лица ожидающих, настороженных родственников. — Рисовал, — начал я, пытаясь нащупать почву под ногами, — с Соней немного поиграли в приставку, побродил немного по селу, даже ёжика видел. Кстати, только сейчас осознал, что Тындар не такой уж и маленький, вы не замечали, что…

Отец, словно устав от моей словесной карусели, внезапно потеряв терпение, с силой хлопнул ладонью по столу, так что посуда зазвенела, и рявкнул:

— Да хватит уже! Я же вижу, что ты тянешь время, чтобы сестра доела и снова улизнула. Не в этот раз! Я требую объяснений, немедленно! И мне плевать, от кого я их услышу.

— Ты правда ничего не понимаешь? — вскипел я, отодвигая тарелку с недоеденным завтраком. Сонечка съежилась в комок, словно от удара. — Она злится на твою ложь! Три месяца ты кормишь нас красивыми сказками, а где хоть малейшие перемены? Я понимаю, что ты трудишься не покладая рук, но зачем давать ребёнку ложные надежды, а потом удивляться, что она ходит, как туча чёрная?

Мои слова, кажется, пробили брешь в его защите. Отец, словно сбросив груз многомесячной лжи, разом поник, и, стыдливо потупив взгляд, обратился к Сонечке, чьи глаза уже наполнились слезами.

— Прости, Сонечка, — тихо сказал он. — Я знаю, что наврал. Вся зарплата уходит на коммуналку, тут в Сибири она бешеных денег стоит. Знаешь что, доченька. Сейчас доедим, соберемся и рванем в Нивасибирск, закупим краску и всё, что нужно, чтобы наконец-то привести дом в порядок. Для всей семьи, как и обещал.

Сонечка, шмыгнув носом и немного успокоившись, насупила брови и сказала:

— Ладно. Договорились! Но в Макдональдс заедем, а то никуда не поеду! Это вот прям точно, и ты должен знать! — в её голосе чувствовалась детская твёрдость, обида ещё не до конца прошла, но было видно, как в глазах загорелись огоньки.

— Ох и папа у нас, негодяй такой! — улыбнулась мама, с лёгкой ноткой сарказма в голосе, и это как-то неожиданно, но действенно, расслабило напряжённую обстановку.

Час спустя мы уже плелись по заснеженной трассе. Отец, совсем недавно получивший права, всё ещё с опаской давил на газ, стараясь не выходить за рамки ритма неспешных начинающих водителей. Салон автомобиля наполняло приятное, тёплое дуновение печки, создавая уютный кокон посреди зимней стужи. За окном проплывали силуэты заснеженных полей, словно белые бархатные простыни, укутывающие землю. Вдалеке пролетали дымные силуэты одиноких деревень, казавшиеся призрачными тенями на фоне белого безмолвия. Редкие, заиндевевшие деревья, словно застывшие в танце, мелькали мимо, а серое небо, с тяжёлыми, низкими облаками, нависало над нами, словно пытаясь обнять весь мир своей тоской.

Наш путь, обещавший быть самым скучным на свете, внезапно обернулся тем, чего мы с сестрой опасались больше всего. Монотонный гул мотора внезапно затих, и машина, сдавленно вздохнув, остановилась на обочине. Отец, чертыхнувшись, предположил, что что-то промёрзло. Вывалившись из машины, словно выплюнутые белым молоком заснеженной рощи, мы разбрелись в поисках укрытия, чтобы справить нужду, в то время как отец, недовольно ворча, принялся ковыряться под капотом, с каждым движением всё больше напоминая рассерженного медведя, разбуженного среди зимней спячки.