Снег и Пепел

ГЛАВА 1

Голые стопы ступают на хрупкий снег. Ледяная корка тает и хрустит под теплом почти шкварчащей кожи, ручьями бежит восвояси, топя за собой извилистые, тонкие словно венки бороздки.
Солнце упало несколько часов назад, подождать бы ещё немного – и на горизонте снова взойдёт кроваво-красная полоса, пурпуром разольётся по взбитым мягким облакам.
Опускаюсь на колени, подбирая под себя юбку, всхлипывая от резкого контраста температур. Воздух спирает в лёгких, словно кулаком сжимает последние судорожные глотки кислорода. Волосы прилипают ко лбу, застилают глаза, широко раскрытые, но ничего не видящие.

Вдох.

Ещё один.

Каждый раз – новый, пока не станет легче. Пока снова не появятся силы дышать так, будто меня не выворачивает наизнанку от тошноты, от подступающей к горлу желчи – едкой, отвратительной на вкус.
Если бы я каждый раз позволяла себе плакать, когда было больно – люди не успевали бы строить ковчеги.

И сейчас тоже пройдёт. Просто нужно немножко подождать.

Слышу ещё одну пару ног быстрее, чем замечаю её перед собой. Быстро вскидываю руку, короткий кивок головы – Ивлас понимает всё без слов. Молча падает рядом со мной, встречается глазами – светлая весенняя зелень напротив белёсого, почти прозрачного льда – ждёт ещё несколько секунд, прежде чем скрыться обратно в хижине.

Снова вдох. Чуть более долгий и протяжный, чем нужно. Грудь режет холодом, но сжимающий кулак наконец ослабляет хватку. Легче обязательно будет, просто не сейчас.
Правда, знание того, что я каждый раз ножом по сердцу режу и себе, и брату, который и без того чувствует лишь маленькую частицу того, что мог бы, забивает последний гвоздь в мой гроб, который с каждым исцелением разваливающегося мёртвого тела видится всё ближе и ближе.

Зато больше никто не будет его мучить.

Ладони зачерпывают снег, мнут между пальцами, крошат мелкие льдинки. Зима – это хорошо, зима тормозит разложение, значит, магии нужно тратить меньше, значит я продержусь чуть дольше. Но ещё несколько недель и придётся выбирать, кому нужно протянуть лишний день – ему или мне.

Тело поднимается интуитивно, заранее знает, что если задержится на улице пару лишних мгновений, то назавтра придётся отпаиваться чаем из малинового листа и жаться поближе к печке. Простуда кажется непозволительной роскошью, когда чужая

жизнь – если язык повернётся назвать жизнью – напрямую зависит от твоей собственной.
Но пока брат со мной, просыпаться в новое утро становится многим легче. Пока я ещё держу его здесь.

Захожу в дом, с благодарностью ощущая, как тепло разливается по окаменелым от напряжения и усталости мышцам. Хочется протянуть замёрзшие пальцы к огню в очаге, что Ив развёл совсем недавно – огонь ещё не успел сожрать поленья дочерна, лишь ласково облизал кору да обуглил сколы. Не могу отказать себе в этой маленькой шалости и присаживаюсь напротив лениво разгорающегося пламени. Свет от него мягко расползается по стенам, обволакивает как тяжелое шерстяное одеяло. Подушечками пальцев аккуратно касаюсь оранжевого язычка – тот ластится, словно кошка, скачет от фаланги к фаланге, боится обжечь. Чувствую, как губы приподнимаются в улыбке – огонь редко водил со мной дружбу, как и любая живая стихия.

– Чай? – Кротко спрашивает Ив, хотя мне не вспомнить, когда в последний раз он произносил больше, чем два-три слова. Не дожидаясь ответа, наперёд зная, что я скажу, вешает чугунный котелок над костром. Вот-вот и талая вода начнёт недовольно шипеть, выплёскиваясь из-за тёмных стенок. Наша небольшая комната наполняется ароматом сушёных трав – в нос бьёт мята, мальва и чабрец, их узнать первее и проще всего – и остаток силы, что тихонько ворочался внутри, просыпается и ведёт носом. Облизываю щедрую ложку мёда, опущенную в глиняную большую чашку, едва помещающуюся в ладони.
Сладкое – одно из многих грехов, но самое безобидное из моих демонов.

– Легче?
– Да, – наконец отвечаю я брату, отогревшись и вытянув некогда озябшие ноги на потёртой волчьей шкуре, валяющейся на дощатом полу. Его забота до сих пор ощущается чем-то неестественным, и хоть сложно бороться за уровень нормы с поднятым из могилы, я изо дня в день старательно прячу факт того, что против собственной воли привязала к себе человека, что одной ногой ушёл в мир духов. Мне нравится думать, что, будь он жив – по-настоящему – то сделал бы то же самое, голову свою положив, что я хоть как-то осталась рядом, но врать я люблю себе на порядок больше, чем смотреть в глаза правде.
А правда, напару с Темнотой, изо дня в день наблюдает из-за угла и ждёт, когда я оступлюсь или опущу руки, наконец сдавшись.

– Завтра будут?
– Должен прийти лодочник, ему нужно обработать швы и проследить, чтобы не проявилось заражения. И, возможно, стоит сходить проведать роженицу, больно меня она беспокоит, – больше двух хворых лечить сложно, но чем больше душ сошью, тем более сытыми мы будем на следующий день. Деревенские в глаза не видели серебряных монет или золота, но хорошо понимают язык помощи, а я не брезгую любой подачкой, что позволит продержаться на плаву дольше, чем закончится зима. – Мне нужно отдохнуть. Тебе тоже не мешало бы спать.

– Я не сплю, – отвечает Ив, простецки пожимая плечами.

– Знаю. Но мне нравится верить.

За временем не уследить, но наверняка уже ближе к полночи – за окном так темно, что даже звёзды попрятались, только редкий проблеск подмигивает за линией горизонта. Греть воду для полной кадки нет сил, хватило лишь подняться от такого манящего и теплого огня и умыть лицо в надежде смыть студёной водой не по возрасту залёгшую на лбу прогалину.
Залом на веснушчатой коже, по обыкновению, никуда не исчез, но в эти драгоценные редкие секунды мне казалось, что в зеркале я вижу ту же улыбчивую девочку, коей я была ещё год назад.

Этот год дался нам столь дорого, что пришлось брать слишком много взаймы.

Робкий поначалу, позже настойчивый стук по дереву вырывает меня из без того беспокойного сна. Резко вскочив на постели, я с минуту пытаюсь прийти в себя, усмирив клокочущее в груди дыхание. Селяне часто захаживали ночью со срочными просьбами – за позднее колдовство цену можно было выставить куда выше без зазрения совести – но накануне вечером ни я, ни брат не слышали никаких печальных вестей из разговорчивых уст соседей. Значит, либо заблудший любопытный бродяга, либо наглец, не знающий сна.

ГЛАВА 2

От запаха подпаленной плоти и обожжённых волос в горле встаёт тошнотворный горький ком, по спине поднимается липкая холодная испарина. Бессознательное хочет сорваться с места и бежать сломя голову – огромных усилий стоит схватить страх за руку и оставить стоять рядом с собою.
Мельком осматриваю мерзавца, лежащего у порога, затем лихо перемещаюсь к брату. Ладони встречают ледяную кожу щёк, пальцы торопливо пробегают по линии точёных острых скул, внимательнее задерживаются на следах ожога.
У обычного человека – того, чьё сердце перекачивает живую, настоящую, тёмно-алую кровь, а не влитую неестественную энергию – уже вспухли бы волдыри, налились бы прозрачной, сладко пахнущей жидкостью. У Ивласа же раны похожи скорее на лунные чёрные кратеры, будто кто-то сжёг стог сена, да оставил зияющую чёрную яму посреди бледного снежного поля.
Брат глядит на меня спокойно, снисходительно терпя придирчивую бессмысленную проверку. Ждёт молчаливого одобрения и наконец дожидается. Я ступаю назад и оборачиваюсь на незваного гостя. Складываю зеркальный знак ладонью как только замечаю, что юноша садится, неловко подобрав под себя ноги, а затем пошатывается, почти упав навзничь.
Старательно не замечая ничем не приукрашенное мужское естество, подмечаю каждую деталь в его облике. Парень красив – с этим сложно спорить, и почему-то мне кажется, он отлично осведомлён об этом факте. Худощав, поджар, но при том широкоплеч – идеальное телосложение для ловкого, быстрого воина. Смертоносного даже, пожалуй.
Волосы черны как смоль, как антрацит, хоть и припорошены грязью, пылью и пеплом. Некогда аккуратная стрижка по современной моде теперь взъерошена, непослушные вихры ещё немного – и скроют глаза золотисто-медного цвета, на мгновение остановившиеся на мне, ещё не полностью обретшие разумный блеск. Такие обычно у огненных или боевых магов, и ни первое, ни второе ничем хорошим для нас не закончится.
Он пытается подняться, но знаю, что ощущает невидимую преграду – утыкается в неё лбом, сопротивляется, хоть и слабо. Если он и вправду был заколдован или сам по своей воле перевёртыш, то крохи еды, которые я дала ему накануне, явно не восстановили сил, но ощущение предстоящей опасности, едко бьющее в нос, не оставляет ни на миг. Этот юноша наверняка может доставить неприятностей, даже если не владеет и толикой магии.
– Колдунья? – Голос хриплый, будто горло давно не знало воды, но рокочущий, действительно по-кошачьи мурчащий. Усмехаюсь, складываю руки на груди – подкидыш делает точно так же, ведомый знаком, отражающим мои движения.
– Зови как хочешь. Ты кто такой? – Спрашиваю я, не надеясь на правдивый ответ. Было бы слишком просто с первого раза всё разгадать.
Ив садится на корточки напротив юноши, пальцами поднимает его подбородок. Лицо того мрачнеет хуже грозовой тучи, гордый взор искрит от недовольства. Или аристократ, или гордец, что до неприличия часто встречается в одном и том же человеке.
Затем понимает, сколь холодны пальцы, держащие его лицо – брови удивлённо ползут наверх, но немой вопрос теряется в нутре, так и не сорвавшись с узких надломленных напряжением губ.
– Одеться дадите? Или сними чертов знак! – Парень повышает тон и заходится в сухом кашле.

– Зеркало не будет действовать вечно, но его хватит на достаточный срок, если понадобится, чтобы понять, кто ты и что здесь забыл.
Киваю брату, не нуждаясь в объяснениях. Он возвращает кивок, поднимается с пола и перемещается к сундуку с нашей немногочисленной поклажей. Секунду замирает, будто решает, какой из рубах не жаль поделиться, подхватывает пару простых тёмных брюк и швыряет их парню. Снимаю знак, скрестив пальцы за спиной – рискую всем в надежде, что успею отразить атаку, если та последует.
Темноволосый ловко ловит одежду и, не поморщившись, молниеносно впрыгивает в незамысловатый наряд. Шумно выдыхаю, дёрнувшись от резкого движения, но беру себя в руки.
Он высокий – не такой долговязый, как Ивлас, но примерно на голову выше меня – держит осанку почти что по-королевски. Что ж, если придётся бороться, может стать туго. Я юркая, но явно не столь быстрая. Магия – единственный козырь, оставшийся в рукаве, да и тот – скорее чёрный.
Мы встречаемся взглядами и я стойко выдерживаю этот негласный бой, в конце которого забираю пусть и маленький, но всё же приз.
– Димитар, – юноша деланно кланяется, отчего хочется закатить глаза к потолку.
– Твоё имя должно мне что-то дать?
– Это уже ценная информация, которую ты можешь использовать в своих целях. Мне не положено получить что-то взамен?
– Тебе ничего не положено взамен, пока не расскажешь, как ты здесь оказался и почему был заколдован, – я обхожу Димитра вкруг, разглядывая как можно внимательнее, цепляясь за каждую кажущуюся важной деталью. Из-под воротничка рубахи выглядывают старыми шрамами руны. Он, скрестив предплечья как совсем недавно я, не менее придирчиво меня изучает. Как бы невзначай веду плечами – широкие рукава спускаются по самые пальцы, торопясь закрыть оставленные духами следы на коже.
Ошибок допущено и так сверх меры – вся скрытность, которую мы так рьяно охраняли последний год, стоит под угрозой рассыпаться точно карточный домик на ветру, но если есть возможность не показать лишнего, надо ею пользоваться.

Огневы Топи были своего рода Ничейной Землей, Междумирьем, Владением Бездомных – у них было много имён, а россказней ходило ещё больше. Здесь не существовало законов, что чинно чтили в обоих королевствах, лежащих на этом континенте. Сюда стягивался народ, для которого прежняя жизнь уже кончилась, а новая ещё не началась. Идеальнее места для того, чтобы спрятаться, не придумаешь, а попасть в Топи сложнее, чем продать душу Эфирону. Но, похоже, я была не одна в своей казавшейся великолепной идеей, а, значит, нам стоило убраться отсюда раньше, чем наступит рассвет. Или хотя бы до следующего полнолуния, пока врата для путешествий открыть сложнее.
Помимо очевидного бегства ещё имеет место быть обратиться к Хеле, хотя мой кредит доверия у этой особы должен кончиться уже давным-давно, а в должниках я ходить не люблю. Однако самопровозглашённая хозяйка здешних земель любит припасти таких боржников на тёмные времена и в последнее время пребывает в подозрительно привольном расположении духа, что может сыграть как за, так и против. Хеля может укрыть от ищеек что магического, что людского происхождения, а ещё найти проводников или лазейки из Топей, чтобы у нас с братом была фора от врагов хотя бы в день. Потом стрясёт с меня семь шкур, если найдёт. А она обычно находит, да ещё быстрее всех королевских послов.
Или она могла сама запустить сюда шпиона, получив что-то гораздо более ценное, чем Швею в слугах.
Забывшись, снова берусь наблюдать за брюнетом, неторопливо расхаживающим по дому, словно хозяин, вернувшийся из дальней поездки. Заложив руки за спину, вальяжно и неторопливо поворачиваясь, он осматривается по сторонам, суёт нос в каждый угол, подмечает любую тонкость. Ивлас в это время бесшумно перемещается к двери. За спиной озорным холодным бликом отсвечивает кривой кинжал. Если наш гость вздумает напасть и удача решит остаться с ним, то я хотя бы попытаюсь забрать его с собой.
– Чего тебе нужно? Откуда ты? – Делаю шаг к юноше и тот поворачивается мне навстречу. Взгляд нарочито ленив, движения плавны и будто бы расслаблены, но так и проверяют меня на внимательность и сноровку. Голова гудит храмовым чугунным колоколом от взрывающегося в висках напряжения.
– Вопрос за вопрос, девочка. Что это за место?
– Тебе первому отвечать, ты не у себя дома.
Янтарь в глазах опасно сверкает, но нутро не спешит свернуться, хоть сердце и пропускает удар. Настоящий хищник, прощупывающий почву, готовящийся к охоте. Вот только и добычей я быть не намерена. Мертвецы и сделки с ними острее когтей и клыков, хоть выкуй их из самого прочного на свете металла.
– Да я уже понял, – отсылает Димитар кривую усмешку в ответ и садится на лавку, скрещивая большие, но изящные ладони в замок, – от тебя мне ничего не нужно. Да и если б было, чего ты мне можешь дать?
От возмущения пар норовит пойти из ушей. Ив не спешит менять стойку и наблюдает даже внимательнее моего, пока я ищу все варианты для борьбы и отступлений. Сначала защитить брата, потом уже думать о себе. Бог ещё не скоро повидается с остатками моей души.
– Не советую так со мной разговаривать. То, что ты представился, ещё ничего не значит.
Доверить незнакомке своё имя – опрометчивый, глупый поступок. Конечно, если имя настоящее. Оно ему, быть честной, не слишком подходит – громкое и грубоватое, как отрезали. Парень же выглядит так, что отмой, причеши и одень в кафтан понаряднее – и не иначе, чем королевский выродок, или хотя бы знатный самодовольный аристократ. Его имя должно звучать красиво, сладко перекатываться на губах обожательниц при дворе, а не теряться в месте, где воняет шумным базаром, потом, болезнями и болотом. Сам его вид говорит об абсурде — находиться здесь.
– Ладно, хозяйка, быть по-твоему. Вижу, ты не горишь желанием радушно принимать заблудившихся путников, если вспомнить, чем ты меня кормила, – Димитар берёт лучинку со стола и начинает чистить ногти, словно проверяя меня на прочность.
– Ты был котом! – Позволяю себе сказать чуть громче нужного. Гнев клокочет в груди, заводит гулкую песню, кипит и обжигается. Где-то глубоко под кожей расходятся едкие мурашки, неистово щекочут и новые, и совсем старые шрамы. Ещё немного и я потрачу сил сверх меры, а значит, завтра Ивласу будет хуже.
Если мы доживём до утра.
– Был, спасибо за напоминание. Но теперь, похоже, что нет, чему несказанно рад. Это ты сняла проклятие? Тебе говорить спасибо?
– Вот уж нет. Мне приятнее было глядеть на кота. Последний раз спрашиваю – ты кто такой? Как здесь оказался?
– Тугоухая или как? Сама же вчера меня на руках таскала, как малявка тебе всучила бедную животину. Кто я такой – увы, ведьма, вот этого я тебе не скажу. Но могу заверить, что опасности для тебя и твоего поднятого братца не представляю.
Большого ума не надо, чтобы догадаться об истинной сущности Ивласа, но надо отдать должное, что наш визитёр знает о разных видах колдовства больше, чем простой крестьянин или даже зажиточный горожанин из северной или южной столиц. Значит, или хорошо образован, либо сам колдует. Ни один из вариантов мне не по нраву – оба одинаково плохи.
– Чем докажешь? – Снимаю с верёвки толстый пучок шалфея, обёрнутый восковкой, чтобы отщипнуть несколько веточек и добавить в отвар. Или бросить в огонь, дать сожрать поленьям, если понадобится окурить помещение для защиты.
– Скрываюсь так же, как и вы. Не в моих интересах выдавать и тебя, и Белого, раз уж оказался в такой интересной ситуации.
В золотом взоре Димитра быстрым сквозняком проскальзывает неуловимое чувство, и я пытаюсь поймать его отблеск за хвост, чтобы понять, что вижу. Тоску? Обиду? Но по чему тосковать и на кого обижаться выскочке-пижону? Разве что на того, кто его проклял? Превратить человека в зверя не сложнее, чем сварить лекарство от кашля или мазь от чирьев, но вот расколдовать – уже другой разговор. Вопросов появляется больше, чем ответов, а последние совсем уж не спешат равнять счёт. Вряд ли я найду их в ближайшее время, потому что из него хоть клещами тащи слова, всё равно мало что путного выходит. Значит, придётся или наблюдать, или брать хитростью. Что ж, в подобных играх из нас двоих гораздо более хорош брат, но сейчас с него нечего взять.
– От кого бежишь?
– А ты? – Не тушуется гость и склоняет голову на бок. Вот уж точно, превратили в того, кого стоило. Не иначе как кот.
– Справедливо, – пожимаю плечами и присаживаюсь рядом.
Хотел бы напасть – уже бы напал, и хоть мне дорого обойдётся моя опрометчивость, любопытство берёт верх и с упоением хватается за бразды.
Смотрю на него до неприличия долго. Молодой – точно меньше тридцати, возможно не старше брата. Под глазами тени, будто не спал вереницу ночей подряд. По возрасту скорее должен быть женат, но на руке ожидаемо нет кольца. Ещё пара серёг некогда была в ухе и на мгновение я задумалась, из каких же далёких краёв занесло сюда моего нежеланного собеседника? Не припоминаю, чтобы в нашем королевстве была мода на подобные украшения у мужчин.
– Так что, Юна, хоть сегодня ужин будет лучше?
Значит, моё имя он тоже слышал, когда Ивлас обронил его при моем появлении. Не столь страшно, ведь он произнёс его не полностью – назвал так, как мягко обращался всё детство, как позволено лишь близким. Но так ли много вокруг девиц с таким именем и долговязым, бледным как полотно братцем в придачу? Если нас ищут – а сомневаться не приходится – то такого описания точно хватит, чтобы не ошибиться и попасть в нужную дверь.
– Предлагаю сделку.
Я встаю и гордо вскидываю голову вверх. Пусть и росту во мне немного и хватит одного взмаха его руки, чтобы опрокинуть, я всё равно стараюсь выглядеть больше и опаснее. Незримая, но ясно ощущаемая тьма колышется за спиной, ледяным дыханием касается уха. Её чувствует даже Ив – смотрит за моё плечо, подходит и становится чуть поодаль, отгоняя наваждение.
Димитар углом поднимает бровь и тоже встаёт со скамьи. Враждебно не выглядит – скорее заинтересованно, как кот, ждущий в засаде мышь-полёвку, что заигралась в колосьях на ветру. Наконец кивает и отпускает обманчиво добродушную улыбку. Наверняка молоденькие девицы штабелями ложатся от такого очарования на его родине. Но меня жизнь учит не доверять писаным красавцам в первую очередь – их красота стоит слишком уж дешево в пересчёте на честность.
– Это какую, хозяйка, позволь спросить?
– Позволь прикоснуться и я всё расскажу, – я тяну руку к нему, но в отместку получаю резкий шлепок по предплечью.
– Вот уж не так быстро. Что делать собралась?
Значит, осторожен не меньше моего. У всех есть свои тайны, но какие оберегает он? Дороже ли они моих?
Смотрю на брата и вновь протягиваю ладонь – что бы ни скрывал незнакомец, это не может быть первее безопасности меня и Ива. Если мне не понравится то, что я увижу или увидеть вовсе не смогу, то он покатится отсюда куда глаза глядят, не получив ни крова, ни объяснений, которых я жажду не меньше его.
– Если ты не ищейка и сам в бегах, я это увижу, просто дай мне до тебя дотронуться.
– Ровно так же ты можешь меня и убить, не произнеся ни слова, – кажется, Димитар ничуть этому не удивлён, но выглядит умиротворённым, как скала – так почему я могу довериться тебе?
– Потому что убить мне тебя так быстро не хватит сил, а если я причиню тебе вред, то тебе достанет прыти выйти за порог и позвать на помощь, и поверь, местные так и ждут крови, зрелищ и когда смогут поднять меня на вилы.
Долгую минуту, тянущуюся как часы, он смотрит в мои глаза, пытаясь отыскать в них фальшь. Я не отвожу взгляда и стойко выдерживаю пытку, хотя хочется свернуться в калачик и спрятать голову под локтями. Наконец молчаливое сражение заканчивается моей победой.
– Хорошо, твоя взяла. Прими это за второй знак доверия.
И кладёт пальцы в мою ладонь.
Тошнота молниеносно даёт о себе знать, бушуя в горле, крутя живот. Вывернуться наизнанку от каждого нового колдовства, что я творю всё чаще и чаще, каждый раз хочется всё яростнее, словно так я смогу найти покой и наконец задышать. Шить людей, ставить знаки или вызвать искру для огнива куда проще, чем выуживать из людей правду, даже по их воле. Природа очень не любит хитрецов и обманщиков, что идут не по той тропе, которую она для них задумала, а залезть в голову Димитара означало очередное предательство против баланса света и тьмы. И хоть мои чаши весов неумолимо клонятся в ночь с момента, когда Ив испустил последний вздох, терять тлеющие угольки счастья в душе я хочу в последнюю очередь. Когда меня в конце концов заберёт Эфирон, то припомнит мне все фокусы и уловки, да так, что жизнь в бегах покажется слаще смерти.
Я пробираюсь сквозь него торопливо и без разбору, хватая лишь самое нужное, предпочитая возвращаться без лишнего багажа и грязного белья. Чувствую пламя зари, бурлящий алой лавой вулкан, свечение яркого тёплого костра в тёмном предрассветном лесу. Не боевой, а огненный, значит. Может сжечь меня, а заодно поднять на воздух все Топи в одно мгновение. Как иронично.
Не лезу в воспоминания и мысли, которые не принесут пользы. Его гложет и боль, и отчаяние, и пустота, и что-то ещё, но добраться не могу – стена из невидимого камня не пускает дальше.
Но среди всего этого нет лжи – она бы чёрным дымом вилась в самом начале, как не пытайся прикрыть. Димитар точно знает, как работает колдовство розыска, поэтому умело скрывает всё, что не хочет показать, но и не обманывает. Однако есть что-то ещё, неумолимо и молниеносно ускользающее, как песок сквозь пальцы. Как если бы кто-то отвернул зеркало и остался виден лишь кусочек картинки.
Выныриваю и распахиваю глаза, встречая сначала удивлённое выражение лица, а затем – его причину.
Моя кожа красным заревом светится отпечатками чужих рук даже из-под льняной рубахи, его – жидким золотом разливается по застарелым выжженным рунам вплоть до самой шеи.
– Всё ещё проклят? – Спрашивает Ив, смотря по очереди то на меня, то на Димитара.
– Да, но это что-то ещё, – задумчиво рассматриваю узоры на маге огня, в то время как сам он постепенно остывает и становится хмурее бури, – что это такое?
– Доказательство неслыханной удачи, либо чьей-то злой шутки.
– Ты хоть что-то можешь прямо сказать?
– Кровь от крови, ведьма. Мне нужна твоя помощь, теперь ещё сильнее.

Отрываю руки с такой быстротой, будто только что держала раскалённые поленья – жар по ладоням ходит почти такой же ярый, стихает не сразу, не спешит исчезнуть. Следы на руках сходят как раздутый ветром пепел, разве что не шкварчат. Морщу нос от навязчивого запаха озона и металла – магия в воздухе такая густая, что хоть ложкой ешь. Если всплеск был такой сильный, то сколь велики шансы, что тотчас сюда стекутся любопытные деревенские носы? Спросит ли Хеля, какого лешего мы высовываем головы из песка и привлекаем ненужное внимание?
– Какого чёрта ты вообще здесь появился?
Беспокойные ноги сами несут к двери – слушать тихое дыхание вечереющей зимы, искать среди отзвуков засыпающей деревни приближающиеся шаги и шепчущиеся разговоры.
Улица молчит, выжидает вместе со мной – только приоткрытая на длину локтя дверь скрипнула, разорвав тишину холода под луной. Загривком чувствую, как брат высовывается вслед за мной, всматривается вдаль.
– Никого, – выдыхаю тяжело, растянуто, не найдя покоя. Тихонько, но торопливо закрываю дверь, затем ставни – прямо вместе с засовами. Нечисть из леса сдержит скорее соль и травы, нежели прогнившее дерево, но мне нравится думать, что чем больше защиты мы можем себе позволить и сколь разная она будет, тем больше шансов не уронить голову с королевской плахи или прямиком в желудок волколаку.
Димитар за данным ритуалом наблюдает с деланным безразличием и только живой блеск в глазах выдаёт разворачивающийся спектакль одного актёра. Этот свалившийся с небес – или вылезший из-под земли? – прохвост с каждой минутой нравится мне всё меньше и меньше. Ив, кажется, того же мнения, хоть и не имеет полной свободы волеизъявления.
– Назови хоть одну причину оставить тебя здесь, а не вышвырнуть на улицу головой в сугроб.
– Озарение моим величием вашей убогой халупы не подойдёт? – ухмыляется парень, а затем поднимает вверх руки в знак капитуляции.
Отсылаю палящую искру щелчком пальцев и та стрелой летит в тёмные волосы, едва-едва не подпалив их. Димитар подскакивает и хмурится, возмущённый моей выходкой. Антрацит волос под ярким всполохом огня отливает жидкой медью.
– Ладно-ладно, ведьма, твоя взяла, шутки кончились. Послушай, я же доказал тебе, что пришёл не причинять вред, а искать ответы. Вы с твоим холоднющим братцем, – судя по звуку, Иву не по “душе” столь ласковые слова, – просто удачно подвернулись по пути. Но вот что меня донимает, так это твоё колдовство. Зачем засветила метки?
– Это не ты сделал? – возвращаю ему вопрос, встречаясь лопатками с холодом обмазанной красной глиной печи. Нужно бы затопить, иначе ночью замёрзнем если не насмерть, то до ледяных костей.
Димитар отрицательно качает головой и теряется в мыслях, ища подходящее объяснение.
– Тогда твоя магия как-то столкнулась с моей, – делает он многообещающий вывод, вызвав у меня кривую улыбку.
– Так бы случилось, оставь я на тебе проклятье или имей к нему или твоей стихии хоть какое-то отношение. Я же вижу тебя в первый раз, и моя бы воля, не видела бы вовсе.
Нервы, и без того натянутые тончайшей струной, дрожат и вибрируют от напряжения, готовые в любую минуту разорваться, треснуть, зазвенеть истерикой. Сжимаю пальцы в кулаки – подстриженные под корень ногти впиваются в мягкую мокрую кожу почти что до крови, до глубоких розовых лунок меж тонких линий.
Ещё вчера наша жизнь хоть и шатко, но держалась, дни за днями шли размеренно, затягивались в болото так же медленно и тихо, как Топи рано или поздно уйдут в огненную трясину. И стоило появиться на пороге соседской сердобольной девчонке, что подобрала облезлого раненого кота, как мнимое ощущение спокойствия рухнуло словно карточный домик!
Вспоминаю про рану Димитара, не заметив, как начала нарезать по комнате бесконечные круги. Ноги семенят сами собой, монотонно шагают и шагают из стороны в сторону – к окну, к двери, к столу, до печи и обратно, минуя сначала брата, потом свалившуюся на наши головы проблему. Усилием воли останавливаюсь и осматриваю юношу. Свежих кровавых следов нигде не проступает – значит, рана либо уже затянулась, либо не видна под одеждой. Перед глазами появляется красноречивая нагая картина. Тогда никаких видимых повреждений я не заметила. Но где же рубец?..
– Где тебя ранили?
– Это имеет значение? – Димитар, похоже, любит отвечать вопросом на вопрос не меньше моего. Старательно пытаюсь не замечать, что сей факт раздражает меня не меньше его присутствия как такового, проглатываю желание оскалить зубы в язвительной выходке, крутящейся на языке и просящейся быть услышанной.
– Если издохнешь у меня на пороге, придётся объяснять хозяйке этих земель, кто ты такой и откуда взялся, а мне лишние проблемы нужны не больше, чем кошке лапти.
Метафора, до смешного органично вписавшаяся в контекст происходящего, заставляет меня спрятать улыбку в локоть, прикрыв лицо.
– Дворняжки подрали, когда сунулся искать еду, – Димитар кивает на своё бедро, и хоть из-под штанины язва не видна, я чувствую запах крови и боли – тошнотворный, удушливо сладко-солёный.
Вот почему я её сперва не заметила – он быстро оделся, прикрыв укус от любопытных глаз.
– Может статься, она серьёзная. Заражением пока не пахнет, но почём знать, каково твоё везение.
Иду к поставцу, ютящемуся в дальнем углу комнаты наряду с сундуком для одежды. Открываю дверцы, изучая небогатые, но умно собранные запасы лекарств и трав – я коплю и скрадываю всё, что могу обменять, украсть или унести. Нахожу мешочек с багульником, ромашкой и подорожником. На несколько примочек хватит с лишком. Свёрток летит в Димитара, но тот ловко ловит его, сжав в руке.
– Меняй повязку дважды в день, промывай чистой водой. Начнёт гнить – прижги огнём, будет некрасиво, зато наверняка. Нельзя, чтобы поднялась температура, иначе никакое колдовство не поможет, если в кровь попадёт зараза.
Юноша смотрит на меня, хмуря широкие брови, и с каждым словом мрачнеет всё больше. У меня самой сердце сжимается и противно переворачивается внутри – сердобольность и желание помогать, вшитое куда-то на подкорку, воет и просит отказаться от тяжёлого решения. Но за последний год я научилась быть жёстче и выбирать себя, а не других, даже если совесть чернеет с каждым разом всё хуже, пока однажды не превратится в чёрную дыру без проблеска света.
Ивлас, зная меня как облупленную, тоже меняется в лице и подхватывает под руку, словно останавливая от ошибки.
– Дай несколько монет. Мы не обеднеем. Вдруг не врёт? – Ив будто специально избегает взгляда Димитара, ища в моём лице эмоцию, за которую сможет зацепиться и отразить на себе.
– Да не врёт, я сама видела. Но и не могу просто так взять и оставить, вдруг он привёл за собой ищеек, хоть сам того и не знает. Я уже помогла — отдаю последний запас антисептика, что у нас есть. Разве этого мало?
Сперва красивое, теперь же искажённое гневом и отчаянием лицо появляется передо мной. Димитар отпихивает было брата от меня, но, встретившись со мной взглядом, решает, вероятно, что такой шаг обойдётся ему дороже простого гнева и просто встаёт между нами, вырастая стеной. Поднимаю подбородок, чтобы стало удобно разговаривать, борюсь с мечтой не смотреть юноше в глаза.
– Ты меня гонишь? Я же доказал тебе, что не желаю вам зла!
– Я тоже не стремлюсь тебе навредить, но и не позволю остаться в доме. Возьми деньги, сними себе угол в таверне на главной улице. Кормят там небогато, но жирно и вполне сносно, быстро встанешь на ноги. Станет легче – уноси ноги из Топей так быстро, как сможешь. Такому, как ты, здесь не место, – пронырнув между ними двумя, я тяну руки к плащу, где в кармане завалялось несколько монет – моё последнее жалование, прилежно собранное за лечение многодетной семьи от ветряной оспы. Отсчитываю десять серебряников – по нынешним меркам неплохое состояние, вдвоём с братом нам на такую сумму можно две недели жить без изысков, но и не голодать. Вкладываю их в ладонь Димитара, сжимаю пальцы, чтобы монеты не выпали. Он непонимающе на меня смотрит, широко распахивает золотые глаза – те блестят дорогими блюдцами. Ив же одобрительно кивает, но продолжает усердно наблюдать за любым движением в мою сторону.
– Издеваешься? – Вспыхивает недоумением и злостью огненный маг, и мне начинает казаться, что ещё немного – и он загорится в самом прямом из возможных смыслов. Воздух становится душным, жарким как под июльским солнцем в южной столице.
– Ничуть. Уходи, в темноте ты менее заметен.
Ещё совсем мало времени назад я бы доверилась Димитару, приняла бы в доме, излечила или Сшила ногу заново, выслушала бы его историю, возжелай он ею поделиться с первыми встречными. Сейчас же любой незнакомец, появившийся на пороге, знаменует собой, что спрятались мы недостаточно хорошо, и пусть Хеля держит Топи в ежовых маленьких рукавицах, если сюда попал один заблудший маг, тем более в зверином, хоть и заколдованном, обличии, то обязательно появятся и другие. Из этих проклятых земель, куда стягиваются ошибки общества и отщепенцы, не нашедшие себе иного места, нам стоит бежать, сверкая пятками, но если двух беженцев, из которых жив, а, значит, оставляет магический след, только один, смогли выследить здесь, то найдут и где угодно.
Безысходность металлической лентой стягивает лоб и горло, но к ощущению гнёта и напряжения в висках я привыкла как к второй коже.
Димитар отшатывается как от огня и вылетает из избы как пробка из бутылки, слышен только свист ветра да чувствуется хлынувший из открытой двери холод – мороз на изломе зимы особенно крепчает ночью. Брат торопливо опускает засов, отрезая избу от уличной тёмной тишины. Я падаю на колени, испуская протяжный рваный вздох. На плечах такая тяжесть, что, кажется, будто тело чугуном залили. Хрупкий хрусталь слёз скатывается по щекам, но быстро теряется в рукаве рубахи – из-за грубой ткани, что впитала в себя влагу и соль лицо начинает жечь.
– Зачем? – Спрашивает Ив, хотя, безусловно, знает ответ на свой краткий вопрос.
– Ради тебя.
Я уже знаю, что этой ночью не сомкну глаз, не найду себе удобного места.

Утро наступает неспешно, не торопится разгонять свинцовые снежные тучи. Дел на сегодня не много, да и те тянутся, как ленивый ишак, нагруженный тюками на продажу. Я Шью молодого щербатого бандита – не раз видела его в обществе Хели, он, видно, отвечает за некоторые набеги в ближайшие от Огневых топей поселения. Грабить эта братия вылезает недалеко, чтобы не нарваться на королевскую стражу – или Аргадора, или, чего хуже, Солариса. Наш владыка, а, вернее, его советник, лояльнее относится к грабежам и набегам, нежели солнечное королевство. При воспоминании о ключевых фигурах дворца, откуда мы с братом сбежали, становится дурно. Нутро сжимает всепоглощающий животный ужас, ледяным языком проходится по позвонкам, заставляя неистово дрожать.
Теряюсь в отупляющей череде мелких поручений, избегая дом Лею почти что за милю. Душа просит пройти за порог, найти прощения и утешающего разговора, но здравый смысл напалмом выжигает пустые надежды. Такова наша природа, а природа матери – и того хуже. Если я не нашла спасения для её ребёнка, теперь стану врагом номер один, козлом отпущения, ведьмой для битья. Повезёт, если нас с Ивласом действительно не решат поднять на вилы.
После наступает черёд снова проведать дедушку. С ним осознанно провожу больше времени, хотя самочувствие старца сегодня лучше прежнего. Разум будто ищет убежища от мыслей о минувшей ночи, прячется от угрызений совести, но в который раз проигрывает – не проходит и часа по возвращении домой, как я снова попадаю в омут, вижу медно-золотые обречённые глаза, а в груди скребутся острые когти.
Шёпот духов, прозрачной дымкой колышущихся по углам, сводит с ума.
Не спасла…
Умрёт…
Жестокая…
Обрекла…
–Хватит! – Вскакиваю с кровати и отчаянно кричу, оглядываясь по сторонам. По обыкновению, Ивлас не спит и встречает меня с чаркой горячего сладкого чая. Задыхаясь, почти давлюсь им, но допиваю до конца – в желудке за сегодня пища так и не побывала, мёд поможет остаться на плаву, пока снова не придёт болезненный дурной сон.
Если придёт – ловлю я себя на мысли и грустно ей усмехаюсь.
– Мучаешься? – Ив садится на скамью, закидывает одну длиннющую ногу на другую. В полный рост он почти собирает макушкой потолок.
– Мучаюсь, – соглашаюсь я и кутаюсь в старый шерстяной платок. Ноги встречают деревянный пол. Нутро пробирает до костей.
– Вдруг не уехал.
– Если ума хватило, то воспользуется моим советом и сначала подлечится, а потом уже пойдёт своей дорогой.
Договорив, сама не замечаю, как из ночной сорочки уже впрыгнула в брюки и тунику. На шее сам собой завязался узел накинутого с головой плаща. Добежать до таверны и обратно хватит, хотя рисковать воспалением лёгких мне хочется меньше, чем извиняться за принятые ранее решения.
Мчусь по улице так, что под ботинками почти что тает от бега снег. Ни в одном окне не горит свечи – на дворе глубокая ночь и даже такое отребье, как мы и другие живущие на Забытой Земле потерянные уже спит, видя десятый сон, набирается сил перед новым днём. Ненароком заглядываю в тёмные стёкла, где опрометчиво или легкомысленно забыли закрыть ставни. Где-то здесь проживаются чужие несчастные жизни. А, может, они счастливее моей?
Вход в трактир фонарём тоже не освещается – хозяин потушил его, когда проводил последнего пьяницу восвояси. Едальня откроется ближе к обеду, когда проснутся гуляки, а вот гостиный двор, что делил с таверной второй этаж, должен работать от зари до зари – крайне преклонных лет старуха, если мне повезёт, дремлет в кресле-качалке наверху, но услышит посетителя и недовольно закряхтит, стоит подняться по лестнице. Мне же не приходится даже занести ногу на первую скрипящую половицу, как в проходе встречает владелец трактира.
– Чего здесь забыла, ведьма? Какой час, видела? – Грохочет он, всплёвывая жевательный табак и ещё бог весть что в канаву у входа. Я давлю дурной позыв отправить в компанию к пережёванному табаку выпитый десять минут назад чай, но в итоге решаю оставить его внутри.
– Да уж видела! У тебя постоялец должен был прошлой ночью появиться, красавец-аристократ. Платил серебром.
– Был такой, – Асен смотрит на меня заплывшими жиром свиными глазками и чуть ли что не хрюкает для антуража, – и что с того?
– Передай ему, что я хочу его видеть и должна ему.
– Теперь и мне должна будешь. Я тебе не посыльный.
Трактирщик недвусмысленно тянет мне большую пухлую ладонь. Роюсь в кармане и, обнаружив последнюю монету, отдаю ему. Вот уж умудрилась растратить весь бюджет за сутки!
Асен хмыкает, ещё раз плюёт и закрывает дверь прямо перед моим носом.
– И тебе спокойной ночи, чтоб тебя.
Разворачиваюсь на пятках – ботинки оставляют на свежем выпавшем снегу глубокие следы. Домой бреду гораздо дольше, чем шла до таверны, чувствуя, как остатки сил покинули до смерти уставшие мышцы.
На следующий вечер девчонка, что недавно притащила кота, приносит незапечатанный конверт.
“Если передумала, жду на кружку эля в восемь”.

ГЛАВА 3

Обжигающе горячая злость впивается в плечи, расходится по коже, проникает глубже, норовя венами раскатиться по всему телу. Ладони чешутся в неконтролируемом желании рвать на кусочки, метать и впиваться. Магия, вдохнувшая запах свирепой ярости, воспряла откуда-то из глубин и подняла голову в предвкушении незабываемого веселья.
Моя жизнь с первых её минут принадлежит кому-то другому, всегда прячется в чьей-то тени – отца, матери, затем брата. Отличие лишь одно – Ивласа я люблю столь исступленно и слепо, что одна лишь мысль о том, что когда-то мне придётся отпустить его действительно навсегда, доводит до неистовой тревоги, до леденящего ступора, до оцепенения. Его смерть, окончательная или нет, какой бы ужасной ни была, открыла для нас обоих возможность вырваться из стальных тисков семей и титулов и попробовать зажить так, как если бы мы принадлежали сами себе. Даже если эту жизнь язык не поворачивается назвать настоящей. Весь последний год – как извращённая версия исполнения желаний, потому что боги судьбы как никто другой любят конкретику в просьбах.
И после этой бесконечной погони за спасением какой-то самозванец имеет наглость указывать, к какому часу и куда приходить? Да я сожгу его, что от костей даже пепла не останется!

По бокам от входа в таверну висят две керосиновые лампы – металл уже подёрнулся яркими укусами ржавчины и скрипит на ветру. Внутри хозяин предпочитает освещать помещение лампами на свином жиру или свечами – так выходит дешевле, но и запах соответствующий. К и без того неприятному аромату примешивается альянс скисшего пива, подгоревшего масла, свежеиспеченного хлеба, табака и пота. Невероятное сочетание для пустого желудка.
Мы с Ивласом входим столь тихо, что присутствующий гулящий народ даже не замечает новоприбывших гостей. Белоснежная голова брата скрыта большим тёмным капюшоном из холщовой ткани грубой дешёвой выделки, что не видать даже светло-топазовых глаз. На наспех сооружённой сцене добротно напившийся мужичок пытается совладать с лютней – та неохотно ему даётся, рожая из растянутых струн попеременно то весёлые, то надрывно страдальческие звуки. Какофония из стараний неудавшегося барда и громкого гомона давит на уши, пробуждает недавно улёгшуюся головную боль.
Не без усилий находим свободный уголок в дальней части едальни – здесь свет ещё более будуарный, чем в остальной части, что, пожалуй, нам даже на руку. Молодая миловидная помощница хозяина впархивает в наше убежище и поправляет толстую русую косу, приветливо улыбается, контрастируя на фоне угрюмого, недовольного ровно всем владельца таверны.
– Чего желаете откушать? Сегодня чудесная картофельная похлёбка со шкварками!
– Ждём друга, закажем чуть позже, – стараюсь я помягче и побыстрее отбрить служанку, но живот предательски урчит, почуяв благоухание горячего наваристого супа. Кажется, даже Ивлас, с относительно недавних пор равнодушный к такому типу плотских удовольствий, плотоядно заристся по сторонам, подмечая, чем ужинают постояльцы.
– Как скажете! Махните рукой, как будете готовы, но советую не рассиживаться долго.
– Асен сегодня не в настроении?
– Как всегда, – ухмыляется девушка, пожимает плечиками и поворачивается к соседнему столу, получив громкий шлепок по задней части от грузного дурно пахнущего парня с недостающей дюжиной зубов. Несколько раз моргаю, чтобы развидеть данное действие и поворачиваюсь в глубину зала.
Димитара нигде не видно, хотя висящие над входом часы показывают без двух минут восемь. Засиживаться в таверне без причины мы с братом позволить себе не можем – в лучшем случае, за пару избавлений от хворей заплатят лишь завтра, а, стало быть, на сегодня лимит увеселительных мероприятий исчерпан даже с лихвой. Хорошо бы ему появиться, иначе я придумаю, как превратить его в зверушку похуже кота.
Непостижимым образом, стоило мне нащупать эту мысль и ей же порадоваться, причина незапланированной прогулки в сиё заведение появляется на лестнице, ведущей с гостевого этажа вниз.
Благоухающий не меньше надушенного модным парфюмом аристократа, в новой рубахе, брюках и кожаных подтяжках, вымытый и аккуратно выбритый, Димитар становится у стола, подбоченившись, и падает на скамью рядом с братом, криво улыбаясь и откидывая тёмные кудри с лица.
– Что, ведьма, сменила мнение?
– Сменю выражение твоего лица, если не перестанешь скалиться сам, – напрягаюсь стальным прутом, размеренно дышу, чтобы не выдать крайнюю степень возмущения. Однако, полагаю, залитое краской лицо не играет мне на руку. Ему же хоть бы что – вальяжно раскинувшись, сидит ровно так же, так ещё ногу на ногу закидывает, словно господин собственник.
– Так почему передумала? – Спрашивает он, перехватывая мой взгляд.
Вопрос застаёт врасплох, хотя до сего момента я была донельзя убеждена, что сбить с толку ничем меня нельзя. И ведь правда – отчего решила сюда прийти, так ещё и брата притащила? Почему любопытство узнать историю незнакомца победило здравый смысл и повело сквозь промозглую зимнюю ночь? Стоит ли то, что узнаю, риска подвергнуть опасности себя и Ива? Почему назойливо мешающая потребность сунуть нос в чужие дела кажется важнее, чем остаться дома в тепле, запереться на все замки и просто переждать до утра?
Смотрю на Димитара, пытаясь найти в его облике что-то новое, что не заметила накануне. Казалось бы, ничего не успело бы измениться за сутки, однако здесь, растворившись в табаке, выпивке и жирной пище, в пьяном веселье других он будто чувствует себя комфортнее, как если бы попал в родную стезю – вон, не чурается количества гуляк, как рыба в воде лавирует взором и орудует улыбками, раскидывая их направо и налево, даря легкомысленным девчонкам и дамам, что за деньги исполняют самые грязные желания. Я же мысленно молюсь, как бы побыстрее улизнуть из таверны и отделаться малой кровью. Снова хочется в бани – смыть въевшийся запах этого вечера, до костей, до скрипа отскрести кожу мочалкой из лыка.
– Даю тебе шанс объясниться. Допустим, мне интересно.
Слегка откидываю капюшон. Ивлас тянется сделать то же самое, но я предостерегающе поднимаю руку – пусть лучше сидит так и не подаёт вида. Его неординарная внешность вызовет больше вопросов, чем тихоня, забившийся в угол.
– Голодные? – Димитар вскидывает ладонь и машет помощнице хозяина. Та, завидя его, прытко мчится в нашу сторону. Так ли сильно решает приятная внешность в Топях, что к нему девушки слетаются, как мухи на… мёд?
Молчу и мотаю было головой, но выходит едва ли убедительно. Юноша ведёт бровью, смотрит на мой туго затянутый пояс и пожимает плечами. Ловлю себя на мысли, что расстроюсь, если он не решит угостить меня и брата хвалёной похлёбкой, но тут же отвешиваю воображаемую оплеуху. Дома ещё осталось несколько яиц и вяленого мяса, обойдёмся и без готового чужими руками ужина.
– Три кружки эля, похлёбку и солёной редьки.
Служанка кивает и порхает в кухню собирать нехитрый заказ. Я наскоро считаю, сколько денег одолжила Димитару. Сумма никак не сходится с тем, что он уже второй день пребывает в гостевом доме, ест, обзавёлся новой одеждой – по качеству явно лучше той, что поделился Ив – и угощает ужином троих человек, считая себя самого.
– Ты откуда столько серебра взял?
Поталь глаз хитро поблёскивает – блеск этот опасен и заманчив, но пугает не меньше.
– Выиграл в Стратемы.
Час от часу не легче!
– Последнее, на что стоило здесь подписываться – это играть с ворами и головорезами, что здесь обитают. А ты ещё и выиграть умудрился?
– Да что плохого? – Почти что по-детски удивляется брюнет, хмуря взгляд.
– А то, что стоит тебе выйти за порог, как пересчитают рёбра, да без пары останешься, если вообще доживёшь до рассвета.
На мгновение Димитар смущается, словно обдумывая не столь туманные перспективы недалёкого будущего, но потом скидывает напускное замешательство и становится таким же, как с минуту назад. Видится мне, список недоброжелателей данного мерзавца длиннее, чем тракт из Аргадора в Соларис.
– Пусть попробуют, – вскользь бросает он и хватает ложку – на столе появляются три глиняных тарелки и столько же пузатых кружек, большая миска и корзинка ароматного хлеба с тыквенными семечками. Нутро клокочет и поёт от ударившего в нос аромата выпечки и супа.
Неумелые звуки мук лютни внезапно сменяются на мелодичный, печальный перебор струн умелыми девичьими пальцами. На высоком стуле вместо пьянчуги теперь сидит высокая, сама тоненькая как струна, с мальчишеской фигурой девица. Волосы цвета огненных всполохов и осенней листвы собраны в высокий хвост, подхваченный пёстрой лентой. Одета она в стёганую курточку с витиеватыми узорами, брюки, плотно облегающие костлявые ноги. На ступнях кожаные мягкие туфли, похожие на тапочки.
И без того не скучный вечер решила скрасить сама Хозяйка Топей.
– Хеля, – тихо произносит Ив, лениво ковыряясь в похлёбке. Еда ему нужна не больше, чем лягушке костёр, но вшитые на подкорку инстинкты ещё заставляют поддерживать тело какой-то энергией помимо колдовства. Что ж, мне же проще – меньше собственных сил потрачу завтрашним утром.
Самопровозглашённую владычицу Огневых Топей встречают не скромнее короля – люди хлопают, гогочат, улюлюкают, смеются и свистят, вскидывая к потолку кружки, истекающие пивной пеной. Я и сама невольно пропитываюсь их настроением, глядя на девушку, что практически спасла нас с братом от верной смерти, дав кров и укрытие, почти что не требуя ничего взамен.
Наш договор с Хелей Горгор до предела прост – я помогаю лечить и ухаживать за нуждающимися в Топях, будь то её прихвостни-бандиты или изгои современного общества, нашедшие в Забытых Землях убежище, она взамен не выдаёт наше местонахождение офицерам, на регулярной основе патрулирующим границы королевств и Топей. Однако, по обыкновению, самые простые вещи наиболее сложны – теперь же, с появлением Димитара здесь, сохранить шаткую тишину и спокойствие станет в высшей степени затруднительной задачей.
Хеля машет лютней в ответ присутствующим, отставляет в сторону кружку, несколько раз громко кашляет и пускается в похабную песню. Потешное развлечение вмиг подхватывают даже те, кто до сего момента был увлечён едой. Я сажусь в пол оборота, чтобы видеть и Хелю, и обоих своих собеседников.
– Забавная девица. Кажется, её здесь уважают.
– Больше, чем кого-либо. Это Леди Огневых Топей. Не понравишься ей – пустит на ремешки. Сойдёшь за своего – считай, всё в твоей жизни сложилось благополучно, – я затыкаюсь, снова презрительно оглядев мага, – хотя ты на жулика мало чем похож.
– Значит, у неё в почёте только жулики? – Димитар громко хлюпает плещущимся в кружке элем, что режет мой слух. Вслед за ним делаю несколько больших глотков в порыве смочить пересохшее горло, но вместе с облегчением встречаю булькающий кашель. Ив перекидывается через стол и стучит ребром ладони по спине. Часть бузы проливается на пропитанное алкоголем и ещё бог весть чем дерево. Щёки пунцовеют пуще прежнего.
– Я всё ещё жду рассказа, а ты скачешь с темы на тему, как больной ишак.
Улыбка юноши несколько меркнёт, будто его задели за живое. Ни с того ни с сего Димитар тушуется, словно решает, доверять ли мне то, что собирается рассказать. Я бы тоже крепко сомневалась на его месте – если отмести все конфузные составляющие вроде неожиданного, оттого не менее подозрительного появления, странного проклятия и чужой магии, у него нет причин положиться на кого-то постороннего. Кто знает, как именно его прокляли и какое мутное прошлое за его спиной? Вдруг знание, которым я, вероятно, вскоре буду обладать, поставит минимум три головы на плаху?
– Что ты слышала о магических предметах? – Начинает он издалека. Если путь будет длинным, мне уже не по нраву.
– Немногое, – задумываюсь я, перебирая в пальцах складки плаща, – обычно в артефакт закладывают нужную его хозяину магию. Это может быть проклятый предмет или наоборот, вещь, снимающая порчу. Или амулет на удачу. Да много чего.
Маг вскидывается, как если бы палку проглотил, и почти что прожигает меня взглядом. Ещё секунда – и останется лишь обугленный след на скамье. Я неосознанно ёжусь и оглядываюсь. Может, не я причина подобной реакции?
– А снимать проклятия умеешь? – переходит он почти что на шёпот, наклоняясь к моему лицу. Отпрянываю, пряча ладони в рукава.
– Нет.
Димитар теряется в лице, но скоро берёт себя в руки и снова примеряет насмешливую заискивающую маску.
– Но что-то ты да знаешь.
– Смотря что тебе нужно.
– И что ты за это попросишь? – он подозрительно быстро схватывается. Или охоч до сделок, или правда годится в подручные Хеле.
То, что я хотела бы попросить, Димитру обеспечить не под силу, кем бы он ни был. Даже богу смерти, пожалуй, не с руки. Сердце больно ухает и сжимается, с усилием выталкивает кровь. Медленнее тяну воздух через нос, выпуская обратно сквозь плотно сжатые губы.
Что же я вольна требовать за свою помощь и хочу ли вообще впутываться в дело, где неизвестного больше, чем достоверного? Чего желаю больше – выслушать до конца или встать и уйти, больше никогда не видя этот необъяснимый живой катаклизм с чудным именем?
Стараюсь сесть увереннее, чем ощущаю себя на самом деле. Сначала выжму всё до последней капли, а потом уже буду решать, хочу ли лезть в его трясину.
– Сначала расскажи, что тебе нужно. Но имей ввиду – я ещё ничего тебе не обещала.
Димитар залпом допивает эль, отставляет от себя пустую посудину и тяжело вздыхает, собирается с силами, ищет нужные слова. Почти слышу, как крутятся в голове незримые шестерни.
– Я украл кое-что очень ценное, но не знаю, как оно работает. Сам разобраться не смог, а времени, что мог бы посвятить изучению, больше не имею.
– И то, что ты украл, превратило тебя в кота? – Я изумлённо на него смотрю.
Отчего-то пробирает на хохот.
– Тоже пришёл к этой мысли, то не уверен до конца. Даже если так – ты как-то сняла наваждение.
– Ничего я не снимала, больно надо. Может, над тобой кто-то попросту беззлобно подшутил?
Димитар отрицательно качает головой. Вслед за Ивом начинает ковыряться в супе. Тянет время.
– И зачем ты украл то, что украл?..
– Не могу сказать.
– Так, довольно, – я вскакиваю и, покрыв голову, направляюсь было к выходу, как на запястье плотным ложатся длинные узловатые пальцы. Сомнительно состоявшийся вор крепко держит мою руку, отрезая путь к отступлению. – Мне надоело слушать уклончивые объяснения. Пусти или врежу.
– Тёплая, – задумчиво бормочет себе под нос Димитар, словно удивлённый.
– Ясно дело. Я-то живая в отличие от него, – киваю на брата. Ивлас сводит брови к переносице. В груди сызнова что-то колет – что-то, что всё ещё пытается прикинуться бесчувственным куском стали, но начинает болеть каждый раз, как смотрю на поднятого мертвеца.
Вырываю руку из на миг ослабшей хватки. Музыка, что из инструмента извлекала Хеля, затихает. Раздаётся град из хлёстких хлопков и вой. Выступление окончено, нужно расходиться. Юноша тоже это понимает и разве что не крутится волчком от беспокойства.
– То, что я украл, похоже, не работает. Помоги мне его починить и я в долгу не останусь.
– Снова вода и ничего путнее.
Краем глаза замечаю, как хозяйка Топей прыткой походкой направляется к нашей компании. Лицом довольная, но глаза холодны и серьёзны.
– Уходи через чёрный ход и бери брата. Быстро, – шепчет она мне на ухо, не замедляя шага, и по каждому позвонку у меня проходится липкая дрожь.
Хеля, не останавливаясь, проходит, а меня как ушатом холодной воды окатывает. Усилием воли заставляю себя не озираться по сторонам, но нарастающая внутри паника мечется и клокочет, пытается толкнуть на опрометчивые поступки. Позволить такой роскоши я не могу – на счету две с половиной жизни. Половина на Ива, ведь он одной ногой в могиле и полноценно ни жив, не мёртв, и по одной целой на меня и Димитара. Я ещё хоть и не решила, буду ли участвовать в его авантюре, да и деталей не разузнала, но не могу позволить попасть в ещё большие неприятности из-за нас с братом. Вот уж вряд ли, что Хеля выгоняет нас из таверны из-за красавца-аристократа. Хотя, зная, что он до штанов обыграл половину постояльцев, ни в чём нельзя быть уверенной.
Подхватываю Ива за плечо, будто перебравшего бормотухи. На лицо натягиваю маску хмельной расслабленности, хотя ноги от напряжения словно две свинцовые плиты. Киваю Димитару, чтобы он пристроился с другой от брата стороны – так мы худо-бедно сойдём за компанию, что хлебнула лишнего и была списана хозяйкой за недобросовестное помещение. Он улавливает команду и мы синхронно поднимаем Ивласа, всё ещё не до конца разобравшегося, что происходит. Вот и хорошо. Правдоподобнее будет.
Мороз кусает докрасна щёки, неприятно щиплет кожу. Дорогу заволокло свежим выпавшим снегом, что крупными пушистыми хлопьями летит с неба на землю, собирается в белые вихорки, оседает на плаще и ботинках. Похолодало сильнее прежнего. С трудом верится, что скоро в Топи наконец заглянет весна с запахом цветочного мёда, скошенной травы и молодых листьев.
На заснеженной тропинке, ведущей на окраину деревни, где мы обосновались, остаются три пары следов, и я позволяю себе обернуться, чтобы коротко оглянуться по сторонам. На улице лишь тишина и зажжённые газовые фонари, потрескивающие в ночи. Но что-то в этом словно показном спокойствии кажется донельзя неестественным, неправильным. Ускоряем шаг, молча встретившись взглядами с Димитаром.
Почему Хеля приказала уходить? Кредит доверия и гостеприимства исчерпан и стоит искать новое место, продолжать бесконечную череду побегов? Или мы просто не угодили, сидя и подозрительно бормоча о своём? Или Хозяйка Топей заметила что-то или, что хуже, кого-то, кого не приметила я? Последний вариант кажется самым плохим, но от того самым правдоподобным. Сколь много времени в запасе, прежде чем нас наконец найдут? Может, сегодняшний день – последний?
Смотрю на Ивлас, чей лёд глаз внимательно следит за тенью впереди, мелькающей на фоне окна, где за стеклом танцует на сквозняке свеча. Стоило мне её заметить, как тень исчезает, растворяется дымом, стремясь наверх. Свеча тухнет вслед за полупрозрачным видением.
Ускоряем шаг, неповоротливо семеня. Ив вдруг снимает руки с наших плеч и ускоряется, схватив меня и потянув за собой. Мы срываемся на бег, рискуя поскользнуться и упасть скопом в сугроб, но чудом держимся – наша вереница уже почти у дома, остался буквально один поворот. Невольно вспоминаю, как буквально день назад неслась сломя голову, когда увидела над избой яркую огненную вспышку. Тогда мою грудь разрывало когтями страха и ужаса, что с братом случилось несчастье – как будто смерти с него не хватило. Сейчас же нутро сжимает стальным обручем, не давая дышать от ощущения, что всё идёт не так.