Снег на моей голове...

Часть 1

Высокая блондинка стояла на выходе из аэровокзала и вдыхала морозный зимний воздух. В конце концов, что бы там ни случилось, а жизнь продолжается. А случилось, если подумать, много хорошего за прошедшие годы. И не далее, как пару дней назад, они отпраздновали на сцене Нью-Йорк Сити бэллет триумфальное выступление ее труппы. Ей бы радоваться, а чувство, словно опять в жизни все наперекосяк.

Поправила тяжелые густые светлые волосы, собранные в низкий хвост и чуть нервно избавилась от резинки. Не любила, но летать с распущенными не любила еще больше. Москва встречала снегопадом. Как много лет назад, когда она вернулась домой.

Уголок губы чуть дрогнул в легкой грустной улыбке. Тогда у нее хотя бы была надежда, что возвращается туда, где ее ждут и любят. Впрочем, и понять, что обманулась, было тем тяжелее, чем больше было молодой веры в любовь. Сейчас она хотя бы не питает иллюзии, что любит и ждет. Не так мало, Ариадна Александровна. Это, давайте честно, не так мало — не обмануться в ожиданиях. Чему-то за десяток с лишком лет жизнь ее научила.

Легкая снежинка приземлилась на щеку и стекла каплей-слезинкой, резко вытерла. А снег все летел и летел, падая на светлые волосы, лицо, ткань темно-серого пальто, ладонь с длинными, инопланетными пальцами, сжимающимися на ручке огромного в тон пальто, серго, чемодана.

Много лет назад Ариадне Серебряковой не полагалось ни дорогого пальто за несколько сотен тысяч российских рублей, ни дорогого чемодана, ни даже билета бизнес-класса на сколько-нибудь удобный рейс. И на выходе она стояла с рюкзаком на плече и младенцем полутора месяцев от роду на руках.

Снег точно так же падал на непокрытую голову, молодая женщина, рефлекторно покачивая ребенка, озиралась по сторонам в надежде увидеть знакомый силуэт любимого мужчины, торопящегося от парковки. Володи не было, хотя сам же написал ей чуть больше суток назад, что встретит их с дочкой и отвезет домой. У них теперь будет общий дом. Для нее, для него, для их девочки Эвы или Евы, кому как удобнее.

Ева, было успокоившаяся после посадки, насосавшаяся материнского молока и уснувшая, сморщилась от попавшей на закрытый глаз снежинки и раздумывала, не повопить ли ей, не просыпаясь, когда мать нежно поцеловала малышку в закрытый глазик, оттаяв небесную ледышку. Залюбовалась крошечным личиком, разглядев в нем в очередной раз все приметы родства с Володей, и так погрузилась в нежное воркование, что даже вздрогнула при звуках знакомого раздраженного голоса:

— Ну, чего ты встала, давай скорее, меня работа ждет!

Владимир стянул с ее плеча рюкзак с вещами и заспешил к автомобилю. На ребенка даже не взглянул. Можно понять, руководителю театра “Стелла” и ведущему балетмейстеру Большого, преподавателю балетного училища, безусловно, не до долгих объятий с молодой матерью своего ребенка. Тем более не здесь же, у всех на виду? А вдруг кто-то из знакомых объявится?

У Володи, а для широкого круга заслуженного деятеля искусство Владимира Эдуардовича Дадиани, имелось несчетное количество достоинств. Мужчина был высок, откровенно красив той яркой красотой, которая встречается в очень редком представителе сильного пола. От предков с Кавказа ему достались густые темные волосы, спадающие волнами почти до плеч, высокие скулы и широкий подбородок. Полные губы с красивым абрисом то и дело изгибались в кошачьей улыбке, а в глазах, серо-зеленых, поблескивающих из-под густых ресниц, светилась ласковая усмешка, применяемая почти ко всем и почти всегда. В свои сорок пять Володя оставался строен, не растерял за годы без выступлений прекрасной физической формы, а природная гибкость вызывала зависть не только у артистов балета, но и у актрис.

Стоит сказать, что и Ариадна отчасти завидовала любимому мужчине, хотя ей никакой большой балет не грозил и не светил. Уже три года она работала младшим хореографом, вернувшись, к слову, все из той же Америки, где выступала в самых разных шоу.

Жизнь танцора балета меняется одним днем, одним неудачным приземлением, одной травмой. До восемнадцати лет у Ариадны Серебряковой были неплохие перспективы. Она даже успела выступить на престижных сценах Москвы и Петербурга, хоть и не в заглавных ролях. А потом, во время одной из репетиций, все завершилось. Быстро, просто. Бесповоротно. И что толку сетовать на невнимательность партнера, если перелом нижнего отдела позвоночника безвозвратно закрыл возможность вернуться на сцену.

Полгода лежала, разглядывая потолок и стены больничной палаты, полгода попыток просто выпрямиться и начать нормально ходить, полгода на полное восстановление. А потом ты свободна как ветер. Ищи себя, в чем хочешь и в чем сможешь. Все, что умела двадцатилетняя балерина — танцевать. Все, чего хотела — не видеть город, где ее балетная судьба закончилась.

Друзья посоветовали агентство, набирающее танцующих девочек в труппы за границу. Было все равно куда, лишь бы подальше от Москвы. От всего вчерашнего, что было, что ныло. Америка — это же достаточно далеко, если подумать?

Сколько стоит жилье, сколько стоит еда, сколько стоит одежда и сколько тебе заплатят — вот что надо выяснять в первую очередь подписывая непонятно с кем контракты, тем более, когда не очень-то владеешь английским. После первой зарплаты Ариадна поняла, почему американки не идут в это шоу. Полгода обязательной отработки, подработки, конечно, нелегальные. Чудом попала в один из маленьких театров на совсем уж мелкую должность. Днем работала официально. Вечером танцевала. Ночью тоже предлагали поработать. После пары голодных месяцев не отказываешься ни от чего, кроме откровенной проституции, чего не было в ее жизни, того не было. Остальное — случалось. За первый, самый страшный год суровая американская жизнь научила, что любой труд почетен и престижен, если это не криминал. То, что тебя кормит, обувает, одевает и дает хоть какие-то возможности откладывать, пусть и копейки, то и хорошая работа. Она до сих пор была благодарна директору ее заштатного театрика, который ходатайствовал о получении гринкарты для своей сотрудницы. Хорошие люди есть везде. Это качество не зависит от национальности. Плохие люди — тоже есть везде. Саймон, с которым делили общие кров и стол, а после и кровать, был весьма так себе человеком, по крайней мере, оплеуха, которой он расквасил ей нос стала хорошим поводом подумать, а тот ли мужчина рядом?

Часть 2

Любовь умирает долго, к этому нехитрому закону Ариадна пытается притерпеться многие годы. Если была большая любовь, если у нее есть продолжение, если есть общность, умирать она будет долго. Видимо, наступил новый этап медленного умирания, к которому надо начинать приспосабливаться.

Залезла в сумку, вытащила телефон, чтобы вызвать такси. Откатила чемодан чуть в сторону и накинула на голову широкий шарф, чтобы хоть как-то прикрыть волосы от летящих хлопьев снега.

Сколько умирала любовь к Володе то и дело пытаясь возродиться? Годы. Многие годы. Ева росла, вспоминая папу во все более редкие визиты того в просторную, светлую квартиру в высотке на берегу Москвы-реки. Красивый новый дом в хорошем районе.

Сколько она верила в его любовь и в то, что у них семья? Года три, пожалуй. Еще три года после возвращения в Россию с дочерью на руках. Может, верила бы и дольше, если бы не обстоятельства, не дававшие закрывать глаза на правду. Очень легко верить ласковому мужчине, прижимающему тебя к сердцу ночью и шепчущему слова любви.

А ночами-то мужчины правды не говорят. Ночами за них говорит их благодарность за постельные радости, их фантазии из параллельной реальности, их вина, да и много что еще, в чем нет ни грамма трезвости.

Правду мужчины говорят днем, при ярком свете солнца, когда нельзя спрятать глаза. Первую правду Володя сказал, когда Ариадну позвали в театр Комиссаржевской ставить хореографию. Хороший контракт. Она его заслужила своим трудом. Своими постановками на самодеятельных сценах. Дадиани попросил воздержаться от сотрудничества с театром, отказавшим его ученику как постановщику.

— Почему?— удивленно вскинула аккуратную бровь Ариадна, вполуха слушая щебетание дочери.— Это хорошее предложение, я планирую его принять.— Ева побудет с бабушкой, я съезжу в Петербург. Хороший опыт, хороший пункт в портфолио. Для нашей школы — тоже большой плюс: их педагог ставит для такого уважаемого театра.

— Я рассчитываю, что мы все же одна команда,— поджал губы Дадиани.

— Мне отказываться теперь от всех предложений, в которых будут замешаны интересы твоих учеников?— удивление уже граничило с возмущением.— Володя, я же так не смогу взять ни одной работы?! Твои студенты — везде!

— От всех - не нужно. А от этой — откажись,— настоятельно попросил мужчина.

Утвердительного ответа ждать не стал, был уверен в силе своего слова и мере своего влияния. Остался на ночь, нежно любил, окружив Ариадну заботливой силой своей страсти. В нем был опыт, знания, умение чувствовать и любовь к ночным откровениям.

— Все-таки, пойми правильно, когда к тебе приходит близкий человек, почти сын, прося поддержать в его беде, ты соглашаешься, а потом выяснится, что работу отдали твоей жене. Ведь ты мне жена по смыслу и сути. Как в такой ситуации смотреть в глаза человеку?— шептал в темноте любовник.

В чем-то он был прав, но и Ариадна была по-своему права: такие предложения регулярно с неба не падают. Тем более убедилась в своей правоте, придя на работу и рассказав о возможно контракте Антону. У щуплого руководителя глаза на лоб полезли от того, что услышал:

— Аришка, звезда моя, ты вот сейчас серьезно размышляешь?!

Конечно, Антон по гроб жизни обязан Дадиани Ариадной, но не надо из его благодарности делать петлю, на которой администратор школы танцев должен взять и ни с того, ни с сего сам повеситься.

— Сейчас же звони и соглашайся!— сунул ей в руку собственный мобильник.— Совсем ненормальная женщина! Нашла от чего отказываться!

С подобными причитаниями о приоритетах в голове прекрасных дам Антоша ходил вокруг своей подчиненной до тех пор, пока она не договорилась о времени и месте встречи, а так же сумме договора. При том, что самой молодой женщине было совершенно неважно, сколько и чего ей заплатят. но, как только она об этом заикнулась, директор отобрал трубку и повел беседу уже в другом ключе, представившись менеджером хореографа Серебряковой. И так у Антошки ловко получалось гнуть свою финансовую линию, продавливая интересы подопечной, что даже залюбовалась им.

Этот телефонный разговор стал началом долгого пути рука об руку. За десяток лет совместного движения Антошка набрал солидности, какой-никакой мышечной массы в спортзалах и авторитета, позволяющего ему убивать одним взглядом из-за стекол все таких же очков, ну ладно, не таких же — намного дороже.

Итак, в первом большом деле нашелся Ариадне преданный друг, с которым начали большой путь к вершине. И преданный враг в лице того самого протеже Володи, из кляузных статеек которого Серебрякова узнавала много интересного о себе, от наличия миллионов в оффшорах и особняка на Мальдивах, до переломанных ног, рук и хребтов своих танцоров. И бумага-то все стерпит, не изморщится, а у интернет-пикселов изначально не задано функции деформации от кляузничества и вранья.

Сейчас уже не удивляется, а десять лет назад искренне верила, что Володя примет ее сторону в начавшейся борьбе. Мужчины познаются в успехе намного лучше, чем в печали. Дадиани не простил любовнице своеволия. Наказал тем, что исчез из ее жизни. И из жизни Евы, конечно, тоже. Хотя нет, не исчез, ушел показательно, чтобы поняла, чем не угодила и разочаровала. Прочитал длинную воспитательную речь, суть которой сводилась к мысли: не жена ты мне более и женой быть не можешь.

В ответ на это у сладкой девочки-Ариши, которая ублажала маститого Владимира Эдуардовича ночами и заглядывала ему в рот днями и прорезался голос, обозначивший характер. Во-первых, Ариадна напомнила, что женой Володе никогда не была. Во-вторых, даже мужу не будет позволено запрещать ей выбирать ту работу, которая ей по сердцу. А, в-третьих, ждать, когда папа Евы найдет в себе силы, а в плотном графике своей жизни время уже признать свою дочь официально ровней троим детям от законного брака, тоже как-то прискучило.

Часть 3

Постояла с трубкой в руках и запихнула назад в сумку. Хотелось чуть больше безвременья. Сейчас приедет домой, а там суета и подготовка к празднику. У Евы сегодня день рождения. Вечером придут ее друзья, будет вечеринка. Маме велено смыться из поля зрения. Взрослые люди гуляют. Двенадцать лет как-никак. Ей уже можно на переднее сидение в автомобиле без детского кресла. Считай, аттестат зрелости.

Как же все быстро-то! Еве — двенадцать, Школе Ариадны — пятнадцать. Ее театру современного балета — полные семь лет. Любви, которой больше нет… А вот тут дат не знала. Есть любовь, как удар молнии, как было с Володей, а бывает и иначе.

Ее не было неделю: выезжали на конкурс в Казахстан. Международный турнир танцевальных коллективов “Мир танца”. Вернулись молодцами с первой премией, а хотелось гран-при. Через три года возьмут и его.

Антошка встретил в аэропорту, всех усадил в заказанный автобус и повез к зданию школы, по дороге сообщая, что успело произойти за время отсутствия Ариадны. Было все более или менее гладко, не считая визита СЭС и пожарников.

— Кому мы опять на хвост наступили?— удивилась молодая женщина.

— Выясняю,— уже привыкли, как только начиналась суета вокруг разрешительных и регламентирующих документов, пора искать ущемленных.

Дело в том, что они сейчас точно никому и ничего не переходили, ни на чьи хвосты не наступали.

— Спрошу у Володи, может, он что-то знает?— вздохнула блондинка.

— Ну, спроси,— Антон давно не одобрял продолжавшиеся странные отношения между Дадиани и его подругой, но и вслух лишний раз не говорил.

Да и что тут скажешь? Пусть Владимир Эдуардович тот еще жук навозный, но от него есть своя польза, а Аришка, наверное, не малолетняя девочка, должна понимать, в чем завязла?

— Тош, вы сегодня без меня управитесь?— спросила Ариадна.

— Само собой,— пожал плечами менеджер.— А в чем дело?

Думал, у нее очередная собачья свадьба с Володей, заранее морщился, хоть, стоит повторить, польза своя от этого паразита красивого и была.

— Мама звонила, у Евки температура высокая второй день. Домой хочу. К ребенку!

— Хоть с парковки пересаживайся за руль своей колымаги и поезжай,— Еву все любили, веселая талантливая девочка с отцовскими зелеными глазками и темными волнистыми волосами.

Ариадне временами казалось, что в девочке нет вообще ничего ее, кроме пола. Дочь росла между танцклассами, коридорами школы и закулисьем десятков сцен, где выступали ученики матери. Занималась в детской группе, которой опять требовался педагог. Женщина глубоко вздохнула, возвращаясь к обязанностям руководителя.

— Что у нас с учителем для младших?— напомнила Антону.

— А! Между прочим, нашел. Взял на испытательный срок. Посмотришь, решим,— отчитался партнер.

— Что б я без тебя делала, Тошка?— Склонила голову на худое мужское плечо.

— Ясен-трясен, прозябала б ты без меня, мать! —гордо доложил Антон.— Ты ж деньгам цены не знаешь. А времени своему — тем паче!

Взаимно довольные друг другом доехали до здания школы. Антон помог выйти всей кавалькаде. В самом конце подхватил со ступенек Ариадну и даже чуть покружил перед тем, как поставить на земную твердь. С багажом и морем впечатлений ввалились в холл. Побросали вещи, где пришлось, и разбрелись кто куда: у части группы уже через полчаса начиналась классы, у другой сегодня был выходной, а мужчина и женщина, создавшие этот мир танца, направились озирать владения свои. Прошли через классы для старших, залы разминок, классы индивидуальных занятий, заглянули в репетиционный зал и в самом конце дошли до просторного помещения, где работали большие группы детей.

— Глянь, кого я тебе нашел. Закачаешься!— хихикнул Антон и открыл двери, запуская блондинку.

Человек пятнадцать малышей от пяти до восьми лет стояли у станка, повторяя базовые упражнения. Над тишиной труда звучал красивый баритон с легкой хрипотцой:

— Три, четыре, пять, шесть, семь. Колено отводи! Восемь! Поворот!

Класс хором развернулся и увидел вошедших. Дети замерли, потеряв позиции. Ариадна и сама замерла, глядя на всклокоченного русоволосого педагога, бродящего между двумя рядами учащихся и ведущего счет повторениям.

Новый учитель ее тоже заметил, но, в отличие от своих подопечных, прекрасно смог сделать вид, что в глаза не видит, только чуть повысил голос и потребовал от учеников не отвлекаться. Начал мерный счет повторов.

Удивил Ариадну избранец Антона не торчащими во все стороны антеннами упрямых волос, не безразличием к ее появлению, а сильной хромотой и тростью, на которую опирался при ходьбе.

Только успела подумать, что же такое приключилось с еще совсем молодым мужчиной, на вид, не дала бы ему больше тридцати, как новый учитель поднял свою палку и вполне ощутимо зацепил ею ногу одного из мальчиков:

— Нурлан, еще раз отпустишь бедро, я его тебе подниму этой палкой!— вроде и не ударил, но можно было не сомневаться, мальчик ощутил орудие воздействия достаточно хорошо, потому что тут же открыл пах и отвел ногу сильнее.

Занятие шло своим ритмом. Нелепый инвалид звучал над головами учеников невозможно красивыми тонами и подтонами своего глубокого голоса. Трость то и дело цеплялась за ноги, пальцы рук, плечи, призывая детей не расслабляться.

Часть 4

Если вдуматься, влюбиться правильнее всего было в Антошку, вот уж кто незаменимый со всех сторон человек в ее жизни. Кто знает, отмечали бы сегодня двенадцатый день рождения Евы, если бы Антон не перевернул половину России и не нашел того самого врача, который не только смог поставить правильный диагноз, но и назначил лечение, позволившее забыть о том, что дочь по сути чуть не умерла, умирала, если сказать правду.

Горечь одной болезни, в которой было продолжение жизни, новое рождение и неизбежная смерть.

К тому моменту, когда все началось, о злосчастном гриппе давно уже забыли. Ева бегала на уроки танцев к лохматому Коле, отзывалась об учителе сдержанно-хорошо, только жаловалась, что у него трудно. Нагрузка большая. Устает все время сильно, иногда даже закончить класс трудно.

Ариадна жалобы дочери слушала невнимательно. Были заботы поважнее: то канифоль привезут какую попало, то пуанты придут совсем не того качества, которые должны быть у серьезного уровня танцора, то подготовка к выступлению, то приходится уехать по приглашению театра, ставить номер или даже целый спектакль. В общем, не до детских стенаний о тяготах труда танцора.

Первой забеспокоилась бабушка евы, доложив, что ребенок стал плохо есть. Просила последить мать. Это, конечно, ее упущение в полной мере, но, с другой стороны, назвать дочку особенно худой тоже было нельзя. Ну, не хочет ребенок есть, да и ладно. К тому же она после танцев всегда уставшая.

Следующим звонком стал разговор с Николаем Сергеевичем, именно на таком обращении новый сотрудник буквально настоял, хотя Серебрякова и так бы не стала звать его Колькой, тем более при детях, но ему и нейтральное Николай не понравилось.

После одного из занятий, которые руководительница навестила в рамках испытательного срока и где позволила себе сделать замечание преподавателю, обтрепыш-Коля пришел в директорский кабинет и завел вежливый, но непреклонный разговор.

— Ариадна Александровна,— проговорил преподаватель,— присаживаясь на стул против ее рабочего стола,— у вас прекрасная школа, в которой мне очень нравится работать.

Удивительным в его словах была не похвала учебному заведению, созданному Антоном и Ариадной, школа у них, и правда, прекрасная, а манера, в которой он вел свою речь: будто не он находится на испытательном сроке, а работа проходит испытательный срок у Николая. Удивленно прищурилась манерке подчиненного, но тот совершенно не отреагировал на грозный взгляд и продолжил своим певучим голосом с мягкими интонациями:

— У меня к вам будет только одна большая просьба. Вы педагог, я тоже педагог. При том, что вы мой руководитель, для детей руководитель — я. Я настаиваю, чтобы в их присутствии вы обращались ко мне на “вы” и по имени и отчеству.

Просьба была вполне законной, хотя и несколько с перебором по мнению Серебряковой, но она успела убедиться, что педагог из Николая и правда великолепный, так что такая малость, как потрафить его эго, точно не может вызвать затруднения.

— Хорошо, Николай Сергеевич, меня совершенно не затруднит так обращаться к вам, хоть в присутствии детей, хоть в личном общении.

Улыбка у него была ласковая, а серый взгляд от этого становился чуть удивленным:

— Если в личном общении вы будете звать меня по имени и на “ты”, мне это доставит массу удовольствия.

Пожалуй, невнятный Коля был не таким уж серым и лапчатым, как казалось его руководительнице. Наверное, даже опасным, потому что смог ввести Ариадну в абсолютное недоумение и совершенно не смутился этим. Вежливо попрощался и отправился по своим делам.

Итак, Николая Сергеевич, в приватном общении, желавшего называться Колей, она тоже внимательно выслушала по поводу состояния и функциональной готовности своей дочери. По сути, педагог попросту предложил на будущий год спустить Еву к детям помладше. И, хоть она и была самой маленькой в его классе, однако же, до этого прекрасно справлялась с тем, что давали другие учителя. Мать отказалась.

— Ариадна Александровна,— беседа шла в коридоре, Николай, подстроившись к широкому шагу женщины, шагал рядом и объяснял ситуацию,— нет никакой беды, если Ева останется с группой в более близком возрасте, ни для нее, ни для вас. Ей очень трудно, хотя видно, что старается изо всех сил. Но нет в ней пока столько сил! Подрастет, и через пару лет будет прекрасно справляться!

— Николай Сергеевич, у моей дочери отродясь не было проблем с тем, чтобы успевать со своими одноклассниками! Может быть, ошибка в нагрузке, которую даете вы?!— она вряд ли всерьез рассматривала вопрос избыточной нагрузки, потому что сама присутствовала на нескольких занятиях, кроме того, никаких жалоб ни от учеников, ни от родителей не было, но соглашаться с тем, что Ева банально не тянет тоже не хотелось.

Преподаватель дочери потер подбородок, видимо, ища слова, которыми сможет убедить в Серебряковой мать, когда ту отвлекла вопросом шедшая навстречу учительница современного танца. Ариадна пообещала подумать над словами мужчины и переключилась на проблемы подчиненной.

Итак, звонки были, она их пропустила мимо ушей. И до того жуткого сентябрьского дня не слышала и не вспоминала. В новый год Ева вошла, конечно же, с теми же, с кем училась и до этого. Нечего было ее девочке делать в предыдущем году. В отпуске и сама женщина заметила некоторую вялость, поудивлялась переборчивости и не слишком серьезному аппетиту, но жалоб у Евушки не было ни на что, так что решили, просто устал ребенок. Да и растет, а это не всегда равномерно, дает себя знать отставание каких-то систем. Все уравновесится.

Часть 5

— Да быть того не может! — Ариадна резко повернулась на удивленную фразу и хлопок по плечу.

За спиной стояла невысокая крепкая шатенка чуть старше задумавшейся блондинки и самым настоящим образом, демонстрируемым каждой мышцей квадратного скуластого лица, удивлялась:

— Мать, какого ляда ту тут делаешь?! Буквально два дня назад давала про тебя материал о триумфе на американских подмостках! Чего тебе не сиделось в благословенной загнивающей?!

— Решила загнивать в богом проклятой,— рассмеялась хореограф, обнимая случайно встреченную знакомую.

Хотя, правду сказать, Сашка была ни разу не случайной, отчасти даже навязанной Антоном, которому ее ровно так же навязали из министерства Культуры. И воленс-ноленс, а люби и жалуй руководителя отдела современного искусства федерального канала “Свет”. Слоган этого тонкого медиа-рупора звучал с такой претензией, что Серебрякова уже бы на одном нем поставила крест, а следом и на всем канале, но, когда вы живете не только на свои, но уже и на государственные, приходится мириться и с державным пафосом, и с “перегибами на местах”. В общем, “да будет “Свет”!” Антошке это сказали в МинКульте, а Тошенька донес до свет-солнышка Ариадны. Следом и материализовалась Александра.

Сашка была амбивалентна, как и ее работодатель: то есть могла прочитать без подготовки публичную лекцию на полтора часа, допустим, о зарождении современной стилистики танцевального искусства, но при этом ругалась на операторов и сценаристов, словно старший грузчик на подчиненных. А значит, была человеком небезынтересным.

Пять лет назад она упала всей школе Ариадны на голову и стала их ангелом-проводником в мир заоблачной популярности. Строго говоря, для Саши, наверное, выбор тоже не выглядел особенно сказочным. Ей, может, хотелось поразнообразнее сюжетов, да и про направления более интересные, но выбирала не только она, да и не она даже, если уж честно.

Большое дело началось за пару лет до появления канала “Свет” в жизни “Театра современного балета Ариадны Серебряковой”. Можно сказать, это была очередная авантюра, но школа росла, танцорам требовалось выступать, молодым хореографам, которых было уже трое, нужна была работа не только по постановке номеров на отдельные выступления, но и масштабные задачи. Они хотели ставить свои спектакли, делать большую хореографию большого балета.

С этой идеей пошли вместе с Антоном к их куратору в отделе Культуры Москвы, тот неплохо отчитывался и регулярно получал премии благодаря успешным целевым тратам на Школу Ариадны, ученики которой умудрялись выигрывать чуть ли не все подряд уже на мировом уровне. Виданное ли дело, когда дети из коммерческого кружка на конкурсе выигрывают у учеников Мариинского училища? А у учеников Серебряковой получалось.

В общем, шли с идеей и надеждой, что им хотя бы найдут временное и не совсем развалившиеся помещение с подмостками, где можно будет репетировать. Мать-благодетельница из отдела культуры саму идею одобрила, а про помещение поцокала языком, доложив, что все, что может — аварийное здание дома культуры у черта на рогах. Только вы там все равно не станете репетировать, тем более давать представления. Там вложить надо миллионы, чтобы просто привести в состояние, когда можно людей запускать. У вас есть миллионы?

Просидели с Антохой ночь, собрали и виртуально продали и заложили все, что могли. Стало ясно — все равно не хватит. А решать нужно быстро. Месяц — край. “Я подумаю!”— хором сказали друг другу. И разошлись думать: он на свое рабочее место, она — на свое.

Так не только позаложили все движимое и недвижимое в ломабарды и под обеспечение кредитов, но еще и увязли в конкурсе МинКульта. До сих пор никто не верит, что выиграли его честно, искали волосатые лапы. И, в чем-то небеспочвенно, подозревали покровительство Дадиани, хотя в это время все, что оставалось между родителями Евы — секс в самом его примитивном и незамутненном виде. Посвящать любовника в свои планы Ариадна прекратила. Благо, его подопечный, о котором Володя так заботился, что требовал отказаться от приглашения любовницу, поставлял на желтые сайты множество информации, просвещая по сей части и Дадиани, и Ариадну. Но, будучи преданным учителю, молчал как рыба о связи Владимира Эдуардовича и выскочки Серебряковой.

Театр начался до болезни Евы, Сашка появилась уже несколько после острой фазы. А долги были с ними все время. Именно для раскрутки театра, в который вложилось и за который непременно надо будет отчитаться перед администрацией самого главного по всему в России, министерство отрядило промоушен. Благо и театр уж полгода как запустился, на выходе был первый спектакль.

С кутерьмой и суетой Ева, которой никаких танцев все еще было нельзя, а девать ребенка после школы, где она скучала смертной скукой, доводя несчастную учительницу так, что та умоляла не записывать девочку еще и на продленку, оставалась предоставленной самой себе и бродила по коридорам школы, заныривая то в один, то в другой класс. Девочку нигде не трогали. Историю ее все знали, но что можно поделать? Мать пыталась как-то создавать ребенку интересы, в свободное время для Ариадны они даже что-то вместе делали по части танцевальных упражнений, но того времени почитай и не было. Вот и сегодня дочь, увидевшая, как мама шагает рядом с новой тетей и что-то внимательно слушает, поняла, что обеденный перерыв будет не для нее. Соскользнула с банкетки в коридоре и спряталась в одном из репзалов.

Помещение было пустым, только возле одного из зеркал стоял танцор и делал упражнения, отчасти неловко, словно суставы у него не хотели в полной мере сгибаться. Девочка мышонком села в уголке и пригляделась. В неуклюжем страдальце узнала Николая Сергеевича, которого не видела уже несколько месяцев: в свой класс смотреть на занятия не ходила. Что ей там делать? Лучше к старшим, на индивидуальные классы, на постановочные репетиции. Интересно и не грустно. А смотреть, что делают другие и могла бы ты сама, если бы не дурацкое воспаление в сердце: нет, этого не хотелось.

Часть 6

— Ты чего маешься под дверями?— спросила Александра, озираясь и потирая подмерзающие пальцы рук.— Ждешь кого-то?

— Нет, задумалась о бренности бытия,— улыбнулась Ариадна.

— На склоне лет, свершив дела земные, потянуло в философию?— рассмеялась редактор.- О! Вот они, мои гаврики!

Два человека, в одном из которых хореограф узнала помощника Саши, резво приближались к дверям аэропорта.

— Мужики,— возмутилась Саша,— где вас носит?! Я себе всю задницу отморозила! И даже нос!

— Нос не задница,— философски отметил тот из двоих, что был старше.— можно и рукой прикрыть.

—ВасильПалыч, ты думаешь, если возишь меня шестой год, я тебе уши не оборву и тот самый нос за хамство?— воззрилась, видимо, на водителя руководительница.

— Без ушей я к работе буду непригоден, так что не оторвешь,— разумно заметил Палыч.— Шурк, помчали! Мы и так из-за пробок и аварии бог весть сколько будем назад ехать!

— Авария какая-то?— переспросила у водителя Ариадна.

— Да, какие-то умники нашли, где встретиться!— расфыркался мужчина.— Так “поцеловались", что еще троих прихватили, теперь в обе стороны поток по одной полосе с оглядкой! Стоит все колом!

— Ну надо же!— растерянно посочувствовала всем сразу блондинка

Александра повернулась в приятельнице и спросила:

— Ты, поди, тоже машину ждешь?

— Нет, я сама по себе,— покачала та головой.

— Давай подбросим тебя до школы?— предложение было со всех сторон неплохим, но обычно готовая в любом настроении и состоянии ехать на работу женщина, в этот раз отказалась.

— Нет, я сегодня не в ту сторону,— и, вроде, удивившись самой себе, пожала плечами.

— Завтра будет светопреставление!— пророчески предрекла редактор.— Если Серебрякова едет из аэропорта не на работу, то мир потерял всякие устои!

Оставалось лишь рассмеяться в ответ на такое заявление:

— У меня крайне уважительаня причина: у Евки день рождения.

— Да ладно!- охнула Александра.- Слушай, а я забыла совсем, что она у тебя из подснежников! Это ей уже сколько? Четырнадцать?

— Двенадцать,— поправила мать.

— Точно! Двенадцать!— Саша покачала головой.— Как же время летит! Я еще помню наше знакомство, когда она стояла маленьким ежиком и защищала от тебя твоего Кольку!

— Он не мой!— вырвалось само и было лишним.

Обе женщины поняли, что грань легкой болтовни пройдена и попытались вернуться по правильную сторону от неуместной откровенности.

— Может, хоть до города все-таки подбросить?— предложила журналистка.

— Да нет, дождусь такси, уже едет— отмахнулась хореограф.

Горько и честно было то, что сказала - не ее Коля. В общем-то, ее и не был. У Коли семья. Все время была семья. Он их. И привязываться не стоило. Она бы не привязалась, если бы заметила, как медленно, будто в зыби, тонет в чужом, занятом мужчине.

Любовь случается разной, иногда, как с Володей, быстро, с теми самыми ужасными желтыми цветами, подобно разбойнику из подворотни с ножом; а бывает, как с Николаем — затечет медленным ядом, очнешься, а вся пропитана бессмысленной и бесцельной любовью к чужому и даже постороннему человеку.

Все ведь понимала. После Владимира зареклась связываться с женатыми, тем более их любить. Максимум — спать. Секс, знаете ли, дело личное: мужчина пусть сам разбирается, что его там в супружеской кровати не манит, что бежит на сторону. Пока не любишь, проблемой не будет.

Когда разлюбила Дадиани, секс с ним стал совсем простым, очень полезным во многих вопросах. И почти бессмысленным. А еще стали заметны все мелочи, которые скрадываются любовью, размываясь, сглаживаясь. Володе было за пятьдесят. Его жизнь, слишком насыщенная и яркая, изобиловала стрессами. А стрессы сказывались на всем. И на простоте постельной жизни тоже. И если больше нет ничего, если нет любви, то любой огрех заметнее. Утомительнее.

Настоящего разговора, последнего, между ними не происходило много дольше момента, когда прошла и любовь, и стастная постель. Вроде все щее были вместе, а, вроде, давно уже и чужие друг другу. Тем более про дочь Дадиани забыл напрочь, кроме, конечно, денег. Тут отказа не было никогда. Но и не более. Ева, само собой, тоже забыла отца, слишком была мала, когда он исчез.

Ариадна обижалась, но гордость не давала напоминать блудному родителю, что он должен своему ребенку не только пухлый кошелек. Жила по принципу “с Володи хоть шерсти клок”, и для себя, и для дочки. Наверное, в его глазах была терпеливой и покладистой тряпкой. Стоило бы и в своих быть такой, но себе казалась королевой, мстительно собирающей свою дань с захваченной территории.

Душа от бардака, происходящего в жизни, утомлялась и остывала. Больше не замечала заинтересованных мужских взглядов, не хотела ухаживаний. Замкнулась в ребенке, работе, редких ни к чему не обязывающих встречах с мужчиной, к которому совершенно остыла.

В общей когорте желающих приблизиться к все более могущественной и влиятельной Ариадне Серебряковой, пожалуй, было только две спокойных гавани - Антон, который держал свой участок работы в блеске и всегда был под рукой в трудные минуты… и Коля, ничем особенно не обременяющий, занимающийся своей работой честно и ответственно, а ее дочерью трепетно и бережно.

Часть 7

С учетом того, что рассказали встречавшие Сашку, такси, вызванное сейчас, приедет одному богу известно когда. Даже привычных бомбил, которых, вроде, и гоняли, но те не изгонялись, было незаметно, кажется, весь транспорт, везущий в Москву, разъехался, а привозящий из Москвы, гусиным шагом пытался пробраться к аэропорту.

Машина по приложению обещала прибыть через полчаса. Стоило зайти в здание, но осталась стоять, продолжала вспоминать, хотя, учитывая русло, по которому текли воспоминания, ни к чему хорошему они притечь не могли.

Поток жизни становился все быстрее, тащил по себе людские судьбы. Из-за сдвинувшихся на вечер занятий волей-неволей намного больше общались мать ученицы и ее преподаватель. Правда, приходить на классы Ариадна теперь отказывалась, чем удивляла Николая, но радовала Еву. Ребенок даже не скрывал, как ей нравится, что родительницы появляется только после урока. Довольная сбегала переодеваться, а мужчина и женщина оставались один на один и разговаривали, больше, конечно, о Еве, но сколько-то и о его отце, которому, увы, кажется, если и становилось лучше, то исключительно для того, чтобы вселить робкие надежды в семью и снова ударить с большей силой.

Первая операция прошла успешно. Отца выписали на реабилитацию домой. Николая носился между классами и домом, но, кажется, потихоньку оживал. И только все стабилизировалось, как-то утряслось, планировалась подготовка к протезированию, как проблемы начались со второй ногой. Снова операция, снова восстановление. Уже дольше и медленнее. В глазах, жестах, даже манере вести уроки ощущалась растерянность и напряжение педагога. Одежда стала еще более обдергаистой, волосы еще более всклокоченными. А сам мужчина словно мельчал, терялся под грузом невыносимых проблем.

— Может, вам нанять сиделку отцу или помощника?— предложила Ариадна, когда один класс выходил из зала, второй заходил, а она заглянула, чтобы убедиться, что все хотя бы сносно, увидела — разве что сносно.

— Нет, не надо,— потряс головой.- Мы справляемся. Сейчас труднее. У Ани репетиции к премьере, нас до вечера только двое.

— Аня?— не поняла женщина.

— Жена моя, Анна Годинская, она танцует в «Большом»,— чуть поежился,— в кордебалете, но работы сейчас много. И сын больше на мне, так что, замотался. Кормить, поить, уроки уж не проверяю, сил нет орать на него.

— Ты умеешь орать?— Ариадна рассмеялась, будто удивившись.

— И даже матом,— едва улыбнулся Коля.— Но это же не выход. Срыв всего лишь. Сейчас срывает часто.

Поднял глаза и неожиданно поделился:

— Я иногда хочу, чтобы все закончилось. Папа умер. Ненавижу себя!

Спрятал лицо в руках, желая отгородиться и от собственных слов, и от боли, которая была рядом.

Ариадна обняла растерянного мужчину просто в знак товарищеской поддержки, в надежде придать ему хоть сколько то сил,погладила по голове, как бывало с дочерью или измучившимися учениками.

— Не надо!— мужчина дернулся, отодвигаясь.— Не надо меня жалеть! Я справлюсь! Ясно?!

— Ясно,— кивнула, давая отстраниться.— Если хочешь, бери сына с собой, тут хоть столовая, не надо готовить и следить, чтобы ел нормально.

— Неудобно. Он уже взрослый,— отмахнулся от предложения.— Сам может поставить кастрюлю на печку и разогреть обед. Аня вечером обычно готовит.

— Хочется тебе как-то помочь,— искренне призналась усталому человеку.

— Как тут поможешь?!— вздохнул.— Все нормально у нас… ну, или будет.

Нормально не было. И не стало. Еще через четыре месяца Николай пришел на работу в костюме, впервые аккуратно причесанный и отглаженный. Случайно попал на глаза Ариадне, та удивилась, ведь знала, что в доме у него горе, папы все-таки не стало. Сегодня похороны. Зачем бы ему быть на работе?

— Николай Сергеевич,— окликнула через холл и позвала за собой в кабинет.

— Ты почему не на похоронах?— в лоб спросила товарища.

— Я отведу один класс, потом поеду, у нас только в три. Зачем дома сидеть?— голос был глухой, вымотанный, да и сам Коля, словно не держался за землю душой и телом, а аморфно скользил между молекулами воздуха.— Не могу я там! Женщины рыдают. Папина жена пьет капли. Все что-то суетятся. Не могу!

И обругать его хотелось за малодушие и побег от горя, и снова обнять, хоть он и вырывался, и пожалеть, и выгнать назад к семье.

— Я не понимаю, как это — его больше нет?— вскинул безнадежные светлые глаза на блондинку.— Ариадна, как это, когда нет папы больше?

— Я тоже не понимаю,— за прошедшее со смерти отца время так и не смирилась с тем, что он ушел.

— Я же ему все мог рассказать. Никому не мог, а ему — всегда. Когда в больнице с коленом лежал, долго никому не говорил, что дело амба. Что не будет больше ни танцев, ничего. Всем говорил, что надо верить до конца. А папе, я сказал. И он знал. И про все знал… про каждую проблему. Нас было двое. Всегда только двое. Еще даже, когда мама была...

Сидел на стуле в кабинете, тер лицо, запустил в волосы пальцы и остановился, не растрепал привычно.

— Он даже про тебя знал,— тихо сообщил Коля.

— В смысле?— не поняла Ариадна.

Часть 8

По-настоящему, всерьез, до желания ударить, выгнать, никогда больше не видеть ругались они с Николаем трижды. Чем ближе становились, тем больнее и злее ругались. И, стоит сказать, не выиграла Ариадна ни ни разу по сути скандала. И что-то в каждом потеряла. Наверное, сравнимое по масштабу с самим скандалом.

Заглянула в навигатор, кажется, ее такси как раз пыталось пробиться через пробку, то есть по сути стояло на одном месте, призывая дожидаться его. Что остается? Других машин все равно нет. Вот, стоит, ждет, ловит на одежду, кожу, волосы залетающие под крышу у выхода из аэропорта снежинки. Вспоминает то, что надо забыть как сон. Пусть и нестрашный, а милый и даже временами до щекотки под ложечкой про счастье, но уж больно незадачливый в окончании. И, что печально, сама же понимала, что дело хорошим не закончится.

Как ни странно, но все их большие скандалы крутились почему-то вокруг благополучия Евы. Смешно сказать, она так с Володей не ругалась об их общем ребенке, как с Колей о его ученице. Хотя, а о чем она ругалась с Володей? Ну, вот так, чтобы до слез в глазах и звона в ушах от ощущения поражения? Даже когда было совсем тошно, не ругалась. Тогда — тем более было не до ругани. Ходила на цыпочках. Про тот контракт с “Комиссаркой”, вроде бы, но и там, он сказал — нет, она ответила — да. Хладнокровно расстались, потом безразлично сошлись. И все, больше ни о чем не вспоминали. И впредь он ни о чем не просил, чтобы не получать отказов, а она ни о чем важном не распространялась, чтобы не нарываться на выволочки. Как оказалось в будущем — привычка полезная. По поводу Евы ее отец вообще не спорил. Да и не интересовался. Ребенок и ребенок. Все равно не общаются. Пусть мать воспитывает так, как считает нужным, он денег даст, конечно. Деньги— это мелочь, которая успокаивает совесть— не бросил ребенка. Между прочим, повод оценить, что такое отношение — плюс, в конце концов, Дадиани дал, да так, что боялась из науки ног не унести.

Первый раз поскандалили с Николаем после заявления Евы. Мать прекрасно поняла, с чьего голоса, вольно или невольно, запела девочка. И не особенно стала церемониться. Как только педагог появился на работе после похоронных мероприятий, так и запланировала беседу. А потом отложила. Уж слишком потерянным выглядел мужчина. Совсем оторванным от точек равновесия. И, возможно, их разговор не состоялся бы вовсе, если бы Евка не давила, заводя беседы снова и снова. И каждый раз это заканчивалось взаимным недовольством. После одного искрящего препирательства и поняла — пора включать родительский авторитет по полной программе и приводить в чувство зарвавшегося учителя танцев.

Перед обеденным перерывом зашла в класс, чтобы пригласить Николая Сергеевича к разговору:

— К сожалению не могу. Я успеваю только забрать сына из школы и увезти к бабушке за это время. Можно вечером?— поинтересовался преподаватель.

— Давайте вечером,— согласилась Ариадна.

У Евы был выходной, так что лучшего момента для предметной беседы и не найти. Доработала до сумерек, поглядывая на часы, ждала подчиненного, но того все не было, хотя классы закончились уже минут двадцать как. Злилась, конечно. И без того время позднее, поговорить бы в темпе, да домой бежать.

Злость на опоздание сливалась со злостью за дурные мысли в голове дочки. И к тому моменту, когда мужчина зашел в кабинет, блондинка за столом была похожа больше всего на высоковольтный кабель с испорченной изоляцией. Напряжением могла убить в секунду.

Но откуда это было знать бедному Коле? Он тоже устал и хотел домой, так что появился с предложением:

— Давай в темпе аллегро. Сегодня еще куча дел, а сил никаких.

— Я и не планировала тебя задерживать,— огрызнулась на его предложение.— Пришел бы сразу, уже бы ушел по своим делам.

— Не мог сразу, с женой папы говорил,— будь она в другом настроении, заметила бы погасший, усталый взгляд, но женщина злилась и понимала и слышала только себя.

— Николай Сергеевич, вы, вообще, много говорите. И часто ненужное, я считаю. Особенно с моим ребенком,— это в любой ситуации было грубо, а для человека,у которого в семье большое горе оказалось ударом хлыста по незажившему.

— Давайте не будем путать мою семью и ваше дитя, Ариадна Александровна,— тут же ощерился в ответ измученный педагог.

— Было бы замечательно, если бы и вы помнили, что мое дитя — не ваша забота, а сосредоточились на собственной семье! Внушать ей мысли о возможном возвращении в группу и серьезной карьере балерины — безответственность!— хлопнула рукой по столу.— Зачем это все?!

— Но она может. И у нее есть желание!— он скорее удивился, чем рассердился словам блондинки.— Почему бы ни дать ей шанс?!

— Ты сдурел совсем?!— кажется, Коля, впрямь, плохо оценивал ситуацию.— Ты помнишь, что у нее сердце больное?!

— Но она справляется! И на лекарствах показатели хорошие. Вы же вот ездили на обследование,— уперся учитель.— Ариадна, ты ведь ее видишь! Она же создана для балета! Такая выворотность, такой подъем! Идеальная пропорция! Ей надо пробоваться в нормальное балетное, а не в этой…

— Ну, продолжай!..— прищурилась, понизив голос до полушепота женщина.— Не в этой шарашке? Не в этой богадельне? Не в этой самодеятельности?!.

Получается, у них тут великий педагог-новатор тратит таланты, а мог бы при Академии русского балета служить что ли?

— Ты же понимаешь, что с твоей школой в серьезный театр не устроишься,— врезал правдой-маткой по самолюбию Серебряковой.— А у Евы дар!

Часть 9

Мороз пробрался через воспоминания и женщина передернула плечами, но в вокзал все равно не пошла. Скрестила руки на груди, уставилась невидящим взглядом в пространство, смотрела в прошлое через летящие крупные хлопья снега. Думала о том, что люди никогда не заменяются другими людьми. В душе, в жизни. И где прошло новое чувство, о старом не остается даже воспоминаний.

На следующий день начальница и подчиненный делали все, чтобы не пересечься друг с другом даже случайно. И договариваться об этом им не требовалось. Если бы Серебряковой кто-то предложил поставить танец о странностях человеческих взаимоотношений, неловкости большей, чем любопытство, она бы непременно включила эпизод со взаимным желанием невстречи. Мужчина и женщина непременно менялись бы на авансцене и заднем плане, расходясь без единого соприкосновения.

Стоило им заметить друг друга, как у кого-то одного немедленно появлялась потребность свернуть в сторону и пойти совсем иным путем. И как в таких случаях обычно и бывает — столкнулись нос к носу в самый неподходящий момент: Ариадна согласовывала время свидания с Дадиани, а Николай, очевидно спеша, выскочил из класса и почти столкнул женщину.

— Прости… те,— потерялся в формате Коля.

— Сама отвлеклась,— попыталась кругом обойти его начальница.

Оба вроде попятились, но мужчина вдруг принял решение:

— Стой!— судя по тому, что начисто забыл о публичной субординации, у него накипело,— Невозможно так бегать друг от друга. Давай-ка поговорим.

Открыл дверь помещения, из которого вышел и пригласил женщину зайти. Притворил плотно изнутри.

— Слушай, по поводу вчерашнего,— замолчал,— это было странно. Наверное, я на взводе сильно… из-за всего. Обычно у меня не бывает неконтролируемых порывов такого рода.

— Тем лучше для тебя,— положила телефон в карман.— Я не делаю далекоидущих выводов, хотя, давай честно, ни черта не поняла.

— Кто бы сомневался,— криво улыбнулся Коля.— Ты не напрягайся. Оно исключительно мое личное, ок?

—Что — оно?— удивилась еще сильнее блондинка, так как понятнее не стало.

— Мое желание тебя… в смысле с тобой.

Было видно, насколько мужчина растерялся, запустил пальцы обеих рук в волосы, и без того всклокоченные.

— Блин, ну, это реально подростковое, кажется!— коротко глянул.— Нравишься ты мне до ужаса. Мне так только одноклассница одна направилась в балетном училище. И это совсем ерунда, потому что, ну, у меня семья же. Ты не думай, жену я люблю, она хороший человек. И ничего такого, да?

— Да,— стало холодно и обидно от честного признания.

Конечно, все правильно. И хорошо, что он любит жену. И ощущения, словно тебя в ледяную воду окунули таким признанием быть не должно бы, а было. Воздух вылетел из груди и больше не хотел вдыхаться. В душе разгоралась боль плавленным металлом зависти к той, кого любят.

— Не слишком ты вчера был похож на любящего мужа,- скривилась Ариадна.

— Не слишком,— спокойно кивнул мужчина.— Я в последнее время все больше любящий муж, который влюбился в недоступную женщину. Самому непонятно. Да и бестолково. Что мне с этим делать, как думаешь?

— Я не по части сложных чувств,— скрестила руки на груди.— Я за простоту внутри себя.

— Вот как?— Коля неожиданно улыбнулся.— Тогда скажи-ка мне, простая, что вчера тебя заставило стаскивать с меня футболку и целовать так, что у меня искры из всех мест летели?

Это было нечестно, вот так, в лоб, напоминать ей о слабостях. Что было вчера? А действительно, что? Конечно, вслух удивляться собственному порыву она не будет, тем более в непонятный, пристальный прищур серых глаз, но себя стоит спросить всерьез. Что же случилось в кабинете?

— У меня просто давно не было секса. Оголодала. А тут ты подвернулся,— если вчера оправдание казалось приемлемым, то сегодня при свете дня и внимательном наблюдателе, не выдерживало никакой критики.

— Врешь!— то ли не поверил, что это причина, то ли, так же не поверил, что у нее давно не было секса.

Опровергать Колино мнение о своих словах не стала, размышляла, не зря ли поддалась вчера порыву и назначила Владимиру свидание, точнее уговорила его на свидание? Хотя, как ни назови, в остатке получается — позвала, чтобы отдаться. И забыть о поцелуях на рабочем столе.

— Вот и проверю,— с губ сорвалось по задумчивости, а вовсе не от желания задеть, но подняла глаза и поняла, зря сказала.

— Что проверишь?— голос собеседника стал гуще, жестче, в том, как подался вперед плечами, появилось хищное и недоброе.— Что ты собралась проверять, я тебя спрашиваю?!

Интересно, с какой радости ей перед ним оправдываться и что-то объяснять? Он буквально пять минут назад утверждал, что у него подростковое и сам не понимает - что это, но любит жену, которая молодец. А теперь ноздри раздувает. Пусть со своими пубертатными порывами и справляется. К ней не лезет.

— Мои проверки не должны быть интересны любящему мужу другой женщины,— развернулась, чтобы уйти.

К двери Николай успел первый, прижался спиной, мешая открыть.

— Не делай глупостей!— жестко попросил Ариадну.— Это я тебе говорю как товарищ. Пожалеешь потом!