Снежинки падали неторопливо и кружились в морозном воздухе, превращая мир в безмолвную сказку, которую Ингрид столько лет пыталась стереть из памяти. Каждая снежинка, будто крошечное зеркало, отражала угасающий свет дня, рассыпая вокруг мириады холодных искр.
Она стояла на окраине Эверхолма, сжимая в руках потрепанный чемодан, покрытый дорожными отметинами. За спиной развернулась карета навстречу морозному утру. Впереди – улицы, укрытые нетронутым белоснежным покрывалом; дома с островерхими крышами, словно вырезанные из темного дерева силуэты; дымящиеся трубы, выпускающие в небо струйки серого дыма, похожие на призрачные письмена. Все как прежде.
Десять лет.
Десять долгих зим с той новогодней ночи, когда Лиам исчез, оставив после себя лишь ледяное молчание и вопросы, разъедающие душу.
Ингрид сделала первый шаг. Снег хрустнул под сапогами – сухой, пронзительный звук, разрезавший тишину. И в тот же миг ее окатило волной воспоминаний, ярких и болезненных, как осколки зеркала.
- Замерзнешь, - смеется Лиам, закутывая ее в вязаную шаль, пахнущую дымом костра и зимними травами. – Ты же вся дрожишь!
- Это от восторга, - отвечает она, глядя на магические гирлянды, украшающие главную площадь. Они переливаются всеми оттенками янтаря и рубина, превращая пространство в волшебное царство. — Здесь все как в сказке.
- Тогда давай сделаем эту сказку нашей.
Смех. Их общий смех, звенящий, как колокольчики на ветру.
А следом – резкий вскрик, пронзающий сердце ледяной иглой.
Ингрид вздрогнула, словно этот звук ударил ее физически. Сердце заколотилось, ладони вспотели, несмотря на пронизывающий холод. Она инстинктивно прижала пальцы к вискам, пытаясь отогнать наваждение, но образы уже хлынули потоком.
Нет. Только не сейчас. Только не здесь…
Но дар, которого она боялась всю жизнь, уже пробуждался, пробуждая в душе древнюю, почти забытую тревогу.
Эверхолм не изменился – или, вернее, изменился так незаметно, что это лишь подчеркивало его неизменную сущность.
Улицы по‑прежнему петляли между старинными домами с резными наличниками, украшенными затейливой вязью узоров. Над крышами поднимался дым, смешиваясь с облаками, словно пытаясь дотянуться до небес. Вдалеке слышался перезвон церковных колоколов — сегодня ведь канун Новозимья, и воздух пропитан ожиданием чуда.
Ингрид шла, не разбирая дороги. Ноги сами несли ее туда, куда она боялась возвращаться – к боли, к истоку тайны.
Площадь Звезд.
Именно здесь все началось.
Она остановилась у фонтана, замерзшего до самого дна. Когда‑то в новозимнюю ночь он светился тысячей огоньков, отражая их в хрустальной воде, а теперь лишь темные статуи ангелов смотрели на нее пустыми глазами, словно молчаливые свидетели трагедии. Их крылья, покрытые инеем, казались хрупкими, как мечты, разбитые временем.
- Ты вернулась.
Голос прозвучал так неожиданно, что Ингрид едва не вскрикнула. Она обернулась.
Перед ней стояла Марта, хозяйка местной пекарни. В руках – корзина с горячими булочками, от которых поднимался ароматный пар, окутывая ее фигуру призрачным облаком. Запах корицы и меда ударил в ноздри, пробуждая забытые ощущения детства.
- Я… да, - пробормотала Ингрид, пытаясь собраться с мыслями. – Решила навестить родные места.
Марта внимательно посмотрела на нее, и в ее взгляде мелькнуло что‑то неуловимое — то ли сочувствие, то ли предостережение, скрытое за морщинами опыта.
- Зря ты это, девочка. Эверхолм не любит, когда к нему возвращаются.
- Что вы имеете в виду?
- Ты ведь знаешь, что здесь произошло, - Марта опустила корзину на скамейку и достала платок, чтобы вытереть руки. Ее движения были неторопливыми, почти ритуальными. – Лиам… он не просто исчез. Его забрали.
Ингрид почувствовала, как кровь отхлынула от лица, оставив лишь ледяной холод в груди.
- О чем вы говорите?
- Об этом не любят вспоминать, - тихо сказала Марта. — Но ты должна знать. В Эверхолме есть места, где время течет иначе. Где прошлое не умирает, а живет, дышит, шепчет. Ты ведь чувствуешь это, правда?
Ингрид молчала.
Да, она чувствовала.
С самого детства.
Ее дар был проклятьем, который она ненавидела и боялась.
Она слышала голоса, приглушенные, словно доносящиеся из‑под толщи воды. Видела тени, скользящие по краям зрения, словно призраки забытых снов. Чувствовала то, что другие не замечали: пульсацию земли, шепот ветра, дыхание времени.
В детстве родители списывали это на богатое воображение, украшенное детскими страхами. В юности – на усталость, на переутомление, на игры разума. А потом она научилась молчать. Научилась прятать свой дар за вежливыми улыбками и короткими ответами, за маской, которая становилась все тяжелее с каждым годом.
Но Эверхолм… он пробуждал все, что она так старательно заглушала, словно город был живым существом, знающим ее тайны.