Снежная Кровь: Невеста Белого Края

Пролог

Снег хрустел под сапогами, будто хребты крошечных зверей ломались с каждым шагом. Он бежал — спотыкался, оборачивался, вытирал замёрзшей рукой пот со лба, который тут же превращался в корку льда. Мех на его плечах обледенел, дыхание срывалось хрипами, сердце билось так сильно, что казалось — вырвется наружу, оставив грудь пустой, как старое гнездо.

Он знал: их нельзя было тревожить.

Знал с детства, но жадность сильнее памяти.

Ветви хлестали по лицу. День был ярким, но не тёплым.

Свет солнца отражался от сугробов, делая всё вокруг до болезненности белым.

И всё же он чувствовал, что не один.

Внезапно — всплеск воздуха над головой, словно нечто огромное и быстрое пронеслось над лесом. Он инстинктивно прижался к дереву, затаился.

И тогда услышал это.

Смех.

Протяжный, искажённый, слишком высокий, как будто кто-то пытался подражать человеку, не зная, как устроен смех. А за ним — мерзкий, влажный щелчок, будто губы и зубы слипались при каждом вдохе.

Хрр-кхх-крррааааах…

Он зажал рот рукой, вжимаясь в корни елового ствола. Всё тело дрожало. Он шептал себе, как молитву:

— Я спрятался… Я спрятался… они не увидят… я тень…

Снег заскрипел. Слишком близко.

Он приподнял взгляд — и в небе открылась дыра. Или так показалось, потому что что-то упало сверху с такой скоростью, что воздух загудел.

Женщина.

Или то, что когда-то было женщиной.

Серое лицо, как из выжженного воска, и слишком длинные конечности, сгибающиеся в обратную сторону. Волосы — тонкие, белёсые, словно гниющая паутина. Глаза без зрачков, будто наполненные снегом.

А за её спиной — широкие, кожистые крылья, серо-чёрные, как выворотни мёрзлой плоти, исписанные прожилками. Они дрожали, издавая тихий треск, как растрескавшийся лёд.

Из её груди рвался звук —

Крррх-кхааа-крууух…

Он парализовал, как лёд в лёгких.

— П-прос-ти… — успел выдохнуть он.

Шлёп.

Её когти с хрустом вонзились в его череп. В одно движение она вырвала его голову, как рвут яблоко с ветки. Кровь, чёрная на фоне снега, разлилась по земле.

Женщина выпрямилась, уставилась в лес, а затем исчезла, как будто растворилась в солнечной метели.

Скоро они выйдут из леса.

Скоро снова потребуют жертву.

Глава 1 Дочь Эйвальдии

На юге, где зима приходит лениво, а снег ложится лишь на самые высокие пики, раскинулось королевство Эйвальдия — земля фруктовых долин, мраморных храмов и бескрайних кипарисовых лесов. Здесь воздух пахнет медом и лавандой, даже в зимние месяцы, а башни дворцов будто плавятся в золотистом солнце.

Столицу королевства, Айтельмар, защищала каменная крепость, стоявшая над морем — на скале, вечно обдуваемой ветром. Там, за мозаичными стенами и резными арками, жила принцесса Нилана — дочь короля Альвария и королевы Элайн из рода Равенвелл.

Но пока будущая королева наслаждалась теплом своей юности, в детской комнате северного крыла происходило нечто гораздо более мрачное.

Старуха Агнета, сгорбленная, в потертой шерстяной накидке, сидела у камина и, как всегда, рассказывала сказки. Рядом на медвежьем ковре — маленький принц Реннар, лет шести, с огромными зелёными глазами и руками, испачканными мёдом. Он слушал, затаив дыхание, пока огонь плясал на её морщинистом лице.

— …а в тех землях, где солнце не встаёт даже днём, — бормотала Агнета, — живёт племя Скарнов. Дикие, как холодные ветра. Они носят на плечах шкуры своих жертв и вырезают глаза тем, кто им лжёт. Говорят, у них вожаки с двумя сердцами. Один у них бьётся в груди, а другой — в зубах, чтоб кровь чувствовать.

— Правда? — прошептал Реннар, притянув к себе одеяло.

— Правда, милый. Сама видела, когда была моложе. А ещё говорят… что они ходят на крыльях, как летучие мыши, и смеются так, что умирают младенцы. А по ночам…

— Агнета, — вдруг прозвучал голос с порога.

Старуха обернулась. В комнату вошла Нилана. Свет пробивался сквозь широкие окна, ложась на её каштановые волосы, слегка волнистые, мягко опущенные на плечи. Её синие глаза были спокойны, но в них читалось лёгкое раздражение. Не пронзительно яркие, а скорее — цвета холодной воды в пасмурный день.

На ней было платье из голубого шелка, просто, но со вкусом. Девушка скрестила руки на груди.

— Не рассказывай Реннару эти глупости, — сказала она строго. — Он потом три ночи спать не будет.

— Это не глупости… — пробормотал мальчик. — У них зубы чёрные!

Нилана тихо вздохнула и подошла к нему, опускаясь на колени.

— Всё хорошо, Реннар. Никаких Скарнов не существует. Это просто старые сказки, чтобы дети слушались. Никто не придёт тебя забирать. Обещаю.

Мальчик расправил плечи, поднял подбородок и нахмурился, стараясь казаться смелее, чем был на самом деле.

— Я не боюсь. И никогда не буду бояться. Если они придут — я возьму меч и всех побью. Я тебя защищу, Нилана. Обещаю!

Принцесса рассмеялась — не насмешливо, а с нежностью. Она потянулась к нему, обняла и поцеловала в лоб.

— Я в этом не сомневаюсь, мой рыцарь, — прошептала она. — Но всё равно постарайся не драться с чудовищами до завтрака, ладно?

Реннар довольно кивнул, а потом, завернувшись в одеяло, вновь прижался к Агнете.

Нилана поднялась и обратилась к старой няне:

— Агнета, кстати. Ты не знаешь, прибыли ли ткани из Нарделии? Те, что я просила к моему дню рождения?

— Прибыли, дитя, прибыли, — кивнула та. — Корабль зашёл в порт вчера ночью. Я видела, как носильщики тащили свёртки в сторону мастерской госпожи Элвины.

— Отлично, — улыбнулась Нилана. — До праздника осталось меньше недели, а мой наряд всё ещё только в голове.

Принцесса повернулась, чтобы уйти, но на мгновение задержала взгляд на брате.

— А ты, мой маленький воин, — сказала она, — постарайся сегодня не биться с драконом в саду. Он в прошлый раз чуть снова не сгорел.

— Это был ящер, не дракон, — пробормотал Реннар, но в голосе его звучала улыбка.

И с этими словами Нилана вышла из комнаты — лёгкая, как дуновение южного ветра.

***

Утро наступило нежно и спокойно, золотистые лучи солнца мягко пробивались сквозь высокие окна зала для завтраков, заливая всё вокруг теплым светом. Нилана сидела за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью с вышивкой из серебряных нитей — подарок одной из королевских кузин. Перед ней стояли фарфоровые тарелки с нежнейшими круассанами, свежими ягодами и медом, а рядом — серебряный кувшин с ароматным чаем из горных трав.

По правую руку от неё сидел отец — король Альварий, высокий и статный мужчина с седыми висками, одетый в тонкий бархатный кафтан цвета глубокого синего моря, украшенный золотыми узорами. Его взгляд был одновременно строгим и заботливым. Слева — королева Элайн, в платье из тончайшего шёлка цвета сливок, с нежными чертами лица и мягкой улыбкой. Малыш Реннар, недавно проснувшийся, с непослушными светлыми волосами, с увлечением заглядывал в тарелку с мёдом, пытаясь не пролить его на белую скатерть.

— Завтра бал, — спокойно начал Альварий, отрывая взгляд от кружки с чаем. — Надеюсь, все приготовления идут по плану. Этот день — важный для королевства и для тебя, Нилана.

Принцесса слегка поморщилась, заигрывая с золотой вилкой. Её каштановые волосы, слегка растрёпанные после сна, ловили солнечные блики, а глаза — глубокого и мягкого синего оттенка, не были такими яркими, как у юных придворных, но в них скрывалась уверенность и лёгкая капризность.

— Разумеется, отец, — сказала она, чуть приподнимая подбородок. — Всё готово, но разве нельзя немного изменить музыку? Мне не нравится, что на балу снова будут играть одни и те же мелодии. Я хотела бы услышать что-то новое, что-то… более живое.

Королева улыбнулась, понимая дочь.

— Музыка — это сердце праздника, Нилана, — мягко ответила Элайн. — Я передам твоё пожелание маэстро Орлиону. Он любит эксперименты.

Реннар поднял голову, немного задумчиво глядя на сестру.

— Нилана, — сказал он тихо, — а ты правда хочешь, чтобы всё было иначе? Чтобы этот бал был совсем не такой, как раньше?

Она улыбнулась, слегка наклонившись к братику.

— Да, Реннар. Иногда хочется чувствовать, что жизнь меняется, что мир вокруг не такой предсказуемый. Но не волнуйся — я всегда буду рядом.

Глава 2 Сорванная Роза

День бала настал, и вместе с ним в королевстве Эйвальдия воцарилась суета и торжество, какие бывают лишь раз в жизни. Сегодня Нилане исполнялось восемнадцать — возраст, когда девочка перестаёт быть ребёнком и становится взрослой, готовой к новым судьбоносным решениям. Весь дворец наполнялся предвкушением и блеском, словно сама земля под ними наряжалась в праздничные одежды.

В просторных залах сияли хрустальные люстры, отражая бесчисленные отблески света в позолоченных орнаментах и изящной лепнине. По паркету, отполированному до зеркального блеска, неспешно скользили придворные дамы в пышных платьях с вышивкой из серебра и золота, чьи подолы касались пола, оставляя лёгкий шлейф шёлка. В залах звенел звон бокалов, тихо журчали фонтаны в мраморных нишах, а арфа нежно ласкала слух, создавая невесомую музыку праздника.

У ворот замка собирались гости — знатные лорды и дамы, восседавшие на роскошных каретах, украшенных гербами их семей. Среди них шли и юные принцы — наследники соседних королевств и влиятельных домов, одетые в бархат и парчу, украшенные драгоценными камнями. Их взгляды то и дело скользили в сторону дворца, где вскоре должна была появиться сама именинница — Нилана, королевская принцесса Эйвальдии.

Слуги встречали гостей приветливыми поклонами и направляли их в приёмные залы, где уже загоралось торжество. Повсюду витал аромат редких цветов и свежих фруктов, припасённых специально для торжества. В воздухе — едва уловимый тонкий запах парфюмов, дорогих тканей и ноток свечного воска.

Внутри дворца атмосфера перемешивала строгость придворного этикета с трепетом ожидания: ведь этот бал был не просто праздником — это было начало новой главы в жизни молодой принцессы, которой предстояло сделать первый большой шаг во взрослый мир, полный интриг, надежд и испытаний.

В самый разгар приёма дверь величественного зала распахнулась, и на пороге появилась Нилана. Она словно огненный свет пронзила пространство, облачённая в роскошное страстно-красное платье, шёлк которого струился по полу, отражая мягкий свет люстр. Её каштановые волосы были аккуратно уложены, а синие глаза искрились тихой уверенностью и немного игривым огнём.

Гости невольно отворачивались, обращая внимание на принцессу, и один за другим звучали вежливые комплименты, обращённые к ней, сдержанные и уважительные.

— «Ваша Светлость, вы сегодня прекраснее всех звёзд на небе», — мягко произнёс молодой лорд, слегка поклонившись.

— «Ваше Высочество, цвет этого платья подчёркивает не только красоту, но и благородство вашей души», — добавил сын одного из могущественных баронов, сдержанно улыбаясь.

Нилана встретила эти слова с лёгкой улыбкой, не позволяя чувствам выйти за пределы холодной грани придворной вежливости. Она была воспитана так, чтобы сохранять достоинство и владеть собой в любой ситуации. Никаких лишних эмоций, только спокойная уверенность и грация.

— Благодарю вас за добрые слова, — произнесла она тихо, но твёрдо, — Пусть этот вечер будет светлым и запоминающимся для всех нас.

Её взгляд не задерживался на одном человеке слишком долго — она держала лицо, словно на лице была маска принцессы, хранящей тайны и силу своего рода. В этом бале для Ниланы было больше, чем просто праздник — это была важная игра, в которой она должна была сохранить контроль и проявить мудрость.

Несмотря на всю сдержанность и благородство, Нилана невольно позволила себе лёгкую игру глазами, направленную в сторону сына барона — молодого и уверенного в себе Элиаса Торвена. Его тёмные глаза на мгновение встретились с её, и в них проскользнула искорка заинтересованности.

Элиас, заметив это, подошёл к принцессе с лёгкой улыбкой, не нарушая приличий, но достаточно близко, чтобы вести разговор наедине.

— Ваша Светлость, бал обещает быть особенно ярким в этот вечер, — начал юноша сдержанно, — но я уверен, что ваше присутствие делает его по-настоящему незабываемым.

Нилана слегка кивнула, отвечая:

— Благодарю, лорд Торвен. Сегодняшний вечер — важный момент для меня и нашего королевства. Надеюсь, что он пройдет именно так, как должно.

Разговор между ними был лёгким и непринуждённым, наполненным тихой любезностью, но каждый из них чувствовал тонкую игру, скрытую за словами. Нилана знала, как удержать границы дозволенного, а Элиас — как быть интересным собеседником, не переступая эти границы.

Внезапно в зале воцарилась тишина — к центру комнаты величественно вошли король Альварий и королева Элайн. Все присутствующие в знак почтения одновременно сделали глубокий поклон. Нилана, Элиас и остальные гости ответили тем же, уважая своих правителей.

Король, с торжественной интонацией, произнёс:

— Дамы и господа, объявляю открытым бал в честь совершеннолетия нашей принцессы Ниланы Равенвелл! Пусть этот вечер станет праздником радости и надежд!

Сразу же за его словами раздалась живая музыка, и начались танцы. Зал наполнился лёгкими движениями изящных пар, сверкающих платьями и блеском украшений. Вальсы сменялись энергичными мазурками, а гости изящно скользили по паркету, погружаясь в атмосферу праздника.

Нилана сдержанно наблюдала за танцующими, чувствуя себя одновременно центром внимания и частью этого великолепия. Через несколько минут к ней подошёл Элиас. Его взгляд был серьёзен, но в нём пряталась лёгкая улыбка.

— Принцесса Нилана, позволите мне эту честь? — произнёс он, слегка наклонив голову, протягивая руку для танца.

Принцесса, не отрываясь от его взгляда, мягко улыбнулась и взяла руку Элиаса. Они устремились в вихрь танца, где каждый шаг становился частью их немого, но выразительного разговора.

Под звуки скрипок и флейт, Нилана и Элиас плавно кружились по залу. Его движения были уверенными, словно он привык вести в танце не только пары, но и сложные политические интриги. Она, в свою очередь, сохраняла достоинство и грацию принцессы, но при этом чувствовала, как сердце чуть учащённо бьётся — редкое ощущение для неё.

Глава 3 Трофей Варгаша

Сначала был звук. Шум воды — тяжёлый, ритмичный, бесконечный. Он словно пробивался сквозь толщу сна, разрывая мрак бессознательного. К нему примешивались грубые голоса, крики, звон железа, скрип дерева… и резкий запах соли, грязи и мокрого меха.

Нилана открыла глаза.

Перед ней — гнилые доски, скрещённые брусья, свисающие канаты. Потолок был низким, лампа с коптящим огнём раскачивалась, отбрасывая блики на деревянные стены, исписанные странными метками. Она лежала на куче мешков, а запястья всё ещё были грубо связаны кожаными ремнями. Воздух был спертым, влажным, и откуда-то снизу несло рыбой и плесенью.

Где-то за переборкой гремел топот — быстрый, грубый, нетерпеливый.

Дверь в её каморку с грохотом распахнулась. Две громадные фигуры в мехах, с лохматыми бородами и пёстро раскрашенными лицами, заполнили дверной проём. Их глаза сузились, и один что-то громко прорычал на непонятном языке, после чего они резко шагнули к ней.

— Не трогайте! — закричала Нилана, извиваясь, но руки были бессильны. — Не смейте! Я принцесса Эйвальдии!

Слова разлетелись, как снег по ветру. Её голос утонул в гуле корабля.

Дикари не слушали. Один крепко схватил её за плечи, другой — за талию, и она, как куколка, была выдернута из своего временного логова. Её голова ударилась о косяк, когда её проволокли по узкому проходу. Ноги не держали, сознание трепетало между страхом и злостью.

Скрип, щелчок, и… дверь на палубу распахнулась.

В лицо ей ударил ледяной ветер — такой пронизывающий, что она вскрикнула. Холод вонзился в кожу, будто тысячи игл. Платье, в котором она ещё вчера сбежала из дворца, теперь было ничтожно тонким перед безжалостной стужей.

Нилана моргнула — и остановилась от изумления.

Перед ней раскинулась бескрайняя белизна.

По обе стороны корабля виднелись изломанные скалы, покрытые плотным снегом — точно мёртвые великаны, лежащие в холодной дрёме.

Море темнело свинцово-стальным оттенком, а над поверхностью извивались густые клубы пара — влага, вздымаемая стужей.

Где-то вдалеке ревел ветер, от которого продирало до костей.

Ледяные сосны стояли вдоль обрывистых берегов, искривлённые временем и штормами, покрытые снежной пеленой, а их стволы, будто в саванах, блестели инеем.

Снежные пики терялись в белёсом небе, а волны разбивались о камни, поднимая столбы пены. Вся эта картина казалась чужой, враждебной, нарисованной руками какого-то далёкого, сурового бога.

Здесь не было осени. Это был иной мир — застывший, первозданный, беспощадный. Мир льда.

Люди на палубе — те самые дикари — кричали, тащили грузы, волокли тюки, перекрикивались, не обращая на неё никакого внимания. На них были меха, шкуры, кожаные доспехи. И у каждого — оружие. В их взглядах не было страха. Лишь холод и привычка к смерти.

Нилана стояла, дрожа всем телом. Не от ветра. От ужаса.

Она поняла: это не просто похищение.

Это — другой мир. И она, принцесса Эйвальдии, стала его пленницей.

Порыв ветра снова хлестнул её по щеке, как будто шептал: «Ты здесь чужая». Нилана пыталась сохранять достоинство, но руки дрожали, кожа под тонким платьем покрывалась мурашками. Холод проникал внутрь, в самую душу, будто хотел выморозить всё живое.

Один из дикарей, с густой седой бородой, вперевалку подошёл к ней. Его плащ из волчьих шкур был пропитан снегом, мех сбит клочьями, на запястьях висели кожаные ремешки с костяными подвесками. Он вытащил из-за пояса грязный, мятой мех, пропитанный затхлым запахом пота, дыма и сырости, и с глухим ворчанием бросил ей под ноги. В его взгляде не было сочувствия — скорее, практичность. Чтобы она не умерла от холода до прибытия.

— На, — пробурчал он на своём языке, кивнув, как будто она должна была понять.

Нилана подняла на него взгляд — упрямый, ледяной, не хуже здешнего климата. Поджав губы, она отступила на шаг, не притронувшись к меху.

— Я не возьму это, — произнесла она чётко и гордо, даже зная, что её никто не понимает.

Он недоумённо нахмурился, как будто не ожидал, что хрупкая пленница посмеет ослушаться. Второй дикарь, моложе, с черной косицей и исцарапанным лицом, усмехнулся с каким-то грубым весельем, пробормотав что-то вроде насмешки. Но они не настаивали — лишь переглянулись и грубо подтолкнули её вперёд.

Она осталась без меха. Но осталась с гордостью. И с дрожью, пронизывающей до костей.

Впереди её ждали неизвестность, скалы, лед и волки в человеческих шкурах.

Корабль наконец замедлил ход, и со скрипом, сопровождаемым грубым скрежетом дерева о камень, пристал к причалу. Пристань, что появилась из серой мглы, была далека от королевской гавани с её позолоченными столбами и флагами на мачтах. Здесь не было ни уюта, ни величия — лишь тёмные сваи, поросшие зелёной слизью, и верёвки, грубо повязанные вокруг высохших колов. Вода у берега казалась мутной, едва шевелившейся от лёгкой волны, и вся сцена выглядела будто застывшей во времени.

Грубые руки вновь сомкнулись на плечах принцессы. Она вздрогнула и начала вырываться, крича и пытаясь вырваться из хватки, но дикари лишь сильнее вцепились, их лица оставались бесстрастными, как высеченные из камня.

— Отпустите меня! — крикнула она, злясь и дрожа не столько от холода, сколько от бессилия.

Но её голос терялся в ледяном ветре.

На пристани их уже ждал кто-то другой. Мужчина с густой чёрной бородой, заплетённой в несколько коротких кос, стоял с широко расставленными ногами, будто врос в землю. Он был одет в меха, но более тёмные и плотные, чем у остальных. Через грудь — ремень с костяными застёжками, на поясе — обнажённый топор, а на плече — выжженное клеймо в форме волчьей головы. Его глаза были тёмными, почти чёрными, а взгляд — цепким, как когти хищника, вонзающиеся в плоть.

— Кто это? — едва слышно прошептала Нилана, ощущая, как её сердце отбивает тревожный ритм.

Дикари, сопровождавшие её, остановились перед мужчиной и начали говорить на странном наречии — жёстком, рубленом, с резкими гортанными звуками. Казалось, язык этот выветривался из ртов, как пар. Но вдруг Нилана вздрогнула: среди чужих слов она начала улавливать знакомые корни. Этот язык…

Глава 4 Золото в грязи

Нилана почувствовала вдруг на лице влажное, прохладное прикосновение — чей-то нос нежно коснулся её щёки. Медленно, с тревогой, она открыла глаза и с ужасом встретила взгляд огромного белоснежного волка, чей густой мех казался сияющим в слабом свете комнаты. Его золотистые глаза, полные загадочной мудрости и силы, пронизывали её до самых костей.

С визгом и переполняющим страхом Нилана отскочила от постели, инстинктивно отталкивая животное. Сердце бешено колотилось, дыхание сбивалось. В её душе боролись ужас и недоумение — как такой зверь мог оказаться так близко? Её мысли метались, словно бушующий шторм.

В этот момент внутрь таргула вошёл Варгаш Рагир, его высокий, стройный силуэт выделялся на фоне мерцающего костра. В его глазах играла холодная решимость. Он сделал шаг вперёд и, не отводя взгляда от волка, произнёс глубоким, спокойным голосом:

— Ледар, уходи.

Белоснежный волк, словно понимая команду, медленно отступил в тень, но глаза его всё ещё внимательно следили за Ниланой, оставляя в воздухе ощущение таинственной связи между ними. В комнате вновь воцарилась тишина, прерываемая лишь негромким потрескиванием костра.

Рагир прошёл к ней спокойно, как будто каждый его шаг был отточен годами владения собой и властью. Его глаза — холодные, как лёд Льдяного Раскола — не отрывались от Ниланы. В голосе звучала твердость, но и нечто иное — тихое удивление, словно он не ожидал такого дерзкого поступка.

— Ты пыталась сбежать, — сказал он, голос его был низким, ровным, словно рокот далёкого грома. — Думала, что сможешь уйти от Варгаша? От меня?

Нилана, всё ещё дрожа от страха и волнения, подняла голову и встретила его взгляд. В её глазах горела непокорность, словно пламя, не способное угаснуть даже в самой ледяной темноте.

— Я не игрушка для твоих прихотей, — прохрипела она, сжав зубы. — Я — принцесса, и никто не вправе держать меня в плену.

Рагир улыбнулся — тихо, чуть насмешливо, но в этой улыбке было больше силы, чем в тысячах слов.

— Принцесса или нет, — произнёс он, приближаясь к ней на шаг, — ты теперь часть моего мира. Здесь правила другие, и бегство — не выход.

Он сделал паузу, внимательно изучая её лицо, словно пытаясь понять, где заканчивается страх и начинается вызов.

— Ты сильнее, чем я думал, — признался он почти шёпотом. — Но даже самая сильная река рано или поздно входит в своё русло.

Нилана взглянула на волка, который снова приблизился, опускаясь на колени рядом с Рагиром. В его глазах — загадка, которую она пока не могла разгадать.

— Тебе предстоит понять многое, — продолжал вождь, — и я буду тем, кто покажет тебе путь. Но запомни одно: попытка уйти — значит начать борьбу, а борьба в Белых Краях редко заканчивается победой для беглецов.

Нилана молчала, сжимая руки в кулаки, ощущая, как внутри неё рождается новая решимость — не сдаваться и не уступать, какой бы сильной ни была сила, что окружала её сейчас.

Рагир устало покачал головой, словно прочитав все её мысли, и произнёс холодным, властным тоном:

— Я перенёс тебя сюда, в этот отдельный таргул, — его взгляд стал суровым и непреклонным, — и теперь он будет охраняться только моими людьми. Ты больше не сможешь попытаться сбежать. Каждый шаг, каждое движение будут под наблюдением. Это твоё новое заточение — и границы уже не так легко перейти.

Он сделал паузу, словно давая время осознать весь масштаб её положения.

— Здесь ты останешься до тех пор, пока сама не поймёшь: сопротивление бесполезно.

Затем Рагир повернулся к выходу, его тяжелые шаги эхом отдавались по тесному таргулу. Перед уходом он коротко бросил своим людям:

— Приготовьте её мне позже.

С этими словами он исчез в темноте, оставляя после себя лишь ледяное напряжение и запах гари от костра.

В это время в тени недалеко от входа, едва заметная, стояла Ксара. Её глаза сжимались от раздражения, губы сжались в тонкую линию. Взгляд её был полон холодной ревности — новой претендентки на внимание Варгаша она не могла простить. Каждое движение Ниланы вызывало в ней внутренний огонь, пылающий ярче холодного ветра.

Ксара молча наблюдала за исчезающей фигурой Варгаша, сжимая кулаки, как будто готовясь к грядущей схватке за своё место в этом суровом мире.

***

Полотно из оленьей шкуры, служащее дверью таргула, мягко шелохнулось, пропуская в полумрак фигуру молодой девушки. Она была невысокой, хрупкой, с точёными чертами и ясными, почти серебристыми глазами, которые резко выделялись на фоне её чуть загорелой, морозом обветренной кожи. Волосы, цвета тумана над ледяными озёрами — ни светлые, ни тёмные — были заплетены в плотную косу, перевязанную кожаным шнуром. Её движения были лёгкими, грациозными, но в них ощущалась выученная сдержанность.

На ней был простой, но аккуратно сшитый меховой кафтан, плотно облегающий её тонкое тело, и сапожки, затянутые на щиколотках ремешками из шкуры. Девушка остановилась у входа и вежливо склонила голову.

— Меня зовут Йока, — произнесла она мягким, певучим голосом, в котором чувствовался акцент народа Скарнов. — Варгаш приказал мне обучать тебя нашему языку… и обычаям. — Она задержала взгляд на Нилане, с интересом и, быть может, даже лёгкой жалостью. — Сказал, ты слишком дерзкая для чужачки. Но, возможно, просто не знаешь, как здесь живут.

В её руках была деревянная миска, укрытая куском плотной ткани. Йока подошла ближе, опустилась на корточки у костра и осторожно сняла ткань, показывая содержимое. Там лежали тёмные куски вяленого мяса, неузнаваемого для Ниланы происхождения, что-то вроде жирного бульона с кореньями и пастой из молотых ягод с кислым запахом.

Нилана лишь взглянула на это и отшатнулась, на губах отразилось откровенное отвращение.

— Это… — она попыталась подобрать слова, — это еда?

Йока едва заметно улыбнулась.

— Для нас — да. Это пища, что согревает и даёт силу в морозы. Ты не найдёшь здесь мёда с юга или хлеба с королевского стола. Но если не ешь — замёрзнешь. Тут каждый кусок ценен.

Глава 5 До того как лёд треснет

Утро пришло без солнца.

Небо за тонкой шкурой, заменявшей стену, переливалось мертвенным, молочно-серым светом. Костёр в углу почти погас, оставив лишь дымящиеся угли и лёгкий запах сгоревшего сухостоя. Внутри было холодно и тихо. Слишком тихо. Никаких голосов, ни звука тяжёлого дыхания — он ушёл.

Нилана лежала на мехах, укутавшись в тёплую накидку, и только теперь поняла, как дрожит. Не от холода — от того, что внутри всё продолжало трескаться. Её разум будто спотыкался о воспоминания, отказывался признавать произошедшее, но тело… тело помнило.

Не торопясь, Нилана поднялась с меховой подстилки, надела платье, натянула на плечи меховой плащ — тяжёлый, тёплый, как доспех, — и, не глядя по сторонам, пошла к выходу. Ни огонь, тлеющий в очаге, ни резь по суставам от ночного холода не могли удержать её внутри. Её тянул наружу инстинкт — тот самый, что зовёт зверя выбраться из берлоги после слишком долгой зимы.

Подойдя к выходу, она остановилась на мгновение. Сильный порыв ветра взвыл снаружи, заставив шкуру, закрывавшую вход, дрогнуть. За ней — Варн-Кад, стойбище, полное врагов и чужаков. Но и оставаться здесь, в этом таргуле вождя, было невыносимо.

Сжав зубы, Нилана откинула шкуру и вышла наружу.

И в этот миг что-то налетело сбоку — резкое, громкое, обжигающее.

— Ты, змея! Тьма тебя забери!

Ксара. Одна из жён Рагира.

Девушка вцепилась в волосы Ниланы с такой яростью, будто хотела вырвать не только пряди, но и всю её память о прошедшей ночи. Крик Ксары был полон ревности и унижения. Голос рвался на хрип, руки дрожали от силы сдерживаемой ненависти.

Нилана вскрикнула от боли и неожиданности. Сердце ударило в горло, мир на миг расплылся, как во сне. Её тело напряглось, но она не отбивалась — не от страха, а от оцепенения. В голове шумело. Она не сразу поняла, что больше всего больно не от рваного движения, а от взгляда — полного ненависти, как будто Ксара видела в ней не человека, а воровку судеб, чужую, пришедшую разрушить всё.

— Думаешь, он полюбил тебя? — шипела Ксара, дёргая за волосы. — Думаешь, ты первая? Он возьмёт тебя, как берёт всех — и выбросит!

Снег под ногами хрустел, как лёд под ударами судьбы. Воздух был ледяной, но лица обеих горели от гнева и унижения. Вокруг уже сбегались женщины, дети, даже охотники у дальнего костра — кто-то с тревогой, кто-то с жадным интересом.

Но никто не спешил вмешиваться. Слишком уж часто ревность здесь оканчивается дракой.

Ксара не остановилась. Она била, как дикое животное, ослеплённое ревностью. Кулаки срывались с плеч, ногти царапали щёки, хватали за ворот меха, дёргали. Один из ударов пришёлся точно в губу — и та треснула, как лёд под копытом. Капля крови проклюнулась на губах Ниланы, алой искрой на фоне утреннего снега.

Нилана пыталась заслониться, отступить, но удары сыпались вслепую — будто Ксара не видела перед собой женщину, только образ страха и поражения. В её крике слышался хрип — не столько слов, сколько боли, которую она копила долгими зимами, деля мужчину с другими.

— Тварь ты! Думаешь, раз южная, раз молчаливая, он твой? Он мой был! Мой!

Но внезапно — словно буря прервалась раскатом грома — всё обрушилось в одно движение. Кто-то с силой рванул Ксару назад, разом оборвав вихрь её ударов.

Рагир.

Он держал её за плечо железной хваткой, лицо его было напряжено, как тетива, глаза пылали не яростью — смертью.

— Хватит.

Голос его был низкий, тихий — но от этой тишины мороз пробегал по коже сильнее, чем от зимнего ветра. Он резко отдёрнул Ксару, будто стряхнул с руки змею, и та повалилась в снег, не удержав равновесия.

Ксара вскинула глаза, надеясь на жалость, на объяснение. Но в лице Рагира не было ничего — ни сострадания, ни любви.

— Это твой последний шанс, Ксара, — сказал он, глядя сверху вниз. — Исчезни с моих глаз. Сейчас же. Иначе клянусь — на рассвете не проснёшься. Я сам об этом позабочусь.

Он не кричал. Он говорил, как тот, кто привык убивать, не вспоминая имён. И в его голосе не было угрозы — только обещание.

Снег под ногами Ксары тихо хрустнул, когда она, всё ещё на коленях, медленно поднялась. Её лицо, искажённое яростью минуту назад, теперь было пустым — как затянутое инеем озеро. В глазах метался страх, и вместе с ним — обида, гордость, уязвлённая до самой кости.

Она обвела взглядом собравшихся — тени из других Скарнов, мужчины и женщины племени, стоявшие в стороне, прижав к груди детей. Кто-то отводил глаза, кто-то с интересом следил, как рушится одна из жён Варгаша — высокомерная, властная Ксара, что не знала отказа ни в пище, ни в ласке.

Снег сыпался ей в лицо, будто природа сама смеялась над падением. Она не сказала ни слова. Лишь коротко, почти незаметно, взглянула на Нилану — в этом взгляде не было прежнего безумия, но пульсировала затаённая злоба. Затем развернулась и пошла прочь, цепляя подолом одежды тонкие ветви кустов, уводя с собой свою горечь.

Нилана стояла молча. Рука всё ещё сжимала край меха у шеи. Из разбитой губы сочилась кровь, капая на воротник, оставляя на серой шерсти багряные пятна. Внутри — тишина. Пустота, как и утром, только глубже, только колючей. Ни страха, ни облегчения — будто всё, что было в ней живым, ушло вместе с ударами Ксары.

Она не посмотрела на Рагира. Её взгляд был устремлён вдаль — за костры, за горы, к небу, которое никогда не становилось мягче.

Но Рагир смотрел на неё. Долго.

В его глазах не было вины. Только тяжесть, словно он видел в Нилане что-то, что сам не мог объяснить. Он хотел сказать что-то — но язык вождей тяжёл, и слова часто гнутся, как копья в огне. Он шагнул ближе, хотел коснуться её плеча — но она, не оборачиваясь, отстранилась и пошла прочь, прочь от таргула, прочь от его тени.

И он не остановил её.

Только смотрел, как в снегу остаются её лёгкие следы.

И с каждым шагом она становилась всё меньше — но всё более несокрушимой.

Рагир стоял, глаза полны гнева и напряжения, когда его взгляд ускользнул в сторону, куда исчезла Нилана. Вокруг царила холодная тишина Белого Края — безжалостного края, где ветер срывался со снежных вершин и разрывал пространство на куски, словно сама природа хотела стереть любое проявление слабости.

Глава 6 Варн-Кад в огне

Таргул был тих, как и всегда по утрам. Сквозь стену из шкур и плотной ткани слышался лишь глухой вой ветра, несущегося по равнинам Белого Края. Он будто скребся в стену, словно сам дух этой земли хотел проникнуть внутрь и взглянуть на ту, кто пришла извне.

Нилана сидела, прикрыв плечи тёплым, тяжёлым мехом. Её спина оставалась прямой — не из гордости, а из памяти. Памяти о том, кто она была. Принцесса. Дочь великого дома. Голос света среди шелков и золота, дитя утреннего сада. А теперь… пленница. Женщина, поставленная на колени не в битве, а в чужом законе.

Воздух внутри таргула был тяжёлым, пахло жиром, горькими кореньями и чем-то едким, неразличимым. За узким проёмом, затянутым шкурой, завывал ветер, и всё вокруг дрожало от его ярости — словно сам Белый Край рычал, испытывая тех, кто осмелился остаться в его сердце.

Йока, сидящая перед ней, осторожно прижимала к губе тряпицу, смоченную в тёмной настойке. От неё исходил резкий травяной запах, едкий и дикий, как и всё в этом мире.

— Терпи, — шепнула Йока, слегка дунув на рану, чтобы ослабить жжение.

Нилана не ответила. Лишь сжала зубы.

Боль была острой — не столько от прикосновений, сколько от самого факта: кто-то прикасался к ней, лечил её, как раненую лошадь, без почтения, без признания величия. Она вспоминала, как в её дворце женщины с жемчужными руками вытирали ей лицо парными платками из тончайшего шёлка, как кормили виноградом, не смея смотреть в глаза без разрешения. Её косы плели лучшие мастера столицы, её платьям завидовали королевы соседних земель. Нилана танцевала на мраморе, ела из золота и носила солнечные камни на коже.

Теперь же на неё могли кричать, могли ударить, утащить за волосы на снег. Её раны лечит девушка с жёсткими пальцами и простым лицом, не спрашивая позволения. Теперь принцесса сидит в этом тёмном логове, словно животное, с разбитой губой, в рваной одежде, среди дикарей, которые и не помнят, каково это — жить без крови на руках.

«Я ненавижу это место», — думала Нилана. Сердце было тяжёлым, стиснутым, как в тисках. — «Я ненавижу их всех. Этих молчаливых, жестоких, тупых мужчин, что смотрят сквозь меня, как на дичь. Этих женщин, что умываются льдом и не знают стыда. И этого зверя… Рагира».

Йока закончила и отложила ткань. Взгляд девушки был внимателен, почти мягок, но без лишней теплоты — как у той, кто уже давно привык к боли и не считает её чем-то особенным.

— Она быстро заживёт. У тебя кожа, как у цветов на юге, — тихо сказала она. — Нежная, слишком тонкая для таких мест. Слишком красивая.

— Мне не нужно твоё утешение, — прошептала Нилана, всё ещё не глядя на неё. — Мне нужно проснуться и понять, что это сон.

Йока ненадолго замолчала. Потом, опустив глаза:

— А мне… мне нужно было бы родиться где-нибудь, где не пахнет смертью. Но мы обе не выбирали.

Нилана отвернулась. Сердце сжалось — не от слов, а от своей беспомощности. Здесь всё было чужим: и воздух, и земля, и эти люди, закованные в меха и страх. Даже небо — оно не смотрело на неё с высоты, оно давило, будто хотело выжать из неё всё человеческое.

Нилана вспоминала отца — его руки, тёплые, тяжёлые, как бронзовые чаши. Его голос, зовущий её по утрам. Материнскую улыбку. Смех брата, когда он прятался в шелковых занавесях. Всё это растворилось за снежными хребтами, осталась только она — чужая и одна, среди тех, кто не знает слова “милость”.

Йока встала, поправляя на себе пояс.

— Ешь, — сказала она, поставив рядом деревянную миску с чем-то вязким, тёмным и горячим. — Это крепкое блюдо. Ты не можешь остаться слабой. Здесь не выживают те, кто ждут жалости.

И, не дожидаясь ответа, вышла в снег.

Нилана осталась одна. Пар от миски поднимался, таял в воздухе — точно её мечты. Но даже если мечты и умерли, гордость ещё дышала.

И Белый Край, с его ветрами, ранами и болью — не знал, что держит в своих ледяных объятиях не только пленницу.

Но принцессу, которая будет помнить.

Спустя некоторое время Нилана вздрогнула, услышав шум за пределами своего укрытия — сначала неясный, как гул воды за стеной, но с каждой секундой он усиливался, наполняясь тревогой. Словно сам воздух заскрежетал, пробуждённый чуждым, непонятным движением. Глухие выкрики, топот ног, звон оружия, треск дерева и звяканье металлических пряжек — всё это сливалось в один беспокойный водоворот. Что-то происходило. Что-то важное. Что-то… угрожающее.

Она откинула мех, отодвинула шкуру, служившую дверью, и вышла наружу. Резкий холод хлестнул по щекам, но даже он не мог перебить то чувство, которое настигло её сразу — ощущение всеобщего бегства.

Племя, ещё недавно погружённое в зимнюю рутину, будто пробудилось. Люди сновали между таргулами, одетые впопыхах, с озябшими лицами и торопливыми движениями. Женщины собирали детей, увязывали узлы с вещами, бросали в мешки меха, шкуры, металлические посудины, сушёное мясо. Мужчины разбирали опоры таргулов, сматывали натянутые верёвки, снимали шкуры с костяков, как снимают кожу с павшего зверя.

Некоторые животные уже были привязаны и готовы к движению — длинноногие северные кони, вьючные волки, чёрные якры с тяжёлыми взглядами. Всё было в движении, в срочной, безмолвной панике, в которой никто не объяснял ничего, просто действовал. Как будто каждое сердце знало: промедление — смерть.

Нилана медленно сделала шаг вперёд, обводя взглядом то, что вчера ещё было стойбищем — домом. Теперь оно рассыпалось на части, как мираж. Люди были сосредоточены, молчаливы, и лишь дети плакали, не понимая, почему мать вдруг стала грубой, почему отец схватил их на руки, будто в последний раз.

— Йока! — крикнула Нилана, подойдя к стоявшей у костра девушке. — Что происходит?

Та обернулась, бросая мешок на плечо.

— Приказ Варгаша. Мы уходим. Немедленно. — Глаза Йоки были широко раскрыты, но не от страха — от решимости. — Никто не должен оставаться. Никто.

— Но куда? Почему?

— Я не знаю. Он не сказал. Только: «К Оку Мороза. К Серым камням». Это всё, что я слышала.