Снежная невеста или Рождество для Золушки

Пролог

— Я не просила меня сюда забирать!

Мой голос сорвался с губ, дрожащий, полный отчаяния и гнева, и тут же рассыпался в морозном воздухе, став облачком пара, которое развеял порывистый ветер. Мороз щипал щеки, дыхание сбивалось — с каждой секундой я все яснее осознавала: я не дома. Я в ловушке.

Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в кожу ладоней. Боль была настоящей. Физической. Но это не могло сравниться с тем, что разрывалось внутри — как будто мою душу вывернули наизнанку, как будто меня вырвали из жизни, которую я знала, и швырнули в чужую, снежную сказку, где всё было слишком реально.

Передо мной, словно вырезанный из зимнего мрамора, стоял он — Грей де Глас. Высокий, почти нереальный. Серебряные волосы сверкали под лунным светом, словно нити льда. Его лицо было спокойно, неподвижно, как застывшее озеро, и только лёгкий пар, вырывающийся из губ, доказывал — он живой. Настоящий. Или почти.

Плащ, расшитый замысловатыми узорами, напоминал узор инея на стекле — каждый стежок был совершенен, как будто вышит самими стихиями.

— Отправь меня обратно! Сейчас же! — выкрикнула я вновь, на этот раз чуть громче, хотя и понимала, что голос звучит хрипло, с надрывом.

Он не шелохнулся. Только взгляд — ледяной, глубокий — задержался на мне.

— Ты сама позвала меня.

Он говорил тихо, но его голос, спокойный и ровный, проникал под кожу, как стылый воздух зимнего рассвета.

— Три поворота шара. Ты думала, это просто игра?

Я задохнулась. В горло ворвался холод, обжигающий, как лёд. Снежинки прилипали к ресницам, к щекам — но я не чувствовала их.

— Я не знала, что он настоящий! — почти прошептала я.

Он поднял руку, и я, неосознанно, шагнула назад. Но он не сделал мне ничего. Просто провёл пальцем по воздуху, и вокруг нас закружились снежинки — в странном, завораживающем танце. Они выстраивались в узоры, которые я не понимала, но... где-то в глубине чувствовала, что они имеют значение.

— А теперь знаешь.

Его глаза сверкнули — цвета глубокой ледяной воды, где уже не живут рыбы, где тишина становится вечной. В этом взгляде не было жалости. Только правда.

— Я не могу отправить тебя обратно.

Я выдохнула — порывисто, судорожно. Слёзы начали подступать к глазам, но мороз мгновенно превращал их в кристаллы на ресницах.

— Ты врешь! — выкрикнула я и рванулась к нему, вцепившись в край его плаща.

Ткань оказалась ледяной, как будто держала не ткань, а спрессованный снег. Мои пальцы сразу начали неметь. Но я не отпускала.

— Ты же принц! У тебя есть магия, замок, что угодно! Разве ты не можешь… не хочешь?!

Он не отстранился. Не разозлился. Только тяжело выдохнул, как будто нес на себе многовековую усталость.

— Слушай внимательно, Селен.

Он шагнул ближе. Его лицо — идеально-спокойное, как гладь замёрзшего озера. Я почувствовала его дыхание — оно было не тёплым, нет. Оно было, как ветер с ледника — резким, прозрачным, пахнущим чем-то древним и диким.

— Этот мир забрал тебя, потому что ты уже принадлежала ему.

Мир покачнулся. Или это я пошатнулась. Лёд будто проник не только в кожу, но в мысли, в саму суть.

— Что... что ты имеешь в виду?

Он не ответил сразу. Лишь сделал шаг в сторону, и внезапно метель стихла — так резко, словно кто-то выключил музыку. Воздух стал тише, звеня от холода. Перед нами открылся вид на замок.

Он был... прекрасен. И страшен.

Огромные башни, сверкающие при лунном свете, уходили в небо, как ледяные иглы. Мост через замёрзшее озеро сиял, как хрусталь. Всё в этом пейзаже было острым, холодным и невероятно живым.

— Ты — Фроствейл.

Он произнёс это не громко. Но во мне как будто что-то дрогнуло.

— Твоя кровь, твое имя — все кричало об этом.

Я не чувствовала ног. Казалось, земля подо мной исчезла. Я просто стояла, охваченная внутренней пустотой.

— Спроси у своей бабушки. Если, конечно, она когда-нибудь рассказывала тебе правду.

Он отвернулся, и в тот же миг его плащ взметнулся в воздух, как снежная буря. Я увидела, как в тени леса что-то шевельнулось.

Тёмное. Странное.

— А теперь иди, — сказал он, и голос его впервые звучал сдержанно, настороженно.

— Пока Васпер не почуял твоё тепло.

Я открыла рот, чтобы закричать, чтобы потребовать ещё ответов — но ничего не вышло. Голос исчез.

А потом я услышала смех.

Скрипучий. Густой. Скользящий по ветвям, как змея.

Грей посмотрел на меня — и в его ледяных глазах впервые мелькнул страх.

— Беги.

Я не думала. Я развернулась и побежала.

Мимо деревьев, вглубь белого леса, туда, где ещё не было тьмы. Где меня, может быть, ещё не найдут.

Глава 1 : Снежный шар

— 31 декабря, 10:23 утра —

Я прижала ладони к запотевшему окну автобуса, наблюдая, как снежинки — настоящие, пушистые, будто вырезанные из бумаги — медленно тают на тротуаре. В воздухе витал аромат хвои и замёрзшего металла, в котором угадывались нотки предвкушения. От дыхания на стекле остался мутный кружок, и я автоматически нарисовала в нём смайлик. Что-то простое, детское, что держало меня в моменте, среди гула колёс, в суете предновогоднего города, где всё смешалось: спешка, покупки, гирлянды, голоса, аромат булочек и апельсинов.

Мой мир всегда был немного другим. Я с детства чувствовала, что за привычной тканью реальности есть что-то ещё — тонкое, как морозный узор на стекле, и одновременно плотное, как снежная перина. В такие дни, как сегодня, эта грань особенно мерцала.

— Слушай, ты вообще меня слышишь? — Шери щёлкнула пальцами прямо перед моим носом, выдёргивая из задумчивости.

— А? Что? — я моргнула, в последний раз бросив взгляд на улицу. Всё ещё казалось нереальным. Город переливался, как снежный шар — уютный, но будто фальшивый.

— Я уже третий раз спрашиваю, куда идём сначала! — она надула губы, как всегда, когда обижалась.

— Ой, да перестань, — Лили, не отрываясь от телефона, толкнула меня локтем в бок. — Она опять в своих облаках. Видишь, как у неё глаза блестят? Значит, уже придумала маршрут по всем своим "волшебным" лавочкам.

Я фыркнула, пряча улыбку в шарф. Они знали меня слишком хорошо. Слишком много лет вместе, слишком много моих сказочных глупостей. Иногда я чувствовала себя героиней книги, которую читают только я и сама судьба.

— Ладно, ладно! — сдалась я, доставая из кармана смятый листок. — Сначала горячий шоколад у "Зимней вишни", потом — ярмарка у ратуши, а там...

— А там ты обязательно найдёшь какую-нибудь жуткую старушку, которая продаст тебе заговорённую безделушку, — Шери закатила глаза, но в уголках её губ дрожала усмешка. — Помнишь прошлый год? Этот "магический" камешек, который оказался куском пластика?

— Он светился в темноте! — возмутилась я.

— Потому что был покрыт люминофором, гений.

Мы рассмеялись. Автобус подскочил на кочке, и я ухватилась за поручень. Когда двери распахнулись, меня сразу обдало морозом — резким, но живым, пробирающимся сквозь одежду и будоражащим кровь.

Город дышал ожиданием. Повсюду были огоньки: в витринах, на деревьях, даже на людях — сверкающие шапки, светящиеся украшения. Казалось, весь мир ждал полуночи.

Мы выскочили на остановке. Пахло праздником. Корица, жареные каштаны, что-то сладкое, ванильное... и, конечно, дым — вечный спутник городских костров и уличных палаток. Вокруг пестрели гирлянды, смех сливался с музыкой, и даже небо будто стало светлее от тысяч огоньков.

Я закрыла глаза на секунду, втягивая морозный воздух. Люблю этот момент. Вдох — и кажется, будто вдыхаешь что-то древнее, искрящееся.

Именно в этот момент я его почувствовала.

Тянущее ощущение где-то за грудиной.

Будто невидимая нить дернула меня за ребро.

Я остановилась. Прислушалась. Зов. Едва различимый, неуловимый — но отчётливый. Что-то тянуло меня сквозь ярмарку, сквозь шум и пёстрые цвета. Как будто кто-то шептал мне прямо в сердце: "Иди."

— Эй, — Лили нахмурилась, заметив моё выражение. — Ты в порядке?

— Да, просто... — Я обвела взглядом площадь, пытаясь понять, откуда исходит этот странный зов. — Вы ничего не чувствуете?

Шери подняла бровь:

— Кроме запаха глинтвейна и желания поскорее согреться? Нет.

Но я уже шла, почти бежала, обходя толпу, пока не уперлась взглядом в него.

Маленькую, полускрытую палатку в самом углу ярмарки.

Синий тент, потертый временем, с вывеской, на которой стерлись буквы. Только странный символ — снежинка, заключённая в круг. Она будто пульсировала, едва уловимо мерцая в снежном свете.

Я словно очнулась. Словно вся моя жизнь вела меня сюда. К этой палатке. К этому мгновению.

— О нет, — прошептала Лили. — Она нашла свою "волшебную" лавку.

Я даже не стала возражать. Потому что внутри, на бархатной подушке, лежал он.

Снежный шар.

Но не тот дешевый пластиковый сувенир, что продавали на каждом углу. Он был старый. Настоящий. Как реликвия. Как магия в стеклянной оболочке.

Я почувствовала, как дыхание перехватило. Внутри шара — замок. Ледяной. Башенки — тонкие, игольчатые. Мост через замёрзшее озеро. А перед замком стоял он.

Фигурка. Мужчина. Нет — принц.

Серебряные волосы, спадающие на плечи. Плащ, застёгнутый снежинкой. Его лицо было настолько детализированным, что мне захотелось прикоснуться — но я не решилась. Казалось, он дышит. Смотрит. Живёт внутри.

Я наклонилась ближе, затаив дыхание.

Ресницы. Морщинки у глаз. Тень щетины. Он был слишком живым.

— Ты собираешься его купить или просто дышать на витрину? — Шери положила руку мне на плечо.

Я вздрогнула.

— Он...

— Он ждал тебя, — раздался хриплый голос.

Старуха.

Я даже не заметила, как она подошла. Высокая, худая, с глазами, как трещины во льду. Платье выцвело до серого, но в нём угадывались остатки синих узоров.

Я вздрогнула.

— Он...

— Он ждал тебя, — раздался хриплый голос.

Старуха.

Я даже не заметила, как она подошла. Высокая, худая, с глазами, как трещины во льду. Платье выцвело до серого, но в нём угадывались остатки синих узоров. Руки — в перчатках без пальцев, морщинистые, но сильные. Она стояла, не шелохнувшись, словно выросла из снега, как дерево.

Я застыла. На секунду показалось, что слова эхом прозвучали не в воздухе, а прямо внутри меня.

— Кто вы? — спросила я, чувствуя, как голос дрожит.

— Всего лишь продавец. Или, быть может, вестница. От кого — ещё предстоит узнать, — её губы растянулись в тонкую усмешку. — Но ты знаешь, что этот шар — не для всех. Только для тех, кто помнит зиму до того, как она исчезла.

— Я... не понимаю.

— И не должна. Пока. Сердце твоё уже слышит зов. Остальное — догонит.

Глава 2 : Мачеха и работа по дому

Я проснулась от того, что по щеке стекало что-то холодное.

Сначала подумала — слеза. Но нет. Когда я коснулась пальцами, влага тут же застыла, превратившись в тонкую ледяную корочку, будто меня поцеловал сам воздух.

Я всё ещё здесь.

В Серебряном королевстве.

Комната была крошечной, с низкими балками, закопченными временем. От неё пахло сосной, пылью и чем-то ещё — горечью старой древесины. Воздух был сухим, но холод просачивался через каждую щель. Я лежала на жёсткой кровати, укрытая пледом из грубой шерсти. Он чесался. Подо мной скрипела старая рама. Всё вокруг казалось таким настоящим, что я даже на миг усомнилась: а был ли шар? Был ли переход?

Но стоило взглянуть в сторону окна — и сомнения рассыпались, как иней.

Я подошла, поставив босые ноги на ледяной пол, и ладонью протёрла стекло.

Замерла.

Там, за этим мутным окном, был город — не мой, чужой, незнакомый, но невероятно прекрасный. Он сверкал холодным светом, и каждый его изгиб, каждый узор, каждый скат крыши напоминал мне страницы из сказочной книги.

Плитка на улицах была не каменная — голубоватый лёд, настолько прозрачный, что я видела, как под ним бегут лёгкие всполохи света. Люди, закутанные в меха и мантии, неспешно прогуливались, и никто из них не спешил, не прятался от холода. Один мужчина держал на поводке существо, похожее на сову, но с пушистыми лапами и хвостом. А женщина, сняв варежку, прикоснулась к ледяному цветку на стене — и тот распустился, выпуская облачко инея.

Этот мир жил холодом. Дышал им.

Я же... Я дрожала. Но не только от температуры. От непонимания, от тревоги, от слишком реальной красоты этого мира.

Я снова села на кровать, натянула плед до подбородка и прижала руки к груди. Внутри меня пульсировало тепло. Мягкое, настойчивое, будто кусочек родного мира не хотел покидать моё сердце.

И в этот момент — голос.

— Проснулась, значит.

Я вздрогнула, обернулась. На пороге стояла женщина. Высокая, стройная, слишком правильная, будто выточена резцом. Волосы убраны в серебряной шиньон, платье — чёрное с синим, как полночь.

— Я — Лора Лерирон, — сказала она, не улыбаясь. — Твоя… опекунша.

Слово «опекунша» она произнесла, как яд. Как приговор.

— Где я?.. — мой голос был хриплым.

— В верхнем крыле Северного чердака. В доме, где живут те, кому пока нечего терять. Впереди лестница, внизу кухня, в сад — не ходи, он принадлежит другим. Всё ясно?

Я кивнула, но Лора уже повернулась, проходя в комнату. Я снова прижалась к стене.

— Где Грей?.. — вырвалось у меня.

Она обернулась резко.

— Принц? — её губы искривились. — О, милая. Он не нянчит чужаков. Он возвращает долги перед родом. И поверь — он уже сделал больше, чем должен.

Я сжалась. Боль прошлась по груди, как удар.

— Я не просила его спасать меня, — прошептала я.

Лора фыркнула.

— Все так говорят. Но потом начинают требовать.

Она подошла ближе, встала у самой кровати.

— Послушай внимательно, Фроствейл. Ты — никто. Ни дворянка. Ни посланница. Ты — ошибка портала, девочка из трещины. И если хочешь остаться в живых, тебе придётся стать полезной.

Я напряглась.

— Полы. Кухня. Стены. Зал. Прачечная. Ты умеешь подметать, чужеземка?

Я сжала кулаки. Тепло вспыхнуло у пальцев.

— Умею.

Лора отступила. В её глазах блеснул интерес.

— Хорошо. Тогда сегодня у тебя будет первая смена. Слуги уже в курсе. Они не жалостливы.

За её спиной появились две фигуры — девушки.

— Эзель и Эби. Мои дочери. Они покажут тебе, что делать.

Эзель была высокая, грациозная, с острым подбородком и прищуром, от которого по спине бежал холод.

— Это и есть пропавшая принцесса? — спросила она насмешливо, с явной издёвкой.

— Я… не принцесса.

— Очевидно, — бросила она и повернулась к двери.

А вот Эби подошла ближе. У неё были пухлые щёки, нос в веснушках и очень светлые ресницы. Она шепнула:

— Ты правда из-за Льда? Снаружи?

Я кивнула. Её глаза загорелись.

— Я потом покажу тебе, где теплая вода. Только не говори маме.

Я улыбнулась ей едва заметно.

Лора снова повернулась ко мне.

— Ты будешь спать здесь. Утром — на кухне. После — прачка. И не вздумай бродить. Зеркала этого дома — не любят чужих.

Она вышла.

Я осталась одна. Лишь ветер шумел за окном, где ледяные цветы продолжали цвести.

Я сидела в кухне, всё ещё дрожа после перехода, укутанная в шерстяной плед, когда Эби принесла поднос. Она осторожно поставила его на стол и скользнула на табурет рядом.

— Ешь, пока не остыло. Здесь всё быстро стынет, даже мысли, — прошептала она с лёгкой улыбкой.

На подносе стояла чашка с напитком, от которого поднимался тонкий прозрачный пар, и лежала круглая лепёшка. Я потянулась за чашкой, но Эби остановила меня лёгким движением:

— Пей медленно. Это не просто чай — это настой инеевых цветов и пряной соли. Он укрепляет память, особенно у тех, кто пришёл из-за гранью.

Я посмотрела на жидкость. Она переливалась мягким синим светом, и лепестки инея внутри медленно вращались, будто в снежном вихре. Сделала глоток — сначала на языке вспыхнула лёгкая горечь, а потом пришло тепло. Не телесное, нет — оно будто разлилось внутри черепа, на секунду прояснив сознание. Я почувствовала, как утихают звуки, и стало так тихо, что я могла слышать, как бьётся моё сердце.

Лепёшка была странная — хрустящая по краям и мягкая внутри, с вкусом, похожим на мёд и смолу. Когда я жевала, по губам растекался тёплый сок.

Эзель сидела у стены, на деревянной скамье, положив одну ногу на другую, и наблюдала за мной с выражением ледяной отстранённости. Она пила из своей чашки молча, и всё в её облике кричало: "Ты чужая."

Лора, как обычно, не ела. Она стояла у окна, закутавшись в плотный серый платок, и смотрела в улицу. Её спина была прямая, как стена, и от неё веяло чем-то холодным и недоступным, как северный ветер в январе.

Глава 3 : Леденые узоры

Я проснулась от пронизывающего холода, который заползал под одеяло, как живое существо. Моё дыхание превращалось в маленькие облачка пара, танцующие в лучах бледного утреннего света, пробивавшегося сквозь заиндевевшее окно. Я потянулась к стеклу, и мои пальцы оставили на нём пять чётких следов, которые тут же начали покрываться новыми морозными узорами, словно окно пыталось стереть само присутствие тепла, восстанавливая ледяную симметрию своего узора.

" Этот сон," — прошептала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Во сне я снова видела тот странный снежный шар, а в нём — его. Серебристые волосы, глаза холоднее январского неба, и те слова, которые врезались в память: "Ты здесь не случайно". Эти слова жгли меня сильнее, чем холод пола под ногами. Они отзывались эхом внутри груди, как отдалённый колокол в густом тумане — что-то древнее, зовущие, неизбежное.

Я сбросила одеяло и сразу же пожалела об этом. Каменный пол обжёг босые ноги ледяным холодом. В этом странном мире даже холод был другим — не просто отсутствием тепла, а чем-то живым, цепким, что буквально впивалось в кожу. Он был не врагом, а правом — властью, к которой ты должен привыкнуть или сгинуть.

Одежда, которую мне дали накануне, лежала аккуратно сложенной на деревянном сундуке у стены. Я провела пальцами по грубой ткани — это было что-то среднее между платьем и рабочей робой, синего цвета, выцветшего от времени, как небо, из которого исчезло солнце. Но когда я надела его, то почувствовала странное тепло. Ткань оказалась неожиданно мягкой, будто кто-то специально обработал её, чтобы защитить от холода.

"Магия?" — удивилась я про себя, рассматривая странные вышитые узоры на подоле. Они напоминали те самые ледяные цветы, что росли на стенах домов в этом городе — каждый лепесток будто создан из замороженного света, из застывших слёз. Что, если это не просто украшение? Что, если это язык, который я пока не умею читать?

Дверь скрипнула, и в комнату заглянула Эби. Её круглое лицо было раскрасневшимся от холода, а в руках она держала что-то, завёрнутое в ткань, на которой были вышиты те же узоры — только более тусклые.

— Ты проснулась! — прошептала она, оглядываясь через плечо. — Я принесла тебе завтрак. Быстро, пока мама не увидела.

Она развернула ткань, и я увидела тёплую булочку, от которой поднимался пар, и странный синеватый напиток в глиняной кружке, словно в ней отражалось зимнее небо. Я почувствовала запах — ваниль, хвоя и что-то цветочное, как будто ледяные цветы действительно имели аромат.

— Что это? — осторожно спросила я, принимая угощение.

— Ледяной чай, — улыбнулась Эби. — Не бойся, он тёплый. Просто листья собирают в горах, где растут ледяные цветы. Их нужно собирать на рассвете, пока солнце не взошло полностью. Иначе листья теряют магию.

Я сделала глоток. На вкус это было похоже на мяту, смешанную с чем-то сладким и... снежным. Ощущение странное — горячий напиток, который оставляет после себя вкус свежего зимнего утра, словно ты вдохнул первый вздох нового года.

— Спасибо, — искренне сказала я. Горло согрелось, внутри появилось хрупкое чувство уюта, как будто я вновь была дома, на кухне, где пахнет корицей и выпечкой. — А где... где я должна работать сегодня?

Эби нахмурилась, её пальцы нервно перебирали складки платья, и на секунду мне показалось, что она боится не меньше моего.

— Мама сказала, что ты будешь чистить главный зал. Там... — она замолчала, потом добавила шёпотом, приблизившись вплотную: — Там сегодня будет гость. Важный. Будь осторожна.

Её слова пробежали по коже, как ветер. Гость. Важный. Почему-то я сразу подумала о нём.

Она быстро выскользнула из комнаты, оставив меня с кучей вопросов и с тревожным ощущением, что я стою на краю чего-то большого и непонятного. Важный гость? Кто это мог быть? Неужели... он?

Я быстро допила чай — тепло медленно растекалось по моим внутренностям, будто подготавливая меня к неизбежному — и вышла в коридор. Дом Лорис оказался больше, чем я думала — длинные извилистые коридоры с высокими потолками, украшенными ледяными узорами. Они переливались в свете факелов, которые, как я теперь заметила, горели синим пламенем и совсем не давали тепла. Свет, но не тепло — таков был весь этот мир.

Спускаясь по главной лестнице, я услышала голоса. Лора говорила с кем-то, и в её голосе звучала... лесть? Это было так непохоже на холодную надменность, к которой я уже успела привыкнуть.

— ...конечно, мы сделаем всё, как вы сказали, — доносилось из-за угла, и её голос был почти шелковистым.

Я замедлила шаг, стараясь идти как можно тише. Каждый скрип под моими подошвами казался мне громче молнии.

— Она здесь? — раздался другой голос, и у меня перехватило дыхание. Этот голос... низкий, спокойный, но с металлическим оттенком. Я слышала его только один раз — в тот момент, когда меня вырвало из моего мира. Ветром. Из стеклянной темницы шара. Это был он. Я знала это каждой клеткой тела.

Я невольно шагнула вперёд — и тут же врезалась в кого-то твёрдого.

— Осторожнее, чужеземка, — раздался насмешливый голос надо мной. Это была Эзель. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня с явным раздражением. — Ты что, решила подслушивать?

— Я... я просто иду убираться, — пробормотала я, чувствуя, как кровь приливает к лицу. В этом холоде даже стыд казался особенно жгучим.

Эзель фыркнула, но вдруг её выражение лица изменилось. Она наклонилась ко мне и прошептала:

— Если хочешь остаться в живых — не показывайся там сегодня. Поняла?

Я широко раскрыла глаза. Что она имела в виду? Почему это звучало как угроза, но в её голосе прозвучала... тревога?

Но Эзель уже отстранилась и громко сказала:

— Главный зал вон там. И постарайся не разбить ничего, ладно?

Она ушла, оставив меня в полном смятении. Я посмотрела в ту сторону, куда она указала — массивные дубовые двери с железными скобами. Оттуда доносились голоса. Пульс забился в висках.

Глава 4 : Какой факультет выбрать, чтобы не стать сосулькой

— Селен, проснись! Ты опять зарылась в книги?

Голос Эзель вспорол тишину, как иголка — мыльный пузырь сна. Я приподнялась с постели, моргая, будто сквозь снег. Щека прилипла к шершавой странице бабушкиного дневника. Веки были тяжёлыми, как будто ночь прошла в снежной буре.

Сквозь заиндевевшее стекло пробивался свет — не яркий, а молочный, зимний, усталый. Он ложился на всё мягкими, призрачными бликами: на узоры одеяла, на кружку с засохшими травами, на край страницы, где буквы, казалось, начинали шевелиться.

В воздухе витал запах корицы и горячего хлеба, такой родной, что сердце мгновенно заныло. Я закрыла глаза, представляя: дома, на моей кухне, где пахло апельсиновой цедрой и гвоздикой, мама наливает себе кофе. Может, она всё ещё надеется, что я проснусь. В своей постели. В своём мире.

— Я не зарывалась... — пробормотала я, отлепляя щеку от бумаги и натягивая на себя плечо покрывала. — Я... читала.

— С таким успехом ты скоро прорастёшь корнями в подушку, — фыркнула Эзель и ловко метнула в меня подушку. Она приземлилась мне на голову с лёгким "пух", и я издала что-то между вздохом и стоном.

На ней уже был новый наряд — голубое шерстяное платье с серебряной вышивкой, похожей на ветви инея. У неё был тот вид, с которым обычно люди отправляются в бой или на бал. Или в оба сразу.

— Если ты не спустишься через пять минут, — добавила она, — Эби съест твою порцию оладьев.

Я села.

Очень быстро.

Завтрак с сёстрами

Столовая была тёплой. Настолько, что в носу защипало. Тепло здесь пахло маслом, мёдом и чем-то пряным, и я поймала себя на том, что впервые за долгое время чувствую… не защиту, нет. Дом. Или его призрак.

На столе ждали брусничные оладьи, каравай, запечённый с тмином, и глиняный кувшин с парным молоком, от которого поднимался густой, белый пар.

Эби сидела за столом, утонув в книге почти до бровей. Даже не глядя, она точно мазала мёд на хлеб — идеально ровным слоем, словно делала это во сне.

— Опять запрещёнку? — спросила Эзель, отбирая у неё тарелку.

— Это справочник по рунической ботанике. И он абсолютно легален, — проворчала Эби, даже не поднимая глаз. — Ну, почти.

— Звучит, как смерть от скуки, — фыркнула Эзель.

Я молча села, пододвинула к себе кувшин и налила молока в чашку. Оно оказалось слишком густым, почти как сливки, тёплым и сладким. Вкус напомнил мне деревенские каникулы у бабушки... Только у настоящей, земной, не той, чьи дневники шепчутся в полумраке ночи и от которых немеют пальцы.

В голове что-то защёлкнуло, как дверца сундука.

"Мама. Что бы ты сказала, если бы увидела меня здесь?"

Эзель отвлекла меня от мыслей, посмотрев как-то особенно внимательно.

— Сегодня в Академии — день открытых дверей. Поедем со мной.

— Что? Нет! — я отодвинула чашку.

— Почему?

— Потому что... — я замолчала. Потому что я не отсюда. Потому что Грей будет там. Потому что каждый раз, когда я вижу его, у меня внутри что-то рушится и вспыхивает одновременно.

— Потому что я не маг, — выдавила я наконец.

Эзель закатила глаза и усмехнулась. Но на этот раз — мягко.

— Ты разморозила мой ледяной замок взглядом, помнишь? Или ты думаешь, что тут у всех глаза умеют плавить лёд?

Эби наконец отложила книгу.

— Академия принимает всех, у кого есть... возможность. Даже если она...

— Что? — Я уставилась на неё.

— …спрятана глубоко-глубоко. Где-то под слоями страхов, памяти и чужих снов.

Я молчала. А потом… вспомнила дневник. Вспомнила, как его страницы засветились в моих руках, как будто знали меня. Признавали. Призвали.

— …Хорошо. Поехали.

Дорога в Академию

Карета Лоры оказалась чёрной, как ночное стекло, с серебряными волками на дверцах. Внутри было темно-красное бархатное убранство, меховые подушки, тёплые пледы и запах лаванды. Или шалфея. Или магии.

Я прижалась лбом к стеклу. Снаружи медленно проплывало Серебряное королевство: дома с коваными крышами, покрытыми инеем, фонари-снежинки, дети, игравшие в "замёрзни-отомри", уличные торговцы с подносами пирожков и зельеварочные лавки.

— Ты знаешь, почему Грей так зол на тебя? — тихо спросила Эзель.

Я вздрогнула.

— Нет. И не хочу знать.

— Он боится.

— Чего?

— Что ты исчезнешь. Как его сестра.

Слова упали, как снежки — мягко, но с ледяным ядром внутри.

Я повернулась к ней.

— Что?

— Его младшую сестру... забрал Васпер. Легендарный маг. Или демон. Никто толком не знает. Говорят, Грей пытался спасти её, заморозил её сердце, чтобы она не страдала. Но теперь она спит где-то под землёй. Или в зеркале. Или в чьей-то памяти.

Мой желудок скрутило.

— Почему ты рассказываешь мне это?

— Потому что хочешь ты того или нет… ты уже часть этой истории, Селен.

Карета скрипела, будто ворчала — каждый поворот колёс отзывался дрожью в моих зубах. Я вцепилась в бархат сиденья, ногтями царапая тёмную ткань, словно это могло заземлить меня, не дать провалиться.

За окном мелькал другой мир. Он казался нарисованным холодом: дома с черепичными крышами, словно покрытые сахарной глазурью; окна, горящие жёлтым светом, как огоньки надежды; улицы, выложенные синим глянцевым камнем, будто стеклянной кожей ледяного змея. Снег там не просто лежал — он искорился, дышал, наблюдал.

— Ты вся сжалась, как мышка перед совой, — усмехнулась Эзель, поправляя меховую муфту цвета морской соли. От неё пахло можжевельником и настоем ромашки.

Я не ответила. Просто продолжала теребить край своего платья. Оно было простой серой тканью, чуть грубой, как холст. Без узоров. Без украшений. Оно будто кричало: "Я здесь не своя."

— Смотри. — Эзель кивнула в сторону окна.

Мы въезжали на широкий мост, арку которого держали величественные волки — статуи, покрытые инеем, с глазами, вырезанными из ледяных алмазов. Их взгляды — живые. Наблюдающие.

Внизу под мостом клубился туман, густой, как сливки, и мерцающий бледно-голубыми искрами. Из него время от времени тянулись тени, будто что-то внизу шевелилось, дышало... звало.