Ветер над долиной усиливался.
В то утро, когда в новостях сказали об исчезновении в Осло юной Кристины Гринс, шёл сильный снег. Прогноз в Тромсё предвещал бурю, жителей призывали лишний раз не выходить из дома: световой день был коротким — темнело в три часа, а туристы застревали на заснеженных трассах вдали от домов и отелей. В этот сезон им не везло: погода была такая, что ни о каких экскурсиях речи и не шло. Даже знаменитый Арктический Собор был закрыт.
Старый шаман Вальгард, хромая по холлу тёмного дома, прошёл к двери, вышел на улицу и ощутил, как колючий ледяной ветер безжалостно царапает лицо. За милю из-за вьюги ничего не было видно: ни гор, ни дороги в дали. Ночью старик видел тревожные сны и не удивлялся пришествию злостной изголодавшейся бури. Он знал, что вскоре те двое вернутся. Знал, что зло выжидало своего часа.
Минул год со дня, когда шаман оставил на их запястьях магические метки, породившие грядущую бурю. Один из них — внук детектива и шамана Лукаша Ларсена, Матс, второй — дитя эти долин Джеймс Эндрюс. Оба со шлейфом из тайн и проклятий, бросившие вызов силе куда более страшной, чем некогда жила и пряталась под снегами в Тромсё.
Вальгард тяжело вздохнул. Зря он согласился на просьбу Эндрюса и рисовал этот символ, пусть даже этого когда-то хотел сам Лукаш. Видения не врали, надвигалась буря.
— Дед? — крикнула из дома двенадцатилетняя Асе и подошла к двери, кутаясь в тёплую шаль. — Дед, там холодно, возвращайся в дом! В такую погоду никто не приедет!
— Приедет, Асе, — тихо ответил Вальгард, обернувшись. — Скоро один из них приедет.
В ранние снегопады согревает тёплый свитер, любезно подаренный родственниками, или новая куртка, купленная на распродаже пару дней назад. Но никакая куртка не убережёт от пронзающего до костей холода чужого взгляда, когда ладонь зажимает рот, не давая кричать. Когда громко хлопает дверца машины, ставя точку в совсем юной жизни, а соседка, ставшая единственной свидетельницей, остаётся равнодушной и молча отворачивается.
Холод чужого взгляда, когда машина отъезжает, пробирает до костей. Именно кости найдут спустя несколько дней, когда закроются двери зала суда. Именно кости будут говорить с теми, кто сумеет правильно задать вопросы. Но даже кости не выдадут того, о чём в последние часы жизни плакала юная Кирстен Олсен.
Дождь лил с самого утра. Капли настойчиво стучали по стеклу, затем по капоту машины, а теперь замирали на лице, как слезы. Джеймс Эндрюс кутался в неудобный плащ, стараясь спастись от осеннего холода, и дрожал от томительного ожидания, пока полицейские без дела толпились вокруг, ожидая распоряжений. Арве Фолк, его скандальный начальник, успокаивал их доверителя Томаса Солти и обещал, что всё будет хорошо. В этом Джеймс сильно сомневался. Теперь уже ничего не будет хорошо.
Джеймс закурил и отвернулся. От запаха, повисшего над свалкой, уже начинало тошнить, и никакой дождь с ветром не спасали от гиблой вони. А полицейские не спешили приступать к делу — то и дело сверяли бумаги, опрашивали свидетелей и ждали инспектора. Джеймс курил всё это время. Вдыхал и выдыхал едкий дым, хотя хотелось пойти и напиться. Непременно стоило сделать это вечером.
Наконец, когда всё было улажено, инспектор подошёл к зловещему чемодану. Тот одиноко лежал перед горой мусора на размокшей земле и покорёжился от старости и сильного дождя. Замок оказался приоткрыт после того как местный бомж захотел поживиться чем получше и открыл чемодан, обнаружив страшную находку. Что ж, поживился. Теперь выступал свидетелем и не желал снова приближаться к жуткому чемодану.
Джеймс тоже боялся. Выбросив сигарету, он затоптал окурок и спрятал руки в карманы. Ветер усиливался, дождь тоже. Даже от погоды ничего хорошего ждать не приходилось, и мрачные мысли терзали Джеймса, вызывая тошноту и головокружение. Инспектор склонился над чемоданом, подождал пару секунд, а затем резко распахнул. Томас Солти, стоявший ближе других, зашёлся рыданиями, повторяя:
— Это она! Это её! Боже... Почему...
Со стороны ограждения свалки к ним бросился мужчина, до этого стоящий поодаль. Джеймс сразу узнал его по золотистым вихрам волос на голове: отец пропавшей Кирстен Олсен, полицейский в отставке. Джеймс попытался преградить ему дорогу, сказать, что разбирается полиция, но получил настолько мощный удар в челюсть, что на время отключился.
Второе слушание было назначено через месяц после жуткой находки в чемодане. К тому моменту синяк и отёк с щеки сошли, зубы больше не болели, и Джеймс выглядел так, как положено выглядеть адвокату. Только в нём не осталось былого лоска: костюм был подобран не по размеру, сидел небрежно, в глазах Джеймса не было былого огонька, да и выглядел он уставшим и разбитым.
— Ты готов? — спросил Арве по телефону. — Это дело мы обязаны выиграть. У нас все карты.
Джеймс и сам это знал. Сбросив звонок, он заказал такси, чтобы не опоздать в суд. Как же он не выспался!..
Всё случилось в начале сентября. Томаса Солти задержали, когда он вернулся домой с похорон матери. Томас, житель Осло, порядочный и законопослушный гражданин сорока пяти лет, высокий, крепкий и лысеющий, со смешным зализом своих редких волос, растерялся, но сопротивляться не стал. Полиция делает своё дело — сказал он. Обыск в доме ничего не дал, и только свидетельские показания сыграли против него. Какая-то парочка опознала в нём того самого человека, который наблюдал за пятнадцатилетней Кирстен Олсен в вечер её исчезновения. По их словам, девушка в итоге села к нему в машину.
Томас и не отрицал. Они были соседями, и Солти, как порядочный человек, подвёз Кирстен до дома — их видела женщина, живущая через дорогу. Она подтвердила, что девушка вышла из машины Солти и поспешила к дому, кутаясь в куртку, словно ей было холодно. Погода в тот день и правда не задалась. Последующие смс-сообщения, отправленные с телефона Кирстен, подтверждали это и свидетельствовали, что девушка собиралась уйти на какую-то встречу посреди ночи, воспользовавшись тем, что родители уехали.
Мориса Олсен, мама Кирстен, постоянно плакала, обвиняла Томаса и била его при встрече кулаками. Он её понимал, а потому никак не отвечал убитой горем матери и только опускал голову, скорбя о пропавшей девочке, которую он знал с малых лет. Отец Кирстен, Холджер Олсен, суровый и мрачный человек, только задумчиво хмурил брови, но на Томаса смотрел так, что кровь стыла в жилах.
Томас, будучи человеком неконфликтным, не знал, что на это отвечать. Всю свою сознательную жизнь он ухаживал за долго болеющей матерью, растил сына после ухода жены. По её же словам, супруг был слабым и добрым, неспособным обидеть кого-либо. Даже узнав, что она ему изменила, Томас только пожал плечами и напился ночью в баре, но ни разу не проявил к ней агрессии. Его сын, Иккинг, любил и уважал отца, потому что тот успел, заботясь о матери, дать ему образование и путёвку в жизнь. Иккинг, как и сам Томас, не отвечал на обвинения соседей, а только болезненно хмурился, понимая, что переживает семья погибшей Кирстен.
В качестве защитника рассеянный и простодушный Томас выбрал скандального Арве Фолка, заинтересовавшегося делом. Тот был только рад лишний раз оказаться на слуху. Он заморочил подозреваемому голову, обещая, что они сначала освободят его, а потом найдут девочку или её похитителей. Дело осложняли показания свидетелей, и Арве подключил к делу Джеймса Эндрюса, известного своей изворотливостью юриста. Тот за несколько дней сумел собрать нужный материал о личности Кирстен, но против них сыграла внезапная находка на свалке. Бомж, проверяя, нет ли ценных вещей, открыл старенький чемодан и обнаружил там обгоревшие кости и ярко-жёлтый шарф, перепачканный кровью. Чемодан несколько дней назад, ещё до исчезновения Кирстен, на свалку привёз сам Томас и торжественно выкинул рухлядь, заявив, что расчищает чердак для ремонта. Экспертиза установила, что кости принадлежат Кирстен, как и шарф, который узнала не только её мать, но и сам Томас.
Первый снег особенный; он приходит неожиданно и так же быстро тает. Повезёт, если он останется, чтобы порадовать с утра ярким блеском. Просыпаешься, подходишь к окну, а белая красота накрыла осеннюю слякоть и грязь, сухие опавшие листья, тоску и печаль, которые обычно приходят с осенним листопадом. Идёт снег, и невольно веришь в чудо, появляется желание жить, дышать и начинать сначала. Мир становится чистым и светлым, как первые серебристые снежинки.
В такую погоду проще предаваться самообману, надеясь на лучшее. Слушать ложь становится проще, когда ладони согревает чашка свежего кофе. Даже улыбаться проще, смеяться, что-то обещать и думать, что легко будет всё забыть. Что можно начать сначала. Что ничего не было.
— Мои подопечные безобидны, — сказала Вивьен, накидывая на плечи элегантное тёмное пальто.
— Ну да, особенно большая их часть, —ответил полковник Матс Ларсен и отсалютовал чашкой кофе. — Та, которая состоит из бывших воров, наркоторговцев и убийц.
— У них поголовно артрит и радикулит! — улыбнулась Вивьен, заправила за ухо короткую прядь чёрных волос и натянула на голову берет. — Бурная молодость осталась в прошлом. Все, я ушла. Справишься с ужином?
— Справлюсь, — кивнул Матс.
Хлопнула входная дверь; Матс улыбнулся и посмотрел в окно на первый в этом году снегопад. Дома стало тихо и обманчиво спокойно, только часы, висящие на стене, отбивали монотонный ритм. Сегодня Ванесса вела себя внимательно и не забыла телефон. Словно и не было того самого звонка.
Отставной полковник Матс Ларсен круто изменил свою жизнь после событий в Тромсё, где год назад в доме его давно умершего деда обнаружили труп Лоры Эндрюс. Матс приехал, чтобы разобраться в странном событии и дать показания, а в итоге оказался с головой втянут в расследование. Джеймс Эндрюс, брат погибшей Лоры, ставший его первым и единственным другом в холодном городе, оказался не так прост. Он врал и изворачивался, играл роль хорошего мальчика, верного товарища и одинокого человека, когда как сам был причастен к гибели как минимум двух человек. Матс не сдал его полиции, но контакты разорвал. Разочаровавшись в людях, он планировал вернуться домой, в Прагу, но остался в Осло вместе с Вивьен, которая проходила свидетелем по тому делу.
Матс изменился. Он бросил пить крепкие спиртные напитки и занялся тем, что у него получалось лучше всего: консультировал полицию, помогал с допросами и составлял психологические портреты преступников. Сказался опыт, полученный в чешской армии. Помимо этого, он работал в автосервисе, что приносило небольшие, но стабильные деньги. Давно травмированная нога (из-за которой в своё время пришлось бросить службу в Чехии) почти не тревожила, старые раны заживали, и Матс уже спокойно смотрелся в зеркало, принимая себя со всеми недостатками и шрамами. Он начал звонить сестре, говорить о пропавшей много лет назад племяннице Эстель. Воспоминания о ней были всё так же болезненны, но теперь Матс позволял себе улыбаться, когда вспоминал о девочке. Он излечился от всего, что терзало его в прошлом.
Матс снимал дом, куда иногда приезжала Вивьен. Решив не бросать надолго пожилую мать, она жила на два дома, но Матс, как и его подруга, привык к этому. Их всё устраивало, они ценили размеренность и спокойствие, наслаждаясь теплом, которое удалось создать.
Дом был небольшой, но уютный. По утрам в зале и на кухне было очень светло; полоски солнечных лучей причудливо играли на посуде и столе. Из окон открывался вид на соседние дома и дорогу, и за чашкой кофе Матс любовался на аккуратные участки и выезжающие из гаражей машины. Мебель была почти новая, полковник сменил только кровать и пару шкафов. Полки постепенно заставлялись книгами, которые Матс покупал в магазине недалеко от центра города, где девушка-продавец с разноцветными дредами любезно оставляла для него детективные новинки. В основном это была документальная литература, куда реже — художественная, а иногда Матс покупал классику, предпочитая чтение сомнительным шоу по телевизору.
Матс любил свой маленький дом, его атмосферу и уют. В ногах бегала Бекки и лаяла — просила бросить мяч. Любимицу Матс забрал из Праги, не сумев расстаться с очаровательным Ирландским сеттером. К тому же, Бекки скрашивала те вечера, когда Матс оставался один и подбирал хорошее кино. Он заваливался на диван с бутылкой пива, закидывал ноги на столик, а Бекки устраивалась рядом и громко сопела. При этом собака постоянно смотрела в экран телевизора, словно понимала, что происходило на экране.
В этот день Вивьен ушла на работу, в пансионат для пожилых людей, а вечером запланировала отправиться к матери. Поэтому после работы Матс не спешил. Он выпил пива с напарником, зашёл в магазин, закупил продуктов и приехал домой, когда на улице уже стемнело, и снег искрился в свете фонарей. К удивлению, под дверью его ждали. Матс заметил стройную мужскую фигуру: молодой человек, невысокий, в плаще не по погоде. Осознание кольнуло нереальностью происходящего, и Матс с трудом сохранил невозмутимый вид, пройдя мимо Джеймса Эндрюса.
— То есть, даже не поздороваешься? — спросил Джеймс, когда Матс молча достал ключи и не удостоил его даже взглядом.
— Пошёл отсюда, — тихо ответил полковник, открыв дверь.
Джеймс перехватил Матса за рукав куртки, и это стало роковой ошибкой. Ларсен выверенным движением выкрутился, заломил руку Джеймса и грубо уткнул его лицом в стену, приложив сильнее, чем требовалось.
— Я что-то неясно сказал?! — прорычал он. — Я же говорил: свяжешься с Арве Фолком снова и близко не подходи, иначе сдам тебя инспектору Юхансену! Убирайся!
Утром надо уметь наслаждаться: первые лучи солнца проникают сквозь приоткрытую штору, тихо звонит будильник. Утро прекраснее, когда за окном ясная погода, лёгкая изморозь, а в руках стаканчик ароматного кофе, купленный в киоске. Ветер приносит зимнюю бодрящую свежесть, машин на дорогах становится всё больше, люди спешат на работу, жизнь течёт, а в воздухе блестят маленькие изящные снежинки.
Джеймс давно забыл, как это: радоваться зимнему утру. С юности любой ясный снежный день причинял ему боль: повышенная светочувствительность глаз делала его абсолютно беспомощным. Пока что зима только приближалась, да и снега было мало, чтобы ослеплять, но Джеймс невольно напрягался, когда видел яркий свет, льющийся из окна. Утро испортило и то, что его разбудил довольно грубый толчок в плечо и краткий приказ полковника Матса Ларсена:
— Поднимайся быстро. Поедешь со мной.
— Куда это? — Джеймс сонно потёр глаза и приподнялся, удивляясь тому, как затекла спина после ночи, проведённой на неудобном диване. — Не пристрелил вчера, так сегодня отвезёшь подальше в лес и закопаешь живьём?
— Поостри ещё, — сурово отозвался Матс, натягивая на футболку тёплый свитер и поправляя вихры тёмных волос на голове. — У тебя пятнадцать минут на сборы.
— Мы не в армии, господин полковник.
— Захлопни пасть.
Матс ощущал растущую злость и на себя, и на Джеймса, и на весь окружающий мир. Вечером, после их внезапного конфликта, он всё же опустил пистолет, признавая, что отчасти случившееся — его вина. Возможно, следовало сдать Джеймса инспектору Юхансену ещё после дела в Тромсё, но сделанного не воротишь. А не сделанного — тем более.
В итоге главную роль в принятии решения сыграла старая симпатия, стоило лишь вспомнить, как они вместе пытались найти ответы на вопросы о гибели Лоры. Сейчас Джеймс искренне раскаивался в случившемся с Агот, терял себя, и Матс хотел помочь ему научиться жить правильно, по совести. Или хотя бы просто «научиться жить». Когда-то его самого этому научил именно Джеймс. Стоило вспомнить их поездку в горы, подъем к бесконечному голубому небу и возбуждающий свежий воздух, от которого кружилась голова, а земля уходила из-под ног. От такого вида и красоты родного края Матс впервые за долгие годы ощутил настоящую жажду жизни. И не важно, что тогда двигало Джеймсом Эндрюсом.
Джеймс собирался молча и без лишних расспросов. Матс слышал, как несколько раз его забивал кашель (видимо, он всё же простыл, пока ошивался вечером на улице у дома), и полковник одолжил ему зимнее пальто. Времени хватило только на чашку крепкого кофе, после чего они так же молча вышли на улицу, прошли к гаражу, где Матс держал подержанную недавно купленную машину. Гараж был небольшим, тесным, но полковник ощущал себя тут вполне уютно. На подвесных стеллажах он разместил инструменты, а у дальней стены поместился небольшой шкаф, куда Матс скидывал старый ненужный хлам из серии «и выкинуть жалко, и дома вроде как не нужно». Стены были свежевыкрашенными, потолок побелён, лампы заменены. Матс приложил немало сил, чтобы облагородить и гараж, и дом, который потом собирался выкупить.
Джеймс поёжился от холода, царящего в неотапливаемом гараже, зато в машине почувствовал себя более комфортно. Матс глянул на него, обеспокоенный бледностью его лица, и включил обогрев, чтобы быстрее прогреть салон. Джеймс расслабленно откинулся в кресле, и Матс, повернув ключ зажигания, всё же решил спросить:
— Как ты связался с таким подонком как Арве Фолк?
— Меня напрягает, что мы вернулись к разговору годовой давности, — равнодушно ответил Джеймс и театрально вздохнул. — Напомню, что тогда, в поезде до Осло, ты отказался меня слушать.
— Мы на моей территории и играем по моим правилам.
— Да мне плевать на правила, Матс, — резко ответил Джеймс, повернув голову. — Даже если ты пристрелишь меня, мне плевать, понимаешь? Моя жизнь пошла под откос.
— Тебе даже тридцати нет, а уже под откос? — Матс постучал пальцами по рулю. — Слушай, Джеймс, возможно, я был не прав при нашей последней встрече. Но, как оказалось, мне не наплевать. В общем, я иногда консультирую полицию и помогаю с допросами, а сейчас хочу попробовать занять и отвлечь тебя. Возможно, помогать людям тебе понравится больше, чем губить их.
Джеймс недоверчиво нахмурился, пока Матс выезжал со двора. Он молчал, обдумывая услышанное, и лёгкое подёргивание пальцев выдавало его нервозность. Повезло, что дорога в это время ещё не была перегружена, и ехали они плавно, изредка останавливаясь на светофорах.
— После лже-гибели Лоры, — внезапно заговорил Джеймс, — я уехал в Англию к деду, чтобы отучиться на юриста там же, где когда-то учился мой отец. Денег на отдых и кутёж не хватало, как того требовала душа, и я начал подрабатывать моделью, в основном для магазинов одежды. Однажды съёмку проводил довольно известный журнал, и фотограф погиб при трагических обстоятельствах. Арве Фолк занялся этим делом, защищая подозреваемого невиновного журналиста. В общем, я разгадал, кто и как убил нашего фотографа: происшествие было трагичной случайностью.
— Разгадал? — уточнил Матс, смотря на дорогу. – Тогда уж раскрыл дело!
— Пусть будет так, — ответил Джеймс. — Я решил анонимно продать своё открытие Фолку, а заодно и советы, как ему верно «отмазать» клиента. И представь, как быстро он вычислил, кто же этот дерзкий аноним? За два часа! Через два часа он с парой дуболомов поджидал меня у общежития, и я мысленно считал переломанные кости. Но мы поговорили, и Арве меня заинтриговал. Он пообещал помочь с практикой, взять меня стажёром, если я буду так же прытко находить решения сложных задач, но была у работы и вторая сторона.
Снегопад отбирает всё: хорошее настроение, тепло, уют, любовь, верность, друзей и надежды. Снег падает с неба крупными хлопьями, вгрызается в кожу, разрывает и пронзает сердце. Делает его холодным, пустым и неживым, как у Кая, собирающего слово «Вечность».
Матс шёл к дому и уже знал, что в его жизни больше не будет Вивьен. Ни сегодня, ни завтра. Каждый год зима что-то забирала. И Матс начал привыкать. Он провернул ключ, открыл дверь и не стал разуваться. Прошёл в зал, молча наблюдая, как Вивьен собирает вещи - равнодушно скидывает из шкафа в чемодан. Она подняла взгляд и не увидела ни удивления, ни немого вопроса. Молчание в их случае оказалось красноречивее слов. Матс давно всё понял, но Вивьен не могла уйти, так ничего и не сказав.
— Ты знал, — сделала вывод она и продолжила накидывать в чемодан вещи из тумбочки.
— Я слишком взрослый для того, чтобы верить в поздние звонки по работе, — пояснил Матс. — Особенно по твоей работе. И во внеплановые выходы без доплаты тоже. К тому же, ты стала такой...
— Какой?
— Окрылённой. И он звонил тебе во вторник, когда ты забыла телефон. Он тебе не говорил?
Вивьен задумчиво отвела взгляд. Затем кивнула и ускорила сборы, дав понять, что не собирается оправдываться. Матс этого и не просил - он хотел, чтобы всё быстрее закончилось. Чтобы Вивьен ушла, хлопнула дверью, а он остался один. Хотя, не один. У его ног села Бекки. Заскулив, она тихо тявкнула, и Матс потрепал любимицу по голове.
— Прости. — Вивьен пожала плечами и сказала это скорее из вежливости, чем из искреннего желания извиниться за враньё. — Наверное, я ошиблась, когда решила, что смогу жить с тобой. Ты оказался не таким, как я представляла.
— И каким же я оказался? — устало спросил Матс.
— Просто не таким! — раздражённо ответила она. — К тому же, живя с тобой, я не могла забыть о прошлом. Наоборот, оно всплывало в каждом слове, каждом жесте, каждом взгляде. А я хотела спокойствия! Чтобы больше никакого Тромсё, никакого Лукаша Ларсена. Первые полгода мы постоянно таскались на допросы.
— Именно поэтому ты работаешь сиделкой у престарелых преступников и маньяков? — уточнил Матс. — Напротив, тебе не хватает драйва, Вивьен. Ты думала, со мной будет драйв, будет риск, а я выбрал работу в автомастерской и полиции помогаю разве что советами. Это скучно, да?
Вивьен раздражённо захлопнула чемодан и закрыла замок. Прошла мимо Матса, накинула на плечи пальто, до этого небрежно брошенное на кресле, поправила волосы и направилась к выходу.
— Прости, — повторила она, надевая высокие сапоги. — Дело не в тебе, а во мне. Прощай, Матс.
Матс кивнул и направился на кухню, не желая провожать Вивьен. Откупорив бутылку пива, он сделал несколько глотков прямо из горлышка. Преступников и убийц он всегда понимал лучше, чем женщин.
Вивьен вышла из дома и замерла, столкнувшись на ступенях с Джеймсом Эндрюсом. Он помахал рукой и театрально широко улыбнулся. Его чувства были полностью взаимны. Ванесса нахмурилась и отошла подальше, желала обойти его по кругу.
— Ещё лучше, — сказала она. — Вовремя я решила уйти. Неужели Матс опять связался с тобой?
— К чему этот яд, Кэсс? — Джеймс нарочно назвал её настоящим именем. — Твоя неприязнь ко мне… откуда она взялась?
— Знаешь, — Ванесса сделала шаг навстречу и перешла на угрожающий шёпот, — проваливай. Не ломай ему жизнь! Ты гадюка, Джеймс, хватит травить семью Ларсен!
— А ты не гадюка, Кэсс? — ответил Джеймс так же тихо. — Ты же увидела в нём Лукаша. Образ защитника и спасителя? Верного друга, идеального человека, который когда-то обещал вернуть тебе твою жизнь? А теперь ты поняла, что Матс далеко не Лукаш, и бросила его. Я не прав?
— Но ты тоже видишь в нём Лукаша.
— Нет, — ответил Джеймс. — Я знаю и вижу только Матса.
— Да? А ты ему всё про себя рассказал? Иди, расскажи! Или ты забыл, что он не Лукаш и ничего не знает?
— Рот закрой, — перебил Джеймс и направился к дому.
— Я хотя бы не струсила, — добавила Ванесса. — Обо мне он знает всё.
— Это вас и погубило! — ответил Джеймс и помахал на прощание рукой.
Вечер прошёл в тишине. Матс пребывал в своих мыслях, отвлекаясь только на заскучавшую Бекки, вертящуюся вокруг его ног. Джеймс устроился на выделенном ему диване и долго копался в телефоне, не тревожа Матса разговорами. Изредка бросая на него взгляд, Матс думал, что не стоило открывать дверь в прошлое. Прогони он Джеймса накануне, возможно, Вивьен бы осталась. Словно дёрнув одну ниточку, он распустил цельный и долго прорабатываемый рисунок. С другой стороны, стоило ли винить Джеймса, когда Вивьен за его спиной завела роман.
Не выдержав, Матс встал и прошёл на кухню. Достал из нижнего ящика потёртого стола закупоренную бутылку виски, открыл её и уже приложился губами к горлышку, когда услышал:
— Не надо, это не выход. Ты это проходил.
Матс обернулся и недобрым взглядом посмотрел на Джеймса. Указав на него горлышком бутыли, полковник усмехнулся.
— Ты на что-то намекаешь? — спросил он. — Напоминаю, это мой дом. А теперь будь добр, проваливай с моей кухни!