Снежность Иве, или Господин Метелица

Пролог

Эта история произошла давным-давно в удивительном сказочном мире, за которым приглядывала одна весьма капризная, своенравная, но по-своему справедливая богиня по имени Селестина.

В те времена можно было запросто столкнуться нос к носу с настоящим волшебником, превратившимся в чудесного зверя, отведать хмельного мёда на пышном королевском пиру или даже заполучить драгоценные сокровища, пройдя испытания на честность и добрые помыслы. Принцессы были столь прекрасны, что затмевали собой солнечный свет, а рыцари так храбры и благородны, что только и мечтали отыскать своего собственного, ну хоть самого ленивого и непутевого дракона, дабы бросить ему вызов во имя возлюбленной.

“Эх, вот бы мне туда, в сказку!” – наверняка, воскликнете вы. Но не все было столь радужно. Чародеи не всегда были добры, по дорогам тут и там бродили лихие люди, свирепые тролли и прочие хулиганы, а правители государств так и норовили развязать друг с другом войну ради всякого пустяка.

Да еще и не ровен час, попадешься на глаза самой Селестине, вставшей с утра не с той ноги и удумавшей прогуляться среди простых смертных, чтобы выпустить пар. Такой коллизии мы и вовсе завидовать не станем, ибо не было судьбы печальнее, чем участь навлекшего на себя гнев богини.

Но вернемся к нашему рассказу. На самом краешке мира разместилось северное королевство Фьоренхолле, славилось оно самыми искусными мастерами-оружейниками на свете, лучшие из которых носили королевский знак отличия и были в большом почёте среди населения. Природа там была бесхитростна и сурова, как и люди, которые населяли страну, но подобно им же, имела свое неповторимое очарование.

В наречии саата (saata), коренной народности, населявшей изначально эту местность, “fiorre” означало “чистый”, а “haollen” – “берег”.

Именно во Фьорренхолле, близ небольшого городка Мюлля, с незапамятных времен обосновалась одна чудаковатая старушка с таким непроизносимым именем, которое никто уже и не помнил. Все знали ее как госпожу Метелицу.

Да и была она не самой приветливой и симпатичной дамой. Те, кому удавалось побывать в домике старушки, в один голос твердили, что творятся там всякие диковинные дела: время запросто может пойти вспять, посреди зимы зацвести яблоня во дворе, а дождь лить строго туда, куда ему велит хозяйка.

Каждую осень по одному ведомому ей принципу выбирала она себе из местных девушек помощницу на срок до весны. И если та была трудолюбива и прилежна, то Метелица всегда одаривала ее в конце службы дорогими подарками и драгоценностями. С таким приданым и рекомендациями девушка сразу попадала в ряды самых завидных невест в Мюлле, а бывало, становилась женой даже какого-нибудь знатного вельможи из столицы. Случалось и так, что девица оказывалась ленивой и грубой неумёхой, и тогда возвращалась домой, размазывая по щекам слезы и липкую смолу, которая проливалась на нее вместо драгоценных каменьев и золота.

Глава первая, в которой финал для одного становится началом для другого

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

Молодой принц вихрем ворвался в зал и легкими шагами миновал узкий коридор: перед отцовскими покоями уже собралась толпа придворных.

– Пропустите наследника! – крикнул советник короля, высокий и полнотелый Тивальд. – Отходит батюшка ваш, – тихо сказал он принцу.

Максимилиан поблагодарил вельможу за пояснение кивком, и стал искать глазами среди столпившихся своего друга и наставника, придворного волшебника Дагмара, но того среди присутствующих не было.

Тогда принц рывком распахнул двери в отцовскую опочивальню, увидел бледное восковое лицо родителя, потерявшегося в подушках и перинах, и ставшего за время болезни крошечной и худощавой копией самого себя в былое время.

Мачеха его, Адалин, на которой отец женился совсем недавно, сидела здесь же, приложив к изящному носу платок с нюхательной солью.

– Где ты бродишь, неблагодарный сын? Когда твой отец возлежит на смертном одре, а наше королевство стоит на пороге серьезных перемен? – прошипела она Максимилиану, не отнимая платка от лица.

Тот не удостоил женщину взглядом, потому что знал, что вопрос наследования королевства заботит ее гораздо больше, чем тревога за здоровье супруга.

Он взял отца за руку и легонько пожал ее, пытаясь передать тому хоть каплю своей жизненной энергии и сказал:

– Все будет хорошо, пап, ты поправишься.

– Я сделал все, что мог, к сожалению… – тенью выступил из угла комнаты первый придворный лекарь, – … но ни традиционные средства, ни магические снадобья не возымели на этот раз даже кратковременного эффекта.

Король устало зажмурил веки и выдохнул:

– Позови советников.

Максимилиан исполнил просьбу, и три королевских советника: уже знакомый нам Тивальд, а также невысокий лысоватый Кирон и худощавый рыжий Луц, проследовали в опочивальню, выстроившись в ряд перед королевской постелью.

– Фьоренхолле всегда правили мужчины, – с большим усилием заговорил король, и все присутствующие напрягли слух и даже задержали дыхание, чтобы невольно не нарушить царившую тишину. – И я передаю престол своему сыну… Такова моя последняя во…ля.

От Максимилиана не укрылось, как в этот миг Адалин сжала платок так сильно, что костяшки пальцев побелели, а острые ногти впились в ладонь, пачкая белоснежный шелк красными каплями крови.

Договорив, король запрокинул голову на подушку и испустил дух, в чем тут же заверил всех присутствующих лекарь, приложив к губам последнего маленькое круглое зеркальце.

Максимилиан опустился на колени и положил голову на постель, рядом с телом отца.

На плечо теплой тяжестью легла дружеская ладонь:

– Все, Дагмар. Всё хуже некуда. Это конец! – сквозь слезы воскликнул принц.

– Нет, мой дорогой друг, – покачал головой маг, – все только начинается.

Из королевской опочивальни, шелестя пышными юбками, стремительно вышла Адалин, одарив друзей взглядом, полным неприязни.

Вечером принц и маг стояли на одном из полюбившихся для дружеских бесед мест – небольшом балкончике, облицованном белоснежным мрамором и увитом плющом, и задумчиво глядели на приспущенные флаги

– Но ты же понимаешь что из меня не получится хорошего короля, такого, каким был мой отец? Я слишком вспыльчив, непоседлив, сумасброден. И ты, и отец, вы так часто это говорили мне! Приемы, политика, все эти сложные вопросы, которые не имеют правильного решения… Не мое это, да и не хочу я власти… – тихо произнес принц.

– Из тебя получится замечательный правитель, я уверен, – сказал Дагмар тоном, вселяющим уверенность в юношу. – И твой батюшка когда-то был молод! Никто не рождается сразу мудрым и опытным королем. У тебя будут советники, рядом буду я, а со временем ты женишься…

– И вот еще и это. Жениться! Почему все короли должны обязательно жениться? Зачем отец женился на мерзкой Адалин, лишь только минуло три месяца после смерти матушки?

– Такие правила, Максимилиан. Король должен быть образцом семейного счастья, иначе, если даже сам король не может устроить свою жизнь на что надеяться его подданным? Неважно, что у тебя на душе, в каком ты сегодня настроении, каково твое самочувствие и любишь ли ты свою жену. Каждое утро ты должен выйти на балкон вместе со своей супругой, излучая всем видом счастье, благополучие и взаимную любовь, и поприветствовать жителей Фьоренхолле. Так они поймут, что в королевстве все хорошо и спокойно, и можно жить дальше, растить детей, возделывать землю, печь хлеба, шить одежду, ловить рыбу, сохранять и дальше свой привычный уклад.

Максимилиан задумался, вспоминая, как отец, будучи уже совсем слабым от съедающей его болезни, прикладывал колоссальные усилия и даже прибегал к некоторым косметическим ухищрениям, чтобы каждое утро показаться на балконе и с благой улыбкой помахать людям, пришедшим на площадь только ради того, чтобы удостовериться перед рабочим днем: все во Фьоренхолле неизменно.

Как странно! Завтра состоятся пышные похороны старого короля, а уже послезавтра – торжественная коронация его, Максимилиана.

– Ну а почему ты сам не женился? Сколько тебе лет уже, двести, триста? У тебя была семья? – спросил он мага, пытаясь уличить того в отстаивании точки зрения, которая ему самому была не близка.

– Потому что, слава Селестине, я не король, – улыбнулся Дагмар одними краешками губ, оставляя вопрос про возраст без ответа. Но улыбка вышла грустной. И он задумчиво посмотрел вдаль, размышляя о чем-то глубинно своем, личном.

Сколько принц себя помнил, маг всегда выглядел одинаково: мужчина среднего роста, средних лет, средней комплекции. Всегда спокойный и аккуратный, он предпочитал носить темные цвета и терпеть не мог привлекать к себе лишнего внимания. Единственное, что отличало его от обычных фьоренхольцев, это верность короткой прическе с высоко выбритыми висками на саатский манер. Хотя, известное дело, что истинные сааты все были высоки, голубоглазы и белоголовы, в то время как в темноволосом Дагмаре угадывалось присутствие южных кровей. Глаза у него хоть и были голубыми, но светлую радужку, окружал темно-серый ободок, что придавало взгляду удивительную цепкость и внимательность.

Глава вторая, в которой спорят две очаровательные сестрицы+визуал

Окрестности Мюлля

Иве, затаив дыхание и не произнося ни звука, аккуратно достала из большой холщовой сумки палитру, баночки с красками и кисти. Утреннее солнце заливало всю поляну теплыми лучами. Уже третий день приходила она на это место в ранние часы, стараясь не упустить свет. Матушка и Рози за это на нее страшно ворчали, потому что утро в доме – самое хлопотное время. И пока Иве здесь “малюет свои картинки”, они хлопочут над завтраком и обедом, приводят в порядок дом, делают необходимые покупки в городских лавках и на рынке.

Весна во Фьоренхолле была короткой и очень долгожданной. Всю нескончаемую зиму Иве мечтала, как сумеет поймать и перенести на холст то быстрое мгновение, когда на деревьях только-только распустятся почки и дадут самую нежную и молодую листву, а грязь от талого снега сменится жизнерадостной зеленой травкой с яркими желтыми головками мать-и-мачехи на лужайках.

Сегодня природа преподнесла ей настоящее чудо в подарок: на лужайке, подставляя серый бок теплу, сидел заяц. Иве внутренне возликовала! Такого натурщика у нее еще не было. Только бы не испугался и не стрельнул обратно в лес. Она стала быстро набрасывать угольком эскиз, стараясь запомнить облик дикого зверя как можно лучше, чтобы затем дорисовать по памяти. Заяц в это время совершенно спокойно разглядывал Иве за ее занятием.

– Зайка, зайка, здравствуй, мой дорогой, – шепотом приговаривала Иве, – только не убегай, дружочек. Посиди здесь еще чуть-чуть.

Заяц повел носом, а затем повернулся к художнице другим боком.

– Да ты совсем не боишься! – восхитилась девушка, а затем удивилась еще больше. На передней лапе ушастого золотом блеснул обруч драгоценного украшения. – Ты еще и непростой! Верно, сбежал из зверинца какого-то очень богатого человека? Даже и не знала, что зайцев держат в домах…

Она продолжала рассуждать вслух, а рука тем временем спешно рисовала. Легкими штрихами Иве наметила браслет.

Со стороны дороги послышался шум и сдавленное женское хихиканье. Иве, не оборачиваясь, могла сказать наверняка, что это ее младшая сестра.

– Ух! – Рози подскочила со спины и обняла ее за плечи. – Напугалась?

– Ничуть! – засмеялась Иве, легонько шлепая сестру по руке. И тут же с досадой воскликнула: – Зайца спугнула! О, нет! Ну зачем?

Лужайка пустовала, словно Иве примерещился пушистый компаньон.

– Какого еще зайца? Опять выдумываешь все, фантазерка! – укорила ее Рози.

– Настоящего! Он сидел прямо здесь, и не боялся! У него еще на лапе было золотое украшение.

– Эх, вот бы и мне украшение! – вздохнула Рози.

– У тебя ухажёров целая толпа! Разве они тебе не дарят? – Иве стала собирать все обратно в сумку, понимая, что Рози не даст ей спокойно заниматься любимым делом.

Здесь нужно сказать, что обе дочери вдовы Эдегор были на редкость хорошенькими, хоть и противоположными по характеру.

Темноволосая Рози обладала веселым и жизнерадостным нравом, который привлекал к ней кавалеров даже сильнее очаровательного личика. Она с самого детства была дружелюбной и водила за собой ватаги мальчишек и девчонок, с которыми учиняла разные детские забавы. И хоть была младше Иве на пару лет, несведущий человек мог бы подумать совсем обратное.

В старшей, Иве, которая больше пошла в отца лицом и фигурой, всегда читалась некоторая отстраненность, излишняя задумчивость. Этот меланхоличный образ довершался молчаливостью, вызванной стеснительной и скромной натурой девушки. Конечно, исконно саатская внешность, когда белокурые волосы дополнены светло-голубыми глазами, вызывала среди мюлльских парней большой интерес, но после того, как несколько женихов друг за другом получили от ворот поворот и отправились восвояси, поток желающих знатно поредел, превратился в иссякающий ручеек, а затем и вовсе пропал. Большого приданого за девушкой не водилось, ну а симпатичных девушек в окрестностях Мюлля всегда было предостаточно, притом попроще да поприветливее.

Было в Иве еще одно качество, расстраивающее матушку в довершение всего. В отличие от шустрой Рози, в руках которой горело и спорилось любое дело, вечно витающая в облаках Иве проявляла в домашних делах гораздо меньшее усердие.

“Эх, нехозяйственная она у нас! – сетовала матушка, у которой сердце болело за каждую из дочек, но особенно за старшую. – Останется ведь девках! С таким характером бы менее разборчивой быть. Хоть бы Рози пристроить получше, авось будет и мне какой-то прок и довольствие на остаток жизни”.

Но вернёмся к нашим сёстрам, которые сейчас оживленно болтали на поляне под ласковыми лучами весеннего солнца.

– Пусть и дарят, да только что же это за украшения? Коралловые бусики? Ракушка на цепочке? Такое и ломаного грошика не стоит! Что наши мюлльские парни вообще могут предложить красивой девушке? Похороводиться, погулять, цветочки-веночки подарить, а потом что? Замуж? – Рози уперла руки в бока и зашла на излюбленную тему. – Сиди в четырех стенах, дом убирай, детей им рожай да с хозяйством управляйся, света белого не видя?

Она мечтательно подняла глаза к небу и продолжила.

– Мне бы замуж за столичного вельможу, побогаче, чтобы прислуга была в доме, чтобы на наряды мне денег не жалел… Чтобы на руках меня носил. А у нас даром, что папенька был славным оружейником, да только богатства особенного все равно не нажил, а что нажил, то мы потихоньку проедаем. Твои картинки даром никому не нужны, а я себе даже платья простенького справить не могу.

– Это в Мюлле они никому не нужны. А как было бы славно показать работы главному королевскому художнику! Там ведь совсем другое отношение к искусству! Во Фьорсе и галерея художественная есть! Там выставки, вернисажи именитых живописцев и портретистов не только Фьоренхолле, но и из Балмондая, Вулфдорна, Бремена, Ютрона, да со всего света!

– Ты думаешь, в столице своих художников мало? – с сомнением в голосе спросила Рози. – И вообще, где это видано, чтобы девицы картины малевали? Во дворце посмеются над тобою всего-навсего да в лучшем случае предложат посуду на кухне мыть или золу выгребать из печек.

Глава четвертая, в которой маг всего лишь не позвонил в дверной колокольчик

Волшебный заяц бежал, разрезая пространство, перемахивая через небольшие реки одним прыжком, словно то были ручьи, пересекая поля, леса, селения. Когда он останавливался перевести дух, то неизменно отыскивал взглядом в небе темную точку. Коршун летел следом, ни на секунду не теряя Дагмара из поля зрения, и как бы ни старался последний увеличить расстояние – птица тут же сокращала его без труда.

Кто бы это ни был, но нельзя было позволить ему узнать, что маг держит путь к пристанищу Ейлентиррнанскоолбьюнен-та-саа.

Заяц в очередной раз остановился и стал ждать. Коршун приближался на удивление быстро, позволяя разглядеть белый геометрический рисунок на маховых перьях.

Зверь легкомысленно прыгнул на открытую прогалину, как бы невзначай подставляясь под удар. Коршун выпустил когти и спикировал вниз, на добычу.

“Сейчас!” – мелькнуло в голове у Дагмара.

Заяц резко стукнул правой лапой о левую и стал стремительно увеличиваться в размерах, приобретая привычные человеческие очертания.

Птице, не ожидавшей такого подвоха, было трудно сменить точку приземления, поэтому она продолжила падать на человека, стараясь целиться тому в лицо острыми когтями. Дагмар закрыл глаза рукой, надеясь на прочность рукава из дорогого ладмирского сукна, подспудно выплетая заклинание магической сети.

Железные когти рванули рукав, оставляя на предплечье глубокие ссадины, и по касательной затрагивая кожу на лбу мага. Дагмар потянул незримую сеть на себя. Птица, опутанная невидимыми веревками несколько раз дернулась, издала пронзительный клёкот и, к удивлению Дагмара, разорвала заклинание. Тот торопливо забормотал следующее, смахивая ладонью кровь, набегающую с раны на лбу на глаза. Коршун уже поднялся в воздух, когда огненная плеть смазала его по краю крыла, заставив покачнуться.

Дагмар разочарованно выругался, наблюдая, как быстро отдаляется его враг, вновь превращаясь в еле различимую точку на небе.

Он осмотрел саднящее предплечье, ощупал лоб и, убедившись, что раны несерьезные, вновь обернулся зайцем и побежал дальше, выбирая на этот раз дорогу посложнее.

Наконец, за деревьями показался аккуратный невысокий заборчик, а за ним – крепкий дом из потемневшей от времени древесины. Дагмар бывал здесь и ранее, но всякий раз удивлялся тому, как чудно здесь действовали законы природы. А вернее будет сказать, тому, как они здесь не действовали. Несмотря на царивший повсеместно май, на крыше дома лежал внушительный сугроб, по краям свисали увесистые сосульки, не думавшие таять. При этом во дворе цвел огромный подсолнух, в небольшой теплице спели диковинные для Фьоренхолле помидоры, а по дорожке, ведущей к крыльцу прогуливался небольшой смерч, который кружил по краю своей воронки опавшую листву, капли воды, солому и прочие легковесные пустяки.

Маг обернулся человеком и подошел к калитке. Смерч тут же издал негромкое ворчание и подался к нему, закрывая собой вход.

– Это еще что такое! – недовольно воскликнул Дагмар, пытаясь обойти стража.

Тот предупреждающе зарычал.

– Не вынуждай! – сердито зыркнул на воронкообразного маг. – Мне нужно к твоей хозяйке немедленно!

Смерч недовольно закружился на одном месте, набирая обороты, и вырастая в размерах.

Весь волшебный двор вдруг заходил ходуном, растения задвигали листьями, скамейки затряслись, лейка запрыгала, расплескивая вокруг себя воду.

Подсолнух с неожиданной для своего толстого ствола гибкостью вдруг перегнулся через заборчик и больно цапнул Дагмара за спину.

Чародей еще по знакам, прочитанным им утром в предрассветном мареве, понял, что сегодня для него будет не самый удачный день. И эти мрачные предчувствия продолжали сбываться.

Он щелкнул пальцами и в руке его возник посох, на первый взгляд ничем не отличавшийся от тех, какими пользуются путники в долгих путешествиях. Дагмар ловко закрутил им в воздухе, отгоняя от себя смерч и попутно отбрасывая в стороны лезущий под ноги садово-огородный скарб. В разные стороны полетели лопаты, лейка, веревки, змеями пытавшиеся опутать его щиколотки и связать по рукам. Во дворике поднялся сущий тарарам.

– Это кто у меня здесь разбойничает? – послышался скрип распахнутой двери и старческий голос.

Смерчик застыл на секунду, и, поджав кончик воронки, виновато поплыл к фигуре, появившейся на крыльце. В широком красном плаще с глубоким капюшоном, скрывающим большую часть лица, там стояла сама госпожа Метелица. Дагмару всегда было интересно, почему эта колдунья, имея магическую силу, не прибегала ни к каким ухищрениям, чтобы выглядеть иначе. Капюшон не скрывал ни морщинистого подбородка усеянного бородавками, ни ввалившихся щек, ни длинных редких зубов.

– Потому что не в красоте счастье, – бросила она раздраженно, отчего у Дагмара мороз пробежал по коже. Нужно поставить на мысли заслонку!

– Ты почему моих питомцев обижаешь? – строго спросила она, поглаживая смерч сухой пергаментной рукой. – Спокойно, Рычик, спокойно.

– Я Дагмар, госпожа. Главный королевский маг…

– А то думаешь, старуха совсем из ума выжила и не помнит тебя? – оборвала его сердито Метелица, – Ах, ты ж лиходей!

Это она обнаружила, что у подсолнуха сломлены листья и отбита часть ярко-желтой головы.

– Это что ж ты тут наворотил-то? Сила есть – ума не надо?

– Просто… – двухсотлетний маг вдруг испытал неприятное и давно забытое чувство, словно он нашкодивший мальчонка, который вынужден оправдываться. – Вопрос благополучия всего Фьоренхолле… Мне необходимо…

В этот момент смерчик подкрался к нему вплотную и выплюнул все содержимое своего нутра прямиком на Дагмара, окатив того с ног до головы водой и разным сором.

– Вот как ты Рычика сильно обидел, – только и проворчала на это Метелица.

В этот момент даже сдержанный в проявлении своих чувств Дагмар ощутил, как волна гнева и раздражения поднимается внутри, но подавил ее усилием воли. Смахнув мокрый осенний листок прилипший к щеке, он сжал челюсти, выждал паузу и очень спокойно произнес:

Глава пятая, в которой коварство не дремлет

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

Вдовствующая королева сидела на постели в своей опочивальне в одной сорочке, и закусив губу, терпела манипуляции, которые проводил лекарь с ее предплечьем. На белой коже расплылся глубокий коричнево-красный вспухший ожог.

– Почему твоя хваленая мазь, призванная умерить боль, не действует? – высказывала она лекарю, который старался как мог. – Ой!

– Я стараюсь ваше величество, как могу. Готов предложить вам немного макового молока…

– Нет, мне нужна ясная голова, – пресекла его Адалин.

– Видите ли, магические ожоги поддаются лечению и обезболиванию сложнее обыкновенных, поэтому вам предстоит долгое заживление.

– Я найду, чем его ускорить. Ты, главное, делай свое дело, и никому не болтай об этом.

– Не сомневайтесь, ваше величество, я скорее умру!

– Скоро во Фьоренхолле все изменится. И если ты, Тиберус, будешь и впредь содействовать мне, то станешь богатейшим человеком королевства.

Лекарь посмотрел на госпожу взглядом, полным подобострастия и преданности:

– Вы знаете, что жажду я не золота.

– Знаю, – самодовольно сказала королева и легонько потрепала того по волосам с заметной проседью. Так, как иной раз добрые хозяева треплют своих псов, которые хорошо показали себя во время охоты на дикого зверя. – Возможно, ты когда-нибудь получишь то, чего так страстно желаешь.

Тиберус закончил накладывать повязку и трепетно коснулся губами кончиков пальцев Адалин.

Та стерпела эту вольность, желая поощрить своего воздыхателя за верную службу и подарить туманную надежду на возможное продолжение.

– Теперь оставь меня, – бросила она Тиберусу. – Хотя стой, дай мне то средство, от которого слезятся глаза.

Тиберус выдал ей крошечную склянку до половины заполненную темно-коричневым порошком.

– Теперь иди.

Дождавшись, когда за лекарем закроется дверь, она распахнула дверцы огромного гардероба и придирчиво вгляделась в развешанные там наряды. Адалин не была скромницей, и сейчас это не играло ей на руку. После трудных поисков она все же извлекла закрытое платье унылого коричневого цвета с очень скромной по своим меркам отделкой. Без помощи прислуги облачилась в него и дополнила образ печальной вдовы темным платком, заменив им привычную королевскую тиару.

Чужестранка во Фьоренхолле Адалин обладала очень мягкой и теплой красотой, которая, увы, совсем не отражала ее истинной личины. Благодаря внешности она легко вводила в заблуждение мужчин, умея в нужный момент одарить робким взглядом широко распахнутых ореховых глаз, зардеться нежным румянцем, мелькнуть белой кожей ключицы в платье, вовремя соскользнувшем с хрупкого плеча.

Вот и уже немолодой овдовевший король северной страны не устоял перед ее чарами. Ловко обведенный вокруг пальца мнимой наивностью девушки, представившейся благородной девицей из обедневшего ютронского рода, а также некоторыми магическими снадобьями и воздействиями, он поспешно женился на новой избраннице.

Где находится Ютрон Адалин представляла весьма смутно, но это не мешало ей в красках сочинять разные небылицы из своего якобы счастливого и беззаботного детства. А тайну своего истинного происхождения она оберегала самым тщательным образом.

Она взглянула на тяжелые каминные часы. Королевский совет должен уже подходить к концу.

Она вышла из своих покоев и прошла сначала на второй этаж, а затем поднялась по крутой лестнице в башню к беломраморному балкончику, увитому плющом. Там присыпала веки темным порошком из лекарской склянки и поморщилась – средство нестерпимо жгло глаза.

***

Максимилиан сидел во главе стола, окруженный советниками и придворными чиновниками, пытаясь сдержаться и не зевнуть. На докладе рыжебородого Луца о вопросах зернохранения в осенне-зимний период он все-таки попытался проглотить зевок, но потерпел поражение и неприлично широко раскрыл рот. Монотонные слова советника влетали у молодого короля в одно ухо, и, не задерживаясь в голове,тут же вылетали из другого.

За Луцем выступал Кирон с вопросом ходатайства Купеческой гильдии об отмене эмбарго на вывоз из северных королевств козерожьего молока. Максимилиану козерожье молоко всегда казалось на редкость омерзительным, поэтому он слегка оживился и воскликнул:

– Да тут и обсуждать нечего! Вывозите вы это молоко хоть все, вместе с козерогами его производящими! Что там надобно подписать?

Советники обескураженно переглянулись.

– Но ваше королевское величество… – обстоятельно начал объяснять ему Тивальд, – Это совершенно опрометчивое решение! Закуп козерожьего молока, необходимого для приготовления столь многих аптекарских средств, станет нам непомерно дорого! Лучше сохранить свои фермы, не позволяя Гильдии наживаться на нас. Эта же Гильдия спустя пару недель будет продавать нам молоко втридорога, пользуясь дефицитом…

Максимилиан сник и вздохнул. И зачем он только здесь сидит? Если все равно за него все решают умные и опытные советники. После короткого перерыва будет прием иностранных послов, затем часы приема населения с прошениями. И так до глубокой ночи: то одно, то другое… А ему бы сейчас на коня да сделать галопом кружок другой вокруг столицы. Или с компанией приятелей устроить турнир на силу и ловкость. А еще лучше – поиграть с молоденькими фрейлинами в жмурки или тайные слова в Большом саду.

Секретарь совета старательно скрипел перышком, подробно записывая ход собрания.

Наконец, с последним вопросом повестки было покончено. Новоявленный правитель снял с шеи тяжелую золотую цепь, символизирующую королевскую власть. И отправился в свое любимое место во дворце, надеясь встретить запропастившегося куда-то друга да подышать свежим воздухом.

Но на балкончике мага не было, к своему удивлению юноша обнаружил там свою мачеху. Ее одинокая фигура в темном платье скромно стояла у перил, выражая всем своим видом скорбь и печаль. Максимилиан не ожидал, что Адалин будет настолько глубоко и искренне горевать по супругу, словно, имела к нему чувства большие, чем только хладнокровный расчет. Заслышав движение за спиной, она смущенно обернулась. От молодого короля не укрылись красные заплаканные глаза женщины.

Глава третья, в которой мы узнаем поближе семейство Эдегор

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

На рассвете Дагмар вышел из королевского дворца, миновал наряды зевающих стражников, которые при виде него тут же вытянулись по струнке, прошел по большому двору, затем – каменному мосту, и, наконец, выбрался за ворота королевской резиденции. Там он изыскал знакомое место, укрытое зарослями орешника, и нажал на крупный зеленый турмалин, вправленный в золотой браслет, что неизменно носил на левой руке. Резким движением повернул браслет камнем вниз, пробормотав короткое заклинание.

В тот же миг фигура волшебника стала сдуваться, уменьшаясь в размерах, и приобретать совсем иные очертания. Спустя пару мгновений вместо мага у куста орешника стоял крупный упитанный заяц, отличающийся от своих диких собратьев разве что присутствием на левой лапе диковинного золотого браслета.

Дагмар свою магическую способность ото всех предпочитал скрывать, хотя пользовался ей нередко: в облике волшебного зайца он мог проскакать без устали весь Фьоренхолле вдоль и поперек, да еще и так скоро, как не каждая птица может, не то, что лошадь, а человек и подавно.

Он повел длинным ухом и посмотрел на небо: над дворцом кружил коршун. Дагмар уже достаточно прожил на свете, чтобы иметь развитое чутье на разного рода неприятности. Коршун – птица очень распространенная по всей Люзиорре, и Фьоренхолле не исключение. Однако своим магическим взором волшебник видел, а точнее, чувствовал, что именно этот коршун является порождением недоброй колдовской воли, что не сулило ровным счетом ничего хорошего.

Дагмар знал, что над королевством, которому он долгие годы беззаветно служил, сгущаются тучи. И сейчас он нуждался в мудром совете и помощи. Он втянул носом майский воздух и припустил в сторону Мюлля, неподалеку от которого обосновалась племянница самого бога смерти Орфэуса, древняя, почти как сам мир, та, что дала начало первым саатам, мудрая ведьма по имени Ейлентиррнанскоолбьюнен-та-саа. Та, что звалась простыми людьми госпожой Метелицей.

Хищная птица сделала круг над замком и полетела вслед за зайцем.

***

г. Мюлль, дом госпожи Эдегор.

– Матушка! Мама! Ты где?

Взбежали сестры на крыльцо, то и дело окликивая матушку. В домике царила неприятная тишина. Кухонный стул почему-то был перевернут и лежал посреди гостиной, там же, в кресле, схватившись за сердце, сидела белая как мел госпожа Эдегор.

– Что произошло? – Иве бросилась к матушке. – Рози, принеси воды, и капли добрянки! Кто-то приходил? Кто?

Матушка раскрыла было рот, но, не выдавив из себя ни звука, затряслась вся, и снова его закрыла.

Рози уже стояла рядом и отмеряла в стакан с водой капли, которые действовали успокаивающе.

– Может быть, за лекарем сбегать? – озабоченно повернулась к ней Иве.

— Не нужно тревожить господина лекаря, я почти пришла в себя, – наконец-то заговорила матушка. – Никогда в жизни я так не радовалась, что мои девочки болтаются где-то на улице.

Она стала пить мелкими глотками воду и забормотала:

– Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Даже в собственном доме. Надо бы второй замок заказать. Рози, сбегай-ка в артефакторию, узнай, не слишком ли дорого магический заслон поставить? Может, если продать отцов ржавый меч, да кое-что из оставшегося… А ты, Иве, наведи пока здесь порядок.

Иве взяла матушку за руки, в то время как Рози положила свои ладони женщине на плечи.

– Мама, немедленно расскажи, что произошло, мы с Рози уже большие девочки, вместе подумаем, как быть.

– Приходило два человека, по виду – сущие головорезы. Даром, что в сюртуках, а один даже в шляпе, но такие лица, что не удивлюсь, если они на большой дороге лихим делом промышляют, ох! – снова схватилась за сердце госпожа Эдегор. – Сунули мне под нос расписку, якобы ваш батюшка проигрался накануне своей гибели им в кости… Но я ведь итак все долги уже раздала. Монс был хорошим человеком, добрым и безобидным. Никогда на меня руки не поднял, даже голоса не повысил, и вас любил да баловал. Но и за такими водятся грешки. Наш вот мимо азартной игры пройти не мог. Только ведь и ставок больших никогда не делал, это что ж на него нашло за помутнение?

– А каков долг? – уточнила Рози.

– Двести! Двести золотых! – в отчаянии воскликнула госпожа Эдегор.

– Сколько? – хором переспросили ее ошеломленные дочери.

– Двести, – всхлипнула матушка, повторяя еще раз эту баснословную сумму.

– А батюшка-то на бумаге расписался? Ты видела почерк, похоже на него? – заглянула Иве в глаза матери, на что та утвердительно кивнула:

– Словно Монс-покойничек своей рукою-то и написал. Срок, сказали, до осени. Иначе дом наш пойдет с молотка…

– Не успеем! – в ужасе взглянула Рози на сестрицу. – Даже если все получится, Метелица расчет только по весне девушкам дает.

– Вы что такое удумали? – спросила матушка дочерей, сразу насторожившись.

– Рози собралась в услужение к госпоже Метелице нынче отправиться, чтобы заработать много золота, – пояснила Иве.

– Рози бы справилась, – задумалась госпожа Эдегор, – да вот только всем известно, что Метелица не по желанию берет, а по пригодности, по снежности. В глаза глядит и сразу понимает, кто на что способен.

– Тогда можно поступить так, – предложила Иве, – мы продадим домик, и уедем отсюда, может, в Вильхово, к тётушке Агнетте?

– В это захолустье? – наморщила нос Рози.

– Подожди, Рози, – махнула на нее рукой мать, – я была бы рада переехать поближе к сестрице под старость лет, но Вильхово отсюда не так уж и далеко, и все местные знают, что там живут наши единственные родственники. Нас там найдут запросто!

– Нет, это вы подождите, – замахала на всех Рози обеими руками, – я все придумала! Мы продадим домик и переедем в столицу! Во Фьорс! Там-то у нас все сложится, как нельзя лучше, в этом я уверена! А в столице сыскать нас им будет не проще, чем иголку в стоге сена!

– Детка, – покачала головой матушка, – спустись с небес на землю. За сколько мы продадим домик здесь? И какие цены в столице? Мы деньги за наш маленький славный домишка там за два месяца спустим на еду да на временное жилье… Нет, девочки. Я постараюсь попросить у них отсрочку до весны, но нужно хоть что-то им предложить. Пару раз к нам заглядывали ценители старого добротного оружия, да я не хотела продавать все без остатка, хотела в память о Монсе оставить, да и вам какое-никакое приданое, но, видно, хоть так он нам поможет все исправить. Давайте снесем завтра скупщику литой доспех с позолотой и ржавый меч…

Глава шестая, в которой госпожа Метелица делает свой выбор

г. Мюлль, площадь у храма Селестины

Площадь у храма Селестины служила в Мюлле тем самым местом, в котором рождались, распространялись и перевирались различные слухи, новости, совершенно бессовестные сплетни. В общем, все то, без чего жизнь обычной хозяйки, с утра до ночи занятой бытом, была пресной и скучной. Вдоль площади располагались небольшие лавки: бакалейная, скобяная, мясная, молочная. Здесь же были булочная и мастерские скорняков и портных и других ремесленников. Чуть поодаль стояли аптека и артефактория.

В бакалейной, благодаря Дигги, размещавшему все объявления в городе, было оживленнее всего, потому как все новые известия он в первую очередь вешал рядом с лавкой отца.

Каждая уважающая себя горожанка считала своим долгом хотя бы единожды за день прогуляться на площадь и совершить обход всех местных заведений, чтобы при встрече с соседкой не ударить в грязь лицом, а выказать полнейшую осведомленность в делах мира, страны, города и собственных знакомых.

Отбор для госпожи Метелицы был большим событием, потому что девиц, желающих принять участие всегда было хоть отбавляй.

Рози это знала, поэтому пришла на площадь еще с вечера, прихватив с собой шерстяное одеяло, еду и Иве. Рассудительная Иве, конечно же посмеялась над ней, но донести сумку с вещами до площади помогла и даже обещала ненадолго составить сестре компанию:

– Рози! Ты не высидишь и пары часов, замерзнешь. Ночи еще прохладные. А как спать?

– Какие пустяки! – отозвалась та. – Думай о том, как мы решим все неурядицы разом, когда разбогатеем!

Они вышли на площадь и разочарованно охнули. Здесь, тоже с одеялами и припасами уже расположилось с полтора десятка девиц.

– Это как так получается? – с досадой в голосе спросила Рози.

– Кто последний в очереди? – поинтересовалась Иве и, дождавшись ответа, сообщила. – Нам за той девицей в синих башмаках, сестрица.

– Еще чего не хватало! Я насчитала тут семнадцать человек! Мы восемнадцатые! Эдак до моей снежности даже не дойдет? А вдруг она еще до нас выберет. Эй, Летка, давно тут? – обратилась она к одной из своих приятельниц. – С обеда? И какая ты по счету? Ого! Девятая!

С противоположной стороны грозно поднялась, уперев руки в бока, дочка аптекаря:

– Какая ж ты девятая, когда я десятая, а ты позднее меня пришла? – она сдвинула широкие брови и ткнула пальцем в миленькую Летку.

– Я позднее пришла, а до того на этом месте Маруха сидела, мы с ней меняться договорились!

– Что ты мне лечишь! Не было тут Марухи!

– Была! А тебе, что, больше всех надо?

Остальные девушки стали подливать масла в огонь, припоминая была Маруха или не была, и высказывая свои соображения по поводу очереди. Намечалась серьезная потасовка.

– Кто последний? – послышалось сзади. На площадь “заранее” подходили новые девушки.

Рози тут же ткнула в сестрицу пальцем и выпалила:

– Вот она, девятнадцатая, кстати, продает свое место!

– А почем?

– Золотой!

– Пфф! – шикнула новенькая. – За золотой я сама постою.

– Конечно, постой. Ты глаза ее видела? Чистая саатка. У тебя после нее не будет шансов. Она дома веником подметает, снег летит во все стороны! Девать его уже некуда.

Иве сделала самые страшные глаза, какие только могла, чтобы предупреждающе взглянуть на Рози, чем впечатлила новоприбывшую.

– Ладно, – достала кошелечек та и стала считать сребрушки и медяки. – Все, что есть! – она высыпала Рози на ладонь монеты.

– Должна будешь! – сказала ей Рози. – Я тебя запомнила.

– Кто на отбор к Метелице крайний? – снова послышалось за спиной.

– Вот она, двадцатая! – широко улыбаясь и показывая на сестру, заявила Рози.

– Рози, надо сворачиваться, пока нас тут не побили! – сказала Иви. Она то и дело ловила на себе недобрые взгляды и слышала за спиной перешептывания.

– Хорошо, пошли домой! – на удивление быстро согласилась Рози.

Она шустро продала свою очередь, и они отправились домой.

Когда они отдалились от основной толпы, Иве дернула сестру за руку и серьезно спросила:

– Ну, и какой же твой новый план? Не поверю,что ты так просто ушла с площади.

– А никакого! Я сейчас забегу в бакалейку, мне там кое-чего матушка велела купить, а с вещами неудобно, ты уж тут постой. А завтра придем к назначенному времени. И пусть все будет, как будет! Положусь на волю богини.

– Ну, ну! – сказала Иве, не веря ни на грошик сестрице.

Следующим днем они вновь пошли площадь. Девиц там набралось за ночь и утро предостаточно.

– Ого! – воскликнула Иве.

Из бакалейной лавки вдруг вышел Дигги, несущий в руках табличку, гвозди и молоток. Оглянувшись по сторонам, он стал прибивать табличку к столбу.

“Что там? Что там?” – пробежал любопытный гул по собравшимся девушкам. Дигги пожал плечами и отошел в сторонку. Одна девушка, что стояла ближе всех, громко прочла вслух:

“Собщаем, што ачередной атбор помошницы г-жи Мителицы переносица на осемнадцатое число полетника в два часа пополудни у храма Селестины. Приносим звинения”.

Раздался гул разочарования и шквал ругательств.

Рози прищурилась и недовольно сказала:

– Вот ведь грамотей!

Девушки-претендентки стали в недовольстве расходиться.

– Это ты подговорила Дигги написать новое объявление, да? – прошептала Иве и пихнула сестру локтем в бок.

– Ой, ты чего творишь? Ну, не буду отрицать.

– Ему же попадет!

– Будет наука! Тем более, я ему два золотых из вчерашних отдала. Так что, он не в убытке.

– И поцелуй? – подняла Иве бровь.

– Угу, – кивнула Рози и скривилась.

Дигги выждал, когда толпа разойдется, вынес гвоздодер и убрал табличку. При этом он заговорщицки подмигнул Розетте.

На площади помимо сестер Эдегор осталась лишь одна девушка, которая была то ли глуховата, то ли глуповата и не поняла, почему все расходятся. Но теперь она стояла в очереди первой, Рози и Иве – вторые, и за ними собралось еще с десяток опоздавших.

Глава седьмая, в которой Иве потратила пять сребрушек, два медячка и получила аж тридцать золотых

Иве потратила две сребрушки, чтобы добраться до Бьё. Еще один золотой она держала в кармашке за пазухой на обратный путь с небольшим запасом: мало ли что в дороге случится. Рози из кожи вон лезла, чтобы составить сестре компанию и побывать в новом для себя месте. Но оплачивать два места сначала в почтовой телеге до Вильхово, а затем в четырехместной карете до Бьё было слишком большой расточительностью. Да и матушку одну с той поры, как их домик посетили кредиторы отца, надолго они старались не оставлять.

Не успела Иве выйти в центре городка, уж очень похожего своим видом на Мюлль, как в небе разразилось целое светопреставление. Засверкали молнии, сначала вдалеке, а потом будто над головой забухал гром, ветер закрутил пыль на площади серыми вихрями, на макушку упали крупные и еще пока редкие капли.

Иве, бережно удерживая обмотанные ветошью холсты на подрамниках и стараясь уберечь их от влаги, заскочила под козырёк булочной.

Судя по деревянной доске с объявлениями здесь же под козырьком, именно это заведение служило в Бье колыбелью всех новостей. Иве пробежалась глазами по всему написанному и отыскала то, что ее интересовало: “Выставка полотен самого именитого художника столицы Видмана Гиссариона будет проходить в течение недели в здании артефактории. Выразить свое восхищение мэтру можно будет там же в полдень”.

Дверь булочной открылась и на крыльцо вышел местный “Дигги” с намерением оторвать от доски одно из объявлений.

Иве, обычно стеснявшаяся первой заводить разговор, пересилила себя и обратилась к пареньку:

– Не подскажешь, где здесь артефактория?

– Купи булку, скажу, – ответил тот.

– Но мне не нужна булка…

– А я не бесплатный оракул! Та, что подешевле – медячок, – грубо оборвал ее парень.

“Вот бы Рози ему сейчас задала!” – подумала девушка, но бойкой сестры рядом не было. Она купила самую дешевую плюшку и поняла, что не имеет понятия о том, который сейчас час.

– А сколько сейчас времени, скажи, пожалуйста?

Из булочной Иве выбежала с двумя ненужными ей плюшками под проливной дождь – до полудня оставалась пара минут, а сколько художник пробудет на выставке - неизвестно.

В артефакториях продавались зелья и предметы, которые содержали в себе хоть капельку волшебства. Конечно, редкой вещицы вроде шапки-невидимки или камень-древа в обычной лавке не сыщешь, но в целом и простые штуки вроде достань-петли пользовались спросом у зажиточного населения. В небольших городах не было мест, отведенных для художественных выставок, поэтому месту назначения Иве не удивилась.

Она добежала до артефактории, вымокнув до нитки. Там оплатила сребрушку за вход.

Внутри девушка внимательно огляделась, пытаясь при этом хоть как-то привести себя в порядок. Часть полок, предназначенных для размещения магических товаров была освобождена, часть сдвинута вглубь зала. Все освободившееся пространство занимали картины в золоченых рамах, расставленные на напольных подставках. Мимо полотен с задумчивым видом прогуливались хорошо одетые горожане.

Иве зачесала мокрые волосы назад, понимая, что приличнее от этого ее вид не стал, и аккуратно отогнула со своих работ ткань – слава Селестине, холсты остались сухими!

Возле одного пейзажа, собрав вокруг себя несколько восторженных дам, стоял изысканно одетый мужчина, и что-то с воодушевлением рассказывал, указывая на картину. Дамы вглядывались в детали полотна и с восхищенным согласием кивали.

Да это же сам Гиссарион! Почему-то Иве представляла себе его как убеленного сединами пожилого господина, исполненного неспешной мудрости. А оказалось, что художник выглядит совсем иначе: приземистый, с широкими ладонями и толстыми пальцами, свои слова он сопровождал оживленной жестикуляцией. От внимательного взгляда девушки не укрылось, что мэтр не пренебрегает подкрашиванием волос выжимкой из черной казии. Иве испытала разочарование: ее кумир оказался больше похожим на продавца из скобяной лавки, чем на творца шедевров. Она тут же отругала себя за такие мысли: ведь талант выбирает человека не по внешности. Девушка подошла поближе, чтобы уловить разговор:

– … лишь истинно разбирающийся в искусстве человек может оценить художественное богатство сего полотна. Смешение оттенков, тонкая работа с деталями, филигранно исполненный переход света в тень… Вы только взгляните, как лежат блики на листве!

– Это потрясающе! – выдохнула одна горожанка.

– Вот, вы это ощущаете! – сказал ей Гиссарион с одобрением. – В вас развито чувство прекрасного!

– Очевидно, что вы вложили в эту работу всю душу! – похвалила другая дама. – Теперь ясно, почему ваши картины так высоко ценятся и дорого стоят!

Иве присмотрелась к карточке с ценой в углу рамы: сто двадцать золотых! Целое состояние! Вот, что значит настоящий талант вкупе с мастерством.

– Совершенно верно, дорогая моя! – ответил даме художник. – Всю душу вложил! А душа не может продаваться дешево!

Иве сделала круг по залу, восхищенно разглядывая работы мастера. Картины, действительно, были хороши. И что показалось Иве самым замечательным: они все были очень разными. Гиссарион не придерживался одного направления: он пробовал себя в разных. Отличались даже способы наслоения краски, величина мазков, общее настроение. На каждой стояла размашистая подпись с фамилией художника.

Он умолк, давая возможность дамам принять решение о покупке. Иве снова нерешительно подошла поближе, размышляя о том, как бы ей спросить мнения мастера о своих работах. Но Гиссарион сам обратил на нее внимание:

– Интересуешься живописью, красавица?

Иве смутилась от такого вольного обращения, и показала на свои завернутые в тряпки холсты.

– Я принесла свои работы, господин Гиссарион. Я ваша большая поклонница, и хотела бы спросить вашего мнения по поводу них.

– Вот как? – поднял брови художник. – Обожди немного, пока я тут закончу, и мы побеседуем.

Иве обошла еще на два круга выставку, когда мэтр подозвал ее к себе. Они прошли за высокую стойку, где обычно находился продавец артефактов, сейчас это место пустовало.

Глава седьмая в которой Иве потратила пять сребрушек, два медячк и получила аж тридцать золотых

Иве потратила две сребрушки, чтобы добраться до Бьё. Еще один золотой она держала в кармашке за пазухой на обратный путь с небольшим запасом: мало ли что в дороге случится. Рози из кожи вон лезла, чтобы составить сестре компанию и побывать в новом для себя месте. Но оплачивать два места сначала в почтовой телеге до Вильхово, а затем в четырехместной карете до Бьё было слишком большой расточительностью. Да и матушку одну с той поры, как их домик посетили кредиторы отца, надолго они старались не оставлять.

Не успела Иве выйти в центре городка, уж очень похожего своим видом на Мюлль, как в небе разразилось целое светопреставление. Засверкали молнии, сначала вдалеке, а потом будто над головой забухал гром, ветер закрутил пыль на площади серыми вихрями, на макушку упали крупные и еще пока редкие капли.

Иве, бережно удерживая обмотанные ветошью холсты на подрамниках и стараясь уберечь их от влаги, заскочила под козырёк булочной.

Судя по деревянной доске с объявлениями здесь же под козырьком, именно это заведение служило в Бье колыбелью всех новостей. Иве пробежалась глазами по всему написанному и отыскала то, что ее интересовало: “Выставка полотен самого именитого художника столицы Видмана Гиссариона будет проходить в течение недели в здании артефактории. Выразить свое восхищение мэтру можно будет там же в полдень”.

Дверь булочной открылась и на крыльцо вышел местный “Дигги” с намерением оторвать от доски одно из объявлений.

Иве, обычно стеснявшаяся первой заводить разговор, пересилила себя и обратилась к пареньку:

– Не подскажешь, где здесь артефактория?

– Купи булку, скажу, – ответил тот.

– Но мне не нужна булка…

– А я не бесплатный оракул! Та, что подешевле – медячок, – грубо оборвал ее парень.

“Вот бы Рози ему сейчас задала!” – подумала девушка, но бойкой сестры рядом не было. Она купила самую дешевую плюшку и поняла, что не имеет понятия о том, который сейчас час.

– А сколько сейчас времени, скажи, пожалуйста?

Из булочной Иве выбежала с двумя ненужными ей плюшками под проливной дождь – до полудня оставалась пара минут, а сколько художник пробудет на выставке - неизвестно.

В артефакториях продавались зелья и предметы, которые содержали в себе хоть капельку волшебства. Конечно, редкой вещицы вроде шапки-невидимки или камень-древа в обычной лавке не сыщешь, но в целом и простые штуки вроде достань-петли пользовались спросом у зажиточного населения. В небольших городах не было мест, отведенных для художественных выставок, поэтому месту назначения Иве не удивилась.

Она добежала до артефактории, вымокнув до нитки. Там оплатила сребрушку за вход.

Внутри девушка внимательно огляделась, пытаясь при этом хоть как-то привести себя в порядок. Часть полок, предназначенных для размещения магических товаров была освобождена, часть сдвинута вглубь зала. Все освободившееся пространство занимали картины в золоченых рамах, расставленные на напольных подставках. Мимо полотен с задумчивым видом прогуливались хорошо одетые горожане.

Иве зачесала мокрые волосы назад, понимая, что приличнее от этого ее вид не стал, и аккуратно отогнула со своих работ ткань – слава Селестине, холсты остались сухими!

Возле одного пейзажа, собрав вокруг себя несколько восторженных дам, стоял изысканно одетый мужчина, и что-то с воодушевлением рассказывал, указывая на картину. Дамы вглядывались в детали полотна и с восхищенным согласием кивали.

Да это же сам Гиссарион! Почему-то Иве представляла себе его как убеленного сединами пожилого господина, исполненного неспешной мудрости. А оказалось, что художник выглядит совсем иначе: приземистый, с широкими ладонями и толстыми пальцами, свои слова он сопровождал оживленной жестикуляцией. От внимательного взгляда девушки не укрылось, что мэтр не пренебрегает подкрашиванием волос выжимкой из черной казии. Иве испытала разочарование: ее кумир оказался больше похожим на продавца из скобяной лавки, чем на творца шедевров. Она тут же отругала себя за такие мысли: ведь талант выбирает человека не по внешности. Девушка подошла поближе, чтобы уловить разговор:

– … лишь истинно разбирающийся в искусстве человек может оценить художественное богатство сего полотна. Смешение оттенков, тонкая работа с деталями, филигранно исполненный переход света в тень… Вы только взгляните, как лежат блики на листве!

– Это потрясающе! – выдохнула одна горожанка.

– Вот, вы это ощущаете! – сказал ей Гиссарион с одобрением. – В вас развито чувство прекрасного!

– Очевидно, что вы вложили в эту работу всю душу! – похвалила другая дама. – Теперь ясно, почему ваши картины так высоко ценятся и дорого стоят!

Иве присмотрелась к карточке с ценой в углу рамы: сто двадцать золотых! Целое состояние! Вот, что значит настоящий талант вкупе с мастерством.

– Совершенно верно, дорогая моя! – ответил даме художник. – Всю душу вложил! А душа не может продаваться дешево!

Иве сделала круг по залу, восхищенно разглядывая работы мастера. Картины, действительно, были хороши. И что показалось Иве самым замечательным: они все были очень разными. Гиссарион не придерживался одного направления: он пробовал себя в разных. Отличались даже способы наслоения краски, величина мазков, общее настроение. На каждой стояла размашистая подпись с фамилией художника.

Он умолк, давая возможность дамам принять решение о покупке. Иве снова нерешительно подошла поближе, размышляя о том, как бы ей спросить мнения мастера о своих работах. Но Гиссарион сам обратил на нее внимание:

– Интересуешься живописью, красавица?

Иве смутилась от такого вольного обращения, и показала на свои завернутые в тряпки холсты.

– Я принесла свои работы, господин Гиссарион. Я ваша большая поклонница, и хотела бы спросить вашего мнения по поводу них.

– Вот как? – поднял брови художник. – Обожди немного, пока я тут закончу, и мы побеседуем.

Иве обошла еще на два круга выставку, когда мэтр подозвал ее к себе. Они прошли за высокую стойку, где обычно находился продавец артефактов, сейчас это место пустовало.

Глава девятая, в которой маг путешествует, а король любуется красивым деревом

Люзиорра, освоенная часть (рисунок Елены Калаурной)

Шел уже второй месяц, как фьоренхолльский маг покинул дворец в надежде отыскать сведения о жизни колдуна Явора. Сложность заключалась в том, что Явор не служил ни одному из государств, был нелюдим, скрытен и много переезжал с места на место. Башня в Брендонхольмских топях была лишь одним из его временных пристанищ. К ней первой и отправился Дагмар. Но не нашел даже следов былой битвы: все затянуло травой и молодой порослью кустарников.

Маг взглянул магическим взором на лесную опушку: перед глазами обрисовался смутный силуэт башни. Где-то там внутри спит непробудным сном Явор. И пусть спит дальше.

Безуспешно порыскав по Брендохольму, Дагмар побывал в соседних Балмондае, Сказвиле, Ладмире, Альхаине и Симкарии. Но для простых людей десяток лет – большой срок. И даже если был в каком-то из местных селений Явор проездом, так помнили лишь только сам этот факт, и больше никаких подробностей. Хотя один корчмарь из Балмондая все же припомнил, что была при чародее с собой здоровенная потрепанная книга, подбитая на углах медными клепками. Ценность у такой информации была невеликой, поскольку разного рода гримуары были привычными спутниками волшебников. В этом именно Дагмар отличался от всех тем, что обычно обходился без магических приспособлений.

И уж было отчаялся Дагмар, и в который раз за последнее время окрестил себя дураком, но все же решил возвращаться во Фьоренхолле вдоль течения Великого Гарунга – авось главная водная жила мира принесет ему удачу. Так и вышло.

Случай подвернулся, и наткнулся он на разместившихся на берегу реки купцов, которые решили устроить привал, да высадились здесь, у тихой заводи. Дагмар обернулся человеком, и завел с ними разговор. А были там все больше молодые, только недавно вступившие в Гильдию юноши, у которых только усы под носом стали пробиваться.

Поэтому когда маг стал осторожно интересоваться, не встречали ли они такого-то человека, то купцы дружно замотали головами. Тогда выступил вперед из них самый старший, по виду, главный в этой артели. Он, хоть и говорил дружелюбно и мягко, но в глазах читалась настороженность:

– А ты, мил человек, почему нас об том спрашиваешь? Тем более, что я этого чернокнижника, видал и очень хорошо запомнил. Так вот, похож ты на него. Не лицом и фигурой, нет, но чем-то похож. Часом не колдуешь сам?

Дагмар вынул из-под рубашки золотой медальон с изображением цапли – отличительный знак магов, состоящих на королевской службе, и молча показал купцу. Помимо птицы, стоящей на одной ноге, на медальоне была выгравирована буква “Ф”.

– Сам Дагмар из Фьоренхолле? – купец высоко поднял брови, демонстрируя удивление. – А я Димитр, присматриваю за этим молодняком по части торговли, – протянул он руку магу. – Янус, Ольх, Желята, запомните этот день. Когда еще вам повстречается один из известнейших чародеев севера?

– Ты преувеличиваешь мою славу, – маг ответил на рукопожатие. – Так что же можешь рассказать о Яворе?

– Видал я его так близко, как тебя сейчас. Потому что тогда я водил с товарищами ладмирское сукно по Гарунгу, да еще кое-что, о чем говорить не положено, припрятанное под этим самым сукном… но не суть. В Гартире попросился к нам твой колдун за большую плату, и высадились они в Бремене.

– А почему они? Кто с ним был еще?

– Девочка, дочка. Лет пятнадцати. Уже тогда было видно, что красавицей будет.

– Вот оно как, – протянул Дагмар, понимая, что наконец, стоит на верном пути.

– Да, а ведь сам Явор по виду больше на орфье отродье похож был, а девочка такая миленькая, глазки чудесные карие. И к отцу очень трепетно относилась, да и он, бывало смотрит на всех так недобро, будто оцарапает глазами сейчас, а ее взглядом сыщет и сразу смягчается.

– А как звали девочку, помнишь? – Дагмар аж внутренне напрягся, понимая, что от ответа Димитра сейчас зависит многое.

– Как ни чудно, но запомнил. Делией.

– Значит, Делия? – переспросил Дагмар: имя ему ни о чем не говорило.

Дагмар еще поспрашивал Димитра, но ничего нового тот не сообщил. Тогда маг распрощался с купцами и отправился дальше.

В паре дней пути до Фьоренхолле он понял, что смертельно устал и нуждается в порции горячей еды и крыше над головой для ночлега. Дагмар добрался до одного из обыкновенных придорожных трактиров средней руки и оплатил там комнату для постояльцев.

Хозяйка, дама неопределенного возраста с весьма аппетитными формами, вызывала среди путников настоящих восторг и прилив красноречия. Особенно старался обратить на себя внимание сосед Дагмара по столу, представившийся писарем, он то и дело окликивал даму, на разный манер переиначивая ее имя:

– Жанна, дорогая моя! А знаешь ли ты, что твое прекрасное имя означает “милостивая”? Одари же меня своей милостью! Жанна, Жоан, Жаннет, Жанин, Йоханна, Джоанна…

Дагмар только посмеивался над попытками незадачливого писаря, который так и не добился внимания предмета воздыхания.

– И откуда только ты столько вариаций знаешь?

– Я в свое время переписал этих справочных пособий по именам штук пятьдесят! Так и запомнил все. На любое имя могу сказать значение!

– И что бы сказало твое пособие об имени “Делия”?

– Ха! – воскликнул писарь и поднял указательный палец вверх, а затем заученным тоном сказал:

– Делия, производное от имени “Делла”, что означает в переводе с древнеамойского “Парящая”, имеет также другие производные Дилия, Диль, Адиль, Адель и…

– Адалин.

Договорил Дагмар вместе с ним и поднялся из-за стола, оставляя расчет за себя и писаря. Со сном придется повременить.

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

Максимилиан сидел в компании мачехи в ее любимой беседке, укрытой в тени большого клена со светло-зеленой листвой. За последний месяц молодой король изрядно похудел, под глазами его залегли глубокие тени, да и чувствовал он себя неважно.

Глава десятая, в которой мы осваиваемся во Фьорсе вместе с Рози

г. Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец

От начала каменного моста, что проходил над крепостным рвом, и до самых королевских ворот тянулась пестрая очередь из девиц всех возможных сословий. Некоторые богатые экипажи пропускали в обход всех, в них были знатные маркизы или иностранные принцессы. И хоть король и распорядился никого не выделять, но все, кто имел такую возможность, старались подкупать стражников, младших церемониймейстеров, писарей, заполнявших списки участниц и всех прочих, кто участвовал в проведении отбора хотя бы на самой незначительной должности.

Рози глазела по сторонам: никогда в жизни она еще не видела столько прекрасных девушек, собранных в одном месте.

Самонадеянность ее несколько поубавилась, ведь это в небольшом Мюлле она привыкла считать себя исключительной красавицей. Теперь же перед девушкой проносилась вереница таких точеных фигурок, идеальных локонов, крошечных носиков и пухленьких губок, что было от чего загрустить.

Сейчас Рози то и дело сравнивала себя с другими, и грустно понимала, что ее самое лучшее платье смотрится здесь, как потрепанный домашний наряд. Что же будет, когда все принарядятся к встрече с королем? Эх, нужно все-таки вернуться в лавку и всеми правдами и неправдами уговорить портного продать синее платье подешевле.

Правда, хватало девушек и из простых, таких же отчаянных и самонадеянных, как и Рози. Мечтательниц, верящих, что можно выпрыгнуть из места, уготованного тебе судьбой по факту рождения, и попасть прямиком в сказку.

Рози страшно устала. Она добиралась до Фьорса двое суток, не имея возможности толком выспаться, и сейчас ноги ее гудели, и она машинально переставляла их в такт продвигающейся потихоньку очереди.

– Эй, – постучала она по плечу впереди стоящую девушку. – Есть что перекусить? У меня со вчера маковой росинки не было во рту.

Девушка недовольно обернулась:

– Хочешь есть, вали из очереди и иди ешь! Я сюда не дружить пришла и еду раздавать голодающим.

– Я заплачу! – сказала Рози.

– Нет! – с этими словами девушка достала из кармана булку и принялась жевать, выказывая всем видом наслаждение и торжество.

“Так, основное настроение ясно!” – решила для себя Рози. Очередь сделала следующую подвижку, и она ловким движением ноги подсекла девицу с булкой. Та повалилась вперед на горожанку, машущую веером. Веер воткнулся стоявшей в соседнем ряду девице в мудреную прическу, поднялся такой визг, перепалка и ругань, что пришлось вмешаться самому главному церемониймейстеру.

– Это она мне поставила подножку! – верещала девица, выронившая во время падения булку, и обернулась, чтобы обличить Рози. – А где она?

Рози уже стояла на пять человек впереди и качала головой:

– Ну до чего же невоспитанные! А все королевами стать хотят!

– Имя, фамилия, титул, место жительства! – не отрывая глаз от списка спросил писарь, затем поднял глаза на Рози и поправился. – Имя, фамилия, место жительства!

– Розетта фон Эдегор, маркиза из Арании.

Писарь не удержал серьезного лица и прыснул со смеху.

– Какая ж ты маркиза из Арании?

– Ты пиши, пиши. Мар-ки-за фон Эдегор, – и пояснила с серьезным лицом. – Багаж свалился в реку дорогою, и унесло его в Гарунг. Не выловили. Жемчуга мои, бриллианты, подвески, ну, всю вот эту вот мелочь потеряли. А единственное сухое платье испачкала, пришлось со служанкой поменяться.

Она оттопырила мизинец так, как по ее мнению должны были делать маркизы.

Заскучавшего писаря это и вовсе рассмешило.

– Ну, маркиза, так маркиза! Мне-то что, – сказал он. – Записал.

– И, кстати, – манерно сказала Рози, – а у вас случайно претенденткам не предоставляется жилье?

– Только самым родовитым выделяются комнаты во дворце. Вам, как маркизе, должно это быть известно.

– Я и совсем позабыла, – ответила Рози, получая из рук писаря пропуск в дворцовые ворота, листок с расписанием и простеньким путеводителем по дворцу для кандидаток.

– И еще, уважаемая маркиза, – шепнул ей писарь, подмигивая, – делегация с благородными девицами из Дукатии задерживается на три-четыре дня. А покои, говорят, уже приготовлены.

– А где эти покои находятся? – тоже шепотом спросила у него Рози.

Девушка воспряла духом: неужели, богиня все-таки протянула ей на ладони золотой в знак своего благоволения?

Прямо перед ней высилась громада королевского дворца. Казалось, что только один этот дворец занимал столько же места, сколько ее родной Мюлль. Она выдохнула, прижала к груди сумку с вещами и сделала шаг вперед, во внутренний двор.

Там кипела жизнь. Лакеи сновали туда и сюда, нагруженные тюками вещей, то и дело происходила какая-то путаница, слуги сбивались с ног, горничные высокопоставленных дам выбегали и торопили лакеев, чтобы те поскорее доставляли парфюмы и пудры своим госпожам.

Рози заняла уголок для наблюдения и присмотрела себе один сундук, который залежался, забытый всеми. Из главных дверей вышло два запыхавшихся лакея в зеленых ливреях, означавших, что они предоставлены королем для помощи, а не прибыли с кем-то из знатных гостей. Рози мысленно попросилу Селестину о помощи и встала рядом с сундуком, уперев руки в бока.

– Эй, вы, двое! – крикнула она лакеям. – Подите-ка сюда! Вы как с вещами благородных дам обращаетесь? Почему тут сундук валяется? Вам повезло, что это я его первая увидела, а не кое-кто посуровее!

– А чей он? – почесал голову один лакей.

– Высокородных девиц Грифониди из Дукатии! Я их горничная. Сопровожу вас, а то опять все напутаете.

Лакеи зашли по разные стороны сундука присели, и крякнув, подняли:

– У вас что там в этом сундуке?

– У нас там все, – сказала Рози. – Вещей много, а сундуков мало. Пришлось укладывать поплотнее. Тащите, давайте!

– Куда тащить-то?

– А я почем знаю, где-то на втором этаже. Я еще не запомнила.

Лакей спросил у стоявшего у лестницы дворецкого, у которого от напряжения уже тряслись руки и бакенбарды:

Глава одиннадцатая, в которой наступает первый день осени

г. Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец

Король Максимилиан сидел в большой зале дворца на собственном троне и чувствовал себя прескверно. Утром он выглядел настолько плохо, что придворному цирюльнику пришлось его даже слегка припудрить и нарумянить. Сегодня был первый день-смотр отбора, призванный представить претенденток королю и отсеять сразу тех, кто очевидно ему придется не по вкусу.

Девушек было так много, что их разделили на две большие группы: до обеда и после. Им всего-то нужно было по очереди пройти в зал под оглашение церемониймейстером своего имени и титула, поклониться королю и обменяться с ним парой фраз.

Чтобы добавить обстановке непринужденности в зале разместили столики с легкими закусками и напитками.

Максимилиану было интересно посмотреть, что же за девицы собрались здесь ради того, чтобы побороться за его сердце и титул королевы Фьоренхолле. Хотелось бы, конечно, чтобы первое было для них главным интересом. По удивительному стечению обстоятельств, вызванному непомерной любовью церемониймейстера к дорогим подаркам и золоту, честь быть представленными в первой партии получили только титулованные особы.

Распорядитель махнул рукой дирижеру и заиграла негромкая музыка. Максимилиан подался вперед.

– Ее сиятельство Изабелла Меренгская, княгиня Бременская! – важно провозгласил церемониймейстер. Лакеи распахнули двери, и в зал грациозно вплыла девушка в роскошном голубом платье.

“Какая красавица!” – подумал Максимилиан, поднимаясь со своего места и кланяясь претендентке, которая застыла перед ним в изящном реверансе.

– Безмерно рад нашему знакомству! – искренне сказал король, провожая ее вглубь залы, и возвращаясь на трон.

– Ее высочество Мелисса Химлинская, младшая принцесса правящей королевской династии!

Двери распахнулись и вошла утонченная красавица в белом.

“А эта еще красивее”, – пронеслось в голове у короля.

– Иоланда фон Теренан, графиня Антильская, герцогиня Форуа из Ютрона!

Яркая, как экзотическая бабочка, брюнетка в алом платье с глубоким декольте так низко поклонилась Максимилиану, открывая ему все содержимое выреза платья и одаряя таким горячим взглядом, что король почти определился с выбором.

“Пожалуй, пока что эта мне нравится более других…” – подумал он.

– Немирея Ардо!

– Эмма Розенкранц!

– Далила Реаниди!

– Амаль аль Саладдин!

Красавицы потянулись одна за другой совершенно сбивая короля с толку. От оголенных плеч, полуобнаженных бюстов, блестящих тканей, шляпок, тиар и заколок у него все совершенно смешалось в голове.

Максимилиан вдруг почувствовал себя как в детстве, когда будучи восьмилетним мальчиком, в день своих именин так хотел попробовать праздничный торт раньше других, что пробрался на кухню и тайно выел середину огромного четырехъярусного кремового красавца, над которым трудился накануне целый подряд кондитеров. Сначала было очень вкусно, затем слишком сладко, а потом очень тошно.

Вот и сейчас вокруг было столько красоты, от которой его глаза и разум пресытились, что он невольно стал развлекать себя тем, что выискивал в этих совершенствах различного рода недостатки.

“Эта слишком приземиста, – думал он, разглядывая очередную принцессу. – Эта полновата. Эта худовата, эта слишком чернявая, эта слишком белесая. У этой прическа, словно башня…”

– Розетта фон Эдегор, маркиза Аранийская! – прервал его размышления голос церемониймейстера.

“ А эта…” – начал было он мысль и тут же удивленно прервал внутренний монолог, ибо в залу вошла весьма эксцентричная особа. Пара девиц из Арании уже находились здесь, поэтому списать наряд новоприбывшей дамы на особенности моды тех краев было нельзя.

Темно-лиловое платье маркизы было все покрыто волнами рюш, что исключало возможность оценить ее фигуру. На лицо была низко надвинута шляпка в тон к платью, похожая на бисквитное пирожное с кремом. Но самое занятное началось, когда удивительная гостья сделала первые шаги по залу. Казалось, что у нее была таинственная цель идти, не отрывая ног от пола. Благодаря шаркающей походке маркизы, Максимилиан начал думать, что на отбор к нему заявилась старушка в весьма преклонных годах. Однако, высокое же мнение о себе у некоторых дам!

Светские беседы, которые вели многочисленные красавицы вдруг стихли и все глаза с любопытством уставились на маркизу фон Эдегор.

Та дошаркала до короля и отвесила ему настолько низкий поклон, что чудо-шляпа слетела у нее с головы, обнаружив под собой прехорошенькое личико и прекрасные каштановые волосы.

– Ой! – сказала маркиза и густо покраснела.

Максимилиан ловко поднял шляпку и сказал с улыбкой:

– Будьте любезны, не надевайте ее более никогда!

– Хорошо, – еще сильнее залилась краской та.

Король взял ее под руку и повел к остальным девушкам.

– Простите мою бестактность, но у вас какой-то недуг? Может быть, проклятье или что-то вроде того? – поинтересовался он, имея в виду странную манеру претендентки передвигаться, не отрывая ног от пола, так, что иногда из-под юбки выглядывали лишь кончики носков ее туфель.

– Просто туфли немного трут, еще не успела разносить, – с обезоруживающей честностью сообщила ему маркиза.

– О, так не мучайтесь! – воскликнул король. – Просто снимите их, и все! Я позволяю! Нет, я даже настаиваю!

Маркиза вдруг побледнела и стала отнекиваться:

– Что вы, ваше величество! Во дворце да присутствии короля и без туфель! Мне не простят такого поступка!

– Да не волнуйтесь вы так, зачем же доставлять себе такую муку! А хотите, я попрошу всех отвернуться и не смотреть? Ну же, давайте! Снимайте!

Продолжал он настаивать, но, видимо, в Арании вопросы женских стоп считались чем-то интимным, и он допустил чудовищный промах, проявив излишнее рвение. Маркиза пришла в полное смятение, замотала головой и попятилась к дверям. Максимилиан хотел загладить свою вину и подался за ней, но та шустро ушаркала по коридору мимо вытянувшихся по струнке лакеев.