Снег падал так тихо, словно сами небеса боялись потревожить покой этого места. Снежинки, крупные и тяжелые, как пепел сгоревших надежд, оседали на крыше моего паланкина, на плечах сопровождающих слуг, на моем сердце.
Я приоткрыла тяжелую завесу, расшитую серебряными фениксами и выглянула наружу. Впереди, вырастая из тумана, как спящий зверь, возвышалась Облачная Резиденция. Дом Верховного Судьи Шан Гуаня. Моя тюрьма. Моя могила. Или, если верить брачному контракту, мой новый дом.
— Прибыли, госпожа Лин, — голос старшего слуги моего отца дрожал. Он боялся. Все боялись этого места. Даже воздух здесь казался разреженным, колючим, пахнущим озоном и замерзшими чернилами.
Я сжала руки на коленях, чувствуя холод металла на запястьях. Брачные браслеты. Не из золота и не из нефрита, как положено невесте из благородного рода. Они были выкованы из черного звездного железа, и снять их мог только тот, кто надел. Или смерть.
Отец сказал мне перед отъездом, не смея поднять глаз: «Юэ-эр, это единственный выход. Клан Лин разорен. Мои ошибки... они слишком велики. Магистрат Шан Гуань согласился покрыть долг и сохранить нам жизнь в обмен на тебя. Будь покорной. Будь тихой. Не зли его».
Не зли его. Как можно не злить того, чье имя матери используют, чтобы пугать непослушных детей? Шан Гуань, Небесный Судья, Ледяной Дракон Империи. Человек, который отправил на плаху больше коррумпированных чиновников и темных заклинателей, чем было волос на моей голове. Говорили, что он не знает жалости. Говорили, что в его груди вместо сердца бьется осколок вечной мерзлоты.
И теперь я — его жена.
Паланкин опустился на землю. Слуга отдернул занавесь, и меня ударил морозный ветер. Я вышла, стараясь держать спину прямо. Мое свадебное платье было красным, как кровь на снегу, слишком ярким для этого царства белого безмолвия. На мне было шесть слоев шелка, но холод пробирал до костей. Это был не зимний холод, а холод духовной силы, давящей, властной ауры хозяина поместья.
Встречать нас никто не вышел.
Огромные ворота из черного дерева были распахнуты, но за ними не было ни фейерверков, ни радостных выкриков, ни музыкантов. Пустой двор, вымощенный идеально ровными плитами серого камня. Ни соринки. Ни лишнего звука. Лишь двое стражей в лазурных доспехах стояли у входа в главный зал, неподвижные, словно статуи.
— Госпожа Лин Юэ из клана Лин прибыла! — выкрикнул мой слуга, но голос его сорвался на писк.
Тишина поглотила его крик.
Из тени вышел человек. Не сам Судья, конечно нет. Это был управляющий — сухопарый старик с лицом, напоминающим пергамент, на котором давно высохли чернила. Он поклонился, но в этом поклоне не было уважения. Лишь соблюдение протокола.
— Следуйте за мной, госпожа, — произнес он бесцветным голосом. — Господин ожидает в Зале Правосудия.
Не в спальне. Не в приемном зале для гостей. В Зале Правосудия.
Я кивнула отцу слуге, отпуская его. Дальше я должна идти одна.
— Благодарю, — тихо ответила я.
Каждый шаг давался с трудом. Казалось, гравитация здесь работала иначе. Я смотрела по сторонам, и мое дыхание перехватывало от суровой, геометрической красоты этого места. Здесь не было пышных пионов или кричащих золотых драконов. Только камень, вода, бамбук и снег. Все было подчинено строгому порядку. Идеальная симметрия.
Я моргнула, активируя свой дар — то, что я скрывала от всех, кроме отца. Мои глаза на мгновение защипало, и мир изменился. «Зрение Истины».
Обычно мир представал передо мной паутиной цветных нитей — эмоций, лжи, скрытых намерений. В доме моего отца все было запутано в грязно-желтые и серые клубки страха и обмана. Но здесь...
Здесь все было пронзительно-голубым. Чистым. Линии защитных барьеров были начертаны с пугающей точностью. Никакой гнили. Никакой скрытой злобы в стенах. Только закон. Жесткий, бескомпромиссный закон. Этот дом не лгал. Он просто не терпел слабости.
Мы подошли к дверям главного павильона. Управляющий остановился.
— Входите. Господин не любит ждать.
Я глубоко вдохнула, поправила тяжелую заколку в волосах и переступила порог.
Внутри пахло старой бумагой, сандалом и... опасностью.
Зал был огромен. Высокие колонны уходили во тьму под потолком. Вдоль стен тянулись бесконечные стеллажи со свитками — делами, приговорами, законами. В центре, на возвышении, за простым столом из черного дерева сидел он.
Шан Гуань.
Он не поднял головы, когда я вошла. Кисть в его руке двигалась плавно и ритмично, оставляя на бумаге иероглифы, обладающие силой печати. Его волосы, черные как ночь, были собраны в строгий пучок, закрепленный серебряной шпилькой в форме рога дракона. Одеяния были белыми, с едва заметной вышивкой облаков по краям — цвет траура и чистоты, цвет, который носят лишь те, кто стоит выше мирской суеты.
Я прошла к центру зала и опустилась на колени, склонив голову так низко, что шпильки коснулись пола.
— Лин Юэ, дочь Лин Чжэна, приветствует своего мужа и господина, — произнесла я. Мой голос не дрогнул. Я тренировалась всю дорогу.
Скрежет кисти о бумагу прекратился. Тишина стала звенящей.
— Мужа? — его голос был тихим, глубоким, вибрирующим где-то в грудной клетке. Он звучал как треск льда на глубоком озере.
Я почувствовала, как его взгляд скользнул по мне. Не как мужчина смотрит на женщину. А как мясник оценивает тушу. Или как судья рассматривает улику.
— Подними голову.
Я повиновалась. И впервые встретилась с ним взглядом.
Его глаза были цвета грозового неба перед самым ударом молнии. Серые, с вертикальным зрачком, который на мгновение расширился и сузился. Красивый. Боги, он был пугающе, нечеловечески красив. Тонкие черты лица, бледная кожа, словно вырезанная из нефрита, и этот взгляд, от которого хотелось сжаться в комок и исчезнуть.
— Ты похожа на него, — сказал он. В его тоне не было ненависти, только констатация факта. Брезгливая констатация. — На своего отца. Те же глаза, та же маска кротости.
Утро в Бамбуковом Павильоне началось не с пения птиц и не с мягкого света солнца, пробивающегося сквозь рисовую бумагу окон. Оно началось с холода. Пронзительного, влажного холода, который, казалось, за ночь пропитал само дерево стен, превратив мою постель в ледяной склеп.
Я открыла глаза и несколько мгновений смотрела в потолок, где в паутине запуталась сухая муха. Память услужливо подбросила события вчерашнего дня. Свадьба без гостей. Муж, который смотрит на меня как на грязное пятно. И этот дом на отшибе.
Я села, кутаясь в тонкое одеяло. Мой свадебный наряд, тяжелый и неудобный, всю ночь давил на грудь, как могильная плита. Первым делом нужно было избавиться от него.
Я встала, ступая босыми ногами по ледяному полу. В углу комнаты стояла ширма, за которой обнаружилась лохань для умывания и кувшин. Вода в нем подернулась тонкой коркой льда. Я разбила её пальцем. Звук треснувшего льда прозвучал неестественно громко в тишине дома.
Умывание ледяной водой — хороший способ прогнать жалость к себе. Кожа горела, но разум прояснился. Я переоделась в простое нижнее платье из белого хлопка и накинула сверху единственное верхнее ханьфу, которое мне позволили взять с собой из дома — бледно-голубое, без вышивки, старое, но чистое. Шан Гуань сказал, что я — бесполезное украшение. Что ж, сегодня украшение собиралось заняться уборкой.
Я вышла на крыльцо.
Снаружи мир был погребен под белым саваном. Облачная Резиденция оправдывала свое название: туман клубился в низинах, скрывая основания скал, на которых стоял комплекс. Мой павильон действительно находился на самом краю. За низким, полуразрушенным забором зияла пропасть, откуда тянуло сыростью и запахом далекой реки.
У ворот павильона, прямо на снегу, стоял поднос.
Я спустилась по скрипучим ступеням. Еда. Миска жидкой рисовой каши, блюдце с маринованными овощами и чайник, который уже давно остыл. Ни слуг, ни приветствий. Они просто оставили это здесь, как оставляют подношение духам предков или еду для дворовой собаки.
— Спасибо и на этом, — пробормотала я, поднимая поднос.
Каша была безвкусной, но горячей внутри. Я ела медленно, сидя на ступенях и рассматривая свои владения.
Зрелище было печальным. Когда-то здесь был сад. Я видела следы старых клумб, очертания каменных дорожек, теперь скрытых под снегом и сухой травой. Старая слива, изогнутая ветром, чернела на фоне неба, словно обугленный скелет. Бамбуковая роща, давшая название павильону, разрослась хаотично, наступая на дом.
Но для человека с моим даром запустение выглядит иначе.
Я отставила пустую миску и прикрыла глаза, настраиваясь. Дыхание замедлилось. Ци в моем теле потекла плавным потоком, концентрируясь в глазах.
Открыть.
Мир вспыхнул.
Если главное поместье Шан Гуаня сияло стерильной, пугающей чистотой закона, то здесь царил хаос. Но это был живой хаос. Я видела зеленые нити жизненной силы, пульсирующие в корнях старой сливы, которая была жива, просто спала глубоким сном. Я видела серые пятна застоя в углах двора, где скапливалась старая листва. Я видела красные искорки агрессии в зарослях дикого шиповника, который душил более слабые растения.
Это было не кладбище. Это был больной, которого просто давно не лечили.
— Ну что ж, — сказала я сама себе, поднимаясь. — Если муж не хочет меня видеть, у меня будет много свободного времени.
Работа — лучшее лекарство от тревоги. Я нашла в сарае старую метлу, ведро и тряпку, которая, кажется, помнила еще правление предыдущего Императора.
Первые два часа я выметала пыль из комнат. Я чихала, кашляла, но продолжала работать с методичным упрямством. Я вымыла полы, пока вода в ведре не стала черной, а мои руки не покраснели от холода. Я оттерла окна, впуская внутрь скупой зимний свет.
Когда с домом было покончено, я вышла в сад.
Снег был неглубоким — здесь, на скале, его сдувало ветром. Я прошла к старой сливе, касаясь её шершавой коры.
— Ты голодна, — прошептала я, чувствуя, как дерево слабо отзывается на мое прикосновение. Почва здесь была истощена.
Я опустилась на колени и начала разгребать снег и прелую листву у корней. Мои пальцы, привыкшие к тонкой работе с весами и иглами, теперь погружались в холодную землю. Но мне это нравилось. Земля не лжет. Она либо дает жизнь, либо забирает её.
Внезапно мое «Зрение Истины», которое я постоянно держала, дернулось.
В дальнем углу сада, там, где бамбук рос особенно густо, я заметила странное свечение. Не зеленое, как у живых растений, и не серое, как у мертвых. Оно было... фиолетовым. Едким, пульсирующим, как больной нарыв.
Я нахмурилась. В доме Верховного Судьи, где каждый сантиметр пространства должен быть защищен барьерами от зла, такая аура была нонсенсом.
Я подошла ближе, продираясь сквозь сухие стебли бамбука.
Энергия исходила из земли, у самого подножия каменной стены, отделяющей мой двор от внешнего мира. Снег здесь не лежал — он таял, едва касаясь земли, образуя грязную лужу.
Я присела на корточки. Запах. Едва уловимый, сладковатый, напоминающий запах гниющих фруктов и миндаля.
Я достала из рукава серебряную шпильку — ту самую, которой скрепляла волосы. Осторожно разрыхлила землю.
Из грязи показался росток. Он был черным, с тонкими, как вены, фиолетовыми прожилками. На верхушке набухал бутон, похожий на глаз змеи.
Мое сердце пропустило удар.
«Трава Шепчущего Безумия».
Я отдернула руку, едва не выронив шпильку.
Это растение не растет само по себе. Оно редкость, запрещенная в трех царствах. Его пыльца не убивает мгновенно. Она действует медленно, проникая в каналы Ци, вызывая галлюцинации, паранойю, вспышки гнева, а затем — полное искажение духовного ядра.
И оно росло здесь. В саду жены Верховного Судьи.
Кто его посадил?
Я огляделась. Стена была высокой, но для опытного практика перемахнуть через неё не составило бы труда. Земля вокруг была рыхлой — его посадили недавно. Может быть, неделю назад. Может, две. Как раз тогда, когда стало известно о нашей помолвке.
От лица Шан Гуаня
Есть три вещи, которые ненавидит Небесный Судья: ложь, хаос и запах паленой плоти демонов. Сегодня в моем кабинете присутствовали все три.
Я сидел за столом в Башне Вердиктов, массируя виски. Боль пульсировала за глазами, тупая и ритмичная, словно кто-то забивал мне в череп раскаленные гвозди. Это была цена. Цена за то, что в человеческом теле течет наследие ледяного дракона. Моя сила была моим оружием и моим палачом. Чем больше я ее использовал, тем сильнее лед сковывал мои меридианы, вызывая эти приступы мигрени, от которых не помогали обычные снадобья.
— Говори, — бросил я, не открывая глаз.
Передо мной, дрожа всем телом, стоял начальник речной стражи. От него пахло тиной и страхом.
— Господин Верховный Судья... — начал он, заикаясь. — Мы... мы нашли еще троих. У излучины Белой Реки.
Я открыл глаза. Стражник дернулся, словно его ударили хлыстом. Я знал, какое впечатление производят мои глаза во время приступа — вертикальный зрачок сужается в иглу, а радужка светлеет до цвета мертвой зимы.
— Состояние тел? — спросил я, игнорируя его ужас.
— Такое же, как и у первых двух, — прошептал стражник. — Они... они не просто мертвы, господин. Их духовные оболочки разорваны изнутри. Словно они сошли с ума перед смертью и начали пожирать сами себя. Вода вокруг них была черной.
Я медленно постучал пальцами по столу. Черное дерево отозвалось глухим стуком.
Пять речных духов за неделю. Духи воды — существа мирные, почти бесплотные. Убить их сложно. Заставить их сойти с ума и самоликвидироваться — это не просто убийство. Это темный ритуал. Или эксперимент.
— Следы яда? — спросил я.
— Наши лекари ничего не нашли. Они говорят, это похоже на искажение Ци. Спонтанное.
— Спонтанное искажение у пяти духов в разных частях реки одновременно? — Я усмехнулся, и температура в комнате упала еще на пару градусов. На чернильнице появилась изморозь. — Ты держишь меня за идиота, капитан?
Стражник упал на колени, ударившись лбом об пол.
— Никак нет! Господин судья, помилуйте! Мы обыскали всё дно. Мы нашли только... вот это.
Он дрожащей рукой протянул мне сверток из промасленной ткани.
Я жестом приказал положить его на стол. Развернул ткань с помощью Ци, не желая касаться улики руками.
Внутри лежал кусок керамики. Осколок кувшина. На нем сохранилась часть росписи — странный, извивающийся узор, напоминающий змею, кусающую свой хвост. И едва уловимый запах. Сладкий. Приторный. Как гнилой миндаль.
Мои ноздри раздулись. Я знал этот запах. Он был едва уловим, скрыт за ароматом речной тины, но мое обоняние, обостренное драконьей кровью, не могло ошибиться.
Это был запах алхимии. Запретной, грязной алхимии, которая вмешивается в разум.
Я откинулся на спинку кресла, чувствуя, как гнев смешивается с ледяной болью в голове.
В столице появился кто-то, кто создает яды, сводящие духов с ума. Кто-то очень умелый и очень осторожный.
Мысль, острая как бритва, тут же метнулась к единственному человеку в моем доме, который имел отношение к подобным вещам.
Лин Юэ.
Дочь Лин Чжэна, человека, который написал трактат «О 108 способах изменения сознания с помощью трав». Человека, которого я лично лишил титула и едва не отправил на плаху за эксперименты с запрещенными веществами.
Я спас его жизнь только потому, что когда-то его отец спас моего деда на поле боя. Долг крови. Самый тяжелый из оков. И теперь этот долг привел в мой дом его дочь.
Случайность ли, что смерти духов начались за неделю до её прибытия? Или клан Лин решил отомстить Империи, начав свои эксперименты прямо у меня под носом?
— Убирайся, — тихо сказал я стражнику. — Усилить патрули. Если найдете еще хоть один осколок или труп, докладывать мне лично. Немедленно.
Капитан вылетел из кабинета, словно за ним гнались демоны Бездны.
Я остался один в гулкой тишине огромного зала. Боль в висках усилилась. Я открыл ящик стола и достал пузырек с ледяными пилюлями. Вытряхнул на ладонь две штуки, проглотил, не запивая. Холод разлился по пищеводу, немного притупляя огонь мигрени, но не убирая его полностью.
В дверь тихо постучали.
— Войди, — разрешил я.
Появился управляющий Чэнь. Старый лис двигался бесшумно, его лицо было непроницаемой маской. Он был со мной с тех пор, как я принял пост Судьи, и был единственным, кого я мог терпеть рядом в моменты слабости.
— Отчет о делах поместья, господин, — он положил стопку свитков на край стола.
— Оставь это. — Я потер переносицу. — Что делает наша... гостья?
Чэнь замер на секунду.
— Госпожа Лин?
— У меня есть другие гости? — Я бросил на него острый взгляд. — Перестань юлить, Чэнь. Она рыдала? Требовала шелковые простыни? Пыталась подкупить стражу, чтобы отправить письмо папочке?
Я ждал именно этого. Избалованная дочь аристократа, внезапно оказавшаяся в ссылке в продуваемом всеми ветрами сарае. Обычно они ломаются в первый же день. Начинают истерить, угрожать самоубийством или, наоборот, пытаются соблазнить меня, чтобы улучшить свое положение.
Чэнь кашлянул.
— Нет, господин. Она... убиралась.
Я замер, не донеся руку до виска.
— Что делала?
— Убиралась, — повторил Чэнь, и в его голосе промелькнула нотка странного уважения, что мне сразу не понравилось. — Она вымела весь павильон, вымыла полы. Сама. Без слуг. Потом она полдня провела в саду, копаясь в земле у старой сливы.
— Ищет тайники? — подозрение вспыхнуло мгновенно.
— Не похоже, господин. Она просто... рыхлила землю. Ухаживала за деревом.
— А еда?
— Съела всё, что принесли. Не жаловалась. Не просила добавки. Не пыталась заговорить со стражей у ворот.
Я нахмурился. Это не укладывалось в картину. Либо Лин Юэ была святой, в чем я сильно сомневался, зная её гнилую породу, либо она была невероятно хитрой актрисой.
— Это маска, — сказал я твердо, больше убеждая себя, чем управляющего. — Она знает, что я слежу. Она хочет усыпить мою бдительность, притворившись покорной и неприхотливой овечкой. Отец научил её терпению.
Три дня я провела в заточении.
Управляющий Чэнь не лгал, и Шан Гуань не бросал слов на ветер. Вокруг моего Бамбукового Павильона возвели барьер. Я видела своими глазами мерцающую, полупрозрачную стену из лазурной энергии, которая гудела, как рассерженный улей, стоит только подойти ближе чем на три шага.
Барьер Молнии Пяти Элементов. Грубая, но эффективная работа. Если бы я попыталась просто перешагнуть границу, меня бы ударило разрядом такой силы, что я, возможно, и не умерла бы, но валялась бы без сознания несколько дней, дымясь, как подгоревшая утка.
Но у любого замка есть скважина. А у любой магической печати — «Глаз», точка, где потоки Ци сходятся и переплетаются.
Я сидела на крыльце, кутаясь в старую шаль, и смотрела на барьер. Мои глаза жгло от напряжения. «Зрение Истины» работало на пределе.
— Ты был зол, когда ставил его, муж мой, — прошептала я, наблюдая за пульсацией энергии.
В плетении заклинания были прорехи. Крошечные, незаметные для обычного заклинателя, но очевидные для меня. Шан Гуань был силен, невероятно силен, но его сила была стихийной, яростной. Он строил стены из гранита, не заботясь о том, что между камнями остаются щели для ветра.
Я должна была выйти.
За эти дни я изучила каждый сантиметр своего двора, но ответы на мои вопросы лежали за его пределами. Кувшин с «Травой Шепчущего Безумия» все еще был спрятан под полом моей спальни, и его присутствие жгло мне ноги сквозь доски. Мне нужно было знать, откуда она взялась. Мне нужно было попасть в библиотеку.
В доме моего отца библиотека была скудной — только рецепты ядов и торговые книги. Но Облачная Резиденция... Говорили, что в библиотеке Небесного Судьи хранятся архивы за триста лет. Там должны быть записи о поставках редких растений, отчеты о конфискате и, возможно, упоминания о том, кто в столице балуется запретной ботаникой.
Я встала и подошла к барьеру.
Сердце колотилось где-то в горле. Теория — это одно. Практика — совсем другое. Если я ошибусь в расчетах хоть на волосок, меня поджарит.
— Вдох, — скомандовала я себе. — Выдох.
Мир превратился в схему. Я увидела синюю нить, которая вибрировала чуть медленнее остальных. Вот она. Слабое звено. Разрыв в ритме, вызванный, вероятно, тем, что в момент создания печати у Шан Гуаня болела голова.
Я подняла руку, концентрируя крохи своей духовной энергии на кончиках пальцев. Я не стала ломать стену. Я просто... раздвинула нити. Мягко, как раздвигают шторы.
Барьер зашипел. Искры посыпались на снег, но удара не последовало. Образовалась узкая щель. Достаточная, чтобы проскользнуть боком.
Я шагнула. Волоски на руках встали дыбом от энергии молний. В носу запахло озоном. Шаг. Еще шаг. Я оказалась снаружи.
Барьер сомкнулся за моей спиной с легким хлопком. Я выдохнула облачко пара. Я сделала это. Я обманула магию Ледяного Дракона.
Ощущение триумфа смешивалось с липким страхом. Теперь я нарушительница. Если меня поймают...
— Просто не попадайся, — сказала я себе, поплотнее запахивая накидку.
Я выбрала время, когда слуги меняются сменами. Солнце стояло высоко, заливая резиденцию ослепительным зимним светом. Я двигалась тенями, прячась за колоннами галерей и декоративными скалами.
Моя цель находилась в восточном крыле — огромное здание с крышей в виде раскрытой книги. Библиотека Небесных Свитков.
К моему удивлению, стражи у входа не было. Видимо, Шан Гуань полагал, что никто в здравом уме не пойдет воровать книги, когда в сокровищнице полно золота. Или же он считал, что защита самого поместья достаточно надежна.
Я толкнула тяжелую дверь. Она открылась бесшумно, на хорошо смазанных петлях.
Внутри царил полумрак и тот самый запах, который я любила больше всего на свете — запах чернил, сухой бумаги и вековой мудрости.
Зал был огромен. Полки уходили вверх на десятки метров, теряясь в темноте сводов. Здесь было тихо, только где-то вдалеке капала вода в клепсидру, отмеряя время.
Я не стала терять ни секунды. Мне нужен был раздел ботаники и реестры конфиската.
Я бродила между стеллажами, скользя пальцами по корешкам книг. «Флора Южных Болот», «Трактат о Огненных Лотосах», «Яды и противоядия клана Тан»...
Наконец я нашла то, что искала. Старый, потрепанный свиток: «Редкие и запрещенные виды растений Северных Пустошей».
Я развернула его, руки дрожали от волнения.
Вот оно. Рисунок, выполненный тушью с пугающей точностью. Черный стебель, фиолетовые прожилки. «Трава Шепчущего Безумия. Произрастает на местах массовых казней или битв, где земля пропитана кровью и страхом. Используется темными сектами для создания Эликсира Хаоса. Полностью уничтожена в Империи указом от 45 года правления династии Цинь...»
Уничтожена. Как же.
Я жадно читала описание свойств. «...вызывает искажение Ци, которое невозможно отследить обычными методами. Жертва теряет рассудок, становясь агрессивной, а затем её духовное ядро взрывается».
Это подтверждало мои догадки. Тот, кто посадил эту дрянь у меня в саду, готовил оружие.
Внезапно я услышала звук, от которого кровь застыла в жилах.
Скрип двери. Шаги. Тяжелые, уверенные шаги.
Бежать было некуда. Я находилась в тупиковом проходе между секциями «История» и «Право».
Я попыталась свернуть свиток, но руки предательски дрогнули.
Шаги приближались.
— Я думал, крысы предпочитают амбары, а не библиотеки, — раздался голос, холодный и спокойный, как поверхность замерзшего озера.
Я медленно обернулась.
Шан Гуань стоял в проходе, загораживая собой свет. Он был одет в дорожный плащ, подбитый темным мехом, на плечах еще лежал не растаявший снег. Он вернулся раньше. Или вообще не уезжал.
Его лицо было непроницаемым, но в глазах плясали опасные огоньки.
— Как ты вышла? — спросил он тихо. Слишком тихо.
Я выпрямилась, прижимая свиток к груди, как щит. Лгать было бессмысленно. Отрицать очевидное — глупо.
Свиток, который я украла… одолжила, поправила я себя мысленно, жег мне руки. Я сидела при свете единственной свечи, вчитываясь в тусклые иероглифы, описывающие свойства «Травы Шепчущего Безумия».
Чем больше я читала, тем сильнее холодело внутри.
«Яд действует в три этапа. Первый: сладкий сон. Жертва чувствует эйфорию. Второй: ледяной озноб. Тело начинает отвергать собственную Ци, воспринимая её как враждебную стихию. Третий: взрыв ядра. Разум рушится, превращаясь в хаос, и духовная энергия детонирует».
Самое страшное было в приписке на полях, сделанной кем-то сотню лет назад: «Ни в коем случае не использовать согревающие эликсиры на второй стадии. Огонь ускоряет распад».
Я посмотрела на пол, под которым был спрятан кувшин с растением. Кто-то выращивал здесь смерть. И этот кто-то был очень терпелив.
Снаружи завыл ветер, и вместе с ним до меня донеслись звуки, которых не должно быть в спящем поместье. Крики. Топот ног. Звон металла.
Я погасила свечу и подошла к окну.
В главном дворе Облачной Резиденции, обычно погруженном в строгий полумрак, сейчас полыхали факелы. Десятки слуг бегали туда-сюда, как муравьи, чей муравейник разворошили палкой. Я видела, как стражники в лазурных доспехах внесли кого-то на носилках.
Кого-то очень важного. Или очень опасного.
Я прищурилась, активируя «Зрение Истины». Расстояние было большим, но ауру умирающего существа невозможно спутать ни с чем.
На носилках лежал не человек. Это был сгусток текучей, переливчатой энергии. Дух воды. Вероятно, тот самый свидетель или пострадавший, о котором говорилось в отчетах Шан Гуаня.
Его аура была ужасающей. Она пульсировала черно-фиолетовым светом, и эти всполохи были мне знакомы. Они точь-в-точь повторяли узор на листьях проклятой травы в моем подполе.
— Второй этап, — прошептала я, прижимая ладонь к холодному стеклу. — Ледяной озноб.
Я видела, как вокруг носилок суетятся лекари в белых халатах. Я видела их ауры — ярко-красные и оранжевые. Огонь. Они собирались использовать огненную магию или согревающие пилюли, чтобы спасти замерзающего духа.
— Нет... — выдохнула я. — Не делайте этого.
Если они дадут ему «Пилюлю Солнечного Жара», он умрет в муках через минуту. И тайна смертей в реке умрет вместе с ним.
Я метнулась к двери, но замерла, схватившись за ручку.
«Если ты еще раз выйдешь из павильона без разрешения, я поставлю такой барьер, который не сможет взломать даже сам Император».
Слова Шан Гуаня звенели в ушах. Он не шутил. Если я сейчас выбегу туда и начну кричать, что лекари — идиоты, меня никто не послушает. Я — дочь отравителя. Мое вмешательство расценят как попытку добить свидетеля.
Шан Гуань казнит меня на месте. Или запрет в темнице до конца дней.
Но если я останусь здесь... Дух умрет. И, возможно, Шан Гуань никогда не найдет настоящего преступника.
Я заметалась по комнате.
— Думай, Лин Юэ. Думай. Ты не воин. Ты не герой. Ты аптекарь.
Я не могу остановить лекарей. Но я могу дать им альтернативу.
Я бросилась к своему мешочку с инструментами. Что у меня есть? Сушеная мята, корень солодки, немного снежного лотоса (жалкие крохи), бамбуковый уголь.
Мне нужно было что-то, что стабилизирует Ци, не нагревая её. Что-то, что свяжет токсин и выведет его, как губка.
Бамбуковый уголь. Он отличный поглотитель ядов. Но сам по себе он слаб. Его нужно особо очистить.
Взгляд упал на кувшин с водой. Вода здесь, в горах, была насыщена Инь-энергией. Это хорошо. Но мне нужна закваска.
Я вытряхнула все содержимое своих запасов на стол. Мои руки двигались сами собой, повинуясь годами отточенным жестами.
Растереть уголь в пыль. Смешать с соком алоэ (благо, горшок с цветком стоял на окне, полумертвый, но живой). Добавить три капли моей собственной крови — как связующее звено, ведь у меня нет духовных камней для усиления.
Получилась густая, черная паста. Выглядела она отвратительно. Пахла землей и железом.
— Этого мало, — пробормотала я. — Это лишь замедлит распад. Нужно что-то, что обманет яд.
Яд реагирует на жар. Значит, нужно дать ему холод, но такой, который не заморозит пациента насмерть.
Мята. Много мяты. И...
Я выбежала на крыльцо, не заботясь о том, что я босиком. Сорвала несколько молодых побегов бамбука, пробивающихся сквозь снег. В них, в самой сердцевине, текла жизнь, пережившая зиму. Холодная жизнь.
Вернувшись, я быстро выжала сок из побегов, смешала с пастой и скатала три неровные, уродливые пилюли.
Они были готовы.
Теперь — как их передать?
Я услышала шаги на тропинке, ведущей к моему павильону. Кто-то бежал. Тяжело, с хрипом.
Я приоткрыла дверь. В свете луны я увидела управляющего Чэня. Старик, обычно невозмутимый, сейчас выглядел растрепанным. Он бежал не ко мне — он бежал к колодцу, который находился недалеко от моего забора. Видимо, лекарям срочно понадобилась «мертвая вода» для разведения своих огненных настоек.
Это был мой шанс.
Я накинула шаль, скрывая лицо, и шагнула к границе барьера.
— Дядя Чэнь! — окликнула я его шепотом.
Старик вздрогнул, выронив ведро. Он обернулся, щурясь в темноту.
— Госпожа Лин? — Его голос дрожал. — Вернитесь в дом! Сейчас не до вас. В поместье беда...
— Я знаю, — быстро сказала я, подходя вплотную к мерцающей стене. — Я вижу ауру. Это яд «Холодного огня», верно?
Чэнь замер.
— Откуда...
— Неважно. Слушайте меня внимательно. Лекари сейчас хотят дать ему «Солнечный Жар» или настойку огненного корня.
— Да, — кивнул Чэнь, растерянно моргая. — Дух замерзает. Ему нужно тепло...
— Нет! — я почти крикнула, но тут же понизила голос. — Тепло убьет его. Яд маскируется под холод. Если дать ему огонь, он взорвется.
Чэнь смотрел на меня с сомнением. В его глазах читалось: «Что может знать эта девчонка, дочь шарлатана, чего не знают имперские врачи?».