Сновидица для ледяного герцога

Глава 1

Я сидела у окна своей спальни и смотрела, как метель медленно пожирает последние очертания сада. Снег летел почти горизонтально, гонимый ветром, словно сам мир решил стереть всё, что осталось от поместья Хартли. Перо застыло над бумагой. Чернила в чернильнице начинали густеть — в комнате было так холодно, что я видела своё дыхание.

«Принц поднялся по сверкающей лестнице, и сердце его...»

Я перечитала строчку и медленно скомкала лист. Какое сердце? Какой принц? Слова звучали пусто и глупо, как детская сказка, рассказанная не к месту и не ко времени. За окном бушевала настоящая буря, в доме не хватало дров на все комнаты, а я сидела и писала про выдуманных принцев, карабкающихся по таким же выдуманным лестницам.

Мама всегда говорила, что у меня слишком богатое воображение. Что я живу в своих историях больше, чем в реальности. Может, она была права.

— Мисс Эмма!

От неожиданности я вздрогнула так сильно, что перо выпало из пальцев и оставило чернильную кляксу на столе. Молодая служанка стояла в дверях, держась за косяк обеими руками, словно боялась войти дальше. Лицо её было белым, как снег за окном.

— Ваша матушка, — выдохнула она. — Ей... Ей стало хуже. Очень плохо.

Мир сжался до этих слов.

Я бежала по коридору, даже не чувствуя холодного пола под босыми ногами. Дверь в материнскую спальню была приоткрыта, и оттуда тянуло заваренными травами — ромашка, мята, что-то ещё — и под ним другой запах, затхлый и пугающий, который я не хотела называть, но знала.

Так пахло дыхание смерти.

Мама лежала в постели, такая маленькая и хрупкая под грудой одеял, что казалась не живым человеком, а тенью, которую вот-вот развеет ветер. Веки её подрагивали. Дыхание было неровным, хриплым, с долгими паузами между вдохами.

— Мама. — Я упала на колени рядом с кроватью и взяла её руку. Она была такой холодной, что я испугалась. — Я здесь. Я с тобой. Ты слышишь?

Она открыла глаза — медленно, с усилием. Взгляд был мутным от боли и овладевшего ею в последние месяцы беспамятства, но когда он нашёл меня, в нём появилось что-то резкое. Почти испуганное.

— Эмма, — прошептала она, и голос её был тише шелеста бумаги. — Моя девочка… Моя милая девочка…

— Не говори, — попросила я, сжимая её пальцы, пытаясь согреть их своим теплом. — Отдыхай. Сейчас я почитаю тебе что-нибудь. Ты же любишь, когда я читаю, правда? Ничего страшного, всё обойдётся, сейчас только найду… Ах, да где же они!

Я уже тянулась к листкам на тумбочке — к своим недописанным историям, которые всегда могли отвлечь маму от боли — но она остановила меня. Пальцы её вдруг сжались вокруг моего запястья с неожиданной, отчаянной силой.

— Хватит сказок, дитя. — В голосе появилась острота, которой не было секунду назад. — Пора узнать правду.

Я замерла, чувствуя, как холод ползёт по спине. Доктор, что навещал нас давным-давно, уже тогда предупреждал, что при её недуге возможен бред. Но я не думала, что этот миг настанет.

— Какую правду? — осторожно спросила я, чтобы не раздражать её.

Мама не ответила сразу. Отпустила моё запястье и медленно, дрожащими руками потянулась к своей шее. Там, под воротом ночной рубашки, я увидела блеск тонкой цепочки. Никогда раньше не замечала её — она всегда носила платья с высоким воротом, даже теперь настаивала, что должна носить воротничок поверх ночной сорочки. Цепочка всегда была спрятана.

Она стянула её через голову, и движение это далось с таким трудом, что я хотела помочь, но она словно не заметила, всё тянула и тянула.

На цепочке повис медальон — старинный, потемневший от времени, размером с крупную монету. На поверхности были выгравированы какие-то узоры — руны, может быть, или просто орнамент — но в полумраке комнаты я не могла разобрать их.

— Надень, — прошептала она, протягивая мне цепочку.

— Мама, я не понимаю...

— Надень его. Прямо сейчас. — Голос её стал резче, почти приказным, и я никогда не слышала такого тона от неё раньше.

Руки мои дрожали, когда я брала медальон. Металл был ледяным на ощупь, будто никогда не касался человеческого тепла. Что-то в нём казалось неправильным. Я застегнула цепочку на шее, медальон лёг на грудь тяжёлым грузом.

И в тот же миг он вспыхнул.

Не тёплой желтизной фонаря или камина, а резкой и холодной синевой, как зимний рассвет над замёрзшим озером. Свет ударил мне в грудь, и я почувствовала жжение, словно кто-то приложил раскалённое железо к коже. С криком я схватилась за цепочку, пытаясь стянуть её, но медальон не снимался. Словно цепочка сама срослась с моей кожей, тянуть было больно.

— Что это?! — Я дёргала цепочку снова и снова, паника поднималась в горле. — Мама, что ты сделала?!

Она схватила меня за руку — обе руки — и притянула ближе. Она совсем ослабла, но отчаяние придавало сил.

— Слушай меня, — выдохнула она, и каждое слово давалось ей с видимым усилием. — Слушай внимательно, потому что у меня нет времени. Наш род... род Хартли... в долгу перед ними. Двести лет назад твоя прапрабабка заключила договор с родом Фростборнов. Они спасли нас от полного разорения, от нищеты и бесчестия хуже нынешних. А мы поклялись служить им. Принесли обет и скрепили его магией.

— Служить? — Я не узнавала собственный голос — он был высоким, испуганным. — О чём ты говоришь? Магия — это же просто сказки, мама! Ты сама всегда говорила...

— Я лгала! — Слова вырвались из неё почти криком, и она закашлялась — долго, мучительно. Я подалась вперёд, чтобы помочь, но она оттолкнула меня слабой рукой. — Хотела защитить тебя. Думала, если ты не будешь знать, если твой дар не проснётся, то можно успеть отправить тебя подальше... Но я ошибалась. Время вышло.

Дар? Какой дар?

— Магический долг передаётся по крови, — продолжила мама, и голос её становился всё слабее. — От матери к дочери. Всегда к дочери. Теперь он твой. Ты должна... ты должна поехать в Граундшир. К герцогу Фростборну. Он сам придёт за тобой. Уже скоро, я чувствую, недолго мне осталось…