Собери меня из осколков

Глава 1. Осколки / Фокс

Дорогие читатели! :)
Добро пожаловать в мир до событий книги "Райдер для Принцессы". Здесь будет много стекла и боли, потому что я хочу показать реальную жизнь, в которой подросткам иногда приходится принимать очень сложные решения. Фокс, Ли и Ви "рассказали" мне свои истории, давайте проживем их вместе?
Главы будут от лица повествующего героя (название в заголовке), будьте внимательны!

Фокс

Я уже не так уверен в том, что это была хорошая идея. Последний раз я был тут чуть меньше года назад, но ничего не изменилось. Все те же белые заштукатуренные стены, чистые с виду, но насквозь пропитанные словами и болью. Этого не видно, но я чувствую. Стерильный запах с примесью старины. Те же цветы в горшках: огромные, зеленые с чуть пожелтевшими по краям листьями – словно их задача попытаться как-то очистить все это пространство, превратить его в белый лист после каждого клиента. Или пациента. Окна, через которые едва попадает дневной свет. Коричневые шторы из прошлого века с мелким рисунком, от которого рябит в глазах.

Даже потолок не изменился. Он желтоватый с довольно большим разводом по центру. Это пятно расползается прямо от люстры и желтыми волнами расходится по всему потолку. Мне кажется, или оно стало больше с прошлого моего визита? А этот искусственный узор напоминает мне картинку из теста Роршаха. Забавно. Наверное, поэтому никто и не торопится делать здесь ремонт. Люстра бьет в глаза адски белым светом, и приходится щуриться, чтобы не выжгло глаза. Но я продолжаю смотреть в потолок. Только не на собеседника.

— Максим, давай представим, что ты пришел сюда впервые, — после долгой паузы говорит Татьяна, внимательно вглядываясь в меня.

В этот раз она попросила звать ее так — без отчества, хотя она явно в матери мне годится. Но, наверное, так сейчас модно, это ведь должно помочь нам «наладить контакт».

— Воображение у меня ни к черту, — не глядя хмыкаю я, складывая руки на груди и снова запрокидывая голову в потолок.

— Ты пришел сам, — спокойно продолжает она, доверительно наклонившись ко мне. — Это уже большой прогресс. Ты хорошо выглядишь!

Она сидит напротив на диване цвета жухлой травы и бархатной текстуры, который явно не прощает случайных отпечатков и прикосновений. Меня тошнит от этого болотного цвета. Но Татьяна словно и вовсе не замечает его и всего этого отвратительного пространства вокруг, ее взгляд сфокусирован на мне. Ей около пятидесяти, но выглядит она реально плохо: полная, опухшие лодыжки и пальцы рук, которые с трудом держат ручку, круглое, уже ползущее вниз под гравитацией лицо, волосы, собранные в пучок на затылке, полностью седые, костюм на несколько размеров меньше, чем нужно бы… Кажется, такая работа ее не щадит совсем. А может, это время не щадит никого.

— А вы вот плохо выглядите, Татьяна. Вам бы в отпуск, — грублю я.

В глазах мелькает удивление. Кажется, я ее смутил, но не обидел. Но не одному же мне быть под столь пристальным рассмотрением? Пусть будет взаимно.

— Максим, — снова произносит она мое имя, и я буквально чувствую в ее голосе это сварливое желание помочь.

Я же вроде за помощью и пришел. Тогда почему меня это так отчаянно злит?

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжает она, постукивая ручкой по блокноту. — Тебе всего восемнадцать, и тебе это еще пока простительно такое поведение. И я все понимаю и не обижаюсь, поверь, — она отклоняется на спинку, а мебель снова жалобно скрипит, заставляя меня поморщиться, — меня сложно уже чем-то удивить. Ты, наверное, думаешь, что мир вертится вокруг тебя.

Я резко перевожу на нее взгляд, оторвавшись от мыслей о том, на что же похоже это пятно на потолке. «Меня сложно чем-то удивить»… Она серьезно думает, что я пришел сюда удивлять? Каждый ее клиент приходит сюда, чтобы претендовать на самую интересную историю, что ли? Я пришел сюда со своей болью, но для нее я всего лишь «один из» с непримечательной историей.

— Но, Максим, к сожалению, это не так, — заканчивает она. — Нужно продолжать жить дальше и…

Чувствую, как зубы скользят друг по другу в попытке сдержаться, но мне это никогда особо не удавалось.

— Я, как никто, знаю, что мир не вертится вокруг меня, — выплевываю я горечь, накопленную за все это время. — И это вряд ли вообще когда-то так было.

Повисает пауза. Я жалею, что пришел. Черт меня дернул набрать ее номер на прошлой неделе. Я еще не готов. И так неприятно признавать очередную ошибку. Интересно, если я осмелюсь прийти сюда еще раз когда-нибудь, пятно все так же будет на своем месте?

Татьяна немного ерзает, явно занимая более удобную позу. Многострадальный диван жалуется, кажется, на весь этаж. Кто-то когда-то смазывал его механизмы вообще? Или это специально так сделано, чтобы я хотел сбежать отсюда каждую секунду.

— Тогда расскажи мне, что ты помнишь о том дне. И вместе мы разберемся со всем.

Она наконец усаживается, и я прикрываю глаза, расслабляя их и ловя умиротворение от тишины. Только часы на стене еле заметно отсчитывают секунды. Тик-так. Тик-так. В прошлый раз я продержался пятнадцать минут. Сейчас же прошло уже двадцать, и я даже разговариваю. Вполне неплохо. Мама будет мной гордиться.

…

Было солнечно. Один из тех осенних дней, когда ты можешь спокойно выдохнуть между постоянными и предсказуемыми, такими же, как график расписания автобусов, ливнями. Солнце уже не грело, хотя пыталось из-за всех сил, но осень брала свое, медленно, но верно подгоняя температуру в синюю шкалу термометра.

Глава 2. День, записанный на подкорке / Фокс

Фокс

Мы едем не спеша, отец и Рокси, как обычно, обсуждают какие-то интересные факты. Сегодня, например, почему-то они обсуждает самого большого лося. Я залипаю в телефоне, но внимательно слушаю, периодически подглядывая за ними.

— Самый здоровый лось, который когда-либо был зафиксирован в Сибири, весил больше шести сотен килограммов, — бросает факты отец.

— Не может быть! — удивленно восклицает малявка. — Это просто… невозможно.

Я усмехаюсь.

— Нет, правда! — Рокси поворачивается ко мне. — Это сколько же он должен съедать?

— Вот он и жрет целый день, — вставляю свое я.

— Представь, такой на трассе попадется, — говорит отец и задумчиво проводит рукой по волосам. — Выскочит и все. Слышал я много раз такие истории.

— В смысле «выскочит»? — переспрашивает сестра, а у самой глаза круглые-круглые. — Он с таким весом еле ходить должен!

— Это-то правда! — смеется отец, поворачиваясь к ней. — Должен. Но дело в том, что он не только ходит, но и бегает со скоростью пятьдесят километров в час!

Я прыскаю. Нет, дело не в том, что я это все знаю, нет. Дело в искренней, неподдельной реакции сестры на новую информацию. Она вызывает улыбку и какой-то трепет внутри. А может, просто я вышел из этого возраста, когда меня удивляло все вокруг?

— Надеюсь, нам по пути никогда не встретится лось, — подытоживает Рокси.

— И я, — соглашается отец.

— И я, - отзываюсь я.

А потом все как в тумане. Какой-то парнишка выскакивает на дорогу, машина виляет на встречку в попытке объехать. Мир кружится, звук тормозов. Глупая мысль о том, что этот парнишка даже на процент не напоминает лося. А потом резко тихо. Настолько тихо, как невозможно в принципе в природе.

…

Я распахиваю глаза и оказываюсь в своей постели.

Сегодня годовщина. 11 октября.

Сначала тебе кажется, что ты не можешь прожить и секунды в новой реальности, потому что осознание с дикой тяжестью давит на тебя, но потом внезапно осознаешь – прошел уже год. Он был настолько отвратительным, что я бы с радостью стер его из своей памяти. Проблема только в том, что, как только на меня вновь обрушится новость о случившемся, я снова должен буду прожить каждую секунду этого чертового года. Это неизбежно. Замкнутый круг. Потому что неизменно к факту события комплектом идут эмоции, которые ты испытываешь. Два в одном, так сказать, — по акции.

Первое время мы все делали вид, что ничего не случилось. Защитная реакция организма, когда он не может переварить все перемены скопом. Вещи по привычке стирались и складывались на свои полки, ключи от машины все так же висели на своем крючке, по воскресеньям была еженедельная уборка, а завтрак накрывался на прежнее число членов семьи. Вот только в глаза друг другу было невозможно смотреть, потому что ты не можешь ничем помочь, когда у тебя у самого огромная дыра в груди, а кровь еле-еле ползет по венам.

После таких снов — поправочка, воспоминаний —невозможно уснуть еще. Почему я из раза в раз проживаю этот день? Неужели недостаточно того единственного раза? Казалось бы, от ночи к ночи должно быть легче: дыхание ровнее, леденящий ужас должен сменяться равнодушием от неизбежного и предсказуемого, но нет… Все как тогда.

Сначала, просыпаясь так посреди ночи или под утро, я бродил, как призрак по дому, но через пару месяцев решил заняться чем-то полезным. Уходил в гараж и копался там, заканчивая работу отца. Делал что-то, лишь бы не утопать снова и снова в этих мыслях.

Но не сегодня. Я долго вглядываюсь в рябину за окном. Даже в темноте различаю густо-черные ягоды на раздуваемых ветром веточках. Интересно, когда птицы расправятся и с ними? Там во мраке идет своя жизнь, где властвуют ночь и луна. Колыхающиеся голые ветви деревьев, как в детстве, заставляют воображение работать на всю. Они отбрасывают причудливые тени на освещаемые луной участки подмерзшей травы. Холодно, вроде бы пусто, но жутко. И все же не так жутко, как тогда. После того дня мне не страшна сама ночь.

Спустя полчаса (или, как мне кажется, вечность) спускаюсь в гостиную. Спустя год наше совместное фото на своем месте: сразу, как заходишь, на стене напротив. Невозможно не заметить и не смотреть каждый раз.

На фото мне пятнадцать, а Рокси — семь. Примерно три года назад. Первое сентября, мы одеты на школьную линейку, на лице у Рокси сияет широченная улыбка: она еще не знает, что такое школа. Два огромных белых банта на хвостиках по бокам, белые колготки и черные туфельки, блузка с какими-то рюшами. Видно, что нее это целое событие. По моему же виду тоже все совершенно ясно: рубашка, наспех заправленная в брюки, висит на мне свободно, из одного ботинка торчат шнурки — меня торопили для фото, как всегда. Я явно не хотел фотографироваться, потому что недовольно усмехаюсь, искривив рот. Возможно, я даже не расчесал волосы, потому что… Да не важно, впрочем. Мама и папа тоже улыбаются, как и Рокси. Кто-то мог бы подумать, что я приемный. Но нет: те же карие глаза, что у отца, те же темные волосы и хитрый прищур в глазах. Отец крупный, но не высокий. Сильными руками, словно лапищами, стиснул нас в объятия на фото, а у самого улыбка до ушей и морщинки от глаз разбегаются к вискам. Видно, что мама зажата сильнее всех, но продолжает улыбаться. Наверное, в этом и смысл семьи: в тесноте, да не в обиде. На заднем фото припаркован папин Додж Челленджер в красном огненном цвете. Помню, как мы возились с ним после покупки полгода. Перелопатили вдоль и поперек, собрали красивую тачку. Я уже и не помню ее такой. Перед глазами только вид после аварии…

Глава 3. Вечный новинок / Ли

Ли

Середина октября — лучшее время, чтобы сменить школу.

— Ты должен выглядеть безупречно, Влад! — мама поправляет мне темно-зеленый галстук в клетку и оглядывает пристальным взглядом с ног до головы. — Первое впечатление самое важное.

А потом тихо добавляет:

— Особенно для таких, как мы.

— Боже, мам! — недоуменно отстраняюсь я не в силах поверить, что она снова за свое. — Мы в каком веке живем? И это не мой первый день в школе, я иду в девятый класс вообще-то. Просто напомню.

Мама берет со стола контейнер с обедом и молча кладет в мой рюкзак.

— Я знаю, но в прошлой школе тебе тоже было непросто, дорогой. И в той, что была до нее…

Ненавижу, когда она это вспоминает. Перед глазами проносятся сразу эти наглые лица высокомерных парней из параллели, которые в первый же день решили показать мне, что школа — не для таких, как я. Они вывели меня на задний двор за шкирку — точнее, я позволил это сделать, — а потом один из них достал из-за спины руку с кастетом. Благодаря отцу, который, слава Богу, не верил в то, что все можно решить диалогом, я умел драться. И в тот раз постоял за себя. Но вспоминать о визите к директору школы в первый же день все равно не очень приятно.

И если с кулаками ко мне больше не лезли, то вот с обзывательствами только так. «Узкоглазый», «китаеза», «прислуга» и прочая хрень. И это оседало внутри больнее, чем самый сильный удар под дых.

И в каждой школе после каждого нашего переезда было вот так.

— Пару дней, а потом все уляжется, — вставил свое слово отец, потрепав меня по волосам. — Но, если что, ты знаешь, что делать, да, парень?

Я кивнул. Может, все эти оскорбления не имели бы значения, если бы мои родители действительно были теми, кем хотели казаться. Но, увы, это не так. Дав русское имя своему сыну азиату, они надеялись, что это сделает мою жизнь в России легче. Ха-ха-ха. Надо ли говорить, что это было отдельной категорией насмешек надо мной?

Мы садимся в машину отца, крузак[1] последней модели, и выезжаем на проспект Ленина. Я практически не знаю город, потому что мы переехали пару недель назад. Но этот проспект, как я понял, — самая широкая улица, которая тянется от одного конца города к другому. В каждом городе, где мы жили, была такая улица. Окна нашей новой квартиры выходят ровно на площадь Ленина со всем ее оживленным движением. Вот этим я и занимался эти две недели после переезда: изучал улицу из окна, параллельно вникая в программу новой школы.

Здесь все относительно близко. До школы подать рукой, и я думаю, что через пару дней смогу уговорить отца дать мне больше свободы, потому что я вполне могу добираться до школы и обратно сам. А черный блестящий новенький крузак и азиаты внутри у главного входа в школу дают еще больше поводов для сплетен. Мне это не нужно.

— Волнуешься? — спрашивает отец, но глаза от дороги не отрывает: пока еще плохо знаком с местным движением.

— Немного, — честно признаюсь я.

— Мне жаль, что так вышло, Влад, — я поворачиваюсь к нему, — в смысле, что пришлось переехать. Опять. Я не понаслышке знаю, что такое уехать в другой город, даже страну, оставив друзей. Но такое случается…

— Да…

— Я уверен, что здесь у тебя точно все сложится, парень, — отец оптимистично вскидывает кулак в воздух.

— И я надеюсь, что у тебя тоже все сложится, пап.

Нет, правда, я все понимаю. Мой отец — бизнес-консультант в крупной компании, помогает ставить на ноги любой бизнес, разобраться в том, что идет не так. Но даже он можешь лишь выбрать из перечня компаний ту, с которой будет работать на этот раз. Работа классная, высокооплачиваемая, но, как всегда, приходится чем-то жертвовать. Например, постоянным местом жительства.

Мне довольно легко было расставаться с прежней школой в Екатеринбурге, потому что близких друзей там не было. Мы прожили там всего полгода. Отец довольно быстро завершил тот проект. До этого был Питер. Там мы жили четыре года. И мне нравилось ходить на занятия по дзюдо по вторникам и четвергам, а после — брать мороженое в ближайшем ларьке и гулять по Невскому до самого вечера. Я даже представлял, как обустрою свою жизнь там. Пока отцу снова не сказали переезжать.

Москва, Питер, Казань, Екатеринбург… Возможно, были еще какие-то города, которые я уже не помню. Я привык ни к кому и ни к чему сильно не привязываться. Мне в пору уже отмечать эти города на карте, представляя, будто я просто путешествую в поисках лучшего места.

Но в таком маленьком городе мы впервые. Хотя отец и описывал этот городок как центр IT-технологий и интересных стартапов, но верилось с трудом.

И, похоже, я плохо представлял себе жизнь тут, потому что даже и подумать не мог, что припарковаться будет негде. Отец включил аварийку и абсолютно по-дурацки остановился посреди дороги, напротив ворот школы.

— Удачи! — бросил он мне, но я уже выскочил из машины.

Я вдохнул полной грудью и поспешил слиться с толпой.

Школа внутри выглядит сильно просторнее, чем мне изначально показалось. Несмотря на то, что я побывал в стольких школах, я все равно терялся. С топографией у меня совсем не очень, поэтому я по-идиотски останавливаюсь прямо в проходе, пытаясь рассмотреть план этажа. Математика, кабинет номер восемь. Меня толкают в плечо и волной уносит по коридору. Мельком я успеваю заметить девчонку с темной копной волос, которая, расталкивая всех, бойко пробирается обратно к выходу. «Ну, удачи!» — думаю я и усмехаюсь.

Глава 4. Шипы / Ви

Если вам нравится книга, прошу вас поставить ей звездочку. Помните, вы вносите вклад в мой успех одним кликом! Спасибо:)

Ви

Осталось пару минут до выхода в школу, если, конечно, я не хочу опоздать. Но гора невымытой посуды после завтрака всей семьи и грязные пеленки после ночи сами себя не застирают.

— Влада, я поехал на работу, не могу опаздывать, ты же знаешь, — бросает мне папа, и входная дверь за ним быстро и шумно закрывается.

Ну разумеется, снова без меня.

— Папа, папа! — кричит Алиса и бежит за ним, поспешно натягивая шапку.

— Я же просила их не шуметь! — слышу гневный возглас мамы из спальни, она пыталась уложить Колю в кроватку, но попытка не увенчалась успехом, и Коля надрывно плачет.

Я вздыхаю и останавливаюсь на мгновение: секунда ничего не решит. День начался два часа назад, на часах почти восемь, и понедельник. Хотя зачем задаваться вопросом, какой день недели, если все дни как один? Чтобы не пропускать школу и уроки? Я уже не уверена, что это вообще имеет какое-то значение, потому что моих родителей не заботит моя учеба. Их заботит только то, насколько хорошо я сделала домашние дела и насколько хорошо сижу с детьми. У меня их двое: Алисе — восемь, а Коле — полгода. Говоря, что у меня их двое, я, конечно, не имею это в виду (хотя…). Это мои брат и сестра, но я во многом вырастила их сама, так что, в некотором роде, они и мои дети.

— Влада, отложи дела, помоги мне с Колей, — зовет мама. — Он много срыгивает сегодня и никак не хочет засыпать. Думаю, надо заканчивать кормить его грудью при условии, что он так хорошо есть прикорм…

Мама говорит еще что-то: не особо важное, чтобы слушать, и уходит на кухню. Но задача мне ясна. Слышу, как закипает чайник. Подхожу к кроватке и беру Колю, у которого сна ни в одном глазу и который уже ловко перевернулся на живот в попытках сбежать из этого дома. Сейчас он уже не плачет, а с интересом изучает бортики кроватки.

— Малыш, отсюда нет выхода, — морщусь я и беру его на руки.

Коля улыбается мне — он научился делать это несколько месяцев назад — и тянется рукой к лицу. Пока он изучает мой нос и норовит ткнуть пальцев в глаз, я стараюсь не смотреть на стрелку часов. Сегодня я однозначно выберусь из дома не раньше десяти. Стараюсь принять этот факт, хотя стоило бы уже смириться с этим, потому что тайм-менеджмент — в нашей семье дело совершенно гиблое, но я все еще лелею надежду в глубине души, что вот-вот все наладится и я вновь буду просто школьницей. Как это было до появления Алисы. А потом все изменилось.

Коля с интересом изучает комнату, пока я ношу его «столбиком» в попытках выпустить лишний воздух. Глажу его по спине и постепенно успокаиваюсь. Он ни в чем не виноват, ему даже сильнее не повезло, чем мне. Потому что у меня хотя бы была возможность почувствовать себя одним единственным ребенком в семье на целых восемь лет.

— Ну что? — мама аккуратно выглядывает из-за угла через двадцать минут.

— Пока ничего, — веду я плечом. — Но мы над этим работаем, да, Коль?

Малыш одобрительно зевает и кладет голову мне на плечо.

— Я тебе написала список дел на сегодня, он на холодильнике. И… — мама бросает быстрый взгляд в коридор. — Мне нужно сегодня съездить в мастерскую, отдать один из заказов, так что к полудню вернусь.

— Мам, — окликаю ее я, стараясь не потревожить Колю, мирно посапывающего у меня на затекающем плече. — Сегодня понедельник…

— Знаю, — разводит мама руками, — но я не могу ничего перенести, это срочно. Молоко в холодильнике. И… — она задумывается. — У вас же сегодня, в основном, технические предметы, да?

Киваю.

— Попросишь у кого-нибудь списать. Женщины в нашей семье не блистают умом, — напоследок говорит она и скрывается в ванной.

Хотела бы я знать, чем могу блистать… И могу ли вообще. Похоже, в материнстве я довольно неплоха, но не уверена, что после школы выйду замуж и рожу детей, потому что у меня и так двое. Интересно, будь у меня свободное время, чем бы я занялась? Несколько лет назад я ходила на курсы в художественную школу. Они длились четыре месяца. Мама очень не хотела лишний раз тратить деньги на «непонятную ерунду, которая не принесет никакой пользы», но папа настоял на своем. Первое время мне было непривычно держать в руках карандаш и кисть, а не губку для мытья посуды или нож для чистки овощей, но через месяц я втянулась и даже стала фантазировать о своих будущим работах, делать какие-то наброски. Терпение мамы закончилось на третьем месяце, потому что курс забирал меня у нее на целых два вечера в неделю, а Алиса как раз пошла в школу и начались первые простые задания. Пришлось наспех доделывать работу уже из дома, а сертификат об окончании курса мне прислали на почту, потому что никто не смог его забрать. На камерном маленьком выпускном пили чай и ели пиццу, мою любимую — с цыпленком барбекю. Но я только видела фото.

Чувствую, как Коля вздрагивает и понимаю, что делает он это уже во сне. Аккуратно перекладываю его в кроватку. На этот раз он не просыпается. Есть ли смысл предупреждать Асю, что я не приду сегодня или приду только на последний урок? Она уже даже ничего не пишет. Кажется, есть смысл поменять тактику и предупреждать ее тогда, когда у меня получается прийти на занятия…

Время до возвращения мамы проходит незаметно. За домашними делами оно вообще летит. Коля спит долго, за что я ему невероятно благодарна, и успеваю переделать почти все домашние дела. Я уже умею ловко ранжировать их по степени важности, чтобы выполнить с большей эффективностью. Сначала, пока малыш спит крепко, я быстро застирываю пеленки и отправляю их и часть грязной одежды в машинку. Потом приступаю к готовке обеда и, по возможности, ужина. Блюда у мамы простые, поэтому я знаю их уже наизусть. И за то время, когда делаю основные приготовления, успеваю даже повторить про себя теоремы по геометрии, если все же успею на последний урок. Пока овощи шкварчат на плите, успеваю перемыть грязную посуду, а потом бросаю взгляд на часы. Теперь шуметь не стоит, и я перехожу к мытью полов и протиранию пыли, изредка помешивая рагу и суп.

Глава 5. Без клише / Ли

Ли

Я кретин.

Я переживал о том, что меня будут гнобить в этой школе из-за фамилии и внешности, а беспокоиться надо было о своих софт-скилах. Нет, ну правда. Сказать, что я не знал, что ее семья малообеспеченная — бред, мне это разъяснил Глеб в первый же день. Сказать, что я легко поверил в то, что они с семьей переехали в новую квартиру — тоже бред. Дело было в том, что я просто хотел в это поверить. Искренне и однозначно.

Влада не была серой мышкой, хотя одевалась невзрачно и постоянно сидела на последней парте. Она явно не привыкла замалчивать свои обиды, взять даже первое ее появление при мне в классе и стычку со Скворцовым. Да это даже и стычкой назвать сложно, исходя из того, что я видел на эти несколько недель. Это была так — разминка, тренировка в колкостях. Эта девчонка явно бойкая и сильная духом, раз ей удается справляться и с домашними делами и уроками. И пусть кто-то унижал ее за это, оскорблял, пытаясь казаться лучше и важнее, но я видел суть. Владе непросто, очень непросто, но она справляется с трудностями так, как может, и достаточно успешно. А те, у кого в жизни из трудностей были слитые раунды в сетевой игре или потеря одного носка из пары, даже рядом не стояли, однако при этом явно чувствовали свое ложное, непонятно-откуда-взявшееся превосходство.

Я должен извиниться. Хотел как лучше, а получилось… как всегда. Вечером этого же «кретинского» дня я нашел Владу в соцсетях. Я воодушевленно принялся листать ее страничку, но через несколько секунд разочарованно откинулся в кресле. Там было только несколько постов-репостов с мотивирующими цитатами. Тут темное фото леса с дорогой посередине, по которой следует какой-то путник, а надпись гласит: «Дорогу осилит лишь идущий». И вторая картинка, где девушка смотрит в звездное небо, сидя на крыше многоэтажки: «Тебе жизнью уготовлено столько, сколько ты сможешь вынести.» Эта девчонка сильная, но, похоже, у нее нет никого, кто бы мог ее поддержать или с кем она могла бы просто поговорить, раз она постит такое. Хотя, конечно, я не считаю себе психологом.

Но я думал даже не об этом. Я смотрел на отсутствующую аватарку в полуживом профиле, и разочарование разливалось внутри. Она красивая, заметная, хоть иногда и сложно разглядеть на ее лице улыбку за вечно загруженным выражением лица, но я хотел бы иметь возможность смотреть на ее фото. Это было бы… приятно. Ну и да, отсутствие аватарки — для меня еще один звоночек о том, что человек закрыт в себе и своих проблемах.

Я не смогу ее изменить, не смогу ей чем-то помочь, но я должен извиниться. Я занес мышку над кнопкой «добавить в друзья» и замер. Я должен извиниться, но все же сделать это нужно лично. А потом можно и в друзья добавить.

Через пару дней, когда Влада снова появилась в школе и сидела на месте дольше пяти минут, я присел рядом.

— Ты не против? — осторожно уточнил я, а она встрепенулась, будучи занята каким-то конспектом.

— Нет, знаешь, многие думают, что это место — отстой, что сюда садят только отстающих или тех, кто вечно разлагает дисциплину, но… — она сделала голос чуть тише. — Отсюда видно все происходящее в классе и многое читаешь, как открытую книгу. Ну и, конечно, есть свои преимущества на контрольных.

Я растерялся. Не думает ли она, что я хочу сюда пересесть? Не то, чтобы я не хотел, вообще-то даже и хотел немного… Но все же рассадка делается классным руководителем неспроста, и рушить систему изнутри я не хочу, учитывая, что я тут всего пару недель. И на сколько — непонятно.

Поэтому я просто кивнул.

— Но ты, конечно, не за этим сел, — пожала она плечами и, не удостоив меня взглядом, уткнулась в конспект.

— Слушай, Влада, — начал я. — Я был не прав. Не хотел тебя обидеть, я знал, что о тебе говорят.

Влада замерла и чуть повернула голову в мою сторону.

— Но мне это не важно. Я никогда не сужу людей по сплетням. Но ты мне все разъяснила, поэтому вот.

— Что «вот»? — Влада посмотрела на меня спокойными зелеными глазами, и у меня неприятно засосало под ложечкой.

Только бы не облажаться.

— Я прошу у тебя прощения и хочу начать все с начала.

Она мнется, а пауза затягивается. Звенит звонок, я уже думаю, что пора оставить ее в покое, но она произносит:

— Я тоже наговорила тебе всякого. Извини. Не стоило так реагировать. Я не привыкла, что кто-то проявляет искреннее участие.

И тут у меня вырвалось:

— Может, когда-нибудь привыкнешь.

Я заметил, как она выдохнула, не ожидая такого ответа, но я быстро преодолел расстояние до своей парты и прилип к стулу. Вырвалось же!

Сосредоточиться на уроке получалось с трудом, мне все казалось, что мою спину сверлит взглядом кое-кто с темными волосами, заплетенными сегодня наспех в косичку. Может, это не она заинтересована в друзьях и тех, с кем можно поговорить, а я, раз выдаю такое. В рабочий настрой я вошел только после того, как в голове, как назойливая мелодия, начала звучать фраза мамы: «Нужно долго и упорно работать, чтобы чего-то добиться в жизни. Ничего не дается просто так. Особенно таким, как мы — в чужой стране и культуре». Это действовало весьма отрезвляюще.

Не знаю, что уж я там собирался «начать с начала» с Владой, потому что мы не разговаривали до конца дня. А потом еще несколько дней. И с каждым днем мне было все сложнее и сложнее подступиться к ней и завязать хоть какой-то разговор.

Глава 6. Дело отца / Фокс

Фокс

Первый снег выпал в середине октября, но окончательно укрыл землю только в начале ноября. Каждый раз осенью я с особым интересом наблюдал за тем, как обстоят дела на шиномонтажках, которые были на пути в школу. Как только появлялся снег, на следующий день около них скапливалась огромная очередь. Я восхищался и тем, какую выручки делают автосервисы в этот день, и недальновидностью людей, потому что менять резину нужно сильно заранее, как только температура уползает за ноль.

— Давай тоже сделаем у себя шиномонтажку? Закупим оборудование, будет дополнительный доход в сезон, — предложил как-то я отцу.

Тот, как сейчас помню, копался в коробке серебристого вольво, называемого многими «рабочей лошадкой» или «танком». Тачка, несмотря на поломку, была в отличном внешнем состоянии, и я тусовался рядом с отцом, пытаясь тоже разглядеть, что он там делает. Это было хорошее время, чудесное, насквозь пропитанное запахом машинного масла и отцовскими сигаретами «Винстон». С душевным разговорами наряду с отборным матом, когда что-то шло не так или не в срок.

— Хорошая идея, — согласился отец, и я воодушевленно закивал. — Но шиномонтажек в нашем районе и так много. Даже при полной загрузке в сезон, а это несколько дней в году, мы окупим оборудование через года два — три. Не хочу рисковать.

— Возьмем китайское, — пожал я плечами.

— Ага, оно отработает сезон и все по новой, — фыркнул отец. — Если делаешь, надо делать качественно и с умом.

Мне тогда казалось это гениальной идеей в дополнение к домашнему сервису отца, и я не сдавался.

— Давай будем брать у кого-то оборудование в аренду на эти дни?

— Уже теплее, — отец работал, не поднимая головы, лишь изредка протягивая руку мне за нужным инструментом. — Но, Макс, мы живем в глуши, мы явно будем последней шиномонтажкой на этой улице, кто до нас доедет?

Я молчал, разочарованный отказом отца.

— Город разрастется, посмотрим. Может, когда-нибудь. Пока и так работы хватает.

И твоя помощь точно не помешает. А пока принеси нам пару бутеров, сынок.

Я должен был расстроиться, как и всякий подросток, чью идею считают недостаточно хорошей, хотя в голове она выглядит как план-капкан. Но я не расстроился. Я знаю, отец прав. И это не было законом нашей семьи, это просто всегда было так. Он был своеобразной путеводной звездой для нас всех, плывущих в маленькой шлюпке к жизни с пометкой «счастье».

Если делаешь, делай хорошо уже то, что умеешь, а остальное приложится со временем и возможностями. Я многие годы вникал в то, что делал отец, хвала богу, он не скупился никогда на объяснения. Он не был молчуном или человеком «себе на уме», наоборот, всегда дотошно объяснял все мелочи. К пятнадцати годам я мог сам полностью разобрать и собрать практически любую популярную тачку. А потом он пустил меня к мотоциклам…

Как бы я хотел вернуться в то время. Сколькому я еще мог бы научиться у отца, о скольком мог бы спросить! Но это невозможно. И не потому, что чертовой магии не существует. Нет. Дело в том, что, даже если бы я вернулся туда, то рано или поздно нужно было бы все равно его отпустить. А я бы не смог. Это равносильно тому, что самому погасить путеводную звезду и остаться в кромешной темноте, не имея понятия, куда дальше плыть.

В этом году я не стал поступать в универ. Это было бы глупо, безрассудно и неправильно. Я принял это решение почти сразу после смерти отца, и тогда оно было продиктовано эмоциями, непониманием, как жить дальше, и полной потери опоры в этой жизни. Но с течением времени финансовая яма, куда мы катились довольно однозначно и быстро, ширилась, и стало понятно, что решение мое не столько эмоциональное, сколько необходимое в нынешних обстоятельствах. Я вышел на полный день в ту кафешку, «Молчание ягнят», в июне, после сдачи всех экзаменов. Но, черт, даже со всеми чаевыми выходило где-то сорок тысяч. Петр, владелец кафе, старался, как мог, для своих сотрудников, но этого все равно было для меня мало. Требуется, по меньшей мере, не меньше сотни тысяч в месяц, чтобы нам всем как-то существовать. А если мама вдруг не сможет работать даже полдня, то требуется еще больше.

Это был самый неприятный момент, когда я наконец взял себя в руки и сел вместе с мамой на кухне анализировать расходы. Вы когда-то делали это? Фиксировали каждую покупку, чтобы внести ее потом в таблицу и посчитать все-все? Если да, то вы понимаете, что я лично не понимал, какого хрена так много. Мама только устало терла глаза после того, как мы внесли все расходы, а потом вовсе закрыла лицо руками и откинулась на спинку. Хотелось просто стереть это понимание из памяти, забыть то, что мы только что увидели, и жить дальше. Только у нас бы ничего не вышло. Столкновение с реальностью было неизбежным, лобовым. Забавная аналогия, да?

Долго думать о том, где я могу заработать такие деньги, не пришлось. Я решил, что стоит попробовать продолжить дело отца. И хоть я никогда не чувствовал себя достаточно опытным и уверенным в вопросе ремонта тачек и мотоциклов, но ведь когда-то стоит начать. Учитывая то, что я уже закончил часть работы за отца в последние месяцы. Это не были заказы — так, небольшая реставрация, какие-то его мини-проекты, которыми он занимался для души. Но я их доделал и продал. Так было нужно.

Неделю я занимался тем, что приводил гаражный бокс отца в какое-то подобие рабочего места: перебирал запчасти и инструменты, расчищал рабочий стол, смазывал и отмывал подъемник, частично переделал освещение. В соседнюю комнату, где периодически ночевал отец, обессиленный после работы ночами и днями, я не заглядывал. Дни шли, а идеал все еще не был достигнут.

Глава 7. Новые знакомства / Фокс

Дорогие читатели! Эта история непростая, и очень сложно заходит на Литнете, поэтому очень прошу вас поставить звездочку, это очень поможет мне.

Фокс

Кажется, не зря я дал нашему дуэту с Татьяной второй шанс. После того, как ее диван перестал адски скрипеть, я даже лучше смог сосредоточиться на своих мыслях. Наши встречи теперь носили регулярный характер, и, спасибо государству, для меня, как для «жертвы трагедии», они были бесплатны.

— Так значит, вы потихоньку встаете на ноги? — спросила психолог после того, как я рассказал ей про автосервис.

Я поморщился. Я надеялся, что это так, но слишком уж все было нестабильно, и, хотя я не был суеверным, но боялся озвучить это вслух. Боялся спугнуть тот хрупкий каркас, который строил.

— Что-то вроде того. Пока рано судить…

Морозное солнце пробивалось сквозь окна, а через приоткрытую форточку веяло свежестью. Так обычно бывает весной, но почему-то такое же ощущение было у меня и сейчас.

— Может быть ты вспомнил что-то еще? — спустя несколько минут спросила Татьяна, и этот вопрос мне не понравился.

— Я ведь уже говорил, что помню все.

Она молча кивнула и принялась что-то строчить в своем блокноте. Что, черт возьми, она там пишет?..

— Ты сказал, что собираешься взяться за ремонт машины отца…

— Да.

— Почему?

— Потому что одна маленькая заноза в заднице зудит, — хмыкнул я и вновь посмотрел на пятно на потолке.

Нет, ремонт тут точно не планируется…

— Но ты мог сказать, что она не подлежит ремонту. Роксана все равно ничего не смыслит в машинах, — равнодушно пожала плечами Татьяна, но я не куплюсь на это.

Она никогда не спрашивает просто так.

— Мог. Но я не люблю врать. И не хочу врать ей, она ведь моя сестра, — тон мой был жестким, давал понять, что эту тему я не хочу продолжать.

— Но… — все равно копала дальше Татьяна, словно слой за слоем ковыряла затягивающую рану. — Может, ты испытываешь еще какие-то чувства? Может, сам хочешь починить машину, которая была так дорога твоему отцу? Или чувствуешь вину перед Роксаной? Может, есть что-то еще, Максим?

Я недоуменно посмотрел на нее. Определенно — нет. О чем эта женщина говорит?

— За что мне чувствовать вину? — переспросил я, но психолог неопределенно повела плечом. — Я бы эту рухлядь продал не глядя, но ее не купят в таком виде. Сдал бы на металлолом — так много за нее не дадут. Сделаю ее для Рокси, но, может, смогу потом получить за нее неплохие деньги.

— Понятно, — и она снова чиркнула что-то в блокноте.

— Что вы там пишите? — не выдержал я. — Нет, правда.

— Делаю пометки: о чем мы с тобой говорим, какая твоя реакция, то, над чем еще нужно поработать.

— Планируете меня починить, как Додж?

Мы встретились взглядами, и она смело держала удар.

— Типа того. Интересная аналогия, — ручка застучала по блокноту.

— Как будто изучаете меня под микроскопом, и мне это не нравится, — честно признался я и почувствовал, что злюсь. — Хотел бы я почитать ваши заметки обо мне, но уверен, что они мне не понравятся.

— Точно! — вдруг рассмеялась Татьяна, а я неуверенно заерзал на кресле, потому что такая реакция очень не в ее стиле.

— Ну скорее, ты ничего не разберешь, — продолжала она отшучиваться, — и в этом преимущество для меня.

— Надеюсь, ваши записи никогда не всплывут наружу. Скажем, лет через пятнадцать при приеме куда-то на работу, я бы не хотел увидеть ваш комментарий у работодателя.

— Это конфиденциально. Тем более, я не психиатр, — она пригладила волосы. — То есть ты не уверен, что будешь заниматься делом отца?

Взрослые такие странные. А психологи — тем более. Как я могу мыслить горизонтами десяти, двадцати лет, если я не знаю, что будет завтра? Как я могу что-то планировать в нынешней ситуации?

— Все может измениться. Жизнь непредсказуема.

— В этом ты прав, Максим.

— Знаете, что? А, может, вы тоже будете звать меня «Фокс»? Роксана переучила маму. «Максом» или, уж тем более, «Максимом» меня никто больше не зовет. Не хочу запутаться, — саркастично предложил я.

Она прищурила глаза, внимательно вглядываясь, пытаясь понять, серьезен я или нет. Мне нравится, когда люди изучают меня, потому что они тогда полностью вовлечены в процесс беседы, весь фокус внимания на мне и моих словах. А еще они думают. Много. А это для всех хорошо.

— Как скажешь, Фокс.

И вдруг я почувствовал удовлетворение. Прозвище, которое дала мне Роксана, прижилось, я с ним не просто смирился, я с ним уже сросся. Но не попытка ли это начать совершенно новую жизнь? Даже если так, не вижу ничего плохого.

— А твои друзья? Они тоже зовут тебя «Фокс» теперь?

Смех пробрал меня до костей. Друзья? Так не зовут тех, кто отворачивается от тебя в сложное время. У меня были друзья — я думал, что были, но никто из них не захотел хотя бы на время остановить свои веселые посиделки с пивом и девочками по вечерам. Люди почти всегда выбирают веселиться, потому что на сострадание и поддержку не просто требуется ресурс, но и эмпатия, и мозги.

Глава 8. Пробуждение чувств / Фокс

Дорогие мои читатели и коллеги! Приглашаю присоедиинться к моему телеграмм-каналу Ханна Сэнс Автор, где вы сможете чуть больше погрузиться в мир моих романов:)

Фокс

Алина выбрала какое-то уютное кафе недалеко от психолога. Когда мы разместились за небольшим столиком прямо у окна и взялись изучать меню, я наконец выдохнул. Я уже и забыл, каково это «быть с девушкой», знакомиться с кем-то, разговаривать нормально, а не препираться, как это делаем мы с Роксаной. Тут я чувствовал себя еще больше не в своей тарелке, хотя весь прошлый год прошел под этим лозунгом.

— Значит, вы любите зефирки?

Ну что я за придурок. Или глухой.

Алина посмотрела на меня поверх меню и прищурилась:

— Нет, определенно, не верю в то, что вы никогда не пробовали какао с зефирками. Это божественно.

— И, видимо, очень сладко.

— А вы имеете что-то против?

Не то, чтобы я сильно любил или не любил сладкое, отношений как таковых у меня с ним не было. Если на столе что-то было, я закидывал в рот, не задумываясь. Мог съесть вагон и маленькую тележку простого печенья или каких-то очень дорогих конфет с марципановой начинкой. Но, если на столе было пусто, я особо не горевал, даже не вспоминал о сладком.

— Я бы сказал, что мы со сладким в статусе «любовники без обязательств».

Девушка удивленно подняла бровь и отвела взгляд, но небольшой румянец точно проступил на щеках.

Черт, надо быть поскромнее в выражениях.

— Но я возьму это какао, если вы так его нахваливаете, — я попытался исправить ситуацию.

— Не пожалеете, ваши отношения со сладким выйдут на новый уровень.

Алина дерзко подмигнула мне. А она умеет держать удар!

В меню красовались мои любимые вафли. Вот уж что-то, а к вафлям у меня была слабость. Мама раз в неделю пекла вафли специально для меня, обычно это было после особенно паршивого дня, и невероятно поднимало настроение. Я выбрал вафли со сгущенкой и мороженым.

— Возможно, у меня случится гликемическая кома, — начал я, когда официант принял заказ, — но вы же знаете, что делать, да?

— В коме вы будете мне не так интересны, — деланно небрежно пожала плечами собеседница и взглянула мне прямо в глаза. — Но я тоже взяла те же вафли, что и вы.

Этого я, конечно, не услышал. Но точно услышал, что я ей интересен. Никогда девушки со мной не знакомились первыми. Обычно это делал я.

— Может, на «ты»? — предложила она после секундной паузы.

Я согласился.

— Значит, ты тоже ходила к Татьяне? — начал я в лоб, прервав игру в гляделки.

Алина задумалась, как ответить. Она сидела, положив ногу на ногу, вся аккуратная, интеллигентная, а еще невероятно заметная не только своей яркой одеждой, но и огненными волосами. Вся она словно была словно не с этой планеты — такая воздушная и легкая. Словно у нее нет никаких проблем, но я точно знал, они были.

На миг я подумал, что, если продолжу ходить к Татьяне, тоже смогу «исцелиться».

— Ходила, пару месяцев назад мы закончили сеансы, — Алина мягко заправила волосы за ухо, и маленькая сережка в виде солнца заиграла в лучах света. — Она мне очень помогла.

Я подумал, что не стоит уточнять, что именно случилось. По крайней мере — пока.

— И вы сразу нашли общий язык?

Алина поморщилась и скривилась. Ее такие сильные эмоции напоминали мне Роксану. И я невольно улыбнулся этой искренности.

— Нет, конечно, но она была…

— Единственным доступным психологом от государства, — понимающе закончил я.

Алина засмеялась.

— Да. Но я в конечном счете не пожалела. Вот, как видишь, даже пришла ее отблагодарить. Она задает правильные вопросы, иногда даже ты сам не понимаешь, зачем она это спрашивает. Думаешь, что она не в себе! А еще этот донельзя скрипучий диван, господи боже! Я думала, я не вынесу. Мне кажется, его скрип — отдельный вид пытки.

Теперь усмехнулся уже я, ведь она полностью озвучивала мои мысли:

— О да!

— Но сегодня он не скрипел.

— Я смазал его пару недель назад.

— Ты — спаситель моего слуха! Словно знал, что я приду.

И я улыбнулся. Так легко и совершенно необдуманно она это сказала, но от этого фраза не зазвучала менее приятно.

Алина тоже улыбнулась и опустила взгляд. Я заметил, что ресницы у нее густые и длинные-длинные, со светлыми кончиками. Но даже они не в силах скрыть удивительно зеленые глаза.

Нам вынесли какао, и неловкая пауза заполнилась моим шумным втягиванием напитка через трубочку. Да я ужасен. У меня нет никаких манер, Алина на фоне меня выглядит как аристократка: аккуратно придерживает трубочку тонкими пальчиками с нежным маникюром. У меня же руки черные и под ногтями тоже грязь, потому что я днями я разбираю тачки, и грязь уже не отмывается ничем, поэтому я прячу руки подальше — даже убрал их в карманы. Нет, все-таки лучше достать, а то как гопник сижу. Положу лучше на колени. Черт, так как солдат какой-то… Фокс, все плохо.