Собственность льва

Глава 1. Four Seasons

Покручивая в руках небольшую карточку, я улыбаюсь. Сегодня ровно год, как я решилась на отношения со своим парнем Димой. Он у меня вообще, если честно, подарок — красивый, высокий, мечта любой девчонки, только спросите! Еще бы. Он — самый лакомый кусочек на всей параллели. Изучает финансы, достаточно умный и веселый, обаятельный, еще и в футбол играет.

«А еще на Порше!» - вечно добавляет моя подруга Светка, а я глаза закатываю. Какая разница? Нет, машина у него действительно очень красивая, но я на него внимание обратила не поэтому. Дима единственный из многих «желающих» смог расположить меня к себе. К парням я отношусь с большой опаской, поэтому у нас и с ним пока ничего не было…так, только невинный поцелуи…Ну ладно. Не совсем они невинные, знаю, но я дальше «второй» базы его не пускаю — боюсь. Травмированный я человек, а травмы, как известно, всегда растут из детства. Которого у меня не было. Серьезно.

Если вас спросят о вашем детстве, вы, наверно, с ходу вспомните парочку забавных историй: лепили пельмени с бабушкой? Разрисовали стены в родительской спальне? Использовали гуталин вместо крема, чтобы за мамой повторить? Так вот. У меня этого всего тоже не было. Единственное хорошее, что я помню — это мягкого медведя кислотного, синего цвета. Его мне подарил один единственный, хороший человек, который относился ко мне, как к нормальному ребенку. И нет. Это не моя мама или папа, это посторонний мужчина. Дядя Гера. Он был влюблен в мою мать по уши, но потом сел в тюрьму, где его и убили. Я долго плакала, она — ни секунды не горевала. Как только его забрали в наручниках из нашей разбитой квартирки, все вернулось на круги своя: пьянки, водка, крики.

Я сама приехала в Москву из небольшого городишки, название которого вы и не знаете, наверно — это ведь и не город даже. Так. Поселок городского типа, где каждый друг друга знает. Меня это одновременно губило и спасало, если честно, потому что не смотря на разговоры и сплетни вокруг меня, находились добрые люди, у которых я могла переночевать. Дома жить было просто невозможно. Мама пила, сколько я себя помню, а по мере моего взросления, пила все больше и больше. Как она говорила в очередном, пьяном угаре — это все из-за тоски от ее разбитых грез. Странно вообще, она у меня невероятно красивая…была, конечно. Сейчас уже нет. Но когда-то, когда ей было, как мне, она тоже приехала в столицу и почти сразу залетела в мир «большого» кино. Она ведь действительно имела все перспективы стать настоящей звездой — к невероятной красоте бонусом шел такой же невероятный талант к драме. Он до сих пор жив, его то не пропьешь, как говорится. Но потом что-то случилось, все в момент лопнуло, и ей ничего не оставалось, как вернуться обратно к бабушке со мной подмышкой. Насколько я знаю, они совсем не ладили, и бабушка вообще вскоре умерла, а мы остались в трехкомнатной квартире. Иногда я думаю, а может она была нормальной? Не случись с ней сердечного приступа, может и мне легче бы было? Но пустое это. Думать о том, о чем ты никогда не узнаешь.

Реальность моя такова: мы с мамой сейчас не общаемся вообще. Она меня ненавидит. Возможно винит в своих провалах? Я не знаю, но мне хочется думать, что это все водка с ней делает, а не она. Сложно ведь принять, что родной и такой близкий человек тебя презирает...Но наш игнор длится уже три года. С тех пор, как я села на электричку дальнего следования, и уехала в Москкву учиться. Жалею ли? Да ни капли. По итогу то, что я от нее получила? Кучу травм, ада наяву и оскорблений, каких ты не услышишь даже в самых грязных подворотнях. Из хорошего мне досталось только любовь к искусству и красивое имя: Афанасьева Есеня Горская. Как звучит, да? Вы себе и не представляете, как много я за него отхватила в свое время…Маленький городок на то и маленький городок: отличаешься, тебя непременно заклюют.

Сейчас я стараюсь не думать о прошлом, смотреть в будущее. Благодаря всему этому багажу, в конце концов я точно знала, что должна вырваться, и, в отличии от своих одноклассников, у которых было все нормально, только и делала, что училась. Училась-училась-училась. Чтобы поступить. Я знала, что рассчитывать мне не на кого. Только если на посильную помощь в подготовке от местой библиотекарши Маргариты Степановны. Зная мою ситуацию, еще в средней школе она меня подкармливала, а потом, когда я стала еще старше, и вовсе разрешила жить у нее. Дома мне было просто опасно. Я слишком похожа на маму, и вот он главный камень преткновения и причина всех моих травм — внешность. Красота порой не благодетель, проклятие, а когда ты живешь в доме, который по факту и не дом, а проходной двор для лиц не обремененных моралью — все совсем плохо.

Но я не хочу об этом сейчас думать, поэтому мотаю головой и снова смотрю на карточку. Ох, Димка, придумал то! Так на него не похоже: приглашает меня в отель на празднование годовщины вот так...по-старинному что ли. Дима, конечно, весь из себя очаровательный и милый, но он не романтик. Не тот склад ума. Он скорее рациональный у меня. Ухаживал, конечно, но точно и да, ухаживал не так. Стандартно, скорее, цветами и конфетами замасливал, в кино водил, в рестораны, а еще своей обворожительностью и доброй улыбкой брал.

«От такого подката попахивает дряхлыми яйцами…» - так и вижу, что Светка именно так и скажет, в очередной раз подчеркнув, как цинично она относится к таким поступкам.

Но я то нет. Романтическая натура, ничего не скажешь, которая не впадает в розовые мечты лишь благодаря короткому стуку в дверь, которая сразу и открывается.

- Есеня!

Подрываюсь на месте и прячу зачем-то карточку, получая вполне заслуженный долгий, насмешливый взгляд моей Светки.

- Что ты там прячешь?

Закатываю глаза, потом указываю ими на все еще открытую дверь. Я подрабатываю в Большом театре художником по костюмам, и, как известно, чаще эта вся история — дело женское. Короче говоря, коллектив у нас почти однополый, а, снова как известно, женщины обожают судачить. Не хочу я, чтобы мою личную жизнь обсуждали — счастье любит тишину. Света это знает. Мы с ней после второго курса обе сюда на практику попали, и обе остались. Я этому рада. С ней мне не так страшно…

Глава 2. Сорванные маски

Я хмурюсь и продолжаю смотреть на него — незнакомец усмехается. Конечно. Чего ему грустить?! Он явно с позиции силы со мной тут разговаривает — это я совершенно растерянная сижу. Что он только что сказал?! Мой парень что сделал?!

Но мне никто и ничего не собирается объяснять. Мужчина кладет руки в карманы брюк так медленно и спокойно, что это даже гипнотизирует, если честно. Я слежу за каждым его движением невольно. Нет. Не так. Безвольно. Это именно то слово. Он точно кобра, которая меня гипнотизирует — к этому я не готова, но к тому, что вижу достаточно внушительный бугорок на черных, классических брюках, который бесстыдно разглядываю непозволительно долго — совсем-совсем не готова. Благо стыд работает, как закинутый за шиворот кусочек льда. Я резко упираю взгляд в пол, вспыхивая, как спичка, и шепчу.

- Простите, но я не понимаю.

Ему плевать. Незнакомец меня игнорирует, подходит к креслу, которое вольготно занимает, как царь и бог. Все это время смотрит на меня. Честно? Как на добычу. Я однажды видела один ролик, где мужчина случайно встретил во время прогулки на своем пути горную львицу, и я помню этот ужасный взгляд животного. От него мурашки по коже шли и становилось дико страшно, даже не смотря на то, что я наблюдала за всем через экран. А ему каково было?! Вот теперь я знаю каково. Он реально смотрит на меня также, и я боюсь даже мысленно пошевелиться. Кажется, лишь одно движение, так он вцепится мне в глотку и порвет ее на лоскуты.

О господи. Во что я вляпалась?!

- Еще раз сделаешь так, как только что — ты об этом очень горько пожалеешь.

Голос глубокий, бархатный, спокойны. Он — прямо отражает своего хозяина, которому, кажется, и горы по колено. Я поднимаю на него свои глаза и хмурюсь: а что я сделала? Задала вопросы? И почему он вообще мне тут что-то указывает?! Он же не думает, что я действительно поверю во весь этот бред?!

Похоже верит, ведь продолжает, небрежно крутанув рукой.

- У нас будет всего несколько правил. Простых. Даже для тебя.

Пренебрежение умножается на миллион сразу. Я замечаю, как его лицо на миг меняется: приподнимает уголок губ, но это не улыбка — оскал. Чувствую, как вместе с ним меня обдает волна тягучей ненависти, и я захлебываюсь…

- …Одно из главных: никогда не смей меня касаться. Не уяснишь, я выбью его тебе на лбу.

- Простите, но…

- Рот закрой!

Гаркает, в миг сбрасывая личину спокойствия. И как я вообще могла подумать, что он действительно спокоен? Нет. Нифига. Он просто держит все эмоции под толстой, ледяной маской, за которой прячется погибельное пламя. Оно мне предназначается.

На подсознательном уровне я чувствую, что человек этот мне не друг. Это очевидно, но…он мне недруг, понимаете? Жалости какой-то? Сочувствия? Нет, здесь ее ждать верх глупости. Ощущение такое, будто он мечтает свернуть мне шею прямо сейчас, и лишь одно удерживает от этого: он еще не наигрался. Я жива, лишь потому что он хочет поиграть. Я в смертельной ловушке. Что в такой ситуации делают нормальные люди? Умоляю о пощаде, наверно. Мне то откуда знать? Я ненормальная.

Включаются те самые инстинкты «выживания», которые мне привила мама с детства. Сейчас я ей почти благодарна за то, что она водила к нам в дом всех забулдыг нашего «Поселка-Городского-Типа», я ведь строю стратегию за секунду. Одного взгляда хватает, чтобы мысленно продумать траекторию побега. Вскакиваю. Шаг вправо, толкаю стеклянный столик на него. Бегу к двери. По пути сношу еще один столик. Там у самого выхода есть небольшой комод — его тоже надо толкнуть, чтобы преградить и замедлить эту гору разрисованных мышц. Да. Сойдет.

Не слушаю, что он говорит. Уверена, что немного пропустила — он говорит медленно, вкрадчиво, спокойно. Не торопится. Тянет. А я украдкой снимаю туфли и мысленно считаю до трех. Один. Два. Три!

Только вот знаете в чем проблема? В том, что раньше я имела дело с алкашами, а не с такими, как он. Мужчина считывает мой план также быстро, как я его строю — за секунду. Я даже не успеваю добраться до столика, как он перехватывает меня за предплечья и с силой Геракла заваливает на кровать. Не успеваю сгруппироваться, даже подумать об этом, как он жестко фиксирует мои бедра своими исполинскими, а руки зажимает над головой. Все. Карты биты, и я начинаю плакать — может быть хватаясь за слезы, как за последнюю надежду? Не может же он быть настолько животным…

- Пожалуйста, отпустите меня…Я…я не понимаю, что вам нужно, но…Отпустите. Это ошибка.

Глупо было думать, что слезы могут его разжалобить. Напротив. Они приводят мужчину в бешенство, и он хватает меня за щеки и так сильно сдавливает, что я взвизгиваю и замираю. Широко распахнутыми глазами смотрю на него, и не могу пошевелиться больше — точно. Как я и сказала. Тот взгляд синих, как море глаз. Правда теперь они больше похожи на штормовое море…черт. Он меня убьет, да?

- Заткнись, - тихо рычит, сжимая пальцы еще сильнее, так что я непроизвольно хватаю его за запястье, совершая еще одну ошибку, - Ты, видимо, не поняла чего-то, да?! Не уберешь руку — я тебе ее сломаю нахер!

Я ему верю, поэтому резко отрываю пальцы и хватаюсь ими за серое покрывало, сжимаю. Он за этим следит. Ему это нравится? Чувствую, как его член словно «кивает», дергаясь на моем животе, и впадаю в новую панику. Инстинктивно пытаюсь отползти, вылезти из под него, но что я могу? Во мне веса килограмм пятьдесят, в нем, наверно, все девяносто. Мышц. Никакого жира. Я же чувствую, какое твердое у него тело — точно из камня…

И я его злю. Снова. Молниеносно пятерня оказывается на моем горле и сдавливает его так, что я лишаюсь кислорода, а сам он приближается и, почти коснувшись моего носа своим, рычит.

- Думаешь, что это неправда, да? Не веришь, что тебя могли продать? Королеву Есеню? Знаешь, а это даже забавно, сучка.

Также быстро, как он меня оседлал — покидает. Я на миг чувствую спасительную свободу, начинаю кашлять и судорожно хватать воздух ртом, и тут же снова возвращаюсь в ловушку. Он хватает меня за волосы, сильно сдавив их у корней, стаскивает с постели и тащит к выходу, куда я так хотела попасть раньше, а теперь так боюсь. Больно — дико. В глазах слезы, но тронуть его? Ни за что. Я ведь на все сто процентов уверена, что он больше предупреждать не будет: либо у меня на лбу будет уродливая татуировка, как у него на всем теле, либо мне сломают руку. Ни тот, ни другой вариант не радует.

Глава 3. Прочь

Естественно в общагу мне путь заказан. Стоя у стены дома с облупившейся краской, я стараюсь отдышаться и ежусь. Холодно. На дворе уже май, но в моей ситуации скорее нужно использовать предлог «пока». На дворе пока май и земля холодная, а я фактически босиком. Сколько я пробежала? Без понятия. Я даже не понимаю, куда меня занесло — лишь бы не нарваться на каких-нибудь еще ублюдков. Но все, кажется, тихо.

- Девушка…

Рано радуешься, Есеня. Будто кто-то сверху насмехается! Я так резко поворачиваюсь, что прохожусь затылком по какой-то железяке, и тут же охаю. Черные круги лупят перед глазами, сама голова гудит, будто меня ей в стену вдолбили. Какой-то кошмар…

- Ох, что же вы…

- Не приближайтесь!

Взвизгиваю, не смотря на явные, болезненные ощущения, сама жмусь в угол. Только спустя секунду оценки немного расслабляюсь: это всего лишь старичок. Такой, знаете, очень карикатурный, я бы сказала. Седой весь, в простенькой одежде, но чистенький. Маленький. И глаза у него добрые, только вот я не спешу верить все равно. Никогда не знаешь, откуда тебе в спину прилетит нож.

- Что вы здесь делаете?! - наступаю, но шепотом — говорить мне очень трудно, будто глотка слиплась.

Пить хочется.

- Да я…с Милой вышел.

Странный ответ, еще более чем сюрреалистична ситуация. Кто такая Мила?! Но я опускаю глаза и понимаю — это его собачка. Такая же миленькая, маленькая девочка. Вся кучерявая, с висячими вниз ушами. Вроде спаниель называется? Не знаю точно, да и плевать. Он делает ко мне осторожный шаг, но я выставляю руку. Не хочу подпускать ближе.

- Пожалуйста, не подходите ко мне.

- Дочка, да что ж случилось с тобой?! - тем не менее охает, прижимая поводок к груди, - Ты ж вон босая!

- Я…на меня напали.

- Напали?! Так! Надо вызывать полицию, а ты пока у меня посидишь и…

- Не надо полицию!

- Дочка…

- Пожалуйста. Никакой полиции.

Этого мне еще не хватало. Что-то подсказывает, что никакая полиция меня не спасет — плохо мое дело. Тут надо по-другому. Старичок тем временем неуверенно кивает, а я делаю маленький шаг навстречу. По-другом то этот мир не работает: без помощи ближнего, вряд ли можно каши сварить. Тем более в моем случае.

- Можно мне позвонить?

Я звоню Светке. У меня тут больше и нет никого, она единственный мой вариант, и после ора в трубку, она заказывает мне такси. Я благодарю дедушку, который до последнего момента стоит рядом со мной, будто охраняет, и уезжаю. Мне так хочется его как-то отблагодарить, но что я могу ему дать? Сама хуже бомжа. Те то хоть народ вольный, а я, не смотря на всю тупость услышанного и огромную несправедливость, себя такой не ощущаю. Как-то так получилось, что этот козел все-таки сумел поставить на мне клеймо своей собственности…

- Твою…мать.

Первое, что говорит Светка, когда я подхожу к двери ее квартиры. В лифте я лишь мельком осветила себя взглядом, и в голове у меня пронеслась вся прекрасная какофония абсолютно каждого мата, который я когда-либо слышала, а слышала я много. Судя по ее взгляду, правильно я делала, что пела эти песни. Все очень плохо. Закрываю лицо дрожащими руками и начинаю плакать.

- Заходи скорее! Рыдать будешь в тепле, а не в подъезде!

Дальше события я фиксирую слабо. Света сразу ведет меня в ванну, где помогает раздеться и ее, собственно принять. Потом она молча обрабатывает мои ноги, бросая косые взгляды на синяки на руках, но не задает вопросов. Наверно, женщины такое на интуитивном уровне чувствую — нельзя ни о чем спрашивать, пока не будет можно.

Можно на кухне, после того, как она налила мне кофе и добавила туда коньяка. Знает вообще, что я не пью категорически — плохая наследственность, а страх слишком велик. Но сейчас можно. Я тоже так думаю, поэтому даже когда слышу аромат спиртного, делаю вид, что ничего не поняла.

- Есень, я спрошу тебя всего один раз, хорошо? Но мне важно, чтобы ты сказала правду.

- Он меня не насиловал. Ничего не было.

Конечно знаю. По моему виду и после того, куда я в принципе собиралась — все итак понятно. Ее вопрос вполне себе нормальный. В идеальном мире не существовало бы ситуаций, при которых такое спрашивать у женщины «было бы нормально», но мы живем не в идеальном мире. Наш мир — дерьмо, и даже если ты вырвешься из одного круга Ада, тебя непременно будет поджидать новый.

- Ты знаешь, что такое «Серотонин»? - спрашиваю, покручивая чашку на блюдце, на что Светка усмехается.

- Гормон счастья. Условно.

- Я про заведение. Ты знаешь какой-нибудь клуб под таким названием?

Света непростительно долго молчит, а я чувствую дрожь где-то в районе позвоночника — напрягаюсь. Когда смотрю на нее в ответ, вижу, как взгляд стал каким-то…странно напуганным, но одновременно восторженным. Боже. Она знает! Господи! Она тоже участвовала в оргии?!

- Ты знаешь, - тихо говорю, на что подруга нервно потирает руки, потом присаживается на стул и кивает.

- Знаю.

- Ты была там?!

- Да мы всем потоком ходили.

Всем. Потоком?! Что?! Я все эти два года училась с извращенцам, которые не только потрахивают переодически друг другу мозги, но и друг друга в принципе?! Цепенею. Нет, не верю! Неужели для Москвы это нормально?!

- Ты была там?! - ору уже в голос, подавшись вперед, от чего Светка вдруг теряется.

- Да, еще раз повторяю! Ты отказалась идти в том году, мы пошли без тебя! Потусить!

- Потусить?!

- Что за сюр, Горская?! Тебя заело?! Или ты решила стать эхом, как "МаксSим" ветром?!

- Ты трахалась со всем нашим потоком?! Разом или по очереди, а?!

Секунду она ошарашено молчит, но потом резко вскакивает и орет уже сама.

- Ты совсем обалдела что ли, Афанасьева?! Да я ни с кем с группы не спала, тем более из потока! У меня вообще уже год как мужчина есть постоянный, ясно?!

Так. Ладно. Отлегло. Она ведь серьезно, оскорбилась еще вся, нахохлилась — не врет. Я Светку хоть и мало знаю, но вполне нормально так, чтобы понимать, когда она врет, а когда говорит правду. Про мужчину — это, конечно, новость, ну да ладно. Оставлю на потом. Сейчас хорошо бы извиниться.

Глава 4. Ты моя собственность

Он ступает по грязному полу, который мыли в последний раз, наверно, еще в советском союзе. Ему мерзко даже ботинки свои пачкать о него, и он просто в ярости, что пришлось дойти до такой крайности. Гадко. Мерзко. И злобно. Внутри все клокочет. Когда он найдет эту мелкую сучку, она пожалеет, что в свое время не засохла на трусах своего папаши. Кем бы он ни был.

Алан оглядывает квартирку с присущим ему внешним спокойствием и отрешенностью. Бутылки стоят в углу «стопкой», тоже самое и в другом углу. Скорее всего в каждом углу ожидает одна и та же картина. Это не квартира, точно не «дом» — притон. Воздух затхлый, спертый, пропитан дешевым пойлом и сигаретами. На вешалке висит какое-то неимоверное количество курток, включая старую, когда-то «богатую» шубу. Наверно, единственное, что осталось хозяйке от лихой молодости. Он осматривает этот атрибут быстро, но цепко, подмечая засаленные рукава и прожженные дырки от сигаретных окурков.

То, что предполгается, как мужчина, который впустил его сюда, стоит за спиной. Алан привык видеть «затылком», но он не напрягается даже. Знает — испугается. Мысленно, конечно, этот забулдыга уже перерезал ему глотку, чтобы забрать все ценное, но в реальности он никогда и ничего не сделает — там, в черепной коробке, еще не до конца прожжённый этиловым спиртом мозг соображает: не выгорит у тебя ничего. Точно не с ним. Правильно. С Аланом вообще мало у кого есть шанс "выгореть".

- Ну здравствуй, Любочка.

Алан говорит тихо, вкрадчиво, глядя на женщину, в которой вряд ли смог бы узнать некогда настолько прекрасную женщину, что она могла одним только взглядом остановить любого мужчину. Сбитые, светлые волосы небрежно завязаны какой-то резинкой, под правым глазом свежий фингал. Наверно дело рук этого героя-любовника в синих спортивках, которые держаться на святом духе? Один удар — и он труп. Она тоже. Будь у этого ублюдка силы побольше, чем "ничто". Худая до ужаса, даже не так — она высохла. Пальцы когда-то длинные и аристократичные, теперь похожи на палки, кожа когда-то бархатная и мраморная — теперь серая, блеклая и грязная. Она грязная. Всегда была грязной. Алан усмехается внезапно пробегающей мысли: ее черная душа отравила и ее внешность. Но не окончательно ее стерла. К сожалению, даже сейчас Любовь — это Любовь. Она износившаяся, потертая, даже можно сказать потасканная, и глаза почти не блестят, но у нее все еще есть ее черты, которые когда-то сводили с ума мужчин.

- Не верю своим глазам… - хрипло протягивает она и складывает руки на груди.

Только она это делает не для того, чтобы «закрыться», как говорят психологи. Херню они несут, как по его мнению, потому что она привлекает внимание, а не сторонится его. Алан убеждается в этом, когда возвращает взгляд от острых сосков обратно к блеклым глазам. Любочка самодовольно усмехается. Она серьезно думает, что все еще привлекательная?! Тем более для него?! Да Алан не приблизился бы к ней, даже если ее искупать в пенициллине и залить внутрь, заменив всю кровь. Брезгливый слишком, и скрывать это не собирается. Слегка приподняв верхнюю губу, морщится.

- Не верю, что ты меня узнала.

- А как же не узнать? Ты пусть и изменился, но...

- Оставим. Вижу, дела у тебя идут неважно.

- Как знать? - Любочка стягивает бутылку с водкой и наливает себе стопку, а потом еще одну, - Выпей со мной.

- Я надеюсь, ты не думаешь, что я притронусь к этой стопке?

- Брезгуешь?

- Естественно. Не хочу потом делать укол от столбняка.

Любочка издает сбитый смешок, заливает пойло махом и жмурится. Алану остается только надеяться, что ее сейчас не блеванет — тогда этой мелкой сучке точно не жить. Кстати о ней…

- Я пришел к тебе…

- Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!

Алан поднимает брови в ответ на этот спектакль.

- Белая горячка?

- Алан, милый…

- Не произноси мое имя, животное.

Голос его становится стальным, а все напускное спокойствие идет рябью. Любочка прекрасно знает — когда такое происходит с мужчиной вроде Алана, лучше закрыть свой рот. Целее будешь.

- Где твоя дочь?

Но ни при таком раскладе. Она улыбается, оголяя пожелтевшие от никотина зубы и приближается к столу, на которой облокачивается. Это чтобы не шататься. Это чтобы выглядеть более уверенной. Более важной. Если тебе кособочит из стороны в сторону — очень вряд ли, что к тебе будут относиться серьезно.

- Ох, вон оно что…

- Не выводи меня.

- Тебе нужна Есенечка? Знала, что у моей девочки светлое будущее. Она ведь похожа на меня. Ты заметил?

- Для ее блага, надеюсь, что нет.

- Прям таки?

Резким движением руки Алан сносит бутылки с покосившегося серванта, и они градом летят на пол. От грохота Люба вжимает голову в плечи — Алан тяжело дышит. Он начинает терять терпение, быть здесь больше необходимого — пытка. Из коридора доносится максимально энергичное для этой квартиры шарканье. Видимо, герой-любовник Любочки бросается ей на помощь? Так бы и подумал каждый, это ведь почти забег, если можно так назвать конечно. Как жаль, что по факту его больше волнуют бутылки, нежели женщина, сидящая на стуле.

- Ну чо ты, э-э-э! Я ж сдавать их ношу! - разочарованно тянет, мотая головой, на что Алан цедит сквозь зубы.

- Отойди от меня на десять шагов, мразь, или я тебя по стене размажу.

- Василий, сядь.

Медленно Василий поворачивается на Алана. Он привык сам угрожать и ставить условия, он здесь царь и Бог в конце то концов! Мелкий мужичонка с замашками диктатора провинции алко-водочных просторов — этой квартиры. Только вот сейчас у него поджилки трясутся, глядя на этого странного гостя, который выглядит здесь также чужеродно, как если бы нищего привести во дворец и посадить на стол в обносках. Одному не место там, и также не место здесь этому. Он слишком выделяется на фоне разрухи: одет с иголочки, как Михалков в «Жестоком романсе», только вот взгляд его — сплошное месиво. Василий сидел когда-то в тюрьме за кражу, поэтому знает, как выглядят настоящие «плохие» люди. Видел собственными глазами «братков» и «воров в законе», так вот этот хуже всех их вместе взятых. Опасный и сильный, богатый — с такими лучше не спорить.

Глава 5. К ноге

Дверь квартиры закрывается вроде обычно, но этот хлопок отражается в моей голове эхом. Оглушительно так. Мне некогда думать о таком страшном предательстве, где родная мать продает тебя, как овцу на убой, сейчас есть дела поважнее. Трое «дел», если быть точнее. Было четверо. Один остался снаружи, как сторожевой пес своего хозяина — никто не пройдет, я в этом ни на секунду не сомневаюсь. Алан медленно осматривает простенькую прихожую, глазами находит выключатель. Свет слепит. Я от него жмурюсь, пока в ушах шумит пульс, но не могу позволить себе такого — не смотреть. Жирно это слишком в моей то ситуации. Снова на него пялюсь, еле дыша. Он брезгливо и до ужаса унижающе вытирает пальцы о свои брюки, усмехается. Глаз с меня вообще не сводит, как со своей добычи, будто тут кроме нас никого и нет вовсе. Делает шаг. Но, извини, конечно, приятель — мы тут не одни. Тетя Рита сразу выступает вперед и рычит, как дикая кошка:

- А ну не смей подходить, ублюдок!

Неохотно он переводит свой взгляд на женщину, слегка щурится. Мне страшно, что он может ей навредить, но я не могу пошевелиться. Как будто меня прокляли. Хотя разве «будто то» уместно для моей жизни?! Так и было. Я проклята с рождения…

- Отошла.

- Сча-а-аз! Пошел вон из моей квартиры, или я милицию вызову!

- Откуда? Из девяностых или прямиком из дружественного государства? - саркастично изгибает брови, от чего тетя Рита становится пунцовой.

Козел! Унижает ее глупым сарказмом, веселит своих головорезов, наслаждение получает, правда лучше бы и дальше только ядом плевался. В следующий миг брови Алана падают на глаза и он тихо повторяет.

- Отошла.

- Только через мой труп ты приблизишься к…

В следующий миг происходит то, чего я не ожидала. Нет, не так. Ожидала, но надеялась до последнего, что этого не будет. Что ей ничего не угрожает…из-за меня. Но это не так. Я поставила ее под угрозу, которая сейчас так опасно «правильно» лежит в его руке.

Серебряный пистолет с узором на стволе направлен точно на нас. Темное дуло, похожее на черную дыру, всасывает в себя всю жизненную силу до последней запятой — вот теперь я точно не могу ни дышать, не шевелиться. Тетя Рита тоже. Она как закостенела прямо передо мной. Вижу только, что кисти ее рук слегка подрагивают, а еще сердце, наверно, пропускает пару сотен ударов…Мое точно пропускает. Кажется, что в этот самый момент оно и вовсе перестает биться, когда этот мудак отводит какой-то крючок и в третий раз повторяет.

- О-То-Шла.

Я знаю, что он выстрелит. Чую это на интуитивном уровне. Ему не впервой, это я тоже понимаю, поэтому в миг рвусь вперед и заслоняю собой тетю Риту, пока та не пришла в себя и не помешала мне.

- Пожалуйста…

Только вот договорить не могу. Как только я оказываюсь на расстоянии вытянутой руки, Алан хватает меня за волосы и дергает на себя. Валюсь на колени, больно стукаясь ногами. Что-то нечленораздельное вырывается из груди, и это приводит в себя тетю Риту. Она решительно шагает к нам, намереваясь выцарапать ему глаза, но отшатывается — в нее снова упирается курок.

- Стой на месте, мать.

Угрозы не следует, но итак понятно: мы в полной заднице. Я медленно поднимаю на него глаза, всхлипывая, а он направляет дуло мне в лицо. Отшатываюсь, но не тут то было — хватка за волосы становится жестче, и мне приходится ухватиться за его штанину, чтобы хоть как-то удержаться и не завалиться назад. Алан усмехается — запретов никаких не следует, вместо того он прикладывает холодный ствол к моей щеке и медленно ведет. Пялится еще так…зачаровано, пока я еле дышу. Ненавижу его! Ненавижу, ненавижу! Животное! Зверье! Но мои эмоции его только улыбают. Конечно читает их, естественно, куда без этого то? Но они ему нравятся. Когда он доходит до моих губ и оттягивает нижнюю, а я дергаюсь в сторону, вырывается хриплый смешок.

- Непослушная сучка. Ну ничего, ты быстро узнаешь, что означает слово «покорность». Расстегни мою ширинку.

Что, простите?! Я бледнею, потом краснею, потом снова бледнею, когда смотрю на него, но не могу понять все равно. Я его не понимаю. Он вроде спокойный, а взгляд настолько тяжёлый, и в нем столько всего скрыто, чего я даже за сто лет не смогу разобрать.

- Что? - блею в ответ, он сжимает волосы сильнее и щурится.

- Со слухом проблемы?! Расстегивай. Покажи своей подруге как ты похожа на свою мать. Может тогда она будет благоразумной?

Опасливо гляжу на тетю Риту — она в ужасе и в оцепенении. Рядом уже стоит один из амбалов этого ублюдка, но его взгляд пустой. Нет, не так, недовольный — вот правильное слово. Он не одобряет того, что сейчас происходит, правда Алану плевать. Он то ли слишком увлекся? То ли ему просто по факту насрать на все, но в ответ на мое промедление, он вытягивает руку с пистолетом и снова наставляет его на тетю Риту.

- Сейчас же! Или ее мозги будешь оттирать от стены!

Гаркает так, что я содрогаюсь всем телом, но быстро беру себя в руки и тяну их к черной пуговицы его брюк. Трясусь. Мне стыдно, и я трясусь всем телом, глотая горькие слезы, потому что знаю, чего он хочет. Конечно знаю, господи — внушительный бугорок, который я стараюсь не замечать и не касаться, отлично говорит сам за себя.

- Есеня, что ты делаешь? - хрипло шепчет тетя Рита, - Прекрати…

- Он вас убьет.

- Прекрати немедленно! Ирод!

Не знаю как, но женщина вдруг отталкивает амбала в сторону, чтобы освободить себе дорогу, и у нее получается! Наверно, он просто поддался…Да нет, куда там наверно? Точно. Я точно знаю, что он поддался…говорю же — не нравилось ему все, что здесь творилось. Мне тоже. Стремглав я оказываюсь снова за спиной тети Риты, обливаясь слезами, трясусь, как припадочная, но понимаю — не конец это.

Да, я не могу разгадать его взгляд, но знаю другое: он меня хочет, а значит заберет и не спросит никого, даже меня. Особенно меня.

- Не тронь девчонку! Вон пошел отсюда, ублюдок! Забирай своих амбалов и пошел вон! Или я позвоню…