
Перед глазами расплывалось мутное белесое пятно. Моргнув, я попыталась сфокусировать взгляд, но голову тут же прострелила дикая боль. Все тело противно ныло, руки и ноги словно налились свинцом.
- Пить… прошептала, пытаясь облизнуть потрескавшиеся губы, но язык распух от жажды, и я даже шевелила им с трудом.
Все тело ныло так, словно меня планомерно избивали несколько часов кряду. Я попыталась пошевелиться, чтобы понять, целы ли руки и ноги, но гаснущее сознание не выдержало боли, снова уводя меня в беспамятство. Не знаю, сколько я так пролежала, но очнувшись в следующий раз, все же смогла открыть глаза и рассмотреть помещение, в котором находилась.
Небольшая комнатка с печкой и парой лавок, все вокруг увешано травами, возле двери – метла и деревянная лопата. Рядом с лавкой – сундук, обитый металлическими полосами шириной в ладонь. И… все.
Свет, до слез раздражавший воспаленные глаза, лился сквозь узкое окошко, прорубленное прямо в стене. Ставней нет, и стекло какое-то странное… выпуклое, мутное, словно его никогда не чистили. Господи, да что это за место, и почему я здесь?!
Дрожа, я перенесла вес тела на другой локоть и медленно села, держась руками за лавку. Мутит… в ушах неприятный звон. Мысли путаются, даже вспомнить ничего не могу… надо попытаться встать. Выйду наружу, осмотрюсь - авось пойму, где очутилась.
До выхода добиралась с остановками - дыхание с хрипом рвалось из груди, голова кружилась. По пути проверила все попавшиеся под руку емкости, но ни еды, ни воды там не было. Дверь распахнулась с противным скрипом, резанувшим мне по ушам.
Оглядевшись, я моргнула и обессиленно привалилась к стене.
Я стояла на крыльце небольшой покосившейся избенки, разглядывая темную стену хвойного леса, окружавшего меня со всех сторон. Где-то неподалеку насмешливо каркнул ворон, и я вздрогнула, озираясь по сторонам.
Ни души.
Но кое-что приятное я все же заметила: во дворе был вырыт колодец, рядом с которым стояло деревянное ведро.
Подойдя к колодцу на негнущихся ногах, я скинула ведро вниз, с радостью услышав громкий всплеск. С трудом вытащив его обратно, я с безумной жадностью набросилась на воду, а когда напилась - села на землю, и задумалась.
Давай же, Злата, вспоминай, как тебя сюда занесло!
(Златислава)
Память снисходительно подкинула яркую картинку: полдень, солнце, я стою на маленькой железнодорожной станции и с наслаждением вдыхаю свежий воздух…
Точно! Я же поехала на Мещерские болота, за грибами!
Но что-то пошло не так.
Нет, грибов-то я набрала. Хороших. Представишь такие с картошечкой и зеленым луком – тут же слюнки потекут. Но когда я разогнула спину, положив в корзинку последний найденный подосиновик, лес вокруг стал совершенно другим.
- Что за... - пробормотала я, оглядывая черный ельник, в котором утопало закатное солнце.
Я точно помнила, что была в светлом пролеске, среди нарядных золотых березок. Теперь же лес окружал меня темным частоколом, и единственная тропинка, как назло, вела еще дальше в жуткую, непроглядную чащу.
Нахмурившись, я тяжело дышала, утирая взмокший лоб платком. Страх расползался в груди, мешая думать. Достав из кармана компас, я испугалась еще больше: стрелка будто взбесилась! Бешено кружась, она изредка останавливалась, указывая то в одну, то в другую сторону.
- Мама… - тихо прошептала я, чувствуя, что ноги стали ватными, а лоб снова покрылся бисеринами холодного пота.
И тут же где-то сзади раздался жуткий вой.
Я подхватила корзину и побежала к тропе, надеясь лишь на то, что случайно забрела в глухой участок леса, увлекшись охотой за грибами. Конечно, раз здесь есть тропинка, да еще и такая ровненькая, утоптанная – она выведет меня к человеческому жилью.
А вой… кто его знает, может это собаки. Вот потом смеху-то будет, если рассказать знакомым: Златка Иванова, взрослая, рассудительная женщина, дала стрекача от какой-то дворняжки!
Я почти поверила в это и остановилась, но вой раздался снова, совсем близко, и я, испуганно вскрикнув, побежала дальше. Господи, да если я тут сгину, меня же, кроме подруг, и вспомнить некому будет!
На глаза наворачивались слезы, и я всхлипнула, утирая их рукавом.
Мне уже было далеко за тридцать, но я все еще куковала одна.
Подруги меня жалели, вспоминая мой неудачный брак, который распался через три года, не принеся ни радости, ни любви, ни детишек.
Муж пил, изменял и жил на мою зарплату, кормя вечными обещаниями: «Исправлюсь, больше не буду, это в последний раз, Злата!» И только когда я застала его с любовницей в нашей постели, я поняла, что ничего не изменится.
Дальше был развод, проклятия мужа, и… одиночество.
Подруги меня поддержали, отвлекли и помогли найти новую работу. Но прошло несколько лет, а нового мужчину я так и не встретила. Отчаявшись, я поставила крест на личной жизни, и стала сбегать из пустой, унылой квартиры, куда только получится.
И вот, я здесь.
- Лучше бы дома сидела, дура! – снова всхлипнула я, пытаясь сморгнуть злые, горячие слезы.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, но я заметила впереди серый просвет. Тропинка резко оборвалась, и передо мной, словно из-под земли, вырос небольшой домик. Решив, что в нем живет лесник, я взбежала на крыльцо и резко постучала в дверь.
- Помогите, кто-нибудь! Я заблудилась!
Дверь неожиданно распахнулась, и я, не удержав равновесие, буквально ввалилась внутрь. Сделав несколько шагов в кромешной тьме, я обо что-то споткнулась и упала.
Резкая боль, скрип захлопывающейся двери, и…
Темнота.
Вспомнив о падении, я поморщилась, нащупав огромную шишку на лбу.
- Нда… приплыли. – прошептала, тоскливо разглядывая покосившиеся стены, заросшую травой крышу и ветхое крыльцо, на котором все еще стояла моя корзинка с грибами.
Ладно. Теперь понятно, как я оказалась в этой избушке. Но ни лесника, ни сторожа здесь нет. Да и дом выглядит совершенно заброшенным. Так куда же я забрела?!
Голова больше не кружилась, но меня все еще знобило. Я машинально стянула на груди кофту, но вместо приятной трикотажной материи ощутила под пальцами грубую, жесткую ткань. Взглянув вниз, я чуть не завизжала в голос – на мне была надета какая-то странная рубаха, из серого, домотканого полотна. По вороту и рукавам ее украшала красная вышивка, а на талии болтался веревочный пояс.
Это же не мои вещи! Кто-то переодел меня, пока я лежала без сознания? Но зачем?!
Стоп… а почему я такая худая?! Я вытянула руки и остолбенело уставилась на узкие ладошки. Нет, я и раньше не была совсем уж толстушкой, но эти девичьи ручки – точно не мои!
На глаза упала прядь светло-русых волос. Схватившись за голову, я осторожно ощупала затылок и похолодела. После развода я носила короткую стрижку, но теперь… что-то явно изменилось. Закинув руку за спину, я нащупала косу и перекинула ее на грудь. От увиденного глаза на лоб полезли – волосы, светлые и пушистые, отросли до колен.
Серьезно?
За одну ночь?!
- Этого всего нет… я не сумасшедшая, просто ударилась головой. А может, я все еще сплю? Да, наверняка! Надо ущипнуть себя, да покрепче – и я сразу проснусь! – бормотала я, пытаясь хоть как-то успокоиться.
Но ущипнув себя за руку, я взвыла от боли, и дальше такие эксперименты проводить не стала. Тем более, что на нежной коже моментально начал проступать синяк.
- Вот это я белоручка… теперь… - хихикала я как сумасшедшая, встав на ноги и расхаживая вокруг колодца.
Некоторое время я еще убеждала себя в том, что мне просто нужно отдохнуть, поспать и тогда все придет в норму, но дурацкая косища моталась за мной, как хвост, и я явственно ощущала ее тяжесть, от которой меня буквально пробирал озноб.
В животе заурчало. Остановившись, я снова покосилась на дом.
- Ладно… что ни делай, а сперва надо поесть.
Мой голос тоскливо прозвенел в окружающей тишине, и тут до меня дошло, что и он – совершенно не похож на прежний. Но с упрямством слабоумного я решила ни на что не обращать внимания, и набрав еще воды из колодца, решительно потащила ведро к дому.
Подхватив с крыльца корзинку, я отнесла грибы в избу и встала у печки, пытаясь понять, как ее разжечь. Ни моей одежды, ни рюкзака, в котором лежали спички, нигде не было видно.
И тут я услышала какой-то странный шорох, заставивший меня моментально отступить на пару шагов назад. За печкой кто-то был…
- Злата, возьми себя в руки. Это, наверное, мышь. Вон тут сколько трав висит, может она их кушает… - прошептала я, пытаясь поверить в собственные слова.
Но когда следом за шорохом из-за печи донесся тихий плач, меня пробрал озноб.
Мозг лихорадочно работал, думая, что делать дальше. Бежать? Но куда… темнеет уже, а в лесу то ли собаки, то ли волки – разница невелика, если загрызут.
Остаться тут? Страшно! Я уже привыкла к тому, что здесь никого нет!
Решение не находилось, и поэтому я сделала самое глупое, что только могла.
- Кто здесь? – просипела я, тут же зажав рот ладонью.
Дура! Да ты же совершенно не хочешь знать ответ на этот вопрос! Беги, беги, беги!
- Кто-кто, дед Пихто! – раздался плаксивый старческий голосок.
Свет угасал, окрашивая все вокруг в тоскливые сумеречные тона. В избушке становилось все темнее. Шебуршание и плачь за печкой стали громче, неведомое существо явно намеревалось выбраться оттуда.
Ко мне.
Не издав больше ни звука, я все-таки упала в обморок.
(Златислава)
- Эй, девка… открой глазыньки! Да открой, не съем я тебя…
Кто-то брызнул мне в лицо холодной водой, и я со стоном отвернулась, нехотя открывая глаза. Приподнявшись, осмотрелась и тут же завизжала: рядом со мной стояло странное существо. Внешне оно напоминало маленького, седого старичка со спутанной бородой и круглыми глазами, в которых плясали сердитые огоньки.
Это что, какой-то супер-маленький карлик? Он же в полный рост мне даже до коленок не достанет! И одет, как ряженый – старинная рубаха, порты и лапти на босу ногу. Ой, мамочки, а это что?! Сквозь лапти-то когти торчат!
Вскочив на ноги, я бросилась к двери, но она со скрипом захлопнулась прямо у меня перед носом.
- Да шож ты орешь, як блажная?! Ты шо, девка, домового никогда не видала?
Я молча сползла по стеночке, моля всех богов только об одном: чтобы этот кошмар закончился. Карлик тем временем подошел ближе, уселся на пол и тяжело вздохнул.
- Какой еще домовой? Вы что, здесь живете? – пролепетала я что-то совсем несуразное, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
- Конечно, живу, куда ж мне еще податься! Хозяйка-то померла, а старый Тихоня один остался! Не обогрет, не накормлен, в холоде да нужде! – и карлик взвыл в голос, дернув себя за бороду с такой силой, что в руке остался целый клок волос.
Я на секунду задумалась. Ну, и чего я правда испугалась – карлик как карлик. Ну да, совсем махонький, но может и такие бывают. А я его взяла и до слез довела…
- Ну… Вы меня простите, я не знала. А чего Вы за печкой прятались? Вышли бы сразу, сказали – я бы Вас грибами угостила. У меня тут целая корзина… хотите? - я оглянулась, ища порядком упревшие подосиновики.
- Правда? – в голосе Тихони послышалась робкая надежда.
- Да конечно! А ну-ка, вставайте – нечего на полу сидеть, застудитесь. Правда, простите, я Вас расстраивать не хотела.
Я подошла к карлику и похлопала его по плечу, надеясь утешить. Утерев слезы рукавом, он поднялся и отошел к печке. Что-то прошептав, хлопнул в ладоши, и я опять обомлела – огонь загорелся словно по волшебству. Тааак… кажется, с выводами о том, что все в порядке, я поспешила.
- Ну, чего встала-то? Давай грибы свои, варить будем. Аль передумала? – насупился Тихоня, в голос которого уже вернулись ворчливые нотки.
- Ээээ… да нет, не передумала. – я тоскливо оглянулась на все еще запертую дверь.
Тревога разрасталась во мне с новой силой, и Тихоня, заметив мои метания, хлопнул себя по лбу.
- От дурень старой, голова с дырой! Я ж тебе семечко волшебное дать забыл! То-то ты странная да вертлявая такая – то оресь, то падаись.
С этими словами он достал из кармана маленькую коробочку, внутри которой оказалось несколько разноцветных пилюль. Взяв одну из них, ярко-зеленую, с цветными всполохами внутри, он протянул ее мне и приказал:
- Съешь. Полегчает.
Так, а вот это мне совсем не нравится! Это что, какие-то запрещенные таблетки?!
Принимать непонятные вещества не хотелось, но карлик так тяжело, сурово смотрел на меня, что я не посмела ослушаться.
«Спрячу за щеку, а потом выплюну, как только он отвернется!» - подумала я, принимая пилюлю трясущейся от страха рукой.
Но разыграть этот фокус мне не удалось. Коснувшись моего языка, капсула моментально превратилась в жидкость, и я, не ожидая такой подлости от коварной таблетки, поперхнулась и закашлялась.
В ту же секунду в мой мозг хлынул поток чужих воспоминаний. Они были настолько яркими, что я быстро перестала различать себя новую и прежнюю, все смешалось, и это было страшно, словно я действительно сходила с ума...
Перед глазами пролетела целая чужая жизнь, только теперь она казалась моей.
Вот я еще совсем маленькая, стою у околицы, глядя как неподалеку играют соседские ребятишки. Время от времени они тоже смотрят в мою сторону, но близко не подходят. И я уже знаю, почему – моя бабка-знахарка нагоняет на местных суеверный ужас. И хоть она их лечит, все здесь считают ее ведьмой.
А вот я уже подросток, корплю над заботливо высушенными берестяными табличками, познаю лекарскую науку. На табличках кое-как нацарапаны рисунки – травы, целебные коренья, ягоды и много чего другого. В отдельной стопочке – изображения каких-то жутких существ. Одни из них нагоняют на людей и скотину различные хвори, другие наоборот – помогают тем, кто знает к ним подход.
Бабка сидит напротив, рассказывает о каждом рисунке. Сколько же у нее в голове знаний, рецептов, знахарских приемов… я никогда все это не учила, но вдруг поняла, что знаю все, что видела девушка, чьи воспоминания мне сейчас показали.
Самым тяжелым оказался финал этих видений…
Я стояла над могильным холмиком без креста и рыдала в голос: бабка померла. Не будет больше ее ласкового голоса с притворной ворчинкой, теплых рук и бесконечной заботы. Не будет уютных вечеров и ее рассказов, под которые я засыпала. Не будет ее мудрости и терпения, объятий и добрых слов. Она заболела и до самой кончины была в беспамятстве, а я, сколько ни билась, так и не смогла ей помочь.
Рядом со мной, вцепившись крохотной ручонкой в край моей рубахи, плакал Тихоня. Он ни за что меня не корил, с недоученной – какой спрос? Но всхлипывал так, что мое сердце разрывалось от боли.
Какое-то время после этого мы с домовым жили, сосредоточившись на сиюминутных делах. Брались за все, что угодно, лишь бы не погружаться в горе и воспоминания об умершей.
А затем начали приходить люди.
Сначала появилась полная, некрасивая девчонка, выпрашивать приворотное снадобье. Молила и ревела, бухалась мне в ноги, и даже обещала отдать за нужную ей настойку пару козлят, что по местным меркам было великой ценой. Но бабка моя в сердечных делах не помогала, и я не стала. Девка ушла, осыпая меня проклятиями. А затем пришел он… мерзкий, уродливый и злобный мужик, с тяжелой рукой и бешеным взглядом.
Он долго орал на меня, как сумасшедший, и требовал платы за обман. Обвинял в том, что мы с бабкой дали ему не то снадобье и не спасли от хвори его жену. Только вот – все он врал! Уж я-то знала, что он сам избивал и мучал свою супругу, а когда она слегла, тянул до последнего, не желая платить за лекарства. Жена померла, а этот выродок, не собираясь признавать свой грех, пришел сюда. И еще набрался наглости требовать денег!
Я стояла у края маленькой грядки, засаженной репой, и молчала, сердито шмыгая носом. Я знала, что нашей вины в гибели той женщины не было. Но он все орал и орал, и мне надоело. В паре доходчивых фраз я объяснила ему истинную причину смерти его супруги и попросила убраться куда подальше.
Услышав правду, он окончательно взбесился, выхватил у меня мотыгу, и, недолго думая, долбанул промеж глаз.
Резкая вспышка боли, и мир опрокинулся.
Я лежала на боку и смотрела мужику в спину. По лицу растекалось что-то липкое и тягучее, багровой пеленой застилало глаза. Убийца, воровато оглядываясь, зашел в нашу избу и вынес оттуда маленький резной сундучок. Взглянув на меня, брезгливо сплюнул на землю, и бросился бежать со всех ног по той самой тропе, которая привела меня к этому дому. Затем мои веки смежились, и все вокруг погрузилось в кромешную темноту.
- Вспомнила? – Тихоня хлюпнул носом, сердито утираясь рукавом линялой рубахи.
- Да. – я села на лавку, потому что ноги меня уже не держали.
- Ты прости меня, Златушка… не уберег я внучку-то хозяйскую! А без нее беда большая придет… пришлось срочно замену из другого мира требовать. Ну, и тебя вот… прислали.
- Ага. – я отвечала односложно, даже не вслушиваясь в его голос.
Вместе с воспоминаниями погибшей пришли и ее чувства - я одновременно испытывала гнев, скорбь и печаль. И любовь тоже. К бабке да Тихоне. И да, теперь я знала, что он и впрямь домовой. Вот только меня это уже не пугало. Куда больше злил тот факт, что выбора мне не оставили.
- Воды принеси, надо еду сготовить. Судя по всему, я тут застряла… - в голосе явственно прозвучали горечь и обида, хоть я и пыталась их скрыть.
Домовой это заметил, встрепенулся.
- Сбежать хочешь, да?
Борода его смешно задрожала, только вот мне было не до веселья.
- Нет. Тебя одного не брошу. Только и здесь оставаться не хочу. Не заслуживают эти люди того, чтоб я их лечила…
Тихоня кивнул, сверкая глазами.
- Да на кол их посадить! Златушка, спасибо тебе, что не оставишь старого… уж не знаю, как бы я тут без тебя выжил.
Я пожала плечами. Из-за пережитого шока все вокруг стало бессмысленным и пустым.
- Да никак бы не выжил. Без хозяина домовому семь лет отмеряно, сам знаешь. Ладно, давай-ка поужинаем, да спать. Завтра день тяжелый будет.
- Это почему? – нахмурился домовой.
- Соберемся и пойдем новое место искать. А дальше… по-старому все будет. Я добрым людям помогать стану, а ты – мне.
- А справимся? – заелозил Тихоня, - Обучить бы тебя. Ты, вон, и говоришь не по-нашински, и ведешь себя, как девке не положено. Беду ж накличем…
Я усмехнулась. Переживаний домового я не разделяла. Когда пузо болит или рана гноится, всем до лампочки на то, какой у врача говор – лишь бы вылечил да спас.
- Вот по дороге и научишь. Уровень медицины у вас тут ниже плинтуса, значит хорошая знахарка везде пригодится.
Домовой вздохнул. Видимо, перебираться в чужие края ему не хотелось. Но я была намерена крепко стоять на своем – жить рядом с тем безумным селянином я не собиралась. С него станется еще раз прийти, чтоб уже наверняка меня упокоить. Эта мысль тоже знатно бесила.
- Кстати… а чего ты девчонке-то не помог? Насколько я знаю - ты сильный, магией особой владеешь. Испугался, что ли?
В итоге, совесть во мне победила, и я выбрала мотаться по чужому миру, на пару с осиротевшим Тихоней. Смирившись, я перестала испытывать злость, на душе чутка полегчало.
Но дальше у нас беседа не клеилась. Домовой так на меня обиделся, что только сопел, шмыгал носом и молчал. Да знай наворачивал грибы, которые я сварила в горшке, добавив к ним немного ароматных травок. Черемша, щавель и лебеда с крапивой. Вроде, ничего особенного, но бульон получился что надо. Эх, жалко, нет перца да соли…
- Тихонь. А помнишь, у бабушки соль была. Осталась еще?
Домовой кивнул, щелкнул пальцами, и у меня на коленях появился плотно завязанный мешочек с драгоценными крупицами внутри. Я с тоской вспомнила огромную пачку поваренной соли, что стояла у меня на кухне, и вздохнула. Времена, в которые я попала, богатством вкусов не отличались. Нет денег – останешься несолоно хлебавши. Причем в прямом смысле слова.
А стоила здесь эта соль… мама дорогая.
У знахарей она применялась в некоторых мазях и паре настоек. Оттого и была в доме, бережно сохраняемая домовым. Поэтому, когда Тихоня увидел, что я сыплю в горшок целую щепоть – аж икнул от ужаса. Но я только покачала головой – не спорь, мол, дело хозяйское.
- Златушка… - неуверенно начал домовой, не давая мне сосредоточиться на еде, - сквернавец тот, что приходил покаместь меня не было, сундук покрал. А в сундуке том все сбереженья были, да пара вещиц тебе на выданье. Вернуть надобно. – он смущенно замолчал, умоляюще глядя на меня.
Вот же… о хозяйском добре пуще меня радеет. И прав, надо бы вернуть. В той резной шкатулочке были вещи, которым нельзя попадать в плохие руки.
- Вернем. – мрачно ответила, снова макая ложку в грибной суп. – Ешь давай. Утро вечера мудренее.
Не помню, как я в тот вечер уснула, но пробуждение вышло неприятным.
Только вчера пригревало солнышко, а сегодня я проснулась, громко чихнув от холода - дрова в печи прогорели, и скудные остатки тепла сохранялись лишь под шерстяным одеялом, которым я накрылась до самых бровей.
Вздохнув, я поднялась с лавки, застелила свою импровизированную кровать и присмотрелась к печке. Маленькая. У бабули моей, в деревне, была совсем другая. С широкой лежанкой, на которой так славно было спать холодными ночами, слушая, как снаружи свирепствуют дождь и ветер.
Я отодвинула заслонку, подкинув в печку дров, сложенных горкой прямо на полу. Уйдем отсюда – подыщу нам дом получше. Если уж осень здесь настолько мерзкая, то зиму и вовсе страшно представить.
За печкой завозился Тихоня, выскользнул в комнатку и зыркнул на меня круглыми, как плошки, глазами.
- Утро доброе. – мрачно поздоровалась я, засовывая в печь горшок с остатками супа.
Сейчас поедим и пойдем в местную деревеньку. Заберем шкатулку, а потом…
Стоп. А как мы ее заберем-то? Вряд ли тот выродок отдаст мое добро без скандала. Как бы снова не прибил.
- Доброе, Златушка. Чавой ты такая грустная? – домовой хлопотал у печи, доставая чисто вымытые миски и ложки.
- Да вот думаю, как нам шкатулку вернуть. Есть идеи?
Тихоня выпятил грудь, снова распушив седую бороду.
- А чевой там сложного? Придем, сквернюгу того отысчем. Я его так припугну, что не только шкатулку, а все че хошь отдаст. - домой сердито сверкнул глазами, и я улыбнулась.
- А, ну раз так, то ладно. Главное следи, чтоб он меня опять по голове не тюкнул.
- А то ж! Никому тебя в обиду не дам, Златушка, не сумлевайся! – расхорохорился Тихоня, задорно подмигивая.
Сели перекусить перед выходом. Я вяло прихлебывала бульон, почти не чувствуя вкуса. Грибы меня больше не радовали, как и все, что было связано с лесом и моим перемещением в другой мир.
Стоило мискам опустеть, как я решительно встала и направилась к сундуку.
- Открывай, одеться надо, не то замерзну… холодина такая, что сил нет.
Домовой сунул мне в руки ключ, и я, помня, что здесь лежат теплые вещи, открыла сундук, достав красивую душегрею с меховой оторочкой.
Под ней лежали две новенькие поневы, онучи, отрезы льняной и шерстяной ткани, несколько овечьих шкур, и отдельно – жесткая, прям дубовая воловья кожа, которую здесь использовали для подошв.
Отдельно меня порадовали меховая шапочка и рукавички, лежавшие в вышитом гладью мешочке. Надо будет и Тихоне такие сделать. На самом донышке сундука отыскался деревянный гребень, ленты для волос и кожаные сапожки. А рядом с ними – коробочка. Открыв ее, я увидела внутри толстые, грубые иголки, нитки, дратву, и даже шило. Неплохо. На первое время точно хватит, а чего нет – сделаем.
Теперь нужно одеться.
Из воспоминаний я узнала, что для девушки выйти из дому без поневы, в одной рубахе – срам великий. С распущенными волосами можно было появляться только в бане и на паре женских ритуальных праздников. Остальное время следовало носить косу, соблюдать установленную форму одежды, и вообще – держаться куда скромнее, чем в нашем привычном мире. Штаны, конечно, девке тоже носить нельзя. Но при всем этом – никакого тебе нижнего белья. Подол задерут, а под ним и трусов-то нет. Вот это я понимаю – срам.
Я вздохнула, пытаясь нацепить на себя поневу, которая была похожа на очень плотную, тяжелую юбку, которую еще и следовало подвязать специальным шнурком. Даже не юбка, а коврик какой-то! Кто вообще ее изобрел?!
- Да тут пока оденешься, задолбаешься. – проворчала я, наконец-то осилив первый этап.
С онучами у меня получалось еще хуже, пришлось Тихоне помогать мне намотать их как следует. Вот ведь кошмарная замена современных носков! Сиди тут по полчаса, ноги обматывай… неудобно – жуть.
Наконец, закончили. Тихоня моим видом остался доволен, тем более, что я расчесала волосы и повязала ленту в косу. У двери на деревянном крючке висел старый шерстяной платок. Я покрыла им голову и кивнула Тихоне, чтобы он шел за мной.