Солнце светит для всех

— Виктор!

Это первое, что он слышит от неё, своего белокурого ангела. Сейчас он не вспомнит лица, только голос, что звенел в зимней тишине. Юноша что-то ответил, после чего бросился навстречу своей единственной желанной грёзе, мелькавшей между тонкими стволами деревьев. Едва Виктору казалось, что он коснётся её руки, как девочка исчезала, разлетаясь на тысячи мелких пылинок, мерцавших в свете луны.

Он гнался за ней почти каждую ночь с тех пор, как... Нет, кое-что в этом сне было особенным. Девочка остановилась, и он смог приблизиться к ней настолько, чтобы увидеть улыбку. Впрочем, ни полнота губ, ни их изгиб не всплыл в его памяти. Только вожделение, которое он испытывал, пытаясь их поцеловать.

Но, едва он приблизился, как его маленькая возлюбленная обратилась в кого-то иного – в большого чёрного волка, чьи глаза сверкали так же, как и оскал. Чудовищные лапы зверя утопали в снегу, а ноги Виктора совсем увязли. Одно неловкое движение – и он станет куском мяса, а затем вернётся в землю.

Нет, не тогда!.. Сейчас бы он с удовольствием лёг и предпочёл никогда не вставать. Но тогда, будучи юношей шестнадцати лет, ему отчаянно хотелось жить! Его сердце так бешено колотилось, отбивая ритм по всему телу и особенно в висках, что он понимал: ему ещё рано на тот свет.

Развернувшись, Виктор рванул в сторону деревни. Волк надрывно завыл, словно предупреждая о чём-то, но мальчишка не слушал; он прикрыл руками глаза и, вопя от ужаса, бежал, пока не почувствовал, что больше не может. Сквозь веки разгорались красные пятна. В лёгких засвербело. Ноги стали тяжёлыми от налипшего снега и льда.

Виктора окружала темнота, но там, впереди, было то, что гораздо хуже темноты: его родная деревня, объятая пламенем. С его губ сорвалось одно-единственное слово: «Налётчики!..». Нужно было бежать как можно дальше, но он, подчиняясь физическим законам, которых не понимал, рванул вперёд, крича имя возлюбленной. Сейчас оно превратилось в совсем другое, и образ девочки смешался с её образом...

Остановившись на главной улице, той, что вела к площади, Виктор полной грудью вдохнул обжигающий терпкий дым. Больше бежать он не мог – он так считал. Ошибался. Как только позади послышался топот копыт и залихвацкий свист, он тут же рванул вперёд... И почувствовал, как боль опаляет спину. Он падает, стирает в кровь руки. Его тёмные локоны касаются земли и, смешиваясь с грязью, окрашиваются в красный цвет.

— Я должен был умереть в тот день, — шепчет Виктор.

— Брат Виктор, ты хотел нам о чём-то сообщить? — вежливо интересуется брат Феос. Если бы не глубокий капюшон, скрывающий его лицо, и маска, можно было бы подумать, что он крайне раздражён.

— Почему вы так решили, дорогой брат?

— Ты снова бурчал себе под нос. К тому же ещё не оделся, как подобает.

Виктор дотронулся кончиками пальцев до своего лица и почувствовал тепло кожи. Собственной кожи. Внутри всё сжалось.

— Приношу свои извинения, дорогие братья, что вы увидели меня таким, — быстро произнёс Виктор. — Я немедленно поднимусь в больницу и исправлю это недоразумение.

— Ты уж постарайся, — сказал тихо Феос, продолжив, однако, во весь голос. — Теперь, с позволения младшего брата Виктора, мы все вернёмся в больницу и приступим к своим обязанностям.

Когда Виктора назвали «младшим» братом, по всему залу раздались смешки. И без того немногочисленное общество братьев Отцовского Пальца так и не приняло его, считая зазнавшимся выскочкой. За глаза его звали «вечным послушником».

— Уважаемый средний брат Феос, я возьму на сегодня дежурство, — громко сказал Виктор. — Не могу оставаться в стороне, когда вижу вашу стариковскую немощь.

— Хорошо, — Феос скрестил руки на груди. — Увидимся вечером... на гаупвахте.

Смешки затихли. Похоже, Феос не шутил.

Зашуршали чёрные балахоны. Фигуры исчезли в темноте, оставляя центр зала, освещённый тяжёлым паникадилом, пустым. Виктор взялся тушить свечи, дожидаясь, пока братья уйдут, чтобы пойти последним. В чём-то «брат» Феос был прав. Виктор действительно витал в своих мыслях, весьма далёких от целей братства: он думал о своём странном сне, а затем о Ней, своей воплощённой красоте. Сегодня она вновь должна заглянуть за лекарством.

Когда Виктор пришёл на свой пост, то обнаружил там скучающего брата Феба. Он ходил вокруг большого стола, установленного посреди комнаты, и любовно поглаживал его, проговаривая под нос клятву братства:

— Клянусь первой слезой, пролитой на руках Матери, что отныне посвящу себя Её возлюбленному. Отец, Немощное Дитя, Плачущий Старик, я беру тебя за руку, чтобы никогда не отпускать. Я посвящу свою жизнь ближнему, если понадобится – отдам её без всякого сожаления. Я верю, что ты достойно проведёшь меня в Небытие, и я стану частью тебя. Сейчас же – прими меня, Своего Пальца.

Виктор прослушал клятву, не перебивая брата, и в конце позволил себе саркастично поаплодировать:

— Вижу, не только я сегодня витаю в облаках.

— Перестань, Виктор. Мы оба знаем, что я в этом новичок. Вот ты – дока.

— И о чём мечтаешь, братец?

— Думаю об одной нищенке, Майрине. Как славно, что она заходит каждый день.