Соло

Глава 1

Я вышла из консерватории, и в тот же миг осенний ветер, как невидимая рука, просочился под мой жакет, пробираясь до самых костей. Он пронёсся по позвоночнику, оставляя за собой ледяную дрожь. В воздухе стоял терпкий землистый запах, а листья, раскрашенные золотыми и красными оттенками, кружились в свете фонарей. Улицы Бостона расплывались в сумерках, а я пыталась отогнать навязчивые мысли. Но они возвращались.

«Слишком небрежно, Минна».

Голос преподавателя всё ещё звучал в моей голове. Чётко. Без колебаний. Как метроном, безжалостно отмеряющий каждую мою ошибку. Я старалась. До боли в пальцах, до слёз в подушку. Но всё, чего это стоило — ещё одно замечание. Ещё одна строка в списке того, что я делаю не так.

Я ускорила шаг и притиснула руки к телу, будто это могло защитить от холода – внешнего и внутреннего. В груди зародилось ощущение, похожее на щепку под ногтем — крошечное, но невыносимо назойливое. И если честно, я не была уверена, что всё это не напрасно. Что я и правда создана для музыки.

Элизабет, моя лучшая подруга, всегда была впереди. Как будто виолончель выбрала её, а не наоборот. Нас постоянно сравнивали, и это только усиливало мою неуверенность.

Всё, что было в моей жизни — это музыка и провалы.

Кроме тех трёх вечеров в неделю, когда я сбегала в «Кофе на БИС». Мою спасательную капсулу.

Здесь я могла дышать.

Это место не требовало от меня совершенства. Никто не сравнивал, не разбирал промахи по косточкам. Я просто работала, и этого было достаточно. Рядом всегда находилась Гвен, моя напарница, с которой любая смена превращалась в небольшое приключение.

Поэтому после занятий, я спешила в кафе, чтобы сменить виолончель на поднос, готовить заказы под лёгкую музыку и искренне улыбаться.

Я толкнула знакомую дверь, покрытую стикерами и отпечатками чужих пальцев. От контраста температуры меня сразу бросило в жар. Покалывание на щеках было настолько резким, что я замерла на секунду, давая телу привыкнуть.

Зал переполняли звуки — смех, разговоры, шум посуды. А в воздухе густо стоял аромат кофейных зёрен и пряностей, от которого сводило желудок.

По пятницам у нас царило спокойствие, но в этот день всё было иначе. Людей оказалось на удивление много, все столики заняли. У барной стойки теснились посетители, а некоторые просто блуждали по залу, оглядываясь в поисках свободного места.

Гвен, растрёпанная, как после урагана, металась за кассой. Её рыжие локоны выбивались из пучка, а глаза вспыхнули облегчением, стоило ей меня заметить.

— Минна! Наконец-то!

— Прости, нас опять задержали, — я пожала плечами, бегло осматривая зал. — Что здесь происходит?

— Отличный вопрос! Я сама ничего не понимаю. То ли кто-то написал о нас в блоге, то ли просто звёзды сошлись, но, похоже, нас ждёт адский вечер.

Напарница сунула мне поднос и фартук, театрально закатила глаза и скрылась на кухне.

Я не теряла времени. Быстро переоделась в броню, схватила блокнот и ринулась в бой.

Кафе утопало в оттенках зелени и шоколада. Стены, выкрашенные в цвет мха, контрастировали с массивными деревянными столами. Кожаные диваны манили присесть и утонуть в их объятиях. Я двигалась по залу, стараясь не задеть ни одного из посетителей.

Посадочные места располагались полукругом и были ориентированы на небольшую сцену. Тёплый свет софитов мягко очерчивал границы, отделяя её от остального зала.

На ней выступали мужчины лет сорока, чья музыка, честно говоря, не вызывала у публики никакого интереса. Я слышала, как кто-то тихо зевнул за столиком, где сидела группа студентов, и это было красноречивее любых слов. Песни звучали скучно и однообразно.

Но потом на сцену вышел он.

Парень в чёрной рубашке подошёл к микрофону.

Зрители затихли.

— Привет, Бостон! — сказал он, поднимая руку. В ответ раздались аплодисменты и восторженные крики.

Обычные слова, но голосом, в котором звучал хрип засыпающих улиц и бархат старых винилов. Его взгляд скользнул по залу, не ища ничего конкретного. Он просто смотрел, как человек, уверенный в том, что делает.

Музыкант улыбнулся, отвёл взгляд. Улыбка была робкой, почти детской. Но при этом, боже мой, как непринуждённо он двигался! В каждом его жесте чувствовалась свобода.

У парня были русые, густые волосы, которые по-мальчишески спадали на лоб, аккуратно обрамляя лицо. Его черты нельзя было назвать особенными, но в них было что-то притягательное: ровный нос, тёмная щетина и тяжёлые брови. Он был среднего телосложения, слегка сутулился, а в ухе блестела маленькая серёжка, дополняя образ.

Всё в его внешности, от взлохмаченных волос до лёгкой неосторожности в движениях, создавало ощущение дерзости. Он сливался с толпой, но в то же время был её центром, привлекая взгляды без всякого усилия.

В моей голове зазвучала Пятая симфония Шостаковича — величественная, напряжённая, с нотами скрытого бунта. Она нарастала, звенела скрипками, а потом рушилась в оглушительном аккорде — так же, как его появление на сцене, как блеск его глаз в свете софитов.

Некоторые девушки сорвались со своих мест и ринулись к сцене. Мне пришлось отойти в сторону, чтобы избежать столкновения. Очевидно, это были его поклонницы.

Я взглянула на Гвен. Она замерла с подносом в руках, не отводя взгляд от неизвестного парня.

— Он что, какая-то звезда? — Спросила я саму себя.

Парень заиграл, и что-то внутри сжалось, не давая сделать ни шага. Каждая нота отзывалась во мне тоской и одиночеством.

Я узнала эту песню сразу. Когда-то она звучала в моих наушниках каждый день. Я любила её — как и многие другие песни Вилле Вало. В них было что-то очень личное, словно они обо мне. Тогда. И, может быть, до сих пор.

Баритон парня был глубокий и насыщенный, с богатым тембром. Он легко переходил от низких, резонирующих нот к более высоким, сохраняя при этом плавность и контроль. Я не смогла удержаться. Знакомые строчки сами слетали с губ, и я поймала себя на том, что подпеваю.

Глава 2

Едва ли найдётся человек, который не любил бы слушать музыку. Кому-то она нужна в качестве фона, кто-то предпочитает музыку определённого направления и жанра, а кто-то сочиняет и исполняет произведения сам. Музыка обладает великой силой, вдохновляет каждого из нас, заставляет жить и радоваться жизни.

Люди часто говорят: «Я не слушаю классику». Однако, погружаясь в мир кино, сериалов и видеоигр, они становятся невольными слушателями чудесных произведений, исполняемых симфоническими оркестрами. Они даже не осознают, как музыка пронизывает каждую сцену, добавляя ей эмоций и смысла.

Меня принудили поступить в музыкальную школу.

Моя мать, истинная любительница классической музыки, сходила с ума, когда её близкая подруга, Силия Лодж, отправила свою дочь Элизабет учиться игре на виолончели. Моё предназначение было решено. Вдохновлённая этим примером, мама не упустила возможности и настояла, чтобы я последовала по тому же пути.

Ведомая невидимой нитью судьбы, я оказалась на пороге музыкальной обители. Никто не спросил моего мнения; чувство свободы и выбора оставалось за пределами этой затеи. Я шагнула в мир, наполненный звуками. Моё сердце ныло от нежелания, и в то же время внутри начинала разгораться искра любопытства.

Сначала виолончель казалась мне чуждой и непокорной, как огромный зверь, который не желал подчиняться. Но чем чаще я прикасалась к её струнам, тем больше чувствовала, как её глубокий, бархатистый голос проникает в самое сердце. Она словно рассказывала мне истории, которые я не могла выразить словами. Постепенно сопротивление сменилось увлечением, а затем и настоящей страстью.

Я начала замечать, как виолончель становилась частью меня. Её звуки успокаивали и вдохновляли. То, что начиналось как навязанное занятие, превратилось в нечто большее — в любовь, которую я не могла объяснить.

Элизабет я знала с детства. Когда мы поступили в музыкальную школу, наша связь только окрепла. Мы стали лучшими подругами. Вместе мечтали о будущем и словно делили одну душу на двоих. Нас связывала любовь к музыке, но в этом таились и различия: Лиз вдохновенно овладевала нотами, а я только пыталась ей подражать. Я искренне полюбила виолончель, но часто игра становилась для меня борьбой с инструментом.

Мои родители не уставали сравнивать наши успехи. Каждый раз, когда Лиз осваивала новый этюд или исполняла сложное произведение с лёгкостью, я видела, как их взгляды наполнялись разочарованием.

Мама не скрывала своего восхищения Лиз, а папа, поддакивая, добавлял: «Почему ты не можешь так же?» Их ожидания тяготели надо мной тяжёлым грузом. Они хотели, чтобы я играла лучше Лиз, и у них был повод для гордости.

Время шло, и мне удалось достичь определённых успехов, хоть и ценой огромных усилий. Мама гордилась мной, рассказывая всем, какая я одарённая, и похвала лилась, как сладкий нектар.

Мы с Лиз были на одной ступени, но внутри я знала: это не моя победа. Это была победа моих родителей. Они часто просили меня играть на виолончели перед их друзьями на званых ужинах и светских банкетах. Эти выступления стали частью моих обязанностей, и я старалась играть безупречно, чтобы заслужить их гордость.

Но всё изменилось в одно мгновение, когда я получила профессиональную травму, лишившую меня возможности играть какое-то время. Я перестала быть гордостью семьи и вновь оказалась на пути бесконечной борьбы. Продолжала прилагать колоссальные усилия, чтобы мои родители услышали меня. Чтобы они поверили в меня.

Но теперь по непостижимым причинам каждая нота, которую я извлекала, звучала фальшиво, будто не находила отклика в моём сердце.

Тем не менее мне удалось поступить в консерваторию Новой Англии, и это, казалось бы, должно было вселить надежду. Однако я осознавала: это не завершение борьбы, а лишь продолжение.

Я шла по длинным коридорам консерватории, рядом со мной весело шагала Лиз. Стены были украшены плакатами с изображениями знаменитых композиторов и музыкальных мероприятий, а полы блестели от свежей полировки. В воздухе витал лёгкий аромат старых нотных партитур.

— Ты слышала, что Клауф снова собирается делать проверку? — спросила Лиз, поправляя волосы. — Надеюсь, он сегодня в хорошем настроении.

— Да, и его «хорошее настроение» включает в себя минимум комплиментов и максимум замечаний, — бросила я, стараясь улыбнуться. Вышло криво.

Лиз громко рассмеялась.

— Кстати, я записалась на конкурс молодых исполнителей!

Я остановилась на полшага, затем догнала подругу.

— Правда? Это... классно.

— Ну да. Пока не решила, что играть, но неважно, у меня ещё есть время, — сказала она легко, будто для неё это не стоило особых усилий.

Я кивнула, пытаясь не выдать, как туго сжалось что-то под рёбрами.

— Вот бы мне так, — вырвалось. Не жалоба, скорее констатация.

Лиз снова улыбнулась, мягко, по-доброму.

— Может, и попробуешь когда-нибудь. Начни с малого. А там, глядишь, и до второго места доберёшься.

Она не имела в виду ничего плохого. Но эта фраза осела внутри, как осадок от недоваренного кофе — немного горько, немного обидно. Потому что она была права. Я не блистала. Я старалась.

— Спасибо, Лиз, — сказала я и удивилась, как неуверенно прозвучал собственный голос.

Мы вошли в светлый музыкальный класс. Я остановилась на мгновение, чтобы насладиться атмосферой. Воздух наполнялся звуками, которые уже давно стали мне знакомы: щелчки струн, шорох листов нотных тетрадей и тихие разговоры других студентов. Волнение окутывало меня, как всегда, перед репетицией. Элизабет со своей неизменной энергией вела меня за собой. Я не могла не восхищаться её уверенностью.

Мы заняли свои места, и я осторожно поставила виолончель на пол. Лиз, уже готовая к действию, начала укладывать свои чёрные волосы, словно это был ритуал перед началом игры.

— Ты готова к Вивальди? — спросила она, изображая профессорский тон.

— Думаю, справлюсь с первой частью, — ответила я, проверяя натяжение струн. — Но третья всё ещё вызывает сложности.

Глава 3

Всю неделю я чувствовала себя странно. Сначала пыталась не придавать этому значения — мало ли, бывает. Но ощущение не проходило. Будто что-то во мне изменилось, и я никак не могла привыкнуть к этому новому, тонкому беспокойству.

Я не надеялась, что Джет вообще вспомнит меня. И всё же в течение недели, пусть не каждый день, но время от времени открывала его каверы. Просто слушала. Не то чтобы нарочно — скорее по привычке, как если бы голос сам звал из динамиков.

Он цеплял так, что в груди отзывалось теплом. Но я ведь не из тех девушек, что вздыхают по кумирам и уж точно не преследуют их.

Всё же, я ждала пятницу. Она казалась чем-то далёким, но неминуемо приближалась, а вместе с ней росло и напряжение.

И вот, наконец, наступил этот день.

На работу я пришла раньше обычного — сама не своя. В голове крутился один-единственный вопрос: что он подумает?

Я почти не пользовалась косметикой в повседневной жизни, особенно на сменах, но сегодня рука всё же потянулась к туши и лёгкому блеску. Хотелось выглядеть не безлико, а... живо. Хотя бы не хуже тех девушек, которые уже успели занять свои места в зале. Все они будут смотреть в одну сторону. На того, кто, возможно, и не заметит меня вовсе.

Собрала волосы в аккуратный пучок, пригладила выбившиеся пряди. На удивление форма сегодня сидела неплохо — или, может, просто настроение изменило взгляд на отражение.

Когда я вышла в зал, девушек стало ещё больше. Яркая одежда, густые локоны, высокие каблуки — они будто сошли с глянцевых страниц. Но странное чувство в груди подсказывало: сегодня я не хуже других. Не чувствую себя лишней.

Смена проходила спокойно. Поднос скользил в ладони привычно, шаги отточено огибали столики, а улыбка на лице появлялась по первому требованию. В этом было что-то механическое, давно доведённое до автоматизма. И всё же в этом механизме появилась едва заметная трещина.

Я знала, что он придёт.

Над барной стойкой горели маленькие лампочки, отбрасывая тёплый свет на полированные поверхности. За окном моросил дождь, капли стекали по стеклу, оставляя тонкие, прозрачные следы, похожие на случайные, почти неразборчивые слова. Я стояла у кассы, отмечая в блокноте заказы, но пальцы мои сжимали карандаш чуть крепче, чем нужно.

Гвен, с трудом протискивалась между гостями, неся поднос с заказом.

Я с любопытством наблюдала за ней. Она была старше меня на несколько лет, но иногда мне казалось, что Гвен пришла к нам из другой вселенной. Девушка верила в простые вещи: что любовь с первого взгляда существует, что счастье — это заботливый парень, который будет носить её на руках. Может, поэтому ей так грустно смотреть на всех этих девушек, мечтающих о Джете?

— Что с тобой? — спросила я, заметив её рассеянность.

Гвен вздохнула.

— Да так… Просто несправедливо, что все красавчики достаются либо этим… — она кивнула в сторону визжащей толпы у сцены, — либо вообще никому.

— «Вообще никому»? — переспросила я усмехнувшись.

— Ну да. Таким, как он, вряд ли нужны обычные девушки. Как я, например.

Я закатила глаза и толкнула её локтем.

— Ты не обычная. Ты Гвен. И в тысячу раз круче всех этих фанаток.

Девушка слабо улыбнулась, но всё равно казалась расстроенной.

— Знаешь, — продолжила я, — он, конечно, выглядит как актёр из подросткового сериала, но его каверы — полный отстой.

— Ну, не соглашусь, — фыркнула Гвен.

— И кто знает, может, он вообще зануда. Или любит ананасы на пицце.

Девушка запрокинула голову и прикрыла лицо ладонями:

— О, это было бы фатально.

Я улыбнулась и обняла её за плечи. Хотелось, чтобы наши встречи не ограничивались работой в кафе. Но мы жили в разных районах, да и у меня всегда были занятия — музыка, учёба, какие-то дела. Иногда мне казалось, что наша дружба существует только в эти смены, среди запаха кофе и ванильных круассанов.

Гвен была хорошей девушкой. Но такой же одинокой, как и я.

— Просто перестань думать, что ты какая-то «не такая». Может, это он не такой.

Подруга не успела ответить, как вдруг зал взорвался аплодисментами. Я не смотрела сразу, но почувствовала. Словно в воздухе что-то сдвинулось, сместилось, как в музыке, когда мелодия неожиданно меняет тональность.

Джет вышел на сцену, улыбаясь так, будто мир принадлежал ему. Напарница склонила голову набок и задумчиво посмотрела на парня.

— Ну… Всё-таки он чертовски красив, — отметила она.

Я тихо выдохнула, но не могла с ней не согласиться.

— Привет, Бостон! — как и в прошлый раз, Джет поприветствовал публику, подняв руку вверх, словно дирижёр.

От одного его вида, в животе у меня образовался комок волнения.

Электрическая волна пробежала по толпе, и зал наполнился овациями. Из-за визга закладывало уши. Все начали толкаться, перемещаясь к нашей скромной сцене.

— Сегодня у меня для вас есть кое-что интересное, — сказал Джет, — я покажу вам, как создаётся музыка.

Под шум аплодисментов парень удалился со сцены и, вернувшись через мгновение с электронным пультом в руках, начал подключать аппарат. Это заняло какое-то время. С интересом я наблюдала за тем, как мастерски он справлялся с инструментом. Электронная музыка оставалась для меня в значительной степени неизведанной территорией.

Когда Джет закончил, он без всяких промедлений приступил к делу. Сначала он записал и зациклил прямой бит, далее — основной мотив, а после него — бэки. Я долго пыталась узнать песню. Ум мой утверждал, что это снова кавер, хотя в глубине души допускала мысль, что он исполнял тот самый оригинал, о котором мы говорили.

Но нет.

Увидев, как девчонки оживились и начали подпевать бэкам, я поняла, что это всё же кавер.

Наконец, проигрыш сменился, и Джет начал петь.

Слова песни обрушились на меня волной смущения. Парень вёл себя раскованно, будто родился на сцене и совершенно не смущался исполнять нецензурный текст куплета.

Глава 4

Когда я проснулась в субботу утром, привычно потянулась к телефону, но на этот раз вместо того, чтобы первым делом проверить свои соцсети, я незаметно для себя зашла на страницу Джексона Крамера. И тогда поняла, что он как-то тихо, но прочно вошёл в мою жизнь. Я даже не заметила, как это произошло — всё казалось таким естественным.

Мне нравилось, что, помимо работы, учёбы и вечной критики, в моей жизни появилось что-то ещё.

Кто-то.

Человек, при одной только мысли о котором, губы невольно расплывались в улыбке. Это было приятно и даже немного волнующе.

Выходной выдался тёплым. Мы с подругой бродили по городу, не спеша направляясь в сторону центра. Элизабет обожала такие прогулки — ей нравилось рассматривать витрины, примерять новые наряды и возвращаться домой с охапкой пакетов. Она всегда выглядела безупречно. Даже в простой водолазке и юбке Лиз умудрялась держаться так, словно только что сошла с обложки журнала.

Многие парни засматривались на неё, но подругу это совершенно не интересовало. Даже если кто-то пытался ухаживать, всё быстро заканчивалось. Лиз жила музыкой. Она могла часами обсуждать партии, звучание, правильные техники вибрато и арпеджио. Она спорила о темпах, деталях интерпретации, вдохновенно рассказывала о солистах, которыми восхищалась. И если кто-то решился бы войти в её жизнь, ему пришлось бы смириться с тем, что на первом месте у неё всегда будет виолончель. Но таких парней не находилось.

У Элизабет была цель, и она двигалась к ней с упорством, от которого у многих давно бы сдали нервы. Подруга хотела стать профессионалом, играть в оркестре, записывать партии для голливудских фильмов. Это была престижная, хорошо оплачиваемая работа. Мои родители желали, чтобы я тоже выбрала такой путь — стабильный, надёжный. Они хотели, чтобы после консерватории я могла достойно зарабатывать, а не балансировать на грани неизвестности.

Но в глубине души мне хотелось другого. Я мечтала быть солисткой, пусть даже не слишком известной. Чтобы меня слышали, чтобы я могла играть свою музыку, не сливаясь с десятками других инструментов. Понимала, что выбиться в солисты сложнее, чем просто найти место в хорошем оркестре. И пока у меня не было достаточного мастерства, но… Разве можно было отказаться от мечты только потому, что путь к ней слишком тернист?

Мы проходили мимо яркой витрины, где на манекене красовалось элегантное бежевое пальто с широким поясом. Лиз задержалась на секунду, рассматривая его, а затем перевела взгляд на меня, словно что-то прикидывая. В следующий момент она, усмехнувшись, сказала:

— Только не говори, что тебе нравится носить этот жакет второй год подряд.

— А что с ним не так?

— Он… слишком простой, — чуть склонила голову, будто оценивая, — тебе сто́ит попробовать что-то интереснее. Например, как у меня.

Подруга откинула на спину идеально уложенные волосы и кивнула на свой приталенный плащ. Лиз всегда подбирала одежду так, чтобы выглядеть дорого, даже когда мы просто выходили на прогулку.

— Мне в нём удобно, — я пожала плечами.

— Ну конечно. Ты же у нас — творческая.

Я не успела ответить. Лиз быстро сменила тему.

— Ты помнишь, как Клауф хвалил Софи на прошлом занятии? — спросила подруга, пренебрежительно закатив глаза.

— Да, она хорошо сыграла, — я вспомнила, как та уверенно провела быстрые пассажи, почти не сбиваясь.

— Конечно, если не обращать внимания на её вибрато, — Лиз хмыкнула. — Оно у неё дрожит, как у испуганной мыши. Клауф, видно, пытается её подбодрить. Но на экзамене, думаю, все и так поймут, кто действительно выделяется в классе.

Я ничего не ответила. Лиз всегда играла блестяще, это был факт. Но мне вдруг подумалось: что бы случилось, если бы кто-то её обошёл?

— Всё равно это не соревнование, — осторожно заметила я.

Лиз резко остановилась и повернулась ко мне.

— Минна, ну о чём ты? Всё в этой жизни — соревнование. Просто не все понимают это вовремя.

Она улыбнулась, но в её глазах мелькнуло что-то, чего я не могла толком разобрать.

Мы продолжили идти. Я смотрела на её уверенную походку, на то, как прохожие невольно оборачивались ей вслед. И почему-то мне вдруг стало её немного жаль.

После длительных скитаний мы с Элизабет приняли решение зайти в маленькое кафе, чтобы немного отдохнуть и согреться. Устроившись на мягких диванах, мы сидели друг напротив друга, а мелодичный джаз окутывал нас лёгким, ненавязчивым звучанием.

— Тебе не надоело зависать в своей забегаловке? — спросила подруга, нежно потягивая горячий шоколад.

— За эту работу я получаю деньги.

— Верно, но ты могла бы посвятить своё время репетициям в консерватории, как я!

— Легко говорить, у тебя отличные отношения с семьёй.

Элизабет могла рассчитывать на поддержку своих родителей, которые щедро покрывали расходы на обучение и аренду квартиры. Моё положение было иным: хотя родители также оплачивали образование, их постоянные упрёки были неотъемлемой частью этой помощи. Обучение обходилось нам в крупную сумму, но, по мнению отца, мои достижения в музыке не оправдывали таких затрат. Поэтому я приняла решение работать, чтобы меньше зависеть от них.

Мы обе стремились к мечтам, но её путь был отмечен привилегиями, а мой — упорным трудом и жертвами.

— Тебе нужно поработать над техникой, — сказала Лиз, её голос звучал сухо, а на лице читалось явное недовольство. — Вот на что нужно тратить время, а не слоняться с подносом в руках. Особенно по пятницам — ты возвращаешься домой, как выжатый лимон!

— На самом деле, не всё так плохо, — мягко возразила я, чувствуя, как в груди теплеет от одной только мысли. — По пятницам за это доплачивают. — Я слегка замялась, подбирая слова. — И у нас теперь выступает местная знаменитость. Блогер!

— Очередной гитарист для девчонок?! — Лиз махнула рукой, откинувшись на спинку дивана с видом человека, который уже всё понял.

— Что-то вроде. У него… необычный голос. Сразу цепляет. И зал держит до самого конца. Публика в восторге. И роликов с ним уже море — кажется, он выкладывается на полную.

Глава 5

Парень стоял в центре, озираясь, будто кого-то искал. Сердце сорвалось вниз. Я метнулась обратно, спрятавшись за поворотом, и торопливо вытерла лицо. Поправила волосы. Попыталась дышать ровно. В голове вспыхнула «Симфония №7» Бетховена. Лёгкое напряжение в начале... и гулкая эмоциональность, нарастающая с каждой нотой.

Сделала шаг вперёд. Он заметил меня, и его лицо расплылось в тёплой улыбке. Но едва взгляд скользнул к моим глазам, выражение сменилось.

Я опустила голову.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Искал тайное общество виолончелистов, — усмехнулся он и поднял бровь. — Кажется, нашёл его.

Я молча прошла вперёд, а он последовал за мной.

В репетиционной студии Джекс сразу начал осматриваться, как будто оказался в другом мире. Перебрал ноты на столе, заглянул в раскрытый футляр. Я стояла в стороне, прижимая к себе виолончель, не зная, что сказать. Всё внутри было ещё сырым, на грани.

— Почему ты плакала? — он обернулся ко мне с серьёзным выражением лица.

Я замялась. Мне стало стыдно за свои эмоции. Не в силах выдержать его взгляда, я отвернулась, чувствуя, как внутри меня снова поднималась волна.

— Извини, — шепнула, сдерживаясь изо всех сил. — Я не хотела, чтобы это кто-то видел.

Слова будто застряли в горле, и я не могла объяснить, что происходит. Но когда он смотрел на меня, казалось, что он понимает больше, чем я могла сказать.

Джекс подошёл ближе, и его взгляд задержался на виолончели.

— Можно потрогать её?

После моего одобрения он осторожно взял инструмент в руки. Провёл смычком по струнам, пробовал воспроизвести несколько нот.

— Ого, это сложно, — удивился парень. — Как вы это делаете?

Я не могла сдержать улыбку, глядя на его попытки, и настроение начало подниматься.

— Да, это требует практики. Но ты выглядишь, как будто у тебя всё получается.

— Ну, может, я просто не тот, кто должен играть на виолончели, — ухмыльнулся Джекс, вернув инструмент на место. — Я больше по гитаре.

— Гитара — это тоже здорово.

Парень слегка склонил голову набок, и я заметила, как уголки его губ едва приподнялись, намекая на таинственную улыбку. Этот вид завораживал меня, призна́юсь, и мои глаза непроизвольно остановились на его губах. Они, скорее всего, нежные и мягкие... Боже, как же мне пришла в голову эта мысль в такой момент?

— Но почему ты плакала? — не унимался музыкант.

— Родители вечно сравнивают меня с подругой, — призналась я, отводя взгляд. — Они считают, что я должна быть такой же успешной, как она. Из-за этого у меня опускаются руки.

Джекс внимательно слушал, и я заметила, как его выражение лица стало серьёзным.

— Это нечестно. Ты не должна оценивать себя по чужим успехам.

— Спасибо, — тихо шепнула.

Его слова немного успокоили.

— Сыграй для меня, — парень сел на стул рядом с моими вещами и сложил руки на груди. — Пришла твоя очередь, — улыбнулся он. — Я играл для тебя, и теперь ты должна показать мне свою музыку.

Я колебалась. Стыд был ещё рядом, но голос Джексона будто вытолкнул меня из кокона. Я кивнула, и, сев за инструмент, начала играть. Сначала я чувствовала себя неловко, но смущение постепенно стало отступать, когда во время игры я бросала взгляд на блогера. Он внимательно слушал, наверное, ему и вправду было интересно.

Когда последний аккорд затих, парень улыбнулся.

— Никогда не думал, что виолончель может звучать так живо, — сказал он, наблюдая за моими движениями. — Ты прекрасно играешь, Минна! — это было приятно слышать.

— Спасибо.

— Знаешь, — он встал со стула и сунул руки в карманы, — мне бы хотелось угостить тебя кофе. Как насчёт того, чтобы немного прогуляться по городу?

Я слегка прикусила губу и всё же кивнула.

— Звучит здорово!

Мы вместе собрали мои вещи, и он помог мне отнести виолончель в хранилище. Парень явно не ожидал, что инструмент такой увесистый.

— Эта виолончель довольно тяжёлая для такой хрупкой девушки, не находишь? — Джекс шутливо подмигнул, когда мы зашли в хранилище.

Я рассмеялась.

— Да, но я привыкла. Она — мой лучший друг, хотя и тяжеловата.

— Ну, я готов быть твоим помощником, если это потребуется, — уголки его губ дрогнули в улыбке.

Волна смущения накрыла, и я старалась это скрыть, но Джекс заметил и улыбнулся ещё шире, словно искал способ смутить меня сильнее.

На улице смеркалось. Воздух наполнялся сыростью пожелтевших листьев и холодом. Город был окутан лёгкой дымкой, и я шла рядом с Джексом, держась за стаканчик с горячим карамельным кофе.

Молодой человек на видео в интернете был хорош собой, но вживую… Из тех, кто выделяется в толпе, даже если не старается. Он был высоким, настолько, что мне приходилось поднимать голову, чтобы встретиться с его взглядом. Рваные джинсы и чёрная кожаная куртка казались частью ауры — непринуждённой, но уверенной, как будто он носил с собой кусочек свободы, который не каждый мог понять.

— С тобой даже кофе — больше, чем кофе, — вдруг сказал он, глядя на меня сбоку.

Я улыбнулась, чувствуя, как щёки загораются, словно на них упали тёплые лучи. Я не могла проигнорировать то, как оживала рядом с ним. Будто он был ключом, который открывал во мне что-то новое.

— Я тоже не ожидала, что день обернётся чем-то таким...

— На самом деле, я рад, что мы встретились. Я имею в виду не сегодня, а вообще.

Моё солнечное сплетение будто стянуло обручем от его признания.

— Меня задело то, что ты плакала во время игры. Даже захотелось что-то сделать, чтобы помочь.

Я замялась.

— Просто не сдержалась, — прошептала я, опуская взгляд.

Джекс кивнул.

— Понимаю, — он сделал паузу. — Так я могу помочь?

— Только если ты волшебник, — шутливо ответила я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Ведь мне нужно оживить музыку.

— Оживить музыку, всего-то?! — Джексон усмехнулся, отбросив голову назад. — Тогда я готов тебе помочь, и это будет стоить всего… — он сделал паузу, прищурившись, будто высчитывал сумму в уме, — всего лишь бесплатно!

Глава 6

Элизабет ворвалась в квартиру как шторм. Я не успела толком закрыть за собой дверь, как она уже проскользнула мимо и оказалась в моей комнате, будто это была её территория.

— Это тот фрик, о котором ты мне рассказывала? — её щёки пылали, будто злость вспыхнула изнутри и теперь полыхала на коже.

— Его зовут Джекс. И он не фрик, он… нормальный.

— Нормальный? Минна, вы стояли так, будто сейчас поцелуетесь. Почему ты мне не сказала, что вы уже вместе? — брови Элизабет сдвинулись, глаза метались по моему лицу, ища ответ, который я не могла дать.

— Мы не вместе. Он просто… проводил меня.

— Просто? — она шагнула ближе. — Минна, экзамены совсем скоро. У тебя нет права на «просто». Именно поэтому ты всегда отстаёшь, — подруга, словно страж, начала приближаться ко мне, сложив руки на груди. — Вот почему ты всегда на втором месте. Ты витаешь в облаках, а я вожусь с тобой как с маленьким ребёнком. Тебя ведь могут отчислить… Кажется, тебе совершенно нет дела до музыки!

Каждое слово било точно в цель. Я стояла посреди комнаты, не в силах пошевелиться, как будто она поставила на паузу весь мой мир, и теперь я существовала только в её интонациях.

— Ты даже не хочешь играть, — продолжила она тише, но куда жёстче. — Признай это. Ты просто боишься разочаровать всех и потому цепляешься за сцену, пытаясь доказать, что ты хоть в чём-то хороша.

Я не ответила. Губы онемели. Даже злость не могла пробиться сквозь внутреннюю глухоту, в которой эхом отдавались её слова. Как будто она вытолкнула из меня воздух, заполнив всё собой.

— А такие, как он… они не стоят твоей карьеры. Не стоят тебя, Минна.

— А если я хочу и то и другое? Музыку и… чувства?

— Это исключает успех, — отрезала она. И на этот раз уже не злилась — просто констатировала. Как диагноз.

Потом, будто вдруг осознав, как далеко зашла, Лиз подошла и ласково положила руки мне на плечи. Но стало только хуже. Этот жест не грел, он сжимал, как кандалы.

— Я не скажу родителям. Но ты знаешь, что будет, если они узнают. У них на тебя планы. И у тебя… должны быть свои.

Когда Лиз ушла, комната вдруг показалась мне пугающе тихой. Воздух был тяжёлым, словно в нём до сих пор витали её замечания. Такие точные, цепкие, проникающие под кожу. Слова оседали внутри, как мелкие занозы, которые не сразу замечаешь, но потом они дают о себе знать – случайным уколом при движении.

«Ты всегда на втором месте.»

Разве я не витаю в облаках, рискуя упустить свой шанс? Разве я не должна сосредоточиться на музыке, вместо того чтобы отвлекаться на мимолётные встречи? Если провалю экзамены, то разочарую всех – родителей, преподавателей, саму Лиз… и, наверное, себя.

Почему мне так тяжело от её слов?

Где-то глубоко внутри шевельнулась привычная вина. Она всегда приходит следом за нашими разговорами, как тень, которая появляется, стоит только повернуться к свету. Разве она не права? Разве не хочет мне только лучшего?

И всё же, даже зная это, я чувствовала себя… меньше. Как будто меня аккуратно сложили и убрали на полку. Словно я должна быть компактнее, удобнее, правильнее.

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. В груди сдавило, но я не дала себе задержаться на этом чувстве. Нужно двигаться дальше, ведь Лиз уже наверняка обо всём забыла.

Может, она просто устала?

После нашего разговора Элизабет закрылась в своей комнате и не выходила оттуда весь вечер. Я уже готовилась ко сну, когда в мессенджер мне пришло сообщение.

Лиз:

Я, наверное, была слишком резкой. Просто волнуюсь за тебя. Ты же знаешь, что я хочу для тебя только лучшего. Не злись, ладно?

Я уставилась в экран. Эти строчки как пластырь на рану, которую она же только что вскрыла. Хотелось пойти к ней, поговорить. Но я осталась лежать.

Лиз всегда была такой. Резкая, давящая, но потом извинялась, и мне становилось стыдно за свою обиду.

Я:

Всё нормально. Спасибо, что переживаешь.

Экран погас, но ощущение тяжести не ушло.

На следующий день всё происходило, как будто я двигалась сквозь плотную воду. Даже свет казался тусклым. Я делала все привычные вещи: выполняла домашнее задание, собирала сумку, перекладывала ноты, но в голове, назойливым мотивом, продолжал звучать разговор с подругой.

«Вот почему ты всегда на втором месте.»

Я застегнула куртку, бросила взгляд в окно. Сумерки оседали на улицы, стирая границы между зданиями, машинами, людьми. Всё казалось размытым, как будто мир тоже не мог определиться, кем быть. Как будто и он устал притворяться чётким, сильным, уверенным. Я узнала себя в этом полутоне. Ни света, ни тьмы — только неопределённость. И, как и я, он молчал.

Лиз ведь права. Конечно, права!

Я не такая, как она. Элизабет – сосредоточенная, собранная, сильная. Я всегда ощущала себя немного рассеянной рядом с ней, словно иду по канату, а она смотрит снизу, напоминая, что падение – вопрос времени.

И всё же… Но почему тогда, когда Джекс смотрел на меня, я чувствовала, что могу всё?

Коснулась губ пальцами, вспоминая, как парень стоял совсем рядом. Как смотрел на меня. В тот момент мне казалось, что если я просто закрою глаза и шагну навстречу, всё станет проще. Легче.

Но я не шагнула.

И теперь, оглядываясь назад, я понимала – это к лучшему. Если бы я его поцеловала, это стало бы реальным. Стало бы чем-то, от чего нельзя отвернуться. А мне ведь надо сосредоточиться!

Я села на кровать и сжала край пледа. В голове снова раздался голос матери, строгий, безапелляционный: «Ты не можешь позволить себе ошибку.»

Что бы сказали родители, если бы узнали?

Они и так недовольны, что я не оправдываю их ожиданий так быстро, как им хотелось бы. Ещё одна причина для разочарования – и они начнут смотреть на меня с этим знакомым выражением, в котором читается усталость, раздражение и что-то ещё… Что-то, что давит тяжелее любых слов.