Соляр

Пролог

Шутливый ветер кружит песчаные вьюны на бархатной глади дюн. Он насвистывает чувственную мелодию о царевне, чей образ маревом зреет в мираже пустыни. Почему все говорят о ней? О Шафен-де. Она стала воспоминанием в сердцах своего народа, и о её деяниях слагались легенды: о девичьей непокорности, не по годам зрелой стойкости и вечной святости. Возвеличенная царями — и прошлыми, и нынешними, — да склонят они головы перед златым памятником священному дитя Шафен-де. Его металл, обнажённый в лучах солнца и окутанный нежными вьюнками, благословенно разливает свет под ступнями всех, кто живёт на землях, вскормленных её соками.

Прекрасный образ Шафен-де хранится в заветах легендариума — царевны того дня, когда благодать сошла на Царство Солнца в облике великой покровительницы. Её взгляд излучал властность и строгость, будто и не было в юной Шафен-де тех робких чувств, что присущи девам. Справа тонкий стан был облачён в рифлёные доспехи, на которых выгравированы символы. По преданию, они должны были помочь Шафен-де воцариться в мире благоговейных пустот и восстановить порядок на земле её народа: знак солнца — вечного испытателя и защитника; и каноничный образ Царя Солнца, стоявшего у истоков ритуальных жертвоприношений ради возвышения женского начала в духовном мире.

На спинной части кирасы запечатлён беспощадный и уродливый исполин Тиррас, чьё бесовское начало изуродовало не только душу, но и лицо, и тело, превратив в чудовище, чей облик рождается лишь в самых смелых фантазиях. Именно он встал на пути у юной Шафен-де: павшая под чарами гиганта, она начала творить злодеяния, а затем Тиррас и вовсе поглотил её. Но слаб оказался исполин перед любовью и верностью народа Солнца, даже когда царевна всецело одарила бы его своим бесплотным существом. Тяжёлые латы, покрытые позолоченными гравированными лозами, служили напоминанием о возложенном бремени, спасение от которого сулили молитвы простых людей.

Слева же на изгибе её стана струилась ткань искусно уложенной драпировкой из лоснящегося маркизета и цвета миндального масла, расшитого белопёрыми лилиями — символом женской нежности и мудрости. На голове юной воительницы красовался шлем, сплетённый из множества золотых монет и камней, нанизанных на длинные нити: часть их обрамляла острый подбородок Шафен-де, а другая струилась по плечам и контуру лица.

Художник выстроил композицию так, что скульптура Шафен-де величественно протягивает руку в ожидании поцелуя от достойного её светоча, а второй — твёрдо сжимает меч, остриё которого ушло в твёрдую почву. Рукоять и клинок были испещрены теми же гравюрами, что несли в себе историю. Юные цари преклоняют колени перед обожествлённым ликом Шафен-де, прикасаясь губами к её давно развеянной в вечности дщери — в предвкушении обретения власти. Так повелители заручались поддержкой подданных, ибо не может царь властвовать на земле Солнца, покуда не будет признан святой Шафен-де.

Закончив читать абзац из учебника по истории искусств, прилежный ученик отложил в сторону книги и рукописи. Его голова была занята совсем иными мыслями. Благосклонное к сегодняшнему дню солнце нежно румянило извилистые улочки, словно подначивая его птицею взлететь над городом и на мгновение окинуть взглядом всё великолепие момента. «Хотя с моего балкончика вид тоже недурён», — подумал парень и закинул ноги на побеленные перила.

Никак не удавалось ему отвести взгляд от города, обласканного тёплыми лучами. «Вот если бы я был творцом, то воспевал бы красоты нашего городка в лучших песнях, поэмах и картинах! Сколько бы всего я сделал для родного края... Но, увы, у меня нет талантов, кроме как вторить мыслям великих умов и извлекать их со страниц, дабы они стали путеводной звездой для простого люда. Разве искусство мысли не делает меня творцом? Что ж, тогда меня устраивает и то, что я могу хотя бы видеть и размышлять».

Тень от виноградных листьев зарябила, волнуя воздух навесного балкончика. Шелест встревожил полудрёму, навеянную зноем. Внезапно ужасающий раскат ударил по мирному небу, разорвав его, будто огромный острый нож распорол ему брюхо. Юноша подскочил, устремив взгляд к густым облакам, но не увидел ничего, кроме белой полосы, растекающейся по голубому полотну. «Неужели он восстановлен? Тогда я должен увидеть это воочию!» — встрепенулся счастливый ученик. Схватив свои пожитки, он стремглав бросился на поиски того, что, по его мнению, нельзя было оставить без внимания.