Somnus

0.

Статус SOMNUS: 5-ый день катастрофы

В окружающей тьме лучи били наискосок из недр Мёртвого города, рассекая сферу зелёного тумана. Где-то внутри находился мощный источник света. При взгляде на руины складывалось такое впечатление, что неизвестная сила вспорола гигантским постройкам брюха. Здания попадали друг на друга, а груды обломков высыпались на неразличимые улицы. Тёмные остовы башен и небоскрёбов, окутанных плотным ядовитым туманом, подтачивались паразитами — различными аномальными образованиями, колеблющими структурную целостность и внешний облик объектов.

Исполинские руины с каждым новым шагом Дмитрия мутнели всё больше и скрывались от наблюдения тем сильнее, чем сильнее он старался их разглядеть. Чем ближе подходишь к Мертвому городу, тем сильнее он отдаляется…

Дмитрий остановился, устремив в сосредоточенности взгляд прямо — ну вот же оно, вот! Резиденция тьмы, дворец ужаса, мертвый город, непонятно что это, но ясно как день, что логово монстра именно там! Перед тем как пробираться туда, следует запомнить, зафиксировать это местоположение…

Дмитрий осмотрелся, запечатлевая в памяти зону расположения, чтобы в следующий раз чувства с намерением сразу же вернули его в эту точку. Если создать здесь стабильную зону, можно сразу перемещаться в неё и больше не придётся плутать в поисках ведущих сюда путей.

Вдоль заваленной кирпичными осколками проселочной дороги тянулись развалины одноэтажных жилых домов, как будто подвергшихся ковровой бомбардировке. Раскурочен буквально весь посёлок, не найти живого места.

Странно наблюдать, как нижняя часть кирпичной стены вдруг преобразуется в ствол неизвестного дерева, а его крючковатые ветви расходятся в стороны, сплетаясь и путаясь между собой. Вот так, внимательно следи за продолжением любой из веток и никогда не поймёшь, не зафиксируешь, каким образом она перетекает вновь в кирпичную стену. Дерево и кирпич, стена и ветки — всё существует в единой форме сразу, при этом исключается возможность увидеть одновременно то и другое. К этим и прочим метаморфозам среды SOMNUS мало-помалу Дмитрий привыкал. Более-менее стабильной формой здесь обладали структуры, созданные осознанно кем-то. Всё прочее — «игра» этого мира с потаёнными уголками твоего разума, заигрывания с чувствами или просто хаотические завихрения и «узоры» Сомнуса.

Дмитрий решил продолжить свой путь к Мёртвому городу. Сделал шаг, но перед ним в тот же миг образовался крупный силовой шар, выдравший из почвы ровный кусок в форме полусферы. Аномалия медленно вращала в себе осколки кирпичей, поднимала крупинки почвы и сухие коряги. Мгновение назад этого безобразия не было. Дмитрий перевёл взгляд во мрак на разбомбленные дома. Тут же подобные аномалии размножились везде! Как будто его собственный взор распространил эту заразу вокруг. Теперь всюду, куда дотягивалось зрение, подобные аномалии выедали из стен разрушенных домов ровные круги. Всё бурлило и рябило круговоротами пыли, камней, веточек.

Сила притяжения не столь велика, чтобы с удаления втянуть в себя Дмитрия, но капля камень точит. С каждым мгновением он ощущал притяжение силовой сферы явнее, поэтому вынужденно отшагнул назад.

Кто-то или что-то мешало продвинуться в Мёртвый город…

Основа выживания в SOMNUS это знание стабильных и нестабильных зон, их создание и взаимное перетекание одной в другую.

Здесь ты — очаг стабильности в окружении беспричинной изменчивости.

Чем крепче и основательнее скреплена твоя спасительная зона, тем лучше. В ней можно чувствовать себя спокойно. Встречаются и чужие стабильные зоны, способные дать временный приют блуждающему в мире Сомнуса сознанию. Но при путешествии за пределы стабильных зон необходимо держать ушки на макушке. SOMNUS словно система сложных, не поддающихся логическому осмыслению ловушек, лабиринтов, всевозможных препятствий и миражей.

Крепкие сознания среди этого хаоса обитают в своих защищённых коконах. Другие блуждают с риском нарваться на Химериона, впитывающего в себя всё живое. Монстр силён, но пока ещё не угрожающе велик. Сейчас при блуждании вслепую вероятность наткнуться на него значительно ниже, нежели не наткнуться. Однако монстр увеличивается, прирастает в силе — это тревожный факт. Неясна его тактика, его цели. Ясно лишь то, что Химерион стал центром тяжести масс в этой мрачной, загадочной среде. Он имеет гигантское поле собственной стабильности в виде того самого Мёртвого города, магнитит к себе элементы питания (людей) и во всех творческих проявлениях данного мира тянет одеяло на себя.

Начать «охоту» на Химериона, властелина местной среды, не имея нужных умений и знаний о Сомнусе, это не только чрезвычайно самонадеянно и опасно, но и попросту глупо. Однако Дмитрий понимал и то, что ещё глупее ждать у моря погоды в то время, когда эта тварь рушит оба полюса реальности. Разведка боем, обучение методом проб и ошибок, удача — вот теперешняя экстремальная тактика, не свойственная ему в обычной жизни.

При близком столкновении с таким неприветливым Сомнусом кровь стыла бы в жилах, но нет ни жил, ни крови. Здесь любое ощущение и чувство это концентрированная эссенция, субстанция, которой для существования не нужны химические ресурсы тела. Здесь любые ощущения честны, чисты и пересыщены в отсутствие биологических фильтров организма. Здесь не «ты и боль», не «ты и страх», не «ты и гнев» — ты не один на один со своим чувством, а в полном, взаимном с ним поглощении. Боль это ты! Страх это ты! Гнев это ты! Неразделимы сознание с его производными и едины на всей протяжённости своего существования. До чего трудно взять себя в руки в подобных условиях! Взять себя в руки? Материальных рук здесь нет. Пространство абсолютной глухоты давит со всех сторон плотным воздухом, которого здесь физически тоже нет.

1.

Статус SOMNUS: 2 часа 25 минут до катастрофы.

За рулём хмурый, сдержанный, строгий мужчина сорока пяти лет — подполковник полиции в отставке, Дмитрий Пересветов. Его напряжённый взгляд впился в серую ленту дороги, и он как будто не столько смотрит, сколько пронзает подобно радару пространство впереди себя.

Тойота Пересветова цвета мокрого асфальта — серая в тон своему хозяину — неслась вперёд, пробивая себе путь во мраке ночи сквозь занавесь дождя. Дороги почти не видно. Свет фар увязал в сильном ливне. Направление для движения указывала лишь дорожная разметка. Она выныривала из чёрно-серой мути и рассеивалась позади в той же чёрно-серой мути.

Дмитрий Пересветов — человек, на долю которого жизнь бросила немало тяжёлых испытаний — иного такие испепелили бы дотла. Он привык преодолевать все, стискивая зубы, сжимая волю в кулак и двигаясь дальше по намеченному плану, хорошо ли, плохо ли, удобно ли, неудобно ли. Есть два слова: «хочу» и «надо», в безоговорочном приоритете — «надо». Мало кому доводилось видеть его эмоции. С виду все, как правило, видят в Пересветове высокомерного, опрятного, застёгнутого на все пуговички, исполнительного и крайне принципиального «голема». Иные, кому довелось знать его вне рамок опера угрозыска, воспринимали как чопорного интеллектуала с грубоватым чувством юмора. Никому и в голову не придёт, что в груди этого голема бьётся пылкое сердце, а за внешними доспехами, под сотнями сдерживающих застёжек, пышет сочными красками чувственная, эмоциональная, в чём-то даже романтичная душа, которая не прощает ошибок, а демонстрацию эмоций для себя определяет непозволительной слабостью.

На пассажирском кресле рядом с Пересветовым сидел молодой человек тридцати лет. Он с ухмылкой взглянул на подполковника и подумал, что тот не смотрит на дорогу, а что-то выслеживает на ней как охотник, и вновь вернулся к увлечённому просмотру данных в планшете.

Тёзка Пересветова, Дмитрий Дятлов не имел даже части авторитета своего друга и «наставника», но, по крайней мере, в посильном режиме старался брать с него пример. Давно подкралось к Дятлову жестокое осознание того, что служба в полиции это занятие вовсе не для его натуры, отличающейся широким полётом мысли и творческим эмоциональным размахом. Однако Дятлов, стискивая зубы, продолжал делать своё дело, как мог, сколько мог, дослужившись до старшего лейтенанта. Он — тот самый случай, когда быть суровым и чёрствым очень хочется, но далеко не всегда можется, разве что вид такой строить для посторонних неплохо получается. Тайком про себя он подумывал улизнуть из жёстких полицейских будней в какое-то, более близкое его натуре ремесло, да всё никак не мог собраться с духом ради принятия окончательного решения. Сослуживцы сочтут слабаком, а такого позора он бы не пережил. Вот и как быть?..

Пересветов в эту промозглую, дождливую осень носил практичный, длинный светло-серый плащ, а Дятлов — коротенькое узкое двубортное пальто из тонкой чёрной кожи. Первый надевал, как правило, шёлковую белую рубашку и костюм-тройку, но без пиджака. Второй отдавал предпочтение ярким сорочкам и чёрным рубашкам. Подполковник начисто брился каждый день — хлоп-топ, потратил пару минут утром и готово. Дятлов в большом старании отпускал эспаньолку с особой фигурной бородкой. Таращился в зеркало, постригая волоски до идеально ровной длины. Терял на эту чепуху драгоценное время — даже жена, наблюдая за ним в такие мгновения, вскидывала брови в недоумении.

— И так, Чудовск, — произнёс молодой человек, читая данные с планшета и почёсывая свою фигурную бородку. — Знакомься. Городишко на двенадцать тысяч жителей. Полторы гостиницы. Есть гипермаркет. Один спорткомплекс. Ледовый дворец. За городом колония, где бросил якорь до конца жизни твой великий и ужасный Суровцев…

Пересветов глянул искоса на молодого человека. Тот поднял палец, акцентируясь на следующей информации.

— Местные пишут на городском форуме, что в городе расположен какой-то медицинский центр имени Вернадского по изучению природы сна. В справочниках такой информации нет. Зачем он там? Словом, — подытожил он, пробежав скучающими глазами по экрану вниз. — Кто-то случайно ткнул шилом в карту России, и так образовалась дырка. Этот городишко.

Пересветов сканировал напряжённым взглядом поливаемую дождищем дорогу. Она выныривала из кромешного ниоткуда и ныряла в кромешное никуда.

— Дыра, — кивнул он. — Какую по счёту статью читаешь про этот Чудовск. Не надоело?

— А тебя как будто не волнует, куда и зачем мы едем, — возмутился Дятлов.

— Не дёргайся, — отрезал Пересветов. — Приедем, узнаем.

— До границы недалеко, — напомнил Дятлов. — Смотри, не вкати на Украину. Не свои, так чужие откочегарят!

— Не дёргайся, говорю, — повторно отсёк подполковник.

Какое-то время они ехали молча.

Дятлов вращал информационные сводки в планшете. Рассматривал фотографии с видами городка под названием Чудовск. Настоящее захолустье со своим, особым колоритом. По окраинам расползлись частные домишки, и кое-где угадывались очертания былых хуторов и казацких станиц. В городском центре современные скучные зданьица перемежались с множеством сохранившихся старых, если не древних, построек, которым не помешал бы основательный капремонт. Позади бодрого, свежего парка нелепо располагалось заброшенное градообразующее предприятие. Громады разваливающихся корпусов завода нависали над городом, внося свою минорную, постапокалиптическую ноту в пестроту общего звучания, а забор по периметру расписывали патриотичные граффити, стихи, послания о городе, что не могло не радовать Дятлова — ни одного матюка, никакой скабрезности, искреннее благородное творчество. В целом этот старый городишко пестрел украинско-русскими колоритами из-за близости границы. Чем-то потрясающим на фоне всего прочего выглядел мощный, белокаменный храм XVII-го века в стиле украинского барокко со статусом полкового казацкого собора. Ещё был тут и второй собор, мощнее первого, да с колоннами на входе…

2. Новые экспериментаторы

Статус SOMNUS: 1 месяц 7 дней до катастрофы.

Центр исследования природы сна им. Вернадского.

Приёмная.

12:31

Фронт-офис здесь это холл, совмещённый с приёмной. На полу лежит ковролин тёмно-кофейного цвета, мягкая мебель из чёрного дерева с алой обивкой ждёт посетителей, а вдоль светлых стен тянутся к потолку декоративные пальмочки. Мебели мало, создаётся впечатление незаполненности пространства. В условиях избыточного простора кое-где интерьер украшают, используемые в разной форме, странные многогранники-кресты, представляющие собой символичное изображение трехмерной развертки гиперкуба. Местечко выглядит одновременно просто и необычно.

В приёмной лишь два посетителя — мужчина и женщина. Примерно ровесники, около тридцати лет. Одеты просто. Горожане. С виду можно посчитать за брата и сестру — одинаковый каштановый цвет волос, одинаков настороженно-добродушный взгляд, одинаковая манера вести себя со скромным достоинством, не выпячиваясь, в сдержанности и с фоновым дружелюбием. Сидят в креслах напротив человека, по виду учёного, педанта в белом халате. Ему немного за сорок, но во взгляде гуляет что-то озорное, непослушное, мальчишеское. Светятся его глаза огоньком неисправимого придумщика. Он за компьютерным столом беспощаден к клавиатуре — стучит пальцами по клавишам с такой силой, как будто испытывает к ней личную неприязнь. Задаёт вопросы, слушает, стучит, близоруко таращится в экран монитора.

— Значит, вы строитель? — спрашивает учёный.

— Э-э, да, — кивает мужчина.

— Значит, в нашем болоте что-то строится? — с усмешкой подмечает учёный.

— Трудно в это поверить, но да, — посмеивается мужчина, глядя на жену. — Этот центр, например, строился.

Щёлк-щёлк — узловатые пальцы учёного терроризируют клавиатуру.

— Рад слышать, — заключает он, вперив взгляд в монитор. — Ещё вопрос. В графе бессонница, нарушения сна, оба поставили прочерк.

— Именно так, — кивают оба.

— В наше время, — ухмыляется ученый, глядя на них, — здоровый сон по семь-восемь часов? Ни пробуждений, ни проблем с засыпанием, ни…

— Это так странно? — с мягким нажимом спрашивает мужчина.

Ученый сокращает дистанцию, приближаясь к ним лицом и едва не ложась грудью на стол.

— Никаких снотворных? Или, например, сто грамм перед сном… — спрашивает он с лукавым подмигиванием, постукивая пальцем под подбородком. Оба в ответ мотают головой. — А что? Я не прочь бахнуть рюмаху для крепости сна. Мне нормально… Ой, — отмахивается учёный со смехом, — но мой двоюродный брат как бахнет сто грамм для сна, так… — Он заливается хохотом, смеётся полминуты сам с собой, смахивает катящиеся из глаз слёзы. — Сто грамм для сна и… всю ночь где-то куралесит! Дай боже к полудню объявится. Чуть коньячку хлебнёт, и цепную реакцию остановить немыслимо. Утром на работу, он выспаться хотел, а по итогу ползком домой на рассвете. Чудо. Хорош человек в деле, но в веселье демон неуправляемый. Простите, — извиняется он, вытирая слёзы. Вновь принимает серьёзный облик, перебарывает накатывающий приступ смеха. — Конституция, так сказать, разная. Кому для сна, а кому ракетное топливо… в бензобак, так его растак.

— Ничего такого, — смеётся женщина.

Щёлк-щёлк — учёный избивает клаву, внося данные в компьютер. В мониторе уже проглядел дырку пристальным взглядом близоруких глаз.

— Счастливые люди, — меланхолически вздыхает учёный. — Вы женаты… — Он заглядывает в монитор. — Четыре года, почти пять. Хорошая дата. Самый кризис. Здесь брак как танк в гору. Или допыжит до вершины и полёт ровный, или под собственной тяжестью скатится-таки в исходную к подножию. Ещё и повредится, пока докатится.

— Поживём, увидим, — посмеивается женщина, однако кривит лицо. Вопросы ей нравятся всё меньше.

Раздаётся громогласный финальный удар по кнопке ввода — бабах! Готово. Отдыхай, бедная Клава. Твой тиран кладёт руки на стол, сцепляет их в замочек и дарит всё своё внимание безраздельно супружеской паре.

— Извиняюсь. Работка такая. Спрашивать всякое, отслеживать реакции, целый день молчать, а потом сто грамм и… — Он изобразил спящего, сложил ладони под ухо и склонил голову. — А то и двести, если после суток. Иногда день тут на приёме, а ночь внизу на исследованиях.

— Ничего.

— И так, — оживлённо продолжает ученый. — Будем оформлять контракт?

Муж с женой взглядывают друг друга: в глазах обоих дребезжит безмолвный вопрос.

— Ну а зачем мы сюда пришли? Интересно же, что там у вас.

Учёный закрепляет их решение одобрительным кивком:

— Контракт будем составлять на сколько? Семь, пятнадцать, тридцать дней?

— А в чём разница? — спрашивает женщина.

— Чем дольше, тем больше, — поясняет тот. — Разница в множителе коэффициента выплат. Формальность. Сколько захотите, столько пробудете. Надо заранее спустить финансовому отделу форму на максимальный отпуск средств, чтобы не елозили потом.

— Платите деньги за то, что мы здесь спим? — уточняет мужчина.

3.

Статус SOMNUS: 2 часа до катастрофы.

Дождь нескончаемо колотил по крыше. Эта барабанная дробь над головой нервировала Дятлова. Рука сама тянулась к бортовому компьютеру. Хотелось включить какую-нибудь взбадривающую музыку, но Пересветов уважал благоговейную тишину, в которой ему славно думается.

Тойота встряхнулась. БТР немилосердно потащил её из болотца буксиром в гору.

— Потише, бойцы! — выкрикнул Пересветов в шум дождя. — Задницу же вырвете! Это вам не пепелац! Нежней!

— Две соседние улицы, — произнёс Дятлов, глядя в высшей степени серьёзности на Пересветова. — Заводская и Жукова, где я вырос. Шпана друг на друга кидается как на кровных врагов. Бей заводских! Бей жуков! Жуковские сила, заводским могила! Сами туда-сюда переезжают. Живут здесь, учатся или работают там. Девка тут, сам оттуда. Собственная символика. Понты гнут до неба. А тут… — Он указал на едва заметный в темноте БТР, тянущий тросом автомобиль. — Такая же точно хреновина в масштабе нескольких стран! Уличную шпану, которая делит сферы влияния, может приструнить полиция. А кто приструнит взрослых дядек, управляющих государствами и занимающихся тем же самым, чем и эта шпана, но уже в масштабе шарика?

— Я не политик и ты тоже, — парировал Пересветов. — Относись к этому так же, как и к шпане. Философски. С иронией.

— Ага! — отмахнулся Дятлов в пренебрежительном жесте. — Уж слишком философом ты стал у себя в деревне. С одними помидорами общаешься?

— Митя, — улыбнулся Пересветов. — У тебя дружина Марьянка. Это всё объясняет.

— Марьянка тут не при чём! — жёстко парировал тот. — Мы ловим шпану, а кто поставит на место верховную шпану?

Машина гуляла задом в движении следом за грохочущим в тихом ходе бронетранспортёром.

— Если хочешь знать моё мнение… — произнёс Пересветов, погружаясь в размышление. — Могу предложить на выбор варианты, при которых межгосударственные конфликты возникать не будут. Первый. Ликвидация государств, границ, культур, наций, различий, заполнение всех и всего искусственным суррогатом. Например, через коммунизм или глобальное мировое полицейское правительство с некоей единой искусственной идеологией. Суть одна. Счистить рубанком все естественные шероховатости, подогнать всех искусственно под некий стандарт. Другой метод. Невероятный. Подразумевает максимальный уровень самоконтроля со стороны людей. Идеальная разумная анархия, когда все в своих границах, никто не посягает ни на чьи жизненные, духовные границы. Для этого уровень разумности человечества должен быть величайшим. Сейчас до такого уровня как до луны. И вариант три. То же самое, но более реалистичное. Создаём мощный искусственный разум. Дружно отдаём ему контроль над всем миром. Он будет автоматически бабахать тому, кто неправомерно вылезает из своих границ. При этом он неподкупен. Не имеет корыстных целей. Его нельзя напугать, провести за нос, обмануть или обдурить. Чистая безграничная рациональная логика. Такой машиной нельзя манипулировать. Работает как универсальный инспектор, позволяющий всем жить так, как они хотят, при сохранении своих государственных и прочих особенностей. Если вдруг кому-то такая штука бахает, значит, он вылез за границы допустимого воздействия на окружающий мир. Ручаюсь, если такую штуку включить, человечество узнает о себе очень много нового и неожиданного. В том числе, многим главным борцам за мировую гармонию по носам влетит здоровее, чем прочим. — Он с улыбкой взглянул на Дятлова, покривившегося в неудовольствии и, очевидно, принявшего сказанное на свой счёт. — И я не ручаюсь за то, что такая штука не сочтёт однажды человечество безнадёжным видом, а наилучшим вариантом увидит обнулить его и начать как-то заново выращивать новое общество из маленькой горстки. Понимаешь?

Дятлов вскинул плечи, глядя на Пересветова с любопытством.

— Антиутопия. Утопия. Идеальная анархия. Сложные варианты.

— А ты как хотел? — усмехнулся Пересветов. — Если копать глубже, утонем в философских дебрях, где мог бы спокойно плавать только какой-нибудь философ наподобие Мераба Мамардашвили. Усвой. Пока есть конкуренция, конфликты интересов, борьба за жизненное пространство, за более тёплое место под солнцем, за наращивание материального и прочего превосходства, в конце концов, пока мужику надо бабу покрасивее, конфликты будут возникать. Эволюция штука медленная. Сто лет пройдёт, двести, пока люди в целом ещё поумнеют и станут ещё чуток лучше. Каждый из нас подобен лодке в океане и в кратчайший срок может повернуть куда угодно, изменить себя, свою жизнь, восприятие. А в целом общество, человечество, это неповоротливый авианосец. Манёвренность ужасающая, высокий уровень совокупного влияния неосознаваемых, неразумных или стихийных факторов.

Автомобиль остановился.

Оба посмотрели назад. В темноте под дождём солдаты копошились, отцепляя буксировочный трос.

— Узнаю былого Пересветова, — кивнул Дятлов с довольной ухмылкой. — Ума мне втолкать надумал по старой привычке?

— Просто делай добросовестно своё маленькое дело и пусть всё будет так, как будет, — подытожил Пересветов, теперь призывая расслабление. Пришлось-таки закатить младшему товарищу мини-лекцию! Почти как в старые добрые времена. — На кого ещё людям надеяться в обычной жизни, если не на таких, как ты? Однажды всё будет, но не в наше время. — Он щёлкнул пальцами. — Молодой ещё. Идеалист. А мне до общества большого дела уже нет. У меня в теплице во-о-о-от такие огурцы! — Он показал руками что-то, по размеру схожее с кочергой для камина. — А помидоры… во-о-о-отакущие! — И отмерил руками, по меньшей мере, воображаемый арбуз. — А уж каких сомов из реки вытаскиваю!..