Сон в заброшенном саду

1

Нельзя было спорить с Эвой.
Эва привыкла носить корону первой ученицы и не смирилась с тем, что та с треском слетела с ее головы.
Нельзя было подмигивать Борну.
За его ответной улыбкой не крылось ничего, кроме радости и участия, но в Академии о многолетней дружбе с первым красавцем и похитителем девичьих сердец ничего не знали, поэтому Рейна все поняла неверно и мстительно прищурилась.
Нельзя было позволить себе ослепнуть, оглохнуть и поглупеть от собственных успехов.
Ревность и зависть к тем, кого не замечали раньше, но с кем с недавнего времени приходится делиться драгоценным вниманием, придумана не вчера и не исчезнет завтра. И вот зачем тогда было горделиво выставлять на всеобщее обозрение крылья, ослепительный блеск которых кричал о громких победах?
Нельзя-нельзя-нельзя!
Зато теперь стучи не стучи от холода зубами, ничего не изменишь.
Выскочку Эсме заманили в ловушку: Эва, Рейна и тихоня Мила позвали с собой, но вместо тайной вечеринки наивная Эсме угодила в последний Вихрь, который обрывает сообщение между миром пестрокрылых и Землей до следующей весны.
Зима – не время для тех, кого люди называют феями.
Эсме зябко повела плечами и прижала крылья к спине. Они у нее были широкие, переливались розовым и малиновым, а когда ее переполняло счастье – искрили изумрудным. Но как у всех пестрокрылых – тонкие, почти прозрачные и совершенно не защищали от холода. Разве что совсем чуть-чуть – от ветра. Пыльцы на них еще хватало.
И в саду, где очутилась Эсме, пока цвело много роз.
Только скоро все закончится.
Будут падать листья с деревьев и кустов, облетать лепестки с бутонов. Будет осыпаться использованная Эсме пыльца. Но если растения заснут до весны, Эсме заснет навсегда.
Обидно.
До зуда в крыльях обидно!
В Эльгере наверняка думают, что она попала на зуб летучей мыши – такое случается с самыми беспечными и глупыми пестрокрылыми. Без ума и почти без дара.
На самом деле Эсме превратится в разноцветную льдинку и растает весной.
Наверное, это даже будет красиво.
Жаль, никто не увидит.
Избавившись от соперницы, Эва, Рейна и Мила выставили Эсме недостойной света пестрых крыльев и самой жизни.
Жестоко?
Но Эльгер, как и Земля, не сказочный мир. И даже сказки бывают страшными.
Полными опасностей для тех, кто слишком беспечен.
Даже сказки не прощают наивной глупости.

Эсме перелетела в недавно раскрывшийся бутон, нашла внутри капельку росы, присыпанную крошками свежей пыльцы, и умылась, осматривая свой новый домик. Через пару дней лепестки пожухнут, и настанет время перебираться в другой.
Из всех растений сада она выбрала куст дикой розы. Его мелкие, нежно-розовые цветки облетали быстро, зато раскрывались по очереди и почти всю зиму. Если не случится сильных морозов и свирепые вьюги не оборвут все бутоны, быть может, Эсме дождется весны?
Вряд ли. Еще ни одному пестрокрылому этого не удавалось.
И вернуться в Эльгер без помощи Вихря ей не под силу.
Впору пожалеть, что никогда не прислушивалась к своей тетке Рессе. Даже наедине с ней не оставалась, лишь бы не услышать того, чего не хотела знать.
Рессе владела магией, слишком черной и тяжелой для хрупких крыльев. Про таких, как она, говорили, что они оплачивают свой дар частицами себя и заполняют дыры, отрывая у других кусочки души, так что их собственные превращаются в лоскутные покрывала.
В Эльгере бескрылых опасались и называли Шагающими за грань. Но без их колдовства невозможно было защититься от множества опасностей и настраивать Вихри, соединяющие с Землей.
Вот Рессе наверняка знает, как выжить зимой! Еще лучше – вернуться домой до наступления холодов. Шагающая давно звала племянницу в ученицы. Только Эсме отказывалась.
Цветочная магия была светлой и переливалась в крыльях разноцветными бликами, сверкая на солнце. Она несла счастье. Надежду. Радость. Но в отличие от темного дара – зависела от пыльцы, которую пестрокрылые собирали с земных цветков. Необъяснимыми законами мироздания родные эльгерейские растения не обладали чудодейственными свойствами.
Уговаривая племянницу, Рессе всегда восхваляла ее способности, а потом насмешливо добавляла:
– С твоим талантом, неужели ты согласна подбирать лишь крохи магии? Зависеть от вещества, родом из чужого мира? Настоящая сила не нуждается в цветочной пыли. Она сама переносит по воздуху и на любые расстояния. Искрящиеся крылья, которыми так дорожишь, на самом деле - всего лишь жалкое свидетельство ничтожности дара.
Пусть.
Пусть Рессе права, Эсме выбрала цветочную магию, следуя за своими бабушкой, мамой и старшей сестрой, и очень ценила свои крылья. А чтобы тетка не провернула какую-нибудь хитрость, стараясь заполучить племянницу в преемницы, никогда не оставалась с ней наедине.
Вот-вот.
От тетки скрывалась успешно, зато угодила в последний Вихрь.
На Землю.
И единственное, что помогло бы ей сейчас – это дар бескрылой!
Да если бы о родстве с Шагающей за грань стало известно в Академии, Эсме бы боялись!
К ней не смели бы лишний раз приблизиться, не то что замышлять против нее зло.
Теперь оставалось только жалеть о не случившемся и произошедшем.
Стучать зубами от холода и страха. И продолжать надеяться.
На чудо.

Хорошо еще, что Эсме попала в заброшенный сад. Пестрокрылые любили такие, где не надо тратить лишних сил и времени, скрываясь от людей. Летом вместе с другими студентами она прилетала в похожий на практику. Уже во время первого занятия стало очевидно, насколько сильный у Эсме дар. И началось кружение от побед: от маленьких до все более значительных.
Вот и закружило.
В последний Вихрь. В заброшенный сад.
Очень даже символично.
Дар Эсме легко подпитывался от цветочной пыльцы, но сохраняя силы, она теперь почти не летала и осторожно перебиралась по стеблям из одного бутона в другой.
Куст дикой розы был очень красивым – будто кудрявые розовые облачка плыли в зеленом небе.
Он рос у каменной стены, там, где сад взбирался на холм, и откуда открывались прекрасные виды на долину внизу, извилистую реку и лес, начинавшийся на противоположном берегу.
По крайней мере, Эсме не заскучает. Она будет наслаждаться природой, и собственными глазами увидит то, о чем в Эльгере слагают легенды и поэмы: дивное очарование Осени и пугающую, как магия Рессе, красоту Зимы.

2

Осень оказалась талантливой художницей.

Ничуть не хуже весны и лета. Просто она выбирала иные краски. И не любила зеленый, меняя его на желтый, оранжевый, коричневый. В синеву она плеснула серого, отчего небеса выглядели прохладными даже в солнечный день. Но этот оттенок удивительно подходил все время меняющейся картине. И острые штрихи птичьих стай подходили беспокойному нраву речки, спешившей на юг вслед за птицами.

Нарисовавшись, художница Осень играла в саду, взлетая на отяжелевших солнечных лучах, как на веревочных качелях. Солнце больше не грело, лишь рассеивало повсюду жидкий янтарь и золото. Прохладные ночи делали его червонным, добавляя гранатовую и рубиновую пыль. Эсме забывала о своем незавидном положении и с восторгом смотрела на сад и долину внизу.

Еще далекая Зима предупреждала о своем приближении ночным холодом и проникала во сны пугающей бесформенной тенью.

Даже во сне пестрокрылая зажмуривала посильней глаза и отворачивалась.

Однажды, когда стайка перелетных птиц курлыкала в небе, прощаясь с рекой и лесом, ей вдруг ответил треск мотора. Мотоцикл пророкотал за глухим забором, скрипуче отворились железные ворота, впуская еще рычащую машину и ее облаченного в темную кожу хозяина. Мужчина снял шлем, и тонкие русые локоны рассыпались по плечам плечам оголившимися виноградными лозами. Оставив мотоцикл под навесом, он повозился с замком и скрылся в доме.

Отвыкший от людей дом, ворчливо скрипел половицами и несмазанными дверными петлями, плевался гарью из каминной трубы и устало мигал дрожавшими от напряжения лампочками.

Испугавшись неожиданной компании, Эсме быстро успокоилась, напомнив себе, что ее не заметить в большом саду. Зато добавится еще одно развлечение – кроме природы, наблюдать за человеком.

Если это вернулся хозяин дома, он не был заботливым. Не спешил очистить усыпанное листвой крыльцо, открыть выцветшие ставни. Даже печку не всегда топил и редко включал в комнатах свет, будто его устраивали холод и темнота. Через несколько дней дом все еще выглядел необжитым. Скорее потревоженным. И раздраженным тем, что кто-то нарушил его скудный покой.

Мужчина появился на улице лишь раз, разбудил огрызающуюся машину и исчез на ней. Вскоре он вернулся с раздутыми пакетами, в которых гремели бутылки и выглядывал длинный белый батон.

С бутылкой и батоном в руках человек впервые вздумал прогуляться по саду.

На всякий случай Эсме приготовила щепотку пыльцы – тратить ее на заклинания невидимости не хотелось, но что, если придется? – и притаилась в своем цветке, сложив поплотнее крылья.

Мужчина медленно ходил по дорожкам, часто останавливался, выравнивая тяжелое дыхание. Лениво осматриваясь, он делал несколько глотков прямо из горлышка бутылки и шел дальше. Пока не забрался в дальнюю часть сада, на самое высокое место – у глухого забора и куста дикой розы.

Из своего убежища Эсме не видела лица мужчины. Только кожаную куртку и штаны. Грубые ботинки с толстой подошвой. Узкие, покрытые татуировками ладони с длинными нервными пальцами, сжимавшими бутылку и батон.

Мужчина все стоял и стоял. Молчал.

Смотрел на долину?

Пестрокрылая прекрасно знала, какая картина открывается его глазам. Могла описать ее во всех деталях – когда немного успокоилась и перестала бояться, что ее заметят.

Беспокойная речка спешила прочь, подхватывая опавшие листья-кораблики и длинные ветви – ленивые баржи. Лес тоже спешил. Оставаясь при этом на месте. Он примерял наряды – день ото дня ярче - и заигрывал с облаками.

Это было очень…

– … красиво, – проговорил мужчина. Тихий голос проскрипел половицами старого дома. Только раскатистая «рррр» прозвучала резко, заставив Эсме замереть и прислушаться.

Человек постоял еще недолго и пошел прочь.

С пустой бутылкой в одной руке и нетронутым батоном в другой.

На следующее утро он снова забрался на холм к кусту дикой розы и долго смотрел на долину.

Снова с бутылкой, из которой отхлебывал темную жидкость, и с яблоком вместо хлеба, тоже ненадкусанным.

Эсме пряталась в цветке, держа наготове пыльцу, но пестрокрылую не заметили.

Человек стал возвращаться каждый день.

У забора и розового куста появился пластмассовый стул. Стол. Небольшой мангал.

Мужчина теперь не только смотрел на сад и долину, он говорил.

Странные вещи.

Вроде: «Устал», «Этой зимой я, наконец, уйду».

«Надоело просыпаться, ничего не чувствуя, и смотреть в пустоту».

В саду, в долине, на волнах беспокойной реки, даже в сером небе Эсме видела множество, в том числе прекрасных, вещей и не понимала, что имеет в виду этот неулыбчивый человек? Почему ведет себя, словно изношенный жизнью старик, хотя выглядит еще совсем не старо? Зачем взбирается на холм и жалуется: «Нет радости». «Забыл, как это, смеяться из сердца, а не натягивая на рот лживую улыбку». Жалуется…

Но кому?!

Себе? Осени? Безразличным облакам?

Или чувствует, что его слышат?

Наверное, человек что-то почувствовал, если вдруг встрепенулся, всклокоченный, как после тяжелой ночи, капельки пота блестели на висках и на лбу. Выпрямился на стуле и проговорил, поясняя:

– Пустота – это не отсутствие красок, предметов или людей вокруг. Это когда ничего не испытываешь – кто бы или что ни находилось рядом.

Помолчал и…представился:

– Тэм. Меня зовут Артэм.

Представился кому?

Долине? Ветру? Замершему от изумления саду?

Уходя, мужчина попрощался:

– До завтра, пузатая Мелочь.

Эсме едва не вывалилась из цветка - это она-то – пузатая?!

Всему остальному пестрокрылая удивилась позже.

***

После ветреной ночи ей пришлось поменять цветок и перенести в новый несколько горошин пыльцы, чудом сохранившейся в еще одном почти облетевшем бутоне. Эсме была так занята, что не сразу заметила Артэма, а увидев, первым вспомнила оскорбительное: «Пузатая».