Соно Вероника. Пьячере!

Глава 1

Как мне не хватает солнца. Снаружи и внутри.

Весна в этом году совсем на себя не похожа. Куда не посмотришь – везде серость: серый залежавшийся снег, серые дома. И неважно, многоэтажка или барак, как у нас – всё одно.

И души. Скитаются, барахтаются в своей серой жизни между домом, остановкой и работой. Сижу на подоконнике в наушниках и смотрю на остановку, что у дороги напротив дома. Пасмурное небо нагоняет тоску.

Оборачиваюсь. Наши обои тоже – отслаиваются в углу от сырости. И хотя, они не такие скучные, как вид за окном, но всё же надоели абстрактные пятна с узорами, будто трехлетка рисовал, пока взрослые не видят. Нужно было настоять на обычной покраске стен. Ну и что, что они неровные, зато можно сделать это в любой момент и в любой цвет. А не ждать каждый год лета, чтобы переклеить на новые.

Кому я вру? Новые. Обои одинаковые не только в магазинах. Если зайти в любую квартиру нашего поселка на окраине города, то там в коридоре будут ромбы, в спальне круги, а на кухне – клеенчатые с лимонами или кофейными чашками. Если и найдутся отличия, то только в оттенках. Совсем не Италия!

Вздыхаю и слушаю мелодичный женский голос в наушниках, опускаю взгляд на сестру. Она лежит на диване, обнимая подушку, и пялится в телефон. Потом кладет его рядом с собой и рычит от злости.

Боже, что может быть печальнее на свете, чем злая Карина из-за сплетен? Хихикаю.

– Соно Верóника. Соно Верóна. Э лей? (Я Вероника. Я Верона. А вы?)

Повторяю вслух за голосом. Я учу итальянский. Однажды я сбегу из этого города в Италию – туда, где всегда солнце, море и счастливые лица. А не эти. Снова гляжу в окно на людей, а затем, спрыгнув с подоконника, поправляю сетчатую тюль и сажусь в кресло напротив дивана. И где нет этого лица, что пилит грустным взглядом потолок. С самого утра сестра рыдает в подушку и материт профиль одной из местных девчонок. Мы с Кариной погодки, а по ощущениям, я старше ее года на три.

Глупая!

Стала бы я переживать из-за такой ерунды? Из-за парня. Слишком много чести. Она по уши влюбилась в сына родительских друзей, а тот только из армии вернулся и, конечно, ему льстит чрезмерное внимание девчонок с его района. А на сестру внимания не обращает. Вернее, обращает, но не так, как ей бы хотелось. Только по-дружески.

Ладно, скажу по секрету: он сохнет по мне. Сам признался пару недель назад, на восьмое марта. Но Никита совсем не в моем вкусе. Я так ему и сказала, прямо в лицо. Нет, он симпатичный, я не спорю: улыбка, ямочки и всё такое, и даже рост, как я люблю. Но характер! Брр! Ненавижу нытиков.

И мне кажется, сестра услышала наш разговор.

Ненормалистка!

Она нажаловалась маме, мол, отбиваю у ней парня, который ей не парень вовсе... по крайней мере, пока. И мама, мой идеал нравственности, устроила мне разбор моего же «недостойного» поведения.

Боже! Я всю жизнь выстраиваю образ правильной и недоступной девушки, а моя ма считает меня путаной. Больно и обидно слышать такие слова от неё!

«Ми кьямо Вероника! Соно путана. Пьячере ди коношерти!». (Меня зовут Вероника. Я шлюха. Приятно познакомиться!)

Если я в кого-то и влюблюсь, то только в итальянца.

Под мелодичный женский голос диктора я открываю приложение для знакомств и листаю ленту с молодыми итальянцами. Какие они все-таки стильные и солнечные. Не то, что наши парни в поселке.

Иногда мне кажется, что я родилась здесь по ошибке. Когда выдавали билеты на рождение, кто-то взял и подменил. И вместо итальянской огромной и дружной семьи, меня отправили в эту. Я даже внешне на них не похожа, разве только на папу, совсем чуть-чуть. А моя сестра – копия мама: тёмненькая, смуглая и с карими глаза. А я наоборот: у меня серо-зеленые глаза, светлая кожа и я – натуральная блондинка.

Я – ворона, я – ворона!

Белая ворона. Но, должна признать, что я люблю быть не как все.

Санта Клеопатра, опять эти всхлипы!

Не могу больше смотреть на сестру, как страдает.

Я снимаю наушники и сажусь рядом с ней:

– А ты знала, что твоё имя Карина на итальянском – значит красивая?

Не помогает!

Дурында отворачивается к стене и снова открывает страницу Никиты в социальной сети, разглядывает его заблюренное фото.

– Я про то, что ты красотка и, если будешь тупить, а не возьмешь своего Никиту за рога, или что там у него ещё выпирает, это сделает кто-нибудь другая!

Хочу еë взбодрить и поэтому выхватываю телефон.

– Отдай, живо! – сестра зыркает на меня ядовитым взглядом.

– Никита, любовь моя! – кривляюсь в экран и говорю ее наигранным писклявым голосом.

О! Это отдельный вид актёрского мастерства. Мне стоит взять у неё несколько уроков, перед тем как поступать после школы в театральный.

Дома моя сестра — фурия. Слово ей не скажи, она четвертует парой матов, и низким, почти мужским тембром голоса. Но стоит ей оказаться рядом с Никитой, еë голос превращается в соловьиную свирель: сю-сю-сю! Тошнит от этой ми-ми-мишности.

Глава 2

Нужно срочно обсудить эту новость с лучшайшей подругой. Сестра в ожидании моего рассказа, выходит из комнаты. Я, молча, снимаю каблуки и прохожу мимо неё за своим телефоном.

– Ну?

Сложив руки на груди, Карина упирается плечом о дверной косяк и ждёт подробности с широко раскрытыми глазами. Уже забыла про своего Никиту.

Я снимаю с зарядки телефон и интригующе молчу.

Поганенько как-то на душе. Будто съела ложку майонеза, который терпеть не могу.

– Приехал, – сухо выдаю и открываю мессенджер.

– И как? Симпатичный или так себе? Какого теперь он роста?

Нахожу в мессенджере «Ленок» и открываю с ней ленту переписки, параллельно разговариваю с сестрой:

– Метр восемьдесят пять или девяносто. А дальше не поняла – красивый или нет. Вроде ни-че-го, – протяжно выдыхаю, бессмысленно пялясь на страницу с перепиской.

– Блин, надо было с тобой пойти и глянуть на этот шедевр!

Я медленно перевожу взгляд на сестру и прихожу в себя:

– Да какой там шедевр! Самовлюблённый кретин, – отмахиваюсь от сестры. – Ты меня сбиваешь! Надо с Ленкой вечер обсудить. С нами пойдешь? Что ей Сашке сказать, сколько нас будет?

– Не знаю. Пока не решила. А если он не придёт?

– Ну хочешь, я тебе напишу, если появится?

Карина соглашается.

– Не придёт, с другим познакомишься.

– Мне нужен только мой! – она делает лицо страдающей Мадонны и уходит на кухню.

Слышу, как щелкает чайник.

Так, Ленок.

Пишу в мессенджер:

Верона: «Аюто, аюто! Код красный!»

Я ставлю смайлик красного демона.

Ленок: «Код красный? (Смайлик выпученных глаз) Месячные? Клуб отменяется?»

Верона: «Раз ромашка, два ромашка, семь!»

Мучаю её ассоциациями.

Ленок: «Нужна прокладка с ромашковой пропиткой?»

А–а–а! Она не догоняет!

Верона: «Сосед приехал!»

Я не выдерживаю и говорю прямо.

Ленок: «???»

Ее молчание на три минуты сводит меня с ума.

Ленок: «Приходи! Сама не могу, полы домываю, иначе не отпустят».

Верона: «Сейчас буду!»

Тыкаю по буквам и блокирую экран.

Лишний раз не хочу выходить на улицу, но всё-таки придётся. По телефону очень долго объяснять проблему. Ещё дурацкий Т9 коверкает слова. Ленок итак не улавливает мои мысли, а с автозаменой так вообще — Зомбилэнд.

А голосовые... терпеть не могу эти разговоры по-купечески.

(когда словно блюдце держат телефон и наговаривают в динамик)

Смотрю на экран. До часа «Х» осталось три часа.

Мои родители тоже скоро вернутся с работы. Пятница, поэтому на час раньше, в аккурат, когда мне нужно будет уйти. Надеюсь, мама будет в настроении и с отцом не успеет поругаться по дороге. Иначе, она найдёт мне занятие на вечер.

Задумавшись о Ромке, я снимаю рубашку, кроп-топ и надеваю свитер.

Карина на кухне заливает растворимый кофе кипятком:

– Ты куда? – она зависает с чайником над кружкой.

– К Ленке! Я на пять сек. Туда-обратно, – глядя на нее, я надеваю пуховик и залезаю в зимние кроссы. – Не могу. Меня сейчас разорвёт от возмущения!

Показываю ей деньги, что подкинула Любэ́ и кладу их на полку у зеркала.

– Стоп, стоп! – Карина ставит электрочайник на стол. – Сгоняй за печенéгами, а то кроме дохлого «Сникерса» к чаю ничего не осталось.

– Как? Было же конфет пол пакета?

– Я нервничала, а когда я злюсь, сама знаешь!

Пфф! Вот это аппетит!

– Ладно. Постараюсь не забыть, – я с недовольным лицом прячу деньги в карман пуховика и выхожу в подъезд.

Я не успеваю спуститься на один пролёт, как этажом ниже возникают шевеления. Машинально приседаю на ступеньки посреди пролета и подглядываю меж металлических прутьев за соседской дверью. Ромка выходит в подъезд с какой-то девчонкой. Никогда её не видела. Я всех симпатичных нашего посёлка знаю в лицо, и даже поимённо. Мониторю, так сказать, конкуренток.

Ромашка в своих трико и надел, наконец, футболку.

Фу! Как противно слюнями обмениваются, причмокивая. Он ее сейчас сожрет.

Разворачивая девушку, Ромка поднимает взгляд в мою сторону.

Санта Клеопатра!

Машинально отклоняюсь назад, прикрываю рот рукой.

Глава 3

Выбегаю за ней на улицу.

– Карина! – кричу, чтобы остановилась, но она быстрым шагом сворачивает за угол бара в сторону чёрного хода. – Да, стой же! – скольжу до неё и хватаю за плечо.

– Как же я тебя ненавижу! – сестра цедит сквозь зубы и оборачивается.

Она злится больше, чем утром.

– Карина, я тут не при чем! Он сам... пьяный!

– Вот почему ты такая? – она не слышит меня. – С самого детства всё портишь! Сперва родителей у меня забрала, теперь его! – машет в сторону бара.

– В смысле забрала? – имею в виду родителей.

– Любишь к себе внимание привлекать! – у неё глаза на мокром месте, а я трясусь от холода. Колготки прилипают к ногам. – Лучше бы тебя никогда из детдома не забирали! Ненавижу тебя!

– Ты сейчас злишься, да? Про детдом – это же неправда?!

Но она смотрит, растопырив ноздри, как будто хочет что-то сказать, но не решается.

– Неправда? – повторяю и чувствую, как слезы подбираются к глазам.

– А ты думаешь, что тебя в детстве все соседи подкармливали? Печеньки, конфетки! – она шмыгает носом и смотрит с такой ненавистью, словно я – не я, не еë сестра, а самый чужой человек на свете. – Потому что жалели! Потому что ты – жалкая! Жалкая ворона!

Остолбенев от ее заявления, смотрю, и впервые не знаю, что сказать. Уверена, она говорит со злости и всë неправда!

– Я – Верóна! – от холода дрожащим голосом правлю, а сама уже не знаю, кто я.

Щиплет глаза. Наверное, потекла тушь и, возможно, она уже права – я похожа на ворону. Карина напоследок травит взглядом и, вытерев слезы, поворачивается ко мне спиной.

– Ненавижу тебя! – она кричит и убегает прочь.

Холодно, но стою, соображаю, что мне делать. Стираю змейки проступивших слез. Зубы стучат, и тело трясётся с такой силой, что с трудом держусь на ногах, чтобы не поскользнуться. Карина растворяется в темноте, а шаги за спиной пробуждают во мне невиданную ранее злость.

Они хрустят всё ближе. Рядом пролетает окурок и, ударяясь о накатанный снег, уголёк отскакивает в сторону.

Только Никиты здесь не хватает для полного «счастья». Когда же, если не сейчас поиздеваться надо мной? Не хочу его видеть, и чтобы видел меня, что я подавлена. Жмурюсь от злости и сжимаю замерзшие пальцы. Хочу двинуть ему снова, но уже с такой силой, чтобы встать не смог.

– Ну, давай, что ты там хотел? Отодрать меня, как львицу?! – мой голос дрожит и, шмыгая носом, говорю громко, специально, чтобы точно услышал.

Когда чувствую, что Никита уже за спиной, я резко разворачиваюсь, занося в ударе кулак.

– По-твоему мне этого сейчас не хватает?! – кричу и бью со всей силы в грудь, но второй кулак он ловко ловит ладонью, что приводит меня в большее бешенство, и хочется выть от бессилия.

Глаза слезятся. Не могу понять, кто передо мной. Всматриваюсь.

Это не джемпер Никиты, а чья-то светлая рубашка под черным пиджаком.

Поднимаю взгляд.

Ромка, насупившись, смотрит мне в глаза и крепко сжимает мой кулак своей горячей ладонью:

– На львицу ты сейчас не очень похожа! – он делает попытку улыбнуться. – Скорее, на замёрзшего сфинкса. – Ромка отпускает мою руку и быстро снимает пиджак. – Накинь, а то заболеешь!

Он протягивает пиджак с какой-то жалостью во взгляде.

– Ты всё слышал, да? – ищу в его глазах то самое равнодушие.

– Нет. Только то, что ты Верона, – он пытается накинуть пиджак мне на плечи. – Но это я и так знаю!

Я отстраняюсь, препятствую жесту внезапной доброй воли, а у самой зубы не сходятся.

Не нужна мне его жалость! Ни его, ни чья-либо ещё!

– Зачем ты вообще вернулся? – брезгливо морщусь и смотрю с презрением в глаза.

Я отталкиваю Ромку. Хочу вернуться за сумкой и пальто, сбежать куда-нибудь подальше, но от резкого движения нога предательски скользит на ребро. Хруст. Каблук сворачивает на бок и резкой болью отдает в лодыжке. Вскрикнув, заваливаюсь назад.

Санта Клеопатра!

Ну почему я такая неуклюжая, постоянно падаю на него? Ромка успевает поймать. Как всегда, как в детстве.

Теперь точно, всë! Вечер испорчен.

Окончательно!

Совсем!

Отдалённо слышу, как люди визгом приветствуют мою любимую группу. Но я не там, а здесь: на холоде, в объятиях того, кого презираю последние семь лет.

Это последняя капля.

Вжимаясь ему в грудь лицом, меня разрывает плачем от собственной никчёмности. Он быстрыми движениями накидывает пиджак мне на плечи и кутает, но это совсем не греет.

– Пойдём! Тебе надо в тепло.

Стирая влагу под носом, я отстраняюсь и мотаю головой.

Его пиджак на мне, как пальто. Маленькое чёрное пальто.

– Куда я в таком виде? – стараюсь смотреть не на него, а на сломанный каблук, который торчит, повёрнутый набекрень.

Глава 4

Последний аккорд под радостные крики публики. От этого немного грустно. Ленок похоже меня бросила, подруга называется! И Сашки не видно. Не мог же он сбежать с работы вместе с ней. Или у них здесь позволительна такая безответственность?

Ромка наклоняется ко мне:

– Я сейчас рассчитаюсь с ними и вернусь, помогу дойти, – он машет бармену, а я, кивнув, смотрю на Лешку, который обслуживает двух людей и ставит перед ними разные напитки.

Может он знает, где подруга?

К Ромке подходит другой бармен.

– Сделай для девушки Глинтвейн, пожалуйста, – Ромка просит и, направив взгляд на меня, добавляет. – Безалкогольный!

Абьюзер!

Алкоголь бы мне не помешал, хотя бы капля, чтобы немного расслабиться и не переживать насчет дома.

Бармен кивает, принимается за дело, а Ромка мечется взглядом между мной и группой на сцене.

– Подождешь? Я тебя отвезу.

– Ты можешь взять у них автограф для меня? Я ради этого и пришла сюда с подругой. А я тебя в комнате подожду, может смогу ей дозвониться.

– Без проблем, – он подаёт мне руку и помогает слезть со стула. – Сама найдешь или попросить, чтобы проводили? – он снова озирается на сцену. – Мне правда нужно ненадолго сбежать! Работа.

– Сама, – с пониманием киваю.

– Отлично! Не торопись, я где-то на полчаса, – он окликает бармена. – Принесёшь девушке в мой кабинет?

Бармен кивает и внимательно меня сканирует.

Ромка, подбадривая, касается моего плеча. Он уходит к группе, а я, шаркая тапками, направляюсь к гардеробу.

Никита делает вид, что меня не знает. Он проходит мимо, специально так близко, что задевает плечом.

Дурак! Видит же, что хромаю. Я могла упасть!

Провожаю его недовольным взглядом и показываю женщине в гардеробе бумажный браслет на запястье со своим номером. Она его рвёт и отдаёт пальто. Прихрамывая, я шлепаю в сторону туалетов.

Уже всё равно, как я выгляжу, но думаю не очень в этих жёлтых резиновых тапочках. Не хватает такой же шапочки на голове для полного краха и приглашения в программу: «Снимите немедленно».

У туалетов компании обсуждают концерт, а я стараюсь на них не смотреть, притворяюсь, что я – не я, пялюсь на тапки и шуршу мимо.

«Соно нон Верона, соно пиккола ворона».

Хотя им всем всë равно, кто я – Верона или ворона с раненым крылом.

Захожу в Ромкин кабинет и, отодвинув здоровой ногой свою обувь, устало опускаюсь на диван. Беру телефон в руки.

От мамы снова пропущенные. Разблокировав экран, набираю подругу. Долгие гудки и, о чудо, она берëт трубку.

– Ну, наконец-то! – с кем-то хохоча, Лена отвечает моей заготовленной фразой.

Я молчу. Хочется столько ей всего рассказать, но боюсь, что Ромка появится в дверях и услышит.

Ленкин голос внезапно становится взволнованным:

– У тебя все впорядке? Ты где, Верон? С Кариной?

– Нет, она ушла домой, потому что я.... – усталым голосом бормочу, хочу снова назваться вороной, но что-то слишком много сегодня чёрных птиц. – Ходячая катастрофа!

Ромкино определение звучит не так обидно.

– А я счастливый пельмень! – шепчет в трубку и хихикает. – Так ты ещё не дома?

– Нет, я еще в баре, а ты где? Бросила меня... – хочется плакать, вспоминая свой вечер.

– Я с масиком, но если что – у тебя ночую!

– А как же его работа? – удивляюсь, почему его отпустили.

Слышу на заднем плане нетерпеливый голос Сашки.

– Он отпросился, и мы уехали. Я тебе звонила... а теперь мы катаемся по городу, – она снова добавляет шепотом, повизгивая. – Я так счастлива!

Сашка ворчит и подруга, извиняясь, спрашивает:

– Мне пора, Верон. Ты же не обидишься?

Я молчу.

– У тебя точно всё нормально? Сама доберешься?

– Да, – отвечаю сухо.

Не хочу портить ей вечер и ночь своими проблемами. Пусть хоть у кого-то сегодня будет радость.

– Отдыхай, я тебя прикрою, моя лучшайшая.

Вздыхаю и отключаю телефон, не дождавшись ответа. В дверях появляется бармен с глинтвейном. Улыбаясь, он ставит стакан на столик, и лезет в карман, достает пачку «Скиттлс».

– Вот, от Романа, – парень кладет упаковку рядом с кружкой.

В детстве я обожала «Скиттлс», его разноцветные кислые камушки, но похоже переела. А может, просто внезапно выросла, когда наша с Ромкой дружба закончилась.

– Спасибо, – грустно улыбаясь и смущаясь, убираю прядь от лица.

Бармен уходит, а Ромки всё нет. И маме боюсь звонить. И домой боюсь. Но если не приду, то она будет волноваться. Наверное.

А если то, что сказала Карина – правда, и на самом деле я никому не нужна? Меня просто все жалеют и делают вид, что любят?

Глава 5

Моё утро началось в обед. Ночью мама пару раз сбивала мне температуру и столько же раз я переодевалась, потому что одежда становилась мокрой, хоть выжимай.

Я собиралась спросить еë прямо, но так и не решилась. Мама переживала за меня, когда градусник показал больше тридцати девяти. Носилась со мной и с чаем, а я смотрела на неё, и хотелось просто обнять, прижаться, как можно ближе.

***

Карина специально ходит туда-сюда и гремит всем, чем можно, чтобы я поскорее проснулась. А я уже, но пятнадцать минут назад. Просто лежу, отвернувшись к стене. Не хочу её видеть. Ничего не хочу. Даже шевелиться. Хочу тихо лежать и рисовать глазами. Мне уже лучше и с пóтом вышла вся простуда.

Карина снова влетает в комнату, чувствую её дыхание у своего лица:

– Там твой Ромашка уже всë печенье съел! – она шепчет на ухо. – Ты долго ещё будешь валяться? Если не встанешь, то будешь пить чай с таком!

Я резко открываю глаза:

– Он здесь?

Карина опускает перед моим носом карточку с автографом вчерашней группы и подписью, что он для меня.

– Готова забрать еë за временное перемирие.

– Нет, это моë!

Хочу выхватить, но она убирает руку. Зря я, что ли, вчера столько страдала? И морально и физически. На мгновенье улыбаюсь, но делаю грозный взгляд и поворачиваю голову:

– Ты же меня ненавидишь?

– Ой, можно подумать, ты поверила! – она цокает и кричит в сторону двери. – Рома, она проснулась! – но тут же снова наклоняет голову, и шепчет. – А он и правда, шедевр!

Смотрю в сторону двери: силуэт Ромки стоит в проёме, не решается зайти в девчачью комнату.

– Карина, ты нас не оставишь на пять минут? – он просит еë и ждёт, когда выйдет.

На пять?

Не на одну, а на пять?

О чем с ним можно говорить целых пять минут?

Карина кивает, сидя на моей кровати, и, помедлив, делает мне замечание полушепотом:

– Никита, всë равно круче!

Так я и думала. Она уже не злится, а я из-за неё вчера себя чуть не похоронила. Классика наших отношений!

Карина выходит из комнаты, а Ромка, наоборот, зайдя, закрывает плотно дверь.

– Не забывайте, что родители дома! – слышим Каринкину усмешку и мамино замечание ей, чтоб не лезла, куда не следует.

Я сажусь на кровати и подтягиваю к горлу одеяло, поправляю волосы.

– Могу присесть? – Ромка указывает на освободившееся место в ногах.

Киваю.

Он сдвигает простынь с сердечками и садится, смотрит на меня и начинает разговор банально и вежливо:

– Привет! Как ты? Как нога?

– Нормально, – неуверенно отвечаю и не понимаю цель его визита, прячу глаза под рукой, которую выставила козырьком.

Вчера Ромка оказался в тему, а сейчас – совсем не очень! У меня засаленные волосы, еще не умывалась – такой меня видели только родственники и то, самые близкие. Даже Ленок меня знает только с макияжем и прической. Если сейчас еë сюда привести, она будет меня искать, наверное.

Ромка продолжает, молча, смотреть и я не выдерживаю пристального внимания с его стороны:

– Ты меня смущаешь. Пришёл посмотреть, какая я страшная?

– Нет, – он несмело улыбается. – Просто зашёл узнать, как твоё здоровье, отдать автограф и прикрыть.

– Прикрыть?

– Ну, ты вчера сказала, что тебя некому прикрыть.

– А! Я, наверное, бредила. Вроде всë обошлось. На меня не кричали, не били и даже поили чаем. Тебя, говорят, тоже! – украдкой смотрю на дверь и между нами снова нарастает неловкое молчание. – Значит, прикрыл?

Добавляю. Интересно, что же он такого сделал, на что он готов ради меня.

– Думаю, да, прикрыл.

– За чаем обсудил с мамой еë любимых турецких актёров?

Улыбаюсь плотно сомкнутыми губами.

– Это да, – он усмехается в ответ. – В общем, я сказал, что....

– Подожди! – я внезапно его прерываю, выпрямляюсь на кровати и прикладываюсь ухом к стене, глядя Ромке прямо в глаза.

Карина, зараза, подслушивает в зале, даже громкость телевизора убавила. Шпионка!

– Давай пересядем на диван? – неестественно улыбаюсь и машу в сторону.

Ромка кивает, а я, совершенно забыв, что на мне давно не пижама, а просто футболка выше середины бедра, которая прикрывает только то, что необходимо, но никак не мою скромность, отпускаю одеяло и, прихрамывая, семеню до дивана.

Ромка кряхтит за спиной. Он берёт моё одеяло и, протягивая, подходит и тут же отворачивается в сторону.

– Я тут сяду?

Стараясь не смотреть, как я кутаю нижнюю часть тела одеялом, он вальяжно садится в кресло. А я прячу довольную улыбку.