Соприкосновение

Часть 1:Начало координат. Глава 1

Вокруг была только тьма и оглушительная тишина. Она всеми известными и неизвестными способами душила, давила на барабанные перепонки, не давала ориентироваться в пространстве и времени. Хотя, как можно ориентироваться в такой эфемерной частице, как время?

Ноги были ватные, силы, с каждым удавшимся вздохом, покидали всё быстрее и отчётливее. Бежать было некуда. Протягиваешь руку — и всё равно кругом одна темнота. Она — неосязаема, её нельзя потрогать, нельзя услышать, её нельзя почувствовать. И это пробуждает в тебе дикий первородный страх.

Эту темноту могут описывать, как могильную. Видимо, это то самое, что ждёт каждого человека после смерти. Вечное заточение в этом чёрном пространстве, из которого нет выхода. Его просто нет. Отсюда не выбраться. Потому что сколько ни беги — остаёшься на месте, а силы покидают и покидают… Пока ты не падаешь на что-то ужасно твёрдое и холодное, а твои свинцовые веки не закрываются, доказывая, что отсюда нет выхода. Это — финал.

***

Девушка металась по кровати, пытаясь выхватить ртом воздух, от кошмара, который снова терзал её. Не давал спокойно жить, или выживать – кто знает. Однако, когда в кошмаре она упала куда-то в «никуда», проснулась с громким вскриком, подскакивая в мокрой постели. Зрачки увеличены, сердце готово покинуть грудную клетку, чтобы больше не работать на таком пределе своих возможностей. По щекам текли слёзы, дыхание так и не пришло в норму. Прямо, как и во сне.

— Катерина, что с тобой? — спросил мужчина, зашедший в комнату девушки. — Просыпайся. Пора собираться в школу.

— Да, отец, — откликнулась Катя, спуская дрожащие от ужаса ноги на мягкий коврик у кровати. — Я в порядке. Плохой сон приснился. Можешь идти.

Никаких лишних вопросов, чтобы узнать, как она, чтобы успокоить. Алексей Фогель просто покинул маленькое личное пространство своего ребёнка, исчез так же быстро, как и появился. Катя была рада этому. За семнадцать лет привыкаешь. Поэтому осталось только дойти до ванной комнаты и закрыться там на добрых полчаса.

Фогель скинула с себя ночную сорочку и, зайдя в душевую кабину, развернулась вполоборота, чтобы найти проклятый кран. Поток ледяной воды обрушился ей на голову, заструился по телу, практически царапая кожу, как будто школьница наказывала себя просто за своё существование, как будто она хотела умереть в тесной душевой кабинке, которая становилась её спасением каждый раз. После каждого кошмара, когда сердце вот так же сильно билось о грудную клетку, а мозг вновь пытался забыть этот кошмар. Это продолжалось уже чёртовых семь лет.

И поэтому Катерина кричала, вырывая из себя всю скопившуюся внутри боль, давая волю настоящим эмоциям. Кричала во весь голос, потому что не может больше терпеть. Кричала, захлёбываясь собственными слезами. Кричала, в то время как с губ опять не срывалось ни единого звука. Всю эту бурю старшеклассница была проклята проживать снова и снова лишь в себе. Лишь молча, закляв себя больше ни за что не показывать свои чувства кому бы то ни было.

Когда зубы перестали попадать друг на друга, Катя выключила поток воды и, завернувшись в полотенце, вышла из кабинки. Подойдя к тумбочке, над которой висит зеркало, она посмотрела в него. Трудно было поверить, что в нём отражается всего лишь одиннадцатиклассница. У Фогель была нездоровая худоба, ключицы выпирала, скулами рано или поздно зарезать можно будет, под глазами тёмные мешки, а взгляд не выражал ничего, кроме льда Антарктики и бесконечной усталости.

Вздохнув, она опустила взгляд, высушила свои тёмно-каштановые волосы, натянула школьную форму и вышла. Фогель знала, что ждёт её дальше. И потому хотелось закричать и сбежать оттуда как можно скорее. Невозможно нормально питаться, когда в воздухе витало пренебрежение, когда ты чувствовал, что родная мать — не родная вовсе. Но делать нечего, выйти на кухню пришлось, нацепив на лицо доброжелательную улыбку.

— Здравствуй, мама, — поздоровалась Екатерина, садясь за стол с самого края, чтобы как можно быстрее сбежать из этой атмосферы. — Приятного аппетита, родители.

Ответа не последовало, поэтому трое людей приступили к утренней трапезе. Отец, как всегда, был занят работой с самого утра, а мать… А что мать? Эмма с некоторых событий в открытую демонстрировала дочери, что не желает её знать, мол, воспитала до сознательного, а дальше — не её заботы. Вкупе складывалось ощущение, что отец и мать, которые уже давно жили, как соседи, давно болт клали на девочку. Правда, после некоторого инцидента, больше не прикасались. Признали, что её страх — не шутка и не обман.

Вышла Катя с отцом так же молча, ведь обсуждать им нечего. Про успеваемость говорить не приходилось – год только начался, да и Алексей сегодня подвозил её в лицей только потому, что ему по пути на работу. И всё это время девушка мечтала только об одном — наконец избавиться от его общества и погрузиться в привычную рутину учёбы. Снова взять какие-то дополнительные, чтобы появляться дома реже. Снова познавать что-то новое. Даже без друзей Катерина могла найти себе занятие. Ну хотя как без друзей.

— Катерина! — Катя услышала знакомый басистый голос, едва машина отца скрылась в веренице других машин. — Ты так похорошела! Привет. Я слышала, что у нас кого-то из учителей заменили! Представляешь?

— Привет, Адель. Пойдём, иначе опоздаем в первый же день, — отозвалась девушка, зашагав в сторону главного входа, куда стекались все ученики. — Интересно, кого? Мне лично нравились все, кроме этой грымзы Салтычихи — на её уроках географии хочется заснуть.

— К сожалению нет, точно не Салтычиху. Говорят, что кого-то из гуманитарки заменяют.

— Да мне особо без разницы, кому сдавать домашнюю работу или задания, они все одинаковые. Любят тех, кто учит, и ненавидят ленивых, — сказала Фогель, ещё не зная, что её ждёт дальше. — Поэтому пойдём. Первым история. Если опоздать к Галине Михайловне, то она с нас не слезет потом. Я-то смогу противостоять, а вот ты, Адель, — очень сомневаюсь. Не в обиду. Но история не твой конёк.