Сопутствующий ущерб - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Диана Ставрогина (самиздат)

Пролог

Дверь в его спальню была приоткрыта. С осторожностью, стараясь ступать бесшумно, Даша подошла ближе.

Внезапное любопытство заставило ее забыть о допустимых границах. О том, что в полутемной комнате — тот, кто ненавидит ее отца больше всего на свете. Тот, из-за кого она осталась на улице.

Тот, у кого она теперь вынуждена ночевать.

Ей до сих пор не верилось, что теперь она будет засыпать и просыпаться здесь. В этой квартире. С ним.

Вся ее жизнь перевернулась с ног на голову из-за действий одного единственного человека. Его месть — восстановление справедливости, как он предпочитал это называть, — стоила Даше всего.

Ее отец был в СИЗО, и она не знала, что чувствует теперь, когда знает, что его нахождение там заслужено, что он действительно виновен в страшных преступлениях.

Что может чувствовать дочь преступника? На какие чувства она имеет право, а на какие — нет?

Люди вокруг — ее сокурсники, преподаватели, соседи и незнакомцы — возненавидели ее за преступления отца и, похоже, были не прочь сжечь ее на костре своего праведного гнева. Оказалось, что для них совершенно неважно, оправдывает она отца или нет, верит ли в его невиновность или, напротив, в ужасе от им содеянного.

Они не знали и не хотели знать, что Даша осталась без крыши над головой и без шанса на образование. Не знали, что мать предпочла ей отца, что единственный, кто согласился ей помочь — тот самый Артем Муратов, чья сестра погибла по вине ее, Даши, отца.

Теперь, застыв всего лишь в нескольких шагах от входа в комнату ее спасителя — или врага? — она всматривалась в видневшийся через приоткрытую дверь полумрак.

Стоило бы постучать, прежде чем беспокоить Артема в его спальне, но Даша допускала, что он мог заснуть и тревожить его по пустякам казалось недопустимым. То, что сегодня он пустил ее переночевать, не означало ничего. Не делало их близкими людьми.

Сначала до нее вдруг донесся шорох шагов, затем в поле ее взгляда попала окруженная полутьмой фигура Артема. Остановившись у комода, он повернулся к двери спиной и одним резким движением стянул с себя футболку.

Вопреки напрашивающейся необходимости обнаружить свое присутствие, Даша, впав ступор, с нездоровым интересом изучала очертания его фигуры. Линию широких плеч, плавное движение мышц на гладкой упругой спине, узкие торс и бедра, еще облаченные в спортивные шорты.

Не чувствуя ее взгляда, Артем принялся что-то искать в верхнем ящике комода, прежде чем, едва слышно чертыхнувшись, резко ударить по настенному выключателю.

В комнате неожиданно зажегся свет, и Даша не сдержала испуганный вдох.

Не потому, что была не готова ко вспышкам многочисленных лампочек, — лишь теперь она вдруг увидела яркие и длинные, рванные полосы шрамов, что расползались по всей спине Артема.

Услышав ее возглас, он резко обернулся, и Даша застыла, с опозданием прижав ко рту ладонь.

— Ты?

Она проигнорировала его вопрос, не в состоянии забыть о только увиденных шрамах. Обжигающе-ледяной ужас пробивался сквозь ее шок и страшная, пугающая догадка появилась в ее мыслях.

— От-ткуда это? — просипела Даша, не осмелившись задать более точный вопрос.

Глава 1

Столичный аэропорт — той самый, из которого Артем шесть лет назад улетел в совершенно другой мир, — гудел от переизбытка людских голосов, жужжания движущихся багажных каруселей и трескучего шума беспрерывных информационных объявлений. Пассажиры один за другим хватали с текущей извилистым ручьем ленты свои чемоданы и затем исчезали за ближайшим поворотом, где располагались последние на их долгом пути турникеты.

Артем с настороженным любопытством осматривался по сторонам: память отказывалась выдавать ему четкие картинки прошлого, и окружающая обстановка казалась по большей части чужеродной. Было странно повсюду слышать русскоязычную речь, не замечать по привычке указатели на английском и видеть родные буквы и слова.

Он не мог сказать, что сейчас чувствовал себя дома. Уже давно домом ему стала другая страна, а здесь… здесь не осталось никого и ничего. Кроме старшей сестры и матери. Однако даже ради двух самых главных женщин в своей жизни Артем не рвался на родную землю.

У его внезапного возвращения имелась веская причина, сообщать о которой ни матери, ни сестре, что сейчас дожидалась его в зоне для встречающих, он не планировал. Он знал, что они не одобрят.

Знал, что мать опять сгорбится, будто пытаясь стать меньше и незаметнее, и испуганно потупит взгляд. Знал, что Таня не найдет себе места от волнения за его безопасность и наверняка доведет себя до нового срыва.

Впрочем, им и незачем знать об истинных причинах его визита. На этот раз Артем сбережет их покой.

С силой сжав ладони в кулаки, на мгновение он подумал об оставшемся в мрачном прошлом девятнадцатилетнем мальчишке, который оказался не способен повлиять на происходящий с его семьей кошмар. У того Артема, на радость его врагам, не было ни денег, ни связей, ни понимания устройства прогнившей от и до системы. В той заведомо проигранной битве силы оказались унизительно неравны.

Артем зло усмехнулся собственным мыслям. Теперь все сложится иначе.

На ленте наконец появился и его багаж. Одним движением Артем подхватил чемодан и быстро зашагал вперед, находу растягивая губы в беззаботной улыбке.

— Темка! — Сестра кинулась к нему навстречу, едва он пересек турникет.

— Танюха! — Обхватив сестру за талию, он закружил их обоих в приветствии, искренне наслаждаясь родным теплым смехом.

— С возвращением! — Сияющими от радости глазами она принялась внимательно рассматривать его сверху вниз, словно верила, что за месяцы с их последней встречи Артем мог значительно измениться. — Ты что, похудел?

Он хмыкнул и не удержался от классической поддевки:

— Ты как бабушка. Возраст уже берет свое?

Таня, не раздумывая, мстительно ткнула его кулаком в плечо.

— Поговори мне тут, малявка.

Артем довольно улыбнулся и кивнул в сторону дверей.

— Пойдем, старушка.

— Пойдем. — Взяв его под локоть, Таня продолжила говорить: — Я вызову такси, а ты пока рассказывай, что нового в твоей прекрасной забугорной жизни.

— Такой уж и прекрасной? — Он бросил на сестру лукавый взгляд.

Та, не отрываясь от телефона, парировала:

— Угу. Работаешь в Силиконовой долине, встречаешься с красоткой-моделью, водишь спорткар, — перечислила она скучающим тоном. — Продолжать?

Артем коротко рассмеялся. Былая тяжесть в груди постепенно исчезала.

— Я тебя услышал.

— Ну так что? — Закончив с заказом такси, Таня вернула все свое внимание к брату.

— Что? — переспросил он самым безвинным выражением лица.

— Я тебя сейчас стукну, — предупредила она, вызывая у Артема очередную улыбку.

— Да все как обычно. — Он пожал плечами. — Работаю.

— Ты в курсе, что всегда мне это говоришь? — спросила она. — Только это.

В ответ Артем послал Тане многозначительный взгляд:

— Это потому что я действительно работаю.

— Не сомневаюсь. И все-таки, — протянула она, заговорив будто невзначай, — как там Дейзи?

Он закатил глаза.

— У Дейзи все отлично.

— А у вас с Дейзи? — Таня, ожидаемо, не собиралась отступать.

Артем же отчаянно надеялся, что такси приедет раньше, чем его заставят в подробностях поведать о каждом прожитом в Калифорнии дне.

— У нас с Дейзи тоже, — заверил он сухо.

— Точно? — В Танином голосе зазвучало сомнение.

— Возможно она не совсем довольна тем, что я не взял ее с собой, — признался Артем с неохотой. Вспоминать последний разговор с Дейзи было неприятно.

— А почему ты не взял ее с собой? — Таня посмотрела на него с беспокойством.

— Потому что в ее присутствии нет необходимости.

Рядом с ними остановилось такси. Артем немедля шагнул вперед, лишая Таню шанса продолжить разговор. Лгать больше необходимого не хотелось, но и честно объяснить, что скрывать свои планы от двух женщин поблизости несколько проще, чем от трех, он не мог.

Разумеется, Дейзи тоже не знала правды, и теперь не желала отвечать на его сообщения и звонки. Медленно выдохнув, Артем сжал челюсти в попытке усмирить поднимающееся со дна чувство вины.

Его приоритеты были расставлены давно. Раз и навсегда.

Если месть обойдется ему отношениями с Дейзи, значит, так тому и быть.

Внутри салона такси Танины расспросы прекратились, чему Артем искренне обрадовался. Ему были понятны причины сестринского любопытства, однако за годы, проведенные на расстоянии от самого близкого человека, он утратил склонность к откровенным разговорам. Или, что вернее, откровенность больше не давалась ему с прежней легкостью.

Шесть лет назад, сразу после Настиных похорон, Таня и он здорово сблизились, оставшись друг другу единственной надежной опорой. Отца давно не было в живых, и вместе с ним ушли связи, знакомства и друзья. Мать едва ли присутствовала в реальности осознанно, а ряды немногочисленных родственников стремительно поредели.

Они остались одни.

Артем ненавидел себя в тот год. За то, что забив на просьбу матери, не стал встречать Настю с работы. За то, что после мог лишь молча наблюдать за тем, как его сестра, не найдя среди окружающих ни сочувствия, ни малейшего желания выяснить правду, прежде чем вынести приговор и поставить клеймо, сходит с ума от отчаяния.

Глава 2

Следующие полтора дня Артем преимущественно отсыпался или работал, в перерывах с нескрываемым удовольствием поглощая приготовленную сестрой домашнюю еду: он и не подозревал, насколько истосковался по знакомым с детства блюдам. Слушая его восторги и комплименты ее кулинарным талантам, Таня, посмеиваясь, обещала организовать доставку местных вкусностей прямо в Штаты. О матери и прошлом они больше не заговаривали.

Накануне встречи с Пашкиным отцом Артем, едва Таня пожелав ему спокойной ночи, ушла к себе, достал из рюкзака тяжеловесный и громоздкий ноутбук. Поблескивающий серебром в свете уличных фонарей тоненький макбук, используемый им для работы, остался лежать на письменном столе без дела.

Расположившись на диване, Артем набрал на затертой клавиатуре пароль и несколько минут рассредоточено смотрел в ярко-светящийся дисплей, не предпринимая дальнейших действий. Тонкие длинные пальцы, покоившиеся на кромке пластикового корпуса, чуть подрагивали.

Тяжело вздохнув, он, не давая себе шанса передумать, последовательно ввел несколько команд и паролей. На экране перед ним появилась папка с длинным списком файлов внутри.

Словно готовясь к прыжку в ледяную воду, Артем зажмурился и задержал дыхание. На протяжении нескольких секунд ему отчаянно хотелось захлопнуть крышку и отодвинуть ноутбук как можно дальше, запрятать тот на самую глубину рюкзака и забыть о содержимом хранилища навсегда.

Встряхнув головой, он навел курсор на первый файл и пару раз ударил подушечкой пальца по тачпаду. На экране загрузилась плохого по нынешним временам качества фотография — мутная и темная, однако Артему хватило одной вспышки в памяти, чтобы отвести взгляд в сторону и с силой сжать челюсти.

Яростная боль, злость и горе старыми, давно укрепившимися на дне его души лианами, душили его, сжимая внутренности до мучительной тошноты. Глаза жгло. И все-таки Артем заставил себя вернуться к фотографиям, часть из которых шесть лет назад отснял сам.

Он был должен отчетливо, как в самый первый день, помнить, что сделали с его сестрой.

Спустя долгие, невыносимо болезненные минуты, Артем выключил ноутбук. Голова гудела, как будто он целый вечер бился лбом о стену. Глаза пекло. Во рту стоял противный вкус желчи.

Артем встал. Отыскав на столе телефон, он открыл непопулярный среди обычных пользователей мессенджер и написал Паше сообщение:

«Все в силе?»

Несмотря на гигантскую разницу во времени, его единственный друг ответил уже полминуты спустя:

«Ты не передумал?»

«Нет. И не передумаю».

«Ок. Батя ждет тебя завтра в 12. Движуха уже началась, нужны твои файлы».

Стоя посреди темной комнаты, Артем с облегчением выдохнул давящий на грудь воздух и уверенно кивнул сам себе, прежде чем напечатать:

«Файлы будут».

Паша был не слишком щедр на истории об отце, но за годы совместной с ним учебы в Стэнфордском университете Артем узнал достаточно, чтобы понимать: личной встречи с Валентином Юрьевичем Шевчуком добиться практически невозможно. Чем в действительности занимался отец его лучшего друга, официально находясь в отставке, было неизвестно. Артем располагал лишь догадками и предположениями.

Когда почти пять лет назад он устал держать подробности прошлого при себе и поделился историей сестры с Пашей, тот отреагировал на его мрачный рассказ долгим и задумчивым молчанием, а спустя пару недель неожиданно предложил помощь.

О мгновенном возмездии речи не шло, однако впервые с того злосчастного утра, в котором домой вернулась совершенно другая Настя — изувеченная и навсегда растоптанная, — у Артема появилась надежда. Горькая, запоздало-бесполезная и все равно нужная.

Он все еще не знал, как принять действительность, где Настю было не вернуть, и первые годы предпочитал попросту избегать мыслей о необратимости случившегося. Стараясь не сойти с ума от бессилия перед смертью сестры, Артем цеплялся за другие, как ему казалось, более конструктивные наполняющие собственного сознания.

Ему не оставалось ничего, кроме как смириться с уходом Насти, но мириться с безнаказанностью заведших ее в могилу ублюдков Артем не собирался. Бессонными ночами, наполненными приглушенными всхлипами рыданий матери за стенкой, он отчаянной сосредоточенностью искал возможные пути для мести. И не находил.

Дружба с Пашей Шевчуком обернулась для Артема спасательным кругом. Предложение помощи придало ему сил и терпения. Он ждал, изо дня в день надеясь на звонок Валентина Юрьевича, но со временем эта изначально волшебная возможность перестала казаться настоящей.

Теперь, стоя перед дверью расположенной в одном из самых элитных жилых комплексов квартиры, Артем не чувствовал под ногами пола. Возможность, которой он ждал около пяти лет, наконец была у него в руках.

Час спустя, сидя в глубоком кожаном кресле напротив большого письменного стола, он продолжал бороться с ощущением эфемерности событий нынешнего дня. Громкое тиканье настенных часов, как и приглушенные хмыканья внимательно всматривающегося в экран его ноутбука Валентина Юрьевича казались Артему порождением его собственного воображения. Осматриваясь по сторонам, он с трудом фокусировал взгляд на конкретном предмете — все представлялось мутным, лишенным четких границ.

— Кхм. — Пашкин отец выпрямился в кресле и, отодвинув от себя ноутбук, принялся задумчиво постукивать пальцами правой руки по столешнице. — Ну, что я могу тебе сказать…

Артем, как загипнотизированный, следил за движениями коротких сухих пальцев.

— Да? — не вытерпел он.

Валентин Юрьевич вздохнул: без раздражения, удрученно.

— Дело твоей сестры, — он качнул головой в сторону старого ноутбука, — мы вряд ли откроем. По крайней мере обещать не могу. — Артем застыл, но заставил себя внимательно выслушать дальнейшие объяснения: — А вот по другим материалам шансы есть. В регионе твоем власть заново делят, так что до мелких полицаев, вроде этих, сейчас некому дела не будет. Прокурор новый, заинтересован в громких делах. Да. — Валентин Юрьевич задумчиво поджал губы и покивал сам себе. — Шансы есть. Раскрутим всех.

Глава 3

Даша аккуратно уложила надоевший за день халат в сумку и быстро натянула на себя пуховик. Махнув напоследок рукой еще стоящим в очереди у гардероба однокурсницам, она с нарастающим нетерпением устремилась к выходу. На парковке ее уже дожидался Слава.

Ноги в изящных зимних сапожках без каблука то и дело скользили по обледеневшей брусчатке, но Даша упорно не сбавляла шага, желая выиграть у сегодняшнего дня каждую секунду. За первые полгода ее учебы занятия не отменялись еще ни разу, прогулы же не имели смысла: в медицинском за пропущенную по любой причине пару назначалась отработка.

В будние дни она и Слава могли видеться только по пути от ее дома к университету и обратно, что ужасно расстраивало обоих. В выходные им везло чуть больше: с недавнего разрешения отца Даша была вольна возвращаться домой к одиннадцати вечера. Впрочем, больше свободного времени у нее не стало: учебная нагрузка в медицинском университете оказалась огромной.

Даша вздохнула и поплотнее закуталась в широкий шарф, хотя до тепла салона хорошо ей знакомой иномарки оставалось не больше пары десятка шагов. Вновь вернувшиеся мысли о неизбежно грядущей ссоре со Славой угнетали.

— Привет! — поздоровалась она, едва сев в машину, и постаралась изобразить самую лучшую из своих улыбок.

— Привет, малышка. — Ее коротко поцеловали в губы, прежде чем машина резко двинулась с места. — Как день прошел? — Слава наконец повернулся к ней, отвлекаясь он наблюдения за дорогой.

Даша пожала плечами.

— Хорошо. Сдала конспект, вроде неплохо ответила на гистологии, хотя я немного сомневаюсь насчет…

— Не парься так, — не дослушал он и добавил со смешком в голосе: — По-любому отлично ответила, только и зубришь свои учебники всю ночь.

Даша, однако, вполне почувствовала скрытое несерьезностью тона недовольство.

— Мы все так учимся, — заметила она почти раздраженно.

— Да я понимаю, малыш. — Остановившись на светофоре, Слава взял ее за руку и поцеловал ладонь. — Но и отдыхать надо, правда? — В его взгляде появилось ожидание.

— Надо, конечно. — Даша кивнула.

— Тогда поедем к Вадиму на дачу в субботу? Отдохнешь, со мной побудешь, — проговорил он с намеком, поглаживая ее запястье подушечкой большого пальца.

— Слав… — начала Даша осторожно. — Я бы с радостью, но папа… Он не отпустит меня с ночевкой. Тем более за город. А еще коллоквиум в понедельник, — добавила она поспешно. — Там почти семьдесят вопросов, я, наверное, все выходные учить буду.

Хватка на ее запястье стала крепче. Слава с демонстративной злостью нажал на газ и, смотря лишь вперед, ответил:

— Тебе вроде уже восемнадцать, почему твой батя за тебя решает?

Пусть Даше совсем не нравилось нынешнее Славино поведение, его претензия не казалась такой уж необоснованной. Ее отец действительно был чересчур строг и необоснованно отказывался считать ее взрослой.

— Просто… — Она замялась. — Даже если я скажу, что он мне не указ, папа меня все равно из квартиры не выпустит. Еще и поссоримся.

Слава фыркнул.

— Детский сад.

— Может, и детский, — огрызнулась Даша. — Я живу за его счет, что ты хочешь? Я не могу хлопнуть дверью и уйти в никуда.

— Ладно-ладно. — Слава отпустил ее руку и небрежно дернул плечом. — Не психуй. Не поедешь, так не поедешь.

Даша ничего не ответила. От обиды к глазам подступали слезы, но Слава, ожидаемо, не заметил ни ее участившего дыхания, ни нервно сжавших подол пуховика пальцев.

Как только машина остановилась за пару домов до ее родной пятиэтажки, Даша быстро отстегнула ремень и, увернувшись от подобия примирительного поцелуя, вышла из салона. Догонять ее Слава не стал.

Не оглядываясь, Даша открыла дверь подъезда. Взбежав по ступенькам первого этажа, она вдруг остановилась. Глаза снова щипало от слез, но плакать было нельзя — иначе не избежать вопросов от родителей.

Пару минут Даша потратила на дыхательные упражнения, а затем медленно пошла наверх, не забывая часто-часто моргать. Перед последним лестничным пролетом пятого этажа она вновь неожиданно остановилась, едва не упав на ступеньки.

Дверь их квартиры была снесена с петель.

Не задумываясь о своей безопасности, Даша рванула вверх по лестнице.

— Мама?! — позвала она звонким, срывающимся от страха голосом, едва переступив порог.

Внутри квартира стояла тишина. Жуткая в своей безжизненности.

За оглушительной пульсацией крови в голове Даша далеко не сразу расслышала слабый шорох шагов. В коридоре показалась полноватая женщина средних лет с очерченным тенью вечернего полумрака лицом.

От облегчения Даша шумно выдохнула еще остававшийся в легких воздух. В миг ослабевшие ноги грозили лишить ее опоры.

— Что случилось? — спросила она, продолжая обеспокоено исследовать замершую напротив нее мать, что до сих пор не проронила ни слова.

— Обыск… был, — выдавила та медленно, словно до сих пор пребывала в глубоком потрясении из-за случившегося.

Душевное состояние матери Дашу ничуть не удивило. Известие об обыске в случае их семьи являлось почти что абсурдным: в конце концов никто не ждет проведения следственных мероприятий в доме главы местного ОВД.

— А где… — Она нервно заозиралась по сторонам в попытке заметить любой намек на присутствие отца в квартире. — Где папа?

У матери задрожали губы.

— Увезли, — ответила она шепотом, переходящим в рыдающее завывание. — Забрали на допрос. — Последняя фраза перемежалась с громкими всхлипами.

— Ч-что? Как?

— Не знаю. — Теперь ее мать даже не пыталась скрыть набирающую силу истерику: вздрагивая всем телом, она плакала и скулила, как замученное живодерами животное, оставшиеся без всех четырех лап, — такой беспомощной она выглядела в Дашиных глазах в эту минуту.

— Как «не знаешь»? — поразилась она почти возмущенно. — Они же… Не знаю… Сказали что-то, прежде чем уехать?

— Не знаю, не знаю. — Мать яростно затрясла головой, некрасиво кривя губы: крупные капли слез безостановочно текли по ее щекам. — Я не поняла ничего. Ничего не поняла…

Глава 4

Короткий, совершенно бесплодный разговор со Славой не принес Даше ни капли успокоения. Ее нервозность только возросла: помимо беспокойства за судьбу отца, она, как на иголках, ждала обещанного звонка, каждые несколько секунд поднимая к лицу телефон с не успевающим полностью погаснуть дисплеем.

Сосредоточиться на требующей внимания действительности: плачущей за стеной матери, пустом проеме на месте входной двери, ужине и домашних заданиях, — не получалось, и на протяжении всего вечера Даша бесцельно металась по квартире и не находила ни моральных, ни физических сил, чтобы остановиться на одном занятии за раз.

— Давай позвоним дяде Жене? — забыв про недопитый чай, она вышла их кухни и снова заглянула в гостиную, где по-прежнему сидела заплаканная мать. — Дверь надо починить, дома уже холодно, да и…

— Потерпи, Даша. Отец вернется и поставит дверь на место.

— А если его сегодня не отпустят? — все-таки задала она вопрос, который боялась произнести вслух весь вечер. — Как мы ночью будем спать? Давай позво…

— А я говорю, — перебила ее мать уже громче, но спустя мгновение перешла на шепот, в котором вместе с предупреждением угадывалась раздражавшая Дашу годами зашуганность: — Не надо. Не надо пока никому ничего говорить. Подождем отца.

— Ладно. Как знаешь, — пожав плечами, Даша поплотнее закуталась в толстовку, прежде чем вернуться на кухню.

Сегодня дом казался ужасно неуютным, небезопасным местом. Остывающий в квартире воздух был далеко не главным неудобством, вызывающим у Даши желание сбежать из родных стен куда-нибудь подальше — желательно с возможностью закрыться на миллион замков и дверей. Куда больше холода ее тревожило чувство полной незащищенности.

Вздрагивая от каждого шороха, доносящегося с лестничной клетки, Даша невольно гадала, о чем подумали их соседи, когда увидели толпу под дверью уважаемого начальника местного ОВД. С некоей опаской и, наверное, волнением за собственную репутацию она пыталась предположить, о чем те шепчутся сейчас, в застенках собственных квартир; как они посмотрят на нее завтра утром, когда они столкнутся в лифте, что скажут ей и всем тем, кого встретят в течение долго дня.

Она переживала о том, что придется провести целую ночь в доме, куда без всякого труда может войти кто угодно и когда угодно, и невольно раз за разом мысленно возвращалась к осознанию случившегося.

Уже вошли.

Уже обыскали всю квартиру вдоль и поперек, перевернули вверх дном содержимое ящиков комода и шкафов.

Чьи-то немытые, лишенные такта руки касались ее чистого белья, полотенец, косметики и одежды. Чьи-то въедливые, холодные глаза рассматривали принадлежавшие ей вещи, бегло читали безличные заметки в блокноте и личные записи. Чьи-то ноги прямо в ботинках топтались по ковру в ее комнате: на белом синтетическом ворсе остались вполне отчетливые следы и даже несколько гранул дорожной соли.

Эмоций было много, и все они теснились у Даши в груди плотной, неугомонной толпой. Злость, обида, бессилие и уязвимость — болезненная смесь, отравляющая ее изнутри тем сильнее, чем больше она понимала, что именно произошло в ее доме несколько часов назад.

В собственной комнате Даша вновь плакала и одновременно сгорала от гнева, пока раскладывала разбросанные повсюду вещи по изначально отведенным им местам. Она чувствовала себя… принужденной.

Пусть она не присутствовала при обыске, пусть не ее персона интересовала следователей или кого бы то ни было, однако кто-то против ее воли, без спроса и разрешения, вторгся в ее личное пространство, в ее жизнь.

Хуже всего, что после остался не просто беспорядок, а разрушения.

Что-то невидимое, еще неизвестное, рушилось внутри их семьи прямо сейчас, и как бы Даше ни хотелось отмахнуться от собственных ощущений, она уже знала, что права.

Она ждала возвращения отца домой и вместе с тем — боялась.

Ближе к полуночи Даша сама набрала номер Славы, не дождавшись от него ни сообщения, ни звонка.

— Алло? — Долгие гудки наконец перебил его хриплый и приглушенный голос.

— Ты… спишь? — поразилась Даша.

— Э-м, — Слава замялся, словно не сразу сумел вспомнить причину для ее недовольства. — Задремал, да. Прости, малыш.

В темноте своей спальни Даша молча вжалась лбом в притянутые к груди колени, стараясь сдержать нервный, разочарованный всхлип. Сил на очередной час рыданий у нее не было, какой болью ни отзывалось бы сейчас у сердца Славино безразличие.

— Ты поговорил со своим папой? — спросила она наконец, ни на что, впрочем, не надеясь: сомнений в том, каким окажется ответ, почти не осталось.

В динамике раздалось Славино чертыхание, а после недолгой паузы, заполненной шорохами шагов, извинительное признание:

— Слушай, батя уже лег… Я завтра с утра с ним поговорю, окей?

— Конечно, — согласилась Даша ровным тоном. — Буду ждать.

— Малыш… Ну, не обижайся, а?

Даша горько хмыкнула. Сегодня эмоциональный комфорт Славы не входил в сферу ее приоритетов, как и ссора с выяснением отношений.

— Я не обижаюсь, — заверила она его вполне искренне.

Внутри нее и правда словно не осталось ничего, кроме пустого безразличия к окружающей действительности. Ни злости, ни обиды. Ничего.

— Точно? — За собственным беспокойством Слава, конечно, не почувствовал ее нежелания продолжать разговор.

Закрыв воспаленные глаза, Даша устало подтвердила свои предыдущие слова:

— Да.

Спустя пару дежурных фраз она с неведомым прежде облегчением попрощалась со Славой до завтрашнего утра и впервые за последние несколько часов выпустила телефон из рук. Медленно, как была, обхватив колени руками, Даша сползла по спинке дивана набок и плотнее свернулась в клубок.

Наверное, ей стоило выйти в гостиную и попробовать еще раз уговорить мать хотя бы просто прислонить дверь к проему, а затем позвонить кому-нибудь, кто мог бы прояснить ситуацию с отцом, но одна только мысль о необходимости встать с постели давила на Дашу гранитной плитой. Закрыв глаза, она пообещала себе несколько минут передышки.

Глава 5

За несколько последующих недель атмосфера внутри их семьи разительно поменялась. Не было больше спокойной, упорядоченной жизни, где у каждого из них имелась своя привычная роль.

Отец круглосуточно пропадал на работе, не всегда возвращаясь на ночь, отчего мать не находила себе места и тревожно, постоянно причитая и посматривая то в сторону коридора, то в окна, ходила по квартире. Домашний воздух был пропитан беспокойством и ожиданием беды.

Даша, разрывалась между учебой и домом и с трудом, будто бы запоздало, осознавала происходящие с их семьей перемены. Родители ни разу не ответили на ее многочисленные вопросы и тем более не предприняли ни единой попытки к прояснению случившегося обыска и его последствий, о которых оставалось лишь гадать.

Удивительно, но слухов о возможных отцовских проблемах на службе словно не существовало вовсе. Никто не косился на Дашу с любопытством или неодобрением, никто не сплетничал у нее за спиной в университетских коридорах.

Оказываясь в здании уже полюбившегося ей меда, она совершенно забывала о царящей дома гнетущей обстановке, о неразборчивом, но явно взволнованном шепоте матери, переговаривающейся с отцом поздно ночью. О собственных многочисленных мыслях, что атаковали ее уставшее сознание перед сном на протяжении этих долгих недель.

Учеба стала главной ее отдушиной, и Даша, как могла, старалась гнать из головы мрачные сценарии будущего и по возможности большую часть каждого дня проводила вне домашних стен. Рационально анализируя ситуацию, она не забывала напоминать себе, что один единственный обыск случился около месяца назад и наверняка прошел для его инициаторов бесплодно.

С самого детства Даша слышала в адрес собственного отца только добрые слова от его коллег, что часто приходили к ним в гости по праздникам. В садике, а затем в школе и педагоги, и чужие родители нередко с наказом замечали, что ей стоит гордиться отцовским выбором профессии.

И она гордилась, конечно. С усердием писала сочинения о его сложной и опасной работе, рассказывала одноклассникам подслушанные накануне за «взрослым столом» истории его коллег и, будучи помладше, много раз думала по окончании школы пойти по его стопам.

У ее отца все под контролем, повторяла она, как мантру. Доблестно прослужив в органах более тридцати лет, едва ли теперь он мог в чем-то серьезно ошибиться.

Вчерашний разговор со Славой, традиционно забиравшим ее из университета после занятий, окончательно убедил Дашу в верности ее рассуждений.

— Кстати, спросил у бати, знает ли он, что там стряслось, — начал он неожиданно, едва они выехали с парковки на дорогу. Даша, уже отчаявшаяся услышать от Славы подобные слова, задержала вдох. — Он говорит, чтобы ты не переживала. Так, какой-то дурацкий конфликт с новыми властями был. Вроде они уже разобрались со всем.

— Новыми властями? — удивилась она.

— Губера поменяли, забыла? Вот и перестановки в ведомствах, — бросил Слава небрежно, как будто фигуры на метафоричной шахматной доске двигались согласно его воле. — Батю повысили, ну а кого-то уволили и новых людей поставили. Со столицы в том числе.

— Понятно, — произнесла Даша задумчиво, пытаясь припомнить, знала ли рассказанном Славой прежде. — Я не особо за всем этим слежу, ты же знаешь. Спасибо, что спросил своего папу. А то мой молчит. И на работе все время.

— Не за что, малыш. — Слава взял ее за руку и притянул ту к губам, оставляя на коже запястья короткий поцелуй. — Для тебя — все что угодно.

Даша улыбнулась, на миг встретившись с ним взглядами.

Глава 6

Около полутора месяцев спустя

— Заходи. — Незнакомый Даше полицейский распахнул перед ней металлическую дверь. — Сорок минут у вас.

Она молча кивнула. За последние три часа, проведенные на территории СИЗО, Даша растеряла все запасы физических и моральных сил. Тело казалось тяжелым и неподдающимся управлению, восприятие действительности, сейчас туманное и удушливое, разительно отличалось от привычно ясного и свободного.

Каждый шаг, жест или движение губ Даша совершала будто в замедленном режиме и под неподъемным давлением тонн воды. В ушах стоял гулкий шум, картинка перед глазами раз в несколько секунд расплывалась и мутнела.

Ее тошнило.

От местного пропахшего гнилью воздуха. От давящей на виски духоты.

От здешних людей.

Да, от последних Дашу тошнило особенно. Почти до нестерпимых рвотных позывов.

Руки, заметно испачканные и липкие. Противные и бесцеремонные. Мужские.

Разве ее не должна была обыскивать женщина? Должны ли ее вообще обыскивать? Даша не знала.

Поначалу она пыталась возражать и задавать вопросы, даже спорить, но в ответ получила тихую, достигнувшую лишь ее слуха угрозу полного запрета на свидания с отцом. С той минуты Даша, испугавшись возможных последствий, стала общаться с встречающимися на ее дальнейшем пути сотрудниками исключительно молчаливыми кивками или односложными репликами.

Мысленно она недоумевала, почему мать, побывавшая уже на трех свиданиях с отцом, не предупредила ее о местных порядках. Не дала инструкций или хотя бы шанса прийти в это жуткое место психологически подготовленной.

Даша, вероятно, по собственной неосведомленности, ждала совершенного иного отношения. В родном отцовском отделе полицейские всегда вели себя с ней дружелюбно и по-свойски. Она не привыкла бояться тех, что гордо именовались защитниками и охранителями.

Может быть, зря. Может быть, всю свою жизнь она неверно понимала, на кого и от чего направлена их защита.

Когда Даша наконец попала в комнату для свиданий и впервые за месяц увидела отца, тяготы последних часов забылись. Сразу остановив взгляд на родном лице, она не замечала ни ряд прозрачных перегородок, ни людей за ними.

К глазам начали подступать совершенно детские слезы, и Даша часто-часто заморгала, сопротивляясь собственной несдержанности. Отец не любил плачущих женщин.

— Папа, — выдохнула она, ступая ближе, едва не запнувшись о металлический, привинченный к полу стул.

Отец сдержанно кивнул и, взмахнув рукой, указал на лежащую на узком подобии столика телефонную трубку. Даша торопливо села.

Неосознанно осмотревшись по сторонам, она наконец отметила присутствие посторонних вокруг. Яркая радость от встречи с отцом медленно угасла.

Теперь в полной мере ощущалась и разделявшая их стеклянная преграда, и совершенно очевидное отсутствие хотя бы иллюзии частной встречи. Переведя взгляд обратно на отца, Даша осторожно подняла к уху телефонную трубку.

— Папа, привет, — произнесла она шепотом, усердно стараясь игнорировать отголоски чужих разговоров и оседающую в груди золой досаду.

— Здравствуй, дочь, — сказал он удивительно обыденным тоном.

Даша предпочла не заметить всколыхнувшуюся на глубине души волну разочарования.

— Как ты… здесь? — Искренний, обеспокоенный вопрос прозвучал до странного неуместно.

— Ну а ты как думаешь? — Отец хмыкнул. — Не курорт.

— Ты… — едва начав, она растерянно остановилась, по своей неосведомленности не представляя, о каких проблемах нужно спрашивать в первую очередь. — С тобой нормально… обращаются? — Ей вдруг вспомнился собственный недавний опыт.

— Нормально. Ты ж не думаешь, что у тебя батя не знает, как здесь все устроено?

Даша незамедлительно покачала головой, пусть и не вполне уверенная, что именно отрицает.

— Как там мать? — поинтересовался отец, пока она безмолвно собиралась с мыслями. — Не ревет больше? Запасы мои нашла хоть?

— Нашла. — Она кивнула и несмело продолжила: — Мы… Точнее я…хотела предложить тебе нанять адвоката. Я нашла хорошего, — добавила она сразу же. — Твоих сбережений должно хва…

— Нет, — перебил он, не скрывая раздражения. — Прекращай совать нос, куда не просят. И матери тоже скажи. Я решаю вопрос, не суетитесь.

— Я не понимаю, что это значит, — призналась Даша подавленно. — Я вообще не понимаю, в чем тебя обвиняют, что происходит…

На отцовском лице проступило недовольство.

— Потому что не твоего это ума дело, — сообщил он назидательно. — Ты и сюда зачем поперлась-то, дурочка?

Даша отвела взгляд, отказываясь демонстрировать отцу, насколько ее задело его снисходительное безразличие.

— Пришла тебя навестить, — сказала она ровно. — И передачку принести. Ну и про адвоката спросить.

Отец только неодобрительно цокнул, выслушав ее слова.

— Больше не шляйся тут. Нечего тебе тут делать.

— Угу, — выдавила она из себя подобие ответа.

О чем говорить с отцом в оставшееся время, Даша придумать так и не сумела. Без всякого энтузиазма она ответила (а скорее — отчиталась) об успехах в учебе и вновь замолчала, изредка кивая на то или иное напутствие воспитательного характера.

Когда свидание подошло к концу, Даша вздохнула с облегчением.

Глава 7

Артем допил остывающий кофе одним большим глотком, отставил в сторону пустую кружку и поднялся из-за стола. Таня уехала на работу задолго до его пробуждения, и он как нельзя кстати провел утро наедине с собственными мыслями.

Он готовился к новой встрече с Валентином Юрьевичем, после первой и пока единственной беседы с которым прошло уже около трех месяцев. Для Артема далеко не простых.

Столь ожидаемый им процесс по наказанию виновных затягивался, с каждым днем становясь только сложнее и непредсказуемее. Продуманный и утвержденный прежде план требовал исправлений по многим пунктам.

Артем нервничал. Как бы упорно он ни боролся с собственными эмоциями, его переменчивое настроение — от таинственного, почти хищного довольства к злой неопределенности, — плохо поддавалось контролю.

Скрывать свои чувства и занятия от внимательной к мелочам Тани тоже оказывалось непросто. Он словно кожей ощущал, что сестра остается настороже и до сих пор подозревает неладное в его внезапном и длительном визите на родину.

К счастью, с возвращением Тани к работе Артем-таки получил возможность сосредоточиться на своем главном занятии без круглосуточной необходимости в телефонных разговорах с Пашей или Валентином Юрьевичем понижать громкость голоса до едва различимого шепота.

В действительно он мало что мог сделать прямо сейчас, когда от него едва ли что-то зависело. Файлы по Настиному делу хранились нетронутыми в его ноутбуке, или, если выражаться словами Валентина Юрьевича, «дожидались своего часа». Артем тоже ждал.

Он надеялся, что сегодня Валентин Юрьевич, вдруг пожелавший встреться лично во второй раз, хотя по большой части предпочитавший поддерживать связь с Артемом через Пашу, наконец-то скажет, что то самое время настало. Что всем причастным к Настиной смерти ублюдкам придется нести ответ за содеянное — не опосредованно, через привлечение к наказанию за другие преступления, а официально и публично.

Ненависть, совершенно бездонная и ледяная, на протяжении шести лет являвшаяся ему главной опорой, жаждала лишь одного: увидеть, как насильники и убийцы в конце концов признаются таковыми законом. Артем не был согласен на меньшее.

Автомобиль с названными Валентином Юрьевичем номерами он обнаружил быстро. В середине рабочего дня машин во дворах было немного. Тем более полностью тонированных машин представительского класса.

— Добрый день, — поздоровался Артем, усаживаясь на переднее пассажирское сидение.

Валентин Юрьевич, к его удивлению расположившийся на месте водителя, кивнул:

— И тебе привет.

— Есть какие-то новости? — не выдержал Артем.

— Новости есть всегда, да не всегда хорошие, — сообщил ему Пашкин отец в своей обычной манере: ровным, почти безучастным от усталости тоном. — Упрямятся там слишком, своих сажать не хотят, как ты понимаешь.

— А Служба безопасности? — спросил Артем, игнорируя потяжелевшее в груди сердце. — Сотрудники же столичные, им какая разница?

— И с ними можно договориться. — Валентин Юрьевич перевел на него изучающий взгляд. — Собственно, поэтому я хочу тебе вот что предложить: свяжись с правозащитниками и покажи им файлы. Нужен общественный резонанс. Ну или, — он хмыкнул, — подобие сего. Люди у нас… Сам знаешь.

Кивнув, Артем, однако, не торопился с ответом. Смотря прямо перед собой, он размышлял над прозвучавшим только что предложением.

— Почему не отдать эти файлы следователям? — спросил он. — Дела же заведены.

— Ты пойми, парень… — Валентин Юрьевич вздохнул. — Там никто не горит желанием давать делу ход. Сместить по-тихому неугодных — да, это им удобно. Признать факт преступления среди своих — нет. Тем более по таким статьям. При наилучшем исходе заведут дело за превышение полномочий. Может, и обвинение в суде не развалится. — Он вновь посмотрел на Артема. — Но даже если суд даст им реальные сроки, они выйдут по УДО быстрее, чем ты вернешься в свою Кремниевую Долину. Тебя это устроит?

После обстоятельного разговора с Пашкиным отцом Артем долго бродил по близлежащим дворам. Не замечая ни задувающего под одежду холодного ветра, ни падающего с затянутого серыми тучами неба мокрого снега, оседающего на волосах и в вороте полурасстегнутой куртки, он продолжал идти.

Дома, один за другим, быстро оставались позади, изредка сменялись названия улиц, но Артем видел только предстающие перед его мысленным взглядом фотографии и сканы документов: медицинские заключения, официальные бумаги-«отписки» из полиции, прокуратуры, ответы на обращения от депутатов разного ранга. Словно наяву до него временами доносился Настин голос — насквозь пропитавшийся болю и ужасом, — другого он теперь не помнил.

Вздрагивая всем телом, Артем останавливался на пару десятков секунд и делал глубокий вдох, а на выдохе начинал идти вновь. Сосредоточенно считая шаги, он постепенно успокаивался. В голове прояснялось, громкий стук сердца утихал, и в мыслях устанавливалось подобие упорядоченности.

До наступления ночи Артему требовалось решить: предать историю случившегося с Настей кошмара огласке и тем самым навлечь на память о сестре, на самого себя и прибывающую в неведении Таню внимание и гнев массы людей или отступить, пока по-прежнему возможное поражение в начатой заново борьбе угрожало исключительно его благополучию.

Если последствия его нынешних и будущих решений и поступков имели влияние лишь на участь ответственных за смерть Насти уродов и на его, Артема, жизнь, он не испытывал бы сомнений в выборе, но…

Он не мог не задумываться о том, как новая волна разбирательств, допросов, а возможно, угроз скажется на Тане. В самом укромном и непроглядном уголке своего сознания Артем всерьез опасался, что месть за погибшую сестру самым непредсказуемым образом может обойтись ему благополучием единственного родного человека. Танины проблемы и фобии, с которыми она с переменным успехом боролась все эти годы, возникли не на пустом месте; Артем не хотел оказаться триггером.

Глава 8

Однообразные дни, лишенные как хороших, так и плохих новостей, и значимых событий, тянулись беспробудным сном, из которого Даша не знала, как выбраться. Она посещала университет, встречалась со Славой после занятий и делала домашние задания по вечерам, но комфортная в прошлом рутина теперь навевала на нее тревожную тоску.

Отца, вопреки его заверениям и обещаниям, никто не спешил выпускать из СИЗО, — и сколько бы Даша ни пыталась разузнать причины происходящего, все ее вопросы тонули в тишине. Мать категорически не желала посвящать ее в подробности, да и сама ничего не предпринимала, словно всерьез верила, что нависшая над их семьей беда однажды исчезнет по мановению волшебной палочки.

Поверить, что взрослые, повидавшие жизнь люди — ее родители, — в сложной ситуации предпочли с головой зарыться в песок, отказываясь не только решать, но и признавать существование проблемы, было тяжело. За несколько недель Даша едва ли примирилась с новыми обстоятельствами.

Чем чаще ей говорили не беспокоиться или не лезть во «взрослые дела», тем яростнее внутри нее вспыхивали обида, разочарование и страх. Хуже всего, однако, оказалось осознание собственной бесполезности: ни одной стоящей идеи о том, как помочь отцу у Даши до сих пор не появилось.

Когда стало известно об арестах сразу двух бывших отцовских коллег, она окончательно поняла, что «недоразумение», как предпочитали говорить ее родители, набирает пугающий размах. Дашиных обывательских познаний в законах и работе правоохранительных органов вполне хватило, чтобы имевшиеся у нее прежде иллюзии развеялись раз и навсегда.

— …Это ужасно, наверное, — признавалась она Славе пару дней назад, устав скрывать свои переживания и страхи от других, в том числе самых близких людей, — но иногда я начинаю подозревать худшее…

— Что твоего батю реально посадят? — предположил он и, не дожидаясь ответа, перешел к стандартному ободрению: — Не думай о таком. Они по-любому скоро разберутся. Все будет норм.

Даша вяло улыбнулась, не оборачиваясь к Славе лицом. Он вез ее домой из университета, и на протяжении пути она смотрела в лобовое стекло, впрочем, совершенно не видя ни серой ленты дороги, ни знакомых окрестностей.

— Не только это, — заговорила она вновь, хотя знала, что для Славы ее тревоги останутся непонятными и чрезмерными. — Я… Иногда я думаю, что папа действительно может быть виноват… В чем-то.

— Ну ты даешь, малыш. Думаешь, человека подставить не могут?

— Разве за почти два месяца следствие не разобралось бы в том, что его вины нет? — возразила она, но тон ее голоса звучал безнадежно.

— Это если следствие хочет разобраться, — произнес Слава с намеком. — А если не хочет, то…

Даша потрясла головой.

— В таком случае папа давно бы что-то сделал, доказал бы, что у них нет оснований его задерживать, — рассуждала она. — Есть же закон.

Слава насмешливо фыркнул.

— Закон… — повторил он пренебрежительно, не скрывая, к тому же, доли высокомерия: будто Даша была наивным ребенком, не имеющим достоверных представлений о жизненных реалиях. — Закон — всего лишь инструмент.

— Как скажешь, — она не нашла моральных сил развивать спор.

Вернувшись домой, Даша еще долго корила себя за крамольные мысли. Ее отец не мог совершить преступление. И точка.

Уже на следующий день по местным социальным сетям разлетелись первые новостные публикации о резонансном уголовном деле, возбужденном в отношении начальника ОВД и двух его подчиненных.

Кликнув по ссылке, ведущей на полный текст, Даша была готова — и вместе с тем отчаянно надеялась, — наконец получить подробную и подкрепленную доказательствами информацию. Причем, любую: от оправдывающей отца и дающей надежду на его скорое освобождение до убедительно-страшной, подтверждающей его вину.

Однако даже самого поверхностного прочтения хватило, чтобы убедиться в полной несостоятельности появившихся в соцсетях статей. Слухи, догадки и предположения — ничего полезного разочарованная Даша не нашла.

Остальные посетители соцсетей, впрочем, не нуждались в большем: за сутки под постами набрались десятки комментариев — в массе своей, предсказуемо, преисполненных злорадства и морально-интеллектуального превосходства со стороны высказывающихся.

До глубокой ночи Даша с остервенелой одержимостью обновляла страницы в пабликах и группах, бездумно перечитывала статьи и с трудом сдерживала яростный порыв написать оправдательный ответ. Как мантру, она повторяла себе, что ее комментарий лишь спровоцирует всех интернет-троллей и ненавистников, но никак не поможет ее отцу.

Утром, заторможенно собираясь в университет, Даша не могла не думать о возможной реакции однокурсников на вчерашние публикации. Теперь, когда новость об аресте ее отца широко разлетелась по интернет-пространству, вопросы возникнут у всех. И если бы только вопросы…

К своему стыду убедиться в настоящем положении дел Даша не решилась. Перерывы между парами она предусмотрительно проводила или в женской туалетной комнате, или в пустой аудитории, расположенной на значительном расстоянии от ее группы; на занятиях же она появлялась с небывалым для себя прежде опозданием в несколько минут.

Краснея, она неловко извинялась перед преподавателем и быстро усаживалась за последнюю в ряду парту, и только там выдыхала с облегчением: целых полтора часа ни у кого не будет шанса с ней заговорить.

Тактика оказалась удачной, и за весь день Даша едва ли обменялась словом с парой человек. С последней лекции она и вовсе выбежала раньше других и уже через несколько минут, находу натягивая на себя пуховик, спешила к парковке и одновременно высматривала машину Славы.

Скоро стало очевидно, что знакомого автомобиля нигде нет. Даша проверила телефон. Закусив губу, она дольше необходимого вглядывалась в краткий текст недавнего сообщения:

«Малыш, прости, нам тут пару поставили. Не смогу тебя сегодня забрать. Доберешься сама?»

Глава 9

— Спасибо, — поблагодарила Даша, принимая кружку с чаем из рук Натальи — жены одного из недавно арестованных сослуживцев отца. — Как вы держитесь?

— Нормально, Дашенька, — ответила та со вздохом. — И ты себя не накручивай: ни в чем наши мужчины не виноваты, какую бы чушь им там не приписывали.

На последних словах Даша напряженно замерла.

— Конечно, — заверила она и после небольшой паузы, желая подтолкнуть свою собеседницу к более подробному разговору, с жаром добавила: — Я вообще не понимаю, в чем их обвиняют, что там вообще такого понаписали?

Наталья закивала, приняв ее вопросы скорее за риторическое любопытство, нежели за полную неосведомленность, и возмущенно подхватила:

— Такие статьи кошмарные еще выбрали! Как будто никому непонятно, что полицейские никогда такого не сотворили бы. Мой Миша — достойный, женатый человек, какие пытки подозреваемых?! Он и мухи не обидел на моих глазах!

Только в последнюю секунду Даша предусмотрительно прикусила язык, сдерживая шокированный возглас.

Позже. У нее еще будет время осмыслить полученную информацию.

— Я думала, им только превышение полномочий приписывают… — заметила она.

— И это тоже. Там такой список… Но Мишин адвокат обещает, что скоро добьется снятия всех обвинений.

— Вы уже адвоката наняли? — встревожилась Даша.

— Да на всякий случай, — обронила Наталья небрежно. — Кто этих столичных знает? Разве они будут нормально разбираться, кто прав, кто виноват? Им «звездочки» нужны, понятное дело. Пляшут там под дудку этого Муратова, — фамилию неизвестного Даше человека Наталья почти выплюнула. — Черт его знает, кто он такой, что здесь всех на уши поставил.

— Муратова? — спросила Даша.

— Ой, а ты не знаешь? — удивилась та. — Артем Муратов. Жил в нашем городе лет шесть назад, наверное. Мне Миша сказал, что это все из-за него.

— Кто он такой? — сама того не замечая, Даша поддалась вперед.

Наталья вздохнула и, недовольно пождав губы, покачала головой, прежде чем приступить к объяснениям.

— Да жила тут семейка. Скандалисты. Ты маленькая тогда была, не помнишь, наверное. Дочь у них то ли, прости за выражение, проституткой работала, то ли просто распутница такая — не знаю, свечку не держала. Ну вот мать ее, видать, поймала на этом деле, а девка давай оправдываться. И ничего лучше не придумала, чем заявить, что ее изнасиловали. Выдумала же! Да еще сказала, что в отделе у нас, представляешь? Дурочка какая.

Даша слушала, затаив дыхание и боясь издать любой звук. Она в самом деле ни о чем подобном не знала.

— И что потом? — поторопила она, когда Наталья ненадолго замолчала.

— Да что потом, — фыркнула та. — Закрыли дело, конечно. Изнасилования-то не было. Правда, семья этой пигалицы с этим не согласилась. Ну а кто бы на их месте захотел дочь-проститутку иметь? Вот они и стали тут шум поднимать, журналистам писать, в телевизор ходить — мол, следствие подкупленное, своих покрывают, ну и все такое.

— Не понимаю… — Даша нахмурилась. — Причем здесь мой папа?

— Так его отдел же был. Видать потому и спустили на него всех собак теперь. Да на Мишу моего и Ваську Кравцова. Они втроем тогда работали.

— Понятно, — прошептала она скорее себе, чем Наталье.

Та, однако, не унималась:

— И ведь не стыдно этому сопляку! Приехал же сюда, хватило наглости! — Лицо Натальи пугающим образом исказилось от исходящей изнутри злости, и Даша едва не отшатнулась. — Ходит тут гоголем, смотрит на нас с такой ненавистью, как будто мы ему смертельную обиду нанесли. На днях его видела, так ты представляешь… — Резкий и громкий голос звучал еще долго, но сил воспринимать чужие негативные чувства у Даши не осталось.

Раз за разом она мысленно повторяла про себя имя.

Артем Муратов. Вот кто был ей нужен теперь.

Выяснить, где однажды проживала небезызвестная для многих местных горожан семья Муратовых, оказалось довольно легко. Сохранивший до нынешних дней неприятного содержания статьи за авторством местных новостных изданий великий Интернет выдал Даше всю необходимую информацию.

На прикрепленных к публикациям фотографиям она без труда узнала окрестности одного из ближайших к собственному дому районов. Большего, как ей казалось, для скорой встречи с Муратовым и не требовалось.

Спустя трое суток Даша была готова признать, что ее затея зашла в тупик. Каждый день за час до занятий и через час после она отправлялась в тот самый район (на ее счастье, совсем небольшой) и медленно бродила от одного дома к другому, дрожа и подпрыгивая от холода, в надежде заметить среди прохожих Муратова Артема Романовича.

Совершенно бесплодно.

Отчаявшись достичь результата, на третий день ожидания Даша осмелилась поговорить с местными бабулями — быть может, она зря притаптывала снег вокруг старых пятиэтажек и никакого Артема Муратова здесь было не встретить. Риск принес свои плоды: теперь она знала не только о том, что Муратов в самом деле вернулся в город, но и его точный адрес.

На четвертый день, окончательно пресытившись прогулками на морозе в чужом дворе, Даша добралась до квартиры Муратовых и резко нажала на звонок. Она несколько раз ударяла указательным пальцем по западающей кнопке и затем, морщась, слушала трескучий звук, однако дверь ей не открыли.

Даша вернулась во двор. Запрокинув голову, она стала разглядывать дом, надеясь угадать расположение окон Муратовской квартиры. Впрочем, никакого практического смысла в том не было: ни в одном из предполагаемых вариантов не горел свет.

На улице совсем стемнело. Разочарованно вздохнув, она нехотя побрела вдоль домов по направлению к автобусной остановке. Слава не смог забрать Дашу, даже если бы она не умолчала о своем текущем занятии: последнюю неделю он вместе с матерью и младшей сестрой загорал где-то на испанском пляже и изредка скидывал фотографии из лучшей жизни. Яркой и счастливой.

Даше едва хватало сил на радостные ответы. Неискренние, опустошающие и отдающие горечью в горле.

Глава 10

Впечатления от встречи с Артемом Муратовым отказывались тускнеть даже спустя несколько дней. Слишком часто Даша вдруг замечала, в каком направлении опять движутся ее мысли, и злилась на собственную зацикленность. Как бы она ни старалась, разобраться в том, что Артем Муратов за человек, у нее не получалось до сих пор.

Вновь и вновь Даша вспоминала очерченное вечерними тенями суровое, но, судя по имеющимся в социальных сетях фотографиям, не лишенное затаенной приветливости мужское лицо. Она, как наяву, продолжала видеть и болезненно-цепкий, преисполненный холодной ярости взгляд, и тонкие, напряженно чеканящие слова губы.

Она не хотела, не могла ему верить. Ее разум и сердце восставали против, отказываясь хотя бы на минуту предположить, что правда на стороне семьи Муратовых. Однако что-то неизвестное и неназванное внутри нее продолжало сомневаться, неудовлетворенное ничем не обоснованными выводами.

Снова и снова Даша возвращалась к тому короткому разговору, желая обнаружить в безнадежном и беспрестанном анализе деталей мало-мальски правдоподобное доказательство, способное подтвердить: Артем Муратов ни сказал ей ни слова правды. Дни шли, но ни сомнение, ни последовавший за ним вскоре жуткий страх не исчезали.

Может быть, Даше удалось бы увериться в невиновности отца и его коллег, останься у нее в запасе чуть больше времени. Может быть, тогда ее разум утратил бы способность к критическому мышлению, о важности которого столь настойчиво твердила одна из ее преподавательниц в университете. Может быть, в конце концов Даша поверила бы в непричастность отца к преступлению так же слепо и иррационально, как поверила ее мать.

Действительность сложилась иначе.

В пятницу последней парой у всего потока первого курса меда всегда ставили лекцию по фармакологии, что навевала скуку и уныние даже на самых заинтересованных студентов и студенток. Вопреки окружающим ее сокурсникам Даша искренне старалась следить за нитью повествования, однако расслышать тихий и лишенный энтузиазма голос преподавательницы было не так уж просто.

Спустя полчаса она сдалась и, выпустив из уставших пальцев ручку, осторожно потянулась к телефону. Опаска перед социальными сетями, вызванная в недавнем прошлом заметками об отце, уже померкла, и Даша почти с легкостью окунулась в виртуальный мир.

Успокаивая собственную совесть прилежной ученицы, она заглянула в парочку любимых блогов на медицинскую тему. Новых постов не нашлось, и вскоре Даша увлеченно просматривала все публикации подряд.

Предложенная «умной лентой» запись оказалась для нее полной неожиданностью. На ссылку с полным текстом статьи Даша кликнула прежде чем успела осмыслить собственные действия.

Вникнуть в смысл содержимого сразу ей не удалось. Выверенные, по-юридические точные и формальные предложения, исключавшие любой намек на чувства и эмоции, плохо укладывались в Дашиной голове. Структурированный, идеально разделенный на абзац текст статьи с множеством ссылок на источники, расплывался у нее перед глазами.

Те самые, появившееся около полумесяца назад публикации об аресте отца Даша прочитала и полностью поняла с первой попытки, со второй уже начала замечать противоречащие логике утверждения, а с третьей — была готова аргументированно спорить со всеми доводами анонимных авторов. Теперь же, внимательно, едва ли не до жжения на сетчатке всматриваясь в экран телефона, Даша с трудом разбирала слова. Будто ее мозг, единовременно впитавший в себя текст целиком, отказывался доносить его содержание до сознания.

Когда же одно предложение за другим принялись вдруг отпечатываться у Даши на сердце, она горько пожалела о своем необдуманном порыве: не стоило читать подобное в присутствии других людей.

Сжав покоящуюся на коленях левую руку в кулак, Даша все быстрее продвигалась сквозь текст и часто-часто моргала. В груди незнакомо давило и кололо, в голове зарождался тяжелый, отупляющий одновременно ум и чувства гул.

Статья, опубликованная в авторитетной юридической газете, — о чем Даша узнала благодаря поисковику, — и за авторством известной столичной правозащитницы Катерины Морозовой не имела ничего общего со слабой попыткой местных интернет-сообществ раздуть сплетню о внезапном несчастье, случившимся с уважаемым всем городом начальником УВД.

Каждое слово, каждый аргумент и вывод имели вес и фактическое подтверждение: Даша ознакомилась со всеми прилагаемыми материалами. Ужас и оторопь, охватившие ее, были такой силы, что ни заплакать, ни пошевелиться казалось невозможным.

Окаменев, Даша пустыми глазами пялилась в медленно потухающий экран, пока в ее мыслях продолжали повторяться отрывки из прочитанной только что статьи.

«…около четырех часов утра потерпевшая, подрабатывавшая официанткой в круглосуточном ресторане быстрого питания, возвращалась домой после смены…»

«…была задержана патрулировавшими центр города сотрудниками полиции и доставлена в отдел, несмотря на отсутствие оснований…»

«…имеются скриншоты СМС-переписки потерпевшей с матерью, подтверждающие факт ее ухода с работы в обычное время…»

«Пострадавшая вернулась домой только в десять часов тридцать шесть минут утра».

«…многочисленные повреждения тканей, травмы внутренних органов…»

«Братом потерпевшей предоставлены фотографии, на которых зафиксированы имевшиеся у потерпевшей внешние повреждения…»

«Потерпевшая в тот же день подала заявление о совершенном в отношении нее преступлении…»

«В возбуждении уголовного дела было отказано в связи с отсутствием состава преступления…»

«В местных СМИ была начата кампания травли в отношении потерпевшей…»

«Бывший редактор газеты *** подтверждает, что на него оказывалось давление со стороны сотрудников правоохранительных органов. В том числе тогдашний начальник ОВД В.Г. Шутин, получивший в декабре прошлого года должность ВРИО начальника УВД, угрожал…»

Глава 11

— Дашка, ты нормально? — вокруг нее суетились сокурсники; чья-то рука протянула ей бутылку воды, и Даша благодарно кивнула, прежде чем неуверенно подтвердить:

— Да, просто не выспалась, — соврала она, все также не поднимая на присутствующий глаз. — Спасибо, что привели в чувство.

Раздался коллективный смешок.

— П-ф-ф, медики мы или не медики?

— Точно. — Она сделала глоток воды из бутылки и, медленно закрутив крышку обратно, стала подниматься.

— Эй, может, посидишь еще? — забеспокоился кто-то.

Даша осторожно покачала головой.

— Нет, все нормально. Домой нужно. — Она шагнула вперед.

Малочисленная толпа на ее пути расступалась с неохотой и еще не исчезнувшей тревогой.

— Тебя парень заберет, да? — спросила одна из ее одногруппниц, и Даща остановилась: упоминание Славы словно разомкнуло стремительно сужающееся внутри нее шипованное кольцо мыслей и помогло вернуться к реальности.

— Он не в городе, — произнесла она растерянно и больше для себя, чем для других.

— Так давай мы тебя довезем, окей? — Чьи-то руки тут же подхватили ее под локоть и повели на выход из лекционной аудитории.

Даша едва ли помнила, как покидала университет и садилась в незнакомую прежде машину. Сил на принятие собственных решений и на сопротивление чужим не было.

Она не удивлялась заботе однокурсников, с которыми почти не общалась, не беспокоилась о собственном состоянии — все события после обморока мгновенно смазывались, оставляя в памяти лишь мутные прерывистые пятна. Им не было места среди тревожных, ужасающих мыслей, что бились в ее голове, как птицы о стеклянные стены небоскребов, отчаянно и бессмысленно стараясь вырваться вовне.

Полный эмоциональный и физический ступор, в котором Даша находилась последний час, не спасал ее от давящего изнутри ощущения переполненности — пережитыми и не выраженными чувствами, не высказанными словами, не заданными вопросами.

Она хотела кричать и вместе с тем не могла.

«Папа, папа, папа», — прерывисто билось у нее в голове.

Пока она прощалась с подвозившими ее ребятами, чьих лиц и имен сейчас не сумела бы назвать, даже глядя прямо на них.

Пока, с трудом передвигая ноги, шла к подъезду, а затем поднималась на свой этаж

Пока открывала входную дверь (ту самую, что не столь давно сняли с петель люди в черных масках и берцах) и пыталась представить, что скажет матери, когда та выйдет ей навстречу из кухни или гостиной.

«Ты знала, что он сделал?» — обвинительное и разочарованное, наверняка циничное в своей безаппеляционности и уж точно — преисполненное дочернего предательства.

«Почему они пишут такое? Это же неправда!» — по-детски невинное и обиженное. Спасительное.

Нет, Даша не знала, что скажет матери. Не представляла, как начнет подобный разговор, как покажет опубликованную сегодня статью с кажущимися более чем достоверными доказательствами отцовской вины.

Никогда прежде она не боялась будущего так, как сейчас. Никогда еще слова не имели для нее столь неподъемный вес.

Никогда, до этой самой минуты, она не сомневалась в том, что правда всегда во благо.

В тот день Даша так и не осмелилась заговорить с матерью о вышедшей статье. Надежда, что новоявленная публикация не вызовет особенного общественного интереса и быстро забудется, казалась оправданной.

Впрочем, уже следующим утром Даша была вынуждена признать обратное. Выпустившая статью юридическая газета не обладала широкой известностью, однако изначально непопулярный пост подхватили местные СМИ: журналы, группы в социальных сетях и новостные каналы — и принялись тиражировать тот повсюду.

Прижав ладонь ко рту, Даша листала страницы, одна за другой, на экране телефона, с ужасом отмечая количество лайков, комментариев и репостов под каждой записью. Воспаленные после недолго сна глаза пощипывало от подбирающихся к уголкам слез, но остановиться она уже не могла и продолжала переходить по ссылкам и читать, читать, читать.

Уровень вызванного уголовным делом в отношении ее отца общественного резонанса, вероятно, был не столь невелик в масштабах всей страны; едва ли в столице или других крупных городах узнают фамилию Шутиных или тем более вспомнят спустя время. Однако Даша не сомневалась, что в пределах их города, где большинство жителей знали друг друга — если не в лицо, то по имени, — шумиха вокруг гипотетических преступлений хорошо всем известных сотрудников полиции почти достигла предела.

Десятки комментариев — эмоциональных, обвинительных и лишенных любого сомнения — служили тому подтверждением. Даша прочитала каждый, одновременно борясь с постоянно усиливающимся чувством тошноты.

Людские злоба и готовность ненавидеть будто осела на ее коже горячим пепелом, оставляя на память о себе красные пятна ожогов. Громкий стук сердца отдавал в виски тяжелой болью, и чем глубже Даша погружалась в собственные мысли, тем сложнее было не потерять связь с реальностью, с тем кошмаром наяву, от которого она сейчас мечтала проснуться.

Вновь и вновь пролистывая то вверх, то вниз длинные ветки обсуждений, Даша теперь замечала не только содержание комментариев, но фамилии авторов. Знакомые фамилии.

Фамилии людей, что здоровались с ней, ее отцом или матерью при встрече и приветливо улыбались. Людей, что были вхожи в их дом или являлись коллегами, бывшими одноклассниками, учителями, врачами и даже приятелями.

И во всех Даша была разочарована.

Комментарии — как в защиту ее отца, так и против — вызывали в ней одинаковые омерзение и возмущение. Легкость, с которой цивилизованные и благовоспитанные на первый взгляд люди бросались не подкрепленными фактами обвинениями и полными презрения оскорблениями, не укладывалась у Даши в голове.

Кто-то с полной уверенностью писал, что и прежде знал о недостойном поведении ее отца. Кто-то настойчиво вспоминал прошлое, почти цитируя Наталью: изнасилования не было, а девчонку Муратовых поймали на занятии проституцией, вот она и придумала себе оправдание.

Глава 12

— Нет, — выдохнул Артем тяжело, с силой сжимая в ладони телефон. — Я все еще не знаю, когда вернусь.

— Почему? — Голос Дейзи стал громче. — Почему это такой сложный для тебя вопрос? Что происходит?

Зажмурившись на мгновение, кончиками пальцев свободной руки Артем сжал переносицу и затем громко вздохнул. Ни малейшего желания скрывать от Дейзи свое отношение к очередному затеянному по ее инициативе разговору на тему «Когда ты вернешься?» у него не было.

— Я тебе уже говорил, — ответил он без энтузиазма, про себя отстраненно подмечая, что английские слова впервые за много лет кажутся чуждыми для произношения. — У меня есть дела, которые нужно решить здесь до отъезда.

В динамике раздалось выразительное фырканье.

— Какие дела, Тим? Ты говорил мне, что просто едешь навестить маму и сестру. Буквально на пару недель!

— И? — не выдержал он. — У меня появились дела. Думаешь, я сам рад торчать здесь, когда должен быть в Калифорнии и готовиться к сделке?

— Готовиться к сделке? — повторила Дейзи язвительно. — Это тебя волнует, да? Мы не виделись три месяца, почти не разговариваем, а волнует тебя только бизнес?

— Я не это хотел сказать, — возразил Артем. — Не придумывай лишнего.

Дейзи коротко и горько рассмеялась.

— Я ничего не придумываю, Тим. Но ты совсем со мной не разговариваешь. Ничем не делишься. Со дня твоего отъезда у меня такое чувство, словно мы больше не вместе, — призналась она, переходя на шепот, и Артему вдруг стало стыдно. — Ты просто… исчез, понимаешь?

— Дейзи… — Он не знал, что еще сказать.

Объяснение, столь необходимое его девушке, комком колючей шерсти застревало в горле каждый раз, когда Артем открывал рот. История их семейной трагедии, случившейся с Настей беды, правда о ее смерти и обо всем, что последовало позднее, превращались в необъятную и неподъемную ношу, и верные, достаточно емкие по смыслу слова, способные описать этот вечный груз за его плечами, попросту отказывались приходить ему на ум.

Казалось, даже обычно ясные воспоминания начинали неожиданно прятаться за плотной, отталкивающей и непроглядной завесой, что не пускала его вглубь собственного сознания. Порыв к откровениям всегда заканчивался быстрее, чем Артему удавалось перебороть свой странный психологический и физический ступор. В остальное время он и вовсе не испытывал желания посвящать кого-либо в подробности своего прошлого.

Жизнь в другой стране, на его счастье, позволяла Артему не оглядываться назад чаще необходимого. Возможно, именно переезд в Штаты не дал ему сойти с ума шесть лет назад, и даже идея о возвращении в прошлое, пусть и ради разговора, вызывало у него крайний внутренний дискомфорт.

— И это все, что ты можешь сказать? — В чуть хрипловатом голосе Дейзи угадывались и злость, и разочарование, но ярче всего — грусть, наполненная смирением и усталостью.

Артем растерянно потер ладонью лицо. Медлить с ответными словами было нельзя, а еще: критически глупо и по-скотски трусливо, — однако он совершенно не понимал собственных чувств. Неподдающиеся быстрому определению эмоции и ощущения мешали ему мыслить с привычной ясностью, привязанность и вина ставили под сомнение любые доводы разума, отчего Артем окончательно запутывался.

Он не хотел обижать Дейзи. Он понимал ее тревогу. Знал, что поступает не совсем правильно, скрывая от нее столь значительную часть собственной жизни, но все равно злился. Все равно не был готов пускать Дейзи за закрытую — если не навсегда, то на долгий срок, — дверь.

— Сейчас у меня нелегкий период, — заговорил он неохотно, согласившись с самим с собой, что сказанная вслух крупица правды лучше полного молчания. — Мне нужно время, чтобы все решить.

На том конце телефонной линии Дейзи приглушенно вздохнула. Может быть, даже всхлипнула, — Артем не был уверен.

— Я не понимаю, — начала она несвойственным для нее тоном: тусклым и пустым, — почему ты не хочешь поделиться со мной? Я готова помочь тебе. Я готова тебя поддержать. Я же хотела поехать с тобой! Я все еще могу прилететь…

— Не нужно, — перебил он, прежде чем осознал, как грубо и однозначно прозвучал его отказ. — Дейзи, — сказал он уже мягче, — не стоит. Скоро все закончится, и я вернусь. Все будет хорошо.

— Если ты так говоришь… — ответила она, но после недолгой паузы неожиданно добавила: — Я не уверена, что все наладится.

Артем беззвучно чертыхнулся.

— Дейзи…

— Поговорим позже, ладно? — предложила она примирительно. — Я устала, Тим.

Вызов завершился прежде, чем Артем сумел сказать что-либо в ответ.

Вновь выругавшись — на этот раз вслух, — он кинул телефон на диван и сделал несколько нервных шагов по комнате. Низкий потолок и чересчур близкие друг к другу стены, оклеенные старыми обоями, давили, гнали его наружу, и Артем сдался.

Быстро накинув куртку и обувшись, он закрыл дверь и поспешил на улицу. Холодный и влажный мартовский воздух освежающе ударил его в лицо, едва он покинул удушливое тепло старого подъезда.

В накрывшей двор ночной темноте слабо пробивался тусклый свет парочки фонарей, с соседней улицы доносились отголоски проезжающих машин, рядом же не было ни души. Артем глубоко и шумно вздохнул и, потоптавшись на месте, двинулся вперед.

Паршивое чувство неудовлетворенности самим собой и происходящим кружило внутри шершавым, раздражающим душу вихрем, отчего стоять неподвижно, наедине с собственными ощущениями, казалось особенно невыносимым. Артем бродил по двору, размышляя обо всем и ни о чем одновременно, то борясь с непрошеными, спровоцированными знакомой обстановкой воспоминаниями, то раздраженно и зло пиная носком ботинок рыхлый и грязный снег.

Ему хотелось хотя бы на мгновение испытать подлинный, ничем не омраченный покой, но, увы: даже в Штатах он мог рассчитывать лишь на долгосрочную иллюзию. Здесь же он, будто все глубже проваливаясь под лед, постепенно захлебывался в мучительной агонии, не веря в ее завершение. Или спасение.

Глава 13

Даше казалось, что она внезапно разучилась дышать. Открывая и закрывая рот, она пыталась втянуть в легкие побольше воздуха, но тот застревал в горле, и давящая боль в груди лишь усиливалась. Стук в висках нарастал вместе с затмевающей взгляд пеленой.

Даша чувствовала себя выброшенной на берег рыбой или путником в пустыне, расплескавшим на раскаленный песок последние столь необходимые капли воды. Ноги дрожали, но ей все же удалось сделать несколько ровных шагов назад, прежде чем голос Муратова прозвучал снова.

Даша остановилась. Новая вязь из страха и растерянности оплетала ее изнутри, впиваясь в кожу.

— Подожди, — сказал он с не поддающейся определению интонацией: то ли раздраженной, то ли неуверенной. — Я согласен показать тебе материалы, если ты хочешь знать. Если ты вообще к этому готова.

Еще около получаса назад Даша без промедления и сомнений кинулась бы навстречу правде. Однако сейчас страх — откровенный, ничуть не приглушенный верой в лучшее страх перед возможным содержанием имеющихся в распоряжении Муратова материалов был сильнее прежнего желания установить истину.

Как бы ни старалась, Даша не могла отмахнуться от ощущения искренности, правдивости всех сказанных Муратовым слов. С горьким внутренним разочарованием ей приходилось признать: поэтому она и боится. До ужаса боится, что после изучения доказательств отцовской вины она поверит Муратову окончательно.

Несколько мучительных секунд трусливый побег казался Даше единственным вариантом, едва ли не спасением от наверняка неминуемой боли, однако нечто внутри нее сопротивлялось, все также требуя ответов вопреки всем рискам.

— Хорошо. — Ее губы разомкнулись будто сами по себе. — Я должна это увидеть.

Раздался хруст шагов по начавшей замерзать снежной корке. Муратов снова сократил дистанцию между собой и Дашей, но она по-прежнему отказывалась поднимать на него взгляд.

— Подумай серьезно, — проговорил он с предупредительной жалостью. — Возможно, тебе не стоит...

— Да?! — Даша его перебила и вскинула голову. Муратов нависал над ней, но уже не столь угрожающе, как раньше. В серых глазах не осталось презрения, но появилось беспокойство, вызвавшее у Даши мгновенное раздражение. — Предлагаете поверить вам на слово? — спросила она язвительно.

Муратов скривился.

— Предлагаю тебе подумать свой головой до того, как ты лично убедишься в том, что твой отец чудовище. Уверена, что не пойдешь потом с крыши прыгать?

— Уверена! — выпалила она. — Я же не... — В последнюю секунду у нее получилось удержаться от дикой, совершенно недопустимой фразы, но, судя по затопившей взгляд Муратова ярости, Даша все-таки опоздала.

— Идем, — процедил он и, развернувшись, направился к собственному дому.

На всем их пути до подъезда он ни разу не оглянулся и не произнес ни слова. Прикусив язык, она осторожно следовала за ним и боролась с желанием оправдаться и извиниться, понимая, что Муратову нет никакого дела до ее глупых сожалений.

Когда он открыл перед ней дверь подъезда, Даша невольно сжалась и потупила взгляд, а в кабине лифта и вовсе мечтала стать прозрачной, а лучше — просто исчезнуть.

— Разувайся, — заговорил он обрывисто, едва они переступили порог квартиры. — Куртку вешай сюда. — Быстрый взмах руки в сторону кованных крючков. — Пойдем.

Даша молча кивала и пыталась не слишком заметно озираться по сторонам. Впрочем, экскурсию по дому устраивать ей никто не собирался.

Муратов провел ее через коридор и гостиную в меньших размеров комнату — с выцветшими бумажными обоями, что кое-где отслаивались от стен, — и усадил в потрепанное компьютерное кресло перед не самого современного вида столом. С каждой проведенной здесь минутой Даше все больше казалось, что она попала в квартиру-музей с интерьером двадцатилетней давности.

— Вот. — Перед ней опустился громоздкий, тоже не отличающийся новизной ноутбук. — Все файлы по делу моей сестры. — Подняв крышку, Муратов застучал пальцами по клавишам, вводя пароль, и несколько раз легко ударил по тачпаду, прежде чем развернуть компьютер экраном к Даше. — Медицинские заключения, материалы по уголовному делу, которое так и не завели, фото, видео, записи разговоров с твоим отцом и двумя другими ментами... — Он продолжал говорить, ровным и лишенным эмоций голосом объясняя детали и добавляя необходимую для понимания информацию, пока Даша, застыв от ужаса, смотрела вперед.

В открытой на рабочем столе ноутбука папке хранились десятки файлов, но ее внимание было сосредоточенно на нескольких, уже доступных взгляду миниатюрах фотографий. Со светловолосой девушкой, на коже которой, кажется, не было живого места.

Даша сглотнула подступившую к горлу желчь. Тошнота становилась почти нестерпимой, и хотелось скорее закрыть глаза — лишь бы не смотреть на то, что показывал ей сейчас Артем Муратов, и ничего не знать.

Она была не готова это увидеть.

Те самые фотографии, но уже в полном размере. Будучи медиком, пусть и будущим, Даша слишком хорошо понимала, какой характер имеют все доступные обозрению травмы, какая сила удара требуется для нанесения подобных гематом, из-за каких внутренних повреждений способны появиться столь огромные отеки на лице и конечностях.

Видеозаписи. Разного качества и с разными действующими лицами. С со светловолосой девушкой — Настей — сестрой Муратова, что сквозь слезы рассказывала о произошедшем. С выворачивающими внутренности подробностями. С перечислением имен причастных и совершенным каждым из них насилии. С цитированием их слов: отвратительно циничных и жестоких. Невозможных для нормального человека.

Аудиозаписи разговоров Муратова с сотрудниками отдела, которые отказывали в возбуждении уголовного дела и, совершенно не стесняясь, угрожали новыми проблемами как для его сестры, так и для него самого.

Когда из динамиков ноутбука раздался зычный голос ее отца — раздраженный и издевательский, Даша застыла. Зажмурив мокрые от непролитых еще слез глаза, она слушала разворачивающийся на записи разговор и окончательно теряла веру.

Глава 14

Облик зареванной и полностью потерянной девчонки не шел у Артема из головы. Оставшуюся половину вечера и весь следующий день он невольно возвращался мыслями к случившемуся между ними разговору и не мог избавиться от сомнений в правильности собственных действий и слов. Не мог не задаваться вопросом, имел ли он право говорить все то, что сказал, показывать материалы с далеко не самым приятным для психики любого адекватного человека — и тем более первокурсницы, — содержанием.

Имел ли он право, пусть и метафорически, лишить дочь отца. По крайней мере того отца, что та знала с самого детства и до сих пор.

Артему хотелось бы с легкостью забыть ту боль и неверие, что он наблюдал в ее глазах, но его мозг, как зацикленный, возвращался к одним и тем же воспоминаниям, и неявная, однако упорно свербящая где-то в отдалении разума тревога по прошествии времени лишь крепла. Отделаться от беспричинного чувства собственной гадливости, как будто совершенный им поступок был не правильным, а непозволительно жестоким, не получалось.

Ни внешним, ни внутренним содержанием дочь Шутина не производила впечатление испорченной и избалованной «золотой девочки», равнодушной к преступлениям отца, оттого Артему и было столь не по себе. Гадко.

Он вспоминал Настю, такую же юную, открытую и не ожидавшую от действительности ничего плохого. Сам того не желая, замечал между погибшей сестрой и дочерью виновного в ее смерти схожие черты, и чувствовал ничем не обоснованную вину. Оказаться тем, кто бесцеремонно разрушил прежде наверняка хрустально-прекрасный мир Дарьи Шутиной, было не слишком приятно.

Впрочем, успокаивал себя Артем, истинная вина лежит не на нем. Шутин и его подчиненные изуродовали жизнь не только жертвам своих преступлений, но и членам своих семей. Круг наконец замкнулся, и Артему оставалось только надеяться, что ценой справедливого возмездия не окажутся судьбы ни в чем неповинных людей.

Однако снова и снова ему вспоминались последние часы вчерашнего вечера, когда он сажал совершенно потерянную Дашу в такси и едва сдерживал рвущиеся на поверхность извинения. Он почти спросил, не нужна ли ей помощь и точно ли она не натворит глупостей под влиянием эмоций, но все-таки... промолчал.

Чему, если размышлять разумно, был рад: временный приступ жалости скоро пройдет, не к чему взваливать на собственные плечи новые — излишнее — обязательства.

Только ближе к ночи следующего дня Артем наконец переключился на иные заботы. Обсудил с Максаковыми — правозащитниками, которых привлек к делу Насти по совету Пашкиного отца, — дальнейшие перспективы расследования с учетом возникшего общественного резонанса и нарастающего внимания со стороны высокопоставленных столичных чинов.

Затем раздался звонок Тани, и Артем, глубоко вздохнув, принял вызов. В последние пару месяцев — с тех пор, как его сестра узнала о затеянной им вендетте, — спокойное общение давалось им обоим нелегко.

Таня переживала и поначалу чуть ли не в каждом разговоре срывалась, умоляя Артема остановиться и не рисковать тем, что у них осталось, ради призрачного шанса добиться подобия правосудия. Ее недоверие раздражало, но поделать с тем он ничего не мог. Всерьез опасаясь возвращения прежних Таниных психологических проблем, о многом из происходящего Артем умалчивал, зная, что справится самостоятельно, без прямого участия матери и сестры.

— Все под контролем, — повторил он уже не в первый раз, крепче сжимая корпус телефона в руке. — Не могу рассказать тебе всех деталей, но дело сдвинулось с мертвой точки.

— Тема... — начала, было, Таня опять, но он поспешил ее перебить:

— В этот раз и он, и вся его шайка сядут. Я тебе обещаю.

— Как ты можешь быть уверен? Столько лет прошло, что сейчас докажешь?

— Они. Сядут. Слышишь? — отчеканил он. Неподвижно застыв у окна в темной кухне, Артем на миг зажмурился, а после бездумно уставился во двор через покрытое каплями дождя стекло, прежде чем более спокойным тоном пояснить: — Если не по делу Насти, то по другим. Там такой клубок распутывается, ты представить себе не можешь.

На том конце телефонной линии послушался тяжелый примирительный вздох.

— Я верю тебе, — сказала Таня. — Верю. Просто боюсь за тебя. Жутко боюсь, что они снова сделают, как тогда, и...

— Т-с-с, — остановил ее Артем. — Забудь. Я больше не сопливый пацан.

— Не в этом дело! — воскликнула она, но он уже не слушал, неожиданно заметив забредшую во двор знакомую фигуру в яркой куртке и объемной шапке.

— Систер, — оборвал он Таню на полуслове, — мне надо идти. Потом договорим, ок?

На ходу сбрасывая вызов, Артем поспешил к выходу из квартиры.

Быстро обувшись, он выскочил в подъезд. Дверь захлопнулась за ним следом, и он побежал вниз по лестнице, вовсе не понимая, откуда возникла столь непреодолимая необходимость перехватить появившуюся в его дворе Дашу как можно скорее.

Смутная, преследовавшая Артема последние пару дней тревога вдруг накрыла его с головой, едва он увидел медленно бредущую по брусчатой тропинке фигуру, совершенно безразличную к льющемуся с неба дождю. Вряд ли Даша, всего лишь сутки назад узнавшая о собственном отце страшную правду, вернулась сюда просто так.

Оказавшись на улице, Артем мгновенно продрог: в спешке он совсем забыл про верхнюю одежду, домашняя толстовка не спасала его ни от дождя, ни от влажного холодного ветра. На его удачу Даша уже подходила к подъезду.

— Вы? — удивилась она, когда подняв голову, наткнулась на вопросительный взгляд Артема.

Он же нахмурился, внимательно рассматривая в тусклом свете уличного фонаря ее чуть покрасневшее, усталое и как будто печальное лицо. Широко распахнутые девичьи глаза взирали на него с легким недоумением и испугом. Под нижними ресницами темнели черные подтеки туши, и Артем не брался с уверенностью сказать, дождь ли тому причиной.

— Даша, — констатировал он спокойно, вопреки испытываемой им мешанине из всколыхнувшихся внутри эмоций. — Почему ты здесь?

Глава 15

Трудно было объяснить, почему после неудавшегося разговора с матерью Даша оказалась у дома Муратовых. Ноги будто бы сами привели ее сюда, пока она тщетно пыталась дозвониться до Славы в надежде услышать его голос и хотя бы несколько утешительных слов. Однако длинные телефонные гудки не прекращались, и в конце концов Даша перестала набирать один и тот же номер снова и снова.

Успев за последние недели привыкнуть к постоянной занятости своего парня, в глубине души она и не рассчитывала на иной результат. С началом стажировки в прокуратуре, куда его ожидаемо отправил набираться опыта отец, Слава уже не успевал, как раньше, подвозить Дашу домой и зачастую далеко не сразу отвечал на звонки.

Обижаться на то, что его жизнь куда разнообразнее ее собственной, Даша не могла, хотя все чаще чувствовала себя немного... обделенной. Может быть, даже... брошенной. Она очень старалась гнать подобные мысли прочь, но иногда все же задумывалась над тем, что все ее дни и ночи теперь крутятся вокруг учебы и дела отца.

Невольное и яркое осознание, что ей некуда и не к кому пойти со своими тревогами, кроме Славы, оказалось для нее неприятным и чуточку пугающим открытием. С легким недоумением Даша оглядывалась назад, в прошлые годы учебы в школе, и не понимала, когда потеряла связь со школьными подругами.

Дружили ли они на самом деле, задавалась она мысленно вопросом, если, не по своему желанию привязанная к родительскому дому, она едва ли находила время на встречи с ними вне класса. Пока ее одноклассницы устраивали совместные ночевки и по несколько раз в неделю ходили друг к другу в гости, Даша могла гулять исключительно в выходные дни или каникулы. И, разумеется, крайне недолго. Иные формы подросткового досуга — вроде совместных ночевок или поездок на природу, — ее родителями категорически не одобрялись и считались почти что неприличными.

Так и получилось, что выскочив поздним вечером из дома в никуда после ссоры с матерью, Даша не представляла, к кому пойти за помощью. Судорожно перебирая в голове варианты, она с нарастающей ясностью понимала, что у нее нет никого, кроме Славы.

Вряд ли мать действительно имела в виду то, что говорила, едва ли она по-настоящему верила, что в ответ Даша хлопнет дверью и уйдет, отказавшись покорно склонить голову, прежде чем закрыться в собственной комнате с учебником в руках. Даша, однако, попросту не могла заставить себя остаться.

Ей было физически неприятно находиться рядом с матерью после случившегося разговора. Воспоминания о только что прозвучавших упреках и нравоучениях вперемешку с плохо завуалированными оскорблениями вызывали у нее чувство тошноты.

Перед ее глазами до сих пор стояли фотографии Анастасии Муратовой, а в голове все еще эхом звучал грубый, полный самоуверенности голос отца, и Даша чувствовала себя так, словно угодила в эпицентр смерча, выбраться из которого было нельзя. Несогласие, гнев и обида переполняли ее изнутри, и желание быть услышанной впервые оказалось сильнее привычки не создавать лишние проблемы в отношениях с родителями.

Утопая в раздумья, Даша упорно брела вперед, не отдавая себе отчет в выбранном направлении и не чувствуя, как холодный и влажный ветер постепенно крадет у ее тела последние запасы тепла. Она больше не набирала Славин номер, но продолжала с опустошающей тревожностью ждать обратного звонка.

Не покажись перед ней Артем Муратов собственной персоной, Даша наверняка бы еще долго стояла в полузнакомом ей дворе и заторможенно смотрела вперед пустым взглядом. Ни жестокий весенний холод, ни начавшийся вдруг дождь не заставили бы ее заявиться к этому мужчине — парню ли? — в столь позднее время, да еще и с просьбой о помощи.

Стыд и страх были главными ее эмоциями по отношению к Артему Муратову, и, попав к нему домой вновь спустя меньше чем сутки после прошлого визита, Даша не знала, куда себя деть. В тесной кухне — значительно меньшей по размеру, чем кухня ее родителей, — им двоим словно не хватало места. По крайней мере так ей казалось, когда Артем сел напротив нее за стол.

Его крупная и подтянутая, явно сформированная тренировками в спортзале фигура производила на Дашу, в ее нынешнем потерянном и разбитом состоянии, давящее впечатление. Внимательный взгляд серо-голубых глаз заставлял ее хаотично смотреть по сторонам или по-глупому пялиться вниз, только бы избежать неловкого зрительного контакта.

Она чувствовала себя лишней. Незваной гостьей, нарушившей все: физические и умозрительные, — границы, нагло вторгшейся в квартиру семьи, перед которой ее, Даши, семье никогда не оправдаться.

Если бы не звонок Славы, разрушивший тяжелую, пронзительно-болезненную тишину, установившуюся между Дашей и Муратовым, она, наверное, разрыдалась бы от изнуряющего чувства вины. В этой квартире, где когда-то жила жертва преступлений ее отца, она не могла думать ни о чем другом, кроме трагедии шестилетней давности, не могла не представлять, какой была повседневность жившей здесь семьи, не вспоминать увиденные вчерашним вечером в соседней комнате свидетельства случившегося кошмара.

Спустя сорок минут после спасительного звонка Даша и Слава сидели внутри салона его нового автомобиля (первые полгода после восемнадцатилетия Слава выполнял поставленное отцом условие и катался на машине классом попроще, дабы набраться водительского опыта), и молчание между ними, по ее ощущениям, становилось гнетущим.

Ей казалось очевидным, что говорить сейчас должен Слава: она уже поведала ему и содержание ее ссоры с матерью, и суть сложившихся после обстоятельств. Однако дальше нескольких дежурно-утешительных фраз и ее столь же дежурных благодарностей за поддержку их разговор не зашел. До полуночи оставалось не больше пятнадцати минут, но Даша все еще не представляла, где будет спать: Слава не предложил ей отправиться к нему домой.

Не выдержав, она первой нарушила их затянувшееся безмолвие:

— Слав, что-то случилось?

Он медленно, будто нехотя кивнул. Тонкие губы поджались, искажаясь недовольной линией.

Глава 16

— Так, Слава, иди скорее, постели Даше в своей комнате. Поздно уже. — Ирина Геннадьевна, встретившая их на пороге полчаса назад, теперь раздавала указания, стоя в центре гостиной. — Сам сегодня здесь переночуешь, понял?

Замершая в дверном проеме Даша старалась не привлекать к себе внимания и искренне надеялась, что мать Славы не слишком недовольна ее внезапным появлением в их квартире посреди ночи. Раньше ей не доводилось бывать в гостях у своего парня в присутствии его родителей, и с непривычки она терялась и не понимала, как лучше себя вести.

Конечно, Ирина Геннадьевна и Виктор Петрович были с ней знакомы: сначала как с одноклассницей сына, затем — как с его девушкой. Тем не менее они никогда не общались с Дашей больше десятка минут за раз. До сегодняшней ночи ей и в голову не пришло бы остаться у Славы с ночевкой в присутствии его матери, не то что отца.

Пусть Ирина Геннадьевна не сказала ей ни одного грубого слова, Даша как будто чувствовала, что ее присутствие не к месту.

— Мам. — Недовольный голос Славы выдернул ее из раздумий. — Ну не усложняй ты. Мы взрослые, можем и вдвоем поспать.

— Вот будешь жить отдельно – спи как хочешь, — осадила его Ирина Геннадьевна. — А пока ты в моем доме, соблюдай, пожалуйста, его порядки, ясно? И не тяни время: утром всем рано вставать.

— Ладно-ладно.

— Смотри мне, — предупреждающим тоном сказала Ирина Геннадьевна, — я еще проверю, где ты спать будешь.

Раздраженно дернув плечом, Слава молча послал Даше говорящий взгляд, прежде чем скрыться за дверью своей комнаты.

Ирина Геннадьевна, осмотревшись по сторонам, словно хотела напоследок удостовериться в том, что все лежит и стоит на своих местах, кивнула Даше и ушла в собственную спальню.

Оставшись в одиночестве, Даша выдохнула, аккуратно и бесшумно. Присутствие Ирины Геннадьевны определенно было давящим и сковывающим, однако вместе с тем несло свои плюсы: ночевать со Славой в одной комнате Даша была не готова.

Его желания наверняка были ровно обратными. Наверняка он надеялся получить выраженную в поцелуях и, может быть, в чем-то большем благодарность за помощь, но Даша прекрасно понимала, что ни за что не сумеет расслабиться, когда за одной тонкой стеной спит его мать.

До ареста ее отца они довольно часто обсуждали необходимость следующего шага в их отношениях, пытались спланировать длительное свидание, что было далеко непросто с ее графиком учебы и постоянным контролем со стороны родителей за ее местоположением. Пару раз она и Слава заходили дальше поцелуев, но...

Дашу нервировала угадывающаяся в его прикосновениях спешка. Пусть и обоснованная, он сбивала настрой, мешала ей полностью расслабиться и прислушаться к собственным ощущениям и желаниям.

Забывая о приятных аспектах близости, Даша начинала тревожиться, судорожно раздумывая, хватит ли им отведенного времени. В любой миг ей могли позвонить родители, и проигнорировать этот звонок было нельзя.

В конце концов в своих переживаниях она едва ли не дошла до самого настоящего страха, вынуждающего ее избегать любых намеков Славы на секс. Не признаваясь ему, она, однако, искренне опасалась, что ее родителям каким-то образом мгновенно станет ясно, что она начала половую жизнь. Одна мысль о реакции матери и тем более отца пробуждала в Даше непреодолимой силы ужас.

Сколь бы нормальным для нее как для будущего медика и современного человека не казалась потребность в физической близости, ее родители совершенно точно придерживались других взглядов, потому даже о существовании Славы в ее жизни Даша предпочитала умалчивать, не желая рисковать немногими еще присутствующими в ее жизни моментами свободы.

В последнее время былые проблемы, в том числе в поле романтических отношений, незаметно отошли на второй план, и теперь, когда они едва напомнили о себе, Даша была не прочь забыть о них снова. В ее резко перевернувшейся с ног на голову жизни и без того хватало трудностей и неразрешимых ситуаций, требовавших от нее больше, чем она была способна отдать.

— Малыш? — Она вздрогнула от неожиданности и, подняв голову, наткнулась на Славин вопросительный взгляд. — Чего ты здесь стоишь одна? Зашла бы ко мне.

— Не знаю. — Даша смущенно пожала плечами. — Задумалась.

— Ясно. — Легко прикрыв за собой дверь комнаты, Слава в несколько широких шагов пересек большую часть комнаты и остановился рядом с телевизором.

— Ты уже постелил?

— Ага. — Он задумчиво повертел в руке подхваченный только что с тумбы пульт и обернулся к Даше: — Может, фильм еще посмотрим?

Она послала ему виноватый взгляд.

— Прости, я очень хочу спать.

— Ну ладно. — В разочарованном тоне его голоса ей будто послышались скрытые злость и недовольство, однако прежде чем Даша успела дать адекватную оценку собственным смутным ощущениям, Слава быстро сократил дистанцию между ними, чтобы обнять ее и поцеловать: — Сладких снов.

— И тебе, — пожелала она и мягко улыбнулась, прежде чем с сожалением разомкнуть объятия.

Сонливость и правда окутывала ее тяжелым одеялом, отчего хотелось скорее лечь в кровать, однако спустя полчаса Даша была вынуждена признать, что ее организм отказывается погружаться в дрему. В очередной раз раздраженно крутанувшись с одного бока на другой, она наконец пошарила рукой под подушкой и вытащила телефон.

Очень скоро она отчаянно пожалела о своем решении заглянуть в соцсети, когда случайно наткнулась на новый пост с информацией об аресте своего отца. Ни предложенные автором текста сведения, ни его личные домыслы не стали для нее неожиданным или по-настоящему неприятным сюрпризом, в то время как комментарии...

Люди в комментариях удивительно мало внимания уделяли осуждению ее отца, вдруг обратив все свое возмущение на его жену и дочь. Даша оказалась совершенно не готова к массовому и открытому потоку ненависти в свою сторону. К тому, что посторонние люди считали виноватыми не только ее отца, но и всех членов ее семьи.

Глава 17

Следующим вечером Даша сразу из института поехала домой. Сегодняшний учебный день был полностью лекционным, и ей повезло попасть в аудиторию даже без тетрадей и медицинского халата, не привлекая лишнего внимания преподавателей. Однако для завтрашних занятий требовались подготовленные домашние задания, учебники и надлежащий внешний вид.

Выбора, возвращаться домой или нет, уже не стояло. Дашу немного трясло — от усталости и страха, — и полученные в деканате новости тоже не прибавляли ей уверенности перед наверняка ожидавшей ее дома ссорой с матерью. Впрочем, еще месяц или полтора она наверняка сумеет не сообщать о решении института отказать ей в переводе на бюджетное обучение в следующем году.

В глубине души Даша надеялась, что в суете и переживаниях о судьбе отца ее мать вообще не вспомнит об их январском разговоре насчет ее возможного перехода на бесплатную учебу. Даже тогда шансы были невелики, теперь же, когда все вокруг знали о том, чья она дочь, рассчитывать на уступки со стороны университета казалось глупым: сегодняшние слова декана послужили этому ясным свидетельством.

«Вы же понимаете, Дарья, — произнес он почти сочувственно, — что теперь мы не можем отдать вам единственное освободившееся бюджетное место? Мне жаль, но мы просто не можем провоцировать скандал, тем более когда у нас есть более нуждающиеся в поддержке студенты...»

Входную дверь она открывала настолько медленно, насколько позволяли законы физики, до последней секунды оттягивая встречу с матерью. Как выяснилось уже спустя пару мгновений, зря: едва переступив порог, Даша наткнулась на злой, нервно-едкий взгляд. Мать ждала ее прямо в прихожей.

— Явилась, — выплюнула та недовольно. — Ну, и где ты шлялась всю ночь и еще целый день?

— Я была в институте, — ответила Даша спокойно и принялась разуваться.

— В институте, как же!.. Зачем врешь?

— Я не вру, — возразила она, изо всех сил стараясь игнорировать нарастающий внутри порыв сказать что-нибудь резкое. В последнее время психика матери и без того производила впечатление нестабильной, и провоцировать ее Даша не хотела. — Я была на занятиях, можешь позвонить в деканат и спросить.

— Где ночью была? — Голос матери стал еще злее и требовательнее. — И хватит глаза отводить, когда со мной разговариваешь!

Даша непроизвольно сжалась: подобным образом с ней разговаривали очень давно, в средней школе, не позднее.

— Я просто разуваюсь, — попыталась она оправдаться и быстро выпрямилась, не глядя сбрасывая с ног ботинки. — И я переночевала у Лили Дементьевой. — Ложь в ее исполнении, признаться, звучала не слишком убедительно. — Мы учимся вместе.

— У Лили, значит. — Мать осмотрела ее с ног до головы. — С каких пор ты шляешься по чужим домам? Мы с отцом вроде ясно тебе сказали, что нечего у других околачиваться, когда свой дом есть. Ты зачем меня перед людьми позоришь? Мало нам того, что уже есть?

— Мам, ну какой «позоришь»? Я просто осталась у Лили с ночевкой, ее родители не против. Все девчонки так делают.

— Да мне какая разница, что делают все? Они и в подоле приносят в пятнадцать! Еще не хватало, чтобы и ты такая же была.

— Мне почти девятнадцать, — не выдержав, Даша повысила голос. — И я ничего плохого не делаю. И могу принимать решения сама!

— Да что ты! — в ответ мать фыркнула, совершенно изменившись в лице. — Отец тебе институт оплачивает, а ты совершеннолетием козыряешь? Молоко на губах не обсохло решения принимать!

— Мне не нужны его деньги, если он их зарабатывал так, как зарабатывал!

— Да как ты смеешь? — Та почти захлебнулась вдохом. — Вот же вырастили иждивенку на свою голову! Где твоя благодарность? Кто тебя кормит и учит, а? Отцу адвокат нужен, а ты хоть пальцем ударила? Да хоть бы копейку сама заработала, чтобы отцу помочь!

— Я иждивенка? — уточнила Даша со злой насмешливостью. Никогда еще она не позволяла себе в таком тоне разговаривать с собственной матерью, но слова срывались с губ раньше, чем она успевала себя остановить. — А ты? Или тебе все равно, виноват он или не виноват, главное — чтобы деньги домой приносил?

— Кто бы нам сказал, кого мы вырастим... Наплевала на отца, как только он деньги перестал давать — такая у тебя благодарность за все? От отца отвернуться?

— Я ни от кого не отворачиваюсь! — прокричала Даша. — Но и помогать преступнику я не собираюсь. Ты отказываешься видеть факты. Ты! А не я.

— Он мой муж. Хорошая жена за своим мужем всегда идет. И не слушает чужое вранье.

— Вот и зарабатывай ему на адвоката тогда! Почему это должна делать я? — Даша снова кричала. — Где я найду работу, с которой смогу заработать и на свою учебу, и на адвоката? Ты издеваешься?

— Неблагодарная соплячка! Если не хочешь помогать отцу, то дальше жить за его счет ты не будешь, поняла? Вырастили дармоедку на свою голову. — Даша с ужасом смотрела на искаженное, обозлившееся материнское лицо, на ее трясущуюся от ярости фигуру, и невольно чуть отступила назад. — Поживешь без родительской поддержки — быстро поумнеешь!

— Мама... — выдохнула она шокировано. — Ты серьезно?! Куда я пойду?

— Я все сказала! — Та как будто и не слышала, что Даша только что произнесла. — Или ищешь работу и помогаешь отцу, или не живешь здесь, поняла?

Даша не могла поверить в то, что происходит прямо сейчас. Не могла осознать, что это ее мать превратилась в совершенную истеричку, способную на самом деле выгнать собственную дочь на улицу. Не зная, что еще можно сказать, и чувствуя, как к горлу подступают не поддающиеся контролю рыдания, она бегом бросилась в свою комнату.

Какие вещи падали в небольшую спортивную сумку, пока она сквозь пелену слез и белый шум в голове пыталась понять, что ей делать дальше, Даша не смогла бы сказать даже в тот миг, когда та или иная вещь еще лежала в ее руках.

Куда ей идти, думала она лихорадочно, продолжая беспрестанно звонить Славе, который все так же не поднимал трубку, и вместе с тем шарить по ящикам в поиске затерявшихся там денег, впрочем, ничего не обнаружив.

Глава 18

Даша стояла на пороге квартиры человека, из-за действий которого мать выгнала ее из дома и не представляла, что делать дальше. Тело било мелкой дрожью — от внутреннего ужаса и забравшегося под куртку холода. Поднять руку и нажать на кнопку звонка казалось непосильной, невыполнимой сейчас задачей.

Приправленный униженной гордостью стыд распирал грудную клетку, в шуме потяжелевшего дыхания обрывистым свистом проскальзывали собирающиеся на уголках губ слезы. Безысходность и отчаяние, каких Даша никогда еще не испытывала, превращали в тлен ее и без того слабые попытки успокоиться.

Вернуть себе здравомыслие, когда сознание, словно в вакуум, укутано в сплошной туман и неритмичное, слишком быстрое сердцебиение болезненными колебаниями расходится по телу, не получалось, сколько бы она ни считала собственные вдохи и выдохи. Едва держась на ногах, Даша мечтала слабодушно сдаться: сползти на пол у ближайшей стены и, забившись в угол, как запуганный до смерти зверек, свободно, без оглядки на причины, разрыдаться, однако в ее текущем положении долгая истерика была непозволительной роскошью.

Когда напряжение во всех мышцах грозило обратиться судорогами, она потянулось рукой к расположенному на стене звонку. Раздавшаяся в ответ на ее прикосновение трель заставила Дашу вздрогнуть.

Сделав глубокий вдох и затем медленно-медленно выпустив воздух из легких обратно, она переступила с ноги на ногу. Не открывали до страшного долго, и ожидание лишило Дашу последних крох душевного равновесия.

Наконец, с той стороны металлической двери заскрежетали замками, и спустя секунду подъезд озарило теплом домашнего освещения. На пороге стоял Артем Муратов и очевидно не понимал, по каким причинам вынужден уже три дня подряд видит дочь своего врага.

— Опять ты? — искренне удивился он. — Не думаешь, что ты как-то зачастила?

— Я... — едва начав говорить, Даша была вынуждена умолкнуть: горло свело спазмом, и несколько мгновений она боролась с внезапным онемением голосовых связок, неподвижно уставившись на хозяина квартиры, по-прежнему стоявшего на пороге.

В пустоте этого секундного ступора ее мозг продолжал обработку поступающей информации, безучастно отмечая окружающую обстановку и внешний облик встретившего ее на пороге Артема Муратова. Его влажные и оттого чуть вьющиеся на кончиках волосы, перекинутое через шею махровое полотенце, серую ткань местами прилипающей к его груди футболки, свободные спортивные штаны — все в нем ярко напомнило Даше, насколько ее здесь не ждали.

Артем наблюдал за ее затруднениями, вздернув бровь, и, похоже, не догадывался, в каком состоянии она на самом деле появилось у него на пороге. Впрочем, спустя лишь пару секунд выражение его глаз вдруг резко переменилось, став из забавляющегося напряженным и озадаченным, а затем, одну короткую вспышку озарения спустя, злым:

— Это что? — спросил он требовательно. Даше потребовалось проследить за направлением его взгляда: сумка. Она совсем забыла об оставленной у ног спортивной сумке.

— М-мои вещи.

— Вещи, — повторил он, будто не совсем доверяя услышанному.

— Д-да.

— И что здесь делаете ты и твои вещи?

Впервые в жизни Даше довелось понять, что значит «одолела немота». Мысленно решая заговорить, она тем не менее не могла даже беззвучно пошевелить губами, словно весь ее речевой аппарат схватил паралич. Слезам, однако, ничего не мешало, и те уже катились у Даши по щекам напоказ Муратову.

— Понятно, — протянул он досадливо, не дождавшись словесного ответа на свой вопрос. — Заходи уже, — он сделал шаг в сторону и тут же был вынужден раздраженно заметить: — Заходи, сумку я сам возьму.

Она быстро нырнула внутрь коридора и снова замерла неподвижной статуей. Стыд проступал на ее щеках пылающими красными пятнами, и жар от прилившей к лицу крови немного привел Дашу в чувство.

— Не стой в пороге. — Закрыв дверь, Муратов повернулся к ней и кивнул в сторону кухни: — Разувайся и проходи, дорогу знаешь. — Последняя фраза, сказанная с легкой насмешкой, заставила Дашу потупить взгляд и начать поспешно, с нервной неловкостью избавляться от куртки и ботинок.

Недавние крикливые упреки матери вновь эхом раздавались у нее в голове. Сейчас, находясь в доме совершенно чужого человека, ничем ей не обязанного, Даша действительно казалась себе никчемной иждивенкой, способной вернуться под родительское крылышко вопреки принципам, только бы не сталкиваться с суровой реальностью.

Спустя несколько долгих и полных ощущения собственной неуместности минут она и Муратов заняли кухню. Под шум закипающего чайника Даша наконец решила объясниться:

— Извините, — пробормотала она пересохшими губами, — что я опять...

Однако Муратов почти сразу ее перебил:

— Давай уже на ты. Я не привык слышать «вы» по отношению к себе, напрягает.

— Напрягает? — удивилась Даша неосознанно.

— Да. Я конечно тебя старше, но не настолько. Поэтому давай без лишних формальностей.

— Хорошо.

— К тому же, — усмехнулся он и подхватил с подставки вскипевший чайник, а Даша вдруг страшно смутилась, поняв, что слишком пристально наблюдает за движением мышц на его напрягшейся руке. — Ты оказываешься у меня в гостях чуть ли не каждый день.

— Простите еще раз, — произнесла она с искренним сожалением в голосе. — Я просто... не придумала, куда еще пойти.

Муратов бросил на нее хмурый взгляд из-за плеча.

— Тебе реально было некуда пойти? — Даша отрицательно покачала головой. — Подружки? Родственники? — уточнил он, но безуспешно. — Парень?

— Не отвечает, — призналась она шепотом, чувствуя себя донельзя жалкой: что ж она за человек такой, если умудрилась дожить до девятнадцати лет и не обрасти крепкими связями с другими людьми?

В памяти, словно ей на зависть, непрошено всплывали отрывки из многочисленных фильмов и книг, где героям всегда было к кому заявиться без предупреждения и посреди ночи. Похвастаться подобным Даша, очевидно, не могла, и оттого еще горче чувствовалось ее неожиданное одиночество.

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги