Сосед. Жаркое наследство

Глава 1

(Аглая)

— О, мой бог! Бабушка, скажи, что это пранк! Ну, пожалуйста! Это декорации для фильма ужасов, а не то, что ты оставила своей единственной, горячо любимой внученьке.

Сжимая своими безупречными, только что из салона, ноготками сумочку от Прада, я героически подавляю в себе дикое желание развернуться на своих дорогущих, мечта каждой женщины, Manolo Blahnik и умчаться обратно в сияющую столицу, к небоскребам, бутикам и безумным пати до утра.

Я, Аглая Викторовна Серебрянская, дочь нефтяного магната, первая красавица и королева столичного гламура, стою у покосившегося забора перед этим… этим… ну, домом это назвать можно только с очень большой долей воображения, где-то в дремучей глуши, куда даже интернет не добивает. Как я вообще сюда добралась без навигатора? Чудо!

"Сердце подсказало", – промурлыкала бы бабуля. Кстати, о бабуле. Милейшая старушка. Царство ей небесное. Хоть не увидела во что превратилась ее хибара, прожив с нами последние годы! Пыль, паутина и… О, святой ботокс! Это что, мышь?! А-А-А-А-А!!!!

Так, спокойно, Аглая! Дыши глубже. Папа на тебя надеется! Он сказал, чтобы я приехала и сама разобралась не просто с наследством, а с бабулиным "золотом", о котором она без умолку твердила.

"Земля – золото, внученька!"

Ба, ну это же смешно! Без обид, конечно, но… Ладно! Хватит драматизировать! Соберись! Вперед, Аглая! Ты сможешь!

Отдаю себе команду, храбро ступаю на скрипучее крыльцо и с сомнением тянусь к дверной ручке…

Дверь с воплем, достойным оперной дивы, впускает меня в царство полумрака. Запах… О, этот феерический букет! Нафталин, сырость, и неуловимый призрак бабушки с ее неповторимым ароматом духов "Красная Москва".

Легкие протестуют, и инстинкт самосохранения вопит о побеге, лишь бы не лицезреть этот винтажный кошмар. Но папино "Аглая, долг зовет, это семейное!" звенит в ушах, как назойливый комар.

Папа-а-а-а, ну за что?! Я что, плохо себя вела в прошлой жизни?

Внутри… ммм, декорации к фильму ужасов курят в сторонке. Обои, пережившие, кажется, динозавров, мебель, покрытая вековой пылью, занавески, готовые рассыпаться в прах от одного взгляда. И тишина… Такая звенящая, что, кажется, слышно, как растут бактерии. Время здесь явно решило взять бессрочный отпуск лет эдак двадцать назад.

Зябко повожу плечами, несмотря на жаркий день. Грациозно проплываю вглубь этого музея древностей, стараясь не запачкать мои Manolo Blahnik о пыль веков. А то бабушка явится во сне и будет ругать, что не ценю семейные реликвии.

Автоматически высчитываю траекторию, с какого бока подступиться к этому проклятому наследству и как побыстрее от него избавиться, когда уличный гвалт заставляет меня встрепенуться. Неуклюже разворачиваюсь на своих шпильках, и… О, боги! Балет окончен, занавес! Лечу в тартарары, проваливаясь сквозь прогнившие доски.

О, нет! Только не это! Черт бы побрал этот клоповник!

Безуспешно барахтаюсь в этой дыре, словно жук, попавший в банку. Острые щепки впиваются в мои бедные ножки. Сижу. Подвываю. Вокруг – ни души. И как назло, моя сумочка с телефоном отлетела в сторону, предательски далеко. А из этой дыры несет такой жуткой плесенью, словно я упала в склеп фараона! А что, если я провалюсь еще глубже и… и… и… А-а-а! Конец!

Воплю, как сирена воздушной тревоги, хотя в этой забытой богом дыре, кажется, уже никого не осталось в живых. Пока я тут строила планы по захвату мира (в смысле, по продаже дома), видела только каких-то шальных кур, шныряющих у забора, да слышала отдаленное мычание коров…

А-а-а! Спасите-помогите!

— Ну что, городская? Вижу, осваиваешься, — раздается насмешливый голос прямо над моей головой.

От неожиданности дергаюсь, как марионетка. Поднимаю взгляд, и… О, мой бог!.. И челюсть медленно опускается...

Глава 2

(Петр)

Гламурное это чудо я заприметил еще издали, когда коней в стойло загонял. Вихрь подняла, а не пыль, когда пронеслась на своем "Мини Купере" по ухабам, будто на ралли "Париж-Даккар". Сперва подумал – заблудилась без навигатора, ан нет! Припарковалась как раз возле соседского дома.

А когда она из машины выпорхнула, в платьице, что едва прикрывало… эмм… достоинства, да на каблуках, я едва челюсть не обронил. Работягам своим молча отмашку дал, а сам – весь внимание, словно кот на сметану, к этой Барби белокурой.

Чуял нутром – помощь ей понадобится, как пить дать. Можно было тотализатор открывать, через сколько минут вопить начнет.

Первый джекпот сорвали бы еще до того, как она на крыльцо ступила. Уверен, мышь увидела, не иначе! Ну а дальше… я к дому подкрался, как индеец за скальпом, и в окно одним глазом зыркал, предвкушая и… чего уж греха таить, слюни пускал на ее фигурку, точеную, как античная статуя, на ножки эти… эх! За такую красоту и на край света, а тут – вон она, в соседнем доме, сама в руки плывет. Главное – не спугнуть.

— Ну что, городская? Вижу, осваиваешься, — выдаю я, стараясь скрыть довольную усмешку. А она, кажется, в шоке от моей персоны.

Дергается, как ошпаренная, и смотрит на меня снизу вверх своими огромными глазищами. Ресницы, небось, нарастила, а губы... хм, вроде как свои, пухлые, сочные... Но, надо отдать ей должное, выглядит она… аппетитно. Нежная такая, хрупкая. Сразу видно – не для нашей жизни, не для коров и огородов. Хотя, как говорится, в тихом омуте черти водятся.

— Помогите! — пищит она, как мышка. — Я тут застряла!

Ну конечно, помогу. А куда я денусь? Не оставлять же такую красоту в яме гнить. Да и, чего греха таить, хочется поближе познакомиться. Приседаю рядом с ней, осматриваю ее ножку. Застряла, бедняжка. И щепки эти… Вот же черт, поцарапали ей нежную кожу.

— Сейчас вытащу, — говорю я, стараясь придать голосу как можно больше уверенности.

Хотя внутри меня уже все кипит и бурлит. Ножка у нее, надо сказать, просто загляденье. Тоненькая такая, гладкая. Аккуратно беру ее за лодыжку, стараясь не причинить боль. Кожа шелковая, горячая. М-да, возбуждает не по-детски.

— Потерпи немного, — бормочу я, сосредоточившись на задаче. А сам думаю о том, какие у нее, наверное, сладкие губы. Интересно, она хоть целуется по-настоящему, или только губки уточкой складывает для фоточек в соцсетях?

Легким движением вытаскиваю ее ногу из плена. Она вздыхает с облегчением, а я чувствую, как кровь приливает к совсем не тем местам.

— Спасибо! — произносит она, картинно хлопая ресницами. — Вы… вы мой спаситель!

Спаситель, значит? Возможно. Посмотрим.

— Ногу обработать нужно. Доски старые, гнилые. Занозу посадила, наверное, — делаю замечание.

— Да… У меня в машине аптечка, там…

— Никаких "там"! – обрываю ее и решительно подхватываю на руки. – Ко мне идем! Там и обеззаразим.

Охнуть не успевает, лишь судорожно вцепляется в мои плечи. Всем телом прижимается, а щеку обжигает ее горячее дыхание. И какой аромат… будто луговые травы, нагретые солнцем.

Глава 3

(Аглая)

– Помогите! – пищит во мне перепуганная мышь, угодившая прямиком в капкан. Чувствую себя именно так.

– Ну что, городская? Вижу, осваиваешься, – басит кто-то сверху.

Поднимаю взгляд… и дар речи предательски застревает где-то в горле. О, боги… Что это за мираж? Нет, спасибо, конечно, за спасение, но… неужели в этой российской глуши водятся такие экземпляры? Передо мной высится… ковбой. Самый настоящий! Словно сошел со страниц бульварного романа. Потертые, но явно дорогие джинсы обтягивают… ну, скажем так, впечатляющие бедра. Массивная пряжка ремня угрожающе поблескивает. Ковбойская шляпа добавляет образу какой-то… дикой брутальности. Но главное – это его торс. Обнаженный! Рельефный, как античная статуя! Бицепсы такие, что ими можно грецкие орехи щелкать, не напрягаясь! И пресс… о, этот пресс! Интересно, он им стиральную доску не заменяет?

Я краснею. Как тургеневская барышня на выданье. Давно такого не было! Обычно мужчины краснеют в моем присутствии. А тут… этот полуголый мачо заставляет меня забыть, где я и зачем здесь. Ну, Аглая! Соберись, тряпка! Ты видела мужчин и получше! Хотя… честно говоря, таких… мощных… еще не встречала. Разве что в стриптиз-клубе… Да и там, пожалуй, не сыщешь.

И все это великолепие щедро приправлено дерзкой щетиной и насмешливым взглядом цвета грозового неба. Да он вообще выглядит так, будто только что сбежал со съемочной площадки какого-нибудь вестерна, где играл роль крутого парня, а я чувствую себя жалкой городской куклой, застрявшей в этой богом забытой дыре. По сути, так оно и есть…

– Помогите! Я тут застряла! – пищу я, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки.

Он приседает на корточки, рассматривая мою ногу так, словно я – редкий экспонат в кунсткамере.

– Сейчас вытащу, – говорит он, и его голос звучит на удивление мягко, контрастируя с его брутальной внешностью.

Он осторожно берет мою ногу в свои огромные ладони. Касание такое нежное, что по телу пробегает легкая дрожь. Это что, возбуждение? Да быть не может! Я же Аглая Серебрянская, я должна быть неприступной и холодной, как айсберг!

Он легко вытаскивает мою ногу из плена старых досок. И тут же поднимает меня на руки! Боже, он еще и сильный! Аглая, прекрати! Это же просто мужик! Хотя… какой там мужик! Не ковбой, а былинный богатырь, да и только! Может, я зря так плохо думала о российской глубинке? О, Боже, он несет меня! В его объятиях я чувствую себя… ну, признаюсь, чертовски неплохо.

– Спасибо! Вы… вы мой спаситель! – произношу я, зачем-то хлопая ресницами, как провинциальная дурочка.

– Ногу обработать нужно. Доски старые, гнилые. Занозу посадила, наверное, – говорит он, и в его голосе слышится едва уловимая насмешка.

– Да… У меня в машине аптечка, там…

– Никаких «там»! – обрывает он меня.

Решительно выносит меня из дома, словно пушинку, и быстро шагает в сторону… куда? Оказывается, он мой сосед! Вот так сюрприз! Его дом… вернее, не дом, а поместье, находится совсем рядом. Большой, просторный, явно не дешевый. Конюшня… лошади… и еще что-то, что я не успеваю разглядеть. Интересно! Очень интересно! Может, не так уж и плохо, что я застряла в этой глуши?

Он легко переступает через порог своего дома и бережно опускает меня на диван в просторной гостиной. Я оглядываюсь вокруг. Интерьер в стиле кантри, но с дорогими акцентами. Камин, огромные окна с видом на луг… Да он тут, оказывается, не бедствует!

– Сейчас принесу перекись, – говорит он, и скрывается в другой комнате.

Я остаюсь одна и начинаю нервно разглядывать свои израненные чулки. Ну, все, придется их выбросить. А ведь они стоили как крыло от самолета! А мои брендовые туфли… О Боги, я их поцарапала! Сижу, чуть ли не реву… Да, папа купит новые, но…

Сосед возвращается с аптечкой и садится рядом со мной на диван. Снова берет мою ногу в руки и начинает обрабатывать ранки. Со свистом втягиваю воздух, когда начинает неприятно пощипывать, но он действует так осторожно, бережно… его пальцы нежно сжимают голень, мягко касаются кожи, а горячее дыхание, когда склоняется ниже, приятно согревает ранки.

– Ну вот, готово, – говорит он, отрывая меня от моих размышлений. – Теперь нужно забинтовать.

– Спасибо, – бормочу я. – Я… я Аглая.

– Петр, – отвечает он, не отрывая взгляда от моей ноги. – Петр Орлов.

– Орлов? Погоди… "Конный Двор Орлова"… Вы владелец школы верховой езды?

Он ухмыляется.

– Именно. Польщен! А ты какими судьбами здесь?

– Бабушкин дом… Наследство! Нужно решить вопрос. Продать, наверное.

– Дом? – он снова ухмыляется. – Ты серьезно? Кому нужен этот клоповник?

– А что ты предлагаешь? – начинаю злиться я. – Вообще-то, бабушка говорила, что эта земля – золото!

– Ну, если бабушка говорила, – в голос хохочет сосед, а меня это задевает не на шутку.

– А вот возьму и продам! Приведу его в порядок…

– Ты?!

– Я!

– Вот в этих лабутенах? – подхватывает двумя пальцами поврежденные туфли за задники, а я выхватываю их, прижимая к груди, как бесценную реликвию.

Глава 4

(Петр)

Вот же влип! Сам не понял, как подписался на это безумие. Сижу, потягиваю виски, и смотрю в окно на ее удаляющуюся спину. "Городская штучка", как я ее окрестил, шествует, как королева, хотя каблуки ее предательски застревают в деревенской грязи. И зачем мне это надо было? Скучно, что ли, стало? Вроде нет, жизнь как жизнь. Кони, работа, закаты с рассветами… Ан нет, приперлась тут Аглая Прекрасная, как гром среди ясного неба. И ладно бы, приехала, продала бабушкин клоповник и уехала. Так нет же, у нее же азарт проснулся. Доказывать она мне что-то собралась.

А я что? Я только рад. Давно так не развлекался. "Научусь всему, что нужно для жизни в деревне!" Да она корову от лошади не отличит. Хотя, если честно, смотреть на нее в коровнике будет то еще зрелище. В этих ее шмотках от кутюр. Ей же, наверное, страшно будет в навоз наступить, не то, что корову подоить. Но тем интереснее.

Секс на лошади, это я конечно выдал… Зачем вообще это ляпнул? Наверное, чтобы хоть как-то вывести ее из равновесия. И, кажется, получилось. Ее глаза надо было видеть в этот момент. Сейчас сидит в своей машине и матерится, что согласилась на спор. Хотя... Секс верхом... А почему бы и нет?.. Я бы попробовал.

Чего греха таить, она меня зацепила. Давно не встречал таких… настоящих женщин. С характером, с огоньком в глазах. А фигура какая! Эти ее длинные ноги, осиная талия… Да я чуть слюной не подавился, когда обрабатывал ей рану. Но нельзя поддаваться. Нужно держать дистанцию. А то еще влюблюсь, не дай бог. Я же волк одиночка, мне эти все сопли-слюни ни к чему.

Ладно, пора спать. Завтра ее ждет веселый денек. Буду ее учить костер разжигать. Без спичек. Пусть попотеет. И корову подоить тоже заставлю. А то она думала, в сказку попала. Нет, детка, это деревня. Тут пахать надо. Иначе с голоду помрешь. И что-то мне подсказывает, что эта неделя будет незабываемой. Для нас обоих.

Но бросаю взгляд за окно и… Господи помилуй! Да завтра и учить-то некого будет. Комары ее, кровопийцы, живьем слопают. Хотя, и в ее клоповнике не сахар, одна пыль да духота. И потом, чего греха таить, баба-то… загляденье просто. Очень даже. А в штанах уже маршируют солдаты. Эх, вдул бы ей сейчас, не раздумывая. Но…

Иду. Точно, затаилась в машине, словно мышка в темной норке. Стучу в стекло, и она вздрагивает. Наверное, думала, кошмар привиделся, а тут – я, собственной персоной.

— Чего тебе? — бормочет едва слышно, и шмыгает носом. Неужели плакала? Да что ж такое…

— В дом идем! Комнату тебе выделю, царские хоромы, так и быть. Погостишь у меня. С недельку. А хочешь – на сеновал? Там романтика, звезды, сверчки…

Усмехается криво, но из машины выбирается. И сразу теряет в росте, каблучки предательски вязнут в податливой земле. Снова всхлип. Некогда церемониться. Перекидываю ее через плечо и вперед.

— Эй! Ты чего творишь, ковбой недоделанный? — бьет меня кулачком по спине, как комара прихлопывает. В ответ шлепаю ее по попке, сквозь тонкую ткань юбочки ощущая упругость плоти. Ух, разжигает во мне пламя!

— Цыц! Виси смирно, а то в крапиву высажу.

— Сумку из багажника возьми, там вещи.

— Это можно.

Подхватываю небольшую дорожную сумку, но нутром чую, что все эти тряпки ей тут ни к чему. Но несу: ее и поклажу. И уже дома, аккуратно опускаю на пол, а она так близко… совсем рядом… только наклонись…

Она смотрит на меня снизу вверх, глаза полны то ли ненависти, то ли… черт ее знает. Запах ее духов сводит с ума. Нежные, сладкие, совсем не деревенские. Она молчит, только губы поджимает. Хочется ее поцеловать, довести до исступления, а потом…

Подхватываю ее за руку и веду на второй этаж. Комната для гостей – вполне приличная, даже кровать есть. Не царские хоромы, конечно, но переночевать можно.

— Вот, располагайся. А я пойду. Дела у меня.

Выхожу, прикрываю за собой дверь и прислоняюсь к стене. Сердце колотится, как бешеное. Надо успокоиться. Выдыхаю. И тут слышу ее голос из комнаты:

— Петр! А где тут, собственно, душ?

Усмехаюсь. Вот и повод вернуться.

Глава 5

(Аглая)

Какого лешего меня дернуло ввязаться в эту чертовщину! Стою в этой… богом забытой гостевой комнате и пытаюсь переварить глубину своего падения. Обои в розочках, ковер – психоделический трип, словно бабушка-хиппи решила отомстить миру за все. И это после моего пентхауса с видом на огни Москва-Сити!

Но больше всего кипит во мне ярость на этого самодовольного ковбоя. Сначала швыряет через плечо, будто я мешок с картошкой, потом шлепает по заднице, как провинившуюся школьницу, и все это с видом триумфатора. Ну, погоди, Петр, еще попляшешь под мою столичную дудку! Я тебе покажу, что такое "городская штучка" в диких прериях.

– Петр! А где тут, собственно, душ? – вопрошаю я голосом самой невинности.

А внутри меня – Везувий. Хочется смыть с себя всю эту деревенскую пыль, этот стойкий аромат навоза и… его прикосновения. Да-да, именно! Этот деревенщина посмел ко мне прикоснуться! Ничего, я превращу его жизнь в ад.

Слышу, как за дверью крадется его ухмылка. Сейчас придет, как миленький. И точно, вот он, во всей красе, стоит в дверях, облокотившись на косяк, как хозяин жизни. В джинсах, которые облизывают его бедра, словно вторая кожа, и в клетчатой рубашке, расстегнутой на пару пуговиц, словно невзначай. И почему деревенские мужики такие… соблазнительные? Аглая, остынь!

Смотрит на меня своим прищуренным взглядом, словно сканирует на предмет повреждений. А я, как назло, стою вся такая растрепанная, в помятой юбке и с алеющими щеками, словно школьница, застигнутая за курением.

– Душ? Сейчас покажу, – говорит он с лукавой усмешкой и ведет меня по коридору. В ванную. Кстати, вполне приличную. Не хайтек, конечно, но чистая и светлая. Есть даже горячая вода! Уже прогресс.

– Вот, – говорит Петр, обводя рукой пространство. – Мойся на здоровье.

Петр открывает кран, и оттуда с клокотом выплевывается ржавая жижа.

– Подожди немного, сейчас пойдет нормальная, – говорит он, не отрывая от меня взгляда. И тут я ловлю его взгляд. Он смотрит на меня так, будто готов сожрать. И знаете что? Мне это начинает льстить.

– Может, поможешь мне? – спрашиваю я, невинно вздыхая и медленно расстегивая молнию на платье.

Он, кажется, теряет дар речи. Еще бы! Не каждый день столичные штучки раздеваются перед ковбоями в деревенской душевой. Подхожу к нему вплотную, касаюсь его груди кончиками пальцев. Он вздрагивает, словно от удара током.

– Или ты боишься? – спрашиваю я, делая вид, что мне все равно. Но внутри все трепещет от его взгляда. Он же, черт возьми, очень даже ничего! Подхожу к нему ближе, обвиваю руками его шею и шепчу на ухо: – Нет? Тогда, может, покажешь мне, что ты умеешь?

И, не дожидаясь ответа, целую его. Страстно, дерзко, по-городскому. Пусть знает, с кем связался. А то, понимаешь, собрался меня заставить корову доить. Сейчас мы тут подоим… кое-что другое.

Кажется, я начинаю понимать, почему моя бабушка так любила эту деревню. Хотя, может, дело и не в деревне вовсе…

Глава 6

(Петр)

Черт возьми, да она дразнит! Только что Аглая играла неприступную столичную львицу, а теперь целует меня – дерзко, властно, как хозяйка. Словно я – ее добыча, ее личный трофей. И, знаете, мне это чертовски нравится.

Хороша чертовка! Внешне – сама невинность, а внутри клокочет вулкан.

Надеялась испугать? Ха! Я вырос на ферме, где каждый день – схватка. Бояться городской штучки? Не смешите!

– Неплохо для городской девочки, – шепчу я в самые губы, отрываясь от поцелуя лишь на миг, чтобы подразнить. В ее глазах сверкает вызов. Отлично. Значит, зацепило.

Я хватаю ее за талию и прижимаю к холодной кафельной стене ванной. Она вздрагивает от неожиданности, но не отстраняется. Наоборот, обвивает мою шею руками, будто ищет спасения.

– Это только прелюдия, – выдыхает она.

"Ну, посмотрим, кто кого", – думаю я, и мои руки начинают свое собственное исследование. Медленно, уверенно скользят ладонями по ее изгибам, ощущая каждый миллиметр ее тела. Кожа словно горит под моими пальцами сквозь тонкую ткань платья. Слышу ее судорожный вздох. Похоже, у "городской штучки" тоже есть свои ахиллесовы пяты.

Мои губы находят ее шею, оставляя там легкие укусы и поцелуи, от которых ее тело содрогается в ответ. Еле слышные стоны смешиваются с нетерпеливым шепотом:

– Петр…

Имя, сорвавшееся с ее губ, звучит как признание. Мне это нравится.

Мои руки находят ее грудь, нагло и властно стискивая ее. Она издает протяжный стон, впиваясь ногтями в мою спину. Да, ей определенно нравится. Ее соски затвердели под моими пальцами, и я чувствую, как ее возбуждение передается мне. Видать, есть еще порох в деревенских закромах, чтоб заводить городских штучек.

– Ты… ты сошел с ума, – шепчет она, но в ее голосе нет ни капли сопротивления.

– Только от тебя, – отвечаю я, впиваясь в ее губы с жадностью утопающего. Она отвечает на мой поцелуй с той же яростью. Мы целуемся, пока не кончается воздух, пока легкие не начинает обжигать нехватка кислорода.

В один момент я теряю остатки самообладания. Плевать на ее дорогое платье, на правила и приличия. Я хочу ее. Здесь. Сейчас.

С безумным рывком я срываю с нее платье, слыша, как трещит ткань. Она замирает, на секунду ошеломленная моей грубостью. Но в ее глазах нет ни тени страха. Только жгучее желание. Аглая не отстает. Она срывает с меня рубашку, пуговицы летят в разные стороны. Ее руки порхают по моему телу, лаская каждый мускул, каждую венку, вызывая волну мурашек по коже.

– Деревенщина, – выдыхает она, прижимаясь ко мне всем телом.

– Городская штучка, – шепчу я в ответ, и мои губы скользят вниз, к ее бедру.

Я хочу попробовать ее на вкус. Хочу ощутить ее каждой клеточкой. Мои губы блуждают по ее бедру, поднимаясь все выше и выше, к самому сокровенному месту. Ее кожа горит под моими поцелуями, и я чувствую, как ее бьет дрожь.

– Петр… – стонет она, вцепившись в мои волосы.

Я готов поглотить ее целиком, утонуть в ее запахе, в ее вкусе. Она пахнет как восхитительная, запретная сладость, которую я так долго жаждал. Именно такие бабушка всегда прятала в серванте, запирая дверцу на ключик, вызывая во мне дьявольское искушение, как и сейчас, Аглая… Но нашим планам приходит конец, когда по дому разносится громкий голос моей бабушки:

– Петенька, ты дома?

Черт! Да чтоб ее! Кажется, наши игры закончились, едва начавшись.