Сошедшие с полотен

Пролог

Подземелья академии «Non-éprouvé». Заповедник Авенуа. Франция

Наши дни.

Биение сердца Летиции больше напоминало фейерверки. Сокращения были неравномерные, то вспыхивали болью, то проходили так легко, что она даже не могла почувствовать удара. Летиция сидела в углу камеры, прижимая колени к груди, и пыталась восстановить ритм равномерным дыханием, то и оно выходило с трудом: мышцы сокращались бесконтрольно, и судороги простреливали тело в разных местах, без какой-либо системы. Жгучие ожоги расцвели пятнами на ногах, руках, плечах и животе, но даже вся эта боль не помогла Ватикану выбить из Летиции признание.

Она сидела в полной темноте, так что даже не могла видеть, что они сотворили. Все, что осталось, это предательское тело и кор, что горел так ярко, будто был готов в любой момент поднять академию на воздух.

Летиция подняла голову, расслышав гулкие шаги. Звуки здесь разносились на сотни метров по коридорам, так что Летиция точно знала: здесь она единственная пленница. Издалека в темноте различался огонь факела, и все мышцы непроизвольно сжались, ожидая нового удара.

Священник застыл перед самой решеткой, осматривая в свете пламени Летицию. Ее лицо исказила ухмылка.

— Ты что, без шокера? Придумал что-то интереснее?

Едва она договорила, тело снова прожег импульс. Священник поморщился.

Его рука просунулась через решетку, опуская на каменный пол сверток.

— Что это?

— Переодевайся. Монсеньер Апразиз хочет поговорить.

Летиция покачала головой и снова изогнулась в судороге, прошедшей по позвоночнику. Казалось, в ней больше разрядов, чем во всем токе, который требуется на обеспечение академии.

— Я не смогу идти.

Пришло время усмехаться священнику.

— Думаешь, тебя здесь кто-то на руках носить будет? Не сможешь идти, значит, будешь ползти до кабинета монсеньера, поняла? Грязная, мерзкая нехристь, ты слышала, что я сказал?

Летиция кивнула, и дрожащей рукой потянулась к свертку. Там оказалась одежда, которую наверняка взяли из ее же шкафа в жилом крыле. Форма, состоящая из блузки и юбки, капроновые колготы и туфли. То, что было надето на Летиции, никуда не годилось: ткань покрылась черными угольными пятнами и порвалась в местах ожогов. Тело все ещё дрожало, и Летиция стонала от боли, натягивая новое одеяние.

Которое сделает вид, что всего, что произошло в подземелье Ватикана, на самом деле никогда не случалось.

Летиция не знала, сколько прошло с ее приезда, но чувствовала, как по полу идет вибрация. Открытие пургаториума все ближе, и священники останутся бессильны против кариатид. Лишь тогда они решили вспомнить об атлантах. О таких, как Летиция.

Она видела Апразиза лишь однажды, когда только явилась к воротам академии после побега. Тогда она еще не знала, что внутри ее ждет еще большая западня, чем в Париже.

Он был высоким, тонким, с загнутым ручкой от зонта носом и черными маленькими глазами, цепляющимися за людей так, словно то мечтал содрать с них кожу. А еще, насколько Летиции было известно, совсем недавно занял этот пост, буквально за день до начала открытия пургаториума.

Лишь когда она поднялась, едва держась на дрожащих ногах и цепляясь за холодные стены подземелья, священник отпер клетку. Он был прав: если понадобиться вырваться отсюда, Летиция будет ползти на руках, но освободится.

Только есть ли там, за пределами подземелий, остальные? Знают ли Клод, Трельяр, Раймунд и Дамиан, что она жива? Живы ли они сами?

При воспоминании о последнем ее слабые руки сжались в кулаки. Если он еще жив, она ляжет костями, но исправит это. Если пургаториум ее не опередит.

Священник появлялся в клетке каждые семь тысяч секунд — Летиция считала, думая, что так будет легче вернуть сердцу ритм — и в этот раз появился после такого же интервала. Выходит, сейчас она находиться лишние секунды, за которые может восстановиться и сбежать. Кор в ее груди горит так, как не горел даже родной в начале ее работы атлантом. Ударами током его угнетали, но держали на том уровне, чтобы Летиция оставалась живой. Значит, теперь у нее будет время, чтобы восстановиться. Ей нужно протянуть время разговора с монсеньером Апразизом как можно дольше, пока тело не восстановиться.

Летиция думала об этом, проползая вдоль стены следом за священником. Он злился, что она движется слишком медленно, но все равно возвращался и ждал. Казалось, каждый пролет занимал не менее получаса, и после каждого шага голова кружилась так, словно Летиция сейчас рухнет на каменный пол без сознания. И все же ей удалось добраться до двери, а потом и проползти на коленях один лестничный пролет, забыв об одежде. Обрушиваясь на стул, Летиция не видела ни священника, ни монсеньера, ни даже куда попала — все вокруг заволокло пеленой, так что она едва не сползла от усталости на пол. Острая спинка пришлась на ожоги, и Летиции удалось немного прийти в себя от вспышки боли.

— Летиция Атталь, атлант Земли, — донесся до нее бархатный голос откуда-то издалека, но следующие слова прозвучали совсем рядом: — Ну и зачем вы открыли пургаториум?

От резкого вдоха она закашлялась, сворачиваясь пополам на столе. Тогда перед глазами возникли сухие руки с четками, под которыми лежала внушительная папка с множеством записей.

Послышалось брезгливое:

— Боже… Дайте ей кто-нибудь воды, что ли.

Быстро осушив протянутый бокал, Летиция отставила его подальше, и, сконцентрировав туннельное зрение на черных глазах, хрипло произнесла:

— Я буду говорить только с Трельяром.

Глава 1.1

Академия «Non-éprouvé». Заповедник Авенуа. Франция

Полгода назад.

В тот день, когда ушла Даниэль, над академией Non-éprouvé впервые за долгое время появилось солнце.

Летиция сидела у окна в полной студентов аудитории и не могла заставить себя перестать следить за стрелками на часах. Преподаватель по истории искусства задерживался уже на четверть часа.

Куратор обещала представить его сегодня всей академии – бывший неожиданно ушел на пенсию в самом начале учебного года, и сама Летиция с другими первокурсниками не успели его застать. Шла уже первая неделя обучения, а найти ему замену, похоже, так и не смогли.

Несмотря на высокий сводчатый потолок, здесь было очень душно, и даже распахнутые окна не спасали ситуацию. Сентябрьская духота сковывала горло, и все, что хотелось делать, это лежать на траве в сквере близ академии и щуриться от просачивающегося сквозь листву солнца, неожиданно появившегося сегодня на небе.

Но груз ответственности не давал Летиции расслабиться с самого прибытия в это мрачное, окруженное обычно тяжелыми тучами и гиблыми лесами, место на севере страны. Промозглый ветер был верным спутником этих земель, и студенты быстро сменили рубашки на джемпера, а если нет, то предпочитали набрасывать поверх пиджаки. Но именно сегодня все изменилось.

На ближайшие четыре года оно должно было стать ей домом. И ужас, пронизывающий ее от воспоминаний о выпускном, обещал рассеяться.

Хотя бы здесь Летиция была уверена – холсты не закровоточат.

Она перевела взгляд на стоящий рядом стул, пустующий с самого завтрака. Соседка Даниэль приклеилась к ней со дня заселения, и с тех пор отходила лишь, когда занятия ставили в разные аудитории. На историю искусства же согнали весь первый курс, и куда исчезла светловолосая болтушка, Летиция не понимала.

Сегодня утром она не поднялась с постели, заявив, что занятия у класса скрипки начинаются со второй пары, хотя обычно едва у Летиции звонил будильник, Даниэль уже напевала что-то попсовое, пытаясь уложить кудри в ванной. Это было странно, но ничего страшного на ум не приходило. В конце концов, она могла заболеть или просто устать, потому и осталась в комнате. Незачем накручивать.

Дверь распахнулась сквозняком, и в аудитории повисла тяжелая тишина. Ее нарушил только ровный такт чужих шагов. Секундой позже на пороге появился тот, от кого Летиция так старательно бежала, что оказалась в академии Non-éprouvé.

Он прошел мимо, не замечая присутствующих, сразу к преподавательскому столу, и грубо швырнул на него папку. Только по сбитому дыханию она смогла понять, что тот раздражен. Ей не обязательно было смотреть на него – каждый шаг, каждый вздох, каждый взмах рукой уносил ее в прошлое, в ту ночь, когда у нее впервые затряслись руки от страха.

Их и сейчас била мелкая дрожь, и оставалось только спрятать те под стол, чтобы не вызвать лишних вопросов. Хотелось и самой спрятаться за эту деревянную перегородку, но разве она смогла бы защитить Летицию?

— И так, с кем-то из вас мы знакомы, с кем-то знакомство еще предстоит, — объявил он, в привычном жесте застегивая верхнюю пуговицу пиджака – Летиция не увидела, а скорее почувствовала, что он снова это делает. — Мое имя Карлос Трельяр, и с сегодняшнего дня я преподаю у вас историю искусства.

Она была уверена, что еще немного – и точно упадет в обморок. Голос Трельяра расходился по аудитории и резонировал от стен, вводя в некий транс. Тех, кто не знал его, быть здесь просто не могло. А если такие и нашлись бы, не понятно, что они делают в академии искусств.

***

Париж. Франция.

Год назад.

Поступление в академию искусств было для Летиции несбыточной мечтой. Учеба даже в школе художеств оказалась тем еще аттракционом – родители не могли оплатить ее место, им едва хватало, чтобы обеспечить необходимые материалы для учебы – и каждый семестр ей приходилось доказывать, что она лучшая.

Лучшая из лучших. А других в столичной школе художеств не было.

Когда дверь их мастерской распахнулась в первый день после рождественских каникул, все ученики затаили дыхание. За спиной их преподавателя, месье Льюиса, стоял он.

В наглаженном бежевом костюме и фиолетовой шелковой рубашке он будто сошел в реальный мир с тех журналов, которые пестрили громкими заголовками и его фамилией.

Коллекционер. Политик. Один из первых людей искусства в стране и величайший учитель.

А еще художник многих полотен, ни одно из которых не увидело свет.

Ходили слухи, что он контролирует черный рынок, и ни один оригинал или подделка не продается без его ведома. Но никто, никто не смог и не сможет обвинить его в этом.

На пороге стоял Карлос Трельяр. И все присутствующие затаили дыхание в ожидании.

Летиция помнила все до мельчайших деталей. Как он прошел к столу, прокашлялся, скрестил руки на груди – часы блеснули в свете солнца, пускающего лучи через панорамные окна мастерской. И условие его тоже запомнила: пятеро выпускников, которое сумеют впечатлить его за три оставшиеся месяца, получат рекомендательные письма в личные дела.

— Мне плевать на вашу технику, — добавил месье Трельяр многозначительно, сканируя выпускников подозрительным взглядом. — И хватит меня бояться и трястись, как зайцы. Покажите мне то, что я никогда не видел. Я сделаю так, что больше никто не помешает вам на этом пути.

Восторг переполнял сердце Летиции, и она стала трудиться еще усерднее. Засыпала с карандашом в руке и просыпалась уже с кистью, совсем позабыв о школьных экзаменах. Родители не слишком одобряли ее приоритеты, при очередном скандале даже грозились выбросить все работы, в том числе дипломную, но Летиция все равно стояла на своем.

Вот только на предпросмотре Трельяр смотрел на ее полотна ровно три секунды, а потом без слов прошел дальше.

Летицию как ледяной водой окатили.

Она часто злилась на месьеа Льюиса, своего дипломного руководителя, за слишком сильные эмоции, когда он краснел и с пеной у рта кричал про слишком объемные или плоские складки на драпировке, не дышащие бутылки и тесные цветы. Но она всегда знала, что не так с ее картиной. Трельяр же оставил лишь множество вопросов.