
Туман будущего расступился, показывая невысокую, крепко сложенную девушку. И девушка эта горела.
Её коротко стриженные светлые волосы разметались в стороны, подхваченные порывами горячего ветра, гладкая белая кожа вздувалась уродливыми пузырями. Она висела в пятидесяти метрах над землёй, но как будто не замечала этого. Девушка распахнула глаза, из-под век вырвалось неземное пламя, охватило красный зрачок, облизало ресницы. Она улыбнулась, широко и жутко, не красуясь, но осознавая свою власть и силу. Открыла рот, и оттуда вместе с клубами пара вышли какие-то слова, но здесь их не было слышно. Раскинула руки, пылала внутри, обугливалась под давлением мощи, с которой не была способна справиться. Девушка со странным именем и светлыми волосами сгорала, призванная, чтобы покарать и умереть.
Великая Матерь держала хрупкий прозрачный шар в чешуйчатых лапах, вглядывалась в его недра и недовольно выдыхала дым из ноздрей. В глубине будущего она видела Мангона, который стоял на коленях перед сгоревшей девушкой, стискивал зубы так, что они почти крошились, и всё равно не мог сдержать слёз. Великой Матери это не нравилось. Пустая прихоть, но ей хотелось, чтобы её драконий сын был счастлив, а эта странная человечка — жива. Поэтому Матерь выпустила предсказание из когтей и позволила ему плыть рядом с собой в межзвездном пространстве, среди галактик и туманностей. В её лапах появился другой шар, в глубинах которого она видела всесильного дракона, наместника её мятежного сына Бурунда на земле, своё поражение и забвение. Видела огонь, но не благой драконий, а злой, черный, чужие храмы, что возносились ввысь под незнакомые песнопения. Великая Матерь фыркнула, ткнула ненавистный шар когтем, и он лопнул, как пузырь. Другой показал ей страшные разрушения и смерти, третий — восхождение Единого бога людей и его помощь им в борьбе с драконами. Великая Матерь задумалась на долгие, долгие месяцы, что пролетели для неё, как минуты.
В конце концов она решилась. Неохотно она повернулась в межзвездном пространстве, разогнала скопление астероидов, чихнула из-за туманности, попавшей в нос, и придвинула к себе тот самый первый шар, в котором раз за разом сгорала беловолосая девушка.
“Что ж, так тому и быть”, — решила Великая Матерь, и шар в смертоносных когтях засиял, словно самая яркая звезда.
Судьба Татьяны Синицыной с Земли была предрешена.
Здравствуй, мой милый читатель, и с возвращением на Лурру, как зовут свою землю илибуржцы. Я и мои герои, мы очень вам рады. Надеемся, что эта книга доставит вам такое же удовольствие, как и первая. Оставляйте свои комментарии и подписывайтесь, чтобы не пропустить ничего интересного.
Вперёд, и пусть Великая Матерь хранит вас!
Земля, покрытая низкой темной травой, ковром стелилась под ноги. Над головой раскинулось пронзительное голубое небо, и только у горизонта оно кудрявилось невинными барашками облаков. Солнце, раскаленный бело-желтый шар, давно достигло зенита и сейчас медленно скатывалось по небосклону, оно уже не жарило с той неистовой силой, какая бывает летом, но здесь, на Южных островах, никогда не наступала настоящая зима. Поэтому день выдался теплый, и только северо-восточный ветер приносил вглубь драконьих земель свежесть холодного Актонского течения. Слева вилась река, неширокая, но глубокая и стремительная. Ее поток налетал на камни, торчащие по центру русла то тут, то там, как кривые зубы, вспенивалась, закручивалась и посыпала прохладными брызгами все вокруг. Впереди и река, и земля обрывались, и оставалась только бесконечная синева неба, и свобода, и полет.
Вдоль реки бежало двое человек. Одним из них был парень, высокий, широкоплечий, с длинными ногами, он бежал чуть впереди и казался легким, практически невесомым. Рыжие волосы горели огнем в ярком солнечном свете, он сам весь был воплощением праздника и безудержной радости, неистовства и огня. Девушка, которая едва поспевала за ним, была ниже его ростом, худой, но крепкой, и оттого сильнее отталкивалась от земли, чаще переставляла ноги, и ей удавалось не потеряться далеко за спиной спутника. Белые волосы, заплетенные в две косы, хлестали ее по спине. Брюки, легкий жилет и мягкие сапоги практически не стесняли движений. Щеки на белом лице, к которому почти не лип загар, раскраснелись от ветра и бега. Ее сердце радостно трепетало в груди, из которой вместе с прерывистым дыханием так и рвался смех.
Обрыв приближался. Парень летел к нему во весь дух, еще немного, и он не успеет остановиться, развернуться, смеясь, демонстрируя свою ловкость. Но он и не собирался. Встав босой ногой на самый край, он оттолкнулся что было мочи, взлетел вверх, а потом рухнул, за секунду исчезнув из вида.
Сердце девушки забилось еще сильнее, но не от радости, а от страха. Она еще никогда не прыгала с Водопада Любовников, и идея, которая казалась ей волнующей буквально полчаса назад, теперь была пугающей и безумной. У нее осталось еще несколько мгновений, чтобы остановиться, сдаться. Он будет смеяться, конечно, и причин для подтруниваний найдется на год вперед, но разве это стоит ее жизни? Нет, не стоит, но что было действительно важно — это доверие. Он сказал, что будет весело, что не позволит ей пострадать, и она ему верила.
Гул воды становился все громче, и вот уже он грохотал в ушах, заглушая все остальные звуки, прогоняя мысли. Жилы вспыхнули от прилива адреналина, голова закружилась от сладкого предвкушения, чувство самосохранения на грани сознания орало во всю глотку, но водопад заглушал и его. Стопой девушка почувствовала обрыв и острые камни, одной ногой оттолкнулась, а вторую поджала под себя, наслаждаясь мгновениями невесомости. А потом земные силы взяли свое, и она вместе с тоннами воды устремилась вниз. Дыхание перехватывало от восторга полета, глаза заслезились, кожу жгли ледяные капли воды. Водопад шумел, искрился, плевался в радостном исступлении. Девушка во все глаза высматривала друга, но его нигде не было. Темные воды озера внизу становились все ближе, приближались с опасной, смертельной скоростью. Если он не успеет, девушка переломает все тело об упругую поверхность, и старые воспоминания о холодной воде и боли, затянувшиеся уродливыми шрамами, всплыли в памяти. Но им было отведено всего мгновение, потому что в следующее внизу сверкнула огненно-оранжевая чешуя на гладких боках и шипастая голова дракона.
— Ю-ху! — радостно закричала девушка, полностью отдаваясь безумству полета. Блеск чешуи означал безопасность.
Дракон легко подцепил ее хвостом, подбрасывая в воздух, помогая снизить скорость, а потом поднырнул под падающее тело и подставил спину. Девушка упала на нее животом, ухватилась за шип на шее, подтянулась и перебросила ногу, оседлав дракона, как коня. Дракон же пролетел над самой водой, а потом взмыл в воздух, рассекая водную пыль, и девушка на его спине кричала и смеялась, наслаждаясь жизнью, становясь буквально ее воплощением. И не было ничего, кроме неба, полета и свободы.
Позже, вечером, они лежали на траве у озера и отдыхали. Шумел водопад, и в воздухе висели почти невесомые капли воды. В кустарнике надрывалась ночная птица. День гас, на небе появились мазки розовых и оранжевых облаков. Луна медленно и величаво загоралась над обрывом, торопя закат.
— Ты веришь в пророчества, Менив-Тан? — спросил парень, заложив руки за голову. Он оставался обнаженным, но нагота давно их не смущала. Одежда, которая порвалась во время обращения, лоскутами плавала в озере, а запасная лежала нетронутой рядом.
— Нет, — ответила девушка с белыми волосами. — Я вообще не верю во всякую сверхъестественную ерунду.
— А Великая Матерь? Ты же ее видела.
— Видела. И она больше не чудесное явление, а огромный всесильный дракон… Но вполне реальный огромный всесильный дракон.
— Ну а все же. Представь, что если у нас с тобой есть предназначение?
— И кто же его нам дал? — усмехнулась Менив-Тан.
— Да хотя бы та же Великая Матерь. Она часто посылает нам пророчества.
— И что, было у вас хоть одно пророчество обо мне? О девушке с белой кожей и белыми волосами, которая придет и… Ну, не знаю… Всех догонит и спасет, хотите вы этого или нет.
Парень коротко рассмеялся.
— Нет, такого странного пророчества не было. Но уверен, — он протянул руку и легким ласковым движением заправил выбившуюся прядь её волос за ухо, — ты вплетена в планы Великой Матери, как соломинка в ту твою уродскую шляпу.
— Ничего она не уродская, — Менив-Тан шлепнула друга по плечу. — Я уверена, что не было у нее никаких планов на меня. Я была обычной девчонкой, меня звали Таня, и я училась в простой школе и университете. Ела печенье по утрам, ходила в театр с живыми картинками, пару раз дралась в подворотне. А потом я выпала этому миру, словно карта в игре. И Великая Матерь меня удачно разыграла. Это мог бы сделать Свирл, но он был медленнее и глупее, поэтому все упустил. Понимаешь, Денри? Я всего лишь кусок картона, который Матерь забрала в руку и вовремя выкинула на стол.
Домик еле слышно скрипел под порывами сухого ветра, напевая одному ему известную мелодию. Он видел появление и уход уже нескольких людей. Они приходили, наполняли его нутро своими вещами, запахом, голосом, переживаниями, а потом умирали, а домик оставался стоять, бережно хранимый драконами. Он пустовал несколько десятков лет, и вот в его стенах снова завелся человек. Ее называли Менив-Тан, она была шумная и немного безалаберная, у нее часто образовывался беспорядок, сам собой, без спроса, и пыль лежала порой по несколько недель, но домик все равно был ей рад. К ней часто приходили драконы, и она заваривала им травы, которые называла “чай”, и обязательно стучала ложкой по стенкам чашки, а драконы рассказывали ей истории.
В этом самом доме, который свободолюбивые драконы называли “человеческой коробкой”, и жила Таня. После занятий с Контором она сладко спала, обняв тяжелое шерстяное одеяло, в то время как на ее кухне хозяйничала женщина. Невысокая, с длинными растрепанными волосами, в платье, которое ей было велико на несколько размеров, она порхала между печью и столом, сооружая простой, но сытный завтрак. И когда из комнаты вышла Таня, зевая и почесываясь, на аккуратной скатерти стоял омлет, тарелка с нарезанными овощами, румяный бекон и хлеб со свежайшим маслом, которое только с утра Денри принес с недалекого острова, где жили крестьяне в мире с драконами, как в старые добрые времена.
— Итари? — воскликнула Таня, пытаясь прикрыть руками вытянутую тунику, что служила пижамой.
— Менив! — Итари улыбнулась, и бесчисленные морщины на ее подвижном лице стали глубже, ярче. — Доброго дня.
— А что ты делаешь здесь в таком виде? — Таня пыталась пригладить длинные волосы, такие длинные, какие она прежде видела только на картинках и совершенно не понимала, зачем они могут быть нужны. А теперь сама носила косы, заплетала их туго, от самого лба, а виски выбривала остро заточенным куском железа.
Итари повертелась, раскинув руки, и тут же запуталась в ногах и чуть не упала.
— Все время забываю, как управляться этой двуногой штукой, — проворчала она. — Сегодня я человек.
— Я вижу, но в честь чего? Ты же не любишь эту форму.
— Может быть я хочу попить с тобой чай. Проверить, научилась ли ты его нормально заваривать.
— Что-то я тебе не верю, — Таня снова зевнула и забралась на стул, поджав ноги. — Это все мне?
Итари осмотрела стол, будто видела его в первый раз, а потом радостно подтвердила:
— Тебе! Кушай на здоровье. Я помню, что вы, люди, питаете странную страсть к яйцам.
— Они полезные и вкусные, — объяснила Таня, накладывая в тарелку еду. — Присоединяйся ко мне.
— О, спасибо. Я с удовольствием, — Итари села напротив и достала из кармана кусочки мяса, которые тут же принялась грызть. Длинные седые волосы упали ей на лицо и мотались вправо-влево, когда старейшина с особым усердием вгрызалась в еду.
— Что это? — Таня сморщилась.
— Вяленый тупикат. Очень вкусно. Я бы угостила тебя, но это у меня последние, так что придется тебе есть яйца.
— Да уж, я лучше еще омлета положу, спасибо, — она с удовольствием уплетала нежданный завтрак, но то и дело поглядывала на старейшину, гадая, с чем связан ее визит.
— Отори говорит, что у нее будет яйцо, — внезапно заявила Итари. — Зачем ты плюешься беконом? Это очень хорошая новость, у нас давным-давно не было молодняка.
Таня стучала кулаком в грудь, по-детски демонстрируя удивление, и Итари наблюдала за ней с терпеливым снисхождением.
— А кто же отец?
— Какая разница? — вскинула брови старейшина. Она наконец оторвала кусок вяленого мяса и теперь старательно его пережевывала.
— А вдруг… Денри?
— Ну и слава Матери! Денри — молодой, сильный дракон, он передаст выводку хорошие черты. Что с тобой?
Тане омлет вдруг стал не мил, она вся сжалась на стуле, поникла. Обхватила себя за плечи, и длинные волосы загородили лицо.
— Что случилось? У тебя приступ с животом? — Итари поднялась, хотела по привычке опереться на четыре конечности и снова чуть не упала.
Таня подняла на нее несчастные глаза.
— Я понимаю, что мы с Денри не пара, но как же он мог… С Отори? Тем более он знает, как она ко мне относится. Почему парни все такие дураки?
Итари подошла, обняла ее за плечи. От старейшины пахло вяленым мясом и горячей глиной, словно от старой деревенской печи.
— Я все время забываю, как с вами, людьми, сложно. Мы живем долго, драконят воспитываем всем племенем, мы порождения огня и земли, нам нет дела до таких мелочей, как верность, — Итари крепче прижала подопечную к себе.
— А нам измена причиняет столько боли.
— Это потому что вы мало живете. И дети у вас рождаются маленькие и лысые, как крысята, и беспомощные к тому же.
— Звучит как-то цинично, — усмехнулась Таня, прижимаясь к старейшине. Она любила человеческий облик Итари, неуклюжий, неопрятный, но мягкий и ароматный. Она пахла семьей.
— Я дракон, Менив, мне полагается быть жестокой и циничной, иначе какие-нибудь рыцари тут же лезут тыкать в меня своими копьями. А ты не расстраивайся, может, и не от Денри это яйцо, хотя было бы хорошо, конечно.
— Да я все понимаю, наставница, что мы с ним не будем вместе. Он вообще собирается в Илибург, править драконами и людьми, а моя судьба здесь, — проговорила Таня, и Итари как-то странно на нее покосилась. — Но все равно так мерзко от мысли, что Денри был с Отори.
— Где я был с Отори?
В домик вошел Денри, свежий и довольный, словно пирожок из печи. Он удивленно посмотрел на старейшину в человеческом обличьи, на их с Таней объятия и накрытый сытной едой стол.
— А вот это я вовремя зашел, — Денри схватил полоску бекона и сунул в рот.
— Руки, Денри! Помой руки, — сказала Таня и шмыгнула носом: она все еще была в расстроенных чувствах.
— У меня луженый драконий желудок, — хохотнул тот, демонстративно запихивая в себя следующий кусок мяса. — Какая-нибудь дорожная пыль меня не возьмет. Так о чем вы тут беседуете?
Страх и бесконечная тоска — чувства, которые остались Тане после того, как насмешливая судьба только забросила ее в Обитель. Она снова лишилась всех, кто был ей знаком и дорог. Какая ирония! Пора бы уже привыкнуть, но нет, она изматывала себя безнадежной тревогой и бесполезными чувствами. Десятки вопросов роились в ее больной от недосыпа голове: что случилось с Мангоном? Выбрался ли он из храма живым и невредимым? Помнит ли о ней? Исполнил ли свое обещание? А как там Жослен и Росси? Спаслись ли, здоровы, счастливы? Вспоминают ли о ней или ненавидят, предпочли забыть, как страшный сон? От этих мыслей, что крутились по кругу одна за другой, становилось только хуже. Измученная, Таня засыпала под утро на холодной кровати “человеческой коробки”, как звали ее новый дом драконы. Какое подходящее название! Коробка, выхоложенная, безжизненная, которая не имела никакого права называться домом.
А драконы?
Драконы. Они были повсюду, и если и могли менять форму на человеческую, предпочитали этого не делать. Они ползали по скалам, жили в пещерах и питались жирными баранами и какими-то полосатыми животными прямо на улице, так что Таня то и дело видела испачканную кровью довольную морду. Итари, старейшина Обители, превращалась в человека для Тани, чтобы помочь ей привыкнуть, но ее форма была лохматая, неухоженная, с копной седых волос. Итари то и дело забывала, как пользоваться человеческим телом, а оттого сначала вызывала только ужас и отвращение, как часто бывает с человекообразными монстрами в фильмах ужасов. Да, жизнь Тани превратилась в фильм ужасов наяву, и он не прерывался ни на секунду.
Зато теперь она могла плакать, и странное дело, от этого становилось легче. Подставив плечо, позволив опереться на себя, Мангон сломал старую дамбу, которая годами сдерживала слезы и уже никуда не годилась, трещала, но держалась. Адриан. По нему Таня плакала особо отчаянно и злилась на себя. Он же был врагом, существом, желающим ей смерти. Как он только смог стать таким нужным, таким милым ее сердцу? С каким бы облегчением Таня его возненавидела! Но нет, в памяти снова и снова всплывало горячее воспоминание о запахе шалфея с кардамоном и прикосновении его губ к ее. И живот скручивало от удовольствия, а сердце — от боли, и ощущение это было вдвойне невыносимым. Тогда Таня выбегала из своей человеческой коробки и бежала что было сил на край скалы, к обрыву. Садилась там и смотрела вперед на Огненную пустошь, которая по воле своенравной природы начала порастать пушистым леском и серьезной пустошью-то больше называться не могла. Она тянулась до самого горизонта, насколько хватало глаз, изрезанная ломаными линиями скал, а вдалеке возвышалась одинокая гора вулкана.
В один из вечеров, когда Таня так же сидела и смотрела, как огненный шар солнца катится за горизонт, один из драконов нарушил ее одиночество. Он сменил драконье обличие на человеческое, а потому Таня сразу не узнала его. Рядом с ней на траву опустился юноша с ярко-рыжими волосами и ставшей привычной оливковой кожей. У него было широкое лицо с мужественной угловатой челюстью и высокими скулами, он молчал и щурил темно-желтые, почти оранжевые глаза, глядя на умирающий день. Таня некоторое время изучала его, рассмотрела темно-красную рубашку и брюки из плотной ткани, отметила, что незнакомец был босиком, а потом потеряла к нему всякий интерес, вернувшись к собственным терзаниям.
— Меня зовут Денри, — сказал наконец парень.
— Татьяна, — хмуро представилась Таня, недовольная, что ее отвлекают от страданий. — Нет, Менив-Тан теперь.
— Привет, Менив-Тан. Я вот хотел узнать, что с тобой происходит.
Таня снова посмотрела вперед, на молодую лесную поросль, которая в сумерках казалась черной, как ее мысли.
— Просто больно.
— У тебя что-то болит? Ты поранилась? Итари вроде неплохо умеет лечить животных, она и с человеком разберется. Наверное.
Вопреки собственной воле, Таня усмехнулась. Он казался неплохим парнем, этот Денри, и даже чем-то напоминал Антона, который остался в таком далеком прошлом, что и вспоминать страшно. Только Денри не был неловким или милым, он оказался красивым и самоуверенным, а Таня плохо умела общаться с таким типом людей.
— Нет. Больно, где сердце. Я не знаю, мои друзья живые или нет. Это делает мне больно, — со всей серьезностью сказала она, а Денри разулыбался. — Я шутка какая-то?!
— Прости-прости, — он выставил вперед руки, будто хотел защититься. — Ты просто так смешно говоришь на иллирийском.
— Это драконий язык, — хмуро отозвалась Таня.
— Нет. Наш язык — драконий. А тот, на котором ты говоришь — человеческий. Иллирийский.
— Мы называем его драконий. Они называют, — спохватилась Таня, махнула неопределенно рукой, будто где-то там и были “они”. — Не важно.
— Так вот, Менив-Тан. Я пришел сказать, что ты меня бесишь.
— Что? — от подобной наглости она даже позабыла о страданиях, а уставилась во все глаза на нового знакомого.
— Просто выводишь из себя. Видишь ли, — Денри потерял всякий интерес к закату, развернулся к Тане. Устроился удобнее. — Обитель — отличное место. Нам здесь живется вольно и весело. Мы охотимся, летаем вдоволь, изучаем науки разные, что не очень весело, конечно, но Итари говорит, полезно. И даже дружим с соседними людскими поселениями. У нас все очень хорошо. Было до тех пор, пока Великая Матерь не подбросила нам одну девчонку, которая вечно ходит, словно на нее нагадил дракон.
— Я не выбирать здесь быть! — огрызнулась Таня.
— Да мы тоже тебя не звали. Но скажи, ты можешь что-то сделать с этой ситуацией?
Таня насупилась. Прикинула варианты. Она даже не знала, где она, о местной географии она не имела никакого представления. Может ли она бежать, звать на помощь? Может ли вернуться к Мангону и друзьям, и главное, нужна ли она там?
— Нет, — и губы ее снова предательски задрожали. Проклятье! — Никто не нуждается во мне. Я не могу ничего исправлять.
— Тогда прекращай плакать. Выглядишь, как парень, но сырости от тебя, словно в сезон дождей, — Денри нахмурил широкие брови, глаза его сердито блеснули. — Не терплю этого. Так вот, Менив-Тан, если ни ты, ни мы ничего изменить не можем, предлагаю получить от совместной жизни хоть немного радости. И пользы, если получится.
В отчаянно-синем небе пылал ослепительный диск солнца. До самого горизонта ни облачка не нарушало безмятежности синевы, и от ее бесконечности становилось больно глазам. А под крыльями простиралось песчаное море. С высоты драконьего полета дюны казались легкими барашками, рябью на его поверхности. Деревья остались далеко позади, даже самые кривые и сухие, и теперь изредка встречались только крошечные точки кочующих растений. Порой барханы истончались, и тогда на поверхность выступала сухая каменистая земля, уродливая, вся в рытвинах и морщинах, будто под песком дремал невообразимо старый великан, чья кожа иногда проступала из-под бесконечных песков. Сначала от вида желто-коричневых волн захватывало дух, воображение услужливо рисовало картины того, насколько ужасно было бы оказаться одному без помощи посреди бесчисленных барханов, и сердце замирало от слабой тени ужаса, что испытал бы такой бедняга. Но уже спустя полчаса полета однообразный пейзаж наскучил, появилось странное зудящее раздражение от того, что глазу не за что зацепиться, не на чем отдохнуть. Сверху палило солнце, и хоть в это время года жара в Бахарской пустыне не была изматывающей, в безоблачной высоте ничто не могло помешать солнечным лучам припекать покрытую авиаторной шапкой голову Тани. Очень скоро ей стало невыносимо в подбитой мехом куртке, но раздеться она не решалась. Тело затекло, и в него вонзались тысячи иголок, вызывая в памяти события пятилетней давности, когда Таню перебросило в Илибург через портал, и ее безжалостно кололи иномирные молнии. Редкие остановки, которые позволял сделать Денри, приносили облегчение, но очень короткое, и стало понятно, что полет, изначально такой захватывающий, скорее неприятная необходимость, нежели удовольствие.
В тот момент, когда однообразие путешествия стало совсем невыносимым, и Таня была на грани того, чтобы умолять Денри приземлиться и позволить ей хоть немного размять ноги, небо перевернулось. Точнее, голубой купол, простирающийся от горизонта до горизонта, с ярким белым диском на нем был на месте, но в то же время впереди барханы расступались, и посреди песков плескалась небесная голубизна. Вмиг забыв о несчастном теле, Таня подалась вперед, цепляясь за шипы на гребне дракона, и во все глаза смотрела на открывшееся ей зрелище. Денри повернул голову, почувствовав движение на спине, хмыкнул, увидев ее восхищение. Он чуть наклонился, давая понять Тане, что пойдет на снижение, и она сразу поняла его, схватилась покрепче, уперлась ногами и приготовилась переносить вес с одной стороны на другую, чтобы остаться в седле.
Денри нырнул вниз, в теплый густой воздух, дрожащий над песком, наклонился, сделав круг. Дюны быстро приближались, и Таня снова увидела, какие они высокие и пологие, ужасающе бесконечные. С подветренной стороны выгибались темно-желтые песчаные спины, с другой вытягивались ненадежные щупальца. То, что казалось невинными барашками, вдруг вздымалось песчаными горами. А Денри мчался вперед, и песчинки разлетались от взмахов его крыльев. И вот две дюны разошлись, и Таня снова увидела небо на земле, будто огромное зеркало лежало посреди пустыни, круглое, идеально ровное, ни одного изъяна на его безмятежной поверхности. И в глади этого зеркало отражалось небо, да так четко, так ярко, что невозможно было сразу отличить, где верх, где низ.
Это было большое озеро, мелкое и чистое, и по белесым берегам его не могло существовать ничего живого. Денри спустился ниже, и по поверхности воды пошла мелкая рябь. Посреди природного зеркала отражалось безжалостное солнце. А дальше было еще и еще одно — целая цепочка озер. Посреди некоторых поднимались пологие соляные острова, поверхность других разрезали белесые cоляные косы. Вода, она была совсем рядом — протяни руку, коснись. Настоящее сокровище посреди пустыни, обманчивое, коварное. Мертвое. Эти озера были солеными настолько, что вокруг них не росло даже захудалой травинки, только песок, песок и водные зеркала, в которые смотрелось пронзительное небо.
Денри сделал еще круг, позволяя вдоволь налюбоваться пустынными пейзажами, но восхищение вскоре сменилось жутким предчувствием, я Таня легко потрепала друга по закованной в чешую шее:
— Полетели дальше.
И дракон сильнее заработал крыльями, рванул вперед, оставляя мертвые глаза пустыни позади.
Равнодушное солнце скатилось к горизонту, когда Таня увидела первые города. Небольшие поселения, состоявшие из невысоких глиняных домов, огороженных каменными изгородями. Они выглядели заброшенными, но такими отнюдь не были. Здесь уже была вода, потому что во дворах росли редкие, но вполне себе зеленые деревья, и можно было даже разглядеть колодцы и маленькие огороды. Денри постарался подняться повыше в небо.
— Не нужно зря пугать людей, — пояснил он.
Денри был прав: люди, которым все-таки удавалось заметить в воздухе чудовище, выбегали на улицу, звали соседей и показывали в небо пальцем. Дети что-то громко кричали, и Тане становилось не по себе. А спустя еще полчаса, когда закатные лучи залили унылую землю тревожным красным светом, путникам показался сам дворец султана. Он вырастал на горизонте, словно мираж, словно карамельный домик, вылитый в причудливых формах умелым кондитером. Купола горели золотом, башни пестрели яркими узорами, а за стеной, которая вполне могла сойти за крепостную, еле заметно качали кудрявыми головами беспечно зеленые деревья. Но не вид султанского дворца заставил Таню протяжно охнуть, а то, что происходило за его стенами.
Под крыльями дракона простирались трущобы. Они состояли из сотен тысяч домишек, сколоченных изо всего, что попадалось под руку находчивым хозяевам. Деревянные коробки соседствовали с глинобитными домиками, а к ним приваливался боком косой металлический ящик, в котором тоже кто-то жил. С первого взгляда трущобы казались хаотичными, будто малыш рассыпал по сухой земле детальки конструктора, но приглядевшись, Таня поняла, что здесь есть своеобразные улицы и даже районы. В какой-то момент она оглянулась и не увидела конца трущобам: ряды убогих домишек тянулись до самого горизонта и ныряли за него, и среди них почти не было садов или деревьев, только серые, коричневые, желтые постройки и темные полосы дорог между ними.
Белокаменные стены скрывали иной мир, недоступный ни одному из жителей трущоб, мир, который они не могли представить даже в самых смелых мечтах. Посреди обширного квадратного двора неизвестные рабочие вырыли два бассейна идеальной прямоугольной формы. наполненные до краев, они отражали свет необычайно ярких южных созвездий. Бассейны окружали каменные дорожки, а вдоль них росли деревья: пальмы, высокие, с широкими листьями, и низенькие, мохнатые и буйно зеленые, незнакомые Тане лиственные деревья, кудрявые, раскидистые, или стрелами устремлявшиеся вверх, наподобие кипариса. На клумбах распустились ночные цветы, крупные, белые, источавшие яркий сладкий аромат. Одинокий слуга бродил по саду и доделывал ему одному ведомые дела. Широкая дорога, что вела ко дворцу, освещалась жаровнями на высоких ножках, и отсветы плясали на поверхности бассейнов.
А дворец! Он возвышался впереди, словно мираж из детской сказки, словно воплощенная фантазия городской модницы. Пышный, яркий и в то же время воздушный и строгий в идеальной симметрии, он заставил Таню остановиться, замереть, справляясь с восхищением. Выложенная квадратными белыми плитами дорога вела к высокой лестнице, которая поднималась к мозаичному порталу, а над ним раскинулся огромный купол, который в родном Танинов мире называли иранским, а здесь, наверное, ажхадским. Увлеченная созерцанием порталов, стрельчатых окон, башен и башенок, Таня не сразу заметила, что по дороге спешил человек в удлиненном камзоле, шароварах и лихо закрученном тюрбане на голове.
— Великий Хаму услышал мои молитвы, с вами все в порядке! — воскликнул мужчина. У него было вытянутое лицо, половину которого скрывали пышные усы и борода. Стражники вытянулись, положили руки на рукояти кривых мечей и так замерли.
— Я же все-таки дракон, Бахрам, — самодовольно улыбнулся Денри. — Хоть сейчас и без штанов.
— При все уважении, вы недооцениваете этих людей за стеной. Они могут быть совершенно дикими.
— Вы бы тоже стали дикими, если бы спали на тухлой соломе! — воскликнула Таня, и человек, которого Денри назвал Бахрамом, повернулся к ней. Она смутно помнила, что Итари называла его имя, но уже не могла вспомнить, в связи с чем.
— А кто у нас здесь? Ох, прекрасная Менив-Тан, насколько я понимаю? Спутница дракона, — Бахрам приложил три пальца ко лбу, а потом сделал той же рукой сложный жест и глубоко поклонился, а Таня вдруг одолела зудящая мысль: упадет тюрбан или нет. К ее сожалению, не упал, и она решила, что дело в скрытых веревочках.
— Добрый вечер, — она протянула руку распрямившемуся Бахраму и пожала его локоть, как было принято в Илибурге. Тот не высказал ни беспокойства, ни удивления, хотя на локтепожатие не ответил.
— Вы как раз вовремя. Султан устраивает ужин, и если вы поторопитесь, можете на него успеть. Такие ужины — всегда маленькое событие во дворце, — Бахрам посмотрел поверх Таниной головы на бостанджи. — Асул, вы свободны. Я провожу гостей сам.
— Во имя султана! — гаркнул Асул и развернулся, и за ним последовали все его подчиненные.
Бахрам же приглашающим жестом предложил пройти во дворец. Таня следовала по пятам за Бахрамом и думала, что в этот вечер у нее сломается способность восхищаться, ведь чем ближе она подходила к обители султана, тем больше деталей могла разглядеть, тем больше ее поражало великолепие архитектуры. Колонны казались сделанными из безе, и капители их обвивали тонкие виноградные лозы. Стрельчатые окна забирали искусно вырезанные решетки, и по бокам от них тянулись ряды мозаичных плиток, на каждой из которых художники изобразили уникальные сцены. Мраморные ступени, к которым Таня подошла, оказались начисто вычищенными и вымытыми и едва ли не светились в ровном лунном свете.
Тут Бахрам остановился, будто о чем-то вспомнил, и задумчиво посмотрел на гостей. Денри переступал голыми ногами по плитам дорожки, Таня без стеснения глазела по сторонам.
— Да, я должен оговориться. Обычно пояснять такие вещи не приходится, но кажется мне, что сегодня особенный случай. Султан пользуется в Ажхаде безграничной властью, он привык к почитанию и раболепию. А еще он яро чтит традиции, — он выразительно поднял широкую бровь, глядя на Таню. — Поэтому я прошу вести себя соответственно, а свои измышления оставлять при себе.
— Кажется, это камень в мою сторону, — усмехнулась Таня. — Не волнуйтесь, я имею приблизительное представление, как вести себя с правителями, книги читала. Буду тиха, как вода в пруду.
— Я рад, что мы поняли друг друга. Тогда добро пожаловать в Аль-Тейв, резиденцию великолепного Эбейда Гата аль Фурата.
— Денри, ты все записал? — зашипела Таня, как только Бахрам поднялся повыше и не мог ее слышать. — Они имена броском кубика назначают что ли?
Денри ничего не ответил, только усмехнулся, и на щеках у него появились обаятельные ямочки.
***
Зал, в котором Эбейд аль Фурата проводил свои “маленькие ужины”, мог вместить с полдюжины драконьих высоких мест. По выкрашенным в голубой и зеленый стенам скакали невиданные животные, нарисованные женщины несли на головах кувшины, танцевали или прислуживали мужчинам, а те в свою очередь пили или охотились на все тех же нарисованных невиданных зверей. С потолков спускались большие люстры, и свет их заливал залу теплым желтым светом. По периметру лежали бесчисленные подушки, а на подушках возлежали гости, и перед ними на полу стояли блюда с угощениями и кубки. Здесь пахло благовониями, сладким парфюмом, едой и дымом, что выпускали из своих трубок некоторые гости.
Перед Таней услужливо распахнули узочатые двери, и она застыла на пороге, ослепленная светом, буйством красок и блеском драгоценностей. На ней самой были шелковые шаровары, удлиненный голубой камзол и богато вышитый жилет, а голову ее служанки покрыли золотыми цепочками, но рядом с любым из гостей султана она показалась бы невзрачной мышью. Таня тут же почувствовала, как от духоты и приторных запахов кружится голова, и паника подкатывает к горлу от взглядов десятков глаз, что обратились на нее. Она посмотрела на Денри, ища поддержки, а он выглядел довольным и будто наслаждался открывшейся ему роскошью. На лице его застыла широкая улыбка, от которой появлялись ямочки на щеках, глаза заблестели, он весь выпрямился, расправил плечи, глубоко вздохнул. Весь его вид говорил: я ждал тебя, новая жизнь, я здесь, я готов стать твоей частью. И Тане решительно не нравилось те изменения, что она видела в друге.
В коридоре было темно и прохладно. Стражники с кривыми мечами за поясами посмотрели на нее, но ничего не сказали. Где-то журчал фонтан, и эхо множило плеск струй. По выбеленным стенам тянулся мозаичный бордюр, и на всей их длине Таня не увидела ни одного окна, чтобы высунуться, вдохнуть сладкого свежего воздуха. Она прошлась в одну сторону, другую. В душе поселилось смятение. В ее родном мире рабство было побеждено, а если где оно и осталось, то незаконное, в виде отработки долговых обязательств, и порицалось всем цивилизованным обществом. Таня выросла с убеждением, что жизнь и труд невероятно ценны, а считать, что цена человеческому достоинству — ломаный грош, — последняя низость. И вот она лицом к лицу столкнулась с классическим рабством, откровенным, уродливым, в котором человек не является хозяином своему телу. Тут же все очарование умелого танца рассыпалось прахом в ее глазах, и она стала видеть за красивыми телами, накаченными мышцами, золотыми украшениями боль и унижение. С ума сойти, кто-то из этих мальчишек сейчас удалился с какой-нибудь богатой дамой, чтобы “пообщаться поближе”.
Таня запустила пальцы под проклятые цепочки на голове и больно потянула себя за волосы, заставив сосредоточиться. И тут из зала вышел один из танцоров, высокий, стройный, как они все, в зеленой юбке с расшитым камнями поясом. У него были светлые волосы, которые необычно сочетались с темной кожей, и оттого он живо напомнил Тане о Жослене, художнике и друге, что остался в Илибурге. Танцор что-то достал из кармана, развернул бумажку и отправил в рот маленький кусочек. Таня медленно подошла к нему.
— Привет.
Танцор вздрогнул от испуга, отшатнулся. Он во все глаза уставился на Таню, рот некрасиво скривился.
— Ты говоришь по-илирийски? — он кивнул. — Отлично! Не смотри на меня так, я просто хочу поговорить с нормальным человеком.
— Дхари расскажет обо мне султану? — спросил парень и весь сжался, будто Таня могла его ударить. Очень странное ощущение, ведь она была ниже его на целую голову.
— С чего бы? А что это? — она присмотрелась к его лицу получше. — Что с твоими зубами? Это кровь?
— Кровь? О нет, это чахт. Трава такая, — он замялся, нервно скрутил бумажку и спрятал ее в кармашек.
— Ее нельзя жевать, да? — вздохнула Таня.
— Сиятельный султан запрещает нам. Но чахт дает расслабиться и быть чуточку веселее. Это помогает пережить вечер. Поэтому не говори ничего султану, пожалуйста, — его лицо скривилось. — Я сделаю что угодно в обмен на твое молчание.
Таня бросила на него полный возмущения взгляд. Наркотик, ну замечательно. Лучше бы она никогда не видела ни прекрасного танца, ни того, насколько уродлива его обратная сторона. Во рту появился привкус горечи.
— Как тебя зовут? — жестче, чем хотелось бы, спросила она.
— Алех, — он вновь улыбнулся.
— Как ты с такими зубами обратно пойдешь?
— О, не беспокойся, уже давно существует средство скрыть маленькие… слабости.
Таня провела рукой по волосам. Несчастные мальчишки, проданные в рабство, вынужденные танцевать перед похотливой публикой, а потом заниматься Бурунд знает чем еще. Вино кружило голову и горячило сердце, и Таня не успела хорошо подумать, прежде чем выпалила:
— Сделаешь, что хочу, говоришь?
— Истинно, прекрасная дхари, — Алех растянул губы в улыбке, на этот раз приятной, не вымученной. — Ты красива, и мне очень повезет, если ты выберешь меня.
— О Великая Матерь, — простонала Таня. — Ладно, веди меня… куда вы там ходите.
Комнаты, великодушно выделенные султаном для более близкого общения, располагались недалеко. Алех коротко описал стражникам, что собирается провести время с гостьей султана, и повел ее в одну из них, маленькую, но вполне уютную. Над низкой кроватью, заваленной подушками, висел многослойный воздушный балдахин. В боках пустого графина отражался огонек свечи, рядом стояли два стакана. Алех опустился на кровать, лег в вольготную позу, оперевшись на один локоть. Лоскуты ткани, заменявшие юбку, разметались, открывая взгляду крепкие ноги. Сетка из золотых цепочек и блестящих камней сползла набок, позволяя рассмотреть рельефы крепкого торса. Алех склонил голову и хитро улыбнулся.
— Иди ко мне. Я покажу тебе кое-что незабываемое.
Таня чувствовала, как по венам бежал адреналин. Сердце стучало глухо и быстро от предчувствия не близости, но неприятностей. И остановиться она уже не могла. Таня выглянула в коридор, убедилась, что никого рядом нет, и плотно закрыла дверь. Обернулась, посмотрела на Алеха.
“Интересно, отбором рабов занимается специальная служба, или у самого султана наметан взгляд на красавцев?” — подумала она и уселась на кровать, поджав под себя ноги.
— Скажи, что ты любишь? — пропел Алех, поднимаясь ей навстречу. Он стал плавным и томным, словно перед танцем, а может быть, близость и была для него своего рода танцем. Пальцы коснулись ее щеки, нежно убирая прядь волос.
— Алех, сосредоточься, — попросила Таня, убирая руку от своего лица. Она хмурилась: ей не понравилось, как тело отозвалось на ласку Алеха. — Мне нужно, чтобы ты меня хорошо понял.
— Сделаю все, что в моих силах, госпожа, — он снова улыбнулся.
Таня скривилась. Она ненавидела обращение “госпожа” еще с тех пор, как ее так повадилась называть Росси, то есть вечность назад.
— То, что здесь происходит, — это кошмарно и отвратительно. Не здесь конкретно, — поправилась она, увидев удивление на лице Алеха, — а во дворце. Рабство — это бесчеловечно, и оно не должно существовать ни в одном из миров, — сурово отчеканила она. — Теперь слушай меня. Мы с драконом во дворце всего на пару дней, поэтому действовать нужно быстро. Он очень сильный и временами бешеный, поэтому мы справимся с трудностями, если они будут. Но нужна ваша помощь. Я не знаю ни плана дворца, ни где вы живете. Вы должны собраться, взять вещи и, возможно, все эти побрякушки, чтобы были деньги на первое время, и пойти в условленное место.
Денри проснулся от резкого стука в дверь. Он обнаружил себя в комнате, предназначавшейся Менив, и сама она спала рядом, обнаженная, плотно завернувшись в красную шелковую простынь. Денри точно помнил, что не дождался ее возвращения и ложился один.
Стук повторился, громче, настойчивее. Потирая заспанное лицо, Денри прошел к двери и распахнул ее. На пороге стояли бостанджи во главе с Бахрамом во главе. Выглядел он хмурым: рот сжат в тонкую полоску, его почти не видно в бороде, брови сведены к переносице.
— Доброе утро, Огрес. Султан требует вас к себе.
— Да, мы договаривались, я помню, — Денри потянулся. — Я сейчас приведу себя в порядок, переоденусь. И выпил бы чего-нибудь горячего, если честно. Тогда буду готов к переговорам.
— Ты не понял, — перебил его Бахрам. — Султан не просит. Он требует вас с дхари Менив-Тан к себе. Немедленно. Пойми меня правильно, я не хочу вести вас силой, поэтому прошу собраться побыстрее. И без глупостей.
— Конечно, Бахрам, — обезоруживающе улыбнулся Денри. — Нет причин паниковать, так ведь?
Но по мрачному лицу Бахрама было понятно, что причин предостаточно. Поэтому, едва закрыв дверь, Денри бросился к кровати.
— Менив! Просыпайся.
Таня подняла голову, разлепила заспанные глаза.
— Что вчера случилось с этими танцорами? — спросил Денри, поспешно натягивая одежду.
— Они отказались спасаться, — ответила Менив-Тан. Села в кровати и принялась тереть глаза. Правой рукой она придерживала красную простынь, не позволяя ей спуститься с груди.
— Ну а теперь султан срочно требует нас к себе.
— Зачем? — она все еще не проснулась, была мягкой, нежной, потерянной. Уязвимой. В такие моменты, рано утром или поздней ночью, Менив прятала свои шипы и колючки и становилась почти нормальной женщиной. И с каким бы удовольствием Денри вернулся бы в постель, но противное предчувствие уже поселилось под сердцем и ворочалось там, вызывая неприятный зуд.
— Возможно, это связано с делами в Илибурге. А возможно, — он посмотрел на Менив, — с твоими выходками. Поэтому одевайся быстрее, не будем заставлять Эбейда ждать. И еще. Возьми свою сумку и положи туда письмо от Итари и драконью печать. Дальше от лап Бурунда.
К султану их вели в окружении бостанджи, так, будто они были очень важными гостями. Или преступниками. Бахрам вышагивал впереди, рукой придерживая саблю. Менив постоянно крутила головой, но на их долгом пути никто им так и не встретился. Денри же испытывал дурные предчувствия и легкое раздражение от того, что приятный ужин сменился не очень учтивым утренним приемом.
Стражи распахнули двери, пропуская гостей в тронный зал. Он был таким большим, что султан казался небольшим пятном в его конце. Бостанджи не отступили, так и шли по бокам, то ли защищая гостей, то ли султана — от них. Звук шагов тонул в мягкости ковра. Аль Фатур сидел на троне, обычном деревянном кресле, украшенном резными узорами, и, подперев подбородок кулаком, ждал, пока дракон и его женщина приблизятся. Его одежды были не в пример богаче тех, в которых Таня видела его на ужине, и голову венчал сложно намотанный тюрбан.
— Великий султан аль Фатур! Денри Огрес и Менив-Тан доставлены по вашему указу! — громко отчеканил Бахрам, вытянувшись по струнке. Эбейд махнул рукой, и бостанджи заняли места по обеим сторонам ковра. Денри и Менив остались стоять внизу, у подножия лестницы, что вела к трону султана, вынужденные задирать голову, чтобы посмотреть снизу вверх на властителя, и щуриться от солнца, которое било в мозаичные окна за его спиной.
Аль Фатур взирал на гостей сверху вниз, задумчиво потирал подбородок и ничего не говорил. Сначала его молчание угнетало, а потом начало изматывать: Денри принялся переминаться с ноги на ногу и осматриваться по сторонам, оценивая размах и богатое убранство тронного зала. Слева, в одной из арок, он заметил силуэты нескольких человек. Возможно, еще охранники или какие-нибудь просители, которые ждут своей очереди. Впрочем, другие люди Денри мало интересовали, его больше занимала аудиенция, возможность обсудить будущее сотрудничество, а потом ему хотелось бы сесть в дирижабль и отправиться наконец в Илибург.
— Доброе утро, аль Фатур! — Денри не выдержал и заговорил первым, при этом он отвесил полагающийся поклон, признавая за султаном полную власть.
— Молчать! — гаркнул Бахрам, заставив Таню испуганно вздрогнуть. — Не сметь говорить поперек великого султана.
— Брось, Бахрам, — протянул наконец аль Фатур. — Что ожидать от этих дикарей, если они попрали уже все мыслимые законы?
— Мы только проснулись и пока не успели нарушить ни одного закона. Аль Фатур…
— Для тебя я великий султан, дракон! — резко прервал его Эбейд. Он выпрямился на троне, уперся руками в подлокотники. — Как ты смеешь смотреть мне в глаза и дерзить, когда ночью пытался обокрасть меня?
— Я? Нет, не то, чтобы я не мог, но предпочитаю, чтобы меня все-таки обвиняли за дело, — Денри усмехнулся и посмотрел на Менив, ожидая ее поддержки, а она вся напряглась, как драконий хвост при взлете, замерла и смотрела, почти не мигая, на султана. В голове возникла мерзкая догадка, и затылок похолодел.
— Идите сюда! — султан махнул правой рукой, и тени под аркой зашевелились, вышли на свет, льющийся через витражи высоких стрельчатых окон. Ими оказались молодые мужчины, явно относящиеся ко двору. Они были одеты просто, но дорого, и держались так, будто регулярно гуляли по тронному залу. — Ты узнаешь этих людей?
— Нет, — ответил Денри и был совершенно искренен. — Может, Менив-Тан… Проклятье.
Потому что Менив их знала. Это было очевидно по тому, как выражение ее лица сменилось с оторопелого на удивленное, а потом горестное. Ее глаза не наполнились слезами, и брови не поползли вверх, нет. Она сжала губы, нахмурилась, засверкала голубыми глазами, а уж Денри-то знал, что это значит. И он сложил два и два: и отсутствие Менив в спальне, и визит Бахрама, и присутствие этих молодых мужчин, в которых он никогда бы не узнал вчерашних танцоров, и дурное предчувствие превратилось в мрачную уверенность.
— О нет, ты не разрушишь эти стены, не выберешься отсюда! Ты застрянешь! — воскликнула Менив. Она все прекрасно видела: и как оскалился Денри, и как вытянулись его зрачки, — но остановить обращение было невозможно. Дракон легко и радостно завладевал его телом, и вот Денри зарычал, выгнулся, распрямляя руки. Вскрикнула Менив, но он уже не обращал ни на что внимания. Плотная одежда разлеталась кусками под напором звериных мышц, лицо превратилось в морду, и драконий нос уловил сотни запахов, недоступных для человека. Тело стало большим и мощным, в нем бурлила жизнь и сила, которую трудно было сдерживать. Денри ликовал. О, какое блаженство было вернуться в драконий облик! Он огляделся. Зрение изменилось: пропали некоторые краски, но они ему были и ни к чему. Зато Денри теперь видел четко и далеко, как не смог бы ни один человек, от его звериного внимания не ускользало ни одно, даже самое слабое движение.
Закричали люди. Их голоса набатом звучали в чувствительных ушах. Кто-то дернулся справа. Денри зарычал, мотнул головой. Один из бостанджи перехватил Менив-Тан поперек тела, словно любовницу во время ссоры. Менив, его умная девочка, все поняла правильно. Она резко присела, воспользовавшись замешательством стражника, а Денри со всего размаха смел человечка лапой. Менив перекатилась через голову, отпрыгнула за его крыло, оказавшись в безопасности.
Денри повернул морду к стражникам, растянул губы, демонстрируя острые клыки. Храбрые человечки жались друг к другу, выставив мечи, защищая своего государя, который прятался где-то за троном, а может, и вообще покинул зал — дракону до него не было дела. Денри зарычал во всю силу могучих легких, и мощный поток зловонного воздуха сбил людей с ног. Сзади раздался звон: кто-то ударил его по хвосту, и металл отскочил от чешуи. Денри развернулся, сметая хвостом все, что попадалось на пути, и Менив ловко увернулась от удара. Храбрые человечки поднимались, утирали кровь, хватали с пола свои железки. Радость и ярость плескались в драконьей крови. Денри разинул пасть и дохнул огнем на стражников, что были у двери, и пламя вырвалось из тронного зала, прокатилось по коридорам, уничтожая ковры, цветы и картины. Людей.
— Бегите! Бросайте мечи и бегите, Матерь вас раздери! Он убьет вас!
Высокий голосок с надрывом принадлежал Менив. О, он узнал бы его из тысячи. Снова спасает людишек. Как же это раздражало. Денри ловко повернулся: огромный тронный зал был в самый раз для дракона, — и приготовился жечь и пожирать.
— Бегите прочь! Я уведу его! — снова Менив. Выскочила вперед, стоит, раскинув руки, будто защищая дракона от людей. Или наоборот. С ужасом глядя на него, стражники побросали оружие и побежали прочь, туда, где стоял трон. Денри коротко рыкнул, молниеносно вытянул шею и клацнул зубами за плечо одного из бостанджи. Он взревел от страха и боли, из рваной раны хлестала кровь на дорогие ковры султана. Красное на красном. Денри наблюдал за беглецами, склонив голову, и из пасти его свисала рука в дорогом вышитом рукаве.
— Ты что творишь! А ну брось! Фу, фу, гадость!
Денри резко повернул голову. Опять она. Кричала, шлепала его по шее, словно теленка. Дракон зарычал, забрызгав девчонку слюной и чужой кровью, заставив кашлять от дыма. Сказала бы спасибо, что жива.
— Ты не пролезешь в дверь. Не сломаешь стены, они очень крепкие. Возвращайся, Денри, — Менив протянула к нему руки в пятнах крови и кашляла, кашляла. — Обращайся, нам надо спасаться.
Он оглянулся на маленький проем в толстых стенах, как раз для людей, но не дракона. Снова возник человеческий разум, сильный и хрупкий. Снова начал загонять дракона в темные подвалы сознания, пытаясь вернуть контроль над телом. Что ж, дракон уполз, как это делал всегда, он знал, что однажды настанет и его час, и он попытается завладеть этим разумом безраздельно. А пока дракон стал сжиматься, возвращая себе человеческий вид, и остался в одних дретовых шортах, которые растягивались в сетку и возвращались в нормальную форму при обращениях. Остальная одежда осталась лоскутами на полу.
— Кажется, нам пора, — сказал Денри и растянул губы, испачканные чужой кровью. Таня посмотрела на него как-то странно, но схватила за руку и потащила прочь из зала.
Навстречу им бежали еще стражники. На этот раз это были не просто бостанджи султана, а облаченные в легкие доспехи воины. В руках они держали мечи, глефы и арбалеты.
— Сюда! — Менив дернула Денри в ответвление коридора, и Денри бежал рядом, наслаждаясь адреналином, что жег вены.
— Они здесь! — стражник вскинул арбалет, нажал на спусковой крючок.
Болт с убийственной скоростью пролетел мимо и выбил крошку из стены.
— Направо, — Денри потащил Менив, что замерла, как статуя — прекрасная мишень для следующего болта. Он бежал, и голые ноги скользили по коридорной плитке. Сердце стучало от волнительной смеси упоения и страха, волоски на спине встали дыбом: он готовился в любой момент почувствовать, как острие вспарывает его тело между лопаток.
Развилка. Денри оглянулся, чтобы увидеть, как из-за угла показались стражники. Один снова поднял арбалет, выстрелил быстро, почти не целясь. Денри толкнул Менив в стену, навалился всем весом, спасая от болта. На мгновение встретился с ней глазами и увидел в них леденящий страх, и тут же ощущение собственной силы и превосходства подарило ему новый прилив сил. Какое удовольствие! Она никогда так не смотрела на него, как на последнюю надежду.
— Выберемся, — крикнул Денри и бросился в левый коридор, наугад, просто потому, что он был ближе. Менив задерживала его, то и дело толкая случайные двери. За ними находились комнаты, залы, кабинеты — замкнутые пространства, в которых они оказались бы зажаты в угол.
Впереди показались стражники с глефами, неугомонный мужчина с арбалетом за их спинами снова заряжал свое оружие. А между ними, посреди прямого коридора, Денри и Менив.
“Вот и попались”, — мелькнула мысль у Денри, и тут же он с яростью отбросил ее.
Дежурный по станции чихнул и плотнее закутался в куртку. Зима в том году выдалась теплой и снежной, но от стояния на одном месте все равно коченели ноги, а по телу разбегались мурашки и поднимали волосы дыбом. Дежурный с раздражением посмотрел на большие часы с чугунными цифрами и вздохнул: время еще не пришло, и даже не рассердишься на дирижабль, что опаздывает. Не на кого сердиться, кроме как на себя да на погоду, а ни на себе, ни на ней злость не сорвешь. С низкого серого неба снег валил настолько обильно, что не мудрено опоздать, тогда дежурному придется стоять еще дольше, и мысль об этом приносила почти физическое страдание.
Но вот на фоне серых облаков показалась далекая точка. Может, птица, хотя они умные и по такой погоде не летают. Только людям дома не сидится, и кажется им, что их смешные дела важнее и пурги, и холода, и смерти. А может, это дракон? Поговаривали, что вот-вот должен прилететь новый на подмогу Мангону. Слухи звучали разумно, но оставались только слухами. А может, было бы и лучше, если б прилетел кто-нибудь. Дежурный по станции жил аккурат за стеной вместе со своей семьей, и уже подустал от постоянного противостояния полиции и мятежников, которые ушли в подполье, но продолжали доставлять неприятности, словно вши в волосах: мелочь, а неприятно. Может, и лучше было бы, если б стало, как раньше. Да, драконам было плевать на жизнь простых людей, но хоть по улицам без оглядки ходить можно было.
Точка тем временем все росла, приобретая форму шара с кабиной внизу. Вот шар чуть подкорректировал курс, повернулся в пол-оборота, и стало совершенно ясно, что это и не шар вовсе, а долгожданный дирижабль, вытянутый, как дыня, медлительный и величавый. Дежурный по станции оживился, предвкушая скорый отдых и тепло своей каморки, и дернул за сигнальный трос. Вокзал огласил пронзительный гудок, сообщивший помощникам, что пора встречать дирижабль. Через пятнадцать минут он начал снижение, и сквозь завывание ветра дежурный услышал стрекотание твераневых двигателей, сначала громкое, а потом все тише и тише. Дирижабль, словно надувная игрушка великана, со стуком опустился на взлетную полосу вокзала, затормозил, и помощники побежали сквозь пургу его ловить и привязывать к мачте. Позже его уведут в ангар для обследования и наполнения камер газом, но пока нужно было встретить гостей, достаточно обеспеченных, чтобы путешествовать по воздуху, пытаясь стать подобными птицам. Или драконам.
Дежурный подвез к гондоле невысокий трап. Толстая металлическая дверь распахнулась, и на Межурский вокзал Илибурга высыпали пассажиры. Каждого дежурный встречал с улыбкой, которая будто примерзла к его лицу.
— Добрый день, добро пожаловать в Илибург. Добрый день, дэстор, добро пожаловать в Илибург. Славного дня. Добрый день, тэсса, добро пожаловать в Илибург…
Молодая яркая парочка вышла из гондолы вместе со всеми. У невысокой девушки из-под авиаторной шапки торчали две белые косы, а юноша выбрался на мороз вообще без головного убора, и его рыжая шевелюра мгновенно покрылась белыми хлопьями снега.
— Брррр, ну и холод, — сказал Денри, потирая плечи.
— Разве ж это холод? — улыбаясь, спросила Таня. — Вот в Норильске — холод, а это…
— Ты чего жмуришься, как кошка? — недовольно спросил он, ткнув подругу в бок. — Еще скажи, что тебе нравится.
— Оказывается, я так скучала по снегу, Денри, — ответила она, подставляя лицо крупным хлопьям. — Давай елку нарядим в комнате?
— Елку в платье? Это еще зачем?
— Игрушками же, глупый, — рассмеялась Таня и медленно, хромая, принялась спускаться по ступеням трапа.
— Ну же, не задерживайте людей, — прикрикнул на Денри мужчина и ткнул его в спину набалдашником трости.
— Можно подумать, вы опоздаете околеть, — пробурчал тот, спускаясь вслед за Таней. — Менив, нужно найти экипаж. Срочно!
На вокзале было пустынно в этот час, и шаги гулко раздавались в большом зале ожидания, сквозь высокий стеклянный купол которого лился жидкий серый свет. Металлические скамьи пустовали, лишь в самом дальнем углу на одной из них съежился человек, одетый в черное. Еще минута, и зал наполнится голосами пассажиров дирижабля, но Таня спешила покинуть вокзал до этого момента, будто хотела запомнить его таким: пустым, гулким, фантастическим и немного жутким. Она вышла на улицу через высокие двери и огляделась. Вокзальная площадь тонула в густом тумане, с низкого неба падали редкие крупные снежинки и запутывались в его клочьях. Экипажей на стоянке не было, зато обнаружилось целых три тверамобиля. За проезд до небоскребов водитель запросил десять агортов.
— Менив, ты видела эти изобретения? — восторженно спросил Денри, поглаживая черный лакированный бок машины.
— Ага, — рассеянно ответила Таня.
— Почему ты не рассказывала о них? Повозка без животных. Это же гениально!
— Вы по делу или просто поглазеть на небоскребы драконов? — спросил водитель, когда пассажиры устроились на заднем сидении. Оно оказалось довольно жестким, словно под кожаной обивкой скрывалось только деревянное основание.
— По делу, — коротко ответила Таня.
Она приникла к окну, вглядываясь в городской пейзаж, страшась и желая увидеть знакомые места. Машина въехала в Западные ворота города и медленно катила по незнакомым улицам, но потом впереди показался мост, от одного вида которого у Тани замерло сердце. Въезжающих на мост встречали львы с курчавыми гривами, они замерли в камне, поднявшись на задние лапы и удерживая в передних герб со стоящих друг к другу спиной человеком и драконом — герб Илибурга. Эти львы были Тане знакомы, она видела их пять лет назад. Тогда они выступали из темноты каменными чудовищами, а теперь, в свете дня, выглядели милыми и даже немного несчастными с их поднятыми домиком выпуклыми бровями. У одного из львов щит так и остался отломанным после восстания, и казалось, что зверь искренне горюет по нему. Интересно, а двор под мостом все еще существует? Возглавляет ли его по-прежнему Гардад и сбегает ли из дома сумасшедший барон Трошер?
Таня едва заметно дрожала. Она уже немного пришла в себя, но стоило ей полчаса назад войти в комнату, как она рухнула прямо на пол, проигнорировав диван, перехватила себя за живот и принялась глубоко дышать, пытаясь успокоиться. С ней уже случались панические атаки, начались они давным-давно, в комнате в гостинице “Черный дракон”, когда Таня поверила, что ее друзей не спасти. И с тех пор в самых сложных ситуациях тело взяло дурную привычку замирать, затапливая разум отчаянием, будто на пороге самой смерти. На этот раз Тане удалось справиться с собой, она смогла забраться на диван и теперь судорожно сжимала в руках чашку с травяным чаем, согревая одеревеневшие пальцы. Помогало слабо. Она снова и снова вызывала в памяти уставшее лицо Мангона, его взгляд и сжатый металлический кулак. Что с ним случилось? О чем его мысли? Может быть, он ее ненавидит? Таня отставила чашку, боясь ее разбить, вскочила с дивана и принялась ходить по комнате, пытаясь успокоиться. Какую ошибку она совершила! Не нужно было возвращаться, пусть бы все оставалось, как есть. Она бы постигала мудрость драконов, а Мангон спокойно правил Илибургом, они оба забыли бы прошлое и были вполне счастливы. Но поздно, она явилась, всполошила всех и теперь должна встретиться лицом к лицу со страхами.
Скрипнула дверь.
— Денри, слава Матери! Давай скорее уйдем отсюда, — взмолилась Таня, но когда обернулась, друга она не увидела. Вместо него на пороге стоял Мангон.
— Денри великодушно разрешил поговорить с Менив-Тан, — сказал он и аккуратно прикрыл дверь.
Таня громко выдохнула, не в силах сдвинуться с места. Противоречивые чувства всей силой обрушились на нее: страх, смущение, радость и отзвуки былой боли, — все смешалось и выбивало почву из-под ног. А Мангон стоял перед ней, высокий, статный в своем белом камзоле с красной, словно рана от меча, перевязью. Черные волосы не падали на глаза и щеки, как Таня помнила, а были уложены в аккуратную прическу, зализаны какой-то блестящей в свете ламп гадостью.
— Кто ты? — спросил у нее Мангон тоном настолько холодным, что он мог бы посоперничать с морозами Мурманска.
— Что?
— Ты выглядишь, как Татана. У тебя ее голос, но ты говоришь на чистом драконьем. У тебя светлые волосы, но длинные и в косах, как ей не нравится. Ты жива, а она… мертва, — последнее слово Мангон буквально выплюнул. Таня была уверена, что он споткнется на нем, замолкнет, но Адриан был слишком отважен, чтобы бояться каких-то там слов. Он оставался почти спокойным.
— Я жива, Адриан, — проговорила Таня и развела руки, будто позволяя рассмотреть себя получше.
— Это невозможно.
— Я бы хотела, чтобы все было по-другому, — тихо сказала она, и Мангон шумно втянул воздух, потер лоб. Ледяная маска таяла, обнажая гримасу страдания. Он знал эти слова, более того, это была его собственная фраза, которую он не раз говорил Татане, искренне жалея, что втянул ее в ритуал человечности, обрек на смерть. И вот эта девушка с лицом Татаны стояла, смотрела на него так, будто ждала чего-то, и явно знала все-все, и была самой Татаной. Некоторое время Мангон молчал, отвернувшись и рассматривая стену, а когда повернулся, оказалось, что его трясло.
— Я был уверен, что убил тебя, понимаешь?! — прорычал он сквозь сжатые зубы. — Я ненавидел себя каждую бурундову минуту эти пять лет! Я мечтал умереть вместо тебя, лишь бы ты продолжала жить!
Таня смотрела на него широко распахнутыми глазами. Она со своими-то чувствами не справлялась, а мощный поток его боли окончательно сбивал с ног, и она отступила, присев на подоконник.
— Я очнулся в храме без тебя и с бурундовой человечностью. Что я мог подумать? Только что убил тебя! Отдал своими руками… Ей. Я сходил с ума, не находил места. А ты… Жива! Почему?
— Великая Матерь, — только и могла проговорить Таня. — Это была ее воля.
— Она должна была забрать тебя! — он обличающе показал на нее пальцем.
— Забрала. Но не убила.
Они замолчали, Таня испуганно, Мангон в гневе. Он смотрел на нее красными бешеными глазами, и его рука дрожала, а вторая висела вдоль тела.
— Твоя кисть, — наконец сказала Таня. — Что с ней?
Мангон посмотрел на руку, будто впервые видел ее.
— Кейбл, — коротко ответил он. — Отгрыз в бою.
— Какой ужас…
— Только не надо жалости. Тебе не хватило ее, чтобы прислать хотя бы весточку оттуда, где бы ты ни была!
— Попав сюда, несколько месяцев я боролась за свою жизнь, когда все вокруг готовили меня к смерти. Ты сам отвез меня в храм Аррон. А теперь я виновата? — с горечью воскликнула Таня. — Как это у тебя получается?
— Я не хотел этого всего, ты же знаешь, — проговорил Мангон, и его лицо исказилось, будто от приступа зубной боли.
— Знаю. Я тоже не хотела. И возвращаться тоже. Но Великая Матерь смеется, глядя на меня и мои желания.
Адриан снова замолчал, и тишина показалась Тане почти одушевленной, тяжелой, наполненной призраками прошлого, невысказанными словами, нерастраченной болью.
— Я жила с драконами все это время, — тихо сказала она, не в силах выносить молчания. — Меня им отдала Матерь, и Итари сказала, что я никогда больше не вернусь. Никогда не увижу… тебя. И я предпочла больше об этом не вспоминать.
— И ты все это время не думала обо мне?
Таня покачала головой, справляясь с рвущимся рыданием: чувства стали совсем невыносимыми и требовали выхода.
— Думала. Постоянно думала, Адриан, — она подняла на него полный слез взгляд. Образ Мангона дрожал и размывался.
— Татана… — проговорил он, и шагнул к ней, и Таня прильнула к его груди, как мечтала, ощутила забытый запах шалфея и кардамона и прикосновение горячей ладони. — Ты настоящая, не может быть. Ты правда вернулась.
Мангон гладил ее по волосам, и Таня плакала, позволяя слезам смыть все невыразимые чувства, которые рвали ее, словно дикие звери.
— Все так изменилось, Татана, — говорил Мангон негромко, и голос обволакивал, ласкал. — Так сильно и безвозвратно. Ты теперь рядом с Денри… Он кажется хорошим парнем.