Спасатели разбитых сердец

Глава 1. Княжна на выданье

Книга посвящается моему отцу Михаилу Мстиславовичу Боровскому. Он вырос в таежной деревне и на всю жизнь сохранил любовь к охоте. Мой дорогой отец с раннего детства привил мне любовь к чтению, а его рассказы о природе и охоте повлияли на формирование нелианской расы и нашли отражение в других моих авторских сериях.

1962 год, СССР, деревня Котомкино за пределами Московской области

Зинаида Метелкина

Кто ест мороженое зимой? Охочая до вкусного лакомства детвора и взрослые чудаки, которым мало царящей вокруг холодрыги. А еще Зинаида Метелкина, как говорили в стародавние времена, девица на выданье двадцати двух лет от роду, с пышными формами, белокурыми кудряшками и румяными на морозе щеками. И почему, спрашивается? Да все потому, что с малых лет привыкла заедать горести сладостями.

Постоянная тоска одиночества, которую сопровождало истязающее душу чувство, будто я чужая в родной семье, – вот какие у меня были спутники в детстве, не считая разряженных в пышные платья с бантами говорящих кукол и потрепанных до залысин плюшевых зверят. Пока мама была жива, она дарила мне свою любовь, но я тогда была совсем малюткой, а потому сейчас уже плохо помню те счастливые, беззаботные дни. С годами узнала, что ее здоровье подорвали измены отца. Тот занимал большую должность – директора кондитерской фабрики, так что конфет, шоколада и помадок с расписными пряниками у нас дома всегда было завались. А уж по праздникам или в дни приема гостей столы прямо-таки ломились от деликатесов, среди которых встречались заграничные подарки.

Немногие труженики огромной страны могли хотя бы увидать такую роскошь, а тем более попробовать. Но, как известно с древних времен, счастье не купить – ни за пачку денег, ни за ведро черной икры. А его в нашей просторной квартире в четыре комнаты с высокими потолками и паркетными полами надолго не заводилось. Для меня были отдушиной дни, когда из деревни приезжала бабушка, всегда добрая и ласковая, в отличие от грубой и вечно сердитой няньки, которую отец ко мне приставил, как тюремного надзирателя. Я только и слышала от нее: туда не ходи, это брать нельзя, с теми детьми не играй, они тебе не ровня.

Отец вел себя заносчиво, как дореволюционный барин. Соседи не решались просто так с ним заговорить, встретившись у подъезда. К нему можно было обратиться по исключительно важному вопросу, а не обсудить последние новости в мировой политике или похвастаться новым воротником на зимнем пальто.

Я для него была все равно что наследница благородного рода, которой не пристало дружить с челядью и бегать по лужам. Но только если господа дворяне хотя бы на публике соблюдали правила приличия, то мой непутевый папаша превратил квартиру в дом терпимости, временное пристанище для не обремененного высокими моральными ценностями бабья. Любовницы у него появлялись и исчезали так быстро, что я не всегда успевала запоминать их имена. Все, как одна, приходили под нашу крышу в надежде отхватить кусок посочней, главным призом в лотерее значилась, конечно же, московская прописка. И каждая из них улетала со свистом, как самая обыкновенная панельная не многоэтажка, а ночная бабочка, когда начинала требовать слишком много и давить уже далеко не юному любовнику на нервы, про которые сам отец говорил, что они у него подобны струнам драгоценной старинной скрипки и нуждаются в особо щепетильном уходе.

Себя он беззастенчиво называл человеком высокой и тонкой душевной организации, при том что снаружи был низок и толст. Но, как часто бывает, промотав и спустив ни за грош молодость и зрелость, он под старость после тяжелой болезни, посадившей его в инвалидную коляску, оказался бы совсем никому не нужен, если бы единственная дочь затаила обиду. Не скрою, это было нелегко, но я нашла в себе силы простить родного человека и не бросить на попечение ворчливой престарелой сиделки, как он меня бросал на произвол злобной няньки. Молодые и красивые “бабочки” разом куда-то упорхнули, закрыли двери рестораны и курорты, а все те соседи, что прежде раскланивались и величали по имени-отчеству, теперь в голос хихикали за спиной, мол, догулялся старый мухомор и шляпка отсохла.

Из-за колких насмешек отец почти перестал появляться на улице, несмотря на то, что лечащий врач настаивал на ежедневных прогулках в парке и твердил о пользе свежего воздуха. Мне приходилось уговорами вытаскивать его из квартиры и самой за него густо краснеть. Везти его в инвалидной коляске по двору и выслушивать гадости из уст лавочных сплетниц и любителей стучать костяшками домино под крепкое словцо.

Отец повторял, что умрет без возможности поговорить с той, кто выслушает его жалобы на судьбу и не осудит хотя бы вслух. Умолял меня в отъезде звонить ему по возможности каждый день, и вот я, приехав на съемки фильма в маленькую деревушку за много километров от Москвы, первым делом поспешила исполнить его просьбу. Закинула свои вещи в предоставленный нам с подругой дом и потопала по заснеженной дороге к колхозной сторожке, где был телефон общественного пользования.

Узнав о том, что должна приехать съемочная группа, дельцы из ближайшего города пригнали лавку на колесах. Чего там только не было по взвинченным раза в три ценам! Я взяла эскимо и встала в конец очереди к телефону.

Деревенские на меня косились и оглядывались, как на известную артистку. Во взгляде одних читалась зависть, другие смотрели с осуждением, третьи подсчитывали собственную выгоду от участия в массовке за плату. Четвертых было меньше, и смотрели они проще остальных, беззлобно, но как на редкого зверька, какого не видали отродясь.

Глава 2. Ученый Филин и Товарищ Селедка

Главной достопримечательностью дома Ивана Федосеевича служила красивая русская печка. Большая комната, где она стояла, занимала почти весь этаж, не считая уютной кухоньки и квадратной прихожей. Мансарда была поделена на три маленькие комнаты.

Войдя в дом, я сняла пальто и повесила на крючок вешалки в прихожей. Сверху пристроила модную теплую шляпку, обшитую шелковой лентой, и шарф крупной вязки. Осталась в зеленом свитере и шерстяной юбке. Сняла сапожки и поспешила к своему чемодану, который оставила у платяного шкафа. Вместо привычных мне узорных ковров на паркетных полах в этом доме повсюду были расстелены тонкие полосатые половики – застиранные до дыр и ничуть не задерживающие тепло. Под ними прятались скрипучие рассохшиеся доски, и кое-где даже торчали гвозди. Об этих маленьких опасностях Иван Федосеевич отдельно нас предупредил при заселении. Сказал, мол, постоянно забивает гвозди на место, а они, этакие негодники, снова вылезают на свет.

Тоня, она же Антонина Криворучко, моя ровесница и лучшая подруга, хлопотала на кухне. Вопреки ворчанию пожилого хозяина, молодежь устраивала не беспорядок, а в точности до наоборот. С нашим появлением в доме все засияло. Видавшая всякие разные времена, от хороших до плохих, избенка словно и сама помолодела лет на двадцать. С первого взгляда казавшиеся невыводимыми пятна от сажи на печке исчезли или стали почти незаметными. Мне не терпелось внести и свой трудовой вклад, помочь подруге с уборкой. Но сперва надо было разобрать чемодан, хотя бы достать оттуда тапочки. Очень холодно было в одних чулках стоять на дощатом полу, прикрытом драной тряпкой.

Тоня выглянула из кухни, услышав, что я пришла. Расклешенное коричневое платье в клетку ей очень шло, обтягивало стройную талию и не подчеркивало узкие бедра. Подруга сияла жизнерадостной улыбкой, в ее некрупных карих глазах плясали озорные искорки. Каштановые волосы были заколоты в тугой пучок.

– Зин, что случилось? На тебе просто лица нет, – ее улыбка померкла и во взгляде появилось беспокойство.

– Да ничего страшного. Дела житейские. Волноваться не о чем, – я отвела глаза, как будто в чем-то провинилась и ото всех скрывала свой постыдный проступок.

Положила чемодан на пол и попыталась его открыть. Тоня подошла и помогла мне справиться с замочками. Пальцы у меня были как замерзшие и плохо слушались.

– Отец снова тебя расстроил? – участливо спросила подруга. – Замучил придирками и скучными нотациями?

– Нет, дело не в нем, – со второй попытки я добралась до провалившихся на самый низ тапочек. – У папы все хорошо, не считая того, что соседи сверху по ночам двигают табуретку, а молодая семья за стенкой купила своему младшенькому барабан. Папа пожаловался на стук и грохот.

– В таком возрасте людей нервирует каждая ерунда. Они готовы сетовать на все подряд, – Тоня открыла шкаф, который для нас освободил Иван Федосеевич, и пробежалась пальцами по плечикам свободных вешалок. – Страшно представить, Зинуль, неужели и мы на пенсии станем недовольными ворчуньями. Будем сидеть на лавочке, бубнить себе под нос и друг дружке жаловаться на молодых соседей.

– А мы дадим себе слово не стареть душой, – я вытащила нарядное красное платье в белый горошек и надела его на вешалку. – Запишем в дневнике, чтобы не забыть его сдержать, когда придет время отправляться за пенсионным удостоверением. Бодрость духа – самое главное в жизни.

– По тебе и сейчас этого не скажешь, – подруга стала мне помогать с разборкой чемодана, хотя я совсем не просила ее об этом. – Признавайся, что стряслось. Не хотела такого говорить, знаю, как тебе неприятно о нем слышать, но ты выглядишь так, будто снова встретила его с другой. Ведь этого не может быть! Только не здесь, в деревенской глуши.

– Да, Тонь, ты почти угадала, – тяжко вздохнула я, крутя в руках вешалку с платьем, достойным торжественного танцевального вечера.

И когда я в последний раз была на танцах? Наверное, с ним и ходила. Точно, с другими кавалерами дело у нас не заходило дальше кино, и к танцам у меня начисто пропал интерес, не считая репетиций.

– Во дает! – в сердцах воскликнула подруга. – И чего его мотает, дурака, по всей стране, по ее самым неприметным закоулкам?

– Я сказала “почти”, – мне пришлось обратить ее внимание на маленький словесный нюанс. – Нет, Петька сюда не приехал. Баба Груша мне всю душу разбередила песней своей противной. Прямо тошнить меня начинает от этой песни, как вспомню слова.

– “На муромской дорожке”? Я слышала из кухни, как баба Груша пела под окном. Не нравится – да и забудь, и песню, и подлеца неверного, – Тоня взяла у меня платье и сама повесила в шкаф. – Я вот что скажу, Зин, – она заглянула мне в глаза и подарила свою “фирменную” жизнерадостную улыбку. – Давно тебе пора выкинуть его из головы. Так, чтобы раз и навсегда, и больше не вспоминать о нем при каждом подозрительном слове.

– Так я и сделаю. Забуду о Петьке и перестану по нему тосковать, – я вытащила из чемодана еще пару платьев и разместила в шкафу.

Зачем столько притащила? По привычке набила чемодан так, что еле закрывался.

– А мне он с первого взгляда не понравился, – напомнила Тоня. – Стоило посмотреть на фотографию, и я поняла, что за фрукт. Уж слишком красивый и разодетый. Сразу видно – обыкновенный пижон и зазнайка. Из таких чаще всего получаются бабники. Вот мой Филька – другой коленкор. Его ни спортсменом, ни стилягой не назвать, с какой стороны ни посмотри, даже бы если глядеть через городское шоссе и с другого конца улицы. Красоту его тоже… увидеть надо, и желательно вблизи. Ну и пусть он неприметный, зато надежный. Я очень хочу в это верить… – подруга чуть не всплакнула и потерла глаза, наполнившиеся соленой влагой, – что товарищ Фатеев меня не бросит и не женится на другой.

Глава 3. В поисках потерянного времени

Неделей раньше по земному исчислению.

Галактика Радуга Жизни, убежище космических пиратов на заброшенном руднике в поясе астероидов Шерендокской Туманности.

Киарен Текку

Я лежал на продавленной скрипучей койке в полутемной норе, выдолбленной в рудоносной породе и освещенной мерцающей искрой точечного светильника – издыхающего и доживающего последние дни.

Читал книгу о приключениях торговца оружием. Подарочное бумажное издание алверийской типографии. Книге стукнуло лет сто, не меньше. Страницы пожелтели и местами затерлись, а переплет разлохматился, словно ландрийский криворыл перед сезонной линькой. Без способности ночного зрения, думаю, я бы ни строчки не смог разобрать в пульсирующей мгле. Не скажу, что процесс чтения доставлял мне удовольствие, как истинному книголюбу, просто надо было чем-нибудь себя занять, убить время, чтобы не мучиться от бездействия. Кроме времени, увы, мне было некого убивать…

Усиление общегалактических мер безопасности, дополнительные наряды космических патрулей – все это привело к тому, что наша банда пряталась на краю галактики, в никому не интересном для исследования месте, откуда много лет назад выгребли последние запасы ценных ископаемых. Прирожденный охотник не должен сидеть в клетке, но меня туда загнали не самые лучшие обстоятельства жизни, и чтобы не потерять ее насовсем, я был вынужден мириться со своим унизительным положением. Скрипя острыми зубами и усилием воли сокращая поле восприятия энергии, показывающее импульсы “условно несъедобной” добычи, вновь и вновь уползать в тесную и холодную нору.

Герой старой книги прошел опасный, но удачный путь от помощника мелкого криминального дельца до главы космопортовой мафии. Вектор моей судьбы двигался в обратном направлении, и мне начисто отсекли любую возможность его изменить, чтобы вновь устремиться к заветной вершине. Я потерял абсолютно все: власть и влияние, успешный бизнес… Лишился даже гражданства родной планеты. Вместе с выжженной из костной ткани учетной меткой нелианского государства исчезла сама личность Киарена Текку, прославленного гения-изобретателя, выдающегося специалиста в сфере высоких технологий, основателя и владельца известного на всю галактику роботостроительного завода.

Тридцать лет под светом Мелмены, нашей жизнетворной звезды, я потратил на то, чтобы стать кем-то большим и значимым, чем простой житель Нелии. Построил свою маленькую, но прочную империю, которая постепенно разрасталась, расширяя влияние в пределах родной атмосферы и за сотни световых лет от нее. Дружба с единственным сыном верховного правителя могла бы помочь мне пройти в парламент.

Я мог бы… все в рамках своих желаний. А они у меня разумные и не безграничные, далекие от замашек на мировое господство. В галактическом масштабе для счастья мне требовалось совсем немного. Процветание бизнеса, роскошное жилье, охотничьи угодья в несколько необитаемых островов, любовь красивой женщины. И у меня было все вышеназванное, за исключением одного пункта в данном списке – любви. К сожалению, об этом узнал, когда уже стало слишком поздно и я ничего не мог исправить.

Танира Денери. Я выбрал в спутницы жизни не ту женщину… Ошибся… Влюбился, как инопланетный придурок, начитавшийся глупых романтических историй.

Я мог подарить ей абсолютно все, чего бы только она ни захотела. Мог исполнить любую ее мечту. Обеспечить роскошную жизнь, недоступную простым нелианцам и официально запрещенную, если верить законам, в которых при наличии достаточно развитого интеллекта и полезных связей в обществе всегда можно найти лазейку. Я хотел сложить к ногам Таниры все сокровища вселенной, изъятые у пиратов и контрабандистов, а ей оказались не нужны мои щедрые дары. Она предала мою любовь и отвергла мою верность.

Мы с друзьями: военным Лэйданом и принцем Итриром были не прочь развлечься охотой на галактических преступников. Заманивали пиратов, контрабандистов и наемных убийц в хитроумно расставленные ловушки, обещая им выгодные условия. Те наивно думали, что закрытая для туристических маршрутов и неподконтрольная службе космических патрулей планета может стать для них лучшим местом для незаконных сделок и хранения ценных товаров для черного рынка. Они прилетали на Нелию и становились нашими жертвами. Остров Подбитых Кораблей приходилось регулярно чистить при помощи роботов. Убирать остатки недоеденной или невкусной добычи и отправлять груды металлолома на переплавку. Каждый новый пират не должен был заметить ничего подозрительного, прежде чем… “не станет слишком поздно”.

Почему, прокручивая в разуме эту фразу, я думаю о собственной трагедии? Наверное, потому, что никогда не смогу по-настоящему смириться с тем, что я стал рабом предводителя галактической мафии и вынужден подчиняться существу, которым в прежние лучшие времена не отказался бы утолить свой голод.

Танира не просто предала меня, бросила, ушла к другому мужчине. Она сдала всех нас, охотников Клана Голодных Теней. Сбежала с живой добычей, которую я подарил ей на съедение, и пожаловалась председателю правления галактического содружества Стэлсу на наше, по ее словам, недостойное для нормальных нелианцев поведение. Поступила как глупый человеческий детеныш… Недаром же она выбрала себе в пару мужчину с далекой планеты Земля.

Откуда мне было знать, что люди ей окажутся “близки по духу”. Видите ли, Танира влюбилась в Петра Воронцова: коммуниста, студента… чего-то там еще… Обеспечила сохранность его никчемной шкуры вместе с плотью и костями. Улетела с ним на курортную планету Эелькадо и стала его женой.

Глава 4. Живой подарок

Я не стал тащить на корабль матрас и шампуни, а оружие и кибернетический бронированный скафандр Ларент не выделил уволенному изгнаннику. Я ушел в том, что на мне было надето, ничего не взяв с собой.

Приближаясь к стоянке космических кораблей, я почувствовал, что в поле восприятия энергии отразились импульсы такарской красотки по имени Делори. С этой девушкой меня связывали странные отношения. Ни к чему не обязывающие, но настолько прочные, что я не мог представить своей жизни без наших встреч. Профессиональная воровка и мошенница скрашивала мое унылое существование вдали от славы и роскоши. Она была тем единственным (не считая свежего мяса) катализатором, который дарил мне прилив энергии и не позволял отказаться от продолжения борьбы за выживание. Да, я знал, что вокруг нее постоянно вертятся другие мужчины. Уходят, возвращаются, одни сменяют других, и так продолжается изо дня в день и из года в год. Я не любил Делори настолько сильно и безрассудно, как предательницу Таниру, но не хотел ее потерять. В некотором роде я даже боялся окончательной разлуки. Понимал, что без ее редких визитов останусь совсем один в холодной бескрайней вселенной.

Выйдя на стоянку, я увидел Делори. Наверное, эксперименты Стэлса все же отразились на моем рассудке. В дни, когда власть на Нелии принадлежала Клану Голодных Теней, я бы не смог назвать привлекательной женщину чужой расы с темно-синей кожей, фиолетовыми вьющимися волосами и длинным гибким хвостом. Делори вышла из маленького дамского корабля белого цвета. Все ее тело, кроме головы, с которой был заранее снят шлем, плотно обтягивал серебристый скафандр, на дружелюбно виляющем хвосте образовались тонкие складки. Волосы моя любовница собрала в тугой пучок.

Меня не удивил ее визит, я давно ждал нашей новой встречи, но то, что… точнее, кого Делори привезла с собой… Не ожидал, что азартная любительница приключений решит завести домашнего зверька. Или она прихватила лимерийскую крысу для меня в качестве угощения?

Золотистая в черную полоску самка заметалась в клетке-переноске. Не все животные на меня реагировали паническим испугом, но некоторые из них на интуитивном уровне чуяли опасность.

– С днем рождения, Киарен! – такарка интенсивнее завиляла хвостом, обнажая в радостной улыбке ровные белые зубы. – Я спешила на праздник. Боялась опоздать. Но, как вижу, торжество еще не началось.

– И не начнется, – я зажмурился и наморщил нос, опустив голову. – Я больше не работаю на Ларента.

– Неожиданно, – Делори втянула воздух ртом, закусив губу, и прозвучал тонкий свист.

Я не поднимал взгляд. Как бы унизительно это ни выглядело, мне хотелось, чтобы Делори меня пожалела. Поставила в сторону клетку с мечущейся крысой, подошла ближе, потрепала по распущенным волосам и тихо шепнула, что все будет хорошо. Пригласила полететь с ней вместе хоть на край вселенной.

Я бы согласился без раздумий и возражений, но она… Не прикоснулась ко мне и сказала вовсе не те слова, которых я терпеливо ждал.

– Ты уже выбрал, на кого будешь работать? Есть предложения?

– На самого себя… Как раньше, – не знаю, что конкретно я хотел выразить этими словами.

Наверное, использовал шанс представить, что у меня еще есть то самое право на свободную жизнь, что я сам себе хозяин и могу делать, что захочу. Я не забыл, что в реальности все иначе. И Делори об этом помнила, но предпочла не развивать неприятную для меня тему. Не устроила допрос с пристрастием.

Пока я не мог решиться попросить ее взять меня на борт округлого кораблика, предложить свои услуги в преступной среде. Я хотел бы стать ее партнером в новой авантюре, но хвостатая любовница опередила мои вязкие и медлительные мысли, скованные цепями растревоженных нейронов.

Посмотрел на нее, сражаясь с эмоциями в попытке взять их под контроль.

– Я тоже больше здесь не появлюсь, – Делори окинула взглядом залатанные и потрепанные пиратские корабли и вкрадчиво заглянула мне в глаза. – Прилетела, чтобы поздравить тебя с днем рождения и сообщить о том, что мы не сможем видеться.

– Почему? При желании мы найдем друг друга где угодно. Обменяемся сигнальными маячками и будем их включать в оговоренное время.

– Киарен, я выхожу замуж.

– За кого? – тяжело произнес я, теряя голос от шока.

– Мой жених – богатый зенделиец, – по лиловым губам Делори скользнула тонкая виноватая улыбка. – Благодаря тебе я стала по-другому относиться к высшим хищникам, научилась с ними контактировать.

– С каких это пор зенделийцев приписали к высшим хищникам? – я оскалился. – По галактической энциклопедии они обычные всеядные.

Меня окончательно вывели из равновесия, конечно, не дурацкие изменения в классификации разумных рас, а несколько иные факторы, о которых стыдно было говорить. Во мне еще окончательно не сдохла былая гордость, и она не позволяла унижаться перед воровкой.

– Да, они всеядные, – Делори не стала отрицать научные данные, – но, как и ты, любят охоту. Мой жених владеет огромными частными угодьями на родном Зенделе, для его развлечения туда запускают специально выращенную дичь.

– Не понимаю, – я запустил правую руку в волосы, приподнимая пряди у виска. – Как тебе не противно находиться рядом с этим белобрысым?

На нервах я употребил земное слово. Попался в ловушку информационных сетей, раскинутых в памяти.

Глава 5. Тайна графа Безымяннова

Зинаида

Нина Климовна Рукавишникова – низенькая полная женщина в темно-сером шерстяном платье, говорила высоким взволнованным голосом, увлеченно повествуя о давно минувших временах, когда усадьба переживала свой расцвет. Выглядела директор музея лет на пятьдесят. Ее густые курчавые волосы с расстояния казались не то каракулевой шапкой, не то копеечным париком. На плечи была накинута связанная крючком широкая шаль, розовая с красными помпончиками. Нина Климовна имела привычку держаться за ее бахромчатые концы, не отпускала их даже когда указывала на картину или статуэтку девятнадцатого века.

Из ее лекции я запомнила лишь то, что усадьба в почти первозданном виде сохранилась благодаря известному писателю. Федор Леонидович Пичугин, большой любитель природы, охоты и их длинных нудных описаний в предложениях на полстраницы, владел поместьем на склоне лет. Из уважения к его трудам и ради сохранения памяти о старинном быте государственные чиновники присвоили усадьбе статус народного достояния и сберегли двухэтажный дворянский особняк от послереволюционного разгрома. Еще в память врезалась история о том, как мраморных львов для украшения парадной лестницы везли с Кавказа, и больше там ничего не отложилось.

Закончив лекцию для столпившейся в гостином зале съемочной группы, Нина Климовна подошла к сервированному пустой посудой столу и, как строгая учительница у доски, нахмурившись, погрозила пальцем:

– Я вас очень прошу, – ее голос вновь зазвенел в тишине, – только ничего не разбейте и не испортьте. Понимаете, здесь каждая чашка или бокал несет в себе живую память. А вы знаете, что Федор Леонидович всегда пил чай только с двумя ложечками сахара? И если прислуга по забывчивости или чтобы отсыпать себе и унести домой, клала в чашку одну ложку или даже полторы, хозяин поместья сразу это чувствовал и очень сердился. Вот какие привередливые были господа при царском режиме… Не то что наш простой люд, мы здесь в войну и вовсе сахара не кушали. А у них каждая мелочь была определена и внесена в распорядок для слуг.

– Извините, что перебиваю, уважаемая Нина Климовна, – режиссер забеспокоился, что лекция начнется по новой и затянется еще на пару часов.

– Я вас внимательно слушаю, Аркадий Натанович, – отозвалась директор музея. – Полагаю, вы хотели бы задать вопрос о жизни гения, озарившего светом его бытия наш скромный провинциальный уголок?

– Я считаю своим долгом вас успокоить. Не переживайте за сохранность музейных ценностей. Мы привезли нужный реквизит. Посуду, которой пользовался писатель, вам лучше убрать за стекло, – режиссер указал на высокий и длинный шкаф для посуды, очень красивый, из темного дерева и с резными накладками поверху. – В тот сервант она должна поместиться.

– О, это не сервант в нашем привычном понимании, а изысканный элемент итальянского гарнитура, – Нина Климовна вдохновленно встрепенулась. – Над ним работал знаменитый мастер…

Не обращая внимания на ее вспыхнувший с новой силой профессиональный энтузиазм, Аркадий Натанович проследил за тем, чтобы двое крепких мужиков из подсобных работников занесли в гостиную ящики с реквизитом и поставили у порога, не ступая на ковер.

– Начнем распаковку с посуды, – распорядилась помощница режиссера Арина, долговязая девица с немного грубоватыми чертами лица, которые она пыталась сгладить при помощи челки и завивки. – Осторожнее, сверху должен лежать сервиз. Тонкий ленинградский фарфор. Идеально подходит под стиль эпохи.

Нина Климовна и две пожилые сотрудницы музея, если не ошибаюсь, экскурсовод и завхоз, стали убирать чашки, из которых пил Пичугин, в итальянский сервант.

Аркадий Натанович подошел к окну, сильнее раздвинул шторы из плотной ткани – темно-серой с черными узорами, и выглянул во двор. Мягкий крупный снег медленно кружил в воздухе, ложась на каменных львов у крыльца и посаженные полукругом перед окном стриженные можжевельники, позади которых стеной стояли голубые ели.

Причмокнув от восхищения прекрасным видом из окна, режиссер отошел на пару шагов, походил туда-сюда, вставая слева, справа и по центру, после чего наглухо задвинул шторы. Встал возле стола, оттягивая пальцами карманы брюк, насупился, о чем-то с недовольством размышляя, и высказал свое авторитетное мнение:

– Занавески нам не подходят. Мы хотим снимать комедию, а не трагедию древнегреческого эпоса. Вы только посмотрите, какой мрак они наводят, как сильно нагнетают атмосферу. Да если летом на них сядут мухи – сразу же сдохнут от тоски. Сюда нужен веселенький ситец в яркий цветочек. Нина Климовна, у вас тут найдется что-то подобное в запасе, или нам придется гонять шофера в городской магазин? В деревенских домах я видел маленькие и страшненькие занавески в половину, а то и в четверть этого окна.

– Поищем, должны быть. Не в цветочек, но светлые, из тонкого льна, – предложила завхоз. – Схожу за ними.

Она вышла из гостиной и быстро вернулась, неся на вытянутых руках сложенные льняные шторы. Высокий и худощавый главный оператор Сергей помог со стремянкой. Завхоз не доверила ему ответственное занятие и не позволила прикоснуться к раритету. Сама влезла на стремянку и попросила меня придержать край шторы. Решила, что мои руки чище и аккуратнее мужских.

– Надо же! Все-таки одну чашку тюкнули, – Арина сделала неприятное открытие при распаковке завернутого в газеты сервиза.

– У-у-у, бармалеи, – Аркадий Натанович обозвал принесших реквизит мужиков. – Я как чувствовал, что-нибудь да раздолбают. Халтурщики! Из какого места у вас руки растут?

Глава 6. Пернатая актриса

Киарен

Земляне только начали делать первые шаги по освоению космоса, и вполне естественно, что о совершенных системах контроля над орбитальным пространством планеты пока и речи быть не могло. Я скорее по привычке, чем из опасения быть обнаруженным с земной поверхности, активировал маскировочный режим корабля и включил антирадар на минимальную мощность ради экономии топлива.

Определить местонахождение искомого живого объекта было нетрудно. Поиск нужных сведений через подключение к хранилищам земной информации быстро выдал результат о том, что Зинаида Метелкина участвует в съемках фильма, которые проходят в старинной графской усадьбе.

Великолепно! Мне не пришлось скитаться по просторам ее родной страны, чтобы выйти на след.

Климат некоторых земных регионов отличается от нелианского наличием холодной зимы. Я привык жить в теплой среде обитания. Меня не порадовал мороз, на который пришлось выходить в легкой одежде, не имея в запасе скафандра или термокостюма. Несмотря на ледяной дискомфорт я не торопился обзаводиться утепленной телогрейкой или тулупом из шкуры местного скота. Украсть земную одежду значило приобрести вместе с ней стойкий отвратительный запах человеческого пота, от которого меня бы стошнило на снег спустя несколько шагов через сугробы по колено.

Корабль я оставил в режиме маскировки – слияния по цвету с окружающей средой, и дополнительно забросал разлапистыми еловыми ветками. Несколько дней не отходил от него дальше локации высветившейся в поле восприятия энергии живой добычи. Охотился и возвращался с запасом еды в комфортное тепло.

Дорвавшись до нормальной пищи, я по крышку забил охлаждающее хранилище и сам объедался так, что с трудом двигался. Лежал в кресле пилота с откинутой назад спинкой, мелкими глотками отпивая теплую кровь из термоса, и смотрел скучные земные новости о рекордах сталеваров с доярками. Засыпал и просыпался под монотонный гундеж диктора или звенящее пиликанье концерта филармонии.

А как же, спрашивается, месть? То, за чем я сюда явился, преодолев миллионы световых лет за прыжок в гиперпространстве?

С поставленной задачей все оказалось сложнее, чем я думал в полете.

Наслаждаясь долгожданной свободой, независимостью и личным комфортом, я не спешил всего этого снова лишиться, возможно уже навсегда. Понимал, что трансляция убийства земной девушки не пройдет мимо внимания господина Стэлса и будет означать нарушение нашего с ним договора. Реализация плана отмщения могла привести к прекращению моего существования во вселенной. Полному и окончательному. А я только что заново вдохнул пьянящий воздух свободы, почувствовал ее солоноватый привкус на языке, и не был готов так быстро с ней расстаться.

Пусть для Петра Воронцова жизнь этой девушки дороже горсти небесных алмазов, я не позволю ему снова разрушить мою жизнь. Отнять то, что от нее пока осталось у меня в запасе.

Один раз я более из любопытства, чем с реальным боевым настроем, пришел в деревню и видел обозначенную мишень, не показываясь ей на глаза. Поле восприятия оставалось неактивным, а потому я не мог воспользоваться способностью энергетического воздействия и проникнуть в ее сознание. Меньше надо было есть, или не надо, какая разница в мире, где для меня нет по-настоящему опасных врагов. Я все равно услышу и почую, если кто-то начнет подкрадываться со спины или притаится в кустах.

Зинаида выглядела более чем аппетитно. Нежный мягкий жирок должен быть сочным, и молодое мясо, еще не успевшее затвердеть и окислиться от возраста, наверняка пришлось бы мне по вкусу. Но, по необъяснимой причине, наблюдая за ней со двора через плохо закрытое грязными шторками окно, я думал не о ее гастрономических качествах. Оценивал не как намеченную жертву. И это все точно не от сытости, прежде я не упускал возможности добыть еду и припрятать про запас, а тут на меня нашел необъяснимый ступор.

Я стоял и смотрел, как она возится с приготовлением своей еды. Тихо ворчит на выскакивающие из кастрюли недоваренные зерна, а потом выходит на крыльцо, вынуждая меня отступить в непроглядную для человеческих глаз темень, выплескивает из окрашенного в белый цвет металлического ковша грязную воду и ругается, глядя в пустое пространство перед собой:

– Замучил этот Петька! И чего он мне все лезет в голову, негодяй? Пора выкинуть гадкого пижона из головы! Растоптать его, как грязь у себя под ногами, и забыть навсегда. Будь он там неладен со своей кралей!

А вот это было интересно. Меня немало удивил тот факт, что Зинаида ненавидела Петра не меньше, чем я.

Думал, она скучает по нему и страдает от разлуки, мечтает о его возвращении. Резкие слова и агрессивная вспышка эмоций свидетельствовали об обратном. Боль ее затаенной обиды вылилась в мощную импульсную волну и достигла моего свернутого до минимума поля восприятия энергии.

Яростно хлопнув деревянной хлипкой дверью, Зинаида скрылась в доме.

Я вернулся в лес, пришел на поляну, где посадил корабль. Надоело стоять на морозе и тратить жизненную силу на поддержание максимально возможной температуры тела для собственного обогрева.

О чем я думал по пути в теплое убежище? Обо всем сразу, и в сущности ни о чем логичном. Не понимал, как мне поступить дальше.

Кому я должен мстить за свою разрушенную жизнь? И что при этом делать, чтобы окончательно ее не потерять, не исчезнуть без следа, как сгоревший метеорит в плотных слоях земной атмосферы?

Глава 7. Деревенские страшилки

Вечером был аншлаг в сельском клубе, одном на пять деревень. Весь костяк съемочной группы собрался на любительский шахматный турнир. Соперником Аркадия Натановича был председатель колхоза: очень высокий, тучный, лысый и румяный Илья Ильич, похожий на сказочного великана. Зрители дружно затаивали дыхание, когда он огромными ручищами переставлял маленькие фигуры на доске. Возьмет коня или ферзя так, что фигурка станет не видна за широкими пальцами, приподнимет вверх и долго держит, прежде чем найти для нее подходящую клеточку. При этом жутковато лыбится огромным ртом и сверкает золотыми зубами.

Наш любимый режиссер делал ходы быстро и аккуратно, почти незаметно для родной группы поддержки и болельщиков другого лагеря. До финала игры было еще далеко. Аркадий Натанович не терял взятое в самом начале преимущество, и мы с друзьями немного успокоились, представляя его победителем. Но тут председатель сделал удачный для его команды ход и смел волосатой лапищей сразу несколько фигур соперника с доски.

Из нашей компании умел играть в шахматы один Филипп, он выполнял роль комментатора, говорил, что значит тот или иной ход, вот только давать начальству подсказки ему быстренько запретили. У колхозного скотника оказался на редкость острый слух, и как он только не оглох от коровьего рева и поросячьего визга.

Игра набирала обороты. В клубе стало жарко и душно от скопления взволнованных людей. Каждая из команд с нетерпением ждала развязки, мечтая о победе своего чемпиона.

Аркадий Натанович быстро взял реванш и объявил Илье Ильичу шах.

За кем же будет мат? Предугадать это не мог даже знаток Филя.

Председатель колхоза сцапал короля, поднял его и застыл, поставив руку на локоть. В тот момент, наверное, перестал дышать весь зал. В невероятно чистой тишине слышалось лишь мерное тиканье шахматных часов…

Внезапно с громким скрипом распахнулась ведущая прямо на улицу широкая дверь, и в клуб, спотыкаясь на ходу, ввалился пунцовый Иван Федосеевич в съехавшей набекрень ушанке и облезлом заснеженном тулупе, застегнутом всего на одну среднюю пуговицу.

– Караул! Братцы! Беда! – истерически завопил старик.

Огорошенный председатель выпустил из пальцев черного короля. Фигурка покатилась по доске, сбивая черных и белых собратьев, спутала все ходы.

– Что же ты, старый обормот, как медведь-шатун, по ночам шатаешься? – разгневанно прогремел Илья Ильич, вставая из-за фанерного столика. – Баламутишь честной народ! Погляди, ты испортил нам с товарищем режиссером славную игру, – он указал на воцарившийся на доске разгром. – Как только не стыдно! В твоем-то возрасте такое вытворять… Позор, одним словом. Тоже мне, нашелся юный хулиган!

– Да, игра была хорошая. Благодарю за компанию, – Аркадий Натанович встал и пожал председателю руку. – Будем считать, что ничья у нас вышла. А дед, я думаю, не шутки ради в клуб пришел. Узнать бы вам надо, Илья Ильич, не случилось ли чего в колхозе или деревнях.

– А ну докладывай, Федосеич, где чего стряслось, – гаркнул председатель на сгорбившегося старика, нависая над ним огромной глыбой. – Неужто рыжий бык опять сбежал в деревню, ограду проломил?

– Ах, ежели бы рыжий бык, Илья Ильич, – запричитал старик. – То была бы сущая ерунда, а теперича страшная беда.

– Кончай говорить загадками, – щеки председателя побагровели, – и выкладывай начистоту. Пестрая свинья сдохла, которая была слаба здоровьем? Или мешок зерна со склада уволокли? Коль свинья, то подпишу на вычет с премии зоотехнику, все не давал ее прирезать, жалел и ждал нового опороса. Коль зерно украли, то куда смотрел сторож? Опять проспал, так я его за каждую минуту сна во время дежурства взгрею копеечкой.

– Барин-упырь вернулся! – набравшись смелости, выпалил Иван Федосеевич. – Хана теперь всем нашим деревням! Не видать нам покоя, как своих ушей.

– Что за бредни? – председатель еще ниже склонился к старику и поводил кончиком носа. – Да ты, старый хрыч, где-то наклюкался. От тебя за версту разит. Вот и померещилось не пойми чего.

– Ну, погостил в Гавриловке у приятеля, – развел руками старик. – Маленечко принял на грудь за ваше, в том числе, здоровьице. Голова-то у меня яснее ясного, и глаза все видят… Иду я, значится, дорогой через лес, возвращаюсь от друга в родную деревушку. Луна сияет, снег блестит, все видно как днем. Слышу, ветки трещат и что-то падает. Прибавляю шагу, думаю, это под тяжестью снега валится сухостой и надо спешить, пока по башке не хрястнуло.

Захожу за поворот и вижу – лежит посередь дороги большущий лось. Весь чистый, только горло перегрызанное. И барин-упырь сидит возле его головы, кажись, на корачках. Весь разлохмаченный, словно неопрятная девица. Глаза светятся в темноте зеленым, как городские светофоры. Рожа в крови. У меня от страха ноги будто в землю вкопались. Я на него смотрю, и он глядит на меня в упор. Скалит здоровенные клычищи.

Вперед мне было не пройти. Я попятился от него – не спеша и не отводя глаз, как от кабана или медведя. Свернул за поворот и ломанулся через лес к деревне. Откуда только силы взялись в старом теле? Второе дыхание молодости от страха открылось.

Бежал куда глаза глядят. Боялся заблудиться и сгинуть насовсем в лесу. Спасла память. Ведь я каждое деревце и овражек запомнил, когда мы с приятелем в партизанах по чащобе ходили. Вот и вывела она меня к деревенской околице.

Глава 8. Редкая национальность

Антон Андреевич Елистратов, играющий роль князя Матвея Бекасова, был в гриме удивительно похож на моего настоящего отца, с той разницей, что ему приклеили накладные бакенбарды и он ходил на здоровых ногах.

Отработка семейного разговора далась мне легко. Не приходилось думать о том, как вжиться в роль, я и так ею жила. Во время спора с отцом героини мне казалось, будто я разговариваю со своим папой и нахожусь в нашей квартире, а не в старинной дворянской усадьбе. От этого ощущения на душе оставался жгучий осадочек, он придавал моим репликам нужную перчинку и горчинку, помогал показывать неподдельные эмоции.

– За что же нам с твоей матушкой Бог послал такое наказание?! – восклицал князь, потрясая случайно найденным тайным письмом. – Единственная ненаглядная дочурка выросла своенравной и непослушной. В головушке у нее один лишь ветер со свистом гуляет, и точно зимний сквозняк выстуживает всякую здравую мысль, которую там пытаются поселить заботливые родители и мудрые учителя. Мало нам того, что за ней уже полгода увивается нищий писарь. Так еще и какой-то поручик гусарского полка объявился с непристойными намерениями! Письма в окошко закидывает!

– Напрасно вы, батюшка, нехорошо так отзываетесь о поручике Дорском, – отвечала на его возмущения княжна тихим и слегка обиженным голосом. – Павел Денисович – весьма достойный молодой человек. Он был на войне и побеждал солдат Наполеона. За что же вы с ним столь неласковы, тем паче заочно? Я думаю, при личной встрече вы с матушкой измените свое неправильное мнение и дадите нам родительское благословение, когда Павел придет в этот дом просить моей руки.

– Не бывать непутевому щеголю у нас на пороге, – князь изорвал письмо в мелкие клочки и потоптался на них. – Как можно в твои годы не знать, что на уме у всех гусар без исключенья? Гулянки да распутные девицы!

– Павел вовсе не такой, – надула губки княжна. – Он человек серьезный и приличного поведения. Вы можете не верить, но я сердцем чувствую, что любовь между нами зародилась с первого взгляда.

– С первого зародилась, с десятого за ворота укатилась, – князь молитвенно воздел руки. – Знаю я, как это все у молодежи бывает. На мимолетном увлечении не построишь крепкую семью. Потому мы с матушкой приняли решение прекратить все твои душевные метания, любовные терзания и необыкновенные мечты. Выбрали для тебя лучшего в губернии жениха.

– И кто же он? Говорите скорей, – княжна в страхе подскочила на диване.

– Евсей Калистратович Толоконников. Купец первой гильдии, – с гордостью представил князь. – Надежный человек, и главное состоятельный. Считай, тебе повезло, что супружница его в начале года преставилась на небеса, так и не сумев за десять лет брака родить мужу наследника.

– Помилуйте, батюшка! – княжна вскочила с дивана и подбежала к отцу. – Видала я его на прошлом балу. Овсей ваш стар и некрасив. Борода до пупа и лоб в морщинах. Не пойду за него замуж!

– Зато с таким супругом будешь как за каменной стеной. Евсей Калистратович далеко от дома не отлучится, не то что непутевый гусар: сегодня он здесь, а завтра его след простыл!

– В одном вы правы, батюшка. Овсей ваш скоро и вовсе из дома выйти не сможет. По крыльцу не спустится, в бородище накрепко запутается, как маленькая рыбка в сетях рыбака.

– Ишь ты, какая стала непокорная и острая на язык. Ничего, пора тебя приструнить! Ограничить встречи с гусарами да писарями, – князь погрозил дочери пальцем, надув щеки. – Посидишь под домашним арестом. А как вернется жених из дальнего странствия, так воскресным днем после обедни к нам в гости пожалует со сватами.

– Ох, вынудите вы меня, батюшка, пойти на самые крайние меры, – княжна нарочито глубоко вздохнула, приложила руку по лбу и уселась на диван, придерживая пышные юбки.

– Это еще на какие? – встревоженно спросил князь.

– Сбегу я из отчего дома, – решительно заявила княжна. – Позволю бравому гусару меня похитить, увезти в дальние дали. Уж лучше по чужим землям скитаться, чем быть женой противного старого купца!

– А я предчувствовал твои дурные помыслы, – спокойно ответил князь на ее угрозу. – Уж шибко красивыми дифирамбами расписал непутевый гусар свои чувства к моей родимой кровиночке. Потому я приказал выставить у ворот стражу, а домашней прислуге назначил двойное жалованье, чтобы следили за тобой во все глаза, не выпускали из виду.

– Разрешите хоть на городской праздник съездить, – взмолилась княжна. – Показать людям нашу прекрасную тройку рысаков, лучшую в губернии.

– Езжай, – смиловался князь. – Но будешь под присмотром кучера, и никаких наметок к побегу, иначе после и взаправду не ступишь за порог. Уж ежели собралась улететь из родного гнезда, то я тебя не отпущу порхать на пыльных просторах, а пристрою в надежную курятню.

– Вы хотели сказать, в голубятню, батюшка? – княжна улыбнулась, держа в уме хитренький план по отвлечению кучера. – Где видали кур, порхающих на просторах?

– В той же дивной стране, где живет овсяный купец Овсей, водятся эти вольные куры, – засмеялся князь и вышел из гостиной.

Директор музея Нина Климовна едва не запорола нам дубль. Приди она хоть на полминуты раньше, и пришлось бы переснимать.

Взволнованная запыхавшаяся женщина в припорошенной снегом каракулевой шубе выглядела так, словно мчалась в усадьбу через весь лес, убегая от рассвирепевшего лося или барина-упыря.

Глава 9. Крыса Анфиса

Сбежавшие рысаки нашлись в соседнем селе. Упряжку не повредили, сани не сломали. Да и народ попался честный, дорогих коней не увели и сразу же позвонили в Котомкинский колхоз.

Забирать лошадей и сани отправились шофер с дрессировщиком, а все остальные собрались в саду бабы Груши. Аркадий Натанович распорядился там снимать тайное свидание княжны с гусаром. Сказал, что нельзя терять драгоценное время и хорошую солнечную погоду.

Сад был очень большой и старый, весь заросший, и нет, не целиком грушевый. Там даже росли огромная елка и тонкая береза. Чем не лес? Но главной достопримечательностью оказалась раскидистая дуплистая ива, в простонародьи называемая ветлой. Ее длинные плакучие ветви, облепленные налипшим снегом, образовывали прекраснейший занавес, под которым было удобно прятаться влюбленным.

Торчащий на виду штакетник забора наспех закидали снегом, а где недоставало кустов для антуража лесной чащи, натыкали в сугробы обломанных сухих веток.

Я не могла путем оправиться от пережитого невероятного потрясения. Все во мне продолжало кипеть и бурлить, словно загадочный блондин оставался рядом и удерживал за плечи, прижимая спиной к дереву и глядя прямо в глаза. Казалось, это он, а не Карен меня обнимает с неподдельной страстью и целует в шею, щекоча накладными черными усами. Охваченная непреодолимым пылким чувством, я вполголоса с придыханием лепетала про любовь и долгожданную свободу. Запуталась в словах и пропустила пару реплик. Вместо еще трех фраз, в которых ни разу не ошиблась на репетициях, выпалила сама не помню что, но близкое по смыслу и, как мне показалось, еще более яркое, запоминающееся.

Хорошо было то, что не прилетел нагоняй от режиссера за случайное “отклонение от курса”. Напротив, Аркадий Натанович был доволен – сказал, что мы молодцы, показали настоящую первую любовь, сыграли прямо до мурашек. Не знаю, как у него и у Карена, а по моей спине мурашки еще как бегали, они прямо-таки устроили народные праздничные гуляния с буйными плясками.

Плохо было то, что я ненароком дала Карену ложную надежду, ведь все те проявления чувств, которые нельзя было спутать с обычной актерской игрой, парень наверняка принял на свой счет. И не он один дал неправильную трактовку моему странному поведению, очень похожему на состояние влюбленной по уши наивной девчонки. Подружка улыбнулась мне с особенным намеком, и вроде подмигнула, или ей ресничка в глаз попала.

От дотошных дружеских выпытываний меня избавила баба Груша. Хозяйка “маленького леса” по-настоящему выручила своим артистичным появлением в быстро пустеющем саду, из которого уносили последний штатив.

– Вы слышали, милки? – и тут мне сразу представился школьный мелок, которым писали на доске. – В округе новое происшествие.

Старушка в коричневом полушубке и серой пуховой шали пробиралась через искусственно наметенные сугробы. Бахромчатая шаль повисла у нее на руках, делая похожей на неуклюжую сову. Она словно взмахивала крыльями, переваливаясь с боку на бок.

– Что у вас опять стряслось, Аграфена Гавриловна? – с недоверием спросил режиссер.

– Только бы в деревню не пришел из леса медведь-людоед, – опасливо замялся сценарист. – Мы знаем, что про загрызанного почтальона не враки. В райцентре все подтвердили.

– Медведя не видали, – успокоила баба Груша. – А зверь доселе невиданный по околицам бродит. В дома захаживает.

– Что еще за зверь? – скривил губы оператор. – Очередная ваша больная старческая фантазия от маразма?

– Полегче, Сереж, – осадил его Аркадий Натанович. – Придет время, и сам на пенсию выйдешь.

– Мы слушаем вас, Аграфена Гавриловна, – примирительно улыбнулся сценарист. – Рассказывайте, что за зверь. Рысь или росомаха?

– А ни то и ни другое. У нас тут сроду никто не видывал этаких чудных зверей, – старушка поправила шаль, завязала концы. – Похожа на крысу, а ростом с бобра, и полосатая вся как мой рыжий кот. Тракторист Федька, который с войны глухой на одно ухо, вчерась ее увидал. Иду, говорит, по околичной тропке, гляжу – сидит неведома зверина, еловую шишку шелушит и черными глазенками зыркает. Никого не боится. Я шикнул на нее, а ей хоть бы хны. Знай вылущивает семечки. Только как шапкой замахнулся, она и дала деру в лес. А сегодня с утра эта же тварь побывала у Ефросиньи на кухне. Все кастрюли пооткрывала и в них порылась, а крынку со сметаной вовсе разбила, смахнула со стола. Младший из Фроськиных сыновей ее увидал и хотел изловить. Бегал за ней с ведром, а она шасть в подпол и оттуда через дырку на улицу. И вот прямо сейчас я захожу к себе в избу, а там эта полосатая скотиняка сидит на тумбочке, залазит лапой в банку с яблочным повидлом и облизывает. Я ее со страху шуганула, и она прямо мимо меня унеслась на задний двор.

– Ну, это не опасный зверь, – сценарист вздохнул с облегчением. – Не медведь-людоед. Я думаю, ондатра или нутрия цветной породы убежала с шубной фермы.

– Вась, а чем ондатра от нутрии отличается? Или это одна и та же животина? – полюбопытствовала помощница режиссера.

– Нет, не одна. Слушай, Арин, – сценарист отвел ее в сторонку и начал объяснять разницу.

– Бабы по деревне сплетничают, что жена председателя колхоза посулила награду тому охотнику, который сможет выследить и подстрелить неведому зверушку, – рассказала Аграфена Гавриловна. – Очень ей хочется сделать из полосатой шкурки воротник.

Глава 10. Медведь

Метель бушевала в полную силу два дня и начала стихать к утру третьего. Все это время мы даром не теряли.

Съемки в дворянском гнезде начинались до рассвета и могли затянуться до полуночи. Тоня внимательно присматривалась к моему взаимодействию с ее кавалером Филечкой. Не заметив ничего компрометирующего, она перестала на меня дуться и подозревать в коварстве разлучницы.

По сценарию, родители Любови Бекасовой убедились в том, что домашний арест вместо пользы только может причинить вред их неугомонной дочери. Княжне разрешили видеться с обоими поклонниками, в ожидании, когда выбранный для нее жадный старый купец прибудет из торгового путешествия.

Не напрасно я боялась, что Карен воспримет мои чувства к блондину на свой счет и начнет лелеять в сердце обманчивую надежду. Парень стал относиться ко мне еще внимательнее.

В доме семьи Гудейкиных, где он поселился с другом, Карен нащипал на подоконнике красных комнатных цветочков и подарил мне маленький яркий букет. Извиняясь, сказал, что не нашел ничего лучшего, поскольку здесь не Москва с цветочными магазинами – там за широкими стеклами витрин красуются душистые розы и пышные хризантемы. На съемочной площадке из-за старинной приметы используются только искусственные цветы, а их дарят покойникам, не живым людям. Домашнюю фиалку или герань в горшке тоже не принято дарить любимой девушке, по еще одной примете. Жуть какими суеверными в одночасье стали наши бодрые товарищи комсомольцы!

Я медлила с ответом, саму себя презирая за преступную нерешительность. Язык не поворачивался признаться Карену в истинных чувствах – вовсе не тех, о которых он хотел от меня услышать. Раз за разом я не могла решиться сказать, глядя в его красивые преданные глаза, что в наши самые чувственные моменты во время съемок я думаю о другом мужчине, ни капельки на него не похожем высоком блондине с длинными волосами, одетом в легонькую кожаную куртяшку и шастающем по лесу в трескучий мороз.

Уже я всерьез начала сомневаться, а существует ли этот лохматый блондин или тем утром в лесу мне явился плод воспаленного и озябшего воображения, подпитанного страшными байками Нины Климовны с Иваном Федосеевичем. Ожог мог пройти от мазей и пластырей. К хвосту шубной крысы могло прицепиться синтетическое прочное волокно, какой-нибудь строительный материал из рабочего поселка, где возводят новые многоквартирные дома.

Я не нашла больше никаких доказательств существования моего длинноволосого наваждения. Сходила в местную библиотеку, пролистала в толстой энциклопедии список народов мира и не нашла в нем нелианцев.

Анфиска могла сбежать со зверофермы, а не от хозяина. Парни с ней познакомились, и Филя сказал, что моя необыкновенная крыса больше похожа на опоссума из Америки, чем на ондатру или нутрию. Мы точно не знали, а вдруг вместе с кукурузой оттуда к нам завезли и опоссумов на развод.

Я не решалась сказать Карену однозначное: “Нет”, потому что, если отбросить подальше за порог избушки навязчивые сказочные мечты, он мог оказаться тем единственным, кто, говоря по-старинному, был предназначен мне судьбой. Отвергнув его ухаживания, я рисковала обречь себя на одиночество до конца дней или на жалкие метания от одного неподходящего мужчины к другому, из которых каждый новый кандидат будет хуже предыдущего.

И тянуть эту мучительную резину с Кареном еще не один месяц тоже не хотелось. Сказать ему “Да”, пересилив тревоги и сомнения, мне теперь не позволяло то самое ощущение неопределенности, которое создавал своим фактом существования или несуществования на белом свете загадочный блондин. Я понимала, что просто обязана срочно найти доказательства того, что он был со мной тогда в лесу, или что его не было рядом наяву, а не в видении после ушиба об дорогу.

Следов после прошедшей метели не найти, но волосы… Если хоть один прицепился к древесной коре, я заберу его домой и сравню с тем, что сняла с хвоста полосатой крысы (или опоссума).

Медведь-людоед в нашей округе не объявился. Должно быть, зверь ушел куда-то еще дальше от рабочего поселка, в противоположную от Котомкино сторону. Охотники не смогли его выследить.

Страшные байки поутихли. Нина Климовна, чтобы не травмировать психику, поручила музейным работникам присматривать за киношниками, а сама перестала приезжать в усадьбу. Без нагнетания ею жуткой мистической атмосферы работалось намного проще и спокойнее, даже главный оператор улыбался и шутил на перекуре, я это сама видела и слышала.

Идти в лес одной мне было не то чтобы очень страшно, а просто требовался живой свидетель, который мог подтвердить или опровергнуть найденные мной доказательства. Приглашать парней я не рискнула, а ну как начнут приставать в укромном месте. Тоне с Филькой проще, у них все решено и схвачено, они всерьез подумывают о свадьбе по возвращении в Москву. А вот я и Карен – вместе образуем сложную геометрическую фигуру. С учетом лесного блондина выходит этакий любовный треугольник, в котором одна грань невидима, и то ли есть она, то ли ее нет. Ну разве тут можно разобраться без неопровержимых доказательств?

Тоню не пришлось долго уговаривать. В редко выпадавший на нашу долю выходной день она с радостью согласилась составить мне компанию на лесной прогулке. Мы договорились сходить к большому озеру, о котором рассказывал Иван Федосеевич, и другим путем выйти на злосчастный поворот, где обезумевшие от страха рысаки уронили меня с саней.

Взяли фотоаппарат, чтобы запечатлеть на память красивые заснеженные пейзажи, лесных пташек и белок. Подумали, а может и зайчишка где пробежит.

Глава 11. Тепло и холод

Киарен

Пока еще довольно жалкие потуги человечества по освоению космического пространства не остались без всестороннего внимания. Из разных уголков этой части вселенной прилетали любопытные разведчики, усложняя мне задачу по выживанию. Никто из тех, кто сновал в земной атмосфере на кораблях самых разных габаритов и форм, не должен был засечь мое присутствие.

Случайные и неслучайные столкновения с представителями расы эменса-ди были не настолько для меня опасны, как с любым из потенциальных доносчиков, имеющих возможность сообщить куда надо и не надо. Недостаточно образованные по части классификации разумных рас земляне даже не могли понять, кто я такой. Они терялись в догадках, задыхались от страха, и ни одной здравой мысли не проскальзывало в их примитивных мозгах.

Впрочем, я не злоупотреблял своими возможностями, вел себя достаточно осторожно, не разгуливал у них на виду и не охотился без меры. И все же я допустил одну важную ошибку, которая разрушила мою изначальную и безупречную стратегию выживания в чужом и неуютно холодном мире.

Не могу объяснить, как это произошло, почему я настолько зациклился на единственном живом объекте, что наше взаимодействие стало подавать неблагоприятные признаки. А именно, я начал подозревать зарождение энергетической связи. Ничего подобного у меня не было ни с одной из множества женщин, даже Таниру я не мог чувствовать на расстоянии, превышающем максимальный радиус поля восприятия энергии.

Согласен, я не должен был идти на такой близкий контакт, а тем более тратить собственную жизненную силу на заживление чужих ран. Человеческих ран. Ничтожная скорость регенерации создает эменса-ди немало проблем. Но это в любом случае были не мои проблемы…

Я не мог дать разумное и логичное объяснение своему поведению. Не знаю, что со мной произошло. Земной магнетизм подавил способность здравомыслия, или сказалась непривычно слабая доля солнечной радиации…

Мало того, что я передумал убивать Зинаиду Метелкину, я стал, подобно глупому человеку, следить за ней. Старался не выпускать ее из поля восприятия, которое для нас двоих расширило предельные границы до каких-то поистине беспредельных. Я снова хотел ощутить ее пьянящий вкус и вдохнуть сладковатый запах, который вместо аппетита хищника пробуждал во мне совсем иные чувства и желания, запускал в кровь фейерверк гормонов.

Мне нравилось ее горячее и мягкое тело, но того ничтожно короткого момента, когда я прижимал эту необычную девушку к дереву и наслаждался ее теплом, вкусом и запахом, было слишком мало. Невыносимо хотелось еще: больше, ближе и глубже. Но я даже не мог привести ее к себе, потому что Зинаида не поддавалась энергетическому воздействию.

Откуда у нее противоестественная для генетически чистой эменса-ди устойчивость к ментальному внушению и импульсным атакам? Вполне понятно, что я этого не знал. Мне оставалось лишь смириться с тем, что для меня недоступны ее мысли. Я был способен только улавливать вспышки эмоций, понимать ее настроение. Отношение земной девушки к нелианскому охотнику нельзя было назвать враждебным, несмотря на ее инстинктивный страх перед опасным и непознанным.

При тесном контакте проникнуть в хранилище памяти жертвы проще простого, но не в этом случае. Там была не просто умело выставленная защита: блокировка сознания, направленное сопротивление, которому обучают в первую очередь военных разных рас в моей галактике. Там была стена, или скорее, гора природного происхождения, сотканная из пустоты; в ней моя энергия увязала и исчезала, будто растворяясь в глубинах космоса.

Мне приходилось общаться с Зинаидой словами и жестами, потому что телепатическую речь девушка бы не восприняла и не услышала. Рядом с ней я опускался на один уровень с человеком: часть врожденных нелианских способностей для меня становилась недоступна, ну а другую часть я сам не хотел применять.

Действовать по обстоятельствам – главное правило в жизни нелианца с древнейших времен, и я оставался верен хотя бы ему. Ничего другого уже не осталось от меня прежнего, где-то на космических просторах потерялась моя последняя ценность – национальная гордость.

Убив медведя, я пересек последнюю черту, обозначающую крах первоначального плана, который привел меня на Землю. Другого плана я придумать не смог. Да и не хотел забивать мозг сорными мыслями и невыполнимыми схемами.

Обстоятельства снова складывались не в мою пользу. Из-за частых пролетов неопознанных чужаков над местом посадки корабля мне пришлось его полностью обесточить, выключить все системы, чтобы никто не смог засечь подозрительную электромагнитную активность.

Издевательски подшучивая надо мной, господин Стэлс говорил, что я способен выживать в очень узком отрезке температурного измерения по шкале Инвирата, иначе сгорю или замерзну насмерть. Отрезок по земной шкале Цельсия был не намного шире.

Чтобы выжить, мне нужно было либо в срочном порядке убраться с планеты, превращающейся в какой-то пролетный двор, либо найти безопасное теплое убежище. Выбор передо мной стоял непростой, но я, как обычно, не стал тратить время на сомнения и раздумья. Поступил спонтанно, доверясь природному чутью и инстинкту.

***

Зинаида

За окном бушевала метель, заметая лесные тропинки, но меня это не должно было волновать и заботить. Я сидела в отмеренном для меня Аркадием Натановичем ограниченном пространстве и дрессировала полосатую Анфиску. За лакомство необычная зверушка научилась пританцовывать на задних лапках.

Глава 12. Сверчки у печки

Киарен принес плоскую черную штуковину, по размеру немного больше его ладони. Должно быть, взял из кармана куртки. Он положил эту штуку передо мной на стол и потыкал в нее когтями. Зажегся светлый экран и показал цветную фотографию, при виде которой я вскочила как ошпаренная и замерла, опираясь руками о край стола.

– Узнаешь? – мне показалось, что Киарен спросил с ехидством.

Или не показалось, так и было.

– Еще бы не узнать, – проворчала я голосом вечно недовольной тетки-буфетчицы. – Это же мой Петька и его Танька. Она тоже, как ты, не человек?

Или мне от сегодняшних переживаний начали мерещиться клыки во рту каждого увиденного на фотографии человека, или я пока остаюсь в здравом уме и все вижу правильно, как есть.

– Танира Денери – чистокровная нелианка, – Киарен подтвердил, что я не спятила. – Выражаясь по-человечески, Петр Воронцов увел у меня невесту.

– Это как?! – я подняла глаза, с трудом оторвала взгляд от фотографии на экране, чтобы увидеть лицо собеседника. – Объясни мне, пожалуйста, как Петька до вас добрался? Он ведь не космонавт. Или твоя невеста шастала по лесам Союза?

– Петр прилетел на Нелию и разрушил мою жизнь. Танира потащилась с ним, как глупая зверушка, и предала меня. По их вине я потерял работу, жилье и нелианское гражданство. Что ты об этом думаешь, Зина? По твоим меркам, это нормальное поведение?

– Тут все ненормально, – я посмотрела на экран и увидела, что он потемнел

Фотография улыбающейся счастливой парочки скрылась с наших глаз. Оно и к лучшему. Не хотелось мне на них смотреть. Уж слишком большая и тяжелая гора обиды ворочалась где-то внутри меня при виде этих двоих.

– Проходимец Петька меня променял на страшенную клыкастую чувырлу?! Да в ней ни кожи ни рожи! Тьфу! Без слез не взглянешь, – получились мысли вслух.

Может, и следовало мне помалкивать, да не вышло.

Брезгливо поморщившись, я отодвинула от себя показывающий фотографии прибор.

– Э-эй, – Киарен предупредил меня тихим рычанием, чтобы не оскорбляла его неверную невесту. – Танира – очень красивая девушка. Я любил ее и собирался жениться на ней.

– Сочувствую, – я посмотрела на него с пониманием. – Ну, считай, тебе повезло, раз дурында свалила к другому. Так у нас, людей, принято говорить в подобных случаях.

Киарен пошел в комнату с печкой убирать странный прибор, и я вышла из кухни за ним. Не знаю, почему меня стали пугать пустые комнаты, хотя должно было быть все наоборот. От хищников высшего сорта надо прятаться? Или не в моем случае?

– Подумать только, – тихо и нервно рассуждала я сама с собой, – Гагарин из космоса никаких инопланетных баб не притащил, а наш пострел Петька везде поспел. На чем он долетел до вашей Нелии? Сам, что ли, ракету сварганил в отцовском гараже?

– Его похитили космические пираты, – рассказал Киарен. – Земные корабли пока не наделены системами, позволяющими преодолевать настолько большие расстояния за короткий срок. С Нелии твой Петр и моя Танира улетели на корабле моего друга Лэйдана. Угнали боевой крейсер. По их вине я и друзей потерял. Танира донесла на нас председателю правления галактического содружества. Выдала все наши темные тайны. Я чуть не погиб из-за ее предательства.

– Иногда я думаю, что все председатели только и существуют для принятия доносов. Но при чем здесь я? Ты сказал, что прилетел за мной. Откуда ты про меня узнал? – я стала задавать очень правильные и нужные вопросы.

Начала потихоньку отходить от сковывающей мысли обиды. Возвращаться к здравым рассуждениям.

– Из памяти Петра, – Киарен перестал расправлять лежащую на лавке кожанку, выпрямился и повернулся ко мне. – Я считал его воспоминания при нашем контакте и увидел в них тебя.

– Ты можешь влезть в чужую голову и владеешь гипнозом?

До меня дошло как до жирафа. Вот чем объясняется то, что одни люди его видят, а другие нет.

– В моих мыслях ты тоже копался? Признавайся, – смело подойдя ближе, я ткнула его пальцем в грудь.

– Твой разум не поддается моему воздействию, – мягким успокаивающим тоном стал объяснять Киарен. – Я не могу прочитать твои воспоминания и повлиять на твое поведение. Это не гипноз. По-научному долго придется объяснять мои способности. Прими как данность. Я знаю о тебе все, что знал Петр. Детские мечты, школьные заслуги, проблемы в общении с отцом. Но я не могу проникнуть в твое сознание и увидеть там что-то новое, то, чего Петр знать не мог. То, что ты пережила после расставания с ним – все это для меня остается тайной. Ты можешь рассказать, если захочешь, но я не настаиваю.

– Я все равно не понимаю, Киарен, откуда у тебя интерес к моей персоне? Ты прилетел за неизвестно сколько световых лет, чтобы доложить мне, с кем загулял Петька? Да не плевать ли, человек она или кто? Его проблемы, кого выбрал.

– Зина, я запомнил тебя и много думал о тебе. Пару раз видел во сне, а это, по человеческим поверьям, один из признаков того, что ты мне понравилась, – Киарен взял меня за руку, не царапая когтями, и заглянул в глаза. – А еще я очень сильно хотел отомстить Танире и Петру. Не сразу понял, что нужно для этого сделать, но теперь я знаю.

Он отпустил мою руку, снова достал из кармана куртки черный плоский прибор и показал фотографию изменников.