Амина
Он снова был не в духе. Я поняла это по шагам — тяжёлым, неторопливым, как будто он специально шёл медленно, чтобы я успела испугаться. Я стояла на коленях у плиты и вытирала пол тряпкой, в спешке — он раньше пришёл. Даже не переоделась, волосы затянуты в узел, руки пахнут хлоркой. Глаза щипало, но вытирать слёзы было некогда.
— Ты что, вытираешь пол мокрой тряпкой? — голос Башира звенел, как удар по стеклу. — Какой идиотке пришло в голову возить грязь туда-сюда вместо того, чтобы нормально убрать?
Я подняла голову. Он стоял в дверях кухни, в пальто, с папкой под мышкой, и смотрел на меня, как на насекомое. Я открыла рот, чтобы объяснить, что только что закончила готовить, что испачкала пол, что собиралась насухо протереть… но не успела.
— Ты криворукая, или просто тупая? — Он подошёл ближе, резко, и с силой пнул ведро ногой. Оно перевернулось, вода плеснулась на пол и мне на платье. — Я же говорил тебе, Амина: хочешь быть в этом доме — будь полезной. А не вот этим вот недоразумением.
Я сжалась, как от удара.
— Я… сейчас всё вытру…
— Да что ты вообще можешь, кроме как нюни распускать? — Он схватил меня за плечо и дёрнул вверх. Больно. Так, что перед глазами на секунду потемнело. — Ни на что ты не годна. Даже ребёнка сберечь не смогла. Ни уму, ни сердцу, ни телу ты не нужна. Пустышка.
Я не плакала. Не вслух. Просто стояла с опущенными руками и смотрела в пол. Хотелось спрятаться в тряпку, исчезнуть.
— И это, значит, моя жена, да? — Он усмехнулся. — Позорище. Все на меня пальцем тычут. Говорят, мол, как так — Сафия сбежала, а ты, дура, осталась. За неё теперь отдувайся. За весь ваш сраный женский род.
Он швырнул тряпку в стену. Потом поднял тарелку со стола и с размаху ударил ею об пол. Она разлетелась на куски, и я инстинктивно прикрыла лицо руками.
— Это всё, что ты умеешь! Прятаться! — заорал он, — Ты бы и тогда лучше спряталась, когда твоя подружка сбежала, предательница. Теперь ты — моя расплата за неё. Моя палка для битья. Пока не отработаешь — не уйдёшь.
Я сжалась. Уйдёшь. Как будто это вообще было возможно. У меня не было даже паспорта — он отобрал. Телефона — тоже нет. Я жила как в коробке: четыре стены, крики, и постоянное чувство, что внутри тебя что-то сжимается до такой степени, что скоро задохнёшься.
Он ушёл так же резко, как пришёл. Хлопнул дверью. Я упала на пол, в воду, которую сама же не успела вытереть, и замерла. Холод пробрал до костей, но это даже не имело значения. Я просто лежала и старалась не дышать громко.
Я не знаю, сколько прошло времени. Может, десять минут, может, час. Я встала, когда услышала, как в коридоре зазвонил его телефон. Значит, он где-то рядом. Значит, надо убрать, пока не вернулся.
Иногда я думала: может, если всё делать быстро, чётко, молча — он отстанет. Может, если буду незаметной, стану для него стеной — он не будет трогать. Но я ошибалась. Он знал, где больнее.
Всё, что не дали ему высказать Сафии, он теперь кричал мне. Всё, что не успел сломать в ней, он пытался сломать во мне. И я…
Я начинала бояться, что он уже почти справился.
Я запомнила тот день до мельчайших деталей. День свадьбы Сафии. День, когда всё окончательно пошло прахом.
С самого утра дом был полон жизни. Женщины в ярких платках сновали туда-сюда, обсуждая последние приготовления. На кухне кипела работа: готовились традиционные блюда, аромат специй наполнял воздух. Смех, разговоры, звон посуды — всё свидетельствовало о приближающемся торжестве.
Я была занята делами: месила тесто на лепёшки с творогом, подавала чай, старалась помочь, где могла. Но внутри чувствовала тревогу. Что-то было не так. Как будто надвигается буря, и я не могла понять, откуда она придёт.
Сафию я видела мельком. Она сидела в своей комнате, одетая в белое свадебное платье, украшенное бисером. Её лицо было безжизненным, глаза потухшими. Она выглядела как кукла, которую нарядили для праздника, но забыли вложить в неё душу.
Я хотела подойти к ней, поговорить, поддержать. Но не решилась.
С тех пор как я вышла за Башира, она отдалилась от меня. Раньше мы были неразлучны, делились всем. Но после моего замужества она замкнулась, перестала со мной общаться.
Она была против моего брака со своим старшим братом самого начала. Отговаривала меня до слёз, умоляла одуматься. Но я не могла её слушать. Башир уже был у меня в сердце. Я влюбилась в него почти сразу — с первого взгляда, с первой его улыбки. Он был таким красивым, высоким, широкоплечим, что рядом с ним всё казалось маленьким и незначительным. Я видела в нём мужчину, за которым могла спрятаться от всего мира.
— Он жестокий, Амина! — говорила омне Сафия. — Ты ещё не знаешь, что за человек Башир. Ты будешь несчастна с ним!
Но я не могла поверить. Я не хотела верить. Думала, что она просто боится потерять нашу дружбу, боится остаться одна. Я была уверена, что со мной он будет другим: нежным, внимательным, любящим. Я верила, что смогу растопить его сердце, изменить его, что у нас будет семья, дом, дети.
Первая наша ночь прошла совсем не так, как я мечтала. Всё было гораздо грубее и резче, чем я ожидала. Он не сказал ласковых слов, не был нежным. Просто взял то, что считал своим по праву. Но я списала это на его страсть, на то, что он долго ждал и не смог сдержаться. Утешала себя тем, что со временем он привыкнет ко мне и станет мягче. Я верила, что всё изменится, что он научится бережнее держать меня в руках.
И теперь я не могла подойти к Сафии, не могла признать, что она была права. Мне было стыдно, страшно, неловко. Поэтому я стояла в стороне, украдкой смотрела на неё и глотала ком в горле.
Я знала, что её выдают замуж за пожилого мужчину, вдовца с детьми. Он был богат, уважаем в обществе, но Сафия не хотела этого брака. Она боялась его, чувствовала себя товаром, который передают из рук в руки. Она не смирилась, а я — смирилась. В этом была вся разница между нами.
Когда раздался крик, я была на кухне. Женский голос, полный ужаса, пронёсся по дому. Я выбежала в коридор, затем на улицу. Во дворе царила паника. Кто-то кричал, кто-то бегал, пытаясь понять, что произошло.
— Сафия сбежала! — услышала я.
Мир перед глазами качнулся. Я схватилась за косяк двери, чтобы не упасть. Сафия сбежала. Моя Сафия. Из этого дома. От навязанного брака.
Я выбежала на улицу и увидела Башира. Он стоял, как статуя. Лицо мёртвое, без единой эмоции. Но в глазах… в глазах была такая тьма, что я похолодела.
— Башир, — выдохнула я. Я подошла ближе, не думая, просто на автомате. Я не знала, что сказать. Но он посмотрел на меня таким диким взглядом, что я отшатнулась.
— Ах ты, тварь, — произнёс он тихо, как нож в сердце. — Ты помогла ей.
— Что? Нет! — я замотала головой, чувствуя, как внутри всё сжимается. — Я ничего не знала! Башир, я…
Он схватил меня за локоть. Резко, грубо. Я вскрикнула. Он никогда так со мной не поступал.
— Ты её настроила.
— Нет! Я… — я не успела договорить.
— Ты заплатишь, — прошипел он. — За неё. За себя. За всё.
Он затащил меня в дом. В ту самую комнату, где ещё утром всё было чисто и нарядно. Где пахло цветами, а не страхом. Где я надеялась, что моя жизнь хотя бы немного будет счастливой. Сейчас от этого не осталось ничего.
Он был другим. Не просто грубым — жестоким. Он сорвал с меня платок. Дёрнул за платье. Прижал к стене.
— Снимай.
— Башир… пожалуйста…
— Не умоляй. Ты думала, я тебя пожалею?
Я не кричала. Я даже не сопротивлялась. Я просто застыла, как мёртвая. Я позволила ему делать всё, что он хотел, потому что в этот момент поняла, что ошиблась во всём. Я потеряла себя, свою мечту, своё достоинство. Я потеряла подругу, которой не поверила, и мужчину, которому поверила слишком сильно.
Когда он ушёл, я лежала на полу, не чувствуя ничего, кроме унижения и боли. В комнате пахло отчаянием, как будто что-то внутри меня умерло навсегда.
Я не могла плакать. Не могла кричать. Я просто лежала и думала о том, как сильно ошиблась. Как жестоко я обманулась в своих чувствах. Я думала, что Башир — это моя защита, моя крепость, моя опора. А он оказался моим палачом.
***
Вечером Башир с братьями вернулись.
Я услышала, как заскрипела калитка, и тут же сердце подпрыгнуло к горлу. Я бросила полотенце на стол, вытерла мокрые руки о платье и, не дыша, вышла в коридор.
Они вошли один за другим, и у меня оборвалось сердце. Лица их были мрачнее тучи, одежда порвана, в крови, в грязи. Башир шёл первым — в рубашке с оторванным воротом, на его лице виднелась глубокая ссадина, покрытая запёкшейся кровью. За ним братья — такие же избитые, мрачные, молчаливые. Один из них прихрамывал, другой прижимал руку к боку, лицо третьего было в кровоподтёках, с разбитой губой.
Никто не говорил ни слова. Никто даже не смотрел в мою сторону. Воздух в доме моментально стал тяжёлым, будто кто-то выкачал из него весь кислород.
Я шагнула вперёд на ватных ногах.
— Башир… — голос дрогнул, я еле-еле выдавила из себя слова. — Что случилось? Вы… нашли её?
— Алим, посмотри, пожалуйста, тут опять что-то застряло, — Зумрат вздохнула, вытирая руки о передник и качая головой. — Не знаю, как я раньше жила без этой техники, а теперь она мне нервы каждый день мотает.
Я стоял возле окна на кухне, просматривая записи в старом потрёпанном блокноте, когда услышал голос невестки. Солнце мягко падало на её лицо, освещая усталую, но довольную улыбку. На руках — следы муки, волосы собраны под платок, на лбу — несколько выбившихся прядей. Я тихо улыбнулся и отложил блокнот.
— Сейчас глянем.
Зумрат пододвинула ко мне большой, тяжёлый планетарный миксер. Я взял инструмент из ящика и начал аккуратно разбирать корпус. Я любил такие мелкие, тихие дела, которые занимали руки и позволяли спокойно думать о своём. Без суеты, без лишних слов.
— Как думаешь, долго ещё этот «старичок» протянет? — спросила она, прислоняясь к столу и внимательно следя за моими действиями.
— Если ты и дальше будешь так его эксплуатировать, то недолго, — усмехнулся я. — Машина тоже отдыхать должна.
Она фыркнула, качнув головой:
— Ещё скажи, что ты у нас отдыхаешь часто.
— Это другое. У человека есть запас прочности, у техники — пределы возможностей, — спокойно объяснил я, извлекая небольшую деталь, на которую намоталась тонкая нитка теста. — Смотри, опять вот тут застряло.
— Спасибо тебе, — вздохнула она, облокотившись на стол и задумчиво глядя на меня. Я аккуратно вытащил застрявшее тесто и начал собирать детали обратно.
— Алим, знаешь, я тут подумала…
Я вопросительно приподнял бровь, догадываясь, к чему ведёт разговор.
— Тебе бы тоже уже пора девушку в дом привести. Ну, жену хорошую, хозяйственную.
Мои пальцы на секунду замерли, потом снова начали собирать корпус миксера. Я не любил такие разговоры. Обычно избегал их, уходил в сторону, но Зумрат была другой. Она была словно сестра, единственная женщина, которой я позволял говорить со мной на такие темы.
— Ты серьёзно решила именно сейчас об этом поговорить? — спокойно спросил я, не поднимая глаз.
— А что? А когда ещё? — искренне удивилась она. — Когда будешь совсем старым?
Я молча продолжал работу, чувствуя её взгляд на себе.
— Вот только не смотри на меня так, — засмеялась она. — Я права, Алим. Даже Бека женился, на которого я уже вообще надежды не возлагала.
— Ты прекрасно знаешь, что его женитьба была вынужденной, — тихо напомнил я. — Фиктивная.
— Фиктивная? — Зумрат улыбнулась так хитро, что я невольно остановился и посмотрел на неё. — Ой, не скажи. Очень скоро ты увидишь, что их брак более чем настоящий. Там уже искры летают, когда эти двое просто рядом стоят.
Я лишь покачал головой, возвращаясь к работе. Внутренне я знал, что она права. Между Бекой и Сафией действительно было что-то настоящее. Что-то сильное, живое, меняющее их обоих.
Но это не имело отношения ко мне.
— Мне это не нужно, Зумрат. Мне и так хорошо, — тихо сказал я.
— Хорошо? — она округлила глаза. — Ты же не старик ещё, тебе двадцать девять! Ты молодой мужчина, у тебя вся жизнь впереди. Ты хочешь вечно вот так жить — молча, один, с блокнотом и своими делами?
— Меня устраивает мой уклад жизни, — ответил я ровно. — Я привык быть один, так спокойнее. Я не люблю суеты и лишних эмоций.
— Ты любишь всё контролировать, — улыбнулась она мягко. — Но жизнь — это не список дел, Алим. Жизнь — это чувства, близость, семья. Я вижу, как ты иногда смотришь на нас с Рашидом, на Беку и Сафию. Не говори мне, что тебе не хочется того же.
Я аккуратно поставил миксер на стол и поднял глаза на Зумрат.
— Вам повезло, — сказал я тихо. — У вас получилось. А мне... мне слишком поздно менять привычки.
— Ещё скажи, что так и собираешься в одиночестве состариться? — она покачала головой, делая вид, что сердится. — Кто о тебе заботиться будет? Кто суп подаст, когда заболеешь?
— Ваши дети, — ответил я, улыбаясь уголками губ. — Будут ухаживать за старым дядюшкой Алимом, приносить ему чай и терпеть его ворчание.
Зумрат тихо засмеялась:
— Нет, так не пойдёт. Я этого не допущу. Я тебе сама жену выберу, раз ты такой упрямый.
— Спасибо, не надо, — усмехнулся я. — Я видел твои вкусы, когда ты выбирала невесту для Беки до Сафии.
Она нахмурилась и замахнулась на меня полотенцем:
— Ой, всё тебе шуточки. А я серьёзно! Ты ведь знаешь, я не отстану от тебя, пока не увижу кольцо на твоей руке и невесту в этом доме.
— Я знаю, — ответил я спокойно, собирая миксер до конца. — Но всему своё время.
— Ох, Алим, — она вздохнула и потрепала меня по плечу, уже выходя из кухни. — Хорошо хоть технику чинишь без возражений.
Когда дверь закрылась, я посмотрел в окно. На улице было тихо, спокойно. Воздух пах солнцем и травами. Я вздохнул и протёр руки полотенцем.
Зумрат права в одном: я любил порядок, контроль, привычный ритм жизни. Любил, когда всё было ясно, когда каждое действие приводило к нужному результату. Любил тишину и покой, когда никто не нарушал мои границы.
Но где-то глубоко внутри, в тех уголках души, о которых я не говорил даже самому себе, иногда возникала мысль, что однажды и мне захочется того, что было у братьев. Семьи, тепла, взгляда, который принадлежал бы только мне.
Однажды. Но не сейчас.
Пока что мне хватало моего одиночества. Мне хватало тишины и покоя.
Но кто знает, сколько это ещё продлится?
Амина
Прошло ровно два месяца с того дня, как я переступила порог этого дома. Два месяца с тех пор, как мои мечты разбились вдребезги о холодные камни реальности. Я стояла перед зеркалом и медленно, осторожно поднимала рукава своего платья. Кожа на запястьях была покрыта синяками. Некоторые уже пожелтели и почти исчезли, другие — свежие, тёмно-лиловые, словно напоминание о том, что с каждым днём становилось только хуже.
Башир не бил меня. Никогда не поднимал руку, не размахивался, чтобы ударить. Нет, он просто хватал так крепко, что казалось — вот-вот переломит кости, толкал к стене, если я мешалась под ногами. Каждый его взгляд был тяжёлым, наполненным гневом и презрением, каждая фраза — словно удар плетью. Я жила с постоянным комом в горле, боясь лишний раз вздохнуть, лишний раз сказать слово, потому что оно обязательно вызовет в нём вспышку раздражения.
Я стояла и смотрела на себя в зеркало, и мне хотелось отвернуться от собственного отражения. Как я дошла до такого? Я ведь выросла в доме, полном любви, ласки и уважения. Мой отец никогда не говорил матери дурного слова, брат всегда защищал и берег меня. У нас было принято разговаривать спокойно, даже если в чём-то не соглашались. И я знала, что родители не простили бы Баширу даже малой части того, что он делал со мной каждый день.
Я вздохнула, ощущая, как сжимаются рёбра от боли. Решение наконец было принято. Завтра утром я поеду домой. Расскажу отцу и брату обо всём. Я знала, что они меня примут, обнимут и скажут: «Ты наша дочь, мы всегда на твоей стороне». Я больше не могла терпеть и лгать им, притворяясь, что всё хорошо. Я скучала по дому, по родным стенам, по глазам матери, всегда наполненным добротой и заботой, по тихому, глубокому голосу отца, по смеху брата.
Когда вечером Башир ушёл к друзьям, я решилась и набрала номер брата. Телефон долго гудел, а потом я услышала его родной голос:
— Амина? Сестрёнка, как ты там? Что-то случилось?
Голос брата, такой родной и близкий, заставил меня разрыдаться. Я сдерживалась, пыталась говорить спокойно, но слова выходили сдавленными, переплетёнными с рыданиями.
— Брат, завтра я приеду домой. Я не могу больше терпеть... Я больше не могу…
— Амина, что случилось? — его голос стал твёрже и тревожнее. — Он что-то сделал тебе? Я приеду прямо сейчас!
— Нет! Нет… не надо сейчас… Завтра. Завтра я приеду, я расскажу всё тебе и отцу. Я просто хочу домой…
Брат помолчал, а потом твёрдо сказал:
— Ты приезжай, мы всё решим. Ты дома всегда найдёшь защиту. Помни, что бы ни случилось, у тебя есть мы.
Я всхлипнула, сжимая телефон, и ощутила на душе впервые за два месяца облегчение. Мне нужно было только пережить эту ночь.
Ночью я долго не могла заснуть, лежала и смотрела в потолок, мечтая о том, как завтра увижу родные лица, как обниму маму, как прижмусь к плечу отца, как брат скажет: «Я никому не позволю тебя обижать». Я засыпала с мыслью о доме, впервые за долгое время чувствуя спокойствие.
Но утром меня разбудил стук в дверь. Резкий, тревожный. Я вскочила с кровати, сердце заколотилось в тревоге. Когда я открыла, то увидела соседку по улице, женщину средних лет, с бледным лицом и полными ужаса глазами.
— Амина… беда, — произнесла она хрипло, сдавленно. — Твои… твоя семья… авария…
Мир вдруг застыл. Я не понимала её слов, не верила, отказываясь понимать.
— Что? Что вы говорите?.. — голос мой звучал чужим.
— Они… они ехали в город, на свадьбу… машина перевернулась на трассе, — женщина всхлипнула, закрывая лицо руками. — Никого не спасли… Погибли все… отец, мать, брат твой, невестка… и племянник, малыш их… Амина, доченька, Аллах забрал их…
Я шагнула назад, упираясь спиной в стену. Слова эти звучали как что-то чужое, невозможное, нереальное. Мои ноги подкосились, я медленно опустилась на пол, чувствуя, как сердце сжимается, будто кто-то схватил его ледяными руками и сдавливает всё сильнее и сильнее.
— Нет… нет, не может быть… — я шептала, закрыв лицо руками. — Аллах, пожалуйста, скажите, что это неправда…
Но соседка лишь плакала в дверях, и я понимала, что это страшная, невыносимая правда.
Всё оборвалось в один миг. Не стало тех, кто любил меня безусловно, кто защищал меня всегда и везде. Не стало моего дома, моей семьи. Теперь у меня не осталось никого. Только муж, который делал мою жизнь невыносимой.
Вся боль, накопившаяся во мне за эти два месяца, прорвалась наружу диким, надрывным криком. Я рыдала, не в силах остановиться, просила Аллаха вернуть их хотя бы на минуту, хотя бы на мгновение. Но он не мог услышать меня сейчас, оставив одну с разбитой душой.
Я была совершенно одна в этом жестоком мире, и теперь некуда было идти, не к кому обратиться. Я оплакивала не только смерть близких, но и смерть самой себя. Ведь вместе с ними умерла последняя моя надежда на спасение.
И единственным, кто остался в моей жизни, был Башир, человек, превративший мою жизнь в ад. Теперь я навсегда была привязана к этому дому, к этим стенам, к этой судьбе, которая решила забрать у меня всё, что было дорого.
Я осталась одна. И боль от осознания этой правды была настолько сильной, что казалось, я больше никогда не смогу дышать, не смогу жить.
Аллах, зачем ты оставил меня одну?
Амина
Со дня похорон прошёл месяц, и этот месяц был самым страшным и бесконечным в моей жизни. После гибели родителей и брата моё существование превратилось в непрекращающийся кошмар. Я перестала замечать дни недели, перестала считать часы. Мир вокруг потускнел, поблёк, и я просто двигалась, словно заведённая, без мыслей, без чувств, без надежды на лучшее.
Башир изменился полностью. Если до смерти моей семьи он ещё как-то сдерживал себя, ограничиваясь грубостью и презрением, то теперь ничто не останавливало его. Он знал, что больше нет никого, кто мог бы защитить меня, вступиться за меня, забрать обратно домой. Я полностью оказалась в его власти.
Амина
О том, что я беременна, я узнала случайно, в один из обычных, тягучих дней, похожих друг на друга, как капли дождя. Это открытие изменило всё.
Стоя в маленькой, тёмной ванной комнате, я смотрела на две яркие полоски на тесте, и слёзы тихо скатывались по щекам. Это были одновременно слёзы радости и горя, надежды и страха. Внутри меня поселилась новая жизнь — маленькая, хрупкая, абсолютно невинная. И именно эта беззащитность вдруг заставила меня очнуться.
Теперь я уже не могла думать только о себе. Теперь во мне жил тот, кто зависел от меня целиком и полностью. Я прижала руку к животу, словно пытаясь защитить крошечное существо от всех бед и несчастий, ожидающих его в этом доме. От одной мысли, что Башир может причинить вред ребёнку, сердце сжалось от ужаса. Я не могла допустить этого.
Я твёрдо решила — я должна уйти, сбежать отсюда, даже если мне придётся ночевать на улице, просить милостыню, ходить голодной. Лучше такая судьба, чем обречь моего малыша на жестокость Башира, на вечный страх и боль, в которой я жила последние месяцы.
С того дня я начала ждать подходящего момента. Без паспорта и денег уйти было почти невозможно, но я не сдавалась. Каждый день я внимательно наблюдала за мужем, пытаясь запомнить, где он хранит деньги, когда и как покидает дом, сколько времени отсутствует. Я должна была продумать всё до мелочей.
Однажды вечером Башир вернулся поздно, злой и уставший. Он бросил куртку на кресло и отправился в спальню, ничего не сказав. Я услышала, как он тяжело повалился на кровать, и вскоре дом наполнился его глухим храпом. Моё сердце забилось в груди учащённо, я поняла — это мой шанс.
Дрожащими руками я подошла к креслу и осторожно взяла его куртку. Внутри нагрудного кармана лежал его кошелёк. Открыв его, я увидела несколько крупных купюр. Этого было достаточно, чтобы доехать до соседнего города, там можно будет что-то придумать. Я не брала лишнего — лишь то, что было абсолютно необходимо.
Засунув деньги в карман платья, я уже собиралась тихо вернуть кошелёк на место, как вдруг услышала за спиной его тяжёлое дыхание.
— Что ты делаешь?
Голос Башира прозвучал резко, холодно, опасно. Я вздрогнула, обернулась и замерла от страха. Он стоял в дверном проёме, лицо его было искажено яростью. Он быстро шагнул ко мне и вырвал кошелёк из рук.
— Ты воруешь мои деньги, грязная тварь? — прошипел он, наступая на меня.
Я невольно отступила назад, чувствуя, как сердце колотится в груди. Ноги стали ватными, дыхание перехватило.
— Я… я просто хотела…
— Что хотела? Сбежать? — крикнул он, схватив меня за плечи так сильно, что я вскрикнула от боли. — Решила, что сможешь обокрасть меня и убежать?
— Пожалуйста… Башир… я просто не могу больше так… — слёзы полились из глаз, голос мой задрожал, слова с трудом вырывались наружу. — Отпусти меня…
Он не слушал. Я видела только ненависть в его глазах. Сжав мою руку, он поволок меня к двери, словно я была не человеком, а какой-то вещью, которой больше нет места в его доме.
— Раз хочешь уйти, иди отсюда! Убирайся! — закричал он, распахивая дверь на лестницу, ведущую вниз. Я попыталась сопротивляться, упереться ногами, но его сила была куда больше моей. Башир с такой яростью толкнул меня, что я потеряла равновесие и полетела вниз по ступенькам.
Секунды растянулись в вечность. Удары ступеней обжигали тело болью, перед глазами замелькали стены, потолок, перила лестницы. Я пыталась защитить живот руками, свернуться в клубок, но тело не слушалось меня, всё происходило слишком быстро и слишком жестоко.
Когда моё тело остановилось внизу лестницы, я уже не чувствовала ничего, кроме сильной, пронзающей боли. Я попыталась пошевелиться, но тело не подчинялось мне. Я лежала, задыхаясь, чувствуя, как внутри всё кричит от ужаса и отчаяния. Единственное, о чём я могла думать в этот миг — мой ребёнок. Маленькая жизнь, которая только начала зарождаться во мне.
Башир медленно спустился вниз, подошёл и посмотрел на меня сверху вниз с таким равнодушием, словно я была не живым человеком, а мусором, который случайно оказался на его пути.
— Будешь знать своё место, — процедил он, переступая через меня и уходя прочь.
Я осталась лежать на холодном полу, задыхаясь от боли и слёз, которые застилали глаза. В этот миг мне стало ясно, как никогда прежде: отсюда нет пути назад. Мне нужно было любой ценой сохранить ребёнка, даже если это будет стоить мне жизни. Но сейчас я не могла даже подняться, даже пошевелиться было невыносимо.
Закрыв глаза, я мысленно стала молиться, просить Аллаха сохранить жизнь внутри меня, спасти моего ребёнка. Теперь у меня была лишь одна цель — защитить и спасти его любой ценой. Я больше не имела права сдаваться.
Лёжа на полу в полной тишине, чувствуя, как тело разрывает боль, я дала себе слово: если переживу эту ночь, я найду способ уйти отсюда. Найду помощь, людей, которые не отвернутся от меня, найду хоть какую-то надежду на новую жизнь для себя и своего малыша.
Теперь это было не просто желание — это была моя единственная причина жить.
— Алим, ты тут?
Голос Рашида раздался из дверного проёма кухни, вырывая меня из задумчивости. Я поднял глаза от блокнота и увидел старшего брата, который внимательно смотрел на меня. Он только что вернулся с фермы: на сапогах была земля, руки он вытирал полотенцем, перекинутым через плечо. Его спокойное, строгое лицо выглядело уставшим, но сосредоточенным.
— Что-то срочное? — спросил я, откладывая ручку.
Рашид подошёл ближе, остановился напротив меня и опёрся на кухонный стол.
— Завтра утром нужно, чтобы ты съездил в деревню, откуда родом Зумрат и Сафия, — сказал он, понизив голос, словно не хотел, чтобы кто-то лишний услышал наш разговор. — Сделка с местной фермой наконец-то состоялась. Нужно лично проконтролировать детали, проверить условия.
Я слегка нахмурился, почувствовав неприятную тяжесть в груди. Деревня, откуда сбежала Сафия, теперь была не самым спокойным местом для нас. Её семья, особенно братья, едва ли забудут такое унижение.
— Ты уверен, что именно я должен туда ехать? — уточнил я осторожно, глядя на Рашида прямо.
Он кивнул и ответил негромко, но твёрдо:
— Именно ты. Нам не нужны лишние проблемы, а ты умеешь держаться нейтрально и не лезешь на рожон. Сделка важная, потерять её мы не можем, а ехать туда кому-то другому… рискованно. Ты понимаешь, о чём я.
Я коротко кивнул. Конечно, я понимал. Побег Сафии был не просто дерзким поступком — он был унижением для её семьи, и теперь братья могли воспринять любое появление кого-либо из нас как вызов.
— Я понял, Рашид, — спокойно произнёс я. — Сделаю всё быстро, аккуратно и вернусь. Проблем не будет.
Рашид удовлетворённо похлопал меня по плечу и слегка улыбнулся:
— На тебя всегда можно положиться. Документы вечером заберёшь у меня.
Он ушёл, а я снова вернулся к своим записям, хотя сосредоточиться уже не получалось. Через несколько минут на кухню зашла Зумрат. Она быстро взглянула на меня, заметила, что я задумчив, и остановилась рядом, складывая полотенце в руках.
— Что-то случилось? Ты какой-то напряжённый, — спросила она, прищурившись и внимательно рассматривая меня.
— Завтра еду в твою деревню, — ответил я, не скрывая, но стараясь говорить ровно и спокойно. — Договорились о сделке с местной фермой.
Зумрат помолчала несколько мгновений, затем негромко вздохнула и сказала уже более осторожно:
— Понимаю. Только ты будь осторожнее, Алим. Особенно с братьями Сафии. После того, как она сбежала, они… они стали еще опаснее.
Я внимательно посмотрел на неё, заметив, как она слегка нахмурилась, словно вспоминая неприятные события.
— Думаешь, стоит их опасаться? — спросил я спокойно.
Она слегка кивнула и, посмотрев куда-то в сторону, задумчиво произнесла:
— Ты ведь знаешь, что в день свадьбы, когда Сафия убежала, братья хотели её убить за этот позор. Теперь они ещё более нетерпимы ко всему, что хоть немного задевает их честь. Лучше не попадаться им на глаза и не давать повода.
Я кивнул, спокойно воспринимая её предостережение. Конечно, я знал, на что способны люди, когда задета их честь, особенно здесь, в наших краях, где традиции и гордость значили слишком много.
— Я понял, Зумрат. Постараюсь избежать любой встречи с ними. Тем более, мне незачем с ними пересекаться. Поеду, решу вопросы и сразу обратно, — сказал я, стараясь её успокоить.
Она улыбнулась чуть свободнее и снова вернулась к своим обычным делам на кухне, но чувствовалось, что тревога всё ещё не покидала её.
— Всё будет хорошо, — ещё раз повторил я ей уверенно.
Она взглянула на меня теплее и сказала мягко, почти по-матерински:
— Знаю, ты всегда действуешь разумно и осторожно. Просто будь внимательным.
Она вышла из кухни, а я вновь погрузился в свои мысли. За окном солнце постепенно садилось, окрашивая двор и ферму в тёплый оранжевый цвет. Я был человеком, который привык просчитывать каждый шаг, избегать неопределённостей, держать всё под контролем. Но сейчас почему-то чувствовал лёгкое беспокойство. Это была не просто очередная поездка, а посещение деревни, с которой теперь нас связывала сложная и напряжённая история.
Я привык действовать без эмоций, планируя всё заранее, никогда не допуская, чтобы личные чувства могли помешать работе. Но именно в этот раз я ощутил странную тревогу. Что-то внутри подсказывало, что эта поездка будет не похожей на другие. Словно впереди ждало что-то совершенно иное, чего я никак не мог предвидеть.
Возможно, Зумрат была права. Стоило быть особенно осторожным. Но в то же время я понимал, что именно в таких ситуациях важно сохранять холодную голову. Я справлюсь, как всегда, но почему-то именно сегодня впервые почувствовал, что жизнь готовит мне что-то новое. Что-то, к чему я не был готов.
И именно это странное чувство неопределённости не давало мне покоя весь остаток вечера.
Амина
Утро наступило серое и холодное, словно само небо скорбело вместе со мной. Я проснулась от сильной, режущей боли в животе. Сначала я подумала, что это последствия вчерашнего падения, но вскоре поняла, что происходит что-то гораздо страшнее.
Дрожащими руками я приподняла одеяло и увидела кровь. Много крови. Алые пятна быстро пропитывали простыню, расползались, как страшное пятно горя, охватившего меня. Сердце застыло, внутри словно что-то оборвалось, я не могла вдохнуть, задыхаясь от боли и ужаса.
Мой ребёнок... Я сразу поняла, что теряю его. Слёзы хлынули из глаз, а грудь сжалась так сильно, что я едва смогла сделать вдох. Я прижала руки к животу, как будто надеялась остановить кровотечение и сохранить эту жизнь, но тело моё уже не слушалось. Внутри меня всё было сломано, разбито, разрушено руками человека, которого я когда-то полюбила.
Башир в это утро даже не зашёл ко мне в комнату, и я была рада, что он не увидит меня в таком состоянии. Даже сейчас, в самый ужасный момент моей жизни, я не хотела, чтобы он узнал о моей беременности. Он не заслуживал этого. Для него ребёнок был бы всего лишь ещё одним инструментом давления, поводом унизить меня, причинить новую боль. Я не могла позволить ему этого.
В тот момент, когда боль стала невыносимой, я сжала зубы, заглушая крик. Я тихо молилась, просила Аллаха дать мне силы пережить эту потерю, принять её и продолжить бороться. Потому что теперь у меня была лишь одна цель — сбежать из этого ада, который когда-то я считала своим домом. Этот человек больше никогда не должен причинить мне боли.
Несколько часов спустя кровотечение стихло, оставив после себя страшную слабость и пустоту внутри. Я лежала без сил, без мыслей, словно выгоревшая изнутри, и просто смотрела в потолок, не замечая слёз, медленно катившихся по щекам.
Именно тогда я твёрдо и окончательно решила — я уйду. Я сбегу отсюда, даже если придётся оставить за спиной всё, что было когда-то дорого. Лучше жить на улице, голодать, чем оставаться рядом с этим жестоким человеком. Он забрал у меня всё, даже самое святое, что было у меня — мою семью, моё достоинство и теперь — моего ребёнка.
Спустя несколько дней я начала понемногу приходить в себя. Башир почти не обращал на меня внимания, считая, что после того вечера я поняла своё место и больше не осмелюсь даже думать о побеге. Тем лучше — чем меньше он обращал на меня внимания, тем больше шансов у меня было найти возможность для побега.
Деньги, которые я забрала из его кошелька, остались у меня. Я сумела спрятать их под матрасом, завернув в маленький платок. Эти несколько купюр были моим единственным шансом на спасение. Я берегла их, как самое дорогое сокровище, проверяя каждый вечер, всё ли на месте.
Каждую ночь, засыпая с мокрыми от слёз глазами, я мечтала о том дне, когда смогу выйти за порог этого дома и больше никогда не оглянуться назад. Я представляла себе свободу, возможность дышать полной грудью, не боясь, что кто-то в любой момент причинит мне боль. И хотя сейчас я была ещё слишком слаба, я твёрдо знала — этот день придёт. Рано или поздно я наберусь сил и сбегу.
Прошла неделя, затем вторая. Я постепенно восстанавливалась, стараясь не привлекать лишнего внимания. Работала молча, делала всё, что требовал Башир, не спорила и не возражала. Я стала тенью, тихой и незаметной, и он быстро потерял ко мне интерес, словно ему уже наскучило мучить меня. Для него я стала просто мебелью — чем-то, что есть в доме и что не требует внимания.
Но я не теряла надежды. С каждым днём я чувствовала, как ко мне возвращаются силы, и внутри меня постепенно разгоралась уверенность в том, что я смогу сделать это. Сбежать отсюда и начать новую жизнь. Жизнь без Башира, без страха и унижений. Жизнь, где я больше никогда не позволю кому-то причинить мне боль.
Однажды вечером, когда Башир ушёл в гости к друзьям, я достала свои спрятанные деньги и пересчитала их ещё раз. Этого было мало, но хватит хотя бы на то, чтобы уехать в другой город, где никто не знает меня и не сможет вернуть обратно к нему. Моё сердце билось тревожно, но решительно.
Я знала, что у меня есть только один шанс, и я не могла его упустить. Этот ребёнок, которого я потеряла, показал мне, что нельзя больше оставаться здесь. Я была обязана ради него, ради себя самой выбраться из этой ловушки.
Я спрятала деньги обратно и села на кровать, глядя на тёмное окно. Где-то там, за стенами этого дома, была другая жизнь, свобода, о которой я мечтала каждый день и каждую ночь. Там, за окном, были люди, которые не знали меня, не знали моего прошлого. Люди, которые могли бы дать мне второй шанс.
Закрыв глаза, я прошептала молитву, прося Аллаха помочь мне. Я больше не могла и не хотела жить прошлым. Впереди меня ждал новый путь, пусть и неизвестный, полный трудностей и испытаний. Но это был мой путь, путь к свободе.
Завтра, решила я твёрдо. Завтра я уйду. Пусть с одним платьем, без документов и уверенности в завтрашнем дне, но уйду.
Пусть теперь мир делает со мной что угодно, лишь бы я больше никогда не оказалась под властью этого жестокого человека. Лишь бы я никогда не потеряла больше того, что так дорого моему сердцу.
Теперь я была готова бороться, несмотря ни на что.
Амина
Рассвет едва коснулся неба, окрасив его в нежно-розовые оттенки, когда я услышала, как хлопнула входная дверь, а спустя мгновение взревел мотор машины Башира. Он уехал, и я знала — другого шанса не будет.
Сердце бешено застучало в груди, и в то же мгновение меня накрыла волна страха, такого сильного, что на секунду дыхание перехватило. Я села на кровати, сжав ладонями колени, пытаясь унять дрожь, охватившую всё тело.
Прошло три мучительно долгие недели с того страшного дня, когда я потеряла ребёнка. Три недели пустоты и боли, в которые я ходила словно мёртвая, не чувствуя ничего, кроме отчаяния и ненависти к себе и Баширу.
Окончательно моя решимость окрепла четыре дня назад, когда Башир взял меня с собой в город по каким-то делам. Он разговаривал с администратором небольшого ресторанчика, а я сидела за столиком и безучастно смотрела в окно. Именно тогда я неожиданно встретила там Сафию. Она выглядела совсем иначе — спокойной, уверенной, свободной, и это придало мне мужество, которого так не хватало.