— Спасибо, что проводил, — улыбаюсь Кириллу. Он смотрит сверху вниз; брови чуть сведены, ладонь тёплым обручем легли на моей талии.
— Нам ещё идти. Точно хочешь, чтобы я оставил тебя здесь?
— Точно, — киваю; кудри подпрыгивают на плечах. — До дома две минуты. Уже поздно, тебе лучше идти.
Встаю на носки, цепляюсь за его шею — притягиваю. Поцелуй получается неторопливый, с вкусом мяты; его пальцы скользят по ремешку моих шорт, и по коже пробегает мурашки.
Я касаюсь лбом его лба, смотрю в эти бесстыдно-голубые глаза.
— С нашей годовщиной, — шепчу, улыбка сама собой появляется.
— С первым годом, любимая, — отвечает он, касается кончиками двух пальцев своих губ и прижимает их к моим. Наш маленький ритуал.
— До встречи. — парень улыбается, разворачивается и уходит по улице, не спеша.
Я смотрю ему вслед ещё минуту — ладно, две, — пока силуэт не съедают фонари. Разворачиваюсь к дому. Деревья вдоль улицы лениво шуршат в тёплом ветре, асфальт ещё хранит дневное тепло, воздух пахнет липой и пылью. Делаю глубокий вдох и прячу улыбку в воротник.
«Хороший год. Хочу второй».
До дома осталось два подъезда. У крыльца дремлет моя красная малютка; шторы в окнах задернуты — родители спят. Я напеваю, подскакиваю на ходу и наклоняюсь завязать шнурок, пока он не отправил меня знакомиться с асфальтом.
Сзади тянется низкое урчание — я решаю, что машина просто проедет мимо. Но звук становится громче; музыка и раздражённые голоса выплескиваются наружу. Медленно подкатывает тёмно-синий седан с чёрными в ноль стёклами. Сердце делает лишний удар. Я бросаю косой взгляд — и застываю: дверь вдруг распахивается, и человека выталкивают на дорогу.
Я мгновенно ныряю в тень, прижимаюсь спиной к стене. Раздаётся тяжёлый шлепок, за ним — стон; он ударился головой об бетон. Дверца захлопывается, и седан уносится, оставляя его на асфальте.
«Только бы не увидел меня. Пожалуйста, не сейчас». – тихо молюсь про себя.
Мужская фигура опускается на колени, кашляет, захлёбывается. До подъезда — несколько секунд рывком. Бежать? А если он опасен и увидит меня?
Жду. Фонарь выхватывает лицо: он приподнимается, обеими руками сжимает живот. На лбу — рассечённая кожа, кровь дорожкой спускается по щеке.
Я впервые толком вижу его лицо. Кожа — тёплая, золотистая, словно после долгого отпуска; подбородок острый, резкий. Я невольно таращусь. Глаза большие, ореховые, ресницы неправдоподобно густые. Даже сквозь боль он выглядит так, что отвести взгляд сложно.
Он покачивается, глухо стонет. Серая футболка облегает плечи и спину, ниже — чёрные джинсы и такие же кроссовки. У ног валяется кожаная куртка. На обнажённом предплечье — плотная вязь татуировок; различаю черепа и отводя взгляд. Остальное можно рассмотреть только вблизи, а ближе я подходить не собираюсь.
Я сильнее сжимаю связку ключей и продеваю один между пальцами — маленький коготок на всякий случай.
Он выпрямляется, и только теперь понимаю, какой он высокий: широкие плечи, уверенная, опасно-надёжная стойка. Щурюсь в тени, стараюсь слиться со стеной. Он не делает ни шага, только глухо стонет; ладонью приподнимает край футболки, будто проверяет, цел ли, и у меня перехватывает дыхание.
Взгляд — предатель — всё равно скользит по рельефу загорелого, поджарого, мускулистого тела, и я заставляю себя отвести глаза, пока сердце не решило стучать ещё громче.
«Не пялься» – ворчит внутрений голос. Отвожу глаза. Он снова стонет — я всё же смотрю как незнакомец прислонился к стене и тяжело дышит.
Вид — так себе. Кровь с виска ниткой уходит на шею. Я прикусываю губу. Что делать?
Скорая?
Медленно стискиваю ключи до белых костяшек. Он меня не слышит. «Сейчас развернусь — и бегом в подъезд».
Я шагаю — и в тот же миг он застывает, резко поворачивает голову. Я замираю, глаза распахнуты, сердце делает кульбит. В его тёмных глазах зрачки сужаются; секунду мы молча сверлим друг друга взглядами.
— Кто ты? — басовито, с хрипотцой спрашивает мужчина; звук рокочет в груди.
Я глотаю воздух, оглядываюсь — никого.
— Мне нужно идти, — говорю и поворачиваюсь, делая два шага к спасительным дверям.
— Стой.
Я мгновенно замираю и оборачиваюсь: он идёт ко мне — медленно, упрямо; боль перекашивает лицо. Я машинально отступаю, он щурится ещё сильнее, идеальная бровь взлетает вопросом.
— Даже не думай бежать, hermosa.
Воздух свистит в лёгких; я впиваюсь пальцами в связку ключей.
— Я не говорю по-испански, — выпаливаю глупость; мысли жужжат пчелиным роем. «Почему я не позволила Кириллу довести меня до двери?»
Он коротко усмехается; в темноте глаза блеснули стеклом. Одной рукой всё ещё держится за живот и останавливается в двух шагах. Запах тёплой ночи, горячий асфальт, железо крови — и мы вдвоём.
— Не говоришь по-испански, а сразу поняла, что это был испанский?
Я упираюсь взглядом в асфальт — по коже бегут мурашки. Внутренний голос орёт: «Беги!» — ноги дёргаются, готовы сорваться.
— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.
Раны ранами, а голос у него все равно как сталь: сильный, уверенный, с примесью самодовольства. И высокомерия — выше крыши.
— Не подходи ближе, — предупреждаю. Голос предательски дрожит. Поднимаю ключ, зажатый между пальцами, показываю своё «оружие». Он переводит взгляд на металлический зубец у моей ладони и снова — на меня. Меня трясёт, кисти подрагивают у бёдер. Его губы дёргаются, он тихо усмехается — и тут же морщится от боли.
Я хмурюсь и делаю шаг вперёд, делаю вид, что не боюсь.
— Думаешь, я не причиню тебе вред? Серьёзно? Держись от меня подальше! — повторяю уже жёстче.
Он поднимает свободную руку — лицо снова перекашивает боль. Приподнимает футболку, убирая ладонь, которой зажимал живот.
— Собралась меня пырнуть, hermosa? — сипит. — Тебя уже опередили.
Веки дрожат — и он оседает на землю. Только теперь замечаю: тёмная ткань на животе распускается алым цветком. Из горла срывается тонкий вскрик; я тут же зажимаю рот руками.
— Боже мой… боже мой…
Я выглядываю сквозь мутно-серые жалюзи палаты и сама не понимаю, зачем прячусь: он всё равно меня не видит. Он спит; вокруг ровно гудят аппараты, удерживая его жизнь.
На лбу — перевязка, врач остановил кровотечение от ножевой. Если бы я тогда не следила за тем, сколько крови он теряет, — он бы не дотянул.
С интересом изучаю его лицо. Во сне оно кажется спокойным и почти детским. Грудная клетка ровно поднимается и опускается — и мне, сама не знаю почему, становится легче. Легче от того, что он дышит нормально. Я ведь даже не знаю этого мужчину. Алекс.
Так его зовут. Я услышала, как медсестра сказала это врачу. Похоже, больничная койка для него не новость. Я стою дольше, чем нужно: меня тянет к нему, к его странной, тёплой ауре. Почему мне не всё равно? Потому что я спасла ему жизнь? Но на его месте мог оказаться кто угодно!
Я шумно выдыхаю — волна усталости накрывает с головой. В кармане вибрирует телефон; достаю, гляжу на экран, невольно улыбаюсь и подношу к уху.
— Привет, Кирилл.
— Привет, малыш. Ты уже закончила с полицией? Не верится, что ты кому-то жизнь спасла, — недоверчиво усмехается он.
И правда, меня гоняли по кругу, каждый раз заставляя повторять всё заново. Я прикусываю нижнюю губу и, не отрываясь, смотрю на Алекса.
— Знаю, это безумие. Я скучаю, — говорю тихо; хочется чтобы он был рядом.
— Приехать за тобой? Могу отвезти домой.
Я качаю головой, вспоминая, что пару часов назад мы оба пили в ресторане. Садиться за руль сейчас — ни мне, ни ему — точно нельзя, особенно после такого вечера. Этого, когда кто-то едва не умер у меня на глазах, мне хватит на всю жизнь.
— Я возьму такси, я всё ещё чуть под градусом, — тихо смеюсь и машинально касаюсь подвески-сердечка на шее. Подарок Кирилла на нашу первую годовщину.
Сначала был ресторан в центре, потом мы гуляли по набережной — там он и надел на меня это украшение. Я его обожаю. Пальцы скользят по гладкой цепочке, и внутри распускается тёплое, уютное чувство.
— Хочешь заехать ко мне и остаться на ночь? — в его голосе слышится прозрачный намёк, и я невольно улыбаюсь, прикусывая нижнюю губу.
— Конечно. Скоро увидимся.
— Буду думать о тебе.
Он заканчивает звонок. Я прячу телефон в карман, провожу ладонью по лицу и напоследок бросаю взгляд на Алекса. Оставить записку на случай, если проснётся? Мотаю головой — глупость.
— Ты его даже не знаешь, Арина. Возьми себя в руки, — бормочу себе под нос.
Делаю шаг назад — и замираю: прямо передо мной стоит человек. Я едва не упираюсь ему в грудь и, ошеломлённая, моргаю. Он высокий. Очень высокий. Медленно поднимаю взгляд — и натыкаюсь на тёмные, пронизывающие глаза. Возраст — за сорок; у глаз и у рта тонкие морщинки.
Тёмные густые волосы стянуты назад в короткий хвост. Он рассматривает меня внимательно, чуть склонив голову. Я отступаю на шаг и невольно отмечаю осанку, манеру стоять — одна сплошная власть.
Друг Алекса? Или отец?
— Простите, — бормочу, пытаясь обойти его. От него резко пахнет одеколоном; аромат слишком тяжёлый, я морщусь — начинает ныть голова.
— Это вы спасли Алехандро?
Я замираю, моргаю дважды и поворачиваюсь к нему. Говорит с акцентом тяжелее, чем у Алекса, но похожим. Весь в чёрном; в руках кожаная куртка — точь-в-точь как у его сына.
— Да. Я Арина, — отвечаю тихо и невольно заглядываю ему через плечо на Алекса: тот всё ещё крепко спит.
Мужчина протягивает руку. Кожа тёплая, гладкая, загорелая. Я удивляюсь, но пожимаю; рукопожатие крепкое, уверенное.
— Спасибо, Арина. Вы спасли ему жизнь.
Я качаю головой, отмахиваясь:
— На моём месте так поступил бы любой. Ладно, мне пора, — говорю и опускаю взгляд.
Почему-то смотреть ему в глаза не получается. Его пристальный взгляд действует мне на нервы. Он отпускает мою руку и отступает на шаг, давая понять, что разговор окончен.
По дороге коротко пересказываю Кириллу, что произошло. Он тянет меня к себе, усаживает между колен и обнимает; я сразу откидываю голову ему на грудь — ровное дыхание успокаивает.
— Ты такая сильная, Арина. Я рад, что с тобой всё в порядке. Я бы себе не простил. В следующий раз провожу тебя до самой двери, — говорит твёрдо.
Я слабо улыбаюсь и вздыхаю — перед глазами снова вспыхивает Алекс, лежащий на асфальте в собственной крови. Надо перестать о нём думать. О крови тоже.
Это нездорово.
Я отстраняюсь и рассматриваю Кирилла, улыбаясь. Его синие глаза бесстыдно «пьют» меня; губы трогает самодовольная полуулыбка — он знает, о чём я думаю.
Я тянусь, запускаю пальцы в мягкие пряди его каштановых волос и на секунду просто наслаждаюсь этим ощущением. Он сразу притягивает меня ближе, наклоняет голову и его губы накрывают мои. Он тихо стонет, и я выдыхаю ему в губы, чувствуя, как мышцы постепенно расслабляются.
— Я весь вечер думал о тебе… о вот этом, — шепчет он мне на ухо и легко прикусывает кожу.
Я закрываю глаза и позволяю себе просто быть в моменте, быть с ним. Поцелуй убаюкивает, и я вдруг понимаю, насколько вымоталась. Кладу голову ему на плечо; веки тяжелеют. Кирилл разочарованно вздыхает, но всё равно обнимает. Мне немного неловко, однако события ночи окончательно меня выжали.
Парень укладывает меня на кровать и накрывает пледом. Проходит несколько секунд — и я проваливаюсь в сон. А перед внутренним взором всё так же чётко стоит лицо Алекса.