Спасибо, что предал

Глава 1

Пакеты впивались в пальцы целлофановыми ручками, словно тонкие лезвия, оставляя на коже багровые полосы. Не три, не четыре, а целых шесть кульков — расчет на три дня вперед для ее ненасытной армии. Таня брела, как подстреленная лошадь, которая уже не чувствует боли, а лишь тупо переставляет ноги, движимая инстинктом добраться до стойла. Сознание отключилось, остался лишь автопилот, ведущий ее усталое тело домой.

Впереди, спотыкаясь о трещины в асфальте, неслись три вихря в одинаковых синих куртках и серых шапочках с помпонами. Они были похожи на стайку суетливых воробьев, но для нее — на три урагана, выжимавших из нее последние соки.

— Мам, а Сашка меня стукнул!

— Это он меня первый!

— А я не стукнул, я так... задел!

И тут, как ножом по стеклу, — пронзительный вой Паши. Этот звук впивался в ее измотанные нервы острее любого лезвия. Она остановилась, чувствуя, как дрожат от натуги руки.

— Хватит! — ее голос прозвучал хрипло и пусто, будто доносился из глубокого колодца. — Идите уже домой. Там и будете выяснять.

Дети, на секунду притихшие, тут же возобновили пререкания, но уже шепотом. Они привыкли к этому уставшему голосу матери, к ее глазам, в которых погас свет. Таня глотнула воздух, густой от выхлопных газов и осенней сырости.

Ее жизнь... Нет, это было не жизнь. Это был режим выживания, доведенный до автоматизма. Подъем в пять, чтобы успеть все: завтрак, сборы, уговоры, крики. Затем дорога в сад — бесконечный марафон с тремя неугомонными спутниками. А после — восемь часов в отделе кадров, под прицелом взгляда Жанны Викторовны. Не Жанны, а самой настоящей жабы в человеческом обличье, худосочной и злой, с лицом, заостренным вечной брезгливостью. Она появилась, пока Таня была в декрете, и с тех пор словно питалась ее истощением, заваливая работой вдвое больше остальных.

А венцом каждого дня был этот вечный марш-бросок с пакетами и тройняшками, замыкавший порочный круг.

Олег. Самый главный мужчина в их доме, чье присутствие все больше становилось мифом. Они познакомились на работе: он — начальник автотранспортного отдела в крупной логистической компании, она — перспективный специалист. Его мир был полон напряжения и ответственности, ведь над ним довлел Илья Андреевич Резак — человек, чья фамилия полностью оправдывала стиль работы. Он не обходил конкурентов, а срезал их под корень, и оказаться в его немилости означало полный провал. Поэтому постоянные задержки на работе, частые командировки стали неотъемлемой частью их семейной жизни.

Таня все это понимала. Она верила, что он старается для семьи, что это временно. Но в минуты выматывающей усталости, как сейчас, это знание не согревало. Оно лишь подчеркивало ее чудовищное одиночество. Рядом с ней были дети и бесконечные заботы, а где-то там, далеко, — его РАБОТА с большой буквы. Важная, сложная. А ее собственная жизнь превратилась в каторгу, имя которой — быт.

И тогда в память прокрадывалось «раньше». Всего четыре года назад... Она весила шестьдесят, а не восемьдесят килограмм. Носила не эти уродливые ботинки, а элегантные туфли на каблуке, в которых чувствовала себя женщиной. Спала по девять часов, а в выходные позволяла себе нежиться в постели все одиннадцать — неслыханная роскошь по нынешним меркам. Ее волосы были не собранными в жидкий «крысиный хвостик», а струились густой и блестящей русой волной. И Олег... Олег смотрел на нее тогда иначе. В его глазах читалось не терпеливое ожидание ужина, а восхищение, страсть, любовь. Сейчас же она не могла подобрать слов, чтобы описать ту пустоту, что легла между ними непроходимой пропастью.

Наконец, дверь квартиры. Дети, скинув обувь, понеслись внутрь, словно ураган, врывающийся в тихую гавань. Таня заставила себя разуться, занести пакеты и... рухнула на маленький кухонный диванчик. Просто села, и все. Тело гудело, спина ныла тупой, привычной болью, ставшей частью ее существа. Ей бы отпуск... Но ее отпуск закончился месяц назад. Она провела его не на море, а в аду, вытирая сопли и сбивая температуру всей своей «банде», включая мужа, который болел громче и требовательнее всех, словно ребенок.

Дети, между тем, в минуты затишья становились ее маленьким спасением. Вот и сейчас ее банда, шустрые электровеники, вдруг преобразились в удивительно заботливых помощников.

— Мам, мы все разложим! — донесся голос Сашки.

— Я молоко в холодильник убрал! — добавил Паша.

— А я хлеб! — подхватил Ваня.

Таня сидела, уставившись в стену, и слушала, как они возятся на кухне. Доносившийся грохот кастрюль и спор о том, куда положить сыр, казались такими далекими. Она не могла двинуться с места, ощущая себя выжатой лимонной коркой. Старый кашель снова подкатил к горлу, заставляя ее согнуться пополам. Слабость накатила такая, что хотелось лечь на пол и не шевелиться. Она закрыла глаза, мечтая всего об одном часе тишины и полного забвения.

Но тут с грохотом что-то тяжелое упало на пол, и тишину разорвал испуганный, отчаянный взвизг.

Глава 2

Слова повисли в воздухе, острые и нереальные, как осколки разбитого стекла. Таня застыла, не в силах пошевелиться. Её мозг отказывался складывать эти знакомые звуки в осмысленную фразу. «Собери мне вещи. Я ухожу». Что это значит? Может, в командировку? Срочно?

Но ледяное выражение его лица, его поза — чужака, оценивающего неухоженную квартиру, неухоженную жену, шумных детей, — не оставляли места для сомнений.

Первыми среагировали дети. Сашка, самый сообразительный, дернул ее за полу серой водолазки.

— Мам, а папа куда?

Паша обхватил ее ногу, прижался лбом к бедру.

— Папа, ты куда? Ты что, насовсем?

А Ваня, самый нежный и чувствительный из тройни, начал хныкать, не понимая, но чувствуя нарастающую панику, исходившую от матери.

Их тонкие пальцы цеплялись за нее, тянули, дергали, пытаясь достучаться сквозь тот свинцовый колокол глухоты, что опустился на нее.

— Я... тебя не понимаю, — выдавила она, и голос ее прозвучал чужим, надтреснутым.

— Да что тут, собственно, непонятного? — раздраженно бросил Олег, отводя взгляд. — Все же очевидно.

Он тяжело вздохнул, как будто ему предстояла утомительная, но необходимая процедура.

— Потому что я не могу больше жить в этом болоте. В этой вечной грязи, криках, беспорядке. Посмотри на себя! — его взгляд, полный брезгливости, скользнул по ее засаленному хвостику, по серой водолазке и темным брюкам. — Ты выглядишь как чучело. Я начальник отдела, меня уважают люди, а я стесняюсь к тебе на работе лишний раз подойти, потому что твой внешний вид... Таня, ты просто безобразная. Куда делась та нежная красивая женщина, на которой я женился? Откуда взялась эта баба, не способная ни домом заниматься, ни себя в порядок привести, ни карьеру сделать?

— Да как ты можешь... — прошептала она, не веря. Глаза ее наполнялись слезами, но она с яростью сглотнула ком в горле. — Ты же прекрасно знаешь, как тяжело мне с детьми! Трудная беременность, роды... Я ведь с ними без помощников, ты работаешь, а я все сама... Да мне помыться-то нет времени! Так я ведь... Так ты ведь обещал! — ее голос сорвался на крик, полный отчаяния. — Обещал, что мы вместе, что это временно!

— Временно? Уже четыре года, Таня! — рявкнул он, и его раздражение, наконец, прорвалось наружу. — Я устал от твоего вечного нытья, от твоей усталости! Ты просто топишь меня, понимаешь? Тянешь на дно.

Он сделал паузу, и в его глазах впервые за долгое время мелькнуло что-то живое, не фальшивое. Что-то похожее на счастье.

— А у меня есть другая жизнь. Уже почти два года. И в ней есть женщина, которая меня вдохновляет. Которая радуется жизни и радует меня, а не мучает меня бесконечным нытьем. Она не тянет меня в болото. Она дает мне силы идти вперед.

«Два года». Слова прозвучали как приговор. Два года он жил двойной жизнью.

— Так дай мне свободу, — холодно продолжил он. — Освободи меня от себя.

— А как же дети? — взмолилась она, и ее руки инстинктивно потянулись к притихшим сыновьям.

— А что дети? Алименты я платить буду, за это не волнуйся. Но пути наши расходятся. Прими это. Квартиру... так и быть, оставлю тебе. Я, конечно, неплохо вложился в эту халупу, которая досталась тебе от родителей... Но все-таки дети с тобой остаются.

— Со мной… — повторила она, как робот.

— Да, с тобой. Сама понимаешь, мне нужно новую семью строить. Дети будут мешать.

В этот момент громко, навзрыд, заплакал Ваня. Его тонкий, пронзительный плач, казалось, разорвал саму ткань реальности. За ним, не выдержав, начали всхлипывать Сашка и Паша. Они обнимали мать, цеплялись за нее, их маленькие тела тряслись от рыданий. Они не понимали слов об алиментах и новой семье, но они поняли главное — папа их бросает.

Таня больше не слышала дергающих ее за руки детей. Не видела яичной лужи на полу. Она видела только его — красивого, ухоженного, абсолютно чуждого человека. И ощущала внутри лишь оглушающую тишину полного краха.

Олег что-то продолжал говорить, объясняя ей все плюсы их расставания, рассказывал про свою новую любовь, но Таня уже ничего не слышала. Ее будто опустили головой в воду, и до слуха доходили лишь глухие, искаженные звуки.

— Ты меня слышишь? — резкий голос Олега и щелчок пальцев прямо перед ее носом вывели ее из ступора. — Иди, вещи мне собери. У меня еще сегодня масса дел.

Таня на ватных ногах поплелась в спальню. Она механически складывала в чемоданы не вещи, она хоронила их общую жизнь, аккуратно упаковывая в молнии и замки шесть лет знакомства, пять лет брака, четыре года родительства. А из детской комнаты доносились всхлипывания и приглушенный, фальшиво-увещевающий голос Олега, пытавшегося объяснить сыновьям, что «так надо».