Мари
«Мой дом – моя крепость», – этот английский афоризм как нельзя лучше подходил к особняку моего мужа.
Посторонний взгляд не сумел бы рассмотреть в деталях замок семейства Миллеров, стилизованный под старину. Окружённый ухоженным парком и высокой оградой, он прятался от посторонних глаз, только шпили башенок золотились на солнце.
Вот уже полгода я жила в этой крепости. Сюда привёз меня Генрих. Он наплевал на мнение родителей, не согласных со скоропалительной свадьбой, не обратил внимания на уговоры друзей и знакомых.
– Только Мари станет моей женой! – заявил он на первой встрече с родственниками. – Никто больше не нужен!
Мы сидели в дорогом ресторане напротив родителей Генриха. Жених держал меня за руку, а я цеплялась за его пальцы, как за спасательный круг, настолько тряслась от ужаса перед людьми старинного рода фон Миллеров. Смотрела на их прямые спины, строгие вытянутые лица и презрительно сжатые губы, а в коленках рождалась дрожь. Я старательно прижимала каблуки к полу, чтобы они ненароком не начали выбивать чечетку.
– Генрих! – мать заламывала руки и взывала к благоразумию сына. – Зачем тебе нужна эта славянская шлюха?
Эта светская элегантная дама, видимо, думала, что скромная русская танцовщица без роду и племени ее не понимает.
Но я понимала. Ещё как понимала! И вздрагивала каждый раз, когда слышала грубое слово в свой адрес. Я изучала немецкий язык в школе, окончила три курса лингвистического факультета, где были отличные преподаватели. Их старания помогали мне разбираться в тонкостях и оттенках чужой речи.
– Мари не шлюха! – вспылил Генрих. – Я женюсь на девственнице. Ты даже не представляешь, какая это редкость в наше время!
– Это в России редкость. Там только нищие и проститутки живут! – взвизгнула мать, – А в Германии...
– Дорогая, не нервничай, у тебя поднимется давление, – муж, Отто фон Миллер, представительный и важный мужчина с бородкой клинышком, поправил роговые очки и успокаивающе пожал ее пальцы.
Но цветущий вид этой особы никак не напоминал о предполагаемых болячках. Ухоженная, с гладкой кожей, наверняка обколотой филлерами или ботоксом, дама нервно махала перед лицом надушенным платочком и всхлипывала.
Я скосила глаза и посмотрела на Генриха. Мы были знакомы уже несколько недель. Всегда вежливый, предупредительный, элегантно одетый в строгий костюм, он казался мне образцом мужчины.
Я любовалась высоким лбом, ясными голубыми глазами, соблазнительным очертанием губ и млела от счастья. Генрих зачесывал волосы назад, и они лежали в строгой прическе, прядка к прядке, как солдаты в шеренге. Мой очень красивый и строгий профессор права. Люблю тебя нежно!
Вот и сейчас он сидел, высоко подняв подбородок и, кажется, совершенно не волновался, уверенный в своих желаниях и правоте. От тепла, сжимавшего сердце, и счастья у меня чуть не закапали слёзы. За что? За какие заслуги мне, двадцатилетней девчонке, достался такой бриллиант? Да я для него... на все пойду! Все вытерплю, все сделаю, чтобы только удержать возле себя.
– Мама, не сочиняй сказки! – неожиданно засмеялся Генрих. Строгие черты разгладились, лицо стало милым, как у проказливого мальчишки. – Ты забыла, где я работаю? Да на студентках, живущих самостоятельно с восемнадцати лет, пробу ставить негде! Так и лезут в кабинет! Готовы раздеться прямо на лекции и показать свои прелести.
– О Боже! Я тебе не верю! – всхлипнула фрау Миллер. – Я понимаю, молодость, жажда экспериментов... Но жениться зачем… на этой?
– Так надо! – отрезал Генрих и прекратил пустой разговор.
Я несмело подняла глаза на жениха. С одной стороны, мне была приятна его защита, а с другой, насторожил этот металл в голосе, после которого мать сникла и опустила плечи, а отец молча опрокинул рюмку шнапса.
Что не так в достойном семействе?
Небольшие сомнения царапнули меня, когда я вышла в туалет. Следом за мной вбежала сестра Генриха, Марта, яркая блондинка с грудью третьего размера.
– Мари, покажи, – взмолилась она, глядя на меня горящими глазами.
– Что показать? – растерялась я.
– Ну, какие у тебя там штучки для привлечения мужиков.
Палец с длинным розовым ногтем ткнул в мою промежность. Я отпрыгнула.
– Ничего нет!
– Ну, не ломайся, – настырная девица прижала меня к стенке.
– Марта, ничего нет!
– Не верю! Вас же там обучают всякому.
– Где, там?
Ее осведомленность немного задела. Неужели Генрих поделился с сестрой подробностями нашего знакомства?
– Ну… не знаю. Карл сказал, что брат тебя выкупил у какой-то организации, торгующей рабынями.
Вот это номер! Еще и какой-то Карл знает. Может быть, вся Германия в курсе моей жизни, и это знакомство с родителями чистый фарс?
Открытие испортило хорошее настроение окончательно.
– Я не рабыня. Танцовщица.
– А какая разница? Мари, поделись, мы скоро станем родственниками.
Мари
– Пойдем, майне либе? – приглушенно спросил муж, и мы, оставив гостей внизу, стали подниматься по лестнице. Нам вслед захлопали, я покраснела. – Ты готова?
Пальцы Генриха подрагивали. Я не понимала, почему в такой ответственный момент он волнуется больше меня. Ещё в «Зазеркалье» я готова была продать свою девственность по самой высокой цене. Уж лучше получить за неё хоть что-то, чем лишиться чести в какой-нибудь подворотне из-за сопливого пьяного мальчишки, как это случилось с моей сестрой.
– Да, сгораю от нетерпения.
Генрих усмехнулся и вёл меня в спальню. Я огляделась и восторженно воскликнула:
– О, дорогой! Тут так красиво! Я тебя люблю.
Брачную ночь муж обставил как настоящий праздник. По всей спальне горели свечи, на шелковом покрывале алело сердце, выложенное красными розами. На сервировочном столике в ведерке со льдом стояла запотевшая бутылка шампанского и поднос с аппетитными канапе. В вазе из драгоценного богемского стёкла лежал швейцарский шоколад.
– Иди ко мне, дорогая!
Дальнейшее происходило, как в тумане.
Муж вдруг поднял меня на руки и бросил на кровать. Грубо! Резко! В голове словно разорвалась граната: «Насиловать будет? Но зачем? Я сама дам!» Лепестки роз закружились в воздухе и осыпали свадебное платье, и на белоснежной ткани они вдруг показались мне капельками крови. Не совсем верная ассоциация для первой брачной ночи.
Мотнула головой, отгоняя видение, и притянула к себе Генриха. Пора показать ему то, чему меня научили в «Дубовом раю». Я лизнула кончик носа мужа. Он вздрогнул от неожиданности.
– Ах, ты! Проказница!
Хохотнул и впился в мои губы поцелуем, жестким, волнующим, дерзким. В нем не было ни капли нежности. Его язык бесцеремонно проник в мой рот, пробежал по внутренней стороне губ, пощекотал уголки, и я с жаром отдалась этому поцелую. Дурное предчувствие, мгновение назад пронзившее меня, улетучилось.
– Да, я такая! – наконец смогла вдохнуть я.
– Вкусная.
– Ага! – я запустила пальцы в тщательно уложенные волосы мужа и разлохматила их. – Иди ко мне.
Но Генрих не торопился. Он протянул мне руку и, когда я встала, включил музыку. Мы медленно закружились в танце. Я не понимала, почему он так себя ведёт. Сначала напугал чрезмерной грубостью, потом ошеломил волной нежности. Обычно мужчины, оставшись наедине с юной женой, срывают с неё платье. А тут такая выдержка!
О Боже! А если он импотент? Вдруг неспроста выбрал меня! Он знал, какое обучение проходила я в «Дубовом раю». Желание жениться на девственнице – это отговорка, приятный бонус, повод гордиться браком.
Но уже первый тур танца доказал обратное. Я чувствовала все возрастающую эрекцию мужа, а его объятия и поцелуи становились крепче и жёстче. Через минуту я почти висела в воздухе на сильных руках, едва касаясь пола носками туфель. Мы сделали несколько кругов по спальне.
Мелодия закончилась, и я почувствовала, как сексуальное напряжение у мужа исчезло. Что это? Он так быстро кончил? Или ему для возбуждения нужны другие стимулы, нежели мое тело? Но какие? Понять, в чем я ошиблась, без жизненного и сексуального опыта было невозможно.
– Я сейчас, – тихо сказал муж и исчез в ванной комнате.
Теперь я растерялась. Очарование момента пропало. Свечи чадили и вызывали головокружение, смятое покрывало, усыпанное увядшими головками цветов, валялось на полу и казалось старой тряпкой. Я чувствовала себя Золушкой, у которой с боем курантов карета превратилась в тыкву, а прекрасные кони стали мышами.
Что делать? Раздеться или подождать, пока Генрих сам снимет платье? Может, в его семейке снобов принято по-другому?
Дверь ванной внезапно распахнулась. На пороге стоял обнаженный Генрих. Его великолепное, заботливо вылепленное в тренажерных залах тело блестело капельками воды. Он держал полотенце, обернутое вокруг бедер, и внимательно смотрел на меня, а я не могла отвести восхищенного взгляда от этого красавца. Я даже почувствовала ревность к бессовестным каплям, завладевшим моим мужем.
Он помедлил и тут одним движением снял полотенце и швырнул его на пол. Мой взгляд опустился ниже. Я вздрогнула и сделала шаг назад. Что это?
Между ног болтался орган внушительного размера.
Я уставилась на него и сглотнула от испуга. Если его член такой величины в спокойном состоянии, то, как он будет выглядеть во время эрекции?
– Что, детка, не ожидала? – усмехнулся муж.
– Н-нет, – заикаясь, пробормотала я. – Такой огромный…
– Иди ко мне, крошка! – он протянул руку.
Но я невольно подалась назад. Впервые за все время пребывания в чужой стране почувствовала жгучее желание сбежать и вернуться домой в свою провинцию, в родной Звениговский район. Устроиться утятницей на ферму, выйти замуж за тракториста, родить пяток детей и жить с милым в шалаше и в нищете, как живет большинство в русской глубинке.
– Я никогда... только в кино...
Сделала еще шаг к двери.
– О, моя девочка смотрит порнушку? – пошёл на меня Генрих.
Мари
Впереди? О Боже! Что-то я слишком часто обращаюсь к богу. Моя бабушка говорила, что нельзя поминать имя господа всуе, но оно само вылетало изо рта в эмоциональные моменты.
Я ласково погладила руку мужа.
– Может, оставим это дело на завтра? Я устала.
– Не могу, майне либе, не могу. Утром я должен доказать родным, что женился на девственнице. Пошли в душ.
– Погоди! Постой! – я была настолько поражена, что на минуту забыла, что живу в двадцать первом веке. – Откуда такие традиции?
– Родители потребовали. Они не понимают мою любовь к тебе, моя русская крошка.
Душ мы принимали вместе, и вскоре я забыла о сомнениях и страхах. Генрих умел надавить на нужные точки и эрогенные зоны, сказать правильные слова. Из ванной мы вышли разгоряченные ласками и отправились в постель. Шелковые простыни холодили пылающую кожу, эмоции зашкаливали.
Генрих, как был, голым, направился к выходу из спальни.
– Ты куда, дорогой?
– Прикажу принести шампанское.
Я встрепенулась и натянула край простыни. Спальня напоминала сексодром, на котором развлекалась оргия. Повсюду валялись осколки разбитого хрусталя, смешанные с фруктами и канапе. Непросохшие лужицы воды и шампанского бриллиантовыми каплями играли в лучах свечей. Единственным местом, нетронутым погромом, была кровать.
Я забыла о скромности и закричала:
– О, дорогой! Пожалуйста! Я больше не могу! Пожалуйста!
– А ты горячая малышка! – муж прыгнул ко мне. – Не зря я тебя выбрал.
Для чего выбрал, я не задумывалась: некогда было. Тело уже не слушалось меня. Оно выгибалось, тянулось за руками мужа, из горла вырывались стоны разочарования, когда он ловко отодвигался.
А я совсем потеряла стыд. Вывернулась из-под мужа, толкнула его и опрокинула на спину.
– Ты хочешь сама? – удивленно хохотнул он.
Но мне уже было все равно. Не волновали ни размеры члена, ни боль, которая непременно должна была быть. Я исступленно гладила руками возбужденный орган, облизывала его, брала в рот и, наконец, попыталась на него сесть.
«Вот сейчас, ещё чуть-чуть, и я узнаю, что такое стать женщиной», – билась в висках лихорадочная мысль.
Я чувствовала, как натягиваются стенки влагалища, испытывала даже ноющую боль, но, увы, ничего не происходило. Генрих тяжело дышал, позволяя мне играть с его членом, но не помогал.
– Ну, хватит, майне либе! – воскликнул он, резко опрокинул меня на спину и раздвинул ноги.
Я и опомниться не успела, как огромный член уже с силой упирался во влагалище, вызывая нестерпимую боль.
– Ой, нет! – вскрикнула я. – Не так быстро!
– Да, куколка, да!
Генрих раздвинул лепестки губ и надавил. Я взвизгнула, но муж отстранился и ударил снова. И тут почувствовала, как головка провалилась внутрь. Боль стала влажной и глухой. Казалось, что меня разрывает изнутри железная палка.
Я тяжело задышала, отчаянно оттолкнулась пятками, поползла по кровати, не давая гиганту проткнуть в меня ещё глубже. И Генрих понял меня. Он выскользнул, метнулся куда-то к прикроватной тумбочке.
Я всхлипнула от облегчения и соединила ноги. Одного взгляда на простыни было достаточно, чтобы понять, что вижу разбрызганные вокруг редкие капли крови, а значит, больше не девственница. Наконец-то я женщина!
«Черт! Но как же это больно! Больше ни за что! Ни за какие коврижки не позволю к себе прикоснуться!» – кричала во мне маленькая девочка.
Но эти вопли перебивал голос взрослой женщины, умудренной сексуальным опытом: «О, так нельзя! Не будь дурой! Миллионы женщин теряют девственность, и еще ни одна не умерла во время этого процесса!»
– Спасибо дорогой, – наконец пролепетала я нужные слова. – Ты был нежным. Спасибо.
– Я? – муж странно посмотрел на меня. – Я ещё ничего не сделал.
– Как? Разве это не все? – рыдания вырвались из горла. В груди все сжалось.
Я широко раскрытыми глазами наблюдала, как Генрих достал какой-то пакетик и белым порошком посыпал головку члена.
– Раздвинь ноги, Мари!
– Зачем? – я плотнее сжала бёдра и даже закрыла ладонями промежность.
– Не бойся! Будет здорово!
– Я не хочу! Давай завтра!
– Неужели ты оставишь мужа неудовлетворенным?
– Но ты уже... несколько раз кончил.
– А главного и не сделал.
Генрих раздвинул мои колени, наклонился и посыпал порошком больное место, куда тут же уперлась и головка члена. Я в ужасе напряглась, но поняла, что чувствую только отголоски боли. Наоборот, по коже стало распространяться тепло и... желание. Через мгновение я извивалась под мужем, как безумная, и просила:
– Ещё! Ещё!
Генрих больше не миндальничал. Он заходил на всю длину члена, крепко сжимая мои бедра и бил, бил, как боксёр на ринге, без промедления и устали.
Артур
Аромат горячего кофе щекотал рецепторы носа. Всегда, когда Сабина, моя секретарша, заходила в кабинет с чашкой, это было сигналом об окончании рабочего дня.
Я брал кофе, вставал у окна и наслаждался покоем и тишиной. Каждый сам решает для себя, что чувствует в такие минуты: свободу или одиночество. Я чувствовал свободу и купался в ней, как в Эльбе, которая текла мимо моего офиса.
Из моего окна открывался прекрасный вид на набережную реки. Идеальный третий этаж! Ни высоко, ни низко, зато все можно разглядеть очень хорошо.
Мне нравилось наблюдать за жизнью города. Внизу шуршат шинами автомобили, торопятся куда-то прохожие, их бесшумно обгоняют велосипедисты. Город живет своей жизнью, а мне интересно, кто из этих людей решится лечь под нож пластического хирурга, чтобы исправить ошибки природы или удовлетворить собственные капризы.
Стук в дверь вырвал меня из нирваны. Кого черт принес? Сабина ничего не говорила о посетителе.
Повернулся: передо мной стояла сложив руки в молитвенном жесте, юная девушка, которой я недавно удалил ужасный крестообразный рубец на предплечье, оставшийся после ожога, полученного в детстве.
– Спасибо, герр доктор! Огромное спасибо!
Как часто я слышал слова благодарности и видел слезы на глазах! Я и сам счастлив: понимаю, что мое ремесло – это последняя надежда для многих людей, пострадавших от травм или имевших врожденные дефекты органов.
Реконструктивная хирургия, которой я занимался вот уже пять лет, – серьезная наука. В моей клинике нет места капризным моделям и богатым бездельникам, которые по щелчку меняли части своего тела и всегда были недовольны результатом.
– Я рад, что вам понравилось, фрау Гертруда, – поставил чашку, закрыл ноутбук, расстегнул халат, короче: всем видом показал, что рабочий день закончился. – Надеюсь, мы с вами больше не встретимся.
Но мой толстый намек на тонкие обстоятельства остался непонятым.
– Правда? – щеки девушки залила краска.
Она привычным жестом натянула на кисть рукав блузки: привыкла прятать от людей свой недостаток. Я подошел ближе, осторожно убрал ее пальцы и закатал ткань по локоть. Ее кожа покрылась мурашками, взгляд заметался – все признаки смущения.
Хорошая девушка, но… мне не нужна. Ничего, кроме дружеской симпатии, к ней не чувствовал.
– Только так, фрау Гертруда, – успокаиваю ее. – Вы должны теперь ходить только так.
– Спасибо, – ее голос задрожал. – Доктор…
Девушка замолчала и переступила туфлями. Хочет что-то сказать, сразу видно.
Опять этот неловкий момент. Невольно вздохнул. После благодарности обычно следует приглашение на свидание, от которого я непременно откажусь: совершенно не стремлюсь заводить долговременные отношения, и не потому, что женоненавистник или люблю мужчин. Вовсе нет! В начале карьеры я принимал такие приглашения с удовольствием, но потом благодарные пациентки начинали претендовать на мое тело, дом, бизнес и деньги и изводить меня ревностью к новым клиенткам.
Все! Хватит! Совсем недавно закончил тягучие, как патока, токсичные отношения. Б-р-р-р! Больше я не поддамся на слезы в глазах, милые улыбки и ласковые слова. Лучше уж держать дистанцию, чем каждый раз проваливаться в бездну ненужных эмоций.
Врач и пациент, просто бизнес и ничего больше. Свобода! Только свобода, и точка!
– Удачи вам, фрау Гертруда. Надеюсь, нам больше не придется видеться по такому неприятному поводу.
Я пошел к двери и широко распахнул ее. Девушка еще больше смутилась, но не покинула мой кабинет, посмотрела взглядом обиженного котенка, ее губы задрожали.
Приехали!
– Герр доктор, я хочу угостить вас обедом, – выпалила она. – Всего лишь обедом. Он ни к чему не обязывает. Мне будет приятно, если вы согласитесь.
– Увы, фрау Гертруда, у меня еще не закончился прием пациентов.
– Я узнавала у вашей секретарши, – упрямая пациентка! – Она сказала, что у вас больше никого нет.
Черт! Язык оторву болтушке Сабине! Кто ее просит?
Моя секретарша – жена моего друга. В детстве мы были неразлучной троицей, в юности сложился любовный треугольник. Я вздыхал по Сабине, она глаз не сводила с Макса, а тот считал, что должен отойти в сторону, чтобы не быть третьим лишним. В результате им стал я. Вот с тех пор Сабина переживает за меня и постоянно пытается устроить мою судьбу.
Я выглянул за дверь.
– Фрау Сабина, зайдите ко мне.
Секретарша не вошла, а вплыла, как пава. Голова гордо поднята, глаза смотрят с вызовом. Ну, погоди, подруга! Я с тобой еще разберусь! Знает же, что при пациентке не стану выяснять отношения.
– Я вас слушаю, герр доктор.
– Я с тобой еще разберусь, – прошипел я секретарше и повернулся к Гертруде, нацепив широкую улыбку: – Где вы хотите пообедать? У меня есть свободный час.
Девушка вспыхнула, как роза. Ее пальцы, сжимавшие брендовую сумочку, расслабились, плечи поднялись.
Артур
Нет! Не судьба мне сегодня поужинать с Гертрудой.
Я подхватил незнакомку за талию. И вовремя! Ее ноги подогнулись, голова запрокинулась, длинные каштановые волосы упали на мои руки. Девушка закатила глаза.
– Нет! Только не это! – отчаянно закричал водитель. – О боже! Фрау Миллер!
Крик возымел действие. Я видел, как затрепетали длинные ресницы, реагируя на него.
– Девушка! Очнитесь! Где болит?
Я потрепал ее по бледным щекам, она медленно подняла веки и обвела нас туманным взглядом. Слава богу! Внешне серьезных повреждений нет, но может быть легкое сотрясение мозга, или шок от испуга.
– Я врач. Что с ней?
– Н-не знаю, – водитель, казалось, тоже готов был грохнуться в обморок. Интересно, он боится за жизнь пассажирки или за свою шкуру? – Все произошло так неожиданно. Я повернул, а тут вы…
– Не время выяснять!
– Я в порядке, – обескровленными губами прошептала незнакомка. – Ничего не болит.
– Я вижу.
Девушка подняла на меня шоколадные глаза и всей тяжестью повисла на руках. Да, еще чуть-чуть, и она потеряет сознание. Только этого мне не хватало!
Я подхватил незнакомку на руки и побежал в сторону клиники. С ее плеча упала сумочка и гулко стукнулась об асфальт. Водитель поднял ее и кинулся следом.
– Господин! Спасите ее! Я труп! Мне конец!
– Не ной! Разберемся, – пропыхтел я.
Мы поравнялись с охранниками, один из них принял девушку из моих рук, другой поймал брошенные ключи от машины: выезд со стоянки было освободить.
– Герр доктор, к вам в клинику?
– Да.
Мы быстрым шагом направились к лифту, вдруг кто-то тронул меня за локоть.
– А как же я? – плаксивым голосом пролепетала Гертруда.
Черт! Я совершенно забыл о ней!
– Простите. Но сначала я должен оказать медицинскую помощь пострадавшей. Можете подождать в приемной? Я вас позже осмотрю.
Из лифта я позвонил Сабине, и когда мы вышли на этаже моей клиники, нас ждала распахнутая дверь в перевязочную. Охранник осторожно положил незнакомку на кушетку и выпрямился. Она лежала с закрытыми глазами.
– Нюхательные соли! – приказал я Сабине. – И положи ей под колени подушку.
Секретарша тут же подала мне смоченный ватный шарик, я провел им несколько раз под носом незнакомки. Девушка всхлипнула и распахнула глаза. В душе словно что-то перевернулось. Я вдруг разглядел, что ее лицо, кожа были просто идеальны. Даже залюбовался на миг, забыл, с какой целью она лежит на моей кушетке. Редко встречается такая чистая природная красота, но и следов пластики я не заметил.
– Как вы? – участливо спросил ее, а сердце пропустило один удар.
– Нормально. Немного тошнит.
– Обо что вы ударились?
– Не знаю. Я сидела сзади. Просто резко качнула головой. Шея…
Ее голос то поднимался, то угасал и становился едва слышным.
– Сабина, дай воротник шанца!
– У нас нет.
– Как нет?
– Вот так! Мы же не неотложка.
– Закажи!
Сабина недовольно пожала плечами, но сделала пометку в блокноте. Я наклонился к незнакомке.
– Как вас зовут?
– Это фрау Миллер, жена профессора университета, – вылез из-за спины водитель. Его голос дрожал.
– Помолчите! – оборвал я его порыв. – Девушка, как вас зовут? Вы помните свое имя?
Незнакомка сделала брови домиком, попыталась сесть, но поморщилась, ее лицо сразу приняло страдальческое выражение.
– Помню. Маша.
– Вы русская? – удивился я и перешел на родной язык, в комнате повисла тишина.
– Д-да. Мария Березкина. Вы тоже?
– Не совсем, но вырос в России. Позвольте представиться: Артур Вайсберг
Действительно, мы, Максимилиан, Сабина и я, – русские потомки этнических немцев. Наши родители в двухтысячном году переселились из России в Германию, на историческую родину, и начали заново строить свою жизнь. Мы были еще детьми, не понимали, почему должны куда-то уезжать и расставаться с друзьями, но нам слова никто не давал. Вот так и получилось, что три семьи из поволжского Саратова не только решились на такой поступок, но и на новом месте поселились неподалеку, чтобы поддерживать друг друга в трудные моменты.
– Как приятно услышать родную речь! – Маша слабо улыбнулась. – У вас акцент…
– Согласен, но сначала нам нужно заняться вами. Мы сделаем КТ и выясним, нет ли сотрясения мозга, – перешел я на немецкий язык.
– А что, есть подозрения? – водитель сжал ручку сумочки так, что пальцы побелели.
– Простите, а вы кем приходитесь вашей пассажирке?
Мари
Узнала я о смерти водителя совершенно обыденно.
После примирения мы с Генрихом спали в супружеской постели. Он крепко обнимал меня, словно боялся отпустить даже на миг. Утром был ласковым и предупредительным. Дал выходной Фрекен Бок, а мне разрешил прогуляться по саду.
Я радовалась достигнутому и не загадывала далеко вперед. Вернуть доверие очень сложно. В какой-то степени даже чувствовала вину за то, что не рассказала мужу истинную причину аварии.
Мы завтракали за одним столом и много смеялись. Генрих посадил меня рядом с собой и все время касался моей руки, подавал лакомые кусочки. В его глазах светилась любовь.
– Не скучай без меня, майне либе.
Это ненавистное выражение сегодня звучало нежно и ласково. Моя душа пела от счастья.
Я, как и прежде, проводила мужа на работу и, напевая под нос, пошла в комнату прислуги, чтобы отдать распоряжения по дому.
– Нет! Не может быть!
Я вздрогнула от крика и замерла, боясь открыть дверь. Что это?
– Не кричи!
Голос кухарки Хильды доносился приглушенно. Как всегда ледяной и скрипучий, как несмазанная телега. Никакого участия!
– Не верю! Не верю! – мощной волной опять ударило по ушам.
Я испуганно распахнула дверь. В комнате находилось трое. Визжала горничная Эльза. Она была как безумная. Прятала лицо в ладонях, мотала головой и визжала.
От этого визга закладывало уши, и мороз бежал по спине. Нехорошее предчувствие камнем легло на сердце.
– Мне кто-нибудь скажет, что случилось? – громко спросила я.
– Ганс погиб в аварии, – ответил герр Ульрих.
– Как погиб?
На ватных ногах я прошла к стулу и села. В голове звенела пустота. Только появлялась одна мысль, как тут же ее сменяла другая.
Неужели это дело рук Генриха?
Не может быть! Зачем ему? Это простое совпадение. Ганс невнимательно вел машину. Я сама тому свидетель.
А вдруг?
Это «а вдруг» пугало до дрожи в коленях, хотя предпосылок для такого вывода не было никаких. Мужчина может психовать и ревновать, даже ударить другого человека, если подозревает измену. Это ненормально, но в жизни много таких случаев. И все же между обычной злостью на кого-то и убийством человека по простому подозрению лежит глубокая пропасть. Нужно быть больным на всю голову или социопатом, чтобы решиться на убийство по такому пустяковому поводу.
«Спокойно, Маша! Без паники, – внушала я себе. – Нужно сначала разобраться».
– А подробности можете рассказать? – просипела я: в горле внезапно все пересохло.
– Мы и сами толком не знаем, – тихо ответил тот. – Услышали в новостях, что его машина не вписалась в крутой поворот и упала с обрыва. От удара взорвался бензобак.
– Какой ужас! – я закрыла рот ладонями, чтобы сдержать рвавшийся из груди крик. – Какой ужас!
– Он не мог…, – плач Эльзы превращался в истерику. – Он не мог…
– Что не мог? – герр Ульрих насильно сунул девушке в руки стакан воды. – Пей!
Она посмотрела на стакан, словно не понимая, что это за предмет. Тогда садовник взял Эльзу за локоть и насильно поднес край к ее губам. Она сделала глоток и захлебнулась. Прозрачные капли закапали с подбородка, упали на плитку пола.
Я, потрясенная происходящим, молча наблюдала, как кухарка Хильда, стоявшая до этой минуты безучастно, бросилась вытирать пол. Швабра задела стул. Он сдвинулся, и этот скрип ударил по мозгам, как тоненький писк комара, мерзкий и монотонный.
– Мы должны были встретиться, – донеслись тихие слова, прерываемые всхлипываниями. Я встрепенулась и прислушалась. – Ганс не мог оказаться так далеко от дома.
– А где это?
– Двести километров в сторону от Дрездена.
– Может быть, муж послал его по поручению?
– Я не знаю.
Я вернулась в спальню, забыв о том, зачем искала прислугу. Первым делом кинулась к ноутбуку, однако новость об аварии исчезла. Что это? Кто-то ее удалил, или она была настолько неважной, что ее быстро сместили в ленте другие сообщения?
Подозрение просто разъедало душу. Нужно было обдумать услышанное, но мысли разбегались, как мыши. Красивая спальня вдруг показалась мне мрачной пещерой, в которой меня запер колдун. Я позвонила Алине. Пока ждала ответа, чуть ногти не сгрызла от нетерпения.
– Да, подруга, что-то неладное с твоей семейной жизнью творится, – покачала головой Алина, когда я ей рассказала о случившемся.
– Господи! Как думаешь, это он сделал?
– Не будь параноиком! – отрезала подруга. – Твой муж – профессор права, умный человек. Он мог уволить Ганса, тот расстроился, вот и попал в аварию. Не делай поспешных выводов.
– Но мне что-то тревожно. Я люблю Генриха, но его выходки пугают.
– Согласна. Кстати, он знает о наших беседах?