Справочник существ: община г. Тальска

Глава 1

Той ночью ей плохо спалось. Душно, липко – из открытого настежь окна не доносилось ни ветерка. Соня вертелась на своем жестком – ортопедическом – диване, переворачивала подушку (с эффектом памяти), а потом все же не выдержала и встала. Босые ноги коснулись прохладного ламината. Часы на столе показывали начало четвертого – ночь на улице выцветала, теряла краски.

Она подошла к окну. Оно выходило во двор многоэтажного дома, картина более чем типичная: заставленные машинами тротуары, неподвижные скелеты турников, напротив слегка покачивались верхушки деревьев, черные на фоне начавшего сереть неба.

Где-то вдалеке клубились тучи – сизые, периодически подсвечивались внутренним огнем, но к ним не долетало ни звука, ни ветерка. Далеко гроза.

Парило. Воздух был наполнен горячей влагой и дышалось с трудом. Не дождавшись облегчения, Соня набросила халат и тихонько приоткрыла дверь. Из отцовского кабинета доносилось тиканье больших напольных часов, из родительской спальни – мерное похрапывание в два голоса.

Серой тенью она прошла по длинному коридору на кухню и, прикрыв дверь, щелкнула пультом от телевизора. Тот исправно загорелся экраном, предложив на выбор больше двухсот каналов. Соня привычно включила новости. В такую рань показывали только низкорейтинговые документалки про маньяков и она занялась кофе под зловещий речитатив ведущего:

- Еще вчера утром Марина думала, как будет отмечать выпускной, а уже сегодня вечером ее нашли убитой и изнасилованной, за сотню километров от дома…

- Вот, насмотришься всякой гадости, потом спать не можешь.

Мерная ложка выпала из рук, со звоном покатилась по кафелю, кофе рассыпался по столешнице.

- Бабушка?!

Соня прыжком обернулась. Но кухня была пуста – и она испытала жгучую смесь облегчения и разочарования. Показалось.

Или нет?

Зная бабулю, та вполне могла бы и посреди ночи заявиться, никого не предупредив. А может, родители ее просто будить не стали, решили сюрприз устроить?

Голос был ее – ба, ласковый, слегка ворчливый. Соня на всякий случай прошлась по комнатам, даже в кабинет заглянула, но лишних квартирантов не обнаружила. Сердце медленно успокаивалось, осталось недоумение. Она могла бы поклясться… чего только жара не вытворит. В душ сходить?

Сходила и кофе доварила – но так и не успокоилась. Было тревожно, непонятно от чего. Муторно. Позвонить что ли старушке? Давно не говорили… И еще дольше – не виделись.

А в Сибири сейчас, наверное, хорошо… Там даже в конце весны снег лежит, оттого ночами жарко не бывает. И от ледяных рек прохладой тянет… Ни тебе комаров…

Она с раздражением прихлопнула одного – и долетают ведь, пятый этаж!

- Не спится? – в дверях появилась мать. На шелковую пижаму наброшен халат, но уже расчесана, глаза из-под очков смотрят чуть сонно.

- Жарко, - посетовала Соня. Поутру разговаривать не хотелось. Но часы показывали четыре и она все же спросила: - А ты почему встала?

Мать долго не отвечала. Наливала кофе, добавляла сливки, придирчиво отмывала ситечко. Все в полутьме, тишине спящего дома.

- Муторно мне, - наконец, сказала она, расположившись напротив дочери. – А почему – сама не знаю. Бабушка снилась.

Соня вздрогнула и бросила на мать быстрый внимательный взгляд.

- Глаза открываю – а она над кроватью стоит, - словно предлагая оценить шутку, та слегка улыбнулась и недоверчиво покачала головой: - И смотрит так тревожно, Натиа, говорит, беда пришла…

- Какая беда? – вырвалось у Сони.

Наталья Петровна бросила на дочь насмешливый взгляд:

- Ну какая может быть беда во сне, Софья? Так, причудилось… Жарко, вот и снится всякое.

На этом странный разговор был закончен. В комнате повисло молчание, все более гнетущее, выжидающее, но уже обыденное – с тех пор, как вернулась домой, словно побитая собака, зализывать душевные раны, Соня сталкивалась с ним постоянно.

Она смотрела в окно, наблюдала, как просыпается спящий город и невольно сравнивала себя - нынешнюю и себя – прошлую. Ну кто бы мог подумать, что все настолько изменится? И не в лучшую сторону… Хотя это как посмотреть.

Две недели назад у нее было все, о чем только можно мечтать – хорошая работа в институте лингвистики, выигранный грант, на который можно было безбедно существовать ближайшие пару лет, почти выплаченная ипотека, любящий мужчина и планы на совместную жизнь.

Если у нее и были какие-то сомнения, Соня их игнорировала. У нее был хороший семейный пример перед глазами – родители. Родители, которые и дня друг без друга прожить не могли. В ее семье не устраивали безобразных скандалов, не повышали голос, она всегда чувствовала между отцом и матерью глубокое уважение друг к другу. Оба научные работники, он – профессор, она – доцент, педагоги с почти двадцатилетним стажем, они шли в одном направлении всю жизнь и Соня невольно искала того же.

Кто же знал, что она так ошибется?

Теперь вот ни жениха, ни квартиры, а она вынуждена вернуться в свою детскую комнату. Единственный плюс – диссертация писалась ночами исключительно хорошо, особенно в отцовском кабинете. Если он и знал о ее ночных набегах, то ничего не говорил.

С родителями она объяснилась коротко, без подробностей, а они расспрашивать не стали, давая блудной дочери время прийти в себя. Но прошло уже две недели и в воздухе незримо висел вопрос. Она знала, что мешает их уютному существованию своим не вписывающимся распорядком дня (и ночи), занимает ванну в неподходящее время и вообще… взрослые дети должны жить отдельно. Точка.

И да, про квартиру так ничего и не рассказала. Не смогла – первый взнос дали родители, а у папы в последнее время сердце шалило… Ну, может и смалодушничала, конечно, не без этого.

В тот день все шло наперекосяк. Утро не принесло облегчения, к обеду тучи закрыли небо, но духота по-прежнему стояла ужасная. Они пораскрывали все окна - не помогло. Соня съездила на работу, взяв волю в кулак зашла к Андрею. Положила на стол заявление, чувствуя, как все внутренности сжимаются от всколыхнувшейся обиды и непонимания. Он внимательно прочитал – спокойный, как и всегда. Даже когда она его вещи на улицу выбрасывала, ругаясь последними словами, он невозмутимо их собрал и спокойно сказал:

Глава 2

Уезжали все в переполохе. Уже через полчаса Соня купила билет до Тальска, а через несколько часов, рано утром – сидела в самолете, заметно нервничая. В кармане лежала бумажка с адресом, а в голове проносились детские воспоминания. Ей было семь, когда они приезжали в Тальск последний раз. Соня плохо помнила конкретику – в основном сохранились только эмоции, густо насыщенные теплыми красками, да запах полыни, растущей за огородом. Ей было хорошо у бабушки, привольно – бабуля позволяла гулять где хочется, вокруг жило много детей и потому никогда не было скучно. Они носились по близкому лесу, рыбачили под обрывистым берегом и валялись в стогах сена на соседнем поле. Тальск хоть и считался городом, но бабушка жила на окраине, даже, можно сказать, в пригороде – частные дома, коровы, козы, куры и гуси, запах топившихся березой печей по вечерам.

Еще она помнила, как ругались мама и бабушка – суть ее детский разум не уловил, но Соня смутно чувствовала, что причиной была именно она, об этом говорило всколыхнувшееся чувство вины. После того раза они и перестали приезжать – хотя Нина Георгиевна бывала у них частенько, иногда без предупреждения и Соня никогда больше не ощущала между матерью и бабушкой напряжения.

Когда самолет начал садиться, стало понятно, что детские воспоминания это, конечно, хорошо, но ненадежно.

- …За бортом самолета пятнадцать градусов, спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию…

Она оказалась в этих пятнадцати градусах в сандалиях, легких брюках и футболке. Дома уже неделю стояла жара за тридцать – привычное в конце мая явление – а здесь даже снег не везде растаял, его серые проплешины виднелись в тени под стенами домов, не собираясь сдаваться слабым солнечным лучам. Холодный, налетающий порывами ветер добавил и от себя – в такси Соня садилась стуча зубами под жалостливый взгляд сразу включившего печку водителя.

- Первый раз к нам?

- М-можно сказать и так, - простучала она, вытягивая ноги, чтобы воздух от печки чуть-чуть их согрел и судорожно вспоминая есть ли в небольшой сумке хоть одна теплая вещь.

Они въехали в город, пересекли разросшуюся новую часть – застроенную многоэтажками – и двинулись по старому городу. Дорога шла мимо каменных стен кремля, за которыми ступеньками возвышались здания губернаторского двора, собора и тюремного замка – все белоснежное, сияющее на фоне пронзительно-синего неба. Редкие облака бежали быстро и низко, гораздо ниже, чем она привыкла.

- Красота, а? – заметив куда она смотрит, таксист улыбнулся. – Все отремонтировали, раньше-то тут руины лежали, а теперь турист пошел, сходите обязательно, не пожалеете…

- Да, - не слишком понятно отозвалась Соня, вспоминая, что в ее детстве здесь и правда была разруха, может оттого бабушка и запрещала им в верхний город подниматься.

Дорога повела дальше – кремль находился на высоком, метров тридцать, обрывистом берегу реки. То есть когда-то, наверное, река здесь текла, а теперь от нее осталась едва половина и под берегом расположился нижний город. В ее детстве это была деревня, теперь почти ничего не изменилось – с высоты холма можно было видеть ряды частных домов, перемежающихся горящим на солнце золотом церковных куполов, а за ними – бескрайний горизонт. Зелеными пятнами темнели леса, черными – вспаханные участки земли. Берег уходил вправо, утянув за собой часть домов, а река – довольно широкая по современным меркам – змеилась слева. По весне она часто разливалась и топила Нижний город, но в этом году то ли половодье уже прошло, то ли такого разлива не было – в воде стоял только противоположный берег.

Дорога разрезала холм и нырнула вниз, следуя линии берега, а затем они и вовсе свернули в переулок, который уперся в уходившую ввысь земляную стену. Собственно, последним в ряду как раз и стоял дом бабушки. Соня слегка растерянно смотрела на него, пытаясь соотнести детские воспоминания и реальность. Она помнила все выше и больше – не то потому что сама была тогда небольшого роста, не то время так хорошо поработало. Высокий деревянный забор заканчивался резными воротами, на которых неподкупно висел здоровенный амбарный замок, а за ними виднелся сам дом – также деревянный, потемневший от времени, который украшали с любовью вырезанные и выкрашенные в красный и зеленый цвета наличники, ставни, вились вдоль крыши резные крылья. От этого дома веяло теплом и уютом – когда-то. Теперь ставни были закрыты, а сам он создавал впечатление брошенной собаки – маленький, одинокий, окруженный буйно цветущими яблонями. Сад со времени ее детства разросся, загустел и явно требовал ухода. Перед домом, прижимаясь к холму, стояли птичник и коровник – последний темный и, видимо, пустой, а вот куры голосили вовсю. Соня знала, что была еще и баня - но отсюда ее не видно, она находилась за садом, в самом конце. Вправа, на самой солнечной стороне, к дому прилепился небольшой огород, на котором уже пробивалось что-то зеленое.

- Поди нет никого, - прервал ее созерцательный ступор водитель. Соня с удивлением обнаружила, что он еще не уехал и, видимо, ждал пока странная клиентка наконец устроится. – Телефон-то у вас есть хозяев?

Прежде, чем она успела сообразить что же делать, в соседнем дворе хлопнула дверь, раздалось истошное кудахтанье и голос:

- Не надо телефонов! Не надо, сейчас я…

Дворы здесь были с высокими глухими заборами, так что какое-то время Соня только слышала шаги, но ничего не видела, пока калитка не открылась, выпуская на волю женщину. Передвигалась она как мячик, норовила все время подпрыгнуть и вся была какая-то округлая – словно обведенное циркулем лицо с выпирающими блестящими скулами (два маленьких мячика под кожей), над которыми полумесяцами поблескивали темные глаза, нос картошкой (круглый, естественно), покатые плечи, внушительная грудь размера эдак десятого, выпирающий из под халата не менее внушительный живот и даже ноги ее были слегка дугообразные, выдавая кочевое прошлое татарского народа.

- Дома-то нет никого, вот я и закрыла, - пояснила она нам, запыхавшись. И только тогда спросила: - А вы кто?

Глава 3

Утром Соня проснулась от солнечного зайчика, обосновавшегося на ее лице. Звонко чихнув, она подняла голову, привычно в первые секунды не понимая где находится, а затем вспомнилось все разом – и приезд, и больница, и ночные приключения. Сердце упало.

Но вот на кухне что-то зашуршало, грохнуло и раздалось громкое гнусавое мяуканье, а затем шепот:

- Ну что ты, Барсюша, не буди мне девочку… На, на, иди ешь…

Успокоив скакнувшее к горлу сердце, Соня выдохнула и направилась на кухню. Видимо, Нина Георгиевна проснулась давно, потому что на столе в миске, прикрытой полотенцем, уже расстаивалось тесто, сам стол и все вокруг было усеяно белым мучным налетом. На подоконнике стоял свежий букетик первых ромашек с еще поблескивающими каплями росы на лепестках, а сама Нина Георгиевна стояла у газовой плиты, помешивая что-то в кастрюле и держа руку над сковородкой. В воздухе терпко пахло простоквашей и дрожжами – бабуля всегда заводила тесто на кислом молоке и этот запах мгновенно окунул Соню в детские воспоминания, вызвав на губах улыбку. Все, что случилось ночью, вдруг показалось сном – страшным, но не реальным.

Сковородку сочли достаточно прогревшейся и на нее, зашипев, полилась первая порция жидкого теста. Блины!

«Барсюша» с утробным урчанием маленького трактора жевал что-то в углу возле печки.

- Проснулась? – заметив ее, Нина Георгиевна ловко перевернула блин, а затем перебросила его на тарелку и гусиным пером обильно смазала растопленным сливочным маслом. – Садись, завтракать будем.

Левую, перебинтованную руку она тем не менее берегла и это напомнило Соне, что болезнь никуда не ушла. Может быть отступила, но когда теперь вернется?

Тем не менее она не стала портить утро и, умывшись, вернулась за стол. Вдвоем они быстро убрали муку, переставили тесто для пирожков в теплую печь (еще одно напоминание о том, что случилось ночью) и разлили по большим кружкам молоко.

- Тома с утречка принесла, - пояснила бабушка, садясь напротив и с улыбкой наблюдая, как Соня, блаженно щурясь, откусывает от истекающего маслом блина и запивает все это теплым деревенским молоком. Не эти ваши «пастеризованное, в пакетах, 900 мл»!

Три блина вошли как по маслу, четвертый утрамбовался с трудом, на пятом Соня вспомнила о фигуре, со вздохом отложила и серьезно посмотрела на старушку.

- Ты помнишь, что случилось ночью?

В светлой солнечной кухне стало как будто темнее. В глазах у бабули появилось странное выражение из смеси упрямства и испуга.

- Ну, чай, из ума еще не выжила, - нарочито ворчливо ответила она.

«Партизан» - вздохнула Соня. И сделала еще одну попытку:

- Что ты там делала, в бане? Посреди ночи?

Но звезды, видимо, сошлись сегодня не в тот знак, потому что в этот момент на улице послышался рокот мотора и к дому подъехала старая «буханка», отчего окрестные собаки зашлись лаем. Соня вспомнила, что калитку с утра так и не открыла и поспешно схватила с гвоздика ключи. Это приехала медсестра, с которой она вчера (только вчера? Было ощущение, что прошла неделя) договаривалась на осмотр и уколы, так что следующие полчаса прошли в некоторой суматохе. Хорошо хоть, старушка вела себя примерно, не капризничая и покорно позволив себя и осмотреть и уколоть. Правда, с рукой вышла несуразица – когда Соня возмущенно размотала бинт, чтобы предъявить раны, на их месте оказались почти затянувшиеся, уже даже не страшно багровые, ранки.

- Я, конечно, вчера все обработала, но не могли же они так быстро зарасти… - потрясенная и растерянная, она сказала это сама себе, но медсестра ее услышала:

- Мало ли что могло ночью-то привидеться, - пожала она плечами. – Тусклый свет, испуг – вот вам и нагнало жути.

По крайней мере, это было логичным объяснением. С раной на голове все тоже было неплохо – она не кровила, затягивалась, швы не разошлись (хотя могли бы, после вчерашнего!). Успокоенная, Соня на радостях вызвала женщине такси – буханка, которая ее привезла, почти сразу уехала.

К этому моменту гвалт в курятнике достиг апогея, заглушив даже соседских собак – пока она занималась курами, пришла Тома, махнула ей и скрылась в доме, а вышла оттуда уже с тарелкой пирожков.

- С луком и яйцами, - аппетитно откусывая от одного, сообщила она. – Вот теперь вижу, что старушка поправляется. Хорошо, что ты приехала, Софико.

Соня только вздохнула – шансов, что в Тальске ее назовут нормальным именем, не было. А пирожки и правда были выше всяческих похвал, мысли о фигуре даже не мелькнули. Продолжать расспросы о ночном вояже она не стала, смущенная результатами утреннего осмотра – впору думать, что и впрямь привиделось! Бабушка тоже не напоминала и день прошел в мелких хлопотах по дому. Нина Георгиевна хоть и хорохорилась, но все еще была слаба и часов в двенадцать ушла к себе – когда Соня заглянула, она спала. Тихонько прикрыв двери, девушка осмотрелась в поисках работы и решила начать с малого – зелень на огороде уже взошла, как и сорняки, так что остаток дня она старательно складывала их в дырявое жестяное ведро, а затем выбросила курам. Солнце наконец вспомнило, что на дворе конец весны, и ощутимо припекало, впрочем, холодный порывистый ветер с реки заставлял то и дело тянуться к кофте. Местные ходили в футболках, а вот она, привыкшая к стабильным тридцати в это время, мерзла.

- Извините? – когда солнце начало клониться к закату, Соня, наконец, разогнулась – и в глазах потемнело. Наверное, надо было панамку надеть… Может, поэтому появление очередного гостя (что им здесь, медом намазано?) поначалу заставило ее сомневаться в собственном зрении. Незнакомец выглядел в деревенском антураже до того странно, словно его вырезали из журнала мод и приклеили в «сельскую жизнь»: высокий, поджарый, с четко видными бицепсами под футболкой, забранными в хвост светло-пшеничными волосами и легкой, чуть более темной щетиной, глядя на которую становилось понятно, что ее создавали в барбершопе, а не дома перед зеркалом. Зеленые глаза спокойно и с уверенностью человека, привыкшего руководить, смотрели на онемевшую от удивления девушку. – Вы Софико? Я к Нино зайду ненадолго?

Глава 4

Тот день врезался в ее память отрывками – кусочками ужасающей картины, которую мозг не был в состоянии воспринять целиком. Рассвет выдался серым и мокрым, дождь хоть и перестал лить, но накрапывал – мерно и нудно, оттого все вокруг словно выцвело, только тени внезапно сгустились, ярко выделяясь на фоне тусклого серого мира. Чернели деревья, чернели лужи скопившейся на дороге воды, чернела кровь на застывшем бабушкином лице. Ее нашли пастухи Левина, совсем рядом с загоном для овец. Мертвую.

Убитую – если быть точнее. На этой точности почему-то крайне настаивал тот самый Илья, сопровождавший ее в морге. Впервые Соня увидела бабушку именно там, на опознании, хотя все и без того прекрасно знали кто перед ними. И отводили глаза.

Она помнила, что ее тошнило и в конце концов вырвало, помнила постоянно звучавшее «волки» и не понимала как связать тот любимый теплый бабушкин образ с тем, что увидела в морге. Ее всегда кто-то сопровождал – Тома, в основном, иногда – Илья, который действительно оказался таким, как Соня его представляла, иногда – Саид. Последний появился… когда же… В какой-то момент Соня отключилась – в памяти словно черная дыра, наверное, упала в обморок? Ей все время нечем было дышать.

А потом она оказалась одна. В пустом доме, темном, тихом и сумрачном. Разговаривала с матерью. Наверное, даже спала? В любом случае день сменился ночью, а за ней пришел рассвет и глухое горе пришлось безжалостно затолкать поглубже, сдаваясь перед всесильной бюрократической машиной.

- Нужно выбрать гроб и забрать свидетельство о смерти, - Тома пришла утром и больше от нее не отходила, Соня была ей за это благодарна. – Место на кладбище она уже купила, ты сходи в управу, пусть могилу выкопают. И поминки… Ладно, с этим потом разберемся. Иди, мне уже звонили из морга, спрашивали…

- Тебе? – она дошла до дверей, потом поняла, что все это время была в той же одежде, что и два дня назад. Вернулась переодеться. Теплых вещей не было, поэтому Соня зашла в бабушкину комнату и сняла со спинки стула ее теплую кофту. В ноздри ударил родной теплый запах, смешанный с острой больничной нотой, и она пошатнулась от едва не сбившей с ног боли. Бабушка. Умерла.

- Ты телефон забыла зарядить, - Тома говорила об обычных вещах, но по глазам было видно – понимает. – Иди, дочка, иди…

Необходимость действовать и влажный холодный воздух немного помогли. Соня довольно легко получила свидетельство о смерти, а на вопрос о каком-нибудь бюро ритуальных услуг на нее посмотрели удивленно:

- Так оно одно и есть, - Тома пожала плечами. – Ты, поди, внимания не обратила – через дорогу от морга. Сразу предупрежу – директор у них не слишком приятный тип, ну да тебе с ним не чай пить. Главное не ведись на поводу, гроб нужен обычный, Нина Георгиевна, земля ей пухом, не любила всех этих выкрутасов. Деньги-то есть?

Деньги. О деньгах Соня до сих пор не вспоминала и теперь оказалась перед выбором – искать в доме или звонить матери. Собственных сбережений ей явно не хватит, после потери квартиры…

Наталья Петровна трубку не взяла и стало понятно, что уже в самолете – находясь в прострации, Соня совсем потеряла счет времени.

- Ну, если Нина место на кладбище купила, то и сбережения на похороны должны быть, - Тома деловито гремела кастрюлями и поставила перед девушкой тарелку с супом. Соня попыталась вспомнить, когда ела в последний раз и не смогла. От запаха вареного куриного мяса желудок свело голодной судорогой и она поспешно схватила ложку. – А если нет… Ну, наскребем, что мы, не люди что ли? – последнее прозвучало странно, будто оправданием.

Послышался хлопок калитки и быстрые шаги, на пороге возник Левин. Мужчина явно не ожидал увидеть чужих и при виде соседки даже сделал шаг назад, но нахмурился и все же прошел в дом.

- Узнали что? – хмуро спросила его Тома, с полотенцем наперевес вставая перед ним, словно пытаясь закрыть собой Соню. Честно говоря, случись между ними потасовка, она бы поставила на соседку – уж больно внушающими были ее габариты.

- Следы нашли, - хрипло ответил он, кинув вопросительный взгляд на девушку. Она отставила тарелку и тоже встала, Тома неодобрительно покосилась, но отступила в сторону. – Волчьи.

- Тю, - презрительно присвистнула Тома, махнув полотенцем. – Удивил. Их об этом годе как комаров. Ты мне не темни. Чего ее посреди ночи к твоим овцам понесло? Просил, поди, о помощи? А?

- Ну просил, - огрызнулся мужчина, отступая к порогу. – А ты не просила?

- Ну, я-то себя контролирую, - Тома сложила руки под грудью, став похожей на громадную гусеницу.

- Я – тоже, - веско и коротко обронил Марк и посмотрел на Соню. – Мне очень жаль, что все получилось… так. Правда. Но тем серьезней наша проблема.

- К-какая проблема? – Соня и до этого не понимала и половины их разговора, смутно ощущая, что диалог полон подтекста и тайных смыслов, а теперь и вовсе растерялась.

И Тома и Марк посмотрели на нее одинаково задумчивыми взглядами, словно пытаясь решить стоит ли впутывать внучку старушки или нет. Глухое раздражение поднялось в душе – с тех пор, как переступила порог этого дома, Соня все время чувствовала, что что-то происходит. Какая-то история, о которой знают все, включая ее бабушку, только вот ее посвящать никто не желал. А теперь бабушки нет – ее убили, точно и одним укусом перекусив шею. Волки. Волки! Можно подумать, это нормально для них – нападать на человека, пусть даже такого беспомощного!

Думать об этом было страшно и она невольно старалась защититься от этих мыслей, не задать главного вопроса, который логично следовал за всеми этими размышлениями… Тогда что? Что все-таки случилось?

- Вот что, давайте разберемся с этим после похорон, - видно, заметив что-то в ее глазах, Тома отступила, сдуваясь, как шарик. – Ты там скажи своим, чтобы без драк на поминках… А-то знаю я вас.

- Обижаешь, - Левин тоже отступил, отводя от Сони глаза, на мгновение блеснувшие желтизной. – Ради Нины… В общем, потом поговорим. Вот, возьмите.